zloy_babay — [Байки Nдевятого царства — VI] Томление души

     Яга аж подпрыгнула от неожиданности. На пороге стоял Кощей.

     — Вот дурень старый! — напустилась на гостя хозяйка, — Нешто можно так подкрадываться? Чуть чёрту душу не отдала. Вот помру, что без меня делать будете?

     — Ага, ты помрёшь. Как же, — вяло произнёс Кощей и присел на лавку.<lj-cut>

     Бабкин кот Тузик тут же вспрыгнул гостю на колени и подставил пузо. Кощей механически, с отсутствующим видом, принялся его чесать.

     — Обедать будешь? — деловито спросила Яга.

     — Неа. Не хочется.

     — А чаю?

     — И чаю не хочется.

     — Ну тогда говори, чего пришёл.

     — Ну, это… — Кощей странно замялся, — у тебя приворотное зелье есть?

     Яга от неожиданности села.

     — Чего это? Кого ещё привораживать собрался, дурачина старый?

     — Себя, — грустно сказал Кощей.

     Яга открыла рот. Закрыла. Потрясла головой.

     — Ага, — наконец произнесла она, немного подумала и, подавшись вперёд, констатировала, — Рехнулся.

     Кощей, глядя в пустоту, молча гладил урчащего Тузика.

     — Ну и на кой тебе это надь? — требовательно спросила Яга.

     — Скушно, — вяло ответил Кощей, — Утрата мотивации.

     — Украли что ли?

     — Что украли?

     — Ну это твою, как её, мотивцию.

     — А. Нет. Мотивация это побуждающее начало. Смысл деятельности.

     — Тьфу, дуралей, — в сердцах сказала Яга, — Это у тебя от наук меланхолия. Устроил бы злодейство какое, как в старину, глядишь, и развеселился бы.

     — Скушно, — вяло упорствовал Кощей.

     — А как же твоя?

     Кощей тяжко вздохнул.

     — Сволочь ты, — воскликнула Яга, — И все вы, мужики, сволочи. Стоило Белиндочке к родителям в гости уехать и нате вам! За приворотом прибёг! Вот вернётся, всё ей, голубушке, расскажу. Так и знай.

     — Ну и расскажи, — бесцветным голосом произнёс Кощей.

     — Знаешь что, — бабка изрядно осерчала, — Иди-ка ты, милый мой, куда подальше. Обойдёсси и без зелья как-нибудь.

     — Ладно, — Кощей вздохнул, поднялся и, сгорбившись, направился к двери.

     — Слышь, Кош? — мягко спросила Яга, когда гость был уже в дверях, — Что, так всё плохо?

     — Угу, — ответил Кощей, не оборачиваясь.

     — Ладно. Погоди.

     Яга порылась под лавкой, извлекла запылённый глиняный кувшинчик, вынула пробку, принюхалась.

     — Вот. Вроде не выдохлось ещё, — пробормотала она, — На вот. Только гляди, здеся не пей. Не хватало мне ещё, чтоб ты за мной увиваться начал. Прошли те времена.

     — Спасибо, — безжизненно произнёс гость, принимая кувшинчик, и исчез.

     — Надо ж… — удивлённо сказала Яга, — ни грома тебе, ни пламени. Видать и правда прижало болезного. О-хо-хо…

***

     Развалившись на троне, Кощей уныло разглядывал полученный от Яги кувшинчик и прикидывал, выпить ли всё сейчас или половину оставить до приезда Белинды. А если выпить только половину, то подействует ли? Кощей поскрёб затылок, вытащил пробку и принюхался к содержимому кувшинчика. Пахло мокрой соломой. Кощей решился. Высоко подняв локоть, словно в руке у него был кубок вина, а не кувшинчик с зельем, он припал к горлышку, отпил. Смерил кувшинчик взглядом, встряхнул, на слух определяя, много ли ещё внутри осталось. Глухо звякнула на подлокотнике трона корона. Кощей отпил ещё полглоточка, заткнул кувшинчик пробкой и спрятал его куда-то в складки одеяния. Прислушался к ощущениям. Вообще-то, никаких особенных ощущений и не должно было возникнуть, но Кощей, не без основания полагая себя великим чародеем, считал, что в состоянии распознать происходящие в нём магические изменения. Однако ж не распознал. Кощей с тоской посмотрел в окно. Над чёрными шпилями замка споро бежали мокрые осенние тучи. Каркали вороны. Тихонько подвывал в трубах ветер.

     «Прогуляться что ли?» — подумал Кощей. Но вставать было лень. Так просидел он три часа. Потом же, решив, что погода на улице очень подходит к его теперешнему настроению, Кощей перенёсся в лес.

