Ольга Платонова — Аляска-2 Глава 6

ЕСЛИ ЧТО-ТО ПОЙДЕТ НЕ ТАК…

В то воскресенье наши друзья Володя и Людмила по обыкновению приехали к нам в гости с детьми. Их сын и дочь, погодки Саша и Катя, были немного старше Ляли, но охотно с ней дружили и хорошо ладили с маленьким Сережей.

Это стало у нас доброй традицией — в выходные собираться семьями за общим столом. Как правило, дети после ужина убегали играть в другую комнату. А мы, взрослые, продолжали неторопливо трапезничать, пили вино и беседовали.

Наши друзья представляли собой примечательную пару. И внешностью, и характером каждый из них был полной противоположностью своей второй половине.

Володя — невзрачный, худосочный, скромный еврей с мелкими зубками и курчавинкой в черных волосах. Отсутствие сильной мужской харизмы природа компенсировала в нем незаурядной мастеровитостью. В автосервисе, где еще недавно работал Руслан, Володя считался лучшим механиком и специалистом по электрике. Муж его за это очень уважал.

Людмила — крепкотелая жизнерадостная блондинка, родом из тульской деревни. Она не блистала ни умом, ни талантами, работала продавщицей. Зато могла похвастать удивительной практичностью и деловой хваткой. В семье она верховодила и высокими заработками мужа распоряжалась железной рукой.

Да, супруги отличались друг от друга разительно. Но каким-то образом создавали гармоничную пару. Нам с Русланом нравились разумные речи Володи и веселая напористость Людмилы. Мы с удовольствием проводили с ними время.

В этот раз все шло как обычно. Я суетилась на кухне, Людмила носила в комнату закуски. Руслан и Володя раздвигали обеденный стол, расставляли стулья. Горячее блюдо — курица, запеченная в духовке, — было уже готово. Я прошла в гостиную:

— Мужчины, кто-нибудь! Помогите курочку разрезать!

Руслан только что накрыл стол скатертью и стал вместе с Людмилой его сервировать. Володя открывал бутылку красного вина.

Бес меня попутал обратиться к нему…

— Вовчик, пойдем!

Он отложил штопор и прошел со мной на кухню.

— Бери нож и вилку! — стала распоряжаться я. — Клади курицу на доску и сначала отрезай ножки. Потом покажу, что дальше делать.

Володя смущенно хмыкнул, засучил рукава рубашки и неуверенно взял в руки нож. Ясно, что у себя дома разделкой кур он никогда не занимался: Людмила не обременяла мужа хозяйством.

— Смелее! — подбодрила я. — Ты же мастер золотые руки!

И, отвернувшись, стала перемешивать картошку, что жарилась на большой сковороде. Потом помыла посуду, протерла тарелки… Володя продолжал возиться с куриными ножками. Я стала терять терпение. Наконец он облегченно выдохнул и одарил меня торжествующей улыбкой:

— Все! Готово! Дальше что?

Несмотря на то, что он орудовал ножом и вилкой, сумел вымазать руки жиром чуть ли не по локоть!

— Молодец! Теперь вот здесь, — показала я, — делай надрез и…

— Ну вы скоро там? — позвал из гостиной Руслан.

— Сейчас! — крикнула я.

Володя резко вонзил нож в тушку, покрытую аппетитной золотистой корочкой. Струйка горячего жира брызнула ему в лицо.

— А-кха-а!.. — крякнул мой горе-помощник от боли, зажмурился и застыл. Потом выпучил глаза и растопырил испачканные пятерни у лица. Он растерялся и не знал, что делать.

— Подожди! — схватила я салфетку. — Стой прямо! Дай вытру!

Володя, морщась и шипя, запрокинул голову и замер. Он был намного выше меня. Поэтому я придвинулась к нему вплотную и встала на цыпочки. Быстро промокнула все жирные капли на лице.

В этот момент в кухню вошел Руслан.

В принципе, его можно было бы понять и хоть немного оправдать то, что он сделал в следующую секунду. Я стояла к нему спиной. Он увидел свою жену, которая тянется к другому мужчине. Да так вожделенно, что даже на цыпочки встала в порыве чувств!..

Да, понять было бы можно. Но для этого следовало предположить, что Руслан страдает близорукостью самой высокой степени. И поэтому ни черта в тот момент не видел, кроме наших размытых силуэтов. У меня в руках была салфетка. Я совершала ею действия, очень далекие от тех, что походили на ласку или прелюдию к поцелую. Володя вообще стоял в нелепой позе, как пугало: с расставленными руками и запрокинутой головой.

В той мизансцене, что наблюдал мой муж, не было никакой двусмысленности. Во всяком случае, для непредвзятого зрителя!

Но Руслан был как раз зрителем очень предвзятым. И не потому, что его одолевали сомнения в моей верности. Никогда я не давала для них повода! А потому, что ему нужно было сломать последний барьер на пути к утверждению своего превосходства надо мной.

Руслан должен был меня ударить.

И он увидел то, что хотел увидеть.

Сильное действие требует серьезной причины. До сегодняшнего дня он ее не находил. Бить жену за то, что она принесла в дом мартышку или попугая? В этом случае Руслан выглядел бы психопатом. Но никак не самым важным человеком в семье. Ведь он карабкался именно на этот трон… Мои «проступки» с животными годились лишь для обоснования оскорбительного обращения со мной. Но для того, чтобы ударить, ему нужно было что-то посущественнее. Он ждал с моей стороны не «проступка», а того, что мог толковать как преступление.

И он дождался.

Жена, прильнувшая к чужому мужчине, — это измена. Это предательство, достойное самого сурового наказания. И не важно, что там происходит на самом деле. Вот оно — по форме, по сценарию, по расстановке фигур — чистой воды преступление!

Я услышала за спиной взбешенный голос Руслана:

— Сука!!

Он грубо схватил меня за плечо, развернул к себе лицом и хлестко ударил ладонью по щеке.

— На мужиков вешаться стала?!

Это была не пощечина. Нечто большее. Он вложил в неимоверно сильный удар все, что терзало его в последние месяцы. Свою ревность к моим успехам, уязвленное самолюбие, растущий комплекс неполноценности, свою низость — все, что меня не принимало, ненавидело, желало затоптать…

Я вскрикнула от неожиданной резкой боли, пошатнулась, закрыла лицо руками. И в тот же миг поняла: оправдываться, что-то объяснять не имело никакого смысла. Он сделал то, что ему было нужно.

Левая щека горела огнем. Кружилась голова.

Раздался слабый, испуганный голос Володи:

— Руслан, да ты что, обалдел?!. Если ты подумал…

— Ты здесь ни при чем! — гаркнул Руслан. Он не собирался выяснять отношения с Володей. В развязанной мужем игре только я должна была понести наказание.

— Совсем с ума сбрендила?! — схватил он меня за плечо.

— Прекрати! — Голос Володи окреп. Он был готов вступиться за меня. — Оля ни в чем не виновата! Она мне лицо вытирала!

Я рывком освободилась от хватки Руслана. Держась за горящую щеку, выбежала из кухни и заперлась в ванной.

— Ребята, вы идете? — громко спросила из гостиной ничего не подозревающая Людмила.

— А где мама? — раздался в коридоре голос Ляли. Дети подтягивались из детской к столу.

Я села на край ванны, намочила полотенце холодной водой и приложила к щеке. Боль застучала в виске. Голова гудела.

Что же мне делать? Как себя вести? Как жить дальше?..

С кухни доносилось нервозное бормотание Володи и резкое карканье мужа.

