WerDi — Миха

Ветер трепал волосы и задувал пламя зажигалки, не давая прикурить. Осеннее небо, затянутое в тучи, громко смеялось над идущим внизу человеком, который не знал, что ему делать. Небо знало все, все и всегда, только никогда никому об этом не говорило. Можно было кричать, грозить или умолять, многие так делали, но ответа не получил никто. Вот и сейчас.

Идущий далеко внизу человек остановился и поднял глаза к небу, задумчиво выпуская из ноздрей табачный дым. Он знал, что не получит ответа, а потому и не стал спрашивать что ему делать. Понимая, что никто не сможет решить это за него. В левом кармане плаща лежал билет на поезд. Отправление через три часа. Он может придти на вокзал, сесть в вагон и навсегда покинуть этот город. Может, но…. В правом лежат ключи от квартиры. От их квартиры. От квартиры, в которой сейчас все еще безмятежно спит она. Он может вернуться и остаться навсегда. Может, но…. Не хотелось ничего, а точнее хотелось и того и другого. Оба варианта были желанны и… и в то же время они пугали. Пугали тем, что вне зависимости от выбора, обратной дороги уже не будет. Вот так. И третьего не дано. И компромисс тоже невозможен.

Два часа тридцать минут.

Ноги неспешно шагали в сторону вокзала, они словно бы жили своей жизнью, уже не нуждаясь в руководстве того, чья душа и сердце метались по всему телу в безуспешных попытках разорваться надвое. Разум пытался пресечь все на корню, механически считая метры и минуты до того момента, когда все решиться. А перед глазами настойчиво маячил образ спящего на своей половине кровати ангела.

   Два часа.

Разум, отказавшийся от попыток спустить все на тормозах, тоже вступил в спор о дальнейшей судьбе своего носителя.

— Какие наши годы,— говорил он.— Вся жизнь ещё впереди, еще будут девушки, будет любовь, всё ещё будет. А вот потерянные возможности будет уже не вернуть.

— Девушек и правда много,— возражало сердце,— но другой такой больше нет, и любви больше не будет, ибо любить можно только один раз.

— А что такое любовь? — вновь возражал разум,— и кто даст гарантию, что чувство, испытываемое сейчас к той, что осталась там, за спиной, именно любовь?

Полтора часа до отправления.

В груди что-то нестерпимо болело. Больше не было ни разума, ни сердца, ни чего-то другого, что осталось бы целостным. Внутри были два человека. Один, стремящийся к призрачной свободе и не сбывшимся мечтам, и Второй, уставший от бессмысленной, по сути своей, борьбы не известно с кем и неизвестно за что. Считавший истинным счастьем просыпаться по утрам рядом с ней, и понимать, что больше ему ничего в этой жизни не нужно.

Один час.

Совершенно бесполезные попытки найти компромисс. Угодить самому себе, оказывается, сложнее всего. Тогда по другому, начнем по идиотски взвешивать ЗА и ПРОТИВ. Как будто логика имеет значение там, где спорят чувства. Снова не то. Остается лишь гадать. Положиться на интуицию. А смысл? Это ведь не тот случай, когда от выбора зависит победил ты, или проиграл. Если оказался в такой ситуации — проиграл заранее.

Полчаса.

Ну вот. Решение принято. Как, почему... Не важно, да и не известно. Но пути назад нет. Так что теперь только вперед.

Поезд тронулся. Набирая ход, он направлялся куда-то за горизонт, туда, где две параллельные линии стальных рельс сливались в одну сверкающую полоску. Туда где…. Где было все, и в то же время не было ничего. Туда, где была другая жизнь.

Скрип дверных петель. Их давно следовало смазать, но руки никак не доходили. Прихожая. Переодеться. Ванная. Коридор. Дверь в комнату. Стоп. Долгий, внимательный и задумчивый взгляд. Она открыла глаза:

— Ты куда-то ходил? — Улыбка.

— Сигареты закончились. — Ответная улыбка. Ей не следует знать. Так будет лучше.

— Но я уже вернулся.

— Иди ко мне.

— Да, милая, уже иду.

— Оригинальные у тебя истории. — Миха внимательно посмотрел на бармена, с глаз которого медленно спадала пелена романтических воспоминаний. — так красиво начинаешь, а в итоге ни черта не понятно.

