Остывший кофе — потеря.

шептали мне

                об ушедшем,

Я ж закидывал их

комьями гордости,

                        морща нос.

Они фыркали, отвечали мне,

Что я — сумасшедший.

/я пролил на них кофе,

Промочив все нелепое сборище

Звездных гнезд/

На часах — три тринадцать.

Отвернувшись от дурочек,

//а попутно —

показав им в окно язык //,

Я отвлекся на

крохотную вероятность

Прогуляться по узеньким улочкам,

//потому что гулять без тебя

Пока не привык. //

И вероятности этой

я все ж поддался.

Жадно глотая воздух,

Пошёл по аллее

Таких же брошенных

фонарей.

Пролистал полжурнала с

Безразличием позорно бесхвостым.

Поболтал с миловидной луной,

Что заткнуть мою ахинею

даже не смеет.

В этом омуте старых знакомых

Дурочек-звезд,

Луна мне казалась с каждой минутой

Смелей и живей,

//как когда-то казалась ты,

Моих юных, неопытных чувств

Постоялец, хозяин и гость //

Попрощался и с ней,

Бездумно шагая дальше,

Вспоминал я твои глаза

И улыбку, сиявшую

бесконечно ярко.

В череде скучных часов

И таких же дней,

В нескончаемой спешке,

марше,

Ты являлась мне каждую ночь,

И мыслям моим, и словам

Было вновь

Неприлично жарко.

Ты моим была призраком,

По-смешному незримым;

Я терялся в тебе,

Твоём дыме разбитых лет.

И, тоску обуздав,

с оптимизмом напыщенно-мнимым,

Я застрял в том октябрьском дне,

Проведенным с тобой,

Где и следа жестокости нет.

А теперь,

Пока в голове власть бедлама,

Недовольно бросаю вопрос

В никуда, мол,

Куда же ты подевалась

Вместе с вопросами глупыми,

Обиженным, детским

Выраженьем лица?

Где та, что давила всю радость

Из жизни тюбика

До конечной станции,

//проще сказать-

До конца? //

А рассвет дал пощечину,

в гневе глаза мне раскрыв:

Не терял я ни смех твой,

    ни восход в середине дня,

Ни объятий,

    ни вечносмеющееся дитя;

//судорожно дрожал

и глотал

очередной слез наплыв;//

Знаешь, милая, я,

сам того не поняв,

В этой гря'зи пугливой гордости,

потерял себя.