Капиталина — Айдокур

Как мякину по полю, гнал буйный ветер снег. Не видно было ни зги. Голод перестройки гнал людей в поисках пищи.

— Так вот: перестроечный голод, нас, девушек гнал даже в стужу, озверевшую, как нарочно, пургу. Надо было пройти по таёжным тропам, которые, как заячьи следы, стелились серпантином и вилась вихрем по ним пороша. К нашему счастью и благополучию было то, что дорожки достаточно хорошо обозначались даже в полярную тёмную ночь. Дорожки метель, как метла дворника, снег сметала, оставляя чистыми обледеневшие тропки. Будто метель понимала, что нам хочется есть. Как мать, способствовала нашему пути по зимней безжалостной тайге, где сделай не верный шаг, — и ты уже заблудился. А если заблудился, то знай, что безвременная гибель, и уже не до зайцев. Тогда мобильных телефонов не было, как это нынче. Было бы не докричаться ни до кого, чтобы помогли выбраться. Слышали только сосны, ели и другая поросль, да звери, у которых домом была тайга. Иногда идёшь по тайге и кажется, что за тобой кто-то следит или кто-то тихо — тихо идёт следом.

Был один случай: Димка из Ленинграда, будущий журналист, так и не вернулся. Сколько его в зимнее время не искали, обнаружить не удалось. Весной случайно егерь из местных нашёл останки изгрызанного всего зверьми. Определили только, что это Димка по ярко-красному заграничному шарфу. Димка рассказывал, что один раз побывал в Венгрии, где и за форинты приобрёл его. Шарф случайно зацепился за лапу ельника, так и висел, как красный флаг СССР. Одежда была изодрана в клочья, вся в крови и грязи.

Так что тайга ещё та сатана! Если ты её не понимаешь и не знаешь, знай, когда идёшь по ней, что она,    как и звери в ней, хищница. — Сморкнувшись слезами в платочек, Анастасия Петровна продолжила:

— Значит мы, трое — Татьяна, Венера и я двинулись в путь— дорогу за зайчиками.

Двенадцатая часть

— Тайга и тундра расстилалась перед нами, как небо, у которого, кажется, есть где-то конец, там на горизонте. Это мираж. Небо бесконечно! Его нельзя исчислить никакими сантиметрами, метрами, километрами — оно вечно до бесконечности. У неба нет ни конца и края.

Дойдя до развилки, где стоял какой-то прогнувшийся телефонный столб, мы должны разойтись по разным дорогам и тропам, как бывает в жизни.

Тот год было очень богат зайцами. Удачные были приплоды у зайчих. Так, в Западной Европе он обычно длится с марта по сентябрь;за это время около 75 % самок успевают принести по 4 выводка, а в годы с тёплой зимой и ранней весной — и по 5. В благоприятных климатических условиях гон продолжается весь год, и первые зайчата появляются уже в январе. На севере ареала выводков 1—2.

Этот год был благоприятным для рождения зайчат. По какой-то причине лисы, волки, медведи на них почему — то не охотились, видимо, достаточно было оленей и лосей.

В тех местах было очень много тюрем. Но они вдруг оказались недействующими и распущенными, колодники или зэки тоже пристраивались на стройке БАМа. Офицеры все улетели на Большую Землю. А куда деться бывшему заключённому — ни кола — ни двора. Никто и нигде никого не ждёт. Да они и знали, что на их Малой Родине тоже бандитский перестроечный беспредел. Зачем туда лезть? Вот эти люди из шахт, лесоповалов оставались на стройке. Им не отказывали в работе.

Одним словом, ПЕРЕСТРОЙКА.

Поезда ходили крайне редко. Если один какой — нибудь состав в две недели раз прошуршит — это был праздник. Умерло и замолкло всё. Строился БАМ.

— А что БАМ? Он, кажись, всё же был построен, задала новый вопрос Кирилла Петровна. Или его так и не построили? А в газетах и по радио всё трещали, дескать, масштабная стройка! Правда, по черно — белому телевизору ничего о БАМе не говорили. Видно, коммунистам нечего было сказать, коль не хвастались.