— А это от того, мил человек, что все истории начинаются красиво, а заканчиваются до невозможности банально. Я тогда остался. После того дня мы прожили вместе восемь лет. По разному, конечно, прожили, и хорошее было и плохое. Но, в итоге, для меня это были счастливые восемь лет. Видимо, в отличии от нее. Потому что потом она ушла. Ей стало скучно. Серо и бесперспективно. А мы остались вдвоем с Манькой. Ну да и ладно. Что не делается, все к лучшему. Я, в конце концов, оказался здесь. Так что будем считать, что мечты сбылись. Билетик, кстати, я сохранил. Вон там, на стене — бармен махнул рукой за спину, — как напоминание.

Миха перевел взгляд на стену позади трактирщика. Там среди фотографий, картин, и каких то совсем уж невообразимых загогулин, напоминающих не то ветки, не то корни, не то засохших осьминогов, и правда в небольшой рамке висел затертый билет на поезд. Стена, кстати, только сейчас привлекла его внимание. Если отвлечься от кучи мелочей и безделушек, висящих на ней, то можно было разглядеть огромное ветвистое дерево. Не нарисованное даже, а выжженое прямо на стене. И каждая вещь на ней, как будто бы висела на отдельной ветви. Ветви же, в свою очередь, хоть и раздавались довольно широко в стороны, вверху сходились в одной точке, переплетаясь в один плотный клубок, словно бы вновь становясь единым целым. Ниже, там где ствол должен был, казалось, соприкасаться с землей, превращаясь в корневище, вместо почвы было пламя, из которого и росло это странное дерево.

— А это что за народное творчество? — Миха взглядом указал бармену на стену. — Классно, кстати, нарисовано.

— А, заметил, таки, наконец. Бармен довольно улыбнулся и отошел чуть в сторону, чтобы Миха мог разглядеть изображение целиком. — Это, дорогой товарищ, Древо!

Сказано было довольно пафосно и бармен взглянул на Миху, ожидая реакции.

— Я и сам вижу что дерево, а чего такое странное?

— Сам ты, милейший, дерево. — на лице трактирщика сложилась такая гримаса, как если бы Миха обидел до глубины души не только его самого, но и всю его родню до пятого колена. — А это — Древо! Но ты, видно, не в курсе?

— Видно не в курсе. И чем же знаменательно сие "Древо"? — в голосе Михи слышалася неприкрытый сарказм.

— Зря ты так Миша. — голос бармена вновь изменился, став серьезным и совсем не подходящим образу добродушного шутника-трактирщика. — Никогда не стоит шутить над тем, чего не знаешь или не понимаешь.

— Да ладно тебе, расскажи лучше что к чему. — не смотря на спокойный тон, было видно что Миха смутился неожиданной отповеди. — Мне уже начинают нравится твои россказни.

— Не подмазывайся. Тут дело серьезное. — в глазах бармена в очередной раз сверкнули искры. — Но ты прав, история стоящая. Как раз под горячее.

На этих словах откуда то из-за плеча Михи появилась сначала рука с подносом, а потом и вся Манька целиком. На подносе дымилось жаркое, источая такой аромат, что желудок сразу довольно заурчал, предвкушая пищу.

— Приятного аппетита, — ловко расставляя перед Михой блюда и приборы, сказала Маня. — Если ещё чего захотите, я в вашем распоряжении.

Потом она многозначительно подмигнула и, фривольно покачивая бедрами, направилась в подсобку.

— Но, но! Я тебе дам "захотите"! — бармен тяжело грохнул полной кружкой по стойке. — А ну брысь отсюда, молокососка!

В ответ Манька лишь фыркнула себе под нос и не торопясь, демонстративно не глядя в его сторону, продолжила свой путь.

— Да ты ешь, ешь. — заменяя расплескавшуюся кружку новой, сказал трактирщик. — Это я так, для порядку. Специально меня провоцирует, шельма. Но хороша красавица, а? А ведь ещё и восемнадцати нет, — сделав упор на слове восемнадцать, как бы невзначай подметил он.

— Ну так чего там с деревом?

В общем и целом Миха уже был согласен, что из бармена выходит хорошая компания, да и рассказчик он действительно был не плохой. Если бы ещё его истории имели столь же красочные концовки как начала. А то "шили, шили, и говном завершили", как говаривала Михина тетушка. Но, тем не менее, интересно. Приходится признать. Да и что касается времени, проведенном за разговорами, опять же его правда: Миха не смог бы сейчас сказать ни как давно он сюда пришел, ни какую по счету кружку ему уже ставит этот странный толстяк.

