Томиноккер — Последняя песня Эльзы

1

Меня разбудил ужасный запах. Сквозь открытое окно в комнату ворвался ветер июльского утра. Он обреченно перелистал страницы лежащего на столе журнала — едва ли ему удалось бы разнести эту едкую завесу. Я оделся и вышел из квартиры. Спуститься на лифте пять этажей, задержав дыхание, стало настоящим испытанием.

Наверное, еще одну кошку принесли в жертву сатанисты,    и бросили в подъезде, казалось, месяцами, не знавшем влажных тряпок.

Интересно, почему соседи не реагируют на этот запах? Сезон отпусков, разгар летней жары и дачного сезона — вразумительное объяснение, но ведь не все мои соседи сейчас нежатся на пляжах или гнут спины на садовых участках?

Я вышел на улицу и сел за столик летнего кафе. С автомата я позвонил в жилконтору и пожаловался диспетчеру на вонь. Через несколько минут в подъезд уже входил уборщик, держа в руках швабру и ведро.

Расправившись с салатом и чашкой кофе, я прижал к столу солонкой сторублевую купюру и вышел из кафе. Первый день отпуска был безнадежно испорчен. Первый отпуск за три года!

Я работал менеджером в турфирме. Регулярно отправляя людей отдыхать в разные уголки света, самому не выезжать за пределы города несколько лет было для меня самым обидным.

Я гулял по аллее, иногда поднимая голову на свои окна. Солнце уже поднялось над городом, когда я вернулся домой. Запах немного рассеялся, но все еще удушливо проникал в легкие. Закрыв окна, я спустился по лестницам на этаж ниже. Я позвонил в дверь квартиры, располагавшейся под моей.

Здесь жил мрачный старик, всю жизнь проработавший оператором крематория. Жена его пела когда-то в ресторане «Печальная Мэри», и всегда стеснялась профессии мужа. Ее аудиокассеты выходили немногочисленным тиражом и быстро раскупались, но исключительно в пределах города. Ее тусклая звезда закатилась, и супруг, вернувшись со смены холодной февральской ночью в девяносто пятом, обнаружил ее тело, висевшим на петле из галстука.

Я простоял под дверью с полминуты и позвонил в соседнюю квартиру. Под ногами затрещал коврик для обуви из пластиковых пробок и лески. Я очень любил тишину — но сейчас, вкупе с молчанием, она меня раздражала. Часы показывали уже половину второго. Заметив капли крови на дверном косяке и пороге, я опешил.

Вызвать милицию?

А вдруг у кого-то было кровотечение из пальца? Буду выглядеть идиотом! Вытащив носовой платок, я обмотал ручку и повернул ее. Дверь оказалась не запертой. Я вошел в прихожую. Невыносимый запах, словно пытаясь сбить с ног, накинулся на меня со всей мыслимой яростью. Показалось, что еще чуть-чуть и упаду в обморок!

Оперевшись о дверь, я откашлялся и заглянул на кухню. Полчища жирных мух кружили над кучей грязной посуды. Я прошел в зал, стараясь не наступить на осколки стекла.

Электрический ток пробежал по мне при виде обмотанного проволокой человеческого тела. Оно было водружено на спинку дивана, и привязано к краям ковра. Ног не было от самых бедер, и из артерий еще текла кровь.

Только одна мысль пульсировала в моей голове.

Бежать! Бежать отсюда ...

Но окаменевший, я стоял, приклеенный к паласу.

На подоконнике стояли горшки с давно высохшими цветами. Старая мебель было покрыта брызгами крови и слоем серой пыли. Всюду лежали пластинки и аудиокассеты. Окна были обклеены газетами, пожелтевшими от времени. По изъеденному молью паласу ползали тараканы. С комода мне улыбался пластмассовый клоун. Рядом с ним лежала вырванная кисть. По всей видимости, изувеченного парня.

