Анна Саке — Стены растут вниз

Так, как было?

Изволь…

Мы подъехали к черным воротам. Забор-решетка. Новенький: краска блестит в свете фар. Под плакучей ивой, маленькой, кривой и щербатой мы остановили свой кад-диллак. Черный человек, что был за рулем, тотчас вышел из машины. Черный человек никогда не медлит и никуда не спешит. Он вышел и посмотрел на небо. Вздохнул. Я подумала, что он устал, и стало необоснованно жалко. А он был наг и прекрасен.

Ворота дрожали и скрипели. По ту сторону были люди. Много синих людей. Много синих людей с сердитыми лицами и злыми глазами. Черный человек посмотрел на них и засмеялся. Люди зашумели, зашипели, зароптали. А он встал перед ними и сказал: «Сейчас я обернусь орлом и взлечу высоко над вами. У вас есть тугие луки, но я клянусь, что ни одна ваша стрела не сможет причинить мне вреда. Вы согласны убить меня?» И люди согласились. И тогда он превратился в орла и взлетел высоко над ними. А люди стояли на клетчатом зеленом ландшафте, стояли в шахматном порядке, такие синие и одинаковые, и один за другим пускали в него свои острые свистящие стрелы.

Я летела над ровными рядами одинаковых синих людей и пьянела торжеством, рассыпанным в желтом воздухе. Одна случайная стрела вонзилась мне в сердце, и ее черный яд капал на землю, и земля горела черным огнем. А маленькие синие люди злились и плакали ядовитыми черными слезами.

— Тебе было страшно?

— Немного. Но это потому, что я боюсь высоты…

Он издевательски-плавно опустился на землю, срезал свои крылья острым мачете и бросил их в ближайший мусорный бак. Люди за воротами смотрели на него удивленно. Он был наг и все еще красив, хотя рваная рана на месте сердца смотрела на них клочьями сырой плоти, глаза были седыми, а холодная густая кровь ласкала спину там, где были крылья, а сейчас грустный ветер трепал ошметки перьев.

Я слышала шелест переворачиваемых страниц, будто кто-то читал нас в скучной и печальной книге. Я спросила, почему он сделал это. А он подумал и ответил вопросом: «Ты смогла бы меня полюбить?» Я ответила: «Да…».

— Нет. Ты любишь ночь и сигаретный дым. А я всего лишь ангел утренней зари. Ты никогда не полюбишь меня.

— Но теперь в тебе нет света. Ты отрекся от крыльев, от рассвета, ты пригрел ночь в своей душе. Ты никому теперь не нужен. А мне нужен. Ты веришь, что я смогу взять тебя в свои глаза?

— Нет. Твои глаза уже слишком полны. Но я могу взять тебя в свой дом. Он слишком пуст для меня… Тебе там понравится. Хочешь?

Мне было все равно.

А еще я подумала, что он был прав.

Мы сели в машину и направились на запад. Без лишних предисловий и прощаний. А люди за воротами задыхались от невыплаканных слез и кидали нам вслед зеленые яблоки и плохие стихи.

Нас было трое. Но кто был третьим?

Шоссе пронзительно-черно и звенит лунным светом. Шины мягко проваливаются в топкий асфальт. Фонари висят низко и неуместно ярко, еще не бледнея рассветом, а разделительная полоса светится зеленым и фосфоресцирующим. Мы ехали по дороге мертвых, и мне было весело. Я поняла, что мы уже давно мертвы.

Белое здание Ада росло там, где умирал лес. Широкие зеркальные двери, не умеющие отражать ничего, кроме своей собственной черной глубины, были охотны и доброжелательны. Мы шли долго и бесцельно по длинным белым коридорам и огромным белым комнатам, захлебываясь люминесцентным светом невидимых ламп. По дороге мы жгли свою одежду в каминах, горящих сухим и терпким огнем беспамятства и скорби, и оставались нагими и мертвенно-красивыми.

Я шла, чувствуя, как по моим венам растекаются стыд и горечь. Я знала, что можно вернуться. И ты это знал. Ты сам показал мне. Можно вернуться, и ни одна живая душа не сможет больше причинить тебе боль.

Ты же знал! Почему нас было только трое?!

Кто был третьим?

Мне больно и грустно. И мои нагота и свобода уже не радуют меня. Теперь я вижу, что белые коридоры заполнены людьми, а люди убиты — они мертвы насовсем, понимаешь?! — убиты и плачут кровью своих ран, и лица их суровы, а тела одеты и уродливы.

Мне больно. Твое раненое сердце стало моим, и во мне оно теперь болит.

Я в белой комнате. Я вижу, как растут стены: они растут вниз, всегда вниз… Кресло, обитое зеленой кожей. Костяная трубка в руке. Трубка с горьким зельем. Рука дрожит, а трубка тлеет.

Стало темно. Камин прокашлялся и вспыхнул. Я вспоминаю, что это — Ад.

Здесь, в комнате много людей, бесцельных и печальных. Некоторых из них я знаю. Но разве должны они быть здесь? В этих белых коридорах и комнатах? Захлебываясь люминесцентным светом?

Я пытаюсь сказать им, что можно вернуться. Что можно пройти сквозь стены. Что нет никаких стен. Они слушают меня и грустно улыбаются. Они не верят мне. Да и некуда им возвращаться. И стена останется для них стеной, а не зеркальной дверью.

Я решаю, что мне пора возвращаться.

-Ты спишь?

— Нет…

— Спи. Рассвет еще не скоро. Ангел еще не пришел…