***

     Сцепивши руки за спиной и вяло шаркая ногами, Кощей угрюмо брёл по лесной тропинке. Пахло подступающими холодами, грибами и водой. Сырой ветер с грубой деловитостью насильника обрывал со стыдливых берёз последние остатки золотых одежд. Вековые ели качали верхушками. Осуждали. Правда сам Кощей ничего этого не замечал, погруженный в тёмные пучины тоски.

     — Ой! — раздалось вдруг совсем рядом испуганно.

     Прежний Кощей в такой ситуации сначала вздрогнул бы от неожиданности, потом напустил бы на себя грозный и величественный вид и, наконец, сказал бы нечто пафосное. Кощей нынешний лишь медленно приподнял взгляд, тяжело включаясь в реальность. А реальность имела вид девицы с лукошком, юной и пригожей. То есть никакой особой яркой красоты в девице не имелось. Ну, вроде как луговая ромашка. Простенько, но взор радует. Взгляд Кощея потеплел. Девица, раскрывши рот, смотрела на чародея. Грудь её часто вздымалась. Бежала, что ли? Кощей растерянно улыбнулся.

     — Как тебя звать, девица? — ласковым баритоном произнёс он.

     — Олёна — ответила девица и вдруг хихикнула.

     — Олё-она, — тягуче повторил Кощей, прижав обе ладони к тому месту, в котором полагается находиться сердцу.

     — Какой смешной, — сказала девица и, резко повернувшись, со всех ног припустила по тропинке прочь.

     — Олёна, — ещё раз сказал Кощей, мечтательно прикрыв глаза и глупо улыбаясь.

***

     — Ой, бабоньки, что деется, что деется!

     — А что?

     — А ты не слыхала, что ли, про Кощея-то?

     — Неа. А что с ним?

     — Ой, Марфа, тёмная ты баба. Совсем с глузду поехал наш Кощей.

     — Да ты толком-то рассказывай.

     — Так я а тебе как рассказываю? Ты ж перебиваешь всё время. Запал Кощеюшка-то на Олёну.

     — Это которая Селиверста хромого жена?!

     — Сдурела? Олёна — это Матрёны дочка.

     — Ах ты ж! И что?

     — А то! Третьего дня явился к избе её ввечеру и всю-то ночь песни пел. Эти… Как их… Сиранады, вот.

     — Тьху, срамотища какая.

     — Да не, это в Наваре так песни любовные называют.

     — Всё одно, при живой-то жене…

     — А то! А нынче утром они встали, а двор весь цветами заморскими усыпан. Вон, гля, Матрёна в зеленном ряду стоит ими торгует.

     — Ой, побегу погляжу…

***

     У ворот матрёниной избы было людно. Ждали новой выходки Кощея. Ну, не то, чтобы толпой стояли. Оно, конечно, попрятались, кто где мог. Кто из-за заборов в щёлочки глазел, кто из зарослей конопли. Только лишь две кумушки Окулина, да Прасковья, обыкновенно друг с другом люто враждовавшие, а теперь, заключив временное перемирие на почве любопытства, демонстративно лузгали семечки, сидя на лавке.

     Долго себя ждать Кощей не заставил. В дыму и яркой вспышке явился он пред взоры публики, облачённый в чёрный, расшитый серебром камзол. На голове чародея красовалась диковинная широкополая шляпа.

     Кощей придирчиво оглядел себя. Окружающих ротозеев он то ли не заметил, то ли сделал вид, что не замечает. Перевесивши из-за спины на грудь наварский инструмент гитару, чародей щипнул струны, прислушался, кивнул головой и, устремив пламенный взор на матрёнину избу, запел:

     Венец творенья, дивная Олёна,

     Вы сладкий сон, вы сладкий сон!

     Виденьями…

     Закончить ему не дали. Хлопнула дверь избы и на пороге, уставив руки в бока появился предмет кощеева вожделения. Олёна Никифоровна собственной персоной.

     — Значит так, — решительным тоном произнесла девица, — Песен твоих этих, ни цветов мне не надь.

     — Что ж надобно тебе, свет очей моих? — с волнением спросил Кощей.

     — А ничё не надь. Покудова у тебя жена имеется, чтобы не видела я тебя тут.

     — А что ж… — растерялся чародей, — Куда ж я её… Не убивать же теперь.

     — А хоть бы и убей. Не моё это дело. А только, покудова от её не избавишься, даже не вздумай ко мне подкатываться. Я девица приличная. Не чета некоторым.

     Олёна подбоченилась и задрала носик. Кощей застыл с открытым ртом.

     — А… — только и смог сказать он.

     — А вот как избавишься, то приноси подарки. Да смотри, чтобы не ерунду какую, а золото с каменьями. И побольше. Вот тогда я и подумаю.

     Воцарилась тишина. Слышно было, как ошалевший Кощей хлопает глазами. Зрители, затаив дыхание, ждали развязки.

     Кощей снял с груди гитару, осмотрел её с обеих сторон. И вдруг, побагровев, шваркнул что есть сил невинным инструментом о забор и исчез в грохоте и таком жарком пламени, что Окулине с Прасковьей опалило брови.