        Закружилась голова. Я развернулся, чтобы уйти из этого места, ставшего похожим на лавку мясника. В углу на кресле распласталось тело старика — оператора крематория. Его грудная клетка казалось высохшей, ребра торчали белесым шалашом. В руке старика был зажат револьвер. Макушка черепа была размозжена, на спинке кресла чернели пятна крови.

Я прикрыл нос и рот рукавом. Источник запаха был передо мной. Казалось, старик лежал здесь не первый месяц.

А из того тела, что на спинке дивана все еще сочилась кровь...

Я увидел полку рядом с креслом. На ней лежала шкатулка и две фотографии в рамке. Вся шкатулка была инкрустирована топазами и россыпью неизвестных мне камне. В узорах красовались горошины жемчуга. Я взял ее на руки и хотел рассмотреть лучше, как услышал визг. Отойдя на шаг назад, я заметил крысу внутри пустой грудной клетки старика.

Крыса на пятом этаже жилого дома посередине мегаполиса...

Ее сверкающие в полумраке глаза были устремлены на меня. Она следила за каждым движением, вращая голову. Я сделал еще один шаг назад. Под каблуком ботинка хрустнула пластинка и рассыпалась на осколки. От неожиданности я вздрогнул.

Где — то за спиной игла скрипнула по пластинке, и заиграл джаз.

Звонкий женский голос послышался из хрипящих динамиков старого проигрывателя. Мороз муравьиным полчищем пронесся по моей коже. Я забыл о зловонии и стоял в оцепенении.

Надо уходить отсюда, почему ноги не слушаются меня?

— Дорогой, ты уже вернулся? — послышался женский голос из спальни.

Мне показалось, что рука мертвеца дрогнула. Крыса все так же не сводила с меня глаз. Теперь уже она наблюдала за мной просунув мерзкую морду между ребер.

Рука старика положила револьвер на подлокотник. Мое дыхание сперлось, я прижался к стене.

Схватив крысу за рыжий хвост, он начал вытаскивать ее из себя. Ее голова застряла между ребрами, в том месте, где щель сужалась. Резко выдернув тварь, старик швырнул ее о стену. Крыса с визгом приземлилась на лапы и скрылась под диваном.

Мертвец откашлялся и открыл глаза, обнажив бесцветные зрачки.

— Да, хорошая моя, я уже пришел и поужинал. Зоя звонила, в гости звала, говорит, яблочный пирог испечет, — произнес он.

Я бросился из квартиры. Ноги несли вниз по лестницам. Выскочив из подъезда, я побежал по тротуару, не обращая внимания на удивленных прохожих и моросящий дождь. Казалось, что все еще слышу эту песню.

Это был ее голос.

Певицы из «Печальной Мэри»... Этот же голос доносился из спальни.

Голос женщины покончившей с жизнью несколько лет    назад.

Я продолжал бежать, боясь остановиться. Пробежав около десятка кварталов, забежал за угол и сел на асфальт. Успокоив дыхание, обнаружил, что дрожащей рукой до боли прижимал к груди шкатулку. Я завернул ее в купленный в киоске пакет.

Произошедшее несколько минут назад обрывочными картинками вставало перед моими глазами, глубоким оттиском отпечатавшихся в памяти. Ком рвоты подкатил к пересохшему горлу.

Для начала нужно избавиться от шкатулки. Я метнул ее в урну, и безуспешно попытался встать на ноги. Они все равно узнают, что я был там. Сейчас стоит просто успокоиться, отдышаться, и вернутся домой.

А шкатулка?

Я просунул руку в урну и вытащил пакет со шкатулкой обратно. Камни сверкали на солнце.

Я избавлюсь от этой шкатулки, но иначе. Поборов головокружение я встал на ноги и побрел в офис туристической фирмы, в которой работал. Я шел, не замечая никого, в холодном ступоре, сталкиваясь плечами с прохожими и иногда получая отборную ругань в спину.

