Капиталина — Айдокур

Две пассажирки Анастасия и Кирилла Петровны вмиг замолчали.

Нарушил молчание кассир — проводник.

— А ваши билетики? Жёстко по-командирски спросил проводник.

— Так что и на рабочую электричку тоже нужно ныне покупать билет что ли? Она вроде бы бесплатно везёт рабочих?

— А как же вы думали? Катай вас тут, стариков бесполезных. Вообще, пора вам, Божьи Одуванчики, дома сидеть да внуков нянчить. А вы? Катаетесь туда — сюда, неизвестно зачем?

— Эх, милашка ты, наша милашка! И откуда ты выползла такая "умная"? Хорошо, инда, у тебя муженёк под боком с машинёшкой, взятой на вечный кредит, а вот у нас, стариков, показывая распухшие колени, выступы которых, как сопки северные выпирали даже из брюк,— молвила Кирилла Петровна.

Проводница уже ничего не слышала, так как отошла к другим пассажиркам такого же возраста.

— Ну, а дальше-то что было? И как вы живы — то остались? И вдруг осмелилась спросить снова Кирилла Петровна свою соседку:

— А что, инда, у вас с руками-то? Как-то горько улыбнулась, будто нарушила табу.

— Ну, дело не в этом! Продолжила свой горький, как «перцовка» рассказ. Вытащила, значит, я всех зайчишек, которых нашла. Хоть и усталость валила с ног, начала искать главную тропку. Но на неё не могу выйти. Мы должны были там встретиться все вместе, кто пошёл в этот наряд за зайцами, чтобы вернутся домой, в отряд. Сначала я прошла с километр в одну сторону, а потом более двух километров в другую сторону. Начинаю понимать, что это не та дорога. Я начала уже, было, метаться из стороны в сторону. Начинаю кричать. Но меня никто не слышит, кроме собственного эха.

Спокойно шумели, будто реквием пели, ели, сосны, лиственница, по которым с радостью бытия шустрила белка. Она скакала по вечно зелёным так, будто танцевала в театре в опере « Танец белых лебедей» Чайковского. Боже! Как я ей тогда завидовала. Вспомнила свои студенческие годы, когда училась в университете им. Жданова в Ленинграде. На первых— вторых курсах мы, студенты, не пропускали ни единого спектакля. Как-то горько улыбнулась Анастасия Петровна и продолжила. Ну, дело не в этом! Смотрю на беззаботное небо и таких же беззаботных хвойных лесных красавиц и думаю горькую думу: « Где же эта дорога, ориентир выхода, из этой замкнутой таёжной цепи, которую я, бессильный человек, никак не могу открыть. Я оказалась в западне. Слёзы потекли сами собой, замерзая на щеках и превращаясь в иней. Надвигалась с запада непогода. Думаю про себя: « Ну, мне пипец! Не вырулить мне, хоть сразу умри. Умирать так бесславно, комсоргу, было бы очень постыдно. Из-за еды. Вспомнила замечательные слова, когда-то услышанные: « ЕСТЬ, ЧТО ЕСТЬ!

Устала. Решила чуть-чуть присесть отдохнуть на рюкзак, где лежали мертвецы— зайцы. Чувствую, что я безумно хочу спать. Встаю. Приказываю себе: « Не спать!»    Именно так и погибают люди, которые заблудились зимой в тайге или лесу. Поднимаюсь. Одеваю на свои хрупкие плечи рюкзак, где не менее десяти килограммов доброкачественной еды. Думаю про себя, что меня хватит на сто километров на любую из сторон. Становлюсь на колени, молю Бога: « Помоги мне, Всевышний! Я атеист — обращаюсь к Богу. Если бы ненароком услышали меня коммунисты, немедля бы исключили из комсомола. Не видать бы мне и звание комсорга.

С большим трудом встаю. Рюкзак будто стал тяжелее. Не поддаюсь своим слабостям. Умру, думаю, но дойду! Меня ждут голодные мои друзья, которым завтра снова таскать шпалы. Мне проще. Я комсорг, а значит, руководитель. Моё дело организовать на труд.

Значит, иду, как и задумала. И вдруг, откуда ни возьмись, снова стая собак. Подумала, что это та же стая. Чтобы совсем не сойти с ума, считаю. Перед моими глазами выплыли пять матёрых, как мне показалось, волков. Они нагло перешли на мою дорогу и стали следовать за мной.

Приказываю себе: « Не бежать!» Нервы в кулак! Сейчас будет большая игра в тайге.

Двадцатая часть

Я иду и волки следом за мной. Но дело не в этом! Вот вы меня Кирилла Петровна спросили, что у меня с руками? Так я вам и пытаюсь до конца, как со мной это произошло, рассказать. Пожалуйста, не перебивайте меня!

