— Благословите на подвиг, батюшка, — Иван пал на одно колено.
Царь Горох XXVIII, поддерживаемый с двух сторон гриднями, медленно, с трудом спустился с крыльца.
— Благословляю на подвиг, сынок. Иди, победи супостата и возвращайся… ээ…
— Со щитом или на щите, — шепнул царю из-за левого плеча спальник.
— Да мм.. Со щитом или на щите, — закончил царь и облегчённо вздохнул.
Подскочил поп с кадилом:
— Во имя отца и сына и святаго духа…
Иван терпеливо стоял, опустив голову. Лишь иногда осторожно уклонялся кадила.
— Аминь! — закончил поп.
Царевич поднялся и, не говоря более ни слова, вышел за ворота.
Тропа к избе бабы Яги была хорошая, утоптанная и широкая. Высокие древесные кроны давали защиту от дневного зноя. Пели птицы. В другой день такая прогулка была бы исключительно приятна. Но сейчас на Иване были обитые жестью быстростаптывающиеся сапоги (плюс еще две пары в заплечном мешке), в руке железный, хотя и пустотелый, легкоистираемый посох (плюс два таких же за спиной), да клетка с охотничьим соколом, да две смены белья, да три гречишных, богатых железом, хлебца, да меч-кладенец на поясе. С такой поклажей и зимой вспотеешь, не то, что летом. Вообще-то всё это было совсем необязательно. И место проживания, и способ убийства Кощея Бессмертного были известны даже последнему деревенскому свинопасу. Но традиции… Все окрестные монархи присылали наблюдателей и наследник, не сумевший или поленившийся соблюсти должным образом ритуал, не имел никаких перспектив на хороший династический брак.
Время от времени справа или слева от тропы меж вековых елей мелькала серая спина специально обученного волка. Сзади, шумно сопя, трусил медведь Потапыч. Вдруг сопение стихло и затрещали кусты. Царевич прошёл ещё несколько шагов и остановился. Медведя на тропе не было, зато из малинника раздавалось утробное довольное урчание.
— Потапыч! Что застрял? Ждать мне тебя, что ли? — крикнул Иван.
Медведь нехотя выбрался из кустов. Вид у него был до крайности обиженный. На Ивана он не смотрел.
— Избушка, избушка, встань ко мне передом, к лесу задом.
Изба зашевелилась и стала со скрипом поворачиваться. С под крыши посыпался сор. Чёрный кот с выпученными глазами пытался удержаться за солому кровли, но сорвался и с мявом шмякнулся на грядку. Из-за двери избы высунулось сморщенное личико Яги.
— Какого ещё чё… Ой! — Увидав Ивана, Яга опрометью метнулась на крыльцо, мигом сорвала с веревки вывешенное для просушки нижнее бельё и скрылась в избушке.
Спустя минуту или две она вновь появилась на крыльце, но уже в традиционном наряде и с метлой в руках.
— Фу, фу! Человечьим духом э… Нет. А! Здравствуй, добрый молодец! — обратилась она к подошедшему царевичу, — Куда идёшь, откуда? Дело пытаешь, аль от дела лытаешь? — и сунула Ивану под нос раскрытый посередине гроссбух.
— Что ж ты, карга старая! Сначала накорми, напои, в баньке попарь, да спать уложи. А уж потом и спрашивай! — царевич категорично отодвинул гроссбух от себя.
— Ну ладно, ладно, — примирительно сказала Яга, — Я-то что… Я думала, торопишься может… Ну заходи, обед будет готов через четверть часа.
Иван с облегчением свалил поклажу на крыльце.
— Потапыч! — крикнул он медведю, — до утра свободен.
Медведь вприпрыжку ломанулся к малиннику.
Царевич проследовал в избу.
— А что, Вань, — спросила Яга, споро расставляю на столе миски, — жениться-то ты на ком думаешь?
Клубок не докатился до дуба шагов триста. Видать, карга не рассчитала с наговором. Пришлось допинать ногами. У дуба Иван снял поклажу, вынул сокола из клетки и посадил на кожаную рукавицу.
