georg — 12 ПОДЗЕМНЫЙ БУНКЕР

У Ирочки, открылось второе дыхание: всё, что раньше давалось с огромным трудом, можно сказать, почти со скрипом, теперь лилось как вода в лесном ручейке: она с такой лёгкостью преодолевала самые сложные пассажи, что профессор смотрел на неё, чуть ли не раскрыв рот. В конце занятий коротко подытожил: ты меня, просто, поражаешь, я в восторге, так держать.

Коля тоже в первый день ходил в каком-то невероятно приподнятом настроении. Всё ладилось, всё получалось. Если он и получал наставления от высокопоставленного руководства, то они с него стекали как с гуся вода. Отряхнулся и опять погрузился в море воспоминаний о прошедшей ночке. Она не только не прогнала его, но и была очень рада его появлению. Он раз за разом прокручивал в голове событий прошедшей ночи, укрепляя свой оптимизм. Сначала Ирочка принимала его немножко настороженно. Но потом уже сама целовала его и прижималась к нему всеми своими сокровищами. Под конец их встречи она отчётливо хотела его. И он строил планы, как через недельку опять совершит вылазку на заветный балкон.

Но шло время. И он внезапно вспомнил, что к Ирочке в любой день может приехать её жених. И что он делает с его собственной невестой, когда они остаются вдвоём в её спальне? Ну не «Войну и мир» же читают! Что же делают? Он же для неё — жених! Имеет же право жених показать своей будущей жене, как он её будет любить, когда они поженятся? Должен. Даже обязан. И что же он ей делает? Что она позволяет ему делать с ней? Ужас опять стал устраиваться в его сердце. Ну, придёт он к ней следующий раз, и что? Опять лизать объедки с чужого стола?

Эх, не надо было слушать её. Надо было сделать это. Да, он пообещал. Но он же человек. Он может и ошибиться. Разве он не может ошибиться? Что, вот сразу — раз, и расстрел? Зато бы точно узнал: девушка она ещё или уже нет? Соврал он, конечно, что не знает как это можно определить? Не он первый, не он и последний. У других получается, почему у него не может получиться? Да, у него нет никакого опыта в этом тонком деле. Но оно само бы как-то выяснилось. Говорят же, что бывают такие случаи, когда она хочет и он хочет, и у него всё в полном порядке с твёрдостью дубины, а не получается. Наверное, это бывает тогда, когда парень очень любит свою девочку, жалеет её, боится сделать ей слишком больно. Так зато же сразу понятно, что ты у неё первый. Сейчас не получилось, потом получится. Надо только посильнее решиться, не бояться, что будет немножечко больно. И если бы он не послушался её просьбы не трогать её, то теперь бы не мучился дурацким вопросом: первый или не первый? А что, если окажется, что не первый? О, это будет ужасно. Опять удар. Нет, он ещё не знал, что будет делать в этом случае, но что настроение будет хуже некуда, это точно. Да даже при самом лучшем варианте, если он — первый у неё окажется, то и в этом случае, есть же средства, когда можно избежать нежелательных последствий. У других же получается. Как это получается, что надо делать для этого, он точно не знал, всё понаслышке. И когда он пытался представить себе, как он подходит к продавщице и говорит ей, чтобы она дала ему … Дальше его фантазия объявляла полную забастовку. Он почему-то даже не хотел и думать об этом. Что же делать? Шедевры мировой литературы ничего хорошего не советуют. Да, он читал Фейхтвангера, например, или других прославленных авторов, которые пытались дать свои рекомендации таким неопытным мальчикам как он. Они рекомендуют своим читателям приступать к этому делу самым решительным образом, не обращая никакого внимания на сопротивление девицы. Ничего, она, конечно, может быть, сначала немножко и посопротивляется. Но потом изнеможет от собственного желания, уступит настойчивости и раздвинет ножки. Ничего она не сделает, никуда не денется. Сдастся. Не она первая, не она и последняя. Ну, для приличия немножко, может, и поплачет. Но, ведь, уже ничего не сделаешь. Обратного хода нет. Потерянное уже не возвращается. Ещё крепче потом любить будет. Смирится с тем, что случилось. Сообразит, что теперь надо всеми силами вцепиться в своего хозяина и не отпускать. И будет с любовным трепетом исполнять все его хотения и желания, чтобы он от неё не ушёл к другой. И станет она миленькой и ласковой, как собачка, ибо все пути назад уже отрезаны. Ничего уже не изменишь.

Ой, да что там лишнего-то говорить. Да и плакать не станет. Ну с какой стати плакать, если хорошо? А раз хорошо, то и любовь крепче. Как будто любовь можно оценить как вещь какую-нибудь в ломбарде. Вот эта любовь очень высокой ценности, а вон та чуть похуже. Зато вон та любовь совсем особенная, только для избранных, любовь высшей категории. Какая-то получилась странноватая любовь, прям, аж до жуткости. Да, всё бы ничего, только есть одна загвоздочка у всех этих знаменитых писателей. Ни Лион Фейхтвангер, ни другие авторы мировой классики не смогли убедить Колю, что такие действия проводят мужчину к счастью. Совсем наоборот. Вначале успех, торжество победы. А потом обязательно — беда! Зачем? Ради чего? Где логика?

Нет, когда он лежал на Ирочке, сжимая её в своих объятиях, заталкивая её куда-то под себя, ласкал, мял её тело, наслаждаясь его нежной податливостью, задыхаясь от аромата кожи и волос, сходя с ума от сладостных постанываний, ни о какой логике и речи не могло быть. Он хотел её. И всё. И больше никаких ни слов, ни желаний в нём не было. Но уже тогда, когда он ломал её волю, когда сам сгорал в невыносимо сладостном огне страсти, уже тогда, наверное, в нём жило это предчувствие чего-то такого, чего нельзя допустить. И это что-то заставило его так легко согласиться на исполнение её странной просьбы. Почему странной? Да потому что другая девушка бы не смогла отказать, ибо сама хотела наслаждения. И вот теперь в нём растёт чувство правильности того, что он согласился сохранить свою любовь нетронутой. Он не поломал индикатор чистоты. И теперь он всегда сможет определить, до какой степени она подпускает к себе Генриха? По крайней мере, всё будет честно. А это немаловажно. И ещё одна загвоздочка: это всё он рассуждает только о себе. А она будто где-то в стороне стоит. Ждёт, когда он допустит ей войти к нему в сердце. Чушь же собачья. Она же пустила его ночью не только в спальню свою, но и позволила лечь в постель рядом с собой. А ты этого не только не ценишь, а приписываешь всё себе. Вот, мол, какой я обаятельный парень. Лучше всех на свете. Даже такая красавица не смогла мне отказать, не прогнала меня. Это я такой замечательный. Но ведь это она полностью доверилась твоей добропорядочности. Это её заслуга, а не твоя. Это ей плюс, а не тебе. Ты же хочешь взять то, что тебе ещё не принадлежит. Присмотрись к своей, так называемой, логике. Вот предположим, что грабитель ворвался в банк, грабанул кучу денег и собрался в дальний путь. Но его немного притормозили и — на суд. «Ты зачем взял то, что не твоё?» А он, не долго думая, в ответ: «А чё у них такая слабая защита? Я не виноват. Пусть свою секьюрити улучшают». Поможет ему такая логика? Да нисколечко. Почему? Да потому, что речь-то идёт о денежках! Ведь речь-то идёт не о людях, а о карманах. «А карманам, как известно, денежки нужны!» И тут никому никаких послаблений. А вот с девушкой — совсем другое дело. С девушкой можно делать всё, что захочешь. Ведь девушка — это не деньги. Девушка — это сплошные расходы.

Ирочка доверилась тебе. Вся. Полностью. До конца. И можно воспользоваться её доверием, и получить всё, что пожелаешь. Только прояви побольше настойчивости. Ситуация полностью на твоей стороне. Она не будет сильно сопротивляться, хотя бы потому, что за стенкой спит тётушка. Ирочка чуть ли не больше смерти боится громких звуков и связанных с ними скандалов. Она уступит. Потом, может быть, поплачет. Но это уже будет потом. И останется только один вопрос: что ты будешь делать потом? Как ты будешь чувствовать себя? И ответ на этот вопрос не надо обдумывать. Бесполезно размышлять над ним. Его надо точно знать. И Коля знал ответ на этот труднейший вопрос. Он знал, что если бы он применил силу, то победил бы. Он показал бы свою силу, а не любовь. И эта победа оказалась бы самим большим поражением в его жизни. Это осталось бы между ними до самого конца жизни. Разве тогда она посмеет ему отказать? Он — победитель, она — побеждённая. И можно сколько угодно потом разглагольствовать о том, что это она сама, мол, хотела, и даже, что она сама, мол, получила удовольствия больше, чем он. Ой, много всякой дребедени можно нагородить на этот забор. Но все эти разговоры будут всего лишь навсего блестящей мишурой, главная цель которой — скрыть правду. А правда простая и чёткая: он — победитель, она — побеждённая. Да она и голоса не будет иметь права возвысить, ибо она — хранительница семейного очага. А разве хранительница семьи имеет право сеять раздор и вбивать клинья между собой и своим супругом? Да ни в коем разе! И будет она замазывать, штукатурить и забеливать все трещины между ними, изо всех сил стараясь не напомнить своему муженьку, что она — побеждённая.

Ну, нельзя сказать определённо, что Коля очень уж усиленно думал об этом. Нет, он это просто знал. Он знал это всеми прошлыми своими жизнями. Он всеми фибрами своей души предчувствовал, что за ошибки в этом направлении во всех своих прошлых жизнях расплачивался серой промозглостью ада. И он знал, что уже никогда в своей будущей жизни, вечной и счастливой, не повторит эту ошибку. Никакой ценой!

И с этим настроением он начал свой следующий поход к заветному балкону. Он старался работать так, чтобы в назначенный срок он был свободным. И опять ему повезло: работы было не очень много. И вообще, ещё в то время, когда он нашёл в огороде у Ирочки гриб, как-то невольно отметил, что работы у него стало поменьше. Сначала он подумал, что в этом заслуга Бори: хорошо и его самого подготовил, и аппаратура прекрасно настроена, в общем, никаких проблем. Потом Коля подумал, что в его малой загруженности есть и собственная некоторая заслуга: стал почти профессионалом, меньше времени и сил уходит на уже привычную работу. И всё-таки, по некоторому размышлению он стал приходить к странному выводу: дело вовсе не в Боре и не в нём. Похоже было на то, что дело было в Константин Михайловиче. Что-то у него всё чаще и чаще начали проявляться сбои в снабжении. То на складе им говорили, что товара нет, хотя товар был, как говорят, налицо. То деньги стали задерживать, и директору приходилось притормаживать новое строительство или ремонт. Похоже было на то, что в бухгалтерии базы отдыха не всё ладно. Константин Михайлович начал нервничать. И уже не мог скрывать это.

Но Коле как-то не сильно размышлялось пока в этом направлении, так как он выбирал удобный момент, чтобы ещё раз оказаться в спальне Ирочки. И этот момент пришёл, и, вот, он опять на знакомом балконе. Тронул дверь, и она легко отворилась. Он вошёл и с порога увидел её глаза, весело сияющие в его сторону. Ирочка лежала на спине и с радостным ожиданием встречи смотрела на него. Коля, осторожненько притворив за собой дверь и надёжно задёрнув шторы, подошёл, снял кеды и наклонился, чтобы залезть к ней под одеяло. Но Ирочка двумя руками прикрыла себя до пояса и глазами указала, чтобы он пристраивался рядом поверх одеяла. Дарёному коню в зубы не смотрят. Коля с радостью лёг рядом и приник в долгом поцелуе к милым губкам любимой. Ирочка сначала пассивно подставила ему свой чуть приоткрытый ротик, а потом, не выдержав, подняла руки и обвила его шею своими ручками. Истосковавшись за неделю разлуки, они жадно пили соки друг друга. Утолив первое чувство жажды сладким нектаром рта возлюбленной, Коля оторвался от поцелуя и, взяв обеими руками голову Ирочки, принялся ласкать губами ей волосы, лоб, ушки, шейку, то и дело спускаясь к горлышку. Ирочка своими пальчиками ласкала его волосы. Иногда она отрывала его губы от своего горлышка и заставляла опять целовать её в губки. Коля положил руку ей на грудь, и она приподняла локоточек, чтобы ему было удобнее пробраться вглубь её просторной ночнушечки. Когда губы Николая принялись выцеловывать грудочки, правая рука осталась как бы даже не у дел, и поисках удовольствия заскользила вниз, на животик, а потом попыталась проникнуть и под одеяло. И пришлось Ирочке тормозить уж слишком ретивую прыть любимого.

— Ну, вот, опять твои руки ведут тебя как настоящие бандиты: так и лезут туда, куда им нельзя лезть, — зашептала она, почти сердито поднимая его руку повыше.

— А куда им можно? — спросил тихо Коля, раскрывая пошире вырез ночнушки.

— Вот то, что выше пояса — твоё, а ниже — нельзя.

— А ниже — чьё? — Коля сделал вид, что удивился.

— Не надо придираться к словам. Пока нельзя. Вот после конкурса, может, и можно будет. Посмотрим на твоё поведение, — Ирочка принялась трогать пальчиком его губы. — Ты — мой миленький, ты — мой хорошенький. Ну, пожалуйста, пока, нельзя. Что ты всё руками да руками действуешь. Что, больше у тебя ничего хорошего ко мне нет? Поговори со мной. Мне нравится, когда ты говоришь со мной.

— А о чём мне говорить?

— Ну, ты сам должен подумать над этим. Вот, к примеру, расскажи мне: зачем ты сейчас пришёл ко мне?

— Я тебе это уже говорил.

— А ты ещё раз скажи. А ещё лучше, придумай что-нибудь новенькое.

— Да? Ну, сейчас. Я подумаю. Вот. Я пришёл к тебе, чтобы узнать: как ты себя чувствуешь? Жива ли ты?

— Как видишь, жива. А, вообще, что должно со мной случиться? — тихо засмеялась Ирочка.

— Ну как же, я боялся, что мой подарок, вдруг, окажется ядовитым.

— Какой подарок? — по настоящему удивилась Ирочка.

— Ой, ты уже и про мой подарок успела позабыть? — шептал Коля, целуя ей то волосы, то лобик, то подбородочек.

— Да о чём ты мне говоришь? — спросила Ирочка, поглаживая его плечи.

— Да гриб же. Я в прошлый раз так обрадовался, что ты меня не прогнала, что даже позабыл про гриб спросить. Не ядовитым он оказался?

— Ах, ты про это, — засмеялась тихо Ирочка. Она взяла его лицо в руки и крепко, но коротко, поцеловала в губы. — Нашёл о чём спрашивать. Да мы же его уже давно съели, и думать про него позабыли. Ничего, вкусненький был грибочек. Почти, как твои губки. А ты знаешь, сколько в нём было?

— Сколько?

— Три с половиной кило.

— Ого! — удивился Коля. — Хороший попался грибочек. Весомый получился подарочек. А мне что, ничего за это не полагается?

— В каком это смысле? — по настоящему удивилась Ирочка. — Ты что, хочешь тоже гриб тот попробовать? Так где же я тебе его возьму? Мы же его сразу и съели. Остались только приятные воспоминания. Могу ими поделиться.

— А кроме воспоминаний ничего посущественней нет? — продолжал улыбаться Коля.

— А что тебе хочется?

— Ну, хотя бы сладкий поцелуйчик.

— А тебе что, мало? Ну, бери ещё. Угощайся.

— С удовольствием, — прошептал Коля, опять склоняясь к любимой. — Я твоими поцелуями никогда не насытюсь. Они такие сладенькие, что хочется ещё и ещё. Я всю неделю мечтал, как буду целовать твой лобик. Он такой хорошенький, такой умненький, такой славненький. Я от него глаз не мог оторвать, когда увидел тебя на концерте в филармонии. Он так сиял у тебя под чёлочкой, что я даже мечтать не смел, что смогу поцеловать его. Мне так и казалось, что у тебя под чёлочкой звезда путеводная сияет. Так бы и шёл к ней, так бы и шёл. И больше ничего мне не надо. А эти бровки. Это что за прелесть такая? Что за изгиб? Какое изящество и великолепнейшая утончённость! Когда они у тебя поднимаются от удивления или восхищения, да просто в улыбке, мне так и кажется, что это два крыла чайки взметнулись в стремительном полёте над синей бездной моря. И вся душа моя взмывает от восхищения к облакам. Да я не мог даже мечтать тогда, в вагоне поезда, что буду целовать их, что они будут увлекать меня на немыслимые ранее для меня подвиги. Счастье ты моё. Только одно прикосновение к ним губами — и мне больше ничего не надо. Одна мысль о том, что они ждут встречи со мной, превращает все мои мучения в блаженство. Ирочка, я люблю тебя до полной потери власти над собой. Я — раб твой. Прикажи — и я умру ради одной твоей улыбки. Когда ты хмуришься, так будто надо мной полыхает грозовая туча своими смертоносными зарницами. Душа моя замирает, когда у тебя между бровками появляется сердитая складочка. И я мечтаю расстелиться под твоими ножками ковровой дорожкой, чтобы ты поскорее пришла туда, где никогда не бывает ничего плохого, где твои глазки опять засияют на меня своим светом радости. Солнышко моё — глазки твои, — шептал Коля, любовно выцеловывая нежнейшие, тонкие, аж кажется до прозрачности, веки возлюбленной. — Что за чудо — глазки твои! Да где же ты взяла такое сокровище? Другие носят алмазы и прочие драгоценные камни. Пусть. Это потому, что у нет таких прекрасных глаз. Поэтому они ищут бриллианты в своих магазинах. Да в каком ещё магазине они смогут приобрести такие звёздочки? Это же совсем и не глаза. Это же самая настоящая крупнокалиберная гаубица, которая бьёт только один раз, но уже до самой смерти — не устоишь, не проживёшь без них. Как же я раньше жил без них? После выстрела твоих глазонек в моё сердце тогда, у морвокзала, оно разлетелось вдребезги на меленькие осколочки. Не осталось ни одного целого кусочечка. И если ты не поможешь собрать их — я умру. Зачем мне жизнь без сияния твоих глазонек? Я только о них и думаю. Я просто мечтаю утонуть в них. Навсегда. Ой, а твои реснички! Да нет больше ни у кого таких длинных и густых ресничек. Они делают твои глаза такими выразительными, что все автобусы начинают задыхаться и спотыкаться при встрече с тобой. И когда ты, взмахнув ресницами, взглянешь на мужчину своими глазищами, то он не бросает всё и не бежит за тобой только потому, что боится, что не сможет справиться с исполнением того подвига, которого ты достойна. Он боится опозориться. Он боится, что вся его жизнь после этого потеряет всякий смысл. Пусть их. Пожалей их. Не смотри на них больше своими глазками. Смотри только на меня. Лучше меня, ведь, нет на свете никого. А твои щёчки! Разве можно с чем-то сравнить их красоту? С чем? С персиком? Но это же всё равно, что сравнивать парусину с шёлком. С чем же ещё можно сравнить их? С лепестком розы? Да любой лепесток только что распустившейся самой прекрасной розы тут же завянет и превратится в консервнуюжестянку, когда услышит, что кто-то пытается сравнить его с твоими щёчками.