«Все-таки он сделал это…» — подумала я. Несмотря ни на что, я в глубине души надеялась, что муж не пойдет в разрешении своих противоречий до конца. Не поступит, как грубый мужлан, как животное. Ограничится оскорблениями, к которым я уже привыкла. Ведь между «хочу ударить» и «бью» — большая разница. Тем более если речь идет об избиении женщины. Жены, матери твоих детей…

Кем нужно быть, чтобы решиться на такое?!

— Бред! — в ужасе прошептала я. — Это бред! Не могло такого случиться!

Тем не менее, это произошло.

«И еще произойдет, — пришла в гудящую голову ясная, уверенная мысль. — Плотина прорвана. Руслан пересек черту. Он дал волю своей дикой обезьяне…»

На глаза навернулись злые слезы. Во мне поднялась волна возмущения. Скотина!.. Да кто он такой, чтобы унижать меня рукоприкладством?! Меня никогда не били. Ни отец, ни мать себе этого не позволяли. А в школе или на Лисе я давала отпор любому, кто поднимал на меня руку. Здоровенная семнадцатилетняя дылда Катька Кретова до сих пор, наверное, помнит драку со мной! И всю дальнейшую жизнь я умела защитить свое достоинство — в неудачах, в трудностях, в беде. Умела выстоять под напором обстоятельств. Действовать в самых сложных ситуациях.

Я всегда была сильная.

«Так что же ты сейчас не смела его к чертям собачьим?» — спросила моя ущемленная гордость.

Это был правильный вопрос. Да, я могла дать Руслану отпор. Конечно, ничего хорошего такой ход не обещал. Муж спустил бы с цепи свою гориллу, и та потопталась бы на мне всласть. Но потом… «Скорая», милиция, протокол, заявление… Руслан ответил бы за свою жестокость сполна. А я сохранила бы лицо и навсегда избавилась от домашнего тирана.

«Так за чем дело стало?»

Я вспомнила: уже больше года прошло с тех пор, как Руслан изменил свое отношение ко мне. Некоторое время мне казалось, что не стоит обращать на это внимания. Потом я приняла его поведение как необходимое зло, терпела, прощала…

«Почему?! — возмущенно вскричала моя гордость. — Ты ведь никогда не задавала себе этого вопроса! И дошла до крайности — снесла пощечину, будто так и должно быть! Да еще при гостях! Почему?! Ведь он будет теперь тебя бить! Ты готова это терпеть и дальше?»

И я, наконец, созналась в том, что так долго скрывала от всех и прежде всего — от самой себя.

«Да! Да!! — закричала я. — Готова терпеть! Я всегда хотела иметь семью и детей! Отари предал меня ради воровской доли! Султан пропал в наркотическом бреду! А Руслан исполнил мою мечту! Стал мне надежным мужем. Он — хороший отец и хозяин в доме! Моя дочь и сын под защитой. Они счастливы! А для меня это самое главное! И если для них я должна сохранить видимость благополучия, то сделаю это!»

«И будешь сносить унижения?»

Я опустила голову. Снова смочила полотенце и приложила к щеке. Боль утихала.

«Буду. Меня нельзя унизить, если я знаю, что делаю…»

Раздался деликатный стук в дверь и виноватый голос Володи:

— Оля! Я поговорил с Русланом, объяснил… Он вроде успокоился. Выходи! Дети уже за столом сидят…

«Значит, все остается по-прежнему? Будешь вести себя как ни в чем не бывало?»

«Да, значит, так», — подумала я. Отложила полотенце, привела себя в порядок и, глубоко вздохнув, вышла из ванной.

— Наконец-то! Мы тебя заждались! — встретила меня деланно-радостным возгласом Людмила. И остановила напряженный взгляд на моей припухшей щеке. Осуждающе посмотрела на Руслана.

Она, конечно, знала о конфликте. И, судя по всему, приняла объяснения Володи.

Руслан взглянул на меня мрачно, исподлобья, но неожиданно сквозь зубы осведомился:

— Все в порядке? — И отвел глаза. Неужели он сожалел о содеянном? Вряд ли… Ему нужно было примирение. Он, так же, как и я, не хотел ломать семью. Просто включил в кодекс наших отношений дополнительный пункт: «Я имею право бить жену». Только и всего.

— В порядке, — ровным голосом ответила я и села за стол. Повернулась к детям. Ни о чем не подозревая, они с аппетитом уплетали салат. — Саша, Катя, Ляля, пейте апельсиновый сок! Сережа, а тебе морковный, вот из этого маленького пакетика!..

— О-оль! — позвал меня из клетки Кеша голосом Руслана. Все невольно рассмеялись. Я посмотрела на мужа и обозначила на лице улыбку.

Семейный вечер в компании друзей пошел своим чередом.

***

С того самого дня моя личная жизнь обрела новое качество. Удар Руслана сбросил с моих глаз шоры, заставил смотреть на отношения с мужем трезво. Его любовь ко мне прошла. Да, я по-прежнему привлекала его как женщина. Он признавал мои личностные достоинства. Его устраивала жизнь со мной. Но не более. Место любви в его душе заняла непримиримая требовательность. И если мои поступки не отвечали его ожиданиям, то…

Платон говорил, что человек — двуногое животное без перьев. Не знаю, истинно ли это по отношению ко всем людям. Но Руслан был именно таким человеком. Двуногим животным, склонным к насилию.

Мне нужно было выстраивать свою жизнь с учетом этого обстоятельства. Раньше Руслан в конфликтных ситуациях ограничивался хамским обращением со мной. Теперь же, знала я, он будет пускать в ход кулаки. И вспоминала его бешеный взгляд на кухне. Мне следовало быть предельно внимательной.

В общении с ним я стала сдержанной в словах. При планировании семейных дел тщательно продумывала каждый предстоящий шаг. Руслана ничто не должно было задеть.

Однажды я поймала себя на том, что отношусь к мужу, как к больному, покрытому кровоточащими язвами. Главной моей заботой была та, чтобы не потревожить их неосторожным прикосновением. Но мне это плохо удавалось. И прежде всего потому, что сама жизнь — изменчивая, непростая — сталкивала нас лбами. После того, как Руслан набросился меня, она как будто нарочно подкидывала одну проблему за другой. А значит, подставляла меня под удар.

Одним из таких поводов стала история с новой Сережиной няней.

***

С тех пор, как я начала сотрудничать с Гастом, наняла работницу для ухода за сыном. Звали ее Ульяна. Пожилая, заботливая, терпеливая женщина, она зарекомендовала себя с самой лучшей стороны. Оставляя с ней Сережу, я была спокойна. Да и за Лялей она присматривала, и за тетей Наташей. Прошел год, и неожиданно няня взяла расчет.

— У самой теперь ребеночек есть, внук родился, — виновато улыбалась Ульяна. — Дома я нужна, Ольга Николаевна. Дочери помогать буду. Уж не обессудьте!

Я легко нашла другую работницу — рослую, круглолицую девушку по имени Арыся.

— Странное у вас имя, — при знакомстве с кандидаткой на должность няни сказала я.

— Так я ж хохлушка! — широко улыбнулась Арыся. — Хотите, Ириной зовите! По-вашему будет!

Арыся была говорливая, смешливая, энергичная. Это меня и подкупило. Сережа развивался бурными темпами, стал много двигаться, играть с кубиками и машинками, связывать слова в простые фразы. Ему нужен был активный, веселый, общительный старший друг. Тот, кто мог бы заниматься и разговаривать с малышом без устали часами. Похоже, Арыся подходила на эту роль.