2

— Решили сегодня поработать, Андрей Николаевич? — спросил охранник, протягивая мне ключи от кабинета. — Неважно выглядите — лицо у вас бледное, черта увидели что ли? — он рассмеялся раскатистым смехом.

— Угу, увидел... Его самого, — ответил я серьезным тоном, словно хотел заставить этого кретина скрыть улыбку, и направился к своему кабинету.

Усевшись в кресло, просидел в тишине около часа.        Успокоившись, первым делом набрал номер Игорехи — одноклассника, владевшего ювелирным салоном. Я закинул ноги на стол и откинулся на спинку кресла. Скомканное «Алло» раздалось после шестого гудка.

— Игорь, ты?

— Да, слушаю вас.

— Это я, Андрей. Не узнаешь уже? У меня к тебе дело...

— А-а, привет! Давненько тебя не было слышно. Дело есть, говоришь? Ну как всегда — обо мне вспоминают, когда надо что-то взвесить и продать с выгодой. Выкладывай, что у тебя там? — сказал он, сразу перейдя к делу.

— Шкатулка с камушками, посмотришь?

— Приноси, посмотрим. Захвати пару банок пива, устал я нынче, посидим-поговорим.

— Ладно, сейчас буду.

Я открыл шкатулку и высыпал из нее на стол небольшую кучу золы и пыли

Я вызвал такси и промчался мимо охранника, кинув ему на стол ключи от кабинета.

Ювелирный салон Игоря «Карат» находился всего в паре километров от офиса, но первобытный страх перед неведомым уже не пускал меня в пешую прогулку. Я оборачивался на каждый шорох за спиной.

Игорь сидел за шлифовальным станком, когда я вошел к нему и поставил на стол банки пива.

— Привет,— он пожал мне руку, и хотел выключить станок, но его взгляд остановился на шкатулке, которую я вытащил из пакета.

— Матерь божья, откуда у тебя это?

— В наследство осталось, посмотришь?

Он взял шкатулку и понес к другому столу. Включив светильник, он надел очки.

— Сколько жемчуга... сорок два, сорок... Сорок три горошины. С этой стороны топазы и хризопразы. Тут же белое золото. Странное сочетание, я бы сказал дикое, но выглядит потрясающе, работа явно европейская — у нас так не делают. Вот и клеймо стоит. Ручной работы. — Он посмотрел на меня, — хорошенькое наследство.

Игорь несколько минут пристально рассматривал каждый камень.

— Как думаешь, можно будет его продать? — спросил я.

— Можно, не торопи! Еще никогда такого не видел, узоры какие, загляденье. Присядь пока, — он, не сводя глаз со шкатулки, указал рукой на стул. — Странно выглядишь...

Я сел напротив запотевшего окна.

— Я это сегодня уже слышал.

Игорь помотал головой и продолжил изучать шкатулку. Я отвел глаза и посмотрел в окно. За стеклом стоял он. На старике был плащ и шляпа. Его губы двигались, казалось, он что-то говорил мне. Я замер как кролик перед удавом. Мертвец вытянул кисть, обтянутую черной перчаткой и указательным пальцем начал выводить буквы на стекле.

Господи, но ведь испарины были с моей стороны стекла, а не снаружи. Вода, скапливаясь под пальцем, стекала вниз тоненькой струей от каждой буквы. Он сложил губы в трубку, словно хотел свистнуть, но вместо этого дунул на стекло. И я почувствовал еле ощутимый ветерок.

«ВЕРНИ МНЕ»

Надпись на стекле медленно растекалась.

Он просит вернуть шкатулку!

Я зажмурился, и задержал на миг дыхание. И тут же открыл глаза — за окном никого не было. Место на стекле, где старик вывел надпись , было покрыто испариной.

Паранойя?

Или показалось?

— ...Андрей!!! Ты чего это? Что с тобой? Ты не слушал меня? — ювелир хлопнул в ладоши перед моим лицом.