— А нос у меня греческий или римский? — с улыбкой спросила Ира.

— Не знаю, — чуть смущённо пробормотал Коля, приподнимаясь над ней на руках. — Я не специалист по носам. Но мне очень хочется надеяться, что он у тебя русский. Тебе надоело слушать меня?

— Нет! Что ты? — за всё время, пока Коля ласкал её лицо, Ирочка лежала замерев, не пошевелив и пальцем. Она буквально млела в море восхищения своей красотой. — Просто, мне стало вдруг интересно, как же ты будешь хвалить мой рот и в то же время целовать его? Я же не удержусь, я тоже начну целовать тебя. Но тогда я не услышу как тебе нравится мой рот. Он тоже хороший?

— Мне отвечать на твои выпады или совсем умолкнуть? — немного даже растерянно спросил Коля. Он никак не ожидал, что ей захочется шутить и смеяться в то время, когда у него в сердце всё тает и плавится от восторга и наслаждения. — Если тебя мои слова смешат или, может быть, даже раздражают, то я могу и умолкнуть. Ты только скажи. Давай, не смущайся, говори прямо сейчас. Я живучий. Я всё выдержу.

— Ну что ты, миленький! Ну, прошу тебя, ну не сердись ты на меня. Я же нисколько не шутила. Просто, я сказала то, что мелькнуло у меня в голове, — Ира спокойно улыбалась, поражаясь его непонятно сильной реакции на такой, казалось бы, пустячок. И ещё она отметила в себе одну новенькую деталь. Ей, оказывается, нравится трогать Колечку словом, немножко раздражать его, может быть, даже немного возбуждать. Колечка вспыльчивый, немножко огнеопасный. А когда он горит, ей очень тепло около него, даже немного до опасности горячевато. С Генрихом такого совсем не получалось. Нет, Генрих был абсолютно другим человеком: никогда не сердился, никогда не нервничал, никогда не шутил и совершенно не понимал шуток. С ним невозможно было играть. Генрих стремился только к одному: разложить её под себя и поиметь. Внешне спокойная уравновешенность, квази культурная интеллигентность Генриха неожиданно, вот сейчас, когда Ирочка почти лежала под Колечкой, открылась ей своей правдивой стороной. Вся эта наигранная сдержанность Генриха, оказывается, была ширмой, за которой пряталось его главная сущность — неискренность. Эту свою черту Генрих старательно прятал от всех. Он всегда говорил не то что думал, а то, что, как он считал, надо говорить в данной ситуации. Его реакция, как часто любил повторять Генрих, всегда строго адекватна той обстановке, в которой он в данный момент находится. Генрих довольно легко испускал из себя высокопарные речи о своей любви к ней, о её красоте. Но его слова почему-то совершенно не трогали сердце Ирины. А с Коленькой всё было совершенно иначе. Коля был мил её сердцу и без всяких слов. А уж со словами! Да ещё такими! Да она была готова лежать под ним хоть до самого утра. — А что тебе больше всего нравится во мне? — спросила Ирочка, нисколько не гася улыбки. — Что для тебя самое желанное во мне?

— О, это очень для меня сложный вопрос, — быстро теряя настороженность, улыбнулся Коля. — Для того, чтобы ответить на него, мне надо серьёзно и глубоко заняться исследовательскими работами в этом направлении. Изучить тебя всю, всю, до самого последнего кусочечка. И не один раз, чтобы можно было сравнивать. Но сейчас мне хочется целовать тебя здесь, — Коля поднялся и сел Ирочке на ноги, плотненько сжав её тело своими коленками. Затем принялся ласкать её груди, стараясь спустить вниз ночнушечку. И вот, он ещё раз любуется холмиками её грудочек. Теперь он не спешит осваивать всё новые и новые территории. Теперь он уверен — это уже его владения, и можно без всякой спешки любоваться, трогать, гладить, целовать, лизать, посасывать и покусывать. Нет на свете ничего более совершенного Ирочкиных грудочек. Как изумительно прекрасны грудочки возлюбленной! Нет никакого смысла даже пробовать говорить о них. Им нет достойного сравнения, и нет на свете ничего похожего по своему обаянию, по силе сказочного, волшебного воздействия на мужчину, который влюблён в них. Конечно, можно произнести стандартный набор слов: цвет её кожи превосходно ровный, матовый, такой, что так и кажется, что свет исходит не с поверхности, а из глубины. Да какая же это поверхность? Это же сказочная возвышенность, всей своей внутренней природой, всей своей сущностью стремящаяся к возлюбленному. И она стремится к любимому не только своими выпуклостями и волшебненькими, налитыми до невероятной твёрдости сосочками, да такими до напряжённости налитыми, что так и кажется сейчас брызнут своим внутренним соком, но она стремится к любимому всем своим загадочным, просто таинственным внутренним излучением. И если сказать, что кожа её без малейшего изъяна, то этим выражением не только ничего не скажешь, но и сильно погрешишь против истины, потому что Ирочка и даже намёк на какой-то там изъян никак не могут и на мгновение соприкоснуться, ибо они — понятия противоположных, никак не совместимых миров. Разве можно представить себе, что операция на зрачке глаза производится на открытой свалке? Разве можно даже предположить, что в цехе по производству продукции нанотехнологии валяются пищевые отходы и мусор? Да это же бред! Разве может быть святое грязным или грязное святым? Но не этим ли мы сейчас с вами живём, стараясь достичь абсолютной чистоты в цехе по производству новейшей, как мы уже привыкли говорить, «разумной» техники, но пренебрегаем гигиеной сердца?

Да, если как-то поднапрячься, то можно выдавить из себя, что её кожа изумительно гладкая и эластичная, нежная и упругая. Ну и что это даст? Разве эти слова могут вызвать те ощущения, а самое главное, те чувства, которые испытывает он от прикосновения к её сисечкам? Разве от этих слов возникнет трепет души? Какими словами можно передать странные и волнующие противоречия: гладкую прохладу чуть влажной кожи и, в то же время, глубинную теплоту, истекающую из её тела. И уж совсем никакими словами нельзя передать то напряжённое, жёсткое оцепенение, которое охватывает Колю, когда он, протянув руку, чуть трогает ей грудочку, и смотрит, вроде бы на торчащий сосочек, но боковым зрением видит как Ирочка, сначала приоткрыв ротик и полностью затаив дыхание, приподнявшись на локотках, смотрит, что он творит с нею, а потом закусывает нижнюю губку и страдальчески морщится от наслаждения. И Коля не выдерживает, падает на неё, хватает двумя руками сисечку, сжимает и начинает водить над нею головой, чуть касаясь сосочка то губами, то зубами, то языком. Но и это для него невыносимо томно. И он захватывает всю её небольшую грудочку в рот, и засасывает глубоко преглубоко, и продолжает водить головой из стороны в сторону, жестоко терзая любимую и губами, и зубами, и языком, и нёбом. Ирочка не выдерживает, закрывает рот руками, чтобы не закричать от уже знакомого невероятного наслаждения, и судорожно дёргается несколько раз, словно пытается встать на мостик, потом опадает, как осенний лист, и продолжает судорожно, но уже гораздо слабее, искать руками что-то вокруг себя, и комкает всё, что попадётся под руки, одеяло ли, простыню или подушку, и тянет к себе, чтобы закрыть ими рот. Вот и всё. Она лежит как мёртвая и ничего уже не чувствует. И сталкивает его с себя.

И что вы хотите сказать? Вы хотите сказать, что можно написать книжку, прочитав которую, мужчина может испытать наивысшие переживания любовных взаимоотношений мужчины и женщины? Но это же, мягко говоря, наивный бред. Это же невозможно почти. Это так сложно, так многообразно, так ранимо, так чувствительно и тонко, что можно поломать в любой момент. Надо же чётко понимать, что первостепенное значение имеет: кто смотрит на тебя? Ведь Ирочка создана Богом только для Коли. А все остальные мужчины для неё не больше пены, шелухи и мусора, которые всплывают при варке супа. И если на её сисечки будет смотреть кто-то другой, а не Коля, так ничего же «съедобного» не получится. Один мужчина будет сравнивать увиденное с другими сиськами и оценивать, прямо как в лавке антиквара. Другой начнёт восхищаться и сравнивать по ценности с чёрным квадратом Малевича. Третий, обрадовавшись своему счастью, будет представлять, как он будет хвастаться тем, что поимел такую красивую тёлку. Четвёртый испугается, догадавшись, что забрался в чужой сад, и начнёт думать о том, по какой статье пойдёт по этапу в вечной жизни. И куда пойдёт? Пятый, вообще, озвереет и решит, что должен показать этой девке как любят настоящие мужчины. Ой, как говорят, сколько человек, столько и мнений. Разве всех удовлетворишь? Есть, конечно, такая категория женщин, для которых это главная цель их жизни. Но что-то не хочется о грустном.

Постой, скажут очень опытные и хитромудрые, да ведь именно об этом говорят всякие сутры и прочие многие книги такого направления. О да! Почти правда. То — тоже любовь. Только та любовь, о которой я пытаюсь «мямлить», несколько иного рода. И если я попытаюсь толковать про свою любовь более подробно, то, боюсь, растеряю и последних любопытствующих в мою сторону. Скажу только, что даже в греческом языке когда-то было три понятия о любви. Теперь и одного не осталось. Теперь никто, ни один человек на земле, кроме меня, разумеется, не знает — что такое любовь? Любовь любви — рознь. Одни боготворят её, мечтают о ней, желают её; другие ругают на чём свет стоит. Для одних она — счастье, а для других — источник страданий, мешок несчастий. И всё это одна и та же любовь? Да не может этого быть! Говорят, что бывает так: девушку изнасиловали, а она потом мечтает, чтобы это ещё раз случилось. И это всё одна и та же любовь? Нееет, тут наш мир что-то очень важное потерял! Да возьмите хотя бы для примера такое физическое явление как резонанс двух любящих сердец. Когда он может наступить? Когда два сердца настроены на одну волну. А наши сердца — системы очень сложные, и заниматься юстировкой их не нашим академикам. Академики! Да чем они занимаются? Ведь они потребляют громадную кучу средств. И постоянно твердят: «Мало! Дайте нам ещё больше! Нам надо очень много!» Простите, а что они, эти академики, делают? Открытия уже давно закончились. Академики руководят группами. А группы «на гора» ничего не выдают. Так чем занят академик? А он «стрижёт» своих подданных на предмет новых мыслей. Чтобы потом сделать их своими. Нет, не для того, чтобы написать докторскую. Она у него уже сработала, кресло под мягкое место подставила. Да и потом, даже если он захочет осчастливить нас своим намёком на новую идею, то с чего это он должен писать? А рабы для чего? Они и придумают что-нибудь, и напишут, и позволят осчастливить себя тем, что под их трудом будет стоять его личная подпись, а автор тем временем постоит в сторонке в ожидании милости от шефа. Так зачем же ему новая работа? А для того, чтобы в его очень высоком звании: член-корреспондент, не стала совсем неуместной вторая часть. Само собой понятно, что в случае исчезновения второй части, останется только та часть мужского тела, которая у него уже давно атрофировалась. И что же тогда останется? Останется только — академик. Не много. Они уже пол века безуспешно сталкивают лбами ионные пучки, в надежде найти ту самую супер элементарную частицу, которая позволит им составить нечто похожее на таблицу Менделеева, но только по элементарным частицам. Это, по их надеждам, должно позволить им создать управляемый термояд. Напрасные надежды. Единственно, что они могут сфотографировать, так это коротко живущие разнообразные и разноцветные капли возмущённой их тупостью материи, мыльные пузыри тонкого мира. Академики со своими коллайдерами похожи на заигравшихся детей, которых поразило разноцветие и разнообразие размеров и форм блямб воды, взлетающих вверх после удара ладонью по поверхности моря, и поражающих воображение сверканием под солнечным светом радужных искорок и причудливой формой непрестанно переливающихся и вибрирующих больших и маленьких капель. Так же интересно. Можно любоваться красотой этого явления хоть целую минуту, ну, пусть две, но не десятки же лет? Ведь, результат — тот же! А деньги всё плывут и плывут. « — Ну и что? — пожмут они плечами. — Ведь, деньги-то не наши». Ой, нет, не напрасные эти игры, а опасные. Ведь, коллайдер — это уже не игрушки. Они от Менделеева, Пастера, Паскаля и Пирогова отстоят так же далеко, как я от обезьяны, как пырей от пшеницы. Менделеев был верующим православным христианином. А о христианской обезьяне я как-то до сих пор не слышал. Что осталось? Чёрная дыра коллайдера? Ну, знаете, когда речь идёт о чёрной дыре, которая от меня находится где-то там за десятки килопарсек, это одно. Сомневаюсь я, что она меня достанет. Но когда начинают говорить о чёрных дырочках, которые от меня за пару тысяч км. — это уже совсем другое. Хотелось бы понять, что это такое и чем оно обернётся? Но дарвиновские мартышки — они всегда очень смелые. Они нисколько не задумываются, когда засовывают свою ручку в отверстие тыковки за орешками. А чем они могут задумываться? Некоторые попугаи ведут себя гораздо умнее самых лучших обезьян. Потому что по законам буддизма попугаи могут подвергнуться апгрейду, а обезьяна, по тому же закону буддизма, только деградирует. Ни один академик не может отличить насильника от нормального человека, поэтому так часто маленькая девочка становится жертвой. Человек в этом мире совершенно беззащитен. Потому что богатые и власть имущие не живут в простых домах, где в лифте могут остаться один на один жертва и насильник. Потому что богатые и власть имущие не ездят в метро, автобусах и электричках, где вольготно себя чувствуют насильники и террористы. Потому что пищу они едят особую. Потому что именно они устраивают кризисы, за последствия которого заставляют расплачиваться простых людей. А что в это время делают академики? Почему академики экономических наук не видят приближения кризиса? Не потому ли, что хлебают из миски, которую им наполняют богатые и власть имущие. Странно, я говорю так, как будто между ними есть какая-то разница. Академиков держат на привольных хлебах, потому что они обеспечивают постоянно растущий доход богатым, потому что они, по общепринятому мнению, двигают цивилизацию, ищут новые технологии, которые обеспечивают богатым новые доходы. А куда они её, эту самую совремённую цивилизацию, двигают? К новым проблемам, которые академики предпочитают не видеть. Вот, взять, к примеру, Британию, которая породила Америку, которая богатеет тем, что продаёт нам коку, очень даже весьма интеллигентно прикрытую колой, окорочка, компьютеры и прочий товар второй степени залежалости. И мы очень рады им, мы даже не пытаемся задуматься об альтернативных путях нашего развития. Зачем думать? Вот оно, уже всё готовое к употреблению. Бери и пользуйся. Только отдай свои мани-мани. И мы отдаём им свои алмазы и доходы от нефтяного бизнеса. И не желаем задуматься, что стали объектом старой колонизаторской политики: мы вам блестящие побрякушки, а вы нам в обмен на них настоящие алмазы. « — Ну, посмотрите, как красиво блестят наши стеклянные побрякушки. И посмотрите какие некрасивые эти никому из вас не нужные алмазы. Вы же не умеете даже обращаться с ними. И если вы будете себя хорошо вести, мы, может быть даже, когда-нибудь, ну, если вы будете себя, ну, очень правильно вести, то может быть и позволим вам взглянуть одним глазом из-за угла на то как мы это делаем». Мы для них — туземцы племени ням-ням. Разница только в том, что тогда, во время колонизации Америки, население Земли было не очень многочисленно, поэтому каждый человек был ценен. Поэтому американская культура выросла на крови краснокожих и чернокожих. Теперь Земля перенаселена, и перед ними стоит только одна задача — очистить землю нашу от нас, чтобы никто не мешал им хозяйничать на моей Земле. Не выйдет, господа нехорошие, не вы — первые, но вы — последние! Так что же британцы? Почему это небольшое островное государство стало мировой державой? Причин много. Одна из них— они научились у других разделять и властвовать, а потом грабить, грабить и грабить. Много чего они сумели натаскать на свои острова со всего белого света. Поэтому напрашивается вопрос: а что же они дали взамен тем людям, которых так широко и щедро для себя грабили? Что они подарили туземцам? Ничего, кроме мирового распространения сифилиса! И они смеют называть себя христианами? Да вся их история развития — это история борьбы с христианством, попыткой заменить его чем-то новым, синтетическим, предельно далёким от любви. Там всё что угодно, но не любовь. Взять, хотя бы, самый последний взбрык этой мировой морской державы — Фолклендские острова. Христианство. Именно оно — главная цель разрушительной деятельности академиков. Они пробовали его убить прямо, породив своей прогнившей утробой атеизм. Не получилось. Уж слишком зловонючее дитя вышло из стен парижской академии. Не выжил гамнюшный ребёнок. Но воздух сильно испортил. Теперь с экрана только и слышишь речи Познера, его гостей и прочих мартышек, которые несут околесицу о происхождении жизни на земле. По здравому смыслу если исходить, то именно академики должны сказать им, что если сам Пастер сказал, что самозарождение жизни невозможно, то уж всем остальным надо доказать, что сам великий Пастер ошибся. И кто же возьмётся за это дело? Надо же Пастеру противопоставить результаты своих трудов. А кроме Пастера в христианство были влюблены и Паскаль, и Пирогов, и Менделеев, и все великие умы. А кто против них? Познер? Жорес Алфёров? А чем они могут перевесить Пастера или Менделеева? Славных трудов нет. Останутся после них только их испражнения. А много ли весят пересохшие испражнения? Нет, эти дарвиновские мартышки никогда не будут публично выступать против Пастера и Менделеева, потому что единственно на что они способны, так это шипеть змеёй в своей высокооплачиваемой кем-то норке. Или им надо представить факты, подтверждающие их, мартышкину точку зрения. О, эти факты! Это только наш маленький гризли, который запросто льёт в граните, может взять на себя смелость выдать очерёдной «пёрл»: «факт, который не требует доказательства». Это же надо придумать такое — факт, оказывается, нуждается в доказательствах! А я, когда получал образование, которое было прервано, между прочим, именно его стараниями, всё время укреплялся в убеждении, что только они, эти самые факты: или подтверждают жизненность гипотез, или отправляют их в архив на вечное лежание на одном боку. Как говорили раньше у нас в народе: против факта не попрёшь. Наступили новые времена. Теперь новая логика в обращении у наших рулевых: «— Сколько будет дважды два? —А сколько вам надо?» Но ребятки, это же одесский юмор. Пусть им развлекают народ Жванецкий и Задорнов. Им, ведь, тоже девочек кормить надо. Но когда до таких высот опускается человек, у которого Академия наук болтается где-то там внизу, не будем уточнять ни под какой именно частью тела, ни, тем более, между, это уже — нечто особое! Где она, эта самая ваша хвалёная почтительность к уважению фактов? Если гипотеза, прошу прощения за очередную назойливую занудность, только ничтожнейшая гипотеза о происхождении человека от обезьяны за полтора столетия не только не смогла найти ни одного факта в своё подтверждение, если археологические раскопки и новейшие научные открытия утверждают обратное, то не следует ли из этого вывод: Академия наук –это филиал одесского фольклора? Это — уже надёжно проверенный факт! Ответом их на этот ничтожный выпад может быть только гробовое молчание. Поэтому Гробовой уже опять гуляет на свободе. Они же — братья: наши академики и Гробовой. Они же вместе вешают лапшу на уши простому народу, который их кормит, обильно поит, одевает, предоставляет шикарные квартиры и пр. и др. А в это время Фурсенко издевается над нашими детьми. А в это время выращенные под покровом американцев наркотики губят наш народ. А кризисы снимают последнюю рубашку с бедного человека. А людям годами не выплачивают зарплату. Чем кормить ребёнка? А верховные прокуроры трахают в сауне девок. А губернаторы ездят на «майбахах». А президент всё говорит и говорит, что надо наконец-то повернуться к человеку. Да разве Шувалова и Кудряшова повернёшь к простому человеку? Я уж и не говорю о Грефе. Да у бульдозера коленвал «полетит», когда он попытается повернуть министра иностранных дел, (противно даже фамилию употреблять в такой «суе», уж слишком лавры дурно пахнущие) к той русской женщине, у которой дипломат в багажнике машины, защищённой статусом дипломатической неприкосновенности, украл её кровиночку. Да никакой «катерпиллер» не сможет повернуть нашего газового «мюлера» вместе с Путиным к народу. Ибо у них это — в крови. Они выросли на преклонении перед американцами, которые купили поляков за кусок гарной ковбаски. Ещё совсем недавно Ющенко древлянами именовался не иначе как «гарний хлопчик». И что? Что-нибудь изменилось? Ой, сомневаюсь я, что америкакашаки оставят нас в покое. Не дали нам встать на ноги в 17м. Не дали нам прикрыть голую задницу в 41м. Не дадут нам скопировать свою силиконовую долину. Посмотрите, земля вокруг России полнится раздражением человеческим, горит огнём конфликтов, кровью человеческой умывается! Не дадут нам подняться. Но! — Победа будет за нами! А пока под их руководством мы достигли статуса племени ням-ням, которые меняют свои алмазы на блестящие американские побрякушки.