Она приехала из украинской деревни, а в Москве жила у родственников.

— На мне с детства трое братиков висели! Мать-то целыми днями в колхозе пропадала! Я все могу для вашего сыночка сделать! — весело рекламировала она свои услуги. — Борщи варю с галушками — пальчики оближешь!.. Ой-ой, а что это за гарный хлопец к нам идет? — присела она возле подошедшего Сережи. Через минуту они уже расположились на полу и складывали из деревянных кубиков башню.

Я взяла Арысю на работу. И она оправдала мои ожидания. От Сережи не отходила, борщ, действительно, варила классный, мы частенько угощались им всей семьей. Гуляла она с сыном, как полагается, два раза в день. Даже в самый сильный мороз тащила его на улицу.

— Не волнуйтесь, не простудится! Только крепче парнишка будет! — говорила она. — Хоть немного, а погулять нужно!

Но так продолжалось недолго.

Когда Сережа возвращался с зимних прогулок, я всегда с удовлетворением наблюдала у него на щеках яркий здоровый румянец. И думала об Арысе: «Вот молодец, дивчина! Небось возится с Сережей в снегу, как заводная! Ульяна не смогла бы так!»

Но однажды обратила внимание на то, что никогда не вижу новую няню с Сережей во дворе. А ведь рядом с домом была обустроена детская площадка. Почему они там не гуляют? Я спросила об этом Арысю.

— Так мы ж в соседний двор ходим, через переулок! — живо ответила она. — Там ребятишек много собирается! Сереже веселей!

Ну, ладно… Я успокоилась. Но однажды вечером, укладывая детей спать, ни с того ни с сего спросила:

— Сереженька, а где вы сегодня с Арысей гуляли?

Посреди детской стоял длинный высокий стеллаж с игрушками и книгами на полках. Он разделял комнату на две части. Одна принадлежала Ляле, другая — Сереже. Я услышала, как дочь на своей половине тихо хмыкнула и заворочалась в постели.

— Дяди!.. — радостно заулыбался сын. Я заподозрила неладное:

— Какие дяди? Вы на улице были?

Сережа улыбнулся еще шире, показал все свои десять молочных зубов и сел на постели. — Не!.. Костик!..

— Кто такой Костик?!

Сережа захихикал, упал лицом в подушку и накрылся с головой одеялом.

Я поняла, что ничего от сына не добьюсь. Услышать от ребенка полутора лет связную речь невозможно. А меня уже пробирал тихий мандраж.

— Ляля, почему ты там хмыкаешь? Ты что-то знаешь? Рассказывай, в чем дело!

— Да ни в чем! Они к дворникам в подвал ходят!

— Что-о?! Иди-ка сюда!

Дочь в пижаме, босая протопала ко мне и уселась рядом.

— Да не волнуйся, мама! У нашей Арыси там, в подвале, друг есть, Костик, слесарь. Ну, дворники еще. Вот она и сидит с ними, болтает и сигареты курит.

— А Сережа?

— Ему там интересно! Метлы, лопаты, инструменты разные… Костик ему разрешает молотком по шине стучать.

Я обомлела. Но все еще не хотела верить в этот кошмар.

— А ты откуда знаешь?

— Ну, так я же с ними часто гуляю, — зевнула Ляля. Судя по всему, она не понимала, почему мама взволнована. — А что такого? Мне, правда, там не нравится. Дыму много.

Перед моим мысленным взором предстала ужасная картина. Сережа бродит в прокуренном полутемном подвале с молотком в руках и щупает грязные метлы. А у него за спиной Арыся хохочет среди небритых мужиков в засаленных телогрейках.

«Небось и семечки еще лузгает, как у себя в деревне на завалинке!» — зло подумала я. Мне хотелось Арысю убить.

— Так что же ты молчала, Ляля?!

Дочь пожала плечами:

— Арыся просила тебе не рассказывать. Говорит, мы же подруги. Если одна попросит что-нибудь, другая обязательно сделает. Она мне за это сережки подарила.

— Покажи!

— А вот они! — Ляля провела руками по своим длинным темным волосам и открыла уши. Их украшали дешевые металлические клипсы. — Нравятся?

— Да, дочка, — как можно спокойнее ответила я. Хотя все во мне клокотало от негодования. В голове мелькали страшные картины казни, которую завтра я учиню над Арысей.

Но детей нужно было укладывать. Пока мы с Лялей разговаривали, Сережа притих, отвернулся к стене и закрыл глазки. Я поцеловала его, проводила Лялю в постель. И тут одна мысль заронила во мне сомнение насчет достоверности ее рассказа.

— Послушай… Но ведь Сережа с прогулок всегда возвращается румяный. Как будто целый час по улице гоняет, а не сидит в подвале!

Ляля снисходительно улыбнулась:

— Мам, Арыся ему, как домой идти, щеки снегом натирает!

Тьфу! Вот хитрая девка! Ну, ты у меня получишь!

— Понятно. Спокойной ночи…

Я вернулась в гостиную и рассказала о своем открытии Руслану. Он взъярился:

— Да я ей завтра голову оторву!.. Пусть только придет! — И осекся, посмотрел на меня. В его глазах вспыхнул тот дикий огонь, который я видела недавно в сцене ревности на кухне. Руслан решил направить свой гнев на жену.

— А ты о чем думала, а? — надвинулся он на меня. — Кого нанимала? Хохлушку приезжую из деревни? Девицу безбашенную? Мозги твои где?!

Я была расстроена. Я ругала себя. Я психовала не меньше Руслана. Поэтому забыла об осторожности и сказала:

— А ты о чем думал?! Когда борщи ее нахваливал?

Ответом мне была сильная пощечина.

Молча уходя на кухню, я оглянулась и поймала злой, но удовлетворенный взгляд Руслана.

Есть такая притча. Двое встречаются на узком мосту над рекой. Кто-то должен посторониться, чтобы прошел другой. Один презрительно морщится и говорит:

— Я дураку не уступлю дорогу!

Второй спокойно отвечает, делая шаг в сторону:

— Я уступлю ему дорогу.

Руслан думал, что добился своего: доказал мне, что он круче.

Он ничего не понимал.

Я взяла на себя ответственность за сохранение семьи и благополучие моих детей. И была готова нести этот крест до конца.

***

В тот сложный период меня подвела не только няня сына, но и репетитор дочери, и даже личный водитель. А Ляля и тетя Наташа создали такие проблемы, что мне пришлось совсем туго. К тому же и в «Хоумшоппинге» дела пошли далеко не лучшим образом…

Впрочем, обо всем по порядку. Арысю мы с Русланом с треском уволили. Нанимать новую, незнакомую няню я уже опасалась. Ни на что не надеясь, позвонила Ульяне.

— Ой, а я вспоминала о вас! — обрадовалась она. — Молодые-то мои с внучком к свекрови жить переехали! Опять я без дела осталась!

На следующий день она уже гуляла с Сережей в нашем дворе. Я была довольна. Но на смену одной заботе пришла другая. Перед весенними школьными каникулами мне позвонила Лялина учительница:

— Нам нужно серьезно поговорить о вашей дочери, — сухо сказала она. — Приходите завтра после уроков.

— Ляля! — вошла я в детскую. — Что ты натворила? Меня в школу вызывают!

— Ой, мама! — отмахнулась дочь. — Ты нашу Веру Петровну не знаешь! Она подряд всех родителей вызывает!

Я бросилась смотреть ее дневник. Никаких записей о нарушении правил поведения там не было. Чем же вызван нелицеприятный тон учительницы? Да, Ляля неважно училась, имела сплошные тройки по всем предметам. Но до сих пор нареканий в мой адрес это не вызывало!