— Извини, задумался, — соврал я.

— Я говорю, вещь — уникальная, при этом ручной работы. Отделка белым золотом, голубые топазы ... Есть даже шесть изумрудов...

— Ну, сколько она будет стоить, черт побери?! — перебил я его.

— Да что с тобой, Андрюх? — он изумленно смотрел мне в глаза. — Слушай, я сам куплю у тебя эту шкатулку. За семьсот пятьдесят тысяч... Только не всю сумму сразу, пока таких денег у меня нет, сейчас отдам половину, и через неделю, хорошо?

— Отлично, семьсот пятьдесят тысяч рублей очень даже хорошие деньги... — пробубнил я, как смог, и хотел встать, когда поймал еще более изумленный взгляд ювелира.

— Нет, Андрюха, сегодня с тобой явно что-то не то! Какие рубли, ты с дуба рухнул или перед монитором пересидел? Евро дорогой мой, евро! Семьсот пятьдесят тысяч евро! Я покупаю ее не для перепродажи, покупаю это себе!

Пожалуй, сейчас передо мной сидел самый удивленный человек на свете. Мое равнодушие к большой сумме явно обескуражило Игоря.

— Наличности не надо, сейчас дел много, некогда мне, — я вытащил из кармана карточку и протянул трясущейся рукой ювелиру, — тут реквизиты, положишь на счет. Шкатулку оставлю тебе на сохранение. Мой сейф еще жив?

— Конечно, он сейчас пуст, — он кивнул в сторону подсобки, — код тот же, если боишься, можешь поменять, у меня два других сейфа есть.

— Да, разумеется, спасибо, — взяв шкатулку, я побрел к сейфу, который купил Игорю, когда он только начинал свой бизнес.

Открыв сейф, я положил шкатулку и сменил шифр.

— До завтра, — кивнул ювелиру, и направился к выходу.

Игорь с нескрываемым удовольствием пил холодное «Клинское».

— Тебе бы к врачу, Андрей, выглядишь совсем неважно, — сказал он, провожая меня. — Может еще посидишь? Пивка попьем. Ты мне что-то недоговариваешь.

— Да нечего, пройдет, — ответил я и уселся в такси, все это время ожидавшее меня на улице.

3

Мотель «Носорог» встретил меня тусклыми огнями уличных фонарей и неоновой вывески. Я не решился ехать домой. Можно было остаться у Игоря, но его допрос довел бы меня до нервного срыва.        В ушах продолжал нзвучать джаз.

Я решил, что после того как Игорь переведет на мой счет все деньги, обязательно вызову ментов. Администратор проводил меня до номера, и, взяв чаевые, спешно удалился. Я скинул рубашку, и, пройдя в ванную, открыл горячую воду. Через несколько секунд меня окутало облако пара. Я протер ладонью запотевшую гладь зеркала.

Я невольно вздрогнул, увидев свое отражение. На висках белела проседь. Под глазами появились мешки. У рта и на подбородке виднелись морщины.

Старею?

Надо постараться заснуть. Поспать и все пройдет, и морщинки, и усталость. А может и седина, черт побери! Я попытался рассмеяться, но дальше жалкого смешка дело не двинулось.

Под струей горячей воды я простоял около получаса и, выйдя из ванной, рухнул на огромную кровать. Провалявшись     долгое время, включил телевизор и заснул под монотонную беседу Александра Гордона с каким-то литературным критиком.

Я проснулся в десятом часу, от стука в дверь

— Обслуживание! — раздался голос горничной.

— Можно позже?.. — непонятная слабость приковала к постели.

Услышав удаляющиеся шаги, я встал и подошел к зеркалу.

От шокирующего зрелища я вскрикнул. Голова была полностью седая. Морщины уже появились у глаз и на лбу. Кожа щек висела на скулах как у семидесятилетнего старика.

Что происходит?