Что главное в нашей жизни? Только любовь. Но именно она в таком громадном дефиците. Именно поэтому мне так нравятся Ирочка и Коля. Ирочка — красивая девушка. Каждый настоящий мужчина захочет её. Если, конечно, он ещё сохранил в себе способность к репродукции. Вот только не надо отождествлять понятия: хороший мужчина и жеребец. Не все женщины поймут, о чём я сейчас сказал. Но даже те, которые поймут, не все согласятся со мной. Для очень многоопытных женщин главное, чтобы было очень много, долго и сильно. А всё остальное — деньги. Но Ирочка же совсем не такая. Она же в жеребцах ещё не разобралась. Для неё главное, чтобы мужчина от ней зажёгся тихим, внутренним, никому извне незаметным, томным, трепетным огоньком страсти. О, этот огонёк не останется для неё незамеченным. Она обязательно среагирует на него. В ней тоже возникнет пламя желания, язычок которого обязательно перекинется к нему. И он распалится ещё больше. Но… Я очень сильно надеюсь, что есть на свете только две личности противоположного пола, которые срезонируют друг на друга. А всё остальное — просто попытка схватить то, что тебе не принадлежит, воровство. Главное же для девушки, чтобы её сокровища не были затёрты ни руками, ни даже глазами посторонних мужчин.

— Ага, — злорадно потёр сейчас свои паучьи лапки мой враг, — а, ведь, твой Коляша не первый у неё, до него там уже побывал Генрих.

Не совсем так. Или совсем не так. Ирочка не любила Генриха. Нет, конечно, с самого начала, когда они только познакомились, она пыталась полюбить его. Но... Не получилось. И чем дальше и глубже он забирался в течение развития их отношений, тем они становились дальше от любви. Вначале она ещё надеялась, что у неё с Генрихом может получиться что-то хорошее, поэтому позволяла ему пытаться доставить ей удовольствие. Но уже на этом этапе она начала удивляться и даже возмущаться, потому что он делал всё не так, потому что в её представлении о жизни отношения уже опытного мужчины и совсем неопытной девушки представлялись совершенно в другом развитии. Потом она увидела ледяную пустыню в его глазах. Потом он стал сильно раздражаться, высказывая ей: « — Да что такое? В чём дело? Что я ни сделаю — всё не так. Скажи, что и как я должен делать?»

Нет, ничего она ему не сказала, потому что внезапно её озарило: у них ничего не получится. Не может у них ничего получиться. Они совершенно разные. Им никогда не понять друг друга. По здравому уму, им надо было срочно расстаться. Но это было уже невозможно, потому что папочка попал в финансовую кабалу. Но это всё было только половина ужаса. Настоящий ужас у неё начался, когда она встретила Колечку. И дело было даже не в том, что он ей сразу так сильно понравился, что она хотела отдаться ему, только ему. Ещё более страшный ужас навалился на неё, когда она услышала от Колечку одну фразу: «Орлы не рождаются в курятниках. Из курятника — только куры, а орлы — только от орлов». Вначале эта фраза ей показалась простым бахвальством самовлюблённого парня. Но чем больше она думала об этом, тем страшнее ей становилось, потому что она вдруг поняла, что не хочет иметь детей от Генриха. Она не столько умом поняла, сколько сердечком почувствовала, что хочет иметь детей только от Колечки. Без Колечки она уже не представляла свою жизнь. Но он же был простым грузчиком! Это у неё в голове никак не укладывалось. Ужас заключался в том, что в голове это и не должно было укладываться, потому что это залегло у неё между ножками. И она ничего не могла с собой поделать. А по истечении некоторого времени она начала понимать: тот факт, что она одновремённо целуется с двумя парнями — это ещё пустячок маленький. Страшнее было то, что она сама себя начала бояться. Да где ещё найти такую девушку, которая ещё до свадьбы не хочет детей от будущего супруга? Но нестерпимо хочет, чтобы дети у неё появились от чернорабочего грузчика. И во всей этой чехарде мыслей и чувств она могла найти своё утешение только в своей скрипочке. Именно разочарование взаимоотношений с Генрихом и подтолкнуло Ирочку к тому, чтобы углубиться в подготовку к международному конкурсу. И до появления в её жизни Коли, всё было обыденным: Генриха она терпела, ради спасения папы, а смысл своей жизни искала в игре на скрипке. А с появлением Коли её жизнь окончательно раздвоилась. И надо было, ну, если и не врать, то, по крайней мере, умалчивать кое о чём. И началась у Ирочки странная жизнь: пускать Генриха слишком далеко нельзя, но и отпугнуть тоже нельзя. Всё время хочется видеть Колю, но и подпускать слишком близко к себе тоже нельзя. Поэтому Генрих скользил по поверхности одежды, не проникал в сокровенные, затаённые места, и уж тем более не заглядывал в них.

Итак, Коля сидел у Ирочки на ножках и ласкал её грудочки. Но это были уже изведанные пространства, а нас всё время тянет к неизвестным просторам, особенно к тем, где ещё не ступала нога … Ой, что-то не то. Какая ещё нога? Ну, в общем, ночнушка потихонечку ползла всё ниже и ниже, накладывая путы на её вытянутые вдоль тела руки. Ирочка уже ничего не могла делать своими руками, никакого сопротивления, никакого держания неудержимо рвущейся к ней страсти нахального мужика. Это хорошо, что она предусмотрительно, уже зная с кем связалась, прикрыла себя до пупочка одеялом. Это одеяло немножко смягчало, конечно, напряжённую, стальную твёрдость его главной мышцы, но всё равно, не чувствовать совсем его дубину было невозможно. Это заводило её до предела терпения. И ощущения Ирочки были настолько обострены, что ей казалось: она чувствует туго сжатые мешок с громадными, вспухшими шарами. И вот, его губы, скользя по животу, начали кружить вокруг её пупочка. Сейчас он сдвинет и ночнушку, и одеяло ещё ниже. И что она тогда будет делать? Да она же уже ничего не может делать. Да у неё же одно только желание: раздвинуть ножки и потянуть его на себя, а самой подлезть под него. Ужас. Она же погибает. Спасая своё сокровище от захвата и разграбления, Ирочка вывернулась из под насильника, крутанулась, перевернулась лицом вниз и начала возвращать ночнушку на её штатное место. Она всё делала молча, так как боялась всполошить весь дом. Подброшенный немного вверх толчком бёдер возлюбленной, Коля привстал на коленях. Он молча смотрел, как Ирочка под ним опять одевается. Вот она натянула на себя ночнушку, опять прикрыла одеялом свою попочку и затихла, спрятав лицо в ладонях. Ей было смешно. Ей хотелось веселиться и смеяться. Она победила этого нахала с его чудовищно грабительскими ручищами. Посмотрим теперь, что он будет делать?

А Коля и сам хотел бы знать, что ему теперь делать? Она его не прогнала. Это хорошо. Значит, она не сильно-то и против его ласк, но не хочет, чтобы он слишком глубоко погружался. Ладно, он не жадный. Ему что ни подай, он всему рад, потому что он готов и ноготочки ей целовать. И рад будет. А тут не ноготочками пахнет. Теперь под собой он ощущает чудные полушария попочки возлюбленной, до которых до сих пор у него как-то не доходили руки. Он наклонился, упёр свой жезл неудержимой страсти куда-то в очень горячее и желанное место, пока закрытое одеялом и поцеловал волосики на затылочке. Ирочка замерла от восторга. Да, этой позиции у них, пока ещё, не было. Его горячее дыхание обожгло ей шейку. И когда он губами, выцеловывая и облизывая плечики, начал опять сдвигать ночнушку вниз, чтобы добраться до лопаточек, Ирочка немножко приподнялась на локоточках и начала руками помогать ему спустить рубашечку свою пониже. Вот и плечики открылись. А ночнушка продолжает ползти вниз. И он уже не только целует ей лопаточки, но потихоньку вгрызается ей в загривочек. Вот, оказывается, где у неё слабенькое местечко. Коля услышал, как Ирочка тихо застонала в подушку, по телу у неё пошли мурашки. Она начала подрагивать, то и дело приподнимая попочку. И когда он потянул её ручки вниз, она послушно опустила их вдоль тела и повернула голову набок, чтобы не задохнуться подушкой. А Коля, выцеловывая всю спинку, тянул и тянул ночнушку вниз. Вот Ирочка своими пальцами помогла ему совсем опустить ночнушечку, до самого взлёта пары крутых холмиков, до трусиков. Для этого ей пришлось даже немного изогнуться, приподнимая животик и попочку вверх. Всё. Вся спинка открыта для него. И он опять навалился ей на спину, чтобы целовать и покусывать загривочек. Но руки его теперь выбрали для себя другую цель. Они полезли ей под мышки. Ирочка быстро поняла, к чему он стремится. Она согнула свои ручки, растопырив их в стороны, и приподняла грудь. Колины руки с радостью подхватили снизу её сисечки и принялись ласкать опрокинутые холмики, поглаживая, пощипывая и покручивая пусковые кнопочки. И он довёл её до такого состояния, что она начала поднимать его всей своей спиной, чтобы стать на четвереньки. Но ей не хватило сил. А он не захотел ей помочь, подхватив снизу под грудь. И она под тяжестью его тела опять упала на живот. Но она добилась своего: Коля начал сходить с ума. Его не устраивал тот факт, что его напряжённая дубина тычется беспомощно где-то там в районе её коленочек. Он прекратил терзать ей сисечки, но перешёл пониже и принялся спускать пониже её трусики, непрерывно выцеловывая открывающиеся крутые склоны попочки. Он целовал эти сдобные булочки, тёрся о них лицом, спускаясь всё ниже и ниже, туда, где совсем темно, где ничего не видно, но неудержимо хочется. И ему мало стало тереться лицом, и он ещё сильнее выпрямился, достал свою дубину и начал трогать извилину, которая тянется начиная от копчика и до туда, куда, пока, кажется, нельзя.

— Не надооо, — тихо, жалобно завыла Ирочка, зажимая рот руками. И он остановился. Но не мог же он совсем остановиться. Закон инерции не им придуман, не ему его и отменять. Поэтому он продолжил движение, но уже в обратном направлении. Сначала по извилинке вверх по склону, потом вниз, к пятому позвонку, потом дальше. Вот головка уже скользит между лопатками. Вот она притронулась к затылочку. Ирочка изогнулась обратной дугой и принялась тереться своим затылочком об этот сказочно притягательный орган. Она шейкой ощущала его тонкую, до глянцевого блеска, кожицу. Ощущала, как он пачкает ей своей липкой жидкостью. И она под действием чудовищно необоримой силы внутри себя, которая потянула её голову в сторону, начала выворачивать свою головку назад, посмотреть на этого монстра. Ирочка убеждала себя, что она хочет сообщить Колечке, что он уже всю её испачкал. Но и чётко знала, что это всё не так. Ей хочется не сказать, а поближе познакомиться с его чудным органом. Да, она уже точно знала, что не успеет произнести ни словечка, потому что её рот закроет головка этого чудного болта. Всё! Ещё миг, и она погибла.

И она опять крутанулась и всеми четырьмя конечностями отбросила насильника от себя.

— Да что же это такое? Да что я для тебя, чурка бесчувственная, что ли? Да сколько же можно издеваться надо мной? — Ирочка привела свою ночнушечку в исходное состояние, легла на спину, натянула одеяло до пояса и потянула Коленьку опять к себе. — Иди сюда, зайчик мой серенький. Успокоился немножко? Уж слишком ты быстрый, я погляжу. Никакого удёржу на тебя нет. Порох сплошной. Изверг ты мой, хорошенький. Мучитель ты мой, ненаглядненький. Ничего у тебя не получится, пока ты моего папочку от кредита не спасёшь. А то получишь то, чего так горячо и сильно добиваешься, а потом бросишь меня в интересном положении. Мне многие говорят, что мужчины коварны и сплошь одни обманщики. А я папочку не могу оставить без своей помощи. Сделаю для него всё, что смогу сделать. И никакие твои соблазны не помешают мне. Ну, давай, рассказывай, зачем ты сегодня ко мне пришёл? Какой подарок мне принёс?

— Подарок? — удивился Коля, медленно приходя в себя. — А какой подарок я должен был принести?

— Ну как это: какой подарок? — продолжала тихо смеяться Ирочка. — Ты же пришёл, чтобы, ну как это, там, у вас говорится: чтобы это, ну, ладно, пусть будет: соблазнить меня. В общем, получить то, что любой нормальный мужчина от красивой девушки хочет получить. Я красивая?

— Самая красивая на свете, — Коля улёгся на неё и коротко поцеловал в губки.

— Нет, ты меня, пока не целуй, — засмеялась беззвучно Ирочка. Она взяла его лицо обеими руками и крепко поцеловала в губы. Но когда он попытался обнять её и прильнуть в долгом поцелуе, он мягко, но настойчиво отстранила его лицо от себя. И положила свои ручки себе на грудь, чтобы он не вздумал опять «заводить» её. — Нет, нет, я так не могу с тобой разговаривать. Дай мне отдохнуть немножко. А то я опять потеряю голову от твоих ласк. Ты слишком огнеопасный. Ну, вот, если ты хочешь меня, то просто обязан хотя бы попытаться меня чем-то соблазнить. Подарок мне должен вручить какой-нибудь драгоценный. Бриллиантовое колье, там, или брошь с сапфиром. Где твои жемчуга?

— Нет у меня ни алмазов, ни жемчугов, ни сапфиров, — вздохнул Коля. — Если бы у меня были такие сокровища, то я бы их отдал Константин Михайловичу, чтобы он расплатился с долгом. Ты бы меня тогда полюбила?

— Конечно, миленький мой. Я тебя не просто любила всю ночь, и много, много раз. Нет, мой ненаглядненький, я бы тогда тебя просто изнасиловала. И насиловала бы каждую ночь, пока бы ты без сил не свалился от полнейшего истощения. Если бы ты только знал, как я хочу тебя любить всю ночь. Я, наверное, очень развратная. Но, это потом. А сейчас я жду от тебя что-нибудь приятненькое. Ну, есть у тебя для меня что-нибудь приятненькое?

— А что, разве гриба мало? — жалобно спросил Коля.

— Гриб? — улыбалась Ирочка, играясь с его волосами. — Так это же когда было? Мы же его давно уже съели. Я уже и думать забыла про него. А сейчас у тебя есть что-нибудь для меня?

— Сейчас? Для тебя? — Коля даже как-то почти растерялся. — А что? Есть.

— Правда? — Ирочка почти всерьёз обрадовалась. — Вот какой молодец. А где твой подарок?

— В штанах, — Коля, чтобы затаить улыбку, принялся выцеловывать её ушко.

— А ты не …, — Ирочка чуть не задохнулась от возмущения и негодования. Первой реакцией её было сбросить с себя этого нахала и хамлюгу. Но его спокойная улыбка, которую она ощутила своим ушком при его целовании, подсказала ей, что она может с этим хитрецом попасть впросак. Похоже было, что она не совсем понимает, что он имеет в виду. Надо было это дело расследовать потщательней. — Да? А поточней нельзя?

— В кармане, — чтобы не рассмеяться, Коля захватил ртом всё её ушко и принялся покусывать и посасывать нежненькую мочку. — В правом кармане.

— А что там у тебя? — млела Ирочка от наслаждения, хваля себя за сдержанность в реакции на его кажущуюся пошлость.

— Таблетки, — Коля губами отвернул её ушную раковинку в сторону и принялся целовать волосы и косточку за ухом.

— Таблетки? — Ирочка отвернула головку в сторону, чтобы он подольше целовал её там. — Какие ещё таблетки?

— Глюкозы.

— Сладенькие? — спросила, млея, Ирочка.

— Ну а какие ещё? Хочешь?

— Конечно, — не переставая улыбаться, ответила Ирочка. И вдруг возмутилась. — Да слезь же ты с меня. Здоровенный такой. Тяжеленный, как плита надгробная. Совсем придушил. Не стыдно?

— Пока, почему-то, нет, — тихо смеясь, ответил Коля. Он сполз с неё, пристроился рядом, достал коробочку и вынул из неё две таблетки. Потом закрыл коробочку и положил её рядом с головой Ирочки. Затем пристроил одну таблетку ей на губы. Ирочка приоткрыла рот, угощение провалилось внутрь, и она, демонстративно плямкая, принялась смоктать вкусненькую таблетку. Коля подождал, когда она закроет свой ротик, и пристроил вторую таблетку ей на губы. Ирочка замерла в ожидании: что же дальше будет? Коля склонился к её лицу и своими губами взял таблетку с её губ. Затем поцеловал любимую в губки. — Ну, как, сладко? — спросил он её.

— Очень сладенько, — согласилась Ирочка, радостно улыбаясь.

— А что слаще: я или таблетка?

— Пока ещё не разобралась.

— Это что же получается? Я до чих пор плохо старался?

— Ой, да ты, никак, напрашиваешься на комплимент? — тихо засмеялась Ирочка.

— Ага.

— Так нехорошо же.

— Почему? Что в этом плохого?

— Так ведь получается, что ты целуешь меня не потому, что я тебе нравлюсь, а потому что ждёшь от меня похвалы, — продолжала тихо шептать Ирочка, запрокидывая головку, чтобы не мешать ему целовать ей горлышко.