— С Древом, Миша. — трактирщик вновь укоризненно взглянул на своего гостя. — Ну да ладно. А история значит...

— Ети ж твою мать! Дэн! — раздался звук лопнувшей струны и бармен, бросив полотенце на стойку, побежал в зал.

Миха повернулся, окинув взглядом творившийся позади него бедлам. У парня на сцене лопнула струна и он, непроизвольно дернув рукой в сторону, задел стояющую рядом колонку. Та покачнулась, да не просто так, а в сторону ближайшего к сцене стола, за которым сидела та самая молодая парочка, не то друзей, не то любовников. И черт бы с ней, с колонкой, но она, помимо своего прямого назначения, использовалась Дэном в качестве индивидуального столика. Дальше всё как плохих комедиях: Из опрокинувшегося стакана на девчонку сидяющую за столом сначала пролилось виски, а следом уже полетели и сам стакан и бутылка с горячительным. Колонка, качнувшись пару раз на самом краю, в итоге всё-таки не удержалась и рухнула прямо на стол. Естественно стол в щепки, посуда в дребезги, а гости по уши в виски и том, что ещё минуту назад было их ужином. Вокруг всего этого, добавляя суеты и паники, носятся Манька и бармен. Первая тычет тряпкой в безнадежно испорченную одежду посетителей, пытаясь, видимо, безуспешно вытереть одновременно сразу всех, попавших под залп импровизированной столовой катапульты. Второй с тем же энтузиазмом рассыпается в извинениях перед присутствующими, параллельно пытаясь выдать профилактического тумака Дэну в ухо.

В итоге один сломанный стол, куча испорченной еды и выпивки, пауза в концерте, по причине припухшего уха у исполнителя, и уборочно-помывочные работы длиною в полчаса. Плюс трое пострадавших гостей. Помимо парочки досталось еще задумчивому гражданину с блокнотом, как и они подсевшему поближе в начале выступления.

Пока бармен с Манькой устраняли последствия катастрофы, Миха не приминул насладиться принесенным ужином, резонно решив что помочь он точно ничем не сможет, а еда остывает.

Задумчивый же, так про себя Миха прозвал мужика с блокнотом, на деле оказался довольном молодым парнем, еще до тридцати. После случившегося он отошел к бару и раположился через стул от Михи. Потом, видимо собираясь привести себя в порядок, удалился, оставив свои вещи на стойке. Совершенно промокший блокнот остался раскрытым, в нем было что-то, напоминающие записки, или черновики писем. Поля блокнота, а местами и сам текст, были покрыты какими-то пометками. Цифры, имена, даты. Невольно, Миха углубился в чтение чужих писем. С трудом разбирая расплывшийся текст и, вынужденно, пропуская совсем уж слипшиеся страницы.

АЛЕКСЕЙ

1

Привет.

Если честно, я даже не знаю, зачем это пишу. Скорее всего от того, что дико хочу с тобой поговорить, но запрещаю себе это. Поэтому вот так: письма, которые я никогда не отправлю, а ты никогда не прочтёшь. На самом деле я просто пытаюсь убежать. От тебя. И от себя тоже. Поэтому я и уехал. Я бы даже сменил свой номер, чтобы ты больше никогда мне не позвонила. Хотя и знаю, что ты этого не сделаешь. Но надеюсь. И каждый вечер сам борюсь с желанием тебе позвонить. Но лучше так, на бумаге. Мне так много хочется тебе сказать. Не только о том, что я чувствую сейчас. Но и всё то, что должен был сказать раньше.

                                                                                                                                                                               твой Лёха. 14/06

2

Привет.

Знаешь. Ты крутая... или нет. Просто когда я думаю о тебе, я не могу нормально соображать. Забываю все на свете. Начинаю делать какие-то глупости. Принимать странные решения. Понимаю, что делаю глупости, но продолжаю их делать. Вот теперь и поди пойми из-за чего это всё. Твой крутости, или моей слабости. За то если удаётся отстраниться от мыслей о тебе, то я вроде могу просто жить дальше.