— Потапыч! — крикнул он, — Приступай. Медведь подошёл к дубу, встал на задние лапы, обхватил передними ствол и с кряхтением принялся раскачивать дерево. В кроне лязгнуло и на землю со стуком свалился большой кованый сундук. От удара сундук раскрылся, выпустив из себя зайца, резво припустившего к лесу. Волк не стал ждать напоминаний и серой молнией метнулся вслед беглецу, настиг его у самой опушки и одним движением челюстей разорвал. Царевича передёрнуло. Из разорванного зайца, хлопая крыльями и громко крякая, выпорхнула утка. Иван снял колпачок с головы сокола и подкинул вверх. То ли сокол был недоученный, то ли сонный, но сбил он утку только с третьего захода. Царевич поморщился. Идти к сбитой птице было далеко. Но надо. Подняв с земли дохлую утку, Иван извлёк из неё яйцо, положил его в карман, а медведя, волка и сокола сдал с рук на руки выскочившему откуда-то лесничему. Лесничий вопросительно-намекающе посмотрел на царевича, получил гривенник на чай и, довольный, удалился вместе со своими питомцами.
Взглянув на солнце, Иван решил, что времени у него ещё с избытком и прилёг под дубом вздремнуть часок — полтора. Дорога была долгой.
Когда Иван достиг замка Кощея, жестяные накладки с последних сапог уже давно отвалились, а последний посох выглядел ещё недостаточно истёртым. Пришлось обойти вокруг замка трижды, прежде чем состояние посоха стало приемлемым. «Угораздило же меня родиться в этой стране», — горько подумал царевич, — «Ничего же толком сделать не умеем!».
Ворота замка были открыты. По гулким лестницам, залам и переходам Иван шёл с открытым ртом. Никогда раньше здесь бывать не приходилось, а посмотреть было на что.
Кощей, очень худой пятидесятилетний на взгляд мужчина, закутанный в чёрную мантию, сидел на троне чёрного дерева в главном зале замка. Наследник Горохова царства запаздывал и Бессмертный нетерпеливо барабанил пальцами по деревянному подлокотнику. Наконец в отдалении послышались шаги. Кощей оскалился, затем нахмурился, принял угрожающую позу. Встал, уперев руки в бока. Хмыкнул, почесал голову. Поправил венец. Сел. Сотворил бокал вина. Пригубил. Сморщился. Развеял бокал. Откинулся на спинку трона, скрестил руки на груди, напустил надменности. Нашёл эту позу удовлетворительной.
Войдя в главный зал замка, Иван растерялся. Нужные слова вылетели из головы. Повисла неловкая пауза.
— Ну? — с угрозой произнёс Кощей.
— Аа… Ну ты! Идолище поганое! Выходи на честный бой! — сымпровизировал царевич.
Кощей скривился. «Что ж они все бездари-то такие? Чему их там только учат?», — пронеслась мысль в голове Бессмертного.
Кощей встал с трона, вскинул вверх руки и хорошо поставленным басом произнёс:
— Да куда тебе, Ивашка, серая сермяжка, Самого меня, Кощея Бессмертного победить!
В правой руке его из ниоткуда появился огромный, в два кощеевых роста, чёрный меч. Приподнявшись над полом на сажень, хозяин замка по воздуху поплыл к царевичу.
Иван, суетясь, вытащил из кармана яйцо, разбил его о рукоять кладенца, извлёк иглу и переломил её. Раздался гром. Пол под ногами задрожал. Кощей, испустив предсмертный вопль, грянулся на каменный плиты и застыл. Чёрный меч с жестяным звоном ускакал в угол. Из разжавшейся кощеевой левой руки выпали две бумажки.
Царевич приблизился к поверженному противнику, поднял бумажки, нарисовал на обоих крестик, одну сунул в карман, а вторую бросил на пол, после чего покинул зал.
Когда шаги Ивана затихли в дали, Кощей поднялся, потёр ушибленное плечо и отряхнул мантию.
— Бездарь! Бездарь, бездарь! — В сердцах крикнул Бессмертный и, подобрав с пола квитанцию, отправился отдать распоряжение повесить на дуб новый сундук.
Иван возвращался в столицу. Уже от опушки было заметно радостное возбуждение, царившее в городе. Из открытых ворот изливалась нарядная праздничная толпа. Трубили рога, пищали рожки. Некоторые нетерпеливые уже прикладывались к винным бочкам. Степенно выступала процессия официальных встречающих с хлебом — солью.
Город ждал своего героя.