— А разве невозможно одновременно и то, и другое? — вздохнул Коля, с глубоким сожалением отрываясь от приятнейшего из всех занятий. — Я слышал, что доброе слово и кошке приятно. Неужели у тебя не отыщется пары ласковых слов для меня? Или ты бережёшь эти слова для другого? Или тебе надо обманывать и меня, и себя, чтобы произнести их?

— Ни первое и ни второе, — почти сердито прошептала Ирочка. — Просто, я не привыкла разбрасываться комплиментами. Я не умею этого делать.

— Ну что ж, — вздохнул Коля, — тогда остаётся третье.

— Что третье? — нахмурилась Ирочка. — Что ты имеешь в виду?

— А третье, это когда у человека нет желание говорить приятное другому человеку, — пробурчал Коля, слегка отодвигаясь от неё. — Чего, мол, лезешь, как рак с клешнёй, куда конь с копытом не осмелится?

— Да ты, как мне кажется, обиделся? — спросила Ирочка, без малейшей даже тени беспокойства в голосе. — Только вот, я никак не пойму: на что?

— Да кто я тут такой, чтобы посметь обижаться? — Коля, подперев голову рукой, лежал около любимой на боку и грустно смотрел на неё. — Я прекрасно понимаю, что мне надо ещё стараться и стараться, чтобы получить у тебя право на собственную обиду. Нет, мне вдруг подумалось, что человеку почему-то боязно показаться быть хорошим. Гораздо легче, проще блеснуть суровой требовательностью к другому человеку. Особенно в тех случаях, когда ты имеешь право в любой момент послать его куда подальше.

— Ой, а, ведь, правда, — оживилась Ирочка и провела пальчиком по его губам. — Я тоже уже замечала, что человеку гораздо легче проявить твёрдость и неполеблемость своего характера, чем обнажить перед другими свою хорошесть.

— Ты хоть иногда вспоминала обо мне? — грустно тихо прошептал Коля.

— А как же? — беззвучно засмеялась Ирочка. — Каждый раз, как ела твой подарок, гриб. А вот теперь ты мне подарил таблетку глюкозы. Ну и что? Я её проглочу, и через пять минут и вспомнить будет нечего. Почему у тебя подарок твой такой маленький и коротенький? Я хочу, чтобы он был большой, длинный. А?

— И что, ты ни разу не вспомнила обо мне, когда гриб закончился?

— Ой, так я же уже и не помню, — пожала плечиком Ирочка. — Это же когда было? Я уже и не помню.

— И что, ни разу не вспомнила обо мне?

— Ой, Коля, ну что ты хочешь от меня? Ты среди ночи влез ко мне на балкон. Разве я тебя прогнала? — Ирочка перехватила его руку, уже нависшую над её грудью. И она с любовью начала перебирать его грубые пальцы, еле удерживаясь, чтобы не начать выцеловывать их, каждый по отдельности и все вместе. — Ну ты посмотри, что ты делаешь. Я лежу перед тобой почти неодетая на моей кровати. И ты ещё смеешь требовать от меня каких-то слов? Да при чём тут имеешь право или не имеешь? Опомнись, Коленька. Ты получил то, о чём я и помыслить себе совсем недавно не могла позволить. Да ты хоть немножечко задумайся. Разве что-нибудь изменилось после того, как мы встретились с тобой в филармонии? Ведь как всё было, так и осталось. Ну что ты ещё хочешь от меня?

— Что я хочу? — Коля задумался на несколько секунд, умудряясь мудрой простате её вопроса. — Я хочу, чтобы ты совсем не прогоняла меня от себя. Чтобы не сказала мне: «прощай» Больше мне ничего не надо. Мне хватит и одной надежды на возможность встречи с тобой.

— Тебя прогнать? — тихо засмеялась Ирочка. — Ну, ты совсем странный какой-то, — Ирочка прижала его ладонь к своей щёчке, — Лежит в моей постели и говорит: «Не прогоняй». Да разве я тебя прогоняю? Да я же тебя теперь, даже если и захочу, прогнать не смогу, Ирочка потёрлась своей щёчкой о его ладонь. — Да как же мне довести до тебя, что главное — не слова. Слов я много слышала уже в своей жизни. Но вот таких славненьких и тёпленьких ручек ещё никогда не встречала. Какие они у тебя какие-то странные. Зачем грузчику такие длинные пальцы?

— Чтобы свинячьих окороков много сразу схватить, — прошептал Коля.

— Ты любишь свинину?

— Ой, нет. Лучше сказать: я её избегаю. Нет, когда мне в столовой подают свинячьи отбивные, я спокойно кушаю, не выпендрючиваюсь. Но сказать, что я её люблю? Нет. Не могу я так сказать.

— А чего это ты к ней так странно относишься? — спросила шёпотом Ирочка.

— А ты знаешь, я как-то с сестрой был на базаре. Я сумки с продуктами держал, а она пошла что-то там посмотреть или спросить. Я остановился в углу, около цветов. А передо мной ходят люди, выбирают свинину. Я смотрел на них, смотрел, и вдруг вижу, что они похожи сами на свиные рыла. Я сразу вспомнил Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». И вот с тех пор я как-то несколько настороженно отношусь к свинине.

— О, так у тебя ещё и сестра есть? Надо же, какая новость! И как же её звать?

— Танечка.

— А сколько ей лет?

— Ты скоро сама её увидишь.

— Когда?

— Скоро. На свадьбе.

— На чьей свадьбе?

— Ой, какой хороший вопрос. Мне так и хочется сказать: на нашей. Но придётся говорить правду: на её свадьбе.

— Она замуж выходит?

— Да. Сейчас полным ходом идёт подготовка к свадьбе. Вот ты её и увидишь.

— А как я попаду на её свадьбу?

— Да ты её увидишь и в том, случае, если даже и не будешь приглашена. Но это невозможно. Тебя обязательно пригласят. Ты же очень заинтересована в этом вопросе. Ты же уже давно очень причастна к этой свадьбе.

— Как я уже ненавижу твои загадки. Так бы взяла и растерзала тебя на мелкие клочечки. Почему это я уже очень давно причастна к свадьбе твоей сестры? Когда ты прекратишь мучить меня своими шпионскими загадками? Ты имеешь в виду себя и меня? Нашу возможную свадьбу?

— Слушай, так это же идея! Давай сыграем нашу свадьбу вместе с их свадьбой. Ты представляешь, какая экономия будет! Нет, кровь из носу, а я буду стараться сделать всё именно так.

— Колечка, миленький, прекрати, не мучай меня, не расстраивай меня, — тихонечко чуть ли не завыла Ирочка. Она повернулась к нему лицом, обхватила его за шею и изо всех сил прижалась к любимому. Ирочка уткнулась лицом ему в грудь, чтобы заглушить свой тоскливый вой. — Ой, как я хочу этого. Ой, да что же мне такие мучения. Колечка, миленький, сделай это. Я же тебе тогда ноги целовать буду. Даже не мытые. Колечка, сделай это!

— Миленькая, хорошенькая, любименькая моя, умру, но сделаю это, — шептал Коля. Он оторвал её голову от своей груди, опустился пониже, опрокинул Ирочку на спину и принялся выцеловывать слёзы с глаз возлюбленной. — Всё. Ничего не буду тебе делать. Я не буду трогать тебя, пока не сделаю этого. У нас будет с тобой свадьба одновременно с их свадьбой. Не пускай меня к себе. Не позволяй мне целовать тебя, пока я не исполню этого.

— Миленький мой, хорошенький, да как я же могу не дать тебе целовать себя, когда я без твоих поцелуев уже и жить-то не могу. Только о тебе и думаю. Только и мечтаю о том, как ты опять ко мне придёшь ночью. Только тебя и жду. Прислушиваюсь к каждому шороху: не ты ли крадёшься? Миленький мой, любименький мой, если бы только знал, как я хочу тебя. Колечка, спаси моего папочку. Умоляю тебя. Спаси папочку!

Коля, осушив глазоньки любимой, поцеловал её долгим и сильным поцелуем. А потом ушёл. Молча. Он пообещал себе, что не придёт больше к Ирочке, пока не уговорит Константин Михайловича заключить договор на аренду базы отдыха.

Рваные штаны

Дела на базе отдыха очень медленно, но двигались в нужном направлении. Коля изо всех сил старался поддерживать чистоту на дорожках и внимательно следил за нормальной работой водокачки, но при поездках в город его возможности были сильно ограничены, так как до него грузчик никогда в дела снабженческие не лез. У грузчика есть две профессии: могу грузить и могу не грузить. Всё остальное — не его ума дело. Так было и у Коли до некоторого времени. Но вот в делах снабженческих наметились перемены: им всё чаще и чаще начали отказывать. Приходилась всё больше и больше мотаться по городу в поисках возможности выполнения заказов. Экспедитор начал потихоньку посмеиваться над Константин Михайловичем. Не в глаза, конечно, а в компании, когда рабочие на хоздворе отмечали какое-нибудь событие, а то и вовсе без события. Скрывать от простого грузчика свои сомнения в способности директора нормально управлять базой отдыха экспедитор считал излишним. И вдруг Коля стал отмечать, что экспедитор не очень-то и старается исполнить заказ. Всё чаще Николаю приходилось напоминать экспедитору, что можно съездить туда или туда. Экспедитор сначала с некоторым удивлением смотрел на своего грузчика, но всё-таки соглашался. Потом решил из этого извлечь для себя выгоду. Дело в том, что когда снабжение было ещё нормальным, экспедитор, быстренько провернув дела, заезжал к своей любовнице. Когда дела ухудшились, то времени на свидания у него почти не оставалось. Это очень раздражало его. И когда он наконец-то понял, что грузчик — малый, отличающийся умом и сообразительностью, то решил доверять Коле ездить по складам. Коля исполнял его поручения, и экспедитору оставалось только передавать Константин Михайловичу, что сказали на том складе или на другом. Однако отношение на складах к базе отдыха в Русановке быстро менялось, дела шли всё хуже и хуже. Обстановка накалялась всё сильнее и сильнее. Экспедитор уже сам начал проверять отказы на складах. Похоже было на то, что дело шло к развязке с крупным скандалом.

Пока шёл процесс созревания Константин Михайловича, Коля усилил свои действия по вызволению «дель джезу» из рук воров. Он считал, что уже достаточно подготовлен, чтобы идти в особняк Аспидовских за «дель джезу». Однако Игорь не разделял его оптимизма, поэтому раз за разом посылал Николая то вместе с альпинистами лазить по частным заказам на высотки: где стёкла мыть, где красить, где заниматься ремонтом. То с аэростата спускаться на крышу трёхэтажного дома с черепичной крышей и пробираться на балкон мансарды. То учиться снаружи бесшумно резать стекло в окнах и отпирать не тобою запертые двери. Игорь считал, что каждая работа должна делаться хорошо, а эта так в особенности, поэтому раз за разом шлифовал слаженность действия всех тех, которые должны были участвовать в операции, добиваясь максимальной скоротечности её проведения.

Коля психовал, нервничал, сердился, видя, как срок проведения операции откладывается и отодвигается. Ему уже стало казаться, что Игорь начинает терять интерес к делам, связанным с домом Аспидовских. Но это было конечно же не так. Неторопливость Игоря в осуществлении задуманного похищения скрипки Гварнери объяснялась не страхом или излишней осторожностью, и даже не занятостью другими, более важными делами, но только тем, что Игорь задумал совместить конфискацию мирового шедевра из рук воров с необходимостью очистить родной город от клана Аспидовских. А для этого ему надо было свести в одном месте в одно и то же время четыре группы людей, которые по жизни всегда старались избегать всяких встреч друг с другом.

Коля маялся от неопределённости. Константин Михайлович никак не мог понять, что его загоняют в угол, чтобы прикончить там и снять с него шкуру. Игорь ждал момента, когда интересы Старика и Пашки пересекутся так, что дальше терпеть друг друга они не смогут. Хороший пирог требует неторопливой, хорошей выпечки. А Коля мучился от нестерпимого желания. Ну, и домучился. Как-то однажды ночью пришла к нему бессонница и начала ему нашёптывать на ухо всякие порно сюжеты на тему отношений Ирочки со своим женихом, имени которого он даже на слух уже не мог переносить. Ну, и пошёл опять к ней. В нарушении себе же данного слова. Попал на балкон уже перед самим рассветом. Приоткрыл дверь и обомлел. Ирочка, очевидно, тоже маялась и тосковала о встрече с любимым. А его всё нет и нет. И вот, она, вся измученная, заснула. И видит Коля: лежит любимая в своей постельке на бочку спиной к нему, одеяльце между ножками, обе ручки там же, ночнушка задрана, трусики — вот они. А между ножками — тёмная тайна. Да такая притягательная, что сил никаких нет для удёржу. Ну, и не удержался, приблизился, стал на коленки и поцеловал попочку через трусики. Потом потянул трусики вниз. Ирочке, наверное, что-то снилось в этом же ключе, потому что она не только не протестовала, но вдруг стала на четвереньки, опустив низко головку, уткнувшись лицом в ладони. Она очень хотела, чтобы он сделал ей это. Хотя бы во сне. Ну, Коля и спустил штаны, и начал ласкать своим, так сказать, мужским органом подставленные для ласк прелести любимой. А она аж застонала от наслаждения. Но почувствовав активизацию его действий в запрещённом месте и в ещё более запрещённом направлении, вдруг проснулась и поняла, что никакой это не сон. И что сейчас он сделает ей то, что она сама так сильно хочет. И перевернулась Ирочку на спину, и толкнула его своими ножками. А он-то стоял стреноженный своими опущенными шьанами. Ну, он и полетел на пол. И, как ни старался, грохнулся довольно сильно. С Ирочки сон — как корова языком слизнула. Сценарий всех последующих событий мелькнул в её голове как вспышка молнии.

— Сейчас здесь будет тётушка, — испуганно прошептала она любимому, который валялся уже у неё в ногах.

— Слезай с кровати и сделай вид, что ты упала во сне, — тоже прошептал Коля и кинулся в угол спальни, и спрятался за шкафом, и придвинул к себе стоящее рядом кресло, накрылся все, что попало под руку: и постельным покрывалом, и ворохом всякой одежды, которая всегда там валялась.

Ирочка быстро сообразила, что он имеет в виду. Она сползла с кровати так, будто во сне свалилась с кровати. Через считанные секунды в комнате появилась беспокойная тётушка. Увидев племянницу на полу, она начала расспрашивать: что с ней случилось? Ирочка сказала, что ей приснился страшный сон, будто на неё нападал медведь. Тётушка сказала, что медведь — это к болезни, надо будет с утра сходить в поликлинику.

В конце концов всё успокоилось, и тётушка попробовала продолжить свои сновидения. Выждав некоторое время, необходимое тётушки для продолжения сна, Коля начал позорное отступление. И всё было бы хорошо, но, видно, Джек тоже был несколько в повышенно возбуждённом состоянии, потому что когда Коля поместил лестницу на её штатное место, то увидел яростные глаза сторожевого пса. Дальнейшая его судьба зависела от скорости передвижения ног. Джек настиг его около баньки. Штаны были опять порваны. Чтобы отвести подозрения от дома Игоря, Коле пришлось бежать окольными путями. Ирочка плакала у окна. Тётушка никак не могла понять причину возбуждения собаки. Наверное, решила она, это были потенциальные воры, которые приходили на разведку боем.

Через некоторое время Игорь решил, что подготовительный этап можно считать завершённым, и можно приступать к завершению задуманной операции. А тут пришло сообщение от папы Николая, что он закончил делать ту скрипку, которая должна стать копией скрипки великого Гварнери. Игорю надобыло ехать к родителям Тани, чтобы и дела свадебные обсудить, и скрипку взять. Игорь поехал в Русановку, чтобы сообщить Коле о том, что отправляется к его родителям. И вот, Алёша вместе с Игорем подошли к домику у водокачки. Слышно было, что Коля на скрипке отлаживает своё мастерство, раз за разом повторяя один и тот же кусочек из сонаты Эжени Изана. Лёгкий металлический щёлчок фиксатора дверного замка прервал игру. Алёша был уже хорошо знаком с домом, поэтому легко нашёл выключатель и щёлкнул им. В коридоре их встретил Николай.

— Извини, мы, наверное, помешали тебе, — произнёс Игорь.

— Пустяки. Не надо извиняться. Я как раз сам собирался немножко отдохнуть. Я очень рад видеть вас, — сказал Коля. — Мир вам.

— Мир дому твоему, — произнёс каждый из гостей.

— Проходите, — пригласил их Коля. — Кушать будете? Я хотел перекусить немножко.

— Ой, нет, только не это, — останавливающее поднял руку Игорь. — Меня его Оксана не выпустила из дома, пока еда не заполнила не только желудок, но и пищевод.

— Вот брехун, — удивился Алёша. — Надо же, какой скрытный. А дома у меня говорил, что такой вкуснятины не ел ещё никогда Вот уж никак не ожидал.

— Да почему сразу — брехун? — возмутился Игорь. — И ничего я не притворяюсь. Всё действительно было очень вкусно. Но я никогда столько не ем. Я не привык к этому. И вообще, я к тебе теперь буду ездить только после поста. Чтобы если разговеться, так уж разговеться.

— Ловлю на слове, — засмеялся Алёша. — Коля, ты мне тоже ничего не предлагай. Мне тоже пришлось налопаться так, что я теперь неделю не буду ничего есть. Оксана сказала, что я опять решил воевать с ней, потому что показываю гостю плохой пример.

— Мда, — грустно проговорил Коля, — я вам глубоко завидую. Ну что ж, надо извлекать для себя полезное из любой ситуации. Мне вас, собственно, и угощать-то нечем. Осталась только половинка батона. Но ручаюсь, он ещё свежий, пока не заплесневел. Располагайтесь. Садитесь на то, что есть. Другого ничего предложить не могу.

Гости с подозрением взяли по хлипкому стулу трубчатой конструкции и разной конфигурации. Эти стулья Коля подобрал на свалке, отремонтировал, почистил шкуркой и покрасил пековым лаком. Стулья обрели новую жизнь.

— К батону могу воды налить. Ни пива, ни вина, ни водки, ни коньяка у меня сейчас нет. Прошу прощения, — вздохнул Коля. — Вот дожился, и гостей нечем угостить.

— О выпивке и речи быть не может, — дружно выпалили Игорь с Алёшей. Потом переглянулись и рассмеялись.

— Чего ржёте, как лошади? — обиделся Коля. — Ну нечего мне вам на стол поставить Стыдно над нищим смеяться.

— Да перестань ты обижаться на нас, — Игорь хлопнул его по плечу. — Просто, мне пришлось выдержать мощный натиск гостеприимства его Оксаны. Она на стол поставила и пиво, и водку, и коньяк. А мне нельзя, я за рулём. А Алексею тоже утром выезжать. Ну, Оксана и обиделась: «В кои-то века приехал к нам в гости, а кушать-то почти ничего и не кушал. И выпить ничего не хочешь. А я хотела с мужиками немножечко посидеть, посмотреть как они едят и пьют моё угощение. Противные таки пошли нынче мужики». Поэтому извини нас, но ничего пить и есть мы, просто, уже не в силах. Знали бы, что ты тут бедствуешь, прихватили бы что-нибудь с собой.