— В том — то и дело, гвоздь не был вбитым до конца на этой комсомольской стройке. Разосланы были шпалы лишь до посёлка Тында. А дальше… голубые непроходимые просторы с топкими болотами, серо-голубыми каменными валунами. Тундра и тайга — вот и весь БАМ, как Берлинская Стена, будь она неладная! Главное не во время и не к месту.

Вдруг… в одночасье ни одной душе не нужен стал Союз, который воспевали коммунисты.

— Да уж этим коммунистам, как нигилистам верить ни на грош нельзя. Надуют! Надуют и скажут : « Так и было!» Вмешалась в рассказ снова Кирилла Петровна. Да и чёрт с ними коммунистами! Их уже нет! Лучше ж в России не стало, а только хуже. Лупят народ, только другим концом дрына. Стали « лупить» своими указами те же, выходцы из коммунистов. Народ для них недочеловек. Они снова у власти, как изношенное перелицованное пальто. Ой, простите меня, я снова перебила Вас, очнувшись, молвила Кирилла Петровна. Прошу простить!

— Ничего! Ничего! Эта жизнь перестроечная кого хочешь, укусит. Ну, так вот значит, разошлись мы. Да и предположить то не могли, что нам будет в будущем предопределено.

Тринадцатая часть

— Интересно… Вы как-то побледнели, Анастасия Петровна? — С жалостью посмотрела Кирилла Петровна на свою попутчицу.

— Да. Это со мной так бывает, когда я вспоминаю про зайцев. Даже не в зайцах тут дело. Дело не в этом, произнесла Анастасия Петровна свою излюбленную ремарку. Снять зайца с петли не сложно. А вот дойти чин по чину домой оказалась совсем нелёгкая задача. Почти смертельно. До сих пор, когда вспоминаю — волосы дыбом становятся, гусиная кожа на теле, дрожь в коленках и судорога в руках. Без слёз это не вспомнить. Раньше про это, кому рассказывала, то всегда с опаской страх был за лишнее слово. Стройка — то комсомольская! Держали на цепи свои языки. Это нынче распустились — волю языку дали, вот и молотят языком, кому, что в голову взбредёт. А тогда? С этим жёстко было. Неверно истолкованное слово, — и за решётку можно было попасть. Оттуда, если хоть раз побывал в тюрьме, то путь тебе на дальнейшие перспективы был на замке. А кому этого хотелось? Жизнь одна. Тем более добровольцы — комсомольцы надеялись на будущее благоденствие. В основном были на стройке БАМа будущие коммунисты. Никогда не быть журналистом, если хоть раз « прокололся».

После тюрьмы или исправительной колонии — прямой путь на сто первый километр направят — хвосты коровам крутить. Да ещё хорошо подумает директор совхоза или председатель колхоза принять тебя на работу или нет. Перспективной была стройка. Дома росли, как грибы после дождя, чтобы только обеспечить каждого человека « квадратными метрами», которых полагалось на одного человека семь. В семи квадратных метрах: кровать, стол, секретер и мелкокалиберный платяной шкаф — вот и вся обстановка. Кухня общая на несколько семей. Правда, потом уже в Брежневский период давали по очереди на две семьи двухкомнатную квартиру, чему многие были рады. Что ни говори, две семьи это две семьи, не восемь — десять семей. В большой коммунальной квартире по утрам на кухне и в туалет не протолкнуться — список составляли очередь на утренние часы.

Так вот в совхозы и колхозы заманивали квартирами. А если человек обосновался единожды в колхозе или совхозе — вырваться оттуда было сложно даже в родной город, где родился. Невозможно было прописаться даже к матери или отцу. Дорога домой, в город, была намертво закрыта, словно Китайская стена. Народ приходил к разным уловкам: лжи. Чаще брали на строительство больших объектов. Вот, например, Московский Государственный университет был построен такими отказниками со сто первого километра. Государство любого формата не обмишулишь. Так вот! Я и рассказывала иногда своим знакомым под большим страхом. А ну, ненароком предадут — пропала моя карьера! А я тогда роль комсорга выполняла. Как — никак я в Первом отделе работала. А, впрочем, я не жалею об этом. А в святость энтузиазма и патриотизма верила, как и многие. Хотя некоторые ребята изредка проявляли недовольство этой стройкой века.