     — Ох, девка, — высунулась из двери Матрёна, — рази ж с мужиками можно так вот сразу? Тут надобно помаленьку, чтоб не почуял.

     — Оставь, мамаша, — с хрипотцой в голосе ответила Олёна, — Видала, как он в меня втрескался? Прибежит, как миленький. Куда он денется?

***

     Иван Царевич стоял пред вратами кощеева замка и, глядя вверх, на чёрные башни, растерянно чесал в затылке. Обыкновенно чёрные, покрытые барельефами, изображавшими кощеевы злодеяния, створки врат, сами распахивались перед посетителями, окатывая визитёров леденящим кровь хохотом. Теперь же они были недвижимы. И, сколько бы Иван в них не стучал, распахиваться решительно не хотели.

     Царевич вздохнул, ухватил обеими руками за кольцо и, сделавшись пунцовым от натуги, потянул створку на себя. Створка чуть подалась. Царевич поднажал. Медленно по началу, но потом всё быстрее, врата начали отворяться. Иван отпустил кольцо. Створка продолжила своё движение и, судя по всему, замедляться не думала. «Любопытно, — подумал Царевич, — чем он петли смазывает? Или волшба, может какая?». В этот момент створки достигла стены, ударилась в неё, издав мощный и звук, от которого Иван присел, и начала движение в обратном направлении. Смекнув, что ещё немного, и усилия его окажутся потрачены впустую, Царевич юркнул внутрь. За спиной бабахнуло: врата закрылись.

     Озадаченно вертя башкой, Иван затопал вверх по лестнице, ведущей в тронный зал. В замке царила непривычная тишина. В распахнутые окна холла невозбранно врывался осенний ветер и гонял по полу какие-то бумажки. Не сказать, чтобы раньше здесь было шумно, но хотя бы разок из тёмных ниш сбоку от лестницы раздался бы какой-нибудь замогильный хохот или звон цепей. А тут — ничего.

     В самом центре тронного зала, пару локтей не доставая ногами до пола, в верёвочной петле висел Кощей. Иван удивлённо присвистнул, обошёл вокруг. Кощей висел недвижим.

     — Ну ладно, — громко сказал Царевич, — Хорошо придуриваться.

     Кощей приоткрыл один глаз и уставился на Ивана.

     — По делу я к тебе. Батя пир устраивает. На предмет тридцатой годовщины женитьбы. Приглашает.

     Кощей закрыл глаз.

     — Придёшь?

     Кощей жестом показал, что не придёт. Говорить ему не давала затянувшаяся на горле петля.

     — Ну, как хочешь, — сказал Иван и повернулся было уходить, да призадумался, а потом спросил, — А чего вешаться-то вздумал? Ты ж бессмертный.

     Кощей открыл глаза и развёл руками, дескать, помрачение нашло.

     — Ну так и слезай. Чего висеть-то?

     Кощей безнадёжно махнул рукой, мол, какая разница. От этого движения тело его потешно закачалось.

     — Слушай, брось ты это. Нашёл тоже дело, из-за девки в петлю лезть. Я тебе вот что скажу, не стоят они этого, девки-то.

     Взгляд Кощея полыхнул гневом. Тело его задёргалось, руки стали совершать порывистые жесты, из которых Иван понял, что утомил хозяина замка до последней крайности и пора бы и честь знать. Царевич наблюдал за происходящим, покраснев от предельного напряжения: захохотать не позволяло воспитание.

     — Ну, как знаешь, — сказал наконец Иван, продышавшись и уняв позывы к смеху, и направился к выходу.

     Грохнули врата. Раздались быстрые тяжёлые шаги. Всё ещё пыша гневом, Кощей уставился на лестницу.

     — Зайка, я вернулась! — раздался из холла басовитый голос Белинды, — Птенчик мой! Что же ты не встречаешь свою курочку?

     Кощей закатил глаза и обвис.

***

     — Зайчика обидели, — Белинда сидела на полу и гладила лежащую на её обширных коленях голову Кощея, — Ну ничего, сейчас мой котёночек ляжет баиньки, а утречком встанет весёленький, бодренький и всех обидчиков изведёт. Правда, мой сладенький?

     Кощей тихонько застонал и заплакал.

***

     Дверь в спальню тихо затворилась. Послышались осторожные удаляющиеся шаги. Кощей открыл глаза, приподнял голову от подушки, прислушался. Ушла. Стараясь не шуметь, чародей вылез из постели и, встав на четвереньки, принялся шарить под кроватью. Поднялся. В руке его был выпрошенный у Яги кувшинчик с остатками зелья. Кощей с тоской посмотрел на кувшинчик, подумал и выбросил его в окно. Во дворе влажно звякнуло. Кощей вернулся в постель, свернулся калачиком и забылся сном.