Я сел на край кровати, и посмотрел на руки и живот. Казалось, постарел за одну ночь на целую вечность. Появилось чувство, что мной упущено что-то важное. Я встал, опираясь на стул. Дико кололо в пояснице. Что же я мог забыть?

Черт, этот старик... Он же дунул на стекло, и я почувствовал...

Николай Петрович... Его звали Николай Петрович.

Проклятие? Месть за украденную шкатулку?

Бред...

Я попытался зашнуровать ботинки, но негнущиеся пальцы, с распухшими, словно от артрита костяшками, упорно не слушались.

Артрит?

Да он самый... И кожа на опухоли горячая.

— Долго спишь, сосед! — в кресле, стоявшем ко мне боком, сидел старик — оператор крематория. — Верни мне то, что взял. Не стоило забирать, это самое ценное, что осталось мне от супруги. От моей прекрасной Эльзы.

Он сидел в том же плаще и исподлобья смотрел в окно.

— Это вы ... это я быстро старею из-за...

— Вернешь шкатулку — оставлю тебя в покое.

Дикий приступ кашля охватил меня, и я свалился на пол.

— Я верну! Верну...

Жадно глотая воздух, поднял голову. Старика в кресле уже не было. Кашляя, встал на ноги и побрел к стойке администрации. Сдав ключ, я попросил вызвать такси.

4

Сегодня воскресенье — Игорь не работал.

Позвонить и сказать, что передумал и хочу забрать шкатулку?

Да, так и сделаю. Я посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Глубокие морщины избороздили лицо, щеки впали. Уши стали большими и дряблыми. Я стал еще старше. На десять или двадцать лет — это не имело значения.    

Нет времени, нужно торопится, пока не рассыпался песком! Я вышел из машины и расплатился. Поясница заныла сильней. Обойдя ювелирный салон, я взял в руки камень.

«Прости, Игореха, так нужно. Думаю, смогу все тебе объяснить! Еще пару часов и если не верну ему эту вещицу, стану отличным удобрением для фикусов твоей жены» — мысленно я извинился перед приятелем.

В магазин и мастерскую попасть было невозможно, но подсобка не охранялась сигнализацией. Со звоном рассыпалось стекло. Порезавшись об осколки, оставшиеся в раме, я вошел в помещение.

Спасибо, Игорь, что не внял моим советам поставить решетки на окна!

Забрав шкатулку, завернул ее в тряпку и выбрался на улицу. Из ладоней текла кровь. Боль в спине усиливалась, и меня свернуло в дугу. Выпрямится, чтоб идти ровно не удалось — не хватило сил. Пятьдесят метров, от ювелирного салона до такси, преодолевал, как мне показалось, целую вечность, постоянно наступая на не завязанные шнурки.

— Да — а-а, папаша! Да ты спортсмен! Годков то уже наверно седьмой десяток, а бегаешь как удалой молодец! — сказал таксист, открывая мне дверь.

« Годков-то мне не больше твоего будет! Просто есть тут один с крысой. Дунул, видишь ли...» пронеслось у меня в голове.

— Проспект Мира 19, пожалуйста! — я тяжело дышал и боялся, что приступ кашля снова накроет меня.

Лифт не работал, и тяжелое испытание ждало мое постаревшее за сутки тело. Я карабкался по ступеням, останавливаясь на каждом пролете на несколько минут.

Добравшись до нужного этажа, я вошел в полумрак квартиры соседа снизу. Я поставил шкатулку на комод. Удушливый запах все еще висел всюду невидимой завесой.

— Я принес ее! Слышишь меня? Я принес ее! Вернул тебе твою чертову шкатулку! — прокричал я.

С порога виднелась только рука, окоченевшие пальцы которой сжимали рукоять револьвера. Дверь захлопнулась, как только я оказался за порогом. Ноги подкашивались, и я рухнул на лестницу, ударившись о бетонную твердь стены.

Я вернул тебе твою шкатулку, чертов старик!