— Страшная даже опасная организация! Мне это тоже знакомо ещё по моей первой работе телеграфиста, — добавила Кирилла Петровна. Попади такому псу, как Первый отдел, в пасть, то покинуть его невозможно. Тут я с Вами очень согласная, — дополнила Кирилла Петровна. Не очистишься до смерти. Вот тут книгу А. Солженицына прочитала, «ГУЛАГ» называется.

— Да я тоже читала. Только с некоторыми доводами я не согласна. Ему было легче и проще, в Америку улетел. В то время многие евреи за границу отбыли. Кто-то добровольно, а кого-то поганой метлой турнули. Еврей никогда и нигде не будет несправедливость терпеть. К тому же, еврей никогда не будет исполнять грязную работу и в навозе купаться. Это на такое только Ванька — дурак русский способен. Ваньке: слеза — божья роса! Да ну их! Русских — то, как аборигенов не сыщешь в России. Всё перемешалось, как месиво для коровы. Русский мужик от чахотки помрёт — бунтовать не станет. В жизни Ивана одно бесплатно и патриотично — мука вечная до гроба. Но дело не в этом. Как — то искусственно, как актриса, улыбнулась и продолжила свой рассказ — исповедь Анастасия Петровна.

Четырнадцатая часть.

— Что ни говори, я комсорг. Сама согласие дала, когда мне в Горкоме партии предложили. И винить некого. Что я сейчас в ветхом доме обитаю. Еле-еле вырвалась из этой Тынды. Похерила всё, что заработала своим трудом. А деньги, что были на сберкнижке отложены на чёрный день, государство слизало 1991 году, как ненасытная корова шершавым языком. Что теперь.

— Что квартиру — то не дали что ли вам? Поморщившись, спросила Кирилла Петровна.

— Вы что? Какая квартира? Это просто отапливаемый барак. Потом мы с мужем дом построили. В нём и жили. Пришлось кинуть, когда остановилась стройка БАМа. Некому многие дома было не продать, за копейки никто не хотел покупать, даже якуты — коренные жители. Можно сказать, в чём мать родила, двинулись на Большую Землю. Кто-то добрался, а кто-то нет. Вот после этого и появилось много неприкаянных. Ныне бомжами именуются. Тогда и был массовый « падёж» у людей, так говорят про скотину. И вот мы разошлись каждый по своим тропам. Бросили жребий кому по какой идти. А если честно свою тропу я сама добровольно выбрала. Что ни говори, я — комсорг, а это накладывает ответственность не только за себя, но и на всю группу. Будь это город, село, деревня, посёлок , тайга или тундра. Надо быть очень принципиальным. Спрос будет большой с меня. Ну, а Венера и Татьяна отправились по более безопасным тропам и дорожкам.

— А что вам вместе нельзя было идти? Удивлённо, шмыгая носом, спросила Кирилла Петровна.

— Во-первых, мы бы не успели. Во-вторых, расстояние не из близких, если измерить все тропки и дорожки и сложить, то получится достаточно большое расстояние, как до Луны. Шучу, конечно. В — третьих, у якутов есть такая поговорка, пожалуй, анекдот. Говорит один якут, удивляясь: « Вот, Ханай, почему так? Если идёшь в гору, то размер десять километр, а если под гору — то всего пять? И отвечает ему Хунук: « В гору шаляй — валяй идёшь, А с горы припусти нарты в галоп. Домой всегда путь короче, хотя дорога одна и та же».

