khomitchouk — Муха — Шестнадцатая, семнадцатая, восемнадцатая

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. УЧЕБА В УНИВЕРСИТЕТЕ

Мне интересно, но тяжело учиться в университете: множество предметов, домашние задания и это ужасное слово «сессия». Перебиваюсь с троек на четвёрки, но всё-таки сдаю все экзамены. Везёт же Олегу! У него сплошные «отлично» по всем предметам. Он говорит, что ему это легко даётся: просто у него очень развита мгновенная память. Объясняет, что это хорошо и плохо. Хорошо, потому что может практически наизусть выучить тексты огромного объёма, плохо же, потому что хранится накопленная информация недолго. То есть выученное таким образом не превращается в знания, а испаряется из головы сразу после экзамена. Поэтому всё, что касается языкознания, он учит по-другому, основательно и скрупулёзно, долго засиживаясь в библиотеке, фонотеке и кабинетах иностранного языка. Овладевает сразу тремя: двумя обязательными по программе — испанским и английским — и ещё на курсы немецкого записался. Мне бы его память! Хоть и краткосрочную: для всей этой ерунды типа научного материализма да истории КПСС. А то голова уже кругом идёт от зубрения, некогда даже чем-то серьёзным заняться. Например, подумать о замужестве. Уже пора, а то запрут после универа в какую-нибудь забитую деревню, буду там куковать как дура. Надо забеременеть! И не понарошку, как Машка талдычит, а по-настоящему. Рикардо исчез навсегда, скотина. А к Олегу в последнее время я испытываю что-то большее, чем прагматическую привязанность. Я ребёнка от него хочу, мне дети очень нравятся, мечтаю о воспитании собственного сынишки. Буду любить его бесконечно, оберегать неистово, заботиться о нём безоглядно! И замуж выйду, Олег же теперь партийный…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ПОСЛЕ ТРЕТЬЕГО КУРСА

Вчера позвонила Алина и объявила об очередной беременности. Их уже много было, я и со счёта сбился, но тут, похоже, всё реально. Без подвохов.

Пора тебе задуматься, брат.

В принципе, она мне нравится. Алина, несмотря на некоторые свои недостатки или ограниченность, наверняка будет хорошей матерью. Это заметно, она всегда удивительно преображается в присутствии маленьких детей, у неё даже речь меняется, она не скатывается в сюсюканье, а, наоборот, говорит более правильно, с отчетливой артикуляцией и предупредительной, заботливой интонацией. Улыбается искренне, красиво.

Какое чувство я испытываю к ней? Можно ли его назвать любовью? Не знаю… Нежность, симпатия? — Да. Доверие? — Вряд ли. Страсть? — Куда там. Послушай, уже одно то, что ты задаёшь себе такие вопросы, напрочь отвергает наличие любви. Любовь, наверное, исключает всяческого рода сомнения.

А с другой стороны, она говорит, что врачи предупреждают о недопустимости аборта на этот раз. Да и жаль её, честно говоря, ведь не без казусов, но дождалась меня из армии, всегда была рядом, старалась помочь, как могла. И потом, все вокруг знают, что мы встречаемся. Нехорошо будет бросить её сейчас, не по-мужски как-то. Позвоню-ка я Копачу, он старше меня, да и ловелас ещё тот. Может, присоветует чего-нибудь.

— Привет, Юра!

— Здорово, Олежек! Только не говори, что собираешься жениться и хочешь пригласить меня на свадьбу.

— А… как ты догадался?

— Голос у тебя траурный, такой только после серьёзного залёта бывает.

Всё, приехали, надо назначать день свадьбы и приглашать всех остальных друзей.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. В ПРЕДДВЕРИИ

Скоро мне исполнится пятьдесят шесть лет. Олег, будь он рядом, тут же бы пошутил в своей манере: «Не пятьдесят шесть, а пятьсот шестьдесят», — сказал бы, улыбаясь. Были у него такие шуточки с намёком, но произносил он их беззлобно. Да, постарела я, конечно, и выгляжу не очень привлекательно. С годами никто не хорошеет. Вот смотрю я на Вовку, и порой мне кажется, что совершенно напрасно я так поступила с его отцом, нельзя добивать раненых или безнадёжно больных людей. Наверное, это очень немилосердно. Но, с другой стороны, он относился ко мне с не меньшей жестокостью. Не подберу другого слова, ведь изменять женщине, с которой живёшь, законной жене и матери твоего ребёнка — разве это не жестокосердие?

Тогда, так давно уже, он даже обрадовался моей настоящей беременности. Мне так казалось. Нет, не казалось, он правда весь светился. Это была истинная радость будущего отца. Олег после нашей скоропалительной свадьбы совершенно по-другому стал вести себя по отношению ко мне: заботился, помогал во всём, оберегал и холил, был ласков и предупредителен, исчезло подозрение и ирония в глазах. Он оказался хорошим мужем и очень хотел стать таким же отцом. До этого совсем немного оставалось.

Я так ждала рождения сына! Да, врач сказал, что у меня будет мальчик. Какое это было счастье! Олег и имя ему уже придумал: Трофим. Я согласилась. Троша — звучит мило. Я разговаривала с ним, пела ему песни, прикладывала к животу руки и гладила-гладила, пытаясь передать через кожу своё тепло и нежность. Он отвечал, пинаясь. От, егоза!

Вот тогда-то я и забеспокоилась в первый раз. Живот у меня был какой-то уж очень большой. Пошла к врачу.

— Н-да, мамочка… Плод у вас действительно слишком большой. Придётся делать кесарево. И срочно, сегодня же. Срок-то уже приличный. Да не пугайтесь вы так, это нормальное и более чем частое явление. Спокойненько достанем вашего богатыря, а вас заштопаем чин чинарём, — выдал мне бородатый врач.

Боже, как я испугалась! Вся на нервах бросилась звонить маме. Та выслушала и ответила, что переговорит со своей подругой-гинекологом и перезвонит. Спустя час ожидания я не выдержала, и сама набрала мамин номер. Та почему-то закричала, чтобы я немедленно приезжала домой. И чтобы спросила у Олега, не было ли у них в роду случаев диабета.

Так в нашей семейной жизни приключился первый скандал. Я примчалась к Олегу в общежитие, расплакалась и выпалила:

— Я не хочу, чтобы мне делали кесарево сечение!

Олег спокойно расспросил меня обо всём и сказал:

— Ты вправе решать этот вопрос сама, конечно, но я не вижу тут особой проблемы. Это нормальная медицинская практика. Не стоит так переживать, Алина. Всё образуется.

— Ага, тебе легко говорить! Тебя-то резать не будут. И шрама на животе у тебя никакого не останется. И вообще, мама говорит, что это ты во всём виноват. Наверняка у кого-то из твоих родственников был диабет, и это повлияло на нашего Трошу.

— Да не было у нас в семье ни одного диабетика.

— А ты у отца своего спроси, может, и был! Только ни ты, ни твоя мама ничегошеньки про это не знаете.

— Алина, прекрати истерику.

— И не подумаю. В общем, так… Я сегодня же ночью уезжаю домой, к маме. Её подруга говорит, что просто необходимо срочно стимулировать роды, и без всякого кесарева.

Наш первенец умер во мне. Ночью. В поезде. Он задохнулся.