На мгновение я почувствовала себя провинившейся ученицей.

Назавтра в школе меня встретили две строгие женщины: Вера Петровна и завуч.

— Ольга Николаевна, вы знаете правила нашей школы, — услышала я от завуча. — Мы отчисляем тех учеников, кто не справляется с программой для одаренных детей. Мы наблюдали за вашей дочерью полгода. Трудно сказать, что мешает Ляле получать хорошие отметки: то ли лень, то ли неспособность к обучению. Она сложная девочка…

Вера Петровна во время этой речи пошла красными пятнами и вдруг возмущенно перебила коллегу:

— В третьей четверти Платонова совсем отбилась от рук! На уроках не показывает никаких знаний, дерзит! Это безобразие! Но вот чего я не понимаю: домашние задания у нее всегда выполнены на «пять»! Вы, что ли, за нее уроки делаете?

Я попыталась сообразить, в чем здесь подвох. Ляля, как обычно, занималась с Еленой Сергеевной в будни каждый вечер. Насколько я знала, репетитор помогала дочери усвоить пройденный в школе материал. А домашние уроки Ляля делала сама. На следующий день они выполняли работу над ошибками. Их, кстати, всегда хватало…

— С Лялей занимается частный преподаватель, — ответила я.

— Ну так спросите у него, что происходит! — нервозно воскликнула Вера Петровна. — Как это? Домашние задания — на «отлично», а классные и контрольные —на «два»! Хотя, — повернулась она к завучу, — здесь никакой репетитор не поможет!

— Мы настоятельно рекомендуем вам устроить дочь в другую школу, — сказала завуч.

Она выдала это спокойно и категорично. Как будто вынесла приговор. Вера Петровна при этом часто кивала.

Спор был неуместен. Конечно, я могла бы настоять на том, чтобы дочь продолжила обучение. В конце концов, выступила бы спонсором, меценатом или как там они еще называли тех, кто помогал школе деньгами. Беспроигрышный ход. Но я видела: учительница Лялю почти ненавидит. Оставлять на ее попечение ребенка было непростительной ошибкой.

Я не стала говорить лишних слов.

— Хорошо. Мне нужно время, чтобы подыскать дочери школу. Ляля должна завершить учебный год здесь.

— Мы не возражаем, — был ответ.

И все-таки я сомневалась: забирать Лялю или нет? Пренебрегать высоким образовательным статусом 20-ой спецшколы казалось мне неразумным. Может быть, перевести дочь в другой класс?

Я решила подумать об этом позже. Прежде всего нужно было разобраться в ситуации с домашними заданиями.

Вечером, когда к дочери пришла Елена Сергеевна, я позвала ее в гостиную. Молодая учительница почему-то имела смущенный вид. «А ведь не первый раз она от меня глаза прячет, — отметила я. — До зимних каникул была веселая, смотрела прямо. А потом…»

И вместо того, чтобы начать разговор о Ляле, спросила:

— У вас какие-то неприятности? Вы в последнее время, кажется, расстроены чем-то.

Она вскинула на меня глаза. Елена Сергеевна была из тех уверенных в себе людей, которые в любой ситуации знали, что делать и говорить. Но теперь я прочла в ее взгляде смятение. И даже некоторую робость.

— Да, случилось… — выдавила из себя молодая учительница. — Я сразу хотела вам сказать. Но… Вы должны меня понять. Ситуация очень непростая!

— Да? А в чем, собственно, дело?

Елена Сергеевна нервно размяла пальцы, собралась с духом и сказала:

— Ляля меня шантажирует.

— Что-о?!

Я застыла с открытым ртом. Я потеряла дар речи. То, о чем говорила репетитор, не лезло ни в какие ворота! Моя дочь, семилетняя пигалица, угрожает своей учительнице?!

— После каникул она заявила, что я должна делать за нее все домашние задания, — быстро заговорила Елена Сергеевна. — Иначе она скажет вам, что я бью ее на занятиях. И стала показывать синяки на руках и на бедрах…

— Подождите-подождите!.. — Я совсем растерялась. — А синяки откуда?

— Я не знаю! — Елена Сергеевна чуть не плакала. — Может, на физкультуре получила, на прогулке упала! А может, сама себе наставила! Вы же не думаете, что я действительно била Лялю?!

Нет, уж это было абсолютно исключено! Моя дочь подняла бы такой скандал, что весь дом встал бы на уши! Ляля умела за себя постоять. Но какая хитрая паршивка! Как все обставила, а?!

— И вы всю четверть делали за нее уроки?

— Ну да! А что мне оставалось?

— Как что? Надо было все рассказать мне!

— Понимаете, родители такие разные! У меня был один случай, я тогда очень испугалась!.. — Репетитор прижала руки к груди. — В общем, отказать Ляле я не могла. Была уверена, что она обязательно донесет до вас свою ложь! Она же чрезвычайно решительная девочка! Так смотрела на меня! — Елена Сергеевна расширила глаза. — Жестко! Сурово!.. Знаете, — неожиданно понизила она голос, — у вашей девочки очень сильный характер!

Я видела: бедная женщина абсолютно измучена своим унизительным положением, страхом, угрызениями совести. А довела ее маленькая девчонка, какая-то первоклашка! Так разве бывает?! Вот это Ляля! Два с лишним месяца держала в узде взрослую, независимую женщину с высшим образованием!

Кем нужно быть, чтобы делать такое?!

Я вдруг вспомнила, что совсем недавно задавала себе тот же самый вопрос. После того, как Руслан ударил меня. Жестокость мужа и козни дочери вызвали одинаковую реакцию! Почему?..

«Это явления одного порядка, — холодно ответила я себе. — В их основе — насилие, беспощадность, равнодушие к чужой боли. Но если Руслана уже не изменить, то на Лялю я управу найду! И не для того, чтобы просто наказать. Я обязана сбить девчонку с этого пути!»

Я резко встала и протянула Елене Сергеевне руку:

— Пойдемте!

Она уже никуда не годилась как Лялин репетитор. Было ясно, что работать с моей дочерью она не сможет. Ляля совершила такую гадость, после которой люди не желают друг на друга смотреть. Но Елена Сергеевна должна была удостовериться: история закончилась, бояться нечего.

Ляля встретила нас, стоя посреди комнаты чуть ли не по стойке «смирно». В ее распахнутых глазенках читался страх. Она догадывалась, о чем мама разговаривала с репетитором.

Под конец моей бурной возмущенной речи дочь заплакала. Елена Сергеевна кинулась к ней, стала успокаивать. Я перевела дух:

— Ну, вот и помирились…

При виде дочкиных слез я неожиданно испытала скрытую радость. После рассказа Елены Сергеевны мне показалось, что Ляля превратилась в маленького безжалостного монстра. Но нет! Она трогательно плакала, роняя слезинки на пестрое домашнее платьице. А монстры плакать не умеют! Значит, не все потеряно.

Я рассчиталась с Еленой Сергеевной, проводила ее до дверей. После всего, что произошло, вопрос о пребывании Ляли в 20-й спецшколе был для меня решен. Теперь я знала: она перейдет в другое учебное заведение, скорее всего — частное. Я хорошо помнила из своей школьной биографии: жесткие требования учителей вызывают ответную жесткость, порой жестокость. Так и произошло. Школа для одаренных детей породила в моей дочери внутренний протест. Он неожиданно вылился в возмутительный шантаж репетитора.

Если Ляля не «одаренный ребенок», то это не должно калечить ее душу.