— А я вот знаю эту присказку по-другому. Иначе её трактуют, кто ходит в лес и тайгу по грибы и ягоды. Вот, как она звучит: если идёшь в лес, доходишь быстро. А как наберёшь корзинки и лукошки, на худой конец, передник, ввёрнутый в поясничный пояс, то дорога не то, что пять километров, а все сорок покажется. Особенно, когда блудить начнёшь. Получаются якуту проще добраться до назначенного места. Он хозяин тундры и тайги. А вот русскому Ваньке не тут — то было Уж ему улыбнулся. Якут он что? Он всё знает на своей родине. А Иван? В лесопосадке заблудится. Так мало того и тут найдёт , как напакостить. Готов всё живое уничтожить, что в лесу живёт и растёт. Жадность, матушка, жадность губит русского человека. Вот лес и не даёт путной дорожки, — встряла Кирилла Петровна. Вот и блудят. Вы тоже в тайгу за зайцами погнались?

— Мы не радости ради пошли зайцев с петель снимать. Я же вам битый час трактую, что пошли на такое из-за голода. Да дело не в этом? А дело в том, что психология человека такая: голод — не тётка! А если тётка, то чужая. Сам себе поилец и кормилец! Я так думаю.

А потом расстояние у якута измеряется такими параметрами. Если домой, значит, ближе путь. Но опять же дело не в этом. Снова неестественно улыбнувшись, изрекла Анастасия Петровна и продолжила свою повесть.

Пятнадцатая часть.

— Так вот! Иду я, значит, по своей тропе. Одного ушастого сняла. Пощупала. Еле –еле тёпленький. Но остановилось серого, косоглазика-зайчишки, сердечко. Удавился! Несчастный зверёк! Я, было, чуть не всплакнула от досады и сердечной боли. А что делать? Голод — он везде голод одинаковый. Даже кишки в моём животе вьюном заходили. И желудок стал сочиться. Вспомнилось, как мы его изжарили. Не до сантиментов — комплиментов здесь. Я его ещё недавно прыгуна-скакуна сняла с проволоки и запихала в свой брезентовый светло-коричневый рюкзак.

Да вы, наверное, помните, какие выпускались в Союзе? Всегда почему-то были двух расцветок: коричневого и болотного цветов, как коровяк коровий.

— Как же? Как же? Ясный перец, помню. Это сейчас, каких только нет! Все цвета радуги, Женщины все свои сумки вполне добротные выкинули в помойки. Да и женщина-то на даму не похожа стала, будто на войну собралась, словно мужик. Меняются времена — меняются нравы. Даже ученикам и детям — ясельникам водрузили на их хрупкие плечи эти рюкзаки. Удобно, конечно. Но всё же? Я за женский облик. Бедные ребятишки! Как они такую тяжесть таскают на своём не окрепшем горбу. Плюнула, возмутившись Кирилла Петровна.

— Так у них книги-то? Пять — десять листов, — и вся книга. А тетради и вовсе, похоже, не нужны? Всё на компьютерах пишут. Не определишь и не увидишь, что там детёныш написал? Написал — стёр! Кнопка там такая есть, делете называется. Они про между собой говорят: « Давай, делятнём двойку, чтобы родители не увидели. Иначе опять раскукарекуются предки! Учителя тоже стали все не говорить, а озвучиваться. Тьфу! Да и только. Плюнула Анастасия Петровна чуть ли не на свою соседку. Но дело не в этом. Так вот значит. Пихнула я его мордой в рюкзак, а он, возьми, паразит, да вздрогни! Я так отлетела от страха. Ну, думаю, про себя: « Душа у бедного зайчишки отлетела». Руку так и отдёрнула от страха. Пришла в себя. Опомнилась. Чувствую кишка кишке кукиш кажет! Затягиваю верёвку рюкзака потуже. А ну, думаю: « Сиганёт косой!»

Справила нужду по — маленькому: « Плюс — минус попить». Оглянулась вокруг. Тишина.

Иногда меж дерев посвистывает косой ветер.. Метёт позёмку по тундре-лесу. Зимой на севере дня не увидишь даже через телескоп не то, что в бинокль. А очки? Что есть они, что их нет. Бесполезный прибор.

Снег, как яркое солнце светит. Не то, что в средней полосе ночью, где снега не видят люди. Там земелька вся подпудрена угольной чернотой. Ничего не увидишь не то, что тропку в лесу. Глаз выколи! Но дело не в этом!

06. 03. 2022 год,

Крайний Север,

Северная Лапландия.

Фото автора.