                                                                                                                                                                            твой Лёха. 23/06

7

Привет

А я встретил девушку. Мне классно с ней. Нет, правда классно. Но я все равно часто думаю о тебе.

                                                                                                                                                                                            Лёха. 20/07

11

Здравствуй.

Знаю, я очень давно не писал. И, если честно, за это время я тебя пережил. Вроде бы. Я уже не хочу с тобой говорить, быть с тобой. Если не думать о тебе, то жить гораздо легче. Ведь в жизни есть целая куча других вещей. Планов, стремлений, дел. Женщин, в конце концов. А не только бесконечные страдания по тому, кому ты до фонаря. И сейчас я надеюсь, что все эти мысли не покинут меня, и я начну жить дальше. Уже начинаю. А ещё надеюсь, что мне больше не понадобится писать эти письма. И это будет последним. Спасибо тебе за те дни, когда мы были счастливы. Прощай.

                                                                                                                                                                                    Алексей. 17/10

12

И снова здравствуй.

Как же наивно было полагать, что все случившееся можно пережить. Не тут то было. Я думал, нужно просто потерпеть. Перепсиховать. Пробухаться и прочее. А потом встать однажды с постели и жить дальше. Заново, с чистого листа. Глупец. Мне казалось, что я смог пережить. Что всё закончилось. Но неет. Ты же появилась снова. И опять все заново.

Однако, и это не правда. А правда в том, что ничего я не пережил. Что моя депрессия (ох, как же пафосно звучит) не заканчивалась, и не начиналась заново. Она просто продолжается. Все это время. Вот только новый виток гораздо тяжелее.

Я уже не хочу совершенно ничего. Я не хожу на работу. Мне на все плевать. Я даже с кровати не хочу вставать. Единственное, чего мне иногда хочется больше ничегонеделанья, это забыться. Кажется, я начинаю понимать людей, подсевших на наркотики. Черт, я даже уже не говорю наркоманы. Но пока только алкоголь.

А ещё я понял, что пережить нельзя. Нужно научиться жить с этим. Так ещё хуже.

                                                                                                                                                                                            Леха. 14/11

— Интересно? — голос привел в себя Миху, переворачивающего очередную страницу чужого блокнота.

— Талант у них всех что-ли, со спины подкрадываться?! — подумал он, а в слух сказал:

— Простите, я не хотел. Просто он тут открытый лежал, а я случайно заглянул и... В общем как-то неловко вышло, простите ещё раз, я не хотел, то есть любопытство, то есть... — Миха замолчал, смутившись окончательно и не зная уже что добавить.

— Ничего страшного, коды запуска ракет я храню в записной книжке, — хозяин блокнота чуть улыбнулся и протянул руку: — Алексей.

— Миха, — смекнув, что порицать за посягательство на чужие личные вещи его не собираются, ответил Миха, — Нет, вы правда извините.

— Да не берите в голову, серьезно. Ничего секретного, просто мысли и воспоминания. Плюс немного жизненного опыта.

Алексей совсем не производил впечатления человека, только что писавшего всё это в блокнот. Он был черезчур спокоен и уравновешан. Держась при этом с достоинством академика, в чью диссертацию только что заглянул студент-первокурсник.

— Простите за недоверие, но, по моему жизненному опыту, человек, написавший все это, — Миха указал взглядом на блокнот, — не может быть так...

— Спокоен?

— Да, пожалуй.

— Ну тут все просто, Михаил. Вы не имели возможности прочесть все до конца. А я, к сожалению, не могу подарить вам такую возможность. Боюсь, блокнот уже окончательно испорчен. Однако, я могу рассказать вам что было дальше, если вам действительно интересно.

— Если честно, да. — Миха никак не мог связать прочитанное с безразличным спокойствием в серых глазах собеседника. — Обычно я предпочитаю не совать нос в чужие личные дела но, благодаря местному хозяину, у меня и так уже выдался вечер разнообразных историй. А ваша, должен признать, пробудила во мне любопытство.