После долгих поисков я нашла недалеко от центра частную школу «Рассвет» с хорошей репутацией. В ней практиковалось обучение школьников в малых группах, с индивидуальным подходом и поддержкой психолога.

Ляля стала учиться в новой школе.

***

Той же весной моего пристального внимания потребовала тетя Наташа. Ее состояние резко ухудшилось. Она забывала даже самые простые слова, часто говорила что-то невнятное, абсурдное. Руки перестали ее слушаться, нарушилась координация движений. Она с трудом могла застегнуть на одежде пуговицы. Порой тетя Наташа не узнавала меня. Пытливо смотрела, силилась вспомнить и отворачивалась, не отвечая на вопросы…

Но больше всего тревожило другое. Патологический страх тети Наташи остаться без еды обретал все более острые формы. Однажды, прибираясь в ее комнате, я обнаружила в постели под подушкой несколько вареных яиц.

— Маманя! — строго позвала я. — Зачем ты это делаешь?

И указала на яйца.

— Ой, дочка! — всплеснула она руками. И забормотала что-то виноватое. Я провела ее в кухню, открыла холодильник и демонстративно положила в него яйца на самое видное место. Четко разделяя слова, сказала:

— Они должны лежать здесь. Ты их можешь взять в любое время. В холодильнике все твое! Вот сервелат, ты его любишь. Нарезать тебе?

Тетя Наташа замахала руками:

— Нет-нет! Не надо! Я вижу!

— Ну вот! — удовлетворенно захлопнула я дверцу холодильника. — Не клади ничего в постель, тараканов разведешь. Все рядом!

На следующий день я обнаружила у нее под подушкой палку того самого сервелата, который ей показывала.

Я пригласила в дом частного психиатра. Молодой профессор из Научного центра психического здоровья с Каширки осмотрел тетю Наташу, долго о чем-то расспрашивал, показывал карточки с крупными цифрами и яркими рисунками. Заставлял совершать замысловатые жесты, повторять какие-то фразы…

Через полчаса он уединился со мной в гостиной.

— Ничего утешительного сказать не могу, — развел руками психиатр. — У вашей тети болезнь Альцгеймера на стадии умеренной деменции.

— Что это значит?

— В ее случае — старческое расстройство памяти, нарастающее слабоумие, нарушение речи, утрата исполнительных функций. Она способна за собой ухаживать?

— Да. Только вот еду прячет в постель!

Профессор понимающе кивнул:

— Нейропсихиатрическое расстройство. При таком диагнозе возможны самые различные нарушения поведения. Агрессии не проявляет?

— Нет, она очень добрая. Кроткая… Но плачет, если что не так.

— Это оборотная сторона медали… Не приворовывает в доме?

Я вспомнила, как совсем недавно мы отмечали день рождения Сережи. Пригласили родителей, Анну Панфиловну, Володину семью. Отец с мамой приехали раньше всех и пропали в детской. Тетя Наташа помогала мне накрывать на стол.

— Маманя, принеси из кухни тарелку с ветчиной, — попросила я. Она вышла, а через минуту из коридора раздался возмущенный крик отца:

— Ты что делаешь?

Я выбежала из гостиной и наблюдала такую сцену. Тетя Наташа стояла посреди коридора столбом. В руках она держала большую тарелку с нарезкой ветчины. Вид у нее был чрезвычайно испуганный и виноватый. Отец же раздраженно шарил в кармане ее бесформенной старой юбки.

— Совсем с ума сошла! — шипел он. Увидел меня. — Оля! Она ветчину с тарелки на ходу стащила! — И вытянул из кармана тетиной юбки комок смятых листочков нарезки. С болью и тревогой уставился на нее: — В чем дело?!

Я скрывала от родителей болезнь тети Наташи. Вот почему ее поступок так сильно шокировал отца…

Профессор ждал моего ответа.

— Да, иногда. Но только съестное. Это лечится?

Он отрицательно покачал головой.

— Можно бороться лишь за то, чтобы болезнь не прогрессировала. Я прописал лекарства. Учтите, в дальнейшем она, возможно, перестанет вас узнавать, ориентироваться в пространстве. Может проявиться синдром бродяжничества, начнет побираться. Это нужно учитывать…

Он еще долго говорил об уходе за тетушкой и обеспечении ее безопасности. А я слушала и ужасалась. Боже мой, как мне справиться со всем этим?!

Я рассказала о диагнозе психиатра Руслану. До сих пор он относился к тете Наташе равнодушно. Маманя ему не мешала, а родственных чувств он к ней не испытывал. Они почти не общались. Но теперь муж заявил:

— Отдавай ее в дом престарелых! Нечего ей здесь детей пугать!

— Да ты что! — воскликнула я. — Она мне как мать! Да и не случилось пока ничего страшного!

— Это пока! — вызверился он. — Ну, пеняй на себя! Если что, за все ответишь!

С тех пор он смотрел на тетю Наташу, как на врага. А она продолжала каждый день таскать из кухни продукты и складывать их под подушку. И все бы ничего. Но у нее появилась новая причуда — она стала есть ночами. Приходила в кухню, открывала холодильник, внимательно оглядывала его содержимое. Выбирала из еды что попроще — колбасу, сыр, творог, — и долго сидела и жевала, глядя в черное окно. Руслан спал чутко. Поэтому шарканье и возня на кухне его будили. Муж бесился:

— Скажи своей…! Пусть не бродит, когда все спят! Выдавай ей сухой паек на ночь, что ли!

— Да у нее есть еда, Руслан! — отвечала я. — Под подушкой лежит, на комоде… Это психическое расстройство. Болезнь, понимаешь?

Муж не понимал. Не хотел понимать.

Однажды вечером я сварила большую кастрюлю щей. И оставила ее на ночь на плите. А наутро первые слова, которые услышала от Руслана, были такими:

— Выливай свои щи в унитаз! Я это есть не буду!

Он быстро оделся и стал мерить шагами комнату.

— Что случилось?

— А то! — заорал Руслан. — Встал ночью, смотрю, эта… из кастрюли щи половником хлебает! Как свинья из корыта жрет! Может, и руками туда лазила!

— Не могла она руками в кастрюлю лазить! — вскочила я с постели. Он оскорблял моего родного человека. Это было невыносимо. — Она не свинья! Не смей так говорить о тете Наташе! Ты что к ней прицепился, а?!

Он подскочил ко мне и дал сильную пощечину. Я не выдержала: из глаз брызнули слезы. Села, уткнула лицо в ладони.

— Чтоб духу ее в квартире не было! — навис надо мной Руслан. — Ясно тебе? Кончилось мое терпение! Отправляй ее в дом престарелых, в психушку — куда угодно!

Я, не отнимая рук от лица, отрицательно замотала головой.

— Тогда так! — перешел он на глухой рык. — Решай! Либо она, либо я!

И замолчал, как будто испугался того, что сказал.

Я подняла на него глаза, вытерла слезы. Он напряженно ждал моего ответа.

— Ладно, Руслан, — тихо сказала я. — Я все сделаю, остынь…

Он зло выдохнул, развернулся и отправился в ванную.

Летом я купила однокомнатную квартиру рядом с метро «Полежаевская». Наняла сиделку с большим опытом ухода за стариками. Тетя Наташа не возражала против переезда. Когда-то она очень хотела жить со мной, со своей любимой дочкой, с внуками. Теперь же и я, и моя семья ей мешали. Она навсегда замкнулась в круге своих маленьких, болезненных, навязчивых забот…

Мои родители жили недалеко, возле соседней станции метро. Отец часто навещал сестру. Я каждую неделю возила тете продукты, гуляла с ней, давала указания сиделке. Бывшая медсестра, она хорошо справлялась со своими обязанностями.