Игорь с Алёшей устроились на своих чудных стульях, а Коля с ногами забрался на свою солдатского вида кровать. Игорь огляделся. Скрипки нигде не видно. Наверное спрятана понадёжней. Полы чистые. В комнате тепло и пусто. На полах ничего, ни простенькой дорожки. Стол старый, из простого дерева, застелен большим чистым куском белой бумаги. В ногах кровати стоит старый платяной шкаф. Тоже, наверное, со свалки. Или из числа списанных по старости. Да, вот ещё кровать хозяина, чудом сохранившая свои функциональные способности, которые в неё были вложены ещё в годы второй мировой войны: сварена из довольно толстых железных полосок толщиной три или даже четыре миллиметра и уголка сорок на сорок. Тощий ватный матрас на неокрашенных досках, чистые простыни последней степени употребления, байковое одеяло и небольшая ватная подушка в белоснежной наволочке.

— Солдатская, прямо, обстановка, — вздохнул Игорь.

— Не нравится? — насторожился Коля.

— Ну что ты, — задумчиво покачал головой Игорь. — Завидую. Ничего лишнего. У тебя здесь в комнате была хоть раз какая-нибудь женщина?

— Нет, — ещё более коротко и настороженно ответил Коля. — Зачем это тебя вдруг заинтересовало? Опять из зависти?

— Прости. У меня и в мыслях не было ничего из области секса. Просто, хотелось бы знать, что женщина сказала бы, увидев эту спартанскую обстановку?

— Это он уже готовит себя к новой жизни, — засмеялся Алёша. — Скоро твоя сестра придёт к нему в его комнату и начнёт в ней наводить свой порядок. Вот он заранее и затосковал по мужскому комфорту.

— Может быть, может быть, — не легко вздохнул Игорь. — Что-то будет. Но хватит время терять. Пора к делу переходить. Твой папа сообщил, что закончил ту самую скрипку. Я собираюсь завтра ехать за ней. А ты, пока, отдохни от всех тренировок. Как только привезу скрипочку, так сразу же берёмся за особняк Аспидовских. Ситуация созрела.

— Да не верь ты ему, — продолжал шутить Алексей. — Это он заскучал по твоей Танечке. Вот и хочет воспользоваться ситуацией, чтобы съездить к ней.

— А я не совсем понял, какая связь между скрипкой моего папы и особняком Аспидовских? — нахмурился Коля. — Ты опять размечтался подменить «дель джезу» скрипкой моего папы? Но я же сказал, что я против этого. Работа моего папы ничем не хуже скрипок Гварнери и Страдивари. Я не хочу отдавать его скрипку ворам.

— Да нет же, — махнул рукой Игорь, — ты меня неправильно понял. Я тоже не собираюсь дарить скрипку твоего папы Леньке Аспидовскому и его Олесечке. Я тоже считаю, что это для них — слишком много чести. Перебьются простой скрипкой из магазина ширпотреба. Скрипку я привезу только для консерватории. Чтобы наши музыканты проверили её на качество и успокоились. Я попробую сказать им, что это и есть скрипка великого мастера. Пусть проверяют её качество. До международного конкурса осталось всего ничего. Надо их немного успокоить. А мы тем временем спокойно возьмёмся за особняк Аспидовских. Скрипка твоего папы будет у нас запасным вариантом. Так всем будет спокойней. И если нам не удастся забрать «дель джезу» у Старика, то скрипка твоего папы пойдёт вместо неё на конкурс. Это же станет своеобразной экспертизой высшей пробы. Соберутся светила мирового скрипичного мастерства. Твой папа говорит, что даже мечтать не мог о такой возможности. Такой случай бывает только раз в жизни.

— А если нам удастся забрать «дель джезу» у воров? — осторожно спросил Коля.

— Ну и что? — пожал плечами Игорь. — Это ничего не изменит. Ведь в консерватории знают, что «дель джезу» была украдена. И если мы её чуть-чуть придержим у себя, то это ничего не изменит. Мы вынесем «дель джезу» только тогда, когда скрипка твоего папы пройдёт полную проверку качества. Подменим тихо, без шума. Посмотрим, обнаружат ли разницу между ними. И никому мы ничего не скажем, пока высокие гости не разъедутся. И только потом опубликуем историю похищения «дель джезу». Пусть потом шумят сколько им вздумается. Да никто, я думаю, шуметь особенно и не будет. Мне очень хочется, чтобы скрипка твоего папы прошла именно такую экспертизу. Я уже убедился, что скрипки Владимир Михайловича очень высоко ценятся специалистами. Так давай для рекламы воспользуемся той ситуацией, которую нам обеспечили воры. Алёша молодец. Мы не испортили «дель джезу» своим грубым вмешательством. И сейчас мы уже знаем, что скрипка в нормальном состоянии. Оксана на ней играет. Всё хорошо. Осталось только культурненько изъять её у воров. Ну, как, согласен?

— Да я тоже уверен в высоком качестве скрипки папы, — вздохнул Коля. — Мне, просто, немного страшно. Нет, не того, что меня ждёт на крыше особняка Старика. У меня такая мощная группа поддержки, что я абсолютно уверен в успехе операции. Надо только уловить момент, когда их мужики не будут дома. А всё остальное — дело техники. Пусть я даже останусь на некоторое время в особняке, чтобы отвлечь внимание охраны на себя, а скрипка уже пойдёт к вам. Надо всё сделать только максимально быстро, чтобы из них никто не успел понять, что происходит.

— Так, мужиков в доме Старика почти не будет, — заверил его Игорь. — Это я беру на себя. Всё уже готово. Я поставлю перед ними такую проблему, что они все дружно кинутся принимать самые срочные меры. Старик тоже не выдержит, поедет контролировать ситуацию. Всё настолько серьёзно, что им будет не до шуточек, не до праздных размышлений.

— Ну, ладно, — согласился Коля. — Пусть будет так. Меня другое волнует. Отличить одну скрипку от другой, когда они лежат рядом, не так уж и трудно.

— Каким образом? — спросил Игорь.

— Так одна скрипка новая, а «дель джезу» почти триста лет, — пожал плечами Коля. — Запах. Потёртости. Лак.

— Так я ж для этого и хочу скрипку Владимир Михайловича сейчас показать специалистам этого дела, а настоящую придержать, — начал объяснять свой замысел Игорь. — Конечно, когда они рядом лежать будут, тут большой мудрости не надо, чтобы отличить их друг от дружки. А вот посмотрим, что они скажут, когда перед ними будет лежать только одна скрипка. Владимир Михайлович обещал сделать ей вид очень старой скрипки. Ну, ладно, что получится, то и будет. Чего нам зря голову заранее ломать? Будем одновременно работать в обоих направлениях. Сейчас для нас главное — забрать у воров «дель джезу», не повредив её. Это с одной стороны. А с другой стороны, предоставить возможность Владимир Михайловичу выйти на мировой уровень. Я уверен, что у нас и это получится. Его скрипки высочайшего класса. Когда я покупал у Владимир Михайловича первые скрипки, то отдавал их на экспертизу мастерам мирового уровня. Они были в восторге от красоты звука скрипки. Их всегда интересовало одно и то же. Какого века скрипка? Кто мастер? Сколько стоит? И где можно купить её? Нет, я полностью убедился, что скрипки твоего папы стоят на высочайшем уровне. Я просто обязан попробовать подменить «дель джезу» скрипкой твоего папы. Мы заставим мир говорить о скрипках Владимир Михайловича. Надо утереть нос итальянцам. Мы покажем всему миру, что не всё в России лыком шито. После этого мы перевезём Владимир Михайловича в Новопольск и будем поставлять всему миру его скрипки.

— Ни-фига-себе, — округлил глаза от удивления Коля. –Что я слышу? Ну, у тебя и размах! Да ни фига у тебя из этой грандиозной затеи не получится.

— Почему? — искренне удивился Игорь.

— Да ты, похоже, совершенно не представляешь себе, что такое переезд, — засмеялся Коля. — Папа говорит, что по своим последствиям один переезд равноценен двум пожарам. Ты можешь перевезти весь наш дом. Понимаешь, я имею в виду не только обстановку в доме, но весь дом. То есть, полностью разобрать конструкцию дома, перевезти и поставить его здесь, в Новопольске. Я не возражаю против возможности такой операции. Но перевезти мастерскую моего папы тебе не удастся. Ничего не получится.

— Почему? — спокойно пожал плечами Игорь. — Я же был у вас в мастерской. Теснота. Окошко маленькое. На полках беспорядок. Извини, я не хотел обидеть. Я просто говорю о том, что видел. А здесь мы построим Владимир Михайловичу настоящий цех. Стеллажи новейшей конструкции. Компьютерный каталог. Владимир Михайловичу не надо будет ковыряться на полках в поисках нужной вещи. Стоит только нажать кнопочку, и тут же услужливый робот доставит её на стол. Робот принёс, робот отнёс. Красота.

— Ой, да с кем это я разговариваю? — продолжал потешаться Коля. — Да ты говоришь так, как будто только вчера свалился к нам с другой планеты. Ты оглянись. Сейчас созданы прекрасные графические редакторы. Но в совремённом искусстве нет ни одного произведения, которое хоть чуточку можно сравнить с мастерами средневековья. Почему? Потому что нет мастеров. Они высохли. Их всех засушил ваш хвалёный компьютер. А сколько музыкальных редакторов! Но нет песен, нет композиторов. Они высохли на полях вашей компьютерной распространённости. А какие прекраснейшие возможности дают текстовые редакторы. А чтива нет. Я даже не говорю о шедеврах романтизма. Я имею в виду, ординарную литературу съедобного качества. Там, где появляется компьютер, там исчезает красота в искусстве, исчезает детский смех, исчезает радость жизни. У тебя нет ни малейшего представления, что такое мастерская моего папы. Ты побывал в ней всего один раз, мельком. А ведь там надо поработать, чтобы хоть чуток разобраться в ней. Для того, чтобы создать что-то новое, надо побеспокоиться о том, чтобы это новое оказалось не хуже старого. Это же элементарно. После переезда папе ещё надо будет лет десять расставлять свои баночки и пузырьки по твоим компьютезированным полочкам. А ещё инструменты. А потом составлять каталог. А как в компьютер можно внести оттенки запахов и аромат настроения? И какой обрабатывающий станок по сложному рисунку годовых колец и наростов определит направление разреза деревянного полешка? Да даже если папе и удастся до конца жизни разложить всё по твоим модерновым полочкам, то ему понадобится ещё одна жизнь, чтобы привыкнуть к тому новому порядку, который ты ему создашь. Вот тебе один пример. Висит у него на гвозде, вбитом в столбик полочек, циркулярная пила. Висит очень неудобно. Я всё время стукался об неё головой. А зубцы-то у неё остренькие, приятного мало. Ну, я решил улучшить это дело. Взял гвоздь и вбил его в другом месте. Чтобы оставила мою голову в покое. Висит прекрасно, в сторонке, зубцы о другие железяки не стукаются. Никому не мешает пила. Предупредил папу, что пила висит на другом месте. Он так рассеянно посмотрел на неё и согласился со мной, что так будет лучше. Проходит время. Смотрю, папа ходит какой-то сердитый. Что-то ищет. А я и сам уже позабыл, что перевесил пилу. Ни одной мысли в голове, что он может искать эту пилу. Да, собственно, что её искать? Вот она, прямо перед глазами висит. Разве, что голову не пробивает и волосы не выдирает. Спрашиваю: «Пап, ты что ищешь?»

— Да пила циркулярка куда-то подевалась, — пожимает он так расстроено плечами, — никак не могу найти.

— Так вот же она, — говорю я и показываю ему на неё. — Я же тебе говорил, что перевесил её вот сюда. Она мне так и грозила голову пробить и волосы повыдирать.

Он остановился и долго так долго смотрел на неё, потом на меня, потом опять на неё. И плюнул с досады.

— И я из-за неё потерял почти пол дня? Как же так? Я же смотрел на неё, и не видел. Нет, нет, теперь не трогай её. Пусть там висит. Понимаешь, когда мне надо что-то отпилить, то я просто протягиваю руку и беру. Беру, не глядя на неё. Я не думаю, где она должна быть? Моя рука сама это знает. А к её этому новому месту мне надо ещё привыкнуть. Но у меня уже нет времени обзаводиться новыми привычками. Мне работать надо.

Папа берёт и перевешивает пилу на старое место. Стоит и смотрит на неё. Чувствует, что я могу и обидеться.

— Нет, — говорит он после некоторого раздумья, — этот случай уже стал исключительным. Я его до конца своей жизни не смогу теперь забыть. Теперь эту пилу спокойно можно повесить на её новое место. Теперь она всё время будет напоминать мне о тебе. С этого дня, когда мне надо будет что-то отпилить, я подойду сюда, возьму её в руки и буду думать о тебе. Поэтому, когда тебе икнётся, ты тоже вспомни обо мне. Знай, что в этот момент я пилю чурбачок и думаю о тебе. Вот. А ты говоришь: «Перевезти мастерскую». Нет. Я думаю, что тебе не удастся так просто взять и перевезти папу в Новопольск. Тут целый мешок больших и маленьких хлопот завязан.

— Ну и как? Часто икается? — с улыбкой спросил Алёша.

— Бывает, — улыбнулся Коля, — и довольно часто.

— Ну, ладно, получится или не получится, это твоему папе решать, а не тебе, — спокойно произнёс Игорь. — Если хочешь что-то сделать, надо делать. Не получается только у того, кто ничего не делает. А у того, кто делает, обязательно что-то да получится. Я обязательно попробую. Мне хочется, чтобы мои дети постоянно видели полный комплект бабок и дедов.

— Уж не собираешься ты всю Россию переманить в свой Новопольск, — засмеялся Коля.

— О всей России пока речи нет, — заулыбался Игорь. — Но лучшие люди России всегда у меня здесь получат полную поддержку. Я начну с твоей сестры. Посмотри, вот и Алёша вернулся к себе домой. Уже и корень здесь пророс. И тебя тут закреплю. Князем сделаю. У меня душа болит о моём городе. Я хочу, чтобы в моём городе жили только хорошие люди. Пусть те, которые не очень хорошие, выбирают для своего места жительства другой город. И если на Новопольск придёт беда, то я в числе первых стану на защиту города. Я с корнем буду из моей земли выдирать зло. И я не понимаю, в чём ты хочешь упрекнуть меня?

— Да ни в чём я не упрекаю тебя, — пожал плечами Коля. — Я очень завидую тебе, твоему патриотизму. Просто, я хочу сказать, что и наш город ничуть не хуже Новопольска. И наша консерватория ничуть не хуже вашей. И скрипачи наши тоже не лыком шиты.

— Нет, нет, — Игорь аж замахал руками, — ты не совсем прав. У вашей консерватории совершенно другой профиль. У вас отличные голоса. Особенно басы. И фоно неплохое. У нас тоже есть неплохие голоса. Но, в основном, альты. У нас самая лучшая в мире скрипичная школа. И у нас самая лучшая в мире скрипка — «дель джезу».

— Да кто тебе такую лапшу на уши понавешал, что ваша скрипичная школа лучше нашей? — возмутился Коля. — Ты высосал все свои преимущества из своего собственного пальца, и теперь носишься со своим приобретением, как самой великой драгоценностью. А я откуда? Ты что, совсем забыл с кем ты тут спорить начал?

— Нет, ничего я не забыл, — засмеялся Игорь. — И мой палец тут абсолютно ни при чём. Просто, ты — уникум. Ты — исключение, которое подтверждает правило. Вот я и хочу, чтобы ты перестал быть исключением из правила. Ты перейдёшь работать в нашу консерваторию, и всё станет по своим местам. Самый лучший в мире скрипач будет жителем Новопольска. Ну, а твоя консерватория пусть выращивает себе другого чемпиона мира.

— Стоп! Ребята! — громыхнул голосом Алёша. — Остановитесь. Хорош. Этот спор ничего путного никому не даст. Игорёк, ты не забыл зачем мы к нему пришли?

— Да? А и то верно, — Игорь замолк, будто наткнувшись на невидимую стенку. Потом отвернулся от Николая и стал смотреть в тёмное окно, закрытое куцей, белой занавесочкой, как будто рассматривал там что-то. Он только сейчас увидел, что эта занавесочка сделана из старой наволочки, а шов для верёвочки сделан вручную. — Нет, но я хотел только сказать, что …

— Игорь, — сразу же остановил его Алексей. — Ну прошу тебя, не надо сейчас. Потом скажешь.

— Ладно, ладно, всё, — вздохнул Игорь и махнул рукой. — Извини, Коля, я, может, и погорячился немножко Ладно, мы к этой теме ещё вернёмся. А сейчас давай поговорим о главном. Я завтра еду к вам домой. Что тебе из дома привезти?

— Пусть мама пирожков побольше напечёт, — разулыбался Коля.

— Пирожков? — удивился Игорь. Потом покачал головой. — А что? Это дело. Ну что ж, пирожков привезти дело не трудное. А чего-нибудь посущественней не надо? Одежда или ноты?

— Да, ноты нужны, — согласился Коля. — Я в письме напишу, какие точно. А одежда? Да нет, вроде бы сейчас у меня всё есть. Мне б самому на маму и папу посмотреть, да хоть вечерок с ними посидеть.

— Ну, ничего, потерпи ещё немножечко, — вздохнул Игорь. — Столько времени ждали. Я чувствую, что должно вот-вот что-то произойти к положительному решению стоящей перед нами задачи. И как только дело будет сделано, так я тебя обязательно отпущу дома побывать. Месячишко отдохнуть, думаю, хватит.

— Да ты, никак, меня уже на постоянную работу к себе взял? — сделал попытку посопротивляться Коля. — У нас же с тобой уговор был только на одну эту операцию.

— О, ты, просто, не заметил, — Игорь ласково посмотрел на Колю. — Нет. Мне уже тогда казалось, что мы с тобой на всю оставшуюся жизнь обвенчаны. Уж больно ты мне приглянулся, прямо с первого взгляда. Это учти, что я тогда ещё не знал, что ты брат Тани. А когда это выяснилось, так всё, я так сильно обрадовался, что в сердце решил, что перетяну тебя в Новопольск. А потом ещё Ирочка в это дело примешалась. Так что — всё, ты — наш! Тебя уже место в нашей консерватории ждёт. Мне проходу не дают, спрашивают про тебя.

— Да ты что? — удивился Коля. — И что же я в консерватории буду делать? Преподавать? Так я же сам ещё ничего не умею.

— Ой, ну, ладно, хватит прибедняться, — Игорь продолжал с любовью смотреть на своего будущего родственника. — Каждый бы не умел столько, сколько у тебя сразу же получилось. Тебя же очень многие из наших сразу же полюбили. Уже на конкурсе. Для начала будешь читать разовые лекции. Поделишься с молодыми техникой исполнения. Да я тебя уверяю, вот я завтра объявлю, что будешь давать студентам показательные концерты, и всё, будет обвал. Тебе проходу не дадут. От слушателей отбоя не будет. У меня уже есть заказы на запись твоих выступлений. Да нет, ты у нас обречён на популярность. Шутка ли: лауреат, победитель международного конкурса вживую ходит по коридорам наше консерватории. Я вот только одного никак не могу понять: почему это Ирина тебя узнать не может? Я же помню, в каком восторге она была от твоей игры на прошлогоднем конкурсе. Грезила тобой днями и ночами. Предел её мечтаний было познакомиться с тобой. Она хотела подойти к тебе, но ведь тебя тогда окружало столько красивеньких девочек, что и не подступиться. Она стояла в сторонке в ожидании, когда ты освободишься. Но она так и не решилась сама подойти к тебе. Ты был для неё недостижимым принцем из сказочной страны, в которую она даже не смеет и ногой ступить. Ведь она тогда уже считалась невестой Генриха. Всё подушку изгрызла. Наволочка — мокрая, хоть выжимай.