5

Как холодно! Что с моим горлом? От жажды — чувство, что в горле застрял ком сушеной рыбьей чешуи. Холод терзает, вонзая в измученное и стонущее от боли тело тысячи иголок. Голова перевязана, и затекшие руки скрещены на груди. Я не мог развести их в стороны, они были туго стянуты белой тканью. Я сел на мягкий пол и поднял голову. Толстая обивка тесной каморки не держит тепла. Как хочется оказаться дома, услышать, как шумит вода в трубах, звук старого будильника, опоздавшего со своей трелью на целый час. Очнуться в комнате, стены которой оклеены светло-бежевыми обоями, лежать на бязевых простынях, укрывшись тяжелым пледом, от которого пахнет овечьей шерстью.

Я сплю и просыпаюсь, как младенец, завернутый в пеленку. Хочется кушать и сосет под языком. Я кричу, но, кажется, и сам не слышу своего крика. На потолке горит яркая лампочка. Она выключается, когда я досчитываю до сорока трех тысяч или сорока трех тысяч ста. Когда просыпаюсь, лампа уже горит, ослепляя глаза.

Один кошмар сменился другим. Начался новый цикл, да-да...

Черта —с — два!

Какой еще цикл?

Дайте мне ружье, которое прячет мой отец в гараже, и я все улажу! Сколько можно меня мучить этой чертовой лампочкой?!

— Мой миленький проснулся, последние дни ты был хорошим мальчиком, надеюсь, сегодня ты не опрокинешь на меня свой обед, и будешь кушать, — белая обивка растворилась и передо мной возникла пожилая медсестра в атласном халате. За ней стоял высокий и плотный санитар. Причмокивая губами, он снисходительно смотрел на меня. Она улыбнулась мне, и протянула руку. Я попытался встать на ноги, но, не удержавшись, повалился на пол.

6

Я разжал слипшиеся от крови глаза и почувствовал мерзкое дыхание этого старика. Его лицо было совсем рядом.

— Где он?!! — закричал он. — Куда ты дел прах моей Эльзы?

— Это был ее прах? — я с трудом удерживал голову, — он... на столе... у меня на работе...

Старик отошел от меня. Он метнулся в стену. Стена впитала его, как высохшая почва дождевую воду. Я ощутил прилив сил и поднял голову. Шкатулка была на своем месте, словно я и не уносил ее отсюда. Рядом лежал кулон и браслет. Я повернул голову. Слева висел мужчина, как и я обмотанный колючей проволокой. В его лице, изрытом морщинами, смутно угадывались черты уборщика, что приходил наводить порядок в подъезде.

Эй, бедолага! Тебе приглянулся кулон или браслет? Мне вот шкатулка, но почему-то ты мертв, а я жив. По другую сторону от меня висел все тот же парень, которого увидел, впервые войдя в это проклятое место.

Подул ветер, и у полки внезапно возникла фигура старика. Открыв шкатулку, он разжал ладони и высыпал в нее прах. Ветер усилился. Я закрыл глаза и открыл их, только когда все стихло. В комнате было светло. Не было крови и мертвых тел, привязанных к ковру проволокой. Все было как тогда, в детстве, когда я зашел сюда с матерью попросить у Эльзы Новицкой соли.

Молодой мужчина ходил из угла в угол. Это же Николай Петрович! Боже, как он молод и симпатичен!

— Дорогой, ты уже вернулся? — донеслось до моих ушей.

— Да, хорошая моя, я пришел и уже поужинал. Зоя звонила, в гости звала, говорит, яблочный пирог испечет, но мне нужно поговорить с тобой, — ответил мужчина, нервно сжимая пальцы в кулаки и тут же разжимая.

— О чем, милый? — она вошла в зал в бигуди и домашнем халате.

— Об этом, — он указал пальцем на лежащие на полке украшения и сверкающую камнями шкатулку. — Не нравится мне, что этот посол делает тебе такие подарки.