Через полгода отец как-то позвонил мне и грустно молвил:

— Совсем Наташе плохо стало… Сегодня собрался к ней, выхожу на «Полежаевской», а она в подземном переходе стоит, милостыню просит. Ну что это такое?

Синдром бродяжничества, вспомнила я слова психиатра...

Еще через полгода маманя умерла. Я горько плакала на ее могиле. От жалости, от любви. От ощущения огромной потери. Ведь тетя Наташа была самым преданным мне человеком в этом мире. Никто так сильно не любил меня, даже отец. Он ведь делил свою любовь между мной и мамой… А у тети Наташи никого не было. Всю свою нерастраченную нежность, все лучшее, чем жила ее душа, она отдавала «любимой доченьке».

Мне казалось, я осиротела.

***

Когда Руслан заставил меня расстаться с тетей Наташей, неприятные перемены случились и на работе. Однажды Гаст заявил мне:

— Ольга, вы несете в «Хоумшоппинге» непосильную ношу. Слишком большая нагрузка. Вам нужна помощь.

Он говорил ерунду. В помощи я не нуждалась. Работы, действительно, было много. Но я с ней справлялась. К чему он вел?

— Я пригласил на должность директора еще одного человека, — обыденным тоном сказал Гаст. Так, словно объявлял о найме уборщицы. — Будете руководить вдвоем. Вы теперь коммерческий директор, он — технический.

Сердце тревожно забилось. Меня отодвигали в сторону.

— Оклад у вас останется прежний, — добавил Гаст. И на том спасибо! Но что он задумал?!

— А кто этот человек?

— Владимир Алексеевич Ряполов. Старейший сотрудник Международного почтамта. У него есть своя фирма «Гарантпост» по организации грузоперевозок. Он нам очень пригодится.

Так, своя фирма, соображала я. Очевидно, этот Ряполов в работе «Гарантпоста» использует ресурсы Международного почтамта. Скорей всего, он не последний человек и в Федеральном управлении почтовой связи. Или в Министерстве путей сообщения. Вполне возможно, что его «Гарантпост» доставляет посылки по более низким тарифам, чем Главпочтамт…

Это было похоже на правду. Прижимистый швейцарец не будет оплачивать работу директора, который ему не нужен, думала я. Значит, Гаст мне врет. Ряполов для него — выгодный партнер. Он приходит в «Хоумшоппинг» налаживать более экономичный механизм почтовой доставки. Но если Гаст откажется от услуг Главпочтамта, то я стану не нужна!

Появление господина Ряполова ничего хорошего не обещало.

— Что ж, буду рада, — ровным голосом сказала я. Про обязанности нового сотрудника спрашивать не стала: и так все ясно.

Ряполов оказался худощавым, очень пожилым человеком. Женщины из отдела кадров донесли: ему 70 лет. «Вот неугомонный!» — подумала я. Седой, в очках, с лысиной на макушке, узким морщинистым лицом, он носил молодежную одежду: обтягивающий пуловер и джинсы. Выглядело это нелепо.

Держался «старейший сотрудник» сухо. При знакомстве со мной не проявил никакой приветливости, был формально-вежлив, ограничивался чисто функциональным общением. Но вопросов задавал много, лез во все бумаги. Неделями ходил за мной по «Хоумшоппингу» и Главпочтамту, как привязанный. Времени и сил на изучение работы предприятия не жалел. С подчиненными обращался уверенно, смотрел свысока.

Потом засел в своем кабинете и больше не совал нос в мои дела. Правда, общие организационные вопросы в «Хоумшоппинге» решал наравне со мной. Иногда мне вопреки. За невыполнение своих указаний строго выговаривал сотрудникам. Руководители отделов порой не знали, к кому из двух директоров обращаться. Чиновничья хватка у старика была дай бог каждому.

Прошло лето. Я с тревогой ожидала перемен. Лидия Ивановна, главный бухгалтер, по-дружески докладывала мне:

— Ряполов делает перечисления в МПС, ведет с ним переписку. Видимо, связи у него там. Но чем-то сильно недоволен, морщится, старый хрен!

Высокомерный технический директор любовью подчиненных не пользовался.

«Не выходит у него что-то, — думала я. — Может, все останется, как было…»

А осенью в «Хоумшоппинг» пришли бандиты.

Меня это не удивило и не испугало. Я давно их ждала. В принципе, они должны были появиться намного раньше — как только «Хоумшоппинг» стал получать солидную прибыль. В те годы организованная преступность в России приобрела немыслимые размеры. В Москве собирали дань с частных предпринимателей и коммерческих фирм любого ранга десятки бандитских группировок. «Солнцевские», «ореховские», «измайловские», «коптевские», «бауманские», «таганские»… Так их называли. Не платили рэкетирам только бюджетные организации. По двум причинам. Во-первых, в большинстве своем они нищенствовали. А во-вторых, любые денежные перечисления в них строго контролировались и защищались государством.

Именно этим можно было объяснить, почему бандиты появились в «Хоумшоппинге» не сразу. Солидное офисное здание компании отталкивало их взгляды. Они думали, что в нем работает один из филиалов Главпочтамта. Но, видимо, в конце концов, «ребята» разобрались…

Они вошли в мой кабинет в начале рабочего дня. Их было двое — молодые кавказцы в дорогих кожаных куртках. Незадолго до этого я видела их на улице. Они подъехали к офису на спортивном автомобиле Porshe. В то время его можно было купить только за границей.

— Добрый день, — вежливо сказал один из них. У него был явно грузинский акцент, я-то уж в этом толк знала. Другой молча кивнул.

— Добрый, — согласилась я. — Вы по какому делу?

— Меня зовут Малхаз, — не отвечая на вопрос, представился незваный гость. — Это Коба, — указал он на друга. И без разрешения уселся за стол. Коба остался стоять у двери в классической позе охранника — с прямой спиной, сцепив перед собой опущенные руки.

Мне все это очень не понравилось. Я начинала понимать, кто ко мне пожаловал. Малхаз пристально, с легкой усмешкой посмотрел на меня.

— Мы к вам по важному делу, — значительно сказал он.

— Слушаю вас, — стараясь не показать волнения, молвила я.

— Вы знаете, что такое «крыша»?

«Так и есть, бандиты!»

— Знаю, конечно.

Он удовлетворенно кивнул:

— У вас «крыши» нет. Это опасно. Мы предлагаем вам свои услуги. Ассоциация «XXI век», слышали о такой?

Ага, грузинская мафия, подумала я. Добро пожаловать! Насколько мне было известно, во главе ее стояли могущественные криминальные авторитеты — братья Квантришвили, Отари и Амиран. Говорили, что созданная ими преступная группировка подминала под себя самые крупные финансовые и коммерческие организации Москвы, «крышевала» чуть ли не весь столичный шоу-бизнес. Братья учредили компанию «Ассоциация «XXI век». Она представляла собой сложную многофункциональную коммерческую структуру. Ее офис занимал целый этаж в гостинице «Интурист». А бойцы Ассоциации, по слухам, жили в другой элитной гостинице, принадлежащей компании, — на окраине Москвы, в Коньково.

— Известная фирма… — осторожно сказала я.

— Наши условия такие. Вы платите нам 10 процентов от дохода и живете спокойно.

Шутить с представителями Ассоциации не стоило. Как, впрочем, и с любыми другими бандитами. Но я и не собиралась этого делать. Иметь «крышу» сильной криминальной группировки значило защитить бизнес от любых других рэкетиров.