— Что-ж, это лестно. Но, к сожалению, я вряд-ли смогу порадовать вас интересной историей. Моя банальна и проста: Не скрою, довольно долгое время я был несчастен и даже, в какой-то мере, упивался горем и самоуничижением. Эдакий лирический герой из классического произведения ну, скажем... Да, в общем-то, и не важно какого века. Главное что уровень жалости к самому себе и обиды на весь мир просто зашкаливал. И тогда я стал придумывать эти письма. Ну вроде как отдушина в моем хилом мирке. Способ высказать то, что высказать не кому. И так продолжалось какое-то время. Но потом... Потом случилось так, что мне надоело. Надоели все эти страдания и переживания. Я понял, что никому они не нужны, кроме меня самого. А самое главное — от них не становится лучше или проще. Становится только хуже. И я взглянул на ситуацию со стороны: оказывается, любые наши переживания, по любому поводу, от ушибленного пальца на ноге до смерти родного человека, все они делают нам только хуже. Они добавляют боли и негатива туда, где уже и так больно. А если говорить именно о моей ситуации... Да, стоит признать, мой маленький и уютный мирок рухнул. Разлетелся на тысячу осколков, если хотите. Но. При этом мне открылся другой, огромный мир. Тот, который всё это время жил своей жизнью, жил без меня. А я топтался на одном месте, не видя дальше собственного носа. Так что... Так что теперь я просто следую тому правилу, что все переживания совершенно не стоят того, чтобы их переживать. Вот и всё. Вот поэтому я так спокоен, а вы удивлены, Михаил.

— Кхм, хм... Это, Алексей, уже какая-то философия пофигизма получается.

— Может быть. Назвать можно как угодно, смысл не изменится. А какая разница, как выглядит обертка, если вся суть внутри?

— Что-ж... споры в баре — последнее дело, как говаривал один мой друг. Но всё же, мне кажется ты лукавишь, Алексей. Если никакие переживания тебя не трогают, зачем бы ты сидел и писал все это? Я же видел, когда ты еще был за дальним столом.

— И опять же всё просто. Я лишь делал кое-какие пометки. Все остальное было написано уже давно. Может вам это покажется смешным, но я хочу донести людям то, до чего дошел сам. Возможно это кому-нибудь поможет. Потому и перечитывал эти старые, глупые письма. А теперь простите, мне пора. Очень уж хочется выспаться, раз мы всё равно здесь застряли.

Не дожидаясь ответа, он собрал свои вещи и отправился к лестнице, ведущей, по видимому, к упомянутым барменом комнатам.

— Смотрю, с философом познакомился? — трактирщик уже был на месте и протягивал Михе новую кружку.

— Философом?

— Ага, мы его тут так за глаза прозвали. Нормальный вроде парень, но слегка достал уже со своим пофигизмом. Думаю ещё немного, и он начнет собственную религию проповедовать.

— Да, пожалуй, я бы не удивился. — Миха ещё раз взглянул вслед удаляющемуся Алексею. — Так ты вроде что-то начинал о дере.. прости, Древе своём?

— Ах да, Древо... — бармен на миг призадумался, — О древе я, конечно, расскажу. Но мы, помнится договорились что и ты свою историю расскажешь?

— Договорились? Разве? — Миха сделал круглые глаза. — Что-то не припомню.

— Михаил, Михаил... — толстяк укорзненно взглянул на него.

— И что же тебе рассказать?

— То же, что я поведал тебе о других. Свою историю, как сюда попал именно ты.

— Да черт с ним. — и Миха, сам не до конца понимая зачем, протянул бармену доселе хранившийся в кармане конверт. — Держи, читай сам. Расказчик из меня не то что ты.

— Оо.. — трактирщик тщательно протер руки о фартук и бережно принял письмо. — Посмотрим, посмотрим.

Он аккуратно расправил сложенный вчетверо конверт, достал откуда-то старомодные очки и торжественно прочёл:

— От Александра Николаевича Воронова, страна такая-то, улица, дом. Так... — он на миг осёкся. — Крематорий города N? Хм... интересные у тебя друзья.

— Ты читаешь или нет?

— Всё, всё, молчу. — и бармен погрузился в чтение.