— Хорошо. Обещаю больше не перебивать. Инде, язык-то без костей. Молотит и молотит. Зерна давно в молотилке нет, лишь мякина осталась, а он молотит — вот и мой язык таков. Дюже любопытная я до неприличия. Это у меня, как болезнь падучая, всегда не во время. Где-то в пятьдесят с гаком я стала этот недостаток у себя примечать. Вы уж меня прощайте, ежелив, что не так. На одёргивания ваши не обижусь. За эту недолго — долгую дорогу вы, вот вам крест родной, мне стали, кто ведает, може, и родная сестричка вы моя, дорогая,— как-то неловко и искоса посмотрела Кирилла Петровна на Анастасию, одноимённой по батюшке. Готова вас слушать, коль не завираетесь.

— Тут, моя дорогая не до вранья. Но дело не в этом! Я там, в тайге, можно сказать, чуть жизни же не лишилась не то, что рук. Значит, ведаю вам, как дальше было. Вышла я на дороженьку, за мной стая. В тот год случаев много было, когда волки на людей нападали. На таёжных зверей был большой падёж. Домашние олени у якутов у многих сдохли. Какая-то болезнь ходила в тайге? Кто-то глаголил, что ящур, кто-то утверждал, что сибирская язва. Но на самом деле было просто бешенство.

Когда у Ильдарки — отрядника концы отдала любимая собачонка, не помню, какая это была порода: то ли хаски, то ли маламут с Аляски. Говорили, что ему аборигены алеуты подарили за ящик водки. Он так гордился своим псом, что везде его таскал за собой. Бывало, иной раз в детские санки его запряжёт и катает местную якутскую детвору вокруг чума. Дети якутов особенно ждали Нового года, когда дядя Идя будет в праздник навеселе и очень добрым. Как стайки птиц, собирались у барака, где Ильдарка жил. Он чем-то схож был с их родителями. Глаза чёрно-жгучие, как и у их родителей.

Только вот Ильдарка иногда уходил куда-то, недалеко от барака, чтобы помолиться своему Богу. Долго мы не знали об этом. А мне, комсоргу, непростительным это было бы — сказани я кому-нибудь. Как-то по осени иду я, значит, по тайге, собираю багульник к чаю, ароматен дюже, как мята.

Но дело не в этом! Иду и вижу: сидит Ильдарка на коврике и поклоны делает на восток. Что-то себе под нос шепчет совсем не на русском языке, даже и не татарском, а на каком-то другом. Я потом уже узнала, что он своему богу молился. Слышать — то я слышала, как он слово Мухаммед произносил, вот только язык был чужой. Оказывается у них «Коран» написан на арабском языке, и     кто проповедует ислам, читают « Коран» на арабском языке обязательно.

— Под ж ты, однако! Удивилась Кирилла Петровна, забыв, что язык-то без костей.

— Ну, дело не в этом! Так вот: у Ильдарки собака вдруг занемогла. Есть перестала, от воды чуралась, как змея — гадюка. Как уж Ильдарка её не заставлял пить и есть — ничего не выходило. А потом и, вообще, слюни потекли. Приехал якут, который ветврачом служил и поведал Ильдарке о том, что застрелить надо его собаку. Далее заметил, что хаски из ума выжил. Зараза! Оленям падёж грозит. Горе это, когда бешеный зверь в тайге.

Однажды рано по утру пропал наша Ильдарка со своим ковриком. День не появлялся в отряде. Молча, не громыхая и не тарахтя, стоял без дела, сунув ковш — морду с зубьями в траншею Ильдаркин экскаватор, скучая по хозяину. Пропал Ильдарка. Искать мы его не стали, думая, что он где-то Богу своему поклоняется.

К вечеру, на ужин, появился, не запылился. Осунувшийся до нельзя, и без своей собаки. Когда его Венера спросила о том, где же он был? Буркнул себе под нос, ковыряя котлету, бешеный пёс мой оказался. Застрелил я его. Аллах на небо взял, чтобы шайтан не съел.

А там, то тут, то там встречались корейцы, которые жили неизвестно с каких времён, которые ели собак. Шайтаном они были у Ильдара.

Долго Ильдар грустил. На экскаватор не садился, хотя несколько выговоров получил, вплоть до того, что и премии за месяц лишили. Наконец успокоился и всё говорил: « Аллах дал и Аллах взял!

— Ну, а дальше-то что? Снова, как любопытная Варвара встряла в повествование Кирилла Петровна. А с руками-то что?

18. 03. 2022 год,

Крайний Север,

Северная Лапландия.

Фото автора.