— Тебе-то это всё откуда известно? — недоверчиво пробурчал Коля, исподлобья посматривая на будущего родственника: не смеётся ли тот над ним?

— Ой, подумаешь, тайны какие, — засмеялся Игорь. — Да тогда ещё сестра моя, Светлана, дружила и с Шурочкой, и с самой Ириной. И мама тогда ещё частенько бывала в их доме. Это потом, когда Генрих появился, между нами как будто кошка дорогу перебежала. Да и ты сам в этом немного виноват.

— Это каким же образом? — опешил Николай.

— Так ведь Ирина, как услышала твою игру, так сразу сказала себе: кровь из носа, но станет победительницей международного конкурса. Вот с тех пор у них в доме всё повернулось к тому, чтобы помочь ей стать победительницей. Но вот почему она тебя, свою недостижимо высокую мечту, своего героя, так и не узнала, я понять никак не могу.

— А для меня тут всё проще простого, — произнёс Алёша. — Он для неё был обитателем голубых, сказочно прекрасных, недостижимо высоких просторов, пришельцем из фантастического мира, населённого только героями и гениями. Там все одарены необыкновеннейшими талантами. И вход в тот высочайший мир простым смертным закрыт. Туда пускают только тех, кто смог проявить себя в высоком искусстве. Поэтому она и решила стать чемпионкой мира по скрипке. Только победа на международном конкурсе даёт ей надежду на возможность встречи с ним, а может быть даже и знакомства со своим героем. Лицо его она видела только издалека, сначала на далёкой сцене, а потом в море букетов из роз, через волны девчачьих причёсок, которые его окружали, через тучи открыток, которые они тянули к нему для автографа. А теперь она в полной растерянности: целуется она сразу с двумя мужиками, а мечтает о третьем.

— О каком ещё третьем? — удивлённо повернулся к Алёше Игорь.

— Ну как это о каком третьем? — еле удерживал смех Алёша. — Первый — это Игорь. Тут всё понятно. Второй — грузчик свиных окороков. А третий — это Коля Иванов, победитель международного конкурса скрипачей. Ой, подождите, это же она ещё не знает, что он — главный подметайло на аллеях базы отдыха её папочки. Так что, главное ещё впереди. Посмотрим, что она станет петь, когда узнает, что он и метельщик, и грузчик, и первый кого куда пошлют. Ещё не все карты открыты, господа. И что вы хотите, что вы ждёте от неё? Чтобы она легко и просто в подметайле с мусорным ведром признала, а потом и приняла того самого принца, о знакомстве с которым мечтать даже не смела? Не надо. Давайте ей простим это.

— Простим, — вздохнул Игорь. — Как мне ни жаль нашего Колюнчика, но против жизни не попрёшь

— А ты, Игорёк, сделал ошибку, — загадочно улыбнулся Алёша.

— Какую ещё ошибку ты опять во мне нашёл? — насторожился Игорь.

— Ты не догадался взять с собой фотоаппарат. Надо было снять его, чтобы показать родителям их чадушко. Посмотри на него: худое, бледное дитятко сидит с ногами на кровати. И хоть бы что. А посмотри какая комната. Да мало того, что его мамочка в обморок упадёт, когда увидит его такого истощённого. Она тебе, Игорёк, головку твою оторвёт за то, что ты её сыночка довёл до такого измождённого состояния. А представь себе, когда его дети, лет эдак через двадцать увидят каким был их папочка и в каких условиях жил. Да это же будет шедевр! Потомки будут плакать и рвать на себе волосики. А если в консерватории устроить фотовыставку с этими впечатляющими кадрами? Фурор будет!

— Вот болван, а, ведь, и правда, — Игорь с досады аж кулаком по столу стукнул. — Надо было фотоаппарат с собой взять.

— А у меня дома «Зенит» с цветной плёнкой есть, — предложил Алёша.

— Да поздно уже бегать, — с сожалением покачал головой Игорь. — Ехать надо. Ладно, я позвоню, пришлю сюда хорошую камеру. Надо будет снять всё: и водокачку, и домик, и самого Колюнчика с метлой в руках. А то потом никто и не поверит, что он был грузчиком и метельщиком. Это же история. Внуки и правнуки будут смотреть и удивляться.

— А я, вот, подумал, подумал, и даже рад, что не вспомнил об этом раньше, — продолжал смеяться Алёша.

— Почему? — спросил Игорь.

— Ну, как же? То, что тебе от его мамы достанется на орехи, это меня даже как-то немножко и греет. Но ведь когда его мама узнает, что я тоже его друг, то и мне может достаться. Нет, ты присмотрись к нему. Кожа да кости. Аж почернел весь. Если бы мама догадывалась, в каком он тут виде, пешком бы пришла с пирожками и куриными ножками.

— А, ведь, и правда, — Игорь повернулся к Николаю. — Ты на себя в зеркало посмотри. Сухая деревяка. Конечно, в тебе вот в таком виде Ирина никогда не признает своего принца. Того и глядишь, разлюбит. Ты чего к нам перестал приезжать? Мама мечтает тебя покормить чем-нибудь. Беспокоится: уж не обидела ли тебя чем-нибудь?

— Опять ты за своё, — заныл Коля. — Да с чего это я должен на вас обижаться? Никто меня не обижал. Просто, некогда приехать. — Коля чуть ли не в отчаянии потряс перед собой руками. — Я бы с удовольствием приехал, но весь вопрос: когда? У меня длительность рабочего дня чуть ли пятнадцать часов. Я иногда не могу выспаться. Ты уж замолви за меня словечко перед Еленой Александровной. Скажи, что скоро обязательно появлюсь и буду много есть. Очень много.

— Ладно, прости меня, — Игорь внимательно посмотрел на Алёшу, и они оба сочувствующе вздохнули. — Действительно, я тебя с этими тренировками по скалолазанию сильно перегрузил. Ну, всё, подготовка к операции, в основном, завершена. Теперь надо ещё мне чуть поднапрячься, и мы заберём у них «дель джезу». Так я могу маме сказать, что ты в конце недели к нам приедешь? Пусть она пирожки заранее приготовит.

— Да, если ничего не случится, то завтра же приеду, — заверил его Коля.

— И к Марине зайди, — попросил Алёша. — Переживает девчонка. Одиноко ей. А тут ещё с Марией Сергеевной неприятности.

— Что-то случилось? — спросил Коля.

— Да ничего особенного-то не случилось, — пожал плечами Алёша. — По крайней мере нового ничего не произошло. Со здоровьем у неё уже давно нелады. А сейчас совсем расхворалась. Нельзя сказать, что что-то особенно тяжёлое, но неприятно. По женской части у неё что-то. Я, сам понимаешь, не сильно любопытничал. Ей бы сейчас на Бабий Источник, да по такой погоде туда страшно сейчас её везти. Жить там негде. Нормальных условий нет.

— А что это — Бабий Источник? — спросил Коля. — Я не раз уже слышу про него. А толком так ничего и не знаю.

— Так это только женщины знают, — пожал плечами Алёша. — Мужиков они в свою тайну не пускают. Попробуй порасспросить у Марины, может, что и скажет. Я попробовал Оксану порасспросить, так получил короткий отлуп: «Тебе это ни к чему». Вот и всё.

— Надо будет обязательно порасспросить, — согласился Коля.

— Послушай, Коля, — вмешался в их разговор Игорь. — Ну, ладно, к нам ты перестал часто наведываться, потому что некогда. Это я виноват. Извиняюсь. Исправлюсь. Больше у тебя такой большой перегрузки не будет. Но ты, я смотрю, и в малиннике нашем перестал порядок наводить. Как у тебя идут дела с Ириной? Поссорились, что ли?

— Ну, это ты совсем зря, — чуть ли не засмеялся Алёша.

— Да ничего не зря, — рассердился Игорь. — Что ты меня всё время поправляешь да направляешь? Что, я не знаю, с чего это он взялся наводить порядок на нашем огороде? Или ты хочешь мне сказать, чтобы я делал вид, будто ни о чём и не догадываюсь?

— Мог бы и сделать, — покачал головой Алёша, — ничего бы с тобой не случилось.

— Да в чём дело? — опять вспыхнул Игорь. — Подумаешь, секрет какой страшный! А я, может быть, очень сильно хочу, чтобы он ещё немножко понаводил порядок у нас на огороде. Особенно ночью.

— А ничего у тебя не выйдет, — хмыкнул Алёша.

— Да в чём дело? Ты можешь толком сказать?

— А у него уже штанов нет. Не в чем отправляться в экспедицию на твой огород, — Алёша не выдержал и весело заржал.

Коля во время этой их перепалки смотрел в тёмное окно, делая вид, что разговор их его абсолютно никаким образом не касается.

— А при чём здесь опять штаны? — удивился Игорь.

— Ой, ну ты мне ещё изобрази вид, что не знаешь, что штаны у мужика очень важный предмет пользования. Скажи ещё, что не знаешь, что штаны прикрывают. Тебе что, сказать, что штаны у хорошего мужика стерегут? Что, вот так прямо и сказать?

— Да ладно тебе, раскипятился, прямо как холодный самовар. Давай говори: при чём здесь штаны?

— Так Ирин Джек ему штаны полатал. Вот поэтому он сейчас и не ездит к вам, — немножко успокоившись, объяснил Алёша. — Не в чем ездить. Всё, опять он без штанов остался.

— Так я ему из дома привезу, — растерянно пробормотал Игорь.

— Нет, ну, я смотрю, у тебя голова как-то странно зациклилась, — возмущённо взмахнул руками Алёша. — Ну ты представь себе. Вот ты приехал к его родителям и говоришь: «Надо Колюнчику опять штаны привезти». И неужели ты не понимаешь, какой они тебе вопрос сразу зададут? А? Они же в первую очередь спросят: «Что, опять штаны? А что случилось с теми …». Ну, и так далее. И неужели ты не понимаешь, почему он к вам не едет? Ведь Елена Александровна совершенно искренне, из самых добрых побуждений, ни в коем случае не желая никаким образом обидеть Колечку, задаст тот же самый вопрос. Ты вдумайся, у Николая все проблемы вокруг штанов вертятся и крутятся.

— Да ладно вам, — пробурчал Коля. — Вот завтра поеду в город и куплю штаны. Нашли о чём тут кричать.

— Нет, да это же ни на что не похоже, — искренне возмутился Игорь. — У меня на огороде происходят такие баталии, а я ни сном, ни духом. Надо мне дома обязательно в этом разобраться. Пора Николаю создать нормальный гардероб, чтобы все проблемы в штаны не упирались. По крайней мере, не только в штаны.

— Ладно, хватит, оставим эту тему. Неужели нам с тобой и поговорить больше не о чем, как только о штанах? — остановил его Алёша. — Смотри, он опять делает вид, что его и в комнате совсем нет.

— Ты, как всегда, прав, — согласился Игорь. — Нет, ну я, просто, не пойму, почему он такой худющий. Ладно, к нам ему всё-таки ездить далековато. Так ты бы его хоть немного подкормил. Ты же близко живёшь. Пригласил бы, например, ужинать каждый вечер. Твоя Оксана подкормила бы его.

— Ага, а ты, значит, думаешь, что я его не приглашал, — возмутился Алексей. — Да ты что, Колю не знаешь? Это же порода Ивановых. Непоколебимый железобетонный столб. Ты, лучше, на ус наматывай. Ивановы, видно, все такие. И твоя Танечка тоже не из рода мягеньких и уступчивых. Тебе кислицы не снятся?

— Какие ещё кислицы? — удивился Игорь. — При чём тут кислицы?

— Да я слышал, что тем парням, у которых жена будет с крепким характером, кислые ягоды снятся, — пожал плечами Алёша.

— Да брось ты ерунду всякую городить, — отмахнулся Игорь. — Ты Таню не знаешь, вот и мелешь невесть что.

— Ну, вот и хорошо, если я ошибся, — не очень весело вздохнул Алёша и тут же обратился К Николаю. — Коль, ты не обижайся на нас. Мы, просто, языки почесали. Так просто, для разрядки.

— Переживу, — буркнул Коля.

— Вот и хорошо, — сказал Игорь. — Понимаешь, жизнь стала такая запутанная, что иногда хочется просто потрепать языком, для разрядки, так сказать. Так, а теперь давай о деле. У меня для тебя есть одно очень серьёзное сообщение, ради которого, собственно, я и приехал. Штаны, конечно, тоже весьма серьёзная проблема, но мы её как-нибудь решим. Но, вот, я сегодня узнал, что Аспидовский, я имею в виду Старика, решил устроить Константин Михайловичу блокаду. Я так понимаю, ему совсем стало невтерпёж, и он решил побыстрее прикончить добычу.

— Не понял, — оживился Коля. — Что ты имеешь в виду? О чём речь идёт? Что за блокада?

— Пока речь идёт только о продовольствии и стройматериалах, — начал пояснять Игорь. — А что дальше будет, я, пока, не знаю. Но я знаю, что Старик не остановится ни перед чем для достижения своей цели. Не думаю, что он захочет убить или отравить Константин Михайловича. Это совсем и не обязательно. У Константин Михайловича больное сердце. Я думаю, что достаточно будет просто уложить его в больницу. Тогда Старик обезопасит себя от возможности перенаправления кредита в другие руки. Ну, примерно от того, что мы хотим предложить Константин Михайловичу. А пока речь идёт о создании вокруг хозяина базы отдыха зоны молчаливого недружелюбия. Молчаливый бойкот.

— Да, даже я это уже вижу, — задумчиво произнёс Коля. — Со снабжением происходит что-то совсем непонятное. С нами не хотят иметь никаких дел. Там, где нас раньше принимали вполне нормально, теперь разговаривают буквально сквозь зубы. Или говорят, что товара нет, или заламывают цены чуть ли не розничные. Мы пытаемся говорить, что вон, мол, остальным вы отпускаете по нормальным ценам, а они нам говорят, что мы особенные, что мы ненадёжные партнёры. Мы уже держимся на последних запасах. Если так и дальше пойдёт, то скоро нам нечем будет кормить людей.

— Ты всё правильно подметил, — кивнул головой Игорь. — Только вся беда в том, что дальше дела пойдут ещё хуже. Скоро в блокаду подключатся банки. Но и это ещё не всё. Дошли до меня сведения, что и заместитель Константин Михайловича, и экспедитор, и главбух уже работают на Старика.

— Вот даже как, — задумчиво произнёс Коля. — Ну, теперь я понимаю, почему сегодня днём на хоздворе поднялся такой тарарам. А я-то думаю: ну с чего бы это?

— А что случилось? — спросил Игорь.

— Да экспедитор сегодня с утра был какой-то странный, — начал рассказывать Коля. — Сначала, ну, как только мы приехали в город, он отправился к своей любовнице, вместо того, чтобы ехать на склад. Мы с шофером его долго ждали. Пришёл он уже после обеда. Подуставший и крепко поддатый. Поехали на базу. Он даже во двор не стал заезжать, оставил машину у ворот. Пошёл. Вернулся очень быстро. Такое впечатление, что подошёл, спросил, повернулся и ушёл. Никуда больше не стали заезжать, ничего больше не искали. А когда вернулись на базу отдыха, этот тип, экспедитор хренов, устроил Константин Михайловичу грандиозный скандал. На хозяина страшно было смотреть. Похоже, что он уже не знает, что ему делать? Вечером он вызвал меня к себе и попросил завтра с утра поехать в город вместо экспедитора. У него уже и доверенность на моё имя была готова.

— А ты раньше уже ездил экспедитором? — спросил Алёша.

— Да, такое бывало и раньше, — подтвердил Коля. — И сам экспедитор иногда доверял мне отовариваться. Да и Константин Михайлович, узнав об этом, посылал меня на оптовые склады, когда у экспедитора с самого утра голова слишком сильно болела. Меня на оптовых складах уже знают. Всё было без проблем.

— А теперь, говоришь, развязался?

— Кто? Экспедитор?

— Ну, да.

— Да охамел, просто, до невозможности.

— Значит, говоришь, плохи дела?

— Да хуже некуда, — Коля с расстройства махнул рукой. — Борщ уже скоро варить будет не из чего. Капусты да картошки на пару дней осталось. А дальше — всё. Пустыня.

— Ну, теперь слушай меня самым внимательнейшим образом. Пришёл твой час. Старик, не подозревая об этом, помогает нам. Он думает, что полностью блокировал Константин Михайловича. Конечно, всё местное снабжение у него в кулаке. Без его разрешения никто Константин Михайловичу не даст ни продовольствие, ни промоборудование, ни стройматериалы. Старик хочет Константин Михайловича довести до такой кондиции, чтобы сам принёс Аспидовскому свою базу отдыха на блюдечке с голубой каёмочкой. Чтобы согласен был на все условия, которые ему выдвинет Старик. Извне Константин Михайловичу уже никто не поможет. Изнутри за базой следят уже помощники Константин Михайловича. Кроме этого, за базой присматривает Генрих через Ирину. Всё предусмотрел Старик. И всё-таки кое-что он недоучёл. Во-первых, Старик не учитывает, что все мозги у Генриха сосредоточены в том месте, где ноги сходятся. Это раз. Во-вторых, Старик не знает о нашем существовании. Это — главное. Надо всё сделать так, чтобы он оставался в своём заблуждении до самого последнего момента, до дня погашения кредита. Ты Ирине говорил о том, что её папе можно вырваться из паучьих сетей, которые накинул на них Старик?

— Почти нет, — поёжился Коля.

— Что это значит: почти нет? — насторожился Игорь. — Она знает о том, что мы можем помочь её родителю? Она может что-то по этому поводу высказать Генриху? Или свой разлюбезной тётушке? Или сестре? Или самому Константин Михайловичу? Что это такое: почти нет? Хватит мне лапшу на уши вешать. Рассказывай всё подробненько.

— Да ничего определённого я ей не говорил, — занервничал Коля. И он рассказал Игорю о том, что он сказал Ирочке в фойе филармонии. — Я тогда сам ещё ничего определённого не знал. Что я ей мог тогда сообщить? Да она и не поверила тогда моим словам. Она подумала, что я её просто пытаюсь охмурить, чтобы, ну, это, добиться своего.

— Чтобы в постельку завалить, — помог ему Алёша.

— Ну, да, — кивнул головой Коля. — Да не поверила она мне. Она потом мне сказала, что не поверила моим словам о том, что деньги эти совсем не Генриха, а какого-то там Старика.

— А почему не поверила? — спросил Игорь.

— Она сказала, что это слишком страшно, — пожал плечами Коля. — Если это всё именно так, то получается, что это именно она толкнула папу в руки разбойников. Если это в самом деле так, то ей, просто, страшно будет жить на свете. Она боится, что может сойти с ума. А если с папой что-то случится, то она не сможет жить на свете. Она от моего сообщения так сильно испугалась, что даже боится говорить со мной на эту тему. Мы с ней совсем другими делами занимались. Я уверен, что Ирочка ни с кем, ни словом не обмолвилась о моих словах. Она очень сильно перепугана.