— Такие вопросы решает учредитель. Я донесу до него ваше предложение. Думаю, он согласится.

— Мы приедем завтра. — Малхаз достал из кармана ручку. — Дайте листок бумаги, я напишу свой телефон.

Коба расцепил руки, стал застегивать куртку. Бандиты явно собирались уходить.

— Договорились, — с облегчением сказала я. И вдруг спросила по-грузински:

— Садаури харт? (Откуда вы?)

Малхаз вскинул на меня удивленный взгляд.

— Тбилисидан… (Из Тбилиси…) Сайдан ицы картули? (Откуда знаешь грузинский?) — И протянул мне листок со своим телефоном.

— Чеми кмари ихо картвели. (Мой муж был грузин). Его звали Отари, как и вашего босса, — добавила я уже по-русски. — Они знали друг друга…

— Твой муж знал Шерхана?!

Отари Квантришвили имел уголовную кличку Шерхан.

Я стала рассказывать им о грузинском воре, которого когда-то, совсем еще девчонкой, полюбила. О его «гастролях» в Москве под предводительством авторитета Тристана… Коба подсел к столу, я налила гостям чаю. Пока разговаривали, перешли на «ты», и Малхаз стал называть меня сестрой.

— В общем, поговори с хозяином, — сказал он, прощаясь. — И звони, если лично тебе понадобимся. В любое время звони, сестра, приедем…

Гаст воспринял известие о появлении грузинской мафии спокойно. Он был тертый калач. Так же, как и я, знал: в России без отчислений части дохода бандитам не обойтись.

— Попробуйте договориться с ними не на 10, а на 7 процентов. — И все-таки при мысли о напрасных тратах не сумел сдержаться, тяжело вздохнул: — Придется платить! Правда, неизвестно кому…

— Почему неизвестно?

— На днях приезжали, как у вас говорят, «таганские». Вы были на Главпочтамте, поэтому с ними разговаривал Ряполов.

«И ничего мне не сказал!» — подумала я. Это было, во-первых, некорректно по отношению к коллеге, наравне с которой он руководил компанией. А во-вторых, яснее ясного давало понять: Ряполов в упор меня не видит и работать со мной не собирается. Если ему удастся сделать то, для чего Гаст его пригласил, я буду уволена!

— И что?

— Все то же самое. Но «таганские» согласны на 7 процентов. Вы думаете, они теперь с грузинами войну за нас начнут?

— Договариваться будут.

Бог знает, как это делали бандиты, только всесильная грузинская мафия уступила право «крышевать» наше предприятие «таганским ребятам».

Листок с телефоном Малхаза я сохранила. И правильно сделала. Помощь мне понадобилась очень скоро.

***

Той осенью политический кризис в России достиг своего апогея. В центре Москвы разразилась война. Случилось это 3 и 4 октября, в воскресенье и понедельник. Сторонники Верховного Совета захватили здание мэрии Москвы, потом его штурмовали милиция и войска. Бой шел в 2-3 километрах от нашего дома. По улицам бежали люди, мы слышали звуки автоматных очередей, рев мощных моторов, лязг гусениц, грохот орудий. Я заперла двери на все замки, занавесила окна. Руслан порывался выйти, полюбопытствовать, я его не пустила, Сережу и Лялю загнала в детскую.

Так мы просидели в квартире два дня. Как потом оказалось, болтаться тогда на улицах в центре Москвы — даже вдали от Дома Советов — значило играть со смертью. Неизвестные снайперы стреляли с крыш высоток по мирным жителям на Садовом кольце, Новом Арбате, Новинском бульваре, возле парка Красная Пресня. Но уже 6 числа, в среду, порядок в столице был восстановлен. Мы с Русланом вышли на работу, Ляля отправилась в школу. А в ближайшие выходные к нам по обыкновению пожаловала семья наших друзей.

— Мы не намерены больше терпеть этот кошмар! — горячо говорила Людмила. — В нашей стране жить нельзя! Мы уезжаем в Израиль на ПМЖ!

И поглядывала на мужа. Людмила давненько поговаривала во время наших застолий об отъезде в Израиль. А уж дома наверняка прожужжала Володе все уши. Почему она так неудержимо стремилась на историческую родину своего мужа, оставалось для меня загадкой. «Ведь коренная тулячка! — думала я. — Русская до мозга костей!» Может быть, ей просто не давала покоя поразительно высокая энергетика и предприимчивость?..

А вот Володя не хотел уезжать из России. Его родители любили свою страну, прошли войну, честно работали, жили идеалами эпохи СССР. Они были евреи, да, но — истинно советские евреи. Так же воспитали и сына. К тому же Володя нашел свое место в жизни: имел любимую работу, уверенно обеспечивал семью. Он не понимал непоседливости жены. И до поры успешно сопротивлялся ее уговорам.

Но события 3-4 октября напугали его. И вложили Людмиле в руки козырные карты.

— Да вы вспомните, что год назад было, во время гайдаровских реформ! — кричала она. — Цены в пять раз выросли! Людям на заводах зарплату месяцами не выдавали! Безработица дикая! А теперь Ельцин с Верховным Советом власть не поделил! С крыш в народ стрелять начали! И что дальше будет? Не-ет! Мы эмигрируем! Как политические беженцы. Да, Володь?

Он согласно кивал, но отводил глаза. «Значит, уговорила мужа!» — поняла я. И спросила:

— Когда уезжаете?

Они улетали в Израиль в начале декабря. Мы устроили прощальный ужин. Руслан в тот вечер сказал:

— Слушай, а может, они правильно делают? Мы, конечно, хорошо живем. А вокруг, смотри, какой бардак! Если у нас что-то пойдет не так, не убережешься…

Да, мы стояли на твердой скале посреди бушующего моря. Но надежно ли наше прибежище? Ревущий хаос вокруг заставлял в этом сильно сомневаться. Порой нам становилось страшно.

— На первое время деньги есть. — Я не раз думала о том же, о чем и Руслан. — А потом придумаем что-нибудь!

Руслан неопределенно хмыкнул. Тогда я предложила:

— Давай следующим летом возьмем отпуска и махнем с детьми к Володе с Людмилой! В Израиль! Посмотрим, как там живется! Чем черт не шутит, может, и переберемся туда!

— Мысль хорошая…

***

Мне казалось: несмотря на все испытания, неприятности и угрозы, я достойно справляюсь с трудностями. Если бы не Ряполов… Он мог создать такую проблему, которую я решить была не в силах. Но 12 декабря коллектив «Хоумшоппинга» отметил вторую годовщину предприятия. Гаст снова торжественно вручил мне, как и прошлой зимой, роскошный букет алых роз. Распинался в благодарностях за «excellent work», отличную работу. Ряполов сидел тихо, с кислой физиономией. Все это здорово обнадежило меня: «Дела идут как надо!». А сразу после работы со мной произошел удивительный курьез. И он тоже вроде бы подтверждал: моя жизнь складывается более или менее благополучно, и я — молодец…

Наш корпоративный праздник совпал с важными политическими событиями в жизни страны. В тот день проходило всенародное голосование за проект новой Конституции. И одновременно — выборы депутатов в Совет Федерации и Государственную Думу. Поэтому, выйдя из офиса, я села в свой «Мерседес» и скомандовала водителю:

— На выборы!