   Привет Миха! Как бы банально это не казалось, но если ты это читаешь, то я уже рядом с тобой. Да-да, в той самой коробке, что прилагалась к письму. Я конечно же понимаю, что мы не виделись уже много лет. Да и расстались мы не очень. Но что поделать, ты был и остаешься моим лучшим другом. Знаю, у тебя сейчас семья и все такое, прости, но я не нашел никого, кто мог бы сделать то, о чем я попрошу тебя. Я много сделал в своей жизни не правильного, много и того, что мне казалось верным, но кое-что я не успел. Я хотел побывать в горах. Слышал, на юге есть отличные места. И я прошу у тебя помощи... Сделай так, чтобы я там и остался. Понимаю, это совсем не мелкая просьба, но если не ты, то кто?! Можешь считать это извинениями, которые я так и не озвучил тебе за все эти годы. Или признаниями в большой братской любви. Ты волен оставить меня на ближайшем кладбище, или выбросить к чертовой матери, но я верю, что в том, кем ты стал сейчас, все еще живет тот Миха, с которым мы вместе провели лучшую часть жизни. По крайней мере моей.

                                                                                                                                                                                               Саня

— Что ж... — трактирщик довольно хмыкнул: —оригинально, оригинально...

— Оригинально? Если ты не заметил, у меня друг умер. — Миха зло взглянул в глаза бармена. Но увидел в них лишь искорки смеха.

— А ведь ты, Михаил, так ничего и не понял? — он протянул ему письмо.

— Ты о чём?

— Я объясню. Но сперва обещаная история. Ведь слово нужно держать, не правда ли?

— Нет, ты объяснись сначала. Что весёлого, мать твою, ты нашел в этом письме?!

— Всему своё время, Миша. Да и, я думаю, ты сам всё поймёшь. А теперь помолчи и слушай внимательно.

Бармен устроился поудобнее, наполнил себе кружку и начал:

— Есть одна легенда. В общем то, так или иначе, она встречается у всех народов мира, в религиях и суевериях. Но в оригинале, да ещё целиком, её знают от силы несколько десятков человек на планете. А дело всё в том, что легенда эта, как и люди в неё верящие, появилась задолго до христианства или ислама. Задолго до греческих и скандинавских пантеонов. Чтобы было понятнее скажу так: Можно считать её первой верой на этой планете. Поэтому, собственно, в возникших после неё верованиях и можно найти части изначальной веры. Особенно хорошо это заметно у викингов. Слыхал о Мировом Древе? Игдрассиль называется. Вот это всё оттуда. Ну да мы сейчас не на уроке истории, так что оставим это. А легенда, собственно такая:

Давным давно, за тысячелетия до рождения Христа, на севере единственного на тот момент материка, Панагеи, появилась первая же цивилизация. В греческих мифах её называли Атлантидой, некоторые современные учёные зовут Гипербореей. Суть одна: цивилизация та была развита так, как не снилось, ни римлянам с их законами, ни египтянам с пирамидами, ни, уж тем более, грекам с из софистикой и философией. Короче, прям земля обетованная. Ну да суть не этом. Что-то я снова в историю ударился.

Древо и Пламя

В общем,1 жил там один молодой парень. Ни учёный, ни зодчий, а простой охотник. И так бы он и прожил свою жизнь, ничем не запомнившись потомкам, если бы не одна беда. Была у охотника жена. Красавица, каких ещё свет не видывал. И любили они друг друга до безумия. Но однажды девушка умерла. Просто умерла во сне, и никто не мог сказать охотнику от чего она погибла. Горю его не было предела. Долгое время он горевал, а потом почему то решил что сам виноват в смерти любимой. От чего, почему, он и сам не знал. Люди тогда решили что охотник просто помутился рассудком от горя. Может и так. Но охотника преследовала одна навязчивая мысль. Думалось ему, что именно он что-то когда-то сделал не так, и это повлекло за собой смерть его жены. Возможно не заметил вовремя признаков болезни, или ядовитого насекомого, чей укус и стал причиной трагедии. И ещё тысячу вариантов. А если он сможет выснить, когда он ошибся, то сможет всё исправить.

И несколько лет после этого бродил охотник, словно одержимый, от дома к дому, от человека к человеку и всё спрашивал что он сделал не так. Не было тогда у людей богов, на чью волю можно было бы списать случившееся. Однако никто не мог дать ему ответа. Ни мудрецы, ни врачи, ни обычные люди. И вот, когда он обошёл все известные ему города и деревни, и спросил у каждого, но так и не нашёл ответа, он сдался. Решил охотник, что правы люди, и он просто сошёл с ума. И, приняв эту мысль, он совсем отчаялся. Тогда охотник отправился в горы, чтобы сброситься с самой высокой скалы, до какой только сможет добраться, потому что не хотел он жить дальше без своей любимой.