— Ладно, будем дальше действовать в предположении, что всё именно так и есть, — задумчиво произнёс Игорь. — Да нет, всё именно так и есть. Если бы до Старика дошло сообщение, что у Константин Михайловича есть возможность вырваться из паутины ипотеки, то он обязательно бы попытался через Генриха разузнать все подробности этих обстоятельств, а потом предпринять какие-нибудь шаги. Мы бы обязательно почувствовала его любопытство на своей шкуре. Всё. Продолжаем действовать по ранее разработанной программе. Итак, пришло время идти тебе к Константин Михайловичу с проектом нашего договора на аренду базы отдыха. Это поможет ему выскользнуть из ипотеки невредимым. Жалко конечно, что мне приходится уезжать. Но я постараюсь побыстрей обернуться. Да всё уже готово. Я дам тебе адрес и телефон нашего юриста. В крайнем случае, обращаться к нему можешь хоть ночью. Он полностью в курсе: в каких пределах можно отступать от проекта договора на аренду, в какой форме и в какие сроки будут осуществляться платежи, какой банк будет нас обслуживать. Договор уже составлен. Деньги выделены. Осталось только сойтись вместе с юристом от Константин Михайловича для оформления и подписи договора доверенными сторонами. Осталось только тебе выбрать подходящий момент и предложить Константин Михайловичу выход из тупика, в который его загоняет Старик. Поэтому, сейчас главное внимание — снабжению. Если что-то срочно надо будет из промматериалов и оборудования, то обратись к Боре. Он в курсе всей операции. Мясо, картошка, зелень — это к Алёше. Он через свои связи всё может достать. Да и на авиазаводе снабжение неплохое. Боря поможет.

— Картошкой мы вас завалить можем, — сказал Алёша. — Даже немножко подешевле, чем на оптовых складах. Поможете нам разобрать наши завалы. О зелени и говорить нечего: всё самое свежайшее и не дорогое. В общем, с продуктами никаких проблем не будет. У меня отличные знакомства на базах в городе. Достанем всё, что душа пожелает. И никакой Старик нам не сможет помешать. Мои ребята в очень большой претензии к нему за те пожары, которые он нам устроил. И Генриху, и всем его друзьям с удовольствием яйца поотрывают, чтобы собачек покормить. И вот ещё что. У базы отдыха от старых времён остались отличные теплицы и парники. Ещё завод в прежние времена строил. Сейчас они в порядочном запустении. Если сейчас за них не взяться, то скоро они совсем развалятся. У Константин Михайловича остро ощущается острый недостаток в специалистах по выращиванию ранних овощей. А у нас всё наоборот: специалистов много, а самих теплиц две щтуки, и даже парников маловато. Мои ребята уже давно с тоской поглядывают на теплицы базы отдыха. Мы с удовольствием пойдём на взаимовыгодную кооперацию.

— Учту, — кивнул Коля и обратился к Игорю. — Так мне завтра прямо с утра обратиться к Константин Михайловичу с предложением одним махом решить все его проблемы? Или поездить по городу, делая вид, что я что-то ищу?

— Нет, сразу не надо, — покачал головой Игорь. — Зачем нам эти красивые фейерверки? Ничего страшного не произойдёт, если поездишь по городу. Даже наоборот, надо из этого попробовать извлечь некоторую выгоду. Когда будешь мотаться по базам, попасть постарайся обязательно к самому руководителю, говори, что тебя послал к нему сам Константин Михайлович, лично. Дави сильно на совесть. Пускай слезу. Говори, что база отдыха сейчас находится в ужасном положении. При этом смотри в глаза, следи за реакцией. Надо постараться отсеять тех, которые работают на Старика за совесть, от тех, которые это делают за страх. Эти нам в будущем могут вполне пригодиться. Пообещай, что летом для них будут сделаны льготы, скидки, предоставление услуг вне очереди. И вообще, будем искать пути к взаимопониманию. Посовещайся по этому поводу с Константин Михайловичем. Он должен согласиться.

— Да он об этом мне уже сам не раз говорил, — сказал Коля. — Постоянно рекомендует напоминать, что с удовольствием пойдёт навстречу тем, кто ему сейчас помогает. Так что тут не будет никакой отсебятины.

— Вот и хорошо, — кивнул Игорь. Постарайся внимательно проследить за реакцией руководителей оптовых баз на твои призывы о помощи. А потом напиши мне поимённую докладную записку по их реакции. Это нам в будущем пригодится. Будем знать на кого можно положиться, а кого надо остерегаться.

— Ладно, тут мне, более или менее, всё понятно, — кивнул головой Коля. — Меня интересует, что я потом буду делать?

— Ну, я не знаю, — пожал плечами Игорь. — Так вот, заранее, всё не запланируешь. Потом выберешь удобный момент и скажешь, так, будто совсем невзначай, словно совершенно случайно только что вспомнил об этом, что мы желаем заключить с ним договор на долгосрочную аренду части территории его базы с предварительной оплатой, которая позволит ему рассчитаться с ипотекой. И кроме этого, скажи ему, что мы можем предоставить ему кредит под самый низкий процент. Только ты сам должен сообразить, когда и как сказать ему об этом. Я не смогу всё заранее предусмотреть. Сам выбирай момент доверия.

— Да нет, — махнул рукой Коля, — с Константин Михайловичем мне всё понятно. Я вполне согласен с тобой, что наше дело вполне созрело для окончательного решения. Завтра я буду стараться поговорить с ним. Только я тебя спрашиваю совсем не об этом. Меня интересует, когда мы начнём освобождение «дель джезу»?

— Ага, понял, — кивнул головой Игорь. — Со скрипкой надо будет подождать, когда я вернусь. Как приеду, так сразу и начнём операцию с особняком Старика.

— А давай мы это дело провернём без тебя, — предложил Коля. — Ведь всё уже готово. Тогда, если что-то пойдёт не так, то тебя тут не было, ты ни в чём не замешан. Тебя не было в это время в Новопольске. Ты вне подозрений.

— Спасибо тебе за заботу о моей репутации, — улыбнулся Игорь и пристально посмотрел на Колю, — но я не хочу вдруг оказаться в стороне от этого дела.

— Нет, ты меня, наверное, не совсем правильно понял, — несколько смутился Коля. — Я не хотел сказать, что ты останешься в стороне. Я просто хочу сказать, что у тебя будет крепкое алиби. И если что-то пойдёт не так …

— Но именно об этом случае я тебе и толкую, — строго произнёс Игорь. — Мне не нужна стерильная чистота моих рук. Я не боюсь испачкать свои ручки. Я прекрасно помню слова железного Феликса. Но я совсем из другого стада. Я — нормальный человек, не бизнесмен и не политик. Я — грешный человек. И я не боюсь этого. Даже немного и наоборот. Я помню слова Господа. Я помню, что Он пришёл спасти не праведных, а грешных. Я хочу быть среди тех, к кому Он приходит. Я помню, что Он сказал по этому поводу. Больше любит тот, кому прощается много. Я не хочу оказаться среди тех, кто собирается кричать: «За что?» Я хочу быть среди тех, кто будет плакать: «Прости!» Мне не нужна чистота только моих рук. Я — человек, я — грешный человек. Я собираюсь сделать хорошее дело. И если во время его исполнения я немного сделаю что-то не так, то ничего страшного я в этом не вижу. Ну, почистит меня Господь немножко щёлоком, ну, даст пару раз по жопе, да ладно, не впервой, потерплю, переживу, лишь бы Он не выгнал меня из своего стада. Так мне и надо. Я же хочу научиться стать богом. А научиться такому сложному и большому делу без ошибок у меня не получится. Я же знаю себя. Может у кого-то и получится, а у меня нет. Я же очень хорошо знаю себя. Я же могу ошибиться на каждом шагу. Пусть. Лишь бы не смертельно. Без ошибок у меня никогда ничего не получалось. Вот и всё. И если я говорю, что операция по извлечению скрипки у воров будем проводить после моего возвращения со скрипкой твоего папы, то я это говорю не потому, что боюсь запачкаться. Хм, как можно говорить: «Боюсь запачкаться», когда имеешь дело с таким большим гамном? Как будто надеешься, что после этого будешь пахнуть ночной фиалкой. Да ладно, переживём. Я не боюсь ответственности. И не хочу сказать, что не собираюсь лишиться части лаврового венка со своей головы. Нет, если я говорю, что операция ещё не готова, то я считаю, что начинать операцию ещё рано. И всё. И больше ничего. И не надо со мной играться в эти дипломатические слюнявчики.

— Почему же не готова? — удивился Коля. — Ты же сам говорил, что уже всё хорошо отлажено, что уже можно начинать операцию. Я не понимаю: что ещё надо готовить и отлаживать?

— Ну, если говорить только об извлечении скрипки у воров, то — да, ты прав, — согласился Игорь. — Но я хочу добиться большего. Если уж так получилось, что нам самым серьёзным образом пришлось заняться этими хреновыми Аспидовскими, то я хочу воспользоваться создавшейся ситуацией и выковырнуть эту заразу с корнем из Новополска.

— Каким образом? — удивился Коля.

— Нет, ребята, подождите, — вдруг вмешался Алёша. — Я смотрю, вы оба какие-то слишком горячие. Вас всё время тянет в какие-то страшные приключения. Ну, понятное дело, у вас детей ещё нет. А у меня уже есть. Я не собираюсь каждый день дрожать за мою деточку: украли её или ещё нет? Я не хочу так жить. Это не жизнь. Давайте разберёмся, чтобы потом не рвать на своей голове волосы. Они нам ещё пригодятся. Вот, кстати, вопрос для размышления: для чего мужику волосы? Почему у мужика волосы растут, а у женщины не растут?

— Я думал об этом, — обрадовался Коля, — и мне кажется, что я нашёл прекрасный ответ.

— Подожди, Коля, не сбивайся в сторону, а то мы таким образом сегодня разговор не закончим, — остановил его Игорь. — Дай Алёше закончить выкладывать нам свои сомнения.

— Да, так вот, я продолжаю, — улыбнулся Алёша. — Игорь, ты, вот, употребляешь такие сильные слова: «зараза», «выковырнуть». А ты уверен, что не ошибаешься? У тебя точно есть доказательства, что именно Старик является распространителем заразы в Новопольске? А то, ведь, размахиваться широко мы все умеем. Но как бы потом не пришлось каяться. Ты сам частенько говоришь, что действовать надо тише и лучшее. Не спешишь ли ты сам?

— Так именно в этом и весь вопрос,— заволновался Игорь. — Я же и говорю, что надо во всём этом разобраться.

— В чём? — спросил Алёша.

— Понял, — потёр руки Игорь. — Сейчас я постараюсь тебя убедить, что дела в нашем городе идут из рук вон плохо. Даже больше скажу: всё хуже и хуже. Но прежде чем раскрывать эту страшную картину, постараюсь довести до вашего сведения, что я понимаю опасность, которая нам всем грозит, поэтому делаю всё для обеспечения нашей безопасности. Понимаешь, если мы вот так просто пойдём и заберём у Аспидовских «дель джезу», то неизбежно вызовем их ответный огонь на себя. Зачем? Можно создать дымовую завесу, под прикрытием которой пропажу «дель джезу» в доме у Аспидовских никто и не заметит. А если и заметит, то виновника будут искать совсем не в нашей стороне. Старик о нас так и не узнает. Он будет думать, что во всём виноват его главный враг. Это в том случае, если он вообще будет способен думать.

— Ничего не понял, — покрутил головой Алёша.

— Правильно, — засмеялся Игорь, — как ты мог что-нибудь понять, если я тебе ещё ничего не сказал? Слушай. У нас в Новопльске уже работают агенты Интерпола. Сначала их внимание привлёк тот факт, что Новопольск стал широкой дорогой для наркоты. В нас вытравливают разум с помощью наркотиков. Потом их внимание привлекло то, что через наш порт идёт контрабандная торговля оружием. Потом ко всему этому ещё приплюсовалась торговля людьми. Конечно, сейчас людей на Земле так много, что с рабами никаких проблем нет. Люди исчезают, но это уже никого почти и не трогает. Но я не хочу, чтобы мой родной город был запачкан в этой мерзости.

— Да, это очень опасно, — согласился Алёша. — И что известно?

— А не очень много, — вздохнул Игорь. — Но достаточно для того, чтобы насторожиться и забеспокоиться. Интерполовцы предполагают, что именно в окрестностях Новопольска, а точнее, в одной из бухт обосновались контрабандисты. Похоже на то, что левый товар ходом течёт через эту дыру. Это наносит немалый урон многим компаниям. Поэтому они и взялись так серьёзно за нас. Если исходить из одного из их рассказов, то речь идёт о том, что, как минимум, один раз к нам прибывала подводная лодка неустановленной принадлежности.

— Ну, это ты уж слишком загнул, — не поверил Алёша. — Не может такого быть, чтобы подводная лодка прошла мимо пограничников незамеченной. Слишком невероятно.

— Не слишком, — не согласился с ним Игорь. — Я тоже так думал, пока не узнал от наших рыбаков, что они как-то раз после пьянки проснулись очень рано, только светать стало. Ещё туман над водой стелется. А из покрывала тумана на берегу вверх торчат шпили минаретов. И поняли ребята, что они проснулись в Турции. Быстренько дизель запустили и тихим, тихим ходом вышли из порта, а потом вернулись домой. И никаких проблем. И никто об этом не узнал. А интерполовцы, не зная о той истории с рыбаками, о которой я тебе только что рассказал, говорят, что если подлодка воспользуется прикрытием старого рыболовецкого сейнера с очень сильно шумящей двигательной установкой, то никто её не сможет обнаружить. Под прикрытием старой калоши и стратегическая подлодка с ядерными боевыми ракетами пройдёт. Представь, старенький сейнер по ошибке оказывается в районе Босфора, там он берёт под своё днище тихую подлодку и с грохочущим дизелем возвращается домой. И никто из рядовых членов экипажа об этом знать не будет. Один капитан знает, когда ему надо прекратить лов и выйти в заданный район. Осталось только обменяться сигналами и потихоньку вернуться в свой порт.

— А что? Очень даже может быть. Рыболовецкий сейнер вполне подойдёт в качестве прикрытия, — произнёс Алёша, поверив в правдоподобность такого варианта. — Значит, это должна быть бухта, в которой базируются рыбаки.

— И подходы к ней, и сама она должна быть глубоководной, — стал помогать ему Игорь. — И надо помнить, что рыбаки идут сначала к рыбозаводу, чтобы сдать улов, а потом уже к месту своей стоянки.

— И всё это должно быть не очень далеко от Новопольска, — продолжал рассуждать Алёша. — Так это получается, что это Фёдоровская бухта.

— И я тоже о ней подумал, — согласился Игорь.

— Ну, тогда можно предположить такой расклад, — задумчиво произнёс Алёша. — Где-то в Новопольске стоит контейнер на трейлере. Полностью загруженный, он ждёт своего часа. Причём, это не на контейнерной станции, где в него запросто могут заглянуть железнодорожные грабители. В назначенный час, конечно же глубокой ночью, он делает очень быстрый короткий рывок в Фёдоровскую бухту. Оперативно выгрузили один товар, приняли другой, и трейлер опять в Новопольске, спрятался в свою норку. И всё. Операция закончена. И не надо держать в Новопольске дорогой, многократное число раз перекупленный и ненадёжный штат таможенников. Да, Фёдоровская бухта очень подходит для таких дел. Там большие глубины у самого берега. Со всех сторон окружена крутыми скалами. Вход в бухту очень узкий. Никакие шторма не помешают погрузочно-разгрузочным работам. Осталось только найти укромное местечко, где подлодка может всплыть, не мозоля посторонним людям глаза.

— Кладбище старых кораблей, — подсказал Игорь. — Я там уже побывал. Там может кто угодно спрятаться, особенно если заранее приготовить несколько больших кусков старого, ржавого железа для маскировки ходовой рубки подлодки. И ещё одно учти: в Фёдоровскую бухт ведёт только одна дорога. Узкая, с крутыми поворотами. С одной стороны обрыв, а с другой — крутая стена. Вокруг только скалы и ущелья. Там же почти никто не бывает. Необитаемое место.

— Точно, — согласился Алёша. — Если на этой дороге поставить пост со своими людьми, то ни один посторонний человек не может проникнуть в Фёдоровку. Никто не помешает. А если выжить из Фёдоровки всех посторонних и заселить её только своими, то делай там всё, что захочешь. А? Своя, личная деревня!

— Да, похоже, что всё именно так и есть, — согласился с ним Игорь. — А вот тебе ещё добавка к твоему размышлению. Это уже совсем последние, совсем свежие события. Пришёл к нам в порт один сухогруз. Не большой, на две с половиной тысячи. Типа река-море. Пришёл с зерном из Поволжья. Через Волго-Донской канал. Разгружали зерно, разгружали и вдруг в трюме под зерном, прикрытый брезентом стоит контейнер. Это значит, какой-то ответственный человек прошляпил нужный момент, не приостановил процесс выгрузки. Не успел подогнать трейлер. Ну, а утром контейнера уже нет. И что самое интересное, никто его не ищет, никто им не интересуется. Как будто ничего особенного в этом и нет.

— Откуда пришел? Кто отправитель? Кто получатель? Куда ушел? Не проследили? — спросил Алёша.

— Так, ведь, понимаешь, это я сейчас говорю с тобой так умно и целенаправленно, — пожал плечами Игорь. — А тогда всё происходило на уровне случайного стечения обстоятельств. Эта история наружу выплыла уже потом, когда от теплохода и след растворился. Грузчики по пьяни рассказывали как забавную историю. Кэп в это время был в конторе. Надеялся на своего старпома. Старпом надеялся на второго штурмана. Второй бегал выяснять, почему вагоны под разгрузку не подают? Кэп вернулся на борт и увидел открытым тот трюм, который должны были разгружать последним, то есть ночью. Ну, трюм тут же закрыли. А в конце пересмены кэп этой смене поставил хороший магар с закусью. Всё и заглохло. Ну, а потом пришла новая смена, которая ничего не знала о контейнере. Ночью пришел трейлер. Кран на него кинул контейнер. И всё. Никаких следов. Никто ничего не знает. Ни что было в контейнере, ни чей был контейнер?

— И всё? — огорчился Алёша. — Исчез бесследно?

— Почти, — усмехнулся Игорь. — Если бы не добросовестность и сообразительность наших ребят, которые как раз в это время начали наблюдать за особняком Аспидовских, то этот контейнер бы растворился как капля в море.

— Дом Аспидоского? — изумился Алёша. — Да не может этого быть.

— Почему?

— Да я не могу поверить, что Старик мог так опростоволоситься, чтобы опаснейший контейнер выставить посреди своего двора, — недоуменно пожал плечами Алёша. — Я же уже знаю, как выглядит двор у Аспидовских. Тяжелейший трейлер въезжает в художественно откованные ворота особняка и стоит с грубым громадным контейнером у прекрасного фонтана? Нет, не могу поверить в это. Это, просто, невозможно. Он же не глуп.