Куда ехать, Виктор знал. Ведь мы были соседями, голосовали в одном избирательном пункте. А размещался он в выставочном архитектурно-строительном центре на 2-й Брестской. На той же стороне улицы стоял дом, в котором жила Алла Пугачева. И, конечно, в тот день поклонники примы российской эстрады не только дежурили возле ее подъезда, но и бродили у входа в Центр. Знали: сегодня их любимица точно здесь появится! Члены избирательной комиссии тоже пребывали в нетерпеливом ожидании…

Мой серебристый «Мерседес» подкатил к Центру, и я вышла из машины. С букетом в руках. Он был огромный, закрывал половину моего лица. Я собиралась оставить розы на сиденье, но передумала. У меня было праздничное настроение, с цветами расставаться не хотелось. «В зале где-нибудь положу, когда пойду голосовать!» — подумала я. Направилась в избирательный пункт, и вдруг…

Я увидела, что вокруг меня происходит нечто странное. Возле входа в Центр было довольно много народу. Это не удивляло: всенародное голосование и депутатские выборы — большое дело! Но вот что удивительно. Мое появление полностью завладело вниманием людей. Они смотрели на меня во все глаза. А потом стали выстраиваться вдоль асфальтовой дорожки, по которой я шла!

Меня охватил легкий испуг: «Наверное, что-то с шубой не так! Или с лицом!..» Инспектировать свою внешность на виду десятков зевак не представлялось возможным. Я уткнулась лицом в букет, пошла мимо строя людей быстрее. Нужно срочно найти в Центре туалетную комнату!..

До моих ушей донеслись тихие возгласы: «Алла приехала!.. Пугачева, смотри!.. Алла идет!.. Классная какая!.. Ух ты!..» Я огляделась. На меня смотрели восхищенные глаза, люди расплывались в улыбках. Кто-то выкрикнул из-за спин:

— Аллочка, я люблю тебя!

«Боже мой, — поняла я, — так они меня за Пугачеву приняли!»

И посмотрела на себя глазами этих людей.

Прическа «а-ля Бонни Тайлер»: пышные волосы до плеч с высветленными прядями. Алла Пугачева тогда носила такую же. Длинная белая песцовая шуба. Прима любила ходить в похожей. К тому же она ездила на иномарках бизнес— или представительского класса. И мой серебристый «Мерседес» вполне отвечал ее запросам. Ей часто дарили цветы. Поэтому шикарные розы в моих руках очень даже соответствовали имиджу звезды!

Я снова спрятала лицо в букет и быстро прошла в избирательный зал. Там уже знали: Пугачева приехала! Ко мне подошла группа женщин в строгих деловых костюмах. Видимо, это были организаторы голосования.

— Алла Борисовна, мы рады вас видеть! — торжественно приветствовала меня одна из них. — Проходите вон к тому столу! На нем табличка с буквой «П», видите?

— Вы ошиблись, я не Алла Борисовна, — тихо произнесла я в букет. Женщина присмотрелась и ахнула:

— Простите! Вы так похожи…

А потом с испугом наблюдала, как я все-таки пошла к столу с буквой «П». А куда мне было идти? Ведь моя фамилия начиналась с этой буквы! За спиной раздался растерянный шепот:

— Или все-таки Пугачева?..

Я потом долго хохотала в машине, вспоминая вытянутые лица женщин-организаторов. И думала: «Это добрый знак! Если мой внешний вид соответствует статусу звезды шоу-бизнеса, значит, все в порядке!»

Но «порядок» нарушился на следующий день. Руслан спросил меня вечером:

— Ты что сегодня на Ленинском проспекте делала?

— На Ленинском?! Не было меня там! Весь день в офисе сидела! — Я сразу встревожилась. Подумала, что муж нашел очередной повод для конфликта.

— Твой «Мерседес» передо мной ехал. Потом вы на Марии Ульяновой свернули…

— Что мне там делать?

— Ну, не знаю… Машина точно твоя, я номер видел. И вроде рядом с Виктором ты сидела... — Муж задумался. — Значит, это пассажирка была! — осенило его. — Он бомбит на твоем «Мерсе»!

— Если я весь день в офисе сижу, до вечера его отпускаю, — сказала я. — Но запрещаю машину по Москве гонять! Он говорит, что на своей «Волге» подрабатывает…

— Значит, не на «Волге»! — с досадой резюмировал Руслан. — Жалеет свою тачку! Хозяйский «Мерседес» на износ пускает!

Наутро я подвергла соседа допросу с пристрастием. Пузатый Виктор пыхтел, упорно отмалчивался, но в конце концов сознался:

— Ну, разок-другой в день подвожу людей! А что такого? Зачем машине на морозе простаивать?..

Я его уволила. И села за руль сама. Через пару дней с непривычки нарушила какое-то правило дорожного движения, и меня остановил инспектор ГАИ. Не знаю почему, но он проявил особую бдительность и захотел сверить номер двигателя с указанным в документах. После осмотра удовлетворенно крякнул и выдал:

— Номерок-то перебитый! Скорее всего, машина краденая! У кого покупали?

Я тут же вспомнила парней подозрительного вида, которые продали мне «Мерседес». Значит, это угонщики!

— У частного лица…

— Понятно. Сейчас проедем в ГАИ, будем разбираться!

Ситуация складывалась самым отвратительным образом. Я оказалась владелицей краденого автомобиля! На меня могли повесить в ГАИ всех собак…

Я быстро взглянула на погоны гаишника.

— Товарищ лейтенант, я сама разберусь! Давайте договоримся! — И достала из сумочки свой объемный кошелек. — Виновные понесут заслуженное наказание, обещаю! Сколько я вам должна за выявление кражи?

Он назвал внушительную сумму. Все-таки оказывал большую услугу: соглашался закрыть глаза на угон автомобиля!

Я без возражений вручила взятку и немедленно отправилась к продавцам «Мерседеса». Ведь они обещали: в случае серьезных недоразумений примут машину обратно. Но угонщики были не из тех, кто держит свое слово. Вернуть деньги в обмен на «Мерседес» отказались.

Я тут же вспомнила про новых знакомых из «Ассоциации «XXI век». Недолго думая, позвонила Малхазу.

— Жди нас, сестра, — деловито сказал он. — Через полчаса мы с Кобой приедем.

С угонщиками грузины разговаривали недолго. После этого парни подозрительного вида приобрели вид очень смущенный. Забрали у меня «Мерседес» и вернули за него деньги. До копейки.

— Спасибо, ребята! — обрадованно пересчитывала я купюры на глазах Малхаза и Кобы. — Сколько я вам должна?

Мне было известно, что в таких делах бандиты брали с заказчика половину «отбитой» суммы.

— Ты нам ничего не должна! — отрезал Малхаз. — Сестре мы всегда поможем!

Я вышла сухой из воды. Но осталась без машины. Мы с Русланом купили перламутровую «Lada Samara». Ее попытались ночью угнать. Но муж проявил чудеса отваги, и машина, хоть и здорово помятая, осталась у нас. Впрочем, я об этом уже рассказывала…

После всех этих происшествий, настроение мое оставляло желать лучшего. «Курьез в избирательном пункте — вовсе не добрый знак… — уныло думала я. — Ни о чем этот случай не говорит. Меня могут принимать за Аллу Пугачеву, да. Но это не мешает водителю бомбить на моем «Мерседесе», мошенникам продавать мне ворованное авто, а угонщикам уводить новенькую «Ладу» прямо из-под носа!»

Я не раз замечала: если неприятности пошли чередой, жди беды. Так и случилось. После истории с «Мерседесом» и попытки кражи «Лады» Гаст предложил мне подать заявление об уходе.

В моих услугах швейцарец больше не нуждался.