Много дней он шёл в горах отыскивая самую высокую скалу. Ушёл он так далеко, как не уходил ещё никто из его соплеменников. И однажды понял, что идти дальше уже не в силах. Разжёг тогда охотник костёр, и сел у огня, собираясь с силами и вспоминая свою погибшую жену. Но тут, из ночной тьмы, в круг света шагнула к охотнику фигура человека. Человек был очень стар, седина его волос в лунном свете напоминала серебро. Он опирался на деревянный посох, отполированный до матового блеска, за годы использования. Закутанный в грязную хламиду старик спросил у охотника разрешения погреться у его костра, ибо ночью в горах нельзя выжить без огня.

Охотник конечно же не отказал старику, предложив также разделить с ним последний свой ужин. И когда тот устроился у огня спросил у старца как же он оказался ночью в горах, так далеко от людского жилья. Взглянул тогда старик в лицо охотнику, и увидел охотник в его глазах огонь. Но решил что это лишь отражаения разведенного им костра, и повторил свой вопрос.

Старик ещё немного помолчал, как будто размышляя достоин ли тот ответа, и, наконец, сказал. Он обьяснил, что уж он то, в отличии охотника, совсем не далеко от дома. Ибо живет в этих горах уже много лет. И, так как охотник у него в гостях, ему и рассказывать первому как он здесь оказался. Тогда охотник рассказал старику свою историю. Ничего не скрывая, поведал он и о своей жизни, и о том как счастлив был со своей женой. И о смерти той, что была смыслом этой самой жизни. И о своих скитаниях в поисках ответа, которого не существовало.

Задумался тогда старик. И долго думал он о сказанных охотником словах. Уже догорал костёр, и звёзды стали бледнеть, когда старик встал и пригласил охотника следовать за ним.

— Пойдём. Мне кажется я смогу помочь твоему горю. — сказал старец и направился во тьму, откуда и явился.

И последовал тогда охотник за ним, в последней надежде получить ответ на вопрос, что сводил его с ума. Они шли ещё много дней, останавливаясь только для того, чтобы немного перекусить и согреться у огня перед следующим переходом. За весь путь старик не произнёс больше ни слова. Но охотник, в слепой своей вере, продолжал следовать за ним. И вот, когда уже, казалось, у охотника совершенно не осталось сил, он добрались туда, куда шли.

— Ну вот. Здесь ты сможешь получить ответ на свой вопрос. — старик сел на землю. — Смотри.

Охотник сел рядом и пригляделся. Впереди было яркое зарево, которое по дороге он принял за восход солнца. Теперь же стало ему понятно, как он ошибался.

Они находились на краю обрыва. И как ни старался охотник, не мог он различить в дали горы или землю. Вместо этого перед ним было Пламя. Оно было повсюду, сколько мог окинуть зоркий глаз охотника. А из этого пламени росло огромное Древо. Ствол его был крупнее самой большой горы, что когда либо видел юноша. Ветви этого Древа охватывали небосвод от края до края. А вверху все они сходились вместе, как будто сплетаясь в один клубок и вновь становясь единым целым. На изломах ветвей, на каждом разветвлении, охотник увидел небольшие огоньки. Как будто там кто-то развёл костры. А самый большой костёр горел на самой вершине.

— Что это? — в удивлении спросил тогда охотник у старца.

— Это Древо. — ответил ему старик и в глазах его вновь зажглись огоньки. — Видишь ли, на самом деле все мы вышли из Пламени. Весь мир был рожден в Пламени. Пламени изначальном. А люди — это не только плоть и кровь. Внутри каждого горит частичка этого Пламени, и она, эта частичка, бессмертна и вечна как само Пламя. Или как это Древо. Мы проживаем свою жизнь и заканчиваем её. А наше пламя нет. Оно перерождается и проходит новый путь. И так каждый раз. А Древо — это и есть путь. Ты прошёл в жизни множество дорог, и на каждой из них были развилки. И ты выбирал куда тебе пойти. Так и здесь. Твоё пламя начинает свой путь там, откуда берет своё начало само Древо. И движется вверх по его ветвям. А каждое твоё решение, каждый твой выбор, предопределяет какой путь пройдёт оно по Древу, прежде чем вновь переродиться.    