— Не посол, а консул, — она подошла к проигрывателю и поставила пластинку. Из динамиков разлетелись первые аккорды джазовой композиции. — Они приходили всем консульством на наше выступление. Все восторгались и говорили, что наша последняя песня обречена стать шлягером. Я могу снова стать популярной. Понимаешь?

Песня о ночной Барселоне растекалась по квартире. Я часто слышал ее в детстве из их окон.

Звуки саксофона нежно окутывали слух, как и бархатный, мелодичный голос Эльзы.

Мужчина сильно нервничал.

— Нет, это ты меня не понимаешь! Это уже третий шикарный подарок. Он явно решил приударить за тобой! Этот сукин сын с прилизанными волосами!

— Господи, дорогой, о чем ты говоришь? Ты сам понимаешь, о чем ты говоришь?! — она закрыла лицо руками и заплакала.

-Он возит тебя на своей машине. У тебя раньше не было этих нарядов! — вены на его шее и лице вздулись.

— Их подарила мне его супруга..

— Не ври мне! Спала с ним, да? Этот жирный боров имел тебя, да? Он трахал тебя, так ведь?! — он подскочил к жене и начал трясти за плечи, затем звонко ударил по щеке.— Сука!..

В ответ она только зарыдала громче, бросившись на диван. Николай Петрович подошел к ней с галстуком в руках. Он закинул его на тонкую шею жены. Эльза тщетно пыталась ослабить натянутый до треска ткани галстук. Он смотрел в ее глаза, пока они не закрылись. Мужчина унес тело в другую комнату.

Я часто дышал, пытаясь не растерять последние осколки своего сознания. Я хотел ослабить ноги, но проволока впилась в мое тело. Ныли привязанные к груди руки. Я снова поднял голову.

Свет начал меркнуть. Вокруг меня появлялись предметы и фигуры людей, и тут же пропадали. Рядом со мной прошла тень собаки-ищейки. Все мелькало, как — будто кто-то нажал ускоренную перемотку. Снова становилось ярко и через мгновение все опять меркло.

Это продолжалось несколько часов. В воздухе стоял тихий гул.

Песня, как и шум ускоренной перемотки, резко стихла. В комнату вошел полуголый Николай Петрович, в одной руке он держал револьвер, в другой скомканную открытку. Он сел в кресло, читая открытки и письма. Сейчас это был убеленный сединой старик. Внезапно он вскочил и закричал. Николай Петрович отшвырнул все бумаги, и, опустившись на пол, зарыдал. Одна открытка упала рядом со мной.

« ... примите в дар этот кулон в благодарность за ваше творчество. Изабелла Вилья»

Резко засунув дуло в рот, Николай Петрович нажал на спусковой крючок. Я вздрогнул от раздавшегося хлопка. Стену окропили брызги крови. Еще одна вспышка света и все обрело облик настоящего. Все было на своем месте. И шкатулка, и украшения, расколотая пластинка на паласе и тело уборщика, с карандашом, воткнутым в левый глаз по самый ластик.

Окоченевшее тело старика также покоилось на кресле. Из-под дивана выскочила крыса. Издав визг, она юркнула в свою норку, выеденную в человеческом теле. И принялась снова смотреть на меня сквозь щель между высохших ребер.

Я закрыл глаза и свесил голову на грудь, в ожидании того, что кого-нибудь еще, разбудит ужасный запах разлагающегося трупа.

Я начал ждать, надеясь на то, что обнаружившего этот кошмар первым, не соблазнит блеск украшений и драгоценных камней шкатулки, с прахом певицы. Я ждал и надеялся, что мерзкая тварь, поселившаяся в теле старика, не отгрызет мои ноги.

Я ждал.

Ждать можно, только бы не было этой вспышки, от нее так сильно болят глаза.

Ждать нужно.

Сорок тысяч сто, сорок тысяч сто один, сорок тысяч сто два...