— Значит, вот как я смогу найти ответ на свой вопрос. — возликовал охотник. — и я смогу всё исправить!

— Да, ты получишь ответ. Дай мне свою руку, юноша. И я покажу тебе.

Старик взял его за руку и словно бы огонь пробежал по жилам охотника. Окружающий мир померк. Теперь он видел перед собой только Древо. И видел как по Древу побежал огонек, оставляя за собой пылающую дорожку. Она словно бы струилась по ветвям, взбираясь всё выше и выше, пока не достигла Пламени на вершине. Теперь охотник хорошо видел и понимал что там, наверху горит то же Пламя, из которого и брало своё начало Древо.

— Это — твой Путь. — голос старика звучал прямо в голове. — А это путь твоей любимой.

По ветвям пробежала вторая огненная дорожка. Но, к удивлению охотника, в отличие от его Пути, она почти не отходила от ствола Древа. Она стремилась прямо вверх и была не в пример короче.

— Теперь ты получил ответ. — старик отпустил его руку и к охотнику вернулось нормальное зрение.

— Но как же? — воскликнул он, — я же должен был всё исправить! Я, я.... — и он закрыл лицо руками, содрогаясь в рыданиях.

— Ты понял, юноша. — старик положил руку ему на плечо, — А значит и понял, что будет дальше.

— Да, старик, я знаю что будет дальше. — слёзы охотника уже высохли. Возможно, от зажёгшегося в его глазах огня.

— Что-ж. — старик впервые улыбнулся. — Ты ещё молод, но рано или поздно, тебе это пригодится. — он протянул свой посох. — А мне пора.

Новый Хранитель принял посох и поклонился старцу.

— Горячего Пламени тебе, старик. — произнёс он, глядя как тот шагает с обрыва.

— Ну, что скажешь? — бармен выжидательно смотрел на Миху.

— Красивая легенда. — он уже начинал всё понимать, но ещё хватался за соломинку: — Но теперь ты, видимо, станешь утверждать что всё это правда? И дерево это на стене не спроста, и я приперся в это захолустье за каким-то ответом. А сам ты, когда не наливаешь пиво, мудрый старец?

— Ну вот! Я всегда говорил что ты понятливый! — толстяк довольно улыбнулся. — Слышь, Манька? А ты не верила!

— Но я должен спросить тебя ещё кое о чем. — бармен вновь стал серьёзным. —Ты понял?

Миха немного помолчал и ответил, не видя больше причин отрицать очевидное.

— Да. Мы можем знать свой путь. Но изменить его не в силах.

— Ну вот и ладушки! — трактирщик вновь был радостен и доволен. Он протянул руку: — Молодец!

Миха пожал протянутую ладонь и по венам словно бы растёкся жидкий огонь. Мир вокруг растворился, а изображение на стене становилось всё объёмнее, пока не заполнило собой всё вокруг. И он увидел. Увидел и Древо, и живое Пламя под ним, и крохотные искорки чужих судеб, поднимающиеся по ветвям.

— Ну будет, будет. Насмотришься ещё. — бармен отнял свою ладонь и мир вновь стал реальным. А, впрочем, реальным ли?

— Ну, значиться, дело сделано. А значит мне пора. — трактирщик снял свой фартук и повесил его на гвоздь. — Теперь он твой. Хотя ты волен придать ему любую форму, ты же знаешь. — и он вышел из-за стойки, направляясь к двери.

— Постой! — окликнул его Миха. — Почему бар? И кто все эти люди?

— Видно я тебя рановато расхвалил, Миша. Ну да ладно. Бар — потому что тебе так проще было принять истину. Не знаю почему, думаю тебе самому виднее. Охотнику было проще принять всё от старца в горах, тебе — от меня. А что же до людей — тут всё просто. Это всё — Ты. Все они — Ты. Одни из множество твоих вариаций. Пути твоего Пламени. Те истории, что я тебе рассказал — истории твоих жизней. Даже твой друг. Ну а остальные так, антураж — бармен щелкнул пальцами и часть посетителей растворилась в воздухе. Он прошёл к выходу и открыл дверь, за ней горело Пламя.

— Как твоё имя? — крикнул Миха.

Бармен обернулся на пороге и хитро прищурился:

— А как твоё?

— Горячего тебе Пламени, шеф. — произнёс новый Хранитель, глядя как тот шагнул в огонь.