— Молодец, — усмехнулся Игорь. — Ничего даже похожего на это не было. Ни один тяжёлый грузовик не посмеет испортить своим грубым видом прекрасный дизайн парадного подъезда особняка Аспидовских. Нет, всё было сделано гораздо хитрее, тоньше и пострашней.

— Задворки особняка? — предположил Алёша. — Так нет же, там нет ворот. Точнее, ворота есть для мусоровозки и прочей строительной техники. Но всё равно, груз в контейнере должен быть опасным. Зачем Старику выставляться с таким компроматом? Да и, насколько я помню, хозяйственный задний дворик у них не такой просторный, чтобы там можно было развернуться трейлеру с контейнером. А ведь надо ещё разгружаться и нагружаться. Маловероятно.

— Так, потерпи немножечко, сейчас я всё тебе растолкую: и всё, что знаю, и всё, о чём догадываюсь. Слушай всё по порядку. Интерполовцы пришли к выводу, что в Новопольске работает крупный центр, можно сказать, завод. Понимаешь, наркотики к ним поступают расфасованными, в виде легальных лекарств. Понимаешь, они берут распространителя, а у него на руках легальное лекарство. Его и судить не за что. Ошибся человек. Он не знал, что это совсем не то лекарство. Ошибочка произошла. Очень трудно стало бороться. И потом, интерполовцы вычислили, что оружие, контрабандный товар и рабы идут к ним из одного центра. И этот центр находится в Новопольске. Вот его-то они и ищут.

— Ого! — удивился Алёша. — Так тут не просто лаборатория на подгаражном уровне. Тут, похоже, цехом пахнет.

— Да, — вздохнул Игорь. — Мало того. В Амстердаме одна молоденькая проституточка рассказала им, что она потеряла контроль над собой в Ростове, на молодёжной вечеринке. Пришла в себя, когда её и несколько таких как она везли в автофургоне по улицам Новопольска. Она сама родом отсюда. Быстро узнала родные улицы. Потом машина въехала в какой-то гараж, начала опускаться по дороге вниз. Ты чуешь, о чём я тебе рассказываю? Прямо в гараже дорого уходит вниз, под землю. Потом машина остановилась. Их выгрузили. Тёмными коридорами повели куда-то. Оказались они в комнате, где были ещё такие же как они. Там были и дети.

— Торговля живым товаром?

— Она говорила, что они там прожили довольно долго. Но в сутках она не смогла сказать. День и ночь для неё были одинаково страшными. Потом им завязали глаза, загружали, выгружали. И в конце концов она почувствовала, что они на корабле. Засунули их в трюм какой-то без иллюминаторов. Потом долгий переход. качки почти не было.

— А может весь этот её рассказ, просто, плод воображения, отравленного наркотой? — предположил Алёша.

— Предположим, — не стал спорить с ним Игорь. — Только осмелюсь заметить, что это самый лучший из вариантов. А не желаешь ли теперь послушать мой рассказ о гараже и контейнере?

— Я весь внимание, — сказал Алёша. — Только мне кажется, что то дело, которое ты задумал, очень уж крутое и опасное.

— Да, ты прав, дело очень опасное, — согласился Игорь. — И я сейчас стараюсь сделать так, чтобы для нас была максимальная польза, но в то же время никому из нас не засветиться. С обратной стороны к обширнейшему землевладению Аспидовских примыкает основательно запущенный домик одинокого пенсионера. Домик стоит особнячком, соседей нет. Дальше идёт пустырь. Сам пенсионер для нас не представляет никакого интереса. Работал он когда-то дальнобойщиком. Потом его на дороге ограбили. Его полуразбитый трейлер стоит на улице около ворот. Но сейчас у пенсионера есть большой гараж, в котором спокойно может поместиться трейлер с контейнером. Вот такая вот странность. Этот пенсионер сейчас совершенно одинок. Его заедает тоска, которую он топит в бутылке. В общем, спивается человек. Этого пенсионера взялся досматривать один вполне ещё молодой человек, который уже стал фактически владельцем его дома. Обеспечивает старику хороший уход, нормальную кормёжку, стирку по мере необходимости, выпивку в избытке. В общем, у пенсионера никаких проблем. Только одна особенность, старик быстро превращается в ничего не соображающее животное. Его уже нисколько не интересует, что происходит на территории его землевладения. А изменения произошли. Они касались главным образом гаража. Одна особенность — этот молодой человек тоже занимается частным извозом. Он восстановил трейлер пенсионера и теперь иногда загоняет его в гараж. На ночь, в основном. Сам гараж уже оборудован автоматическими воротами. Весь корпус гаража не только хорошо укреплён, но и значительно удлинён. И крыша поднята. Так вот, в тот день, когда из трюма теплохода исчез таинственный контейнер, в гараж пенсионера въехали самосвал с песком, грузовик с цементом, один трейлер с контейнером и плюс ко всему микроавтобус. Вот такая странная картина была зафиксирована.

— И всё в один гараж? — удивился Алёша. — Так что получается? Подземный бункер? Как это вам удалось засечь?

— Да мы специально не вели наблюдения за домом пенсионера, — пожал плечами Игорь. — Он попал в камеру почти случайно. Это ребята вдруг обратили внимание на то, что гараж пенсионера ведёт себя как женские колготки.

— И что ты собираешься теперь делать? — начал рассуждать Алёша. — Старик может сказать, что это не его работа, что это всё прииски его врагов. Он и не знал, что его сосед такой нехороший человек.

— А я хочу не просто обнародовать наличие подземного бункера на территории особняка Старика, — ответил Игорь. — Конечно же Старик попытается полностью отгородиться от причастности к этому странному сооружению. И далеко не каждый судья возьмётся объективно вести это дело. Поэтому я хочу проникнуть в бункер со стороны особняка Аспидовских, доказать, что этим проходом пользовались регулярно, так сказать, рабочим порядком.

— А как быть с гостями из-за границы? — спросил Алёша. — Ведь их тоже надо взять с поличными, чтобы они тоже не отвертелись от ответственности.

— Да, конечно, — согласился Игорь. — Сейчас они ждут прихода транспорта. Решили брать их во время разгрузочно-погрузочной операции.

— Резонно, — кивнул Алёша, — но чтобы попасть в подземный бункер, надо бы иметь его схему.

— Сейчас идёт работа по двум направлениям, — начал пояснять детали Игорь. — Сначала я занялся поиском тех людей, которые работали при строительстве дома Аспидовских. Странная картина вырисовалась. Я нашёл каменщиков, которые клали стены, штукатуров, плотников, маляров, кровельщиков. Они очень не хотели говорить на эту тему. Но кое-что я всё-таки смог узнать. Пробрался через страх, живущий в них. А вот с теми, кто работал по возведению фундамента мне встретиться так и не удалось. Их Старик всё время менял. Они уезжали в другие места, а потом с ними происходили странные происшествия с трагическим исходом. Но одному человеку удалось выжить. Он купил машину и гнал её к своему новому месту жительства. Это дело для него оказалось тяжёлым, начал засыпать за баранкой, и он нанял прямо в одной деревне парня, который сел за руль. И тут их на повороте подрезала машина, и они перевернулись, покатились и загорелись. Мастер, который делал фундамент Аспидовскому, спал в это время на заднем сидении. При ударе дверь открылась и он вылетел из машины. А машина свалилась с кручи и загорелась. Потом приехали гаишники, составили акт на предмет сгоревшего трупа за рулём. Приняли решение, что он заснул. А мастер оклёмался, отлежался и потихонечку скрылся с места аварии. Он понял, что если хочет остаться в живых, то должен считаться сгоревшим. Купил себе другие документы, уехал подальше. Сначала не хотел ничего говорить, но когда я убедил его, что его имя никоим образом не будет фигурировать ни на следствии, ни на суде, решил помочь мне. Уж слишком сильно он ненавидел Старика. Вот он и помог мне кое-что уяснить в конструкции этого подземного бункера. Это первый путь. А сейчас я работаю над Крепышом. Мне надо суметь заставить его расколоться.

— О, это, как я понимаю, задача не из лёгких, — покачал головой Алёша.

— Ну, ничего, никуда он от нас не денется, — усмехнулся Игорь. — Он же парень разумный. И когда я сумею доказать ему, что счастливые дни Старика сочтены, то, спасая себя и свою семью, расскажет мне всё. И я опять дам ему полную гарантию, что его имя не всплывёт ни на следствии, ни на суде. Точнее так, его имя будем фигурировать в числе пассивных работников Старика, которые не знали о его преступной деятельности и не запачкали свои руки кровью. Дело в том, что полностью отмазать его от следствия и суда, было бы подозрительно. Пойдёт по делу как рядовая, пассивная, малозначительная рабочая лошадка. У суда в этом деле будет столько активных действующих лиц, что его отпустят до суда с подпиской о невыезде, а на суде если и дадут что, то условно. А если он не пойдёт со мной на сотрудничество, то я на него прицеплю две скрипки. А за «дель джезу» мало не дадут. Для начала я сниму шелуху с Мушкетёра. Крепыш будет во время моего разговора с Мушкетёром в соседней комнате. Мушкетёр даже не будет подозревать, что Крепыш тоже у меня на крючке. Я уверен, что Крепыш захочет покинуть тонущий корабль преступников и передаст мне схему подземного бункера. Главное, убедить его, что об этом никто никогда не узнает.

— И что тебя больше всего интересует в бункере Старика? — спросил Алёша.

— Архив Старика.

— Ну, это будет, наверное, хороший сейф, — предположил Алёша. — У тебя есть хороший медвежатник?

— Есть такой, — довольно улыбнулся Игорь. — На заводе у Бори работает мастер, который справится с этой работой. Только желательно бы узнать хоть примерно, какой системы сейф? Хотя бы по внешнему виду. Мы сейчас пробуем раскопать информацию о том, где и у кого Старик мог приобрести его. Может, Крепыш нам поможет.

— Так, так, — задумчиво произнёс Алёша, — ну, а как те машины, которые въезжали в гараж пенсионера, выехали? С выяснением личностей водителей и круга их возможных соучастников работа ведётся?

— Конечно, вскоре из гаража выехали все машины, кроме трейлера, — подтвердил Игорь, — Да, вот только трейлер мы упустили. Не выехал он.

— Да как же так? — не смог скрыть своего удивления Алёша. — Это же очень важное звено.

— Да, конечно, — согласился, слегка поморщившись, Игорь, — но понимаешь, мы тогда даже и не подозревали о самом существовании бункера под домом Аспидовского. Просто, решили присмотреться повнимательней к их особняку. А за домом пенсионера и вовсе не собирались наблюдать. И тут наши камеры фиксируют такое микрочудо. Тут я понял, что мы, наконец-то, наткнулись на то, за чем так долго гонялись. Ну, пока организовывали более серьёзное наблюдение, прошло несколько дней. И вдруг выезжает этот самый трейлер с контейнером. Ну, ребята, конечно, за ним. Но на круге, где одна ветка уходит на Фёдоровку, гаишники стопорят наших ребят и начинают придираться. А трайлер уходит на Фёдоровку без всякой проверки. И тут я начал догадываться, что Федоровка и её закрытая бухта играет в их оркестре очень важную партию. И я соединил то, что знал о наших рыбачках, с тем, что привезли интерполовцы, и получилась у меня та самая картина, которую я только что тебе нарисовал. Теперь я надеюсь, что ты поможешь мне отыскать слабые стороны моего построения и выбрать более короткий и эффективный путь решения проблемы.

— Польщён, — улыбнулся Алёша, — буду стараться. Надо думать.

— А сейчас что ты мне скажешь? — Игорь с интересом смотрел на Алёшу. — Есть какие-нибудь вопросы?

— Меня вот что сейчас интересует, — задумчиво произнёс тот. — Если там сейчас идёт строительство, то кто же там работает? Нельзя ли отыскать этих людей, чтобы побеседовать с ними?

— Ага, очень хороший вопрос, — вздохнул Игорь. — Я долго над ним своими мозгами копошился. До тех пор, пока не побывал как-то на вокзале. И тут мне бросилось в глаза одно странное изменение. Раньше там постоянно крутились всякие странные личности, которые совсем не хотели трудиться, но чуть ли не гордились своей свободой. А теперь их нет. Куда же они подевались?

— Ты хочешь сказать, что вокзалы очистились от этих странных типов? — не поверил Алёша.

— Ну, не совсем так, чтобы совсем, но весьма значительно, — кивнул Игорь. — По нашим данным, на вокзале есть некоторая более или менее постоянная прослойка, так сказать, вокзальный бомонд, некая своеобразная элита, которая находит новеньких конкурентов и выдаёт их заинтересованным органам.

— Каким это органам? — не понял Алёша.

— Да хотя бы той же самой милиции, которая продаёт новый контингент в рабство. Это многим приносит пользу. Привокзальной элите — статус некоторой неприкосновенности от милиции. Самой милиции выгодно, потому что исчезает человеческий мусор с подведомственной территории, да и некоторые поступления на карманные расходы. Про выгоду, которую имеют покупатели дармовой рабочей силы, и говорить излишне. Пассажирам выгодно, потому что не мелькает перед глазами этот странный человеческий мусор, который так же как и они, носит то же почётное звание: «хомо сапиенс». И если это выгодно всем, то почему этого не сделать? Для оставшихся воздух будет чище.

— Логично, — вздохнул Алёша. — А жаждущие свободы перестают изнывать от безделья и скуки, а заодно получают полное избавление от забот о куске хлеба и месте для ночлега.

— Вот именно, — тоже вздохнул Игорь. — Такая рационалистическая утилизация отходов, что аж тошно становится жить на свете. Мне кажется, что это уже у нас было. Только вспоминать почему-то совсем не хочется.

— И как же ты собираешься колоть этот орешек? — спросил Алёша.

— Трудное это дело, — грустно продолжил Игорь. — Интерполовцы не доверяют нашим органам, так сказать, правопорядка. А я — так уж тем более. Как только мы попытаемся получить ордер на обыск в доме Аспидовских, так Старик тут же об этом будет оповещён. В этом нет никакого сомнения. И он постарается быстренько замести все следы, а вместо себя подставить кого-нибудь другого. И много человек погибнет, чтобы тайна Старика не всплыла на поверхность. Нет, тут надо придумать очень хитрый ход. Чтобы Старик и не догадался, кто его раздел догола.

— И что ты придумал? — спросил Алёша.

— Да я уже как-то говорил об этом, — продолжил Игорь. — Надо на Аспидовских натравить Пашку Хандру из имам шайтановского района.

— И ты надеешься, что Пашка пойдёт на это дело? — с сомнением покачал головой Алёша. — Дело рискованное. Даже очень опасное. Решится ли он на него?

— Так уже решился, — махнул рукой Игорь. — Он хочет взять скрипку, из-за которой Оксана согласилась стать женой Лёньки Аспидовского. Мы ему уже подробненько расписали, где лежит скрипка.

— А я абсолютно против того, чтобы скрипка моего папы участвовала в этой нехорошей игре, — вдруг подал голос, молчавший до сих пор Коля. — Давайте, лучше придумаем что-нибудь другое.

— Коля, не надо так волноваться, — успокоил его Игорь. — Я тоже не собираюсь ни дарить воришкам скрипку твоего папы, ни рисковать ею. Я согласен с тобой — слишком много чести для этих свиней. Вместо скрипки твоего папы мы им подсунем обыкновенную ширпотребовскую скрипку. Пусть они потом разбираются с ней сколько им влезет. Если интерполовцы успешно провернут свою операция, то в нашем городе станет так шумно и горячо, что никому из них в голову не придёт сравнивать скрипки. Пашка, ведь, хочет не просто взять скрипку, чтобы перехватить Олесю у Лёньки Аспидовского, но и перехватить у Старика весь его бизнес. Он хочет доказать закордонным партнёрам, что Старик уже не может обеспечить надёжность каналов контрабанды. Ему не терпится побыстрее стать во главе этого бизнеса.

— Так интерполовцы точно не знают, что «дель джезу» лежит в особняке Аспидовских? — спросил Коля.

— Об этом знают только самые заинтересованные лица, — ещё раз успокоил Колю Игорь. — Даже наши ребята не знают об этом. Зачем им это знать? Здоровье не испортится, спать будут спокойней. Если Старику даже чуть донесут, что кто-то по пьяни лопочет, что какая-то очень дорогая скрипка находится в его доме, то и тому, кто это лопочет, и тому, кто доложил об этом, одна дорожка — в гости к царю морскому.

— А Пашка Хандра знает про интерполовцев? — спросил Алёша.

— Ну, вот ещё, — засмеялся Игорь. — Да что ты такое придумал? Зачем?

— А ты не боишься, что потеряешь доверие Пашки Хандры? — осторожно так полюбопытствовал Алёша.

— Ой, беда-то какая? — всплеснул руками Игорь. — А? Да как же я об этом-то и не подумал? Успокойся, Алёша. Да ты меня не в друзья ли к Пашке причислил? Или ты думаешь, что я ему лично в строго конфиденциальной обстановке всё рассказал? По дружески? С объятиями и поцелуями? Да Пашка, слава Богу, и не подозревает о моём существовании. Надеюсь, что я никогда и не увижу его. Нет, всё состряпано на уровне базарного радио. Ой, ребята, да всё это пустяки. У меня сейчас голова болит: как мне поговорить с Крепышом в спокойной обстановке так, чтобы Старик о нашем разговоре ни слухом, ни духом ничего не заподозрил.

— Ты хочешь сказать ему, что его Ростовское алиби — липа чистой воды? — спросил Коля.

— Ну, и это, конечно тоже, — согласился Игорь. — Я ему и кино хочу показать, как они в консерватории сейф вытаскивают через окно. И вообще, надо его убедить в окончании эры Старика. Но мне говорить с ним надо так, чтобы он лица моего не мог рассмотреть. В машине мне с ним, что ли, встретиться? Шляпа, очки, усы, борода, нос накладной. Замаскироваться надо. Или попробовать для разговора с ним своего человека из другого города пригласить? Не знаю, пока. Хочется у Крепыша затронуть нормальные человеческие струнки.

— А они у него есть? — спросил Алёша.

— Должны быть, — убеждённо произнёс Игорь. — Я к нему уже давненько присматриваюсь. Он почти нормальный человек. Есть семья. Он любит жену и дочь. Сейчас он ищет надёжную, спокойную и безопасную работу.

— Ну, ты его так хорошо расписал, — с сомнением покачал головой Алёша, — что меня даже аж в удивление кинуло: а с чего это такой, как ты его расписываешь, мужик вдруг попал в такую дурную компанию?

— Да тут нет ничего такого уж и странного, — пожал плечами Игорь. — Дело всё в том, что он родился и вырос в «богудонии». А там все состоят членами клана. Только, вот, сейчас «хозяином» оказался такая пакость как Старик.

— А чем эта «богудония» занимается? — поинтересовался Коля.

— Этот район прилегает к рыбзаводу, — начал рассказывать Игорь. — Раньше это была окраина города. Люди испокон веков там были двух специальностей: рыбаки и контрабандисты. И когда кто-то освобождался из мест заключения, он поселялся там. Район всегда был очень весёлый. Ночью там появляться было рискованно, могли спокойно раздеть. Убивали редко, только по сильной пьяни или в драке. Жили они всегда не по законам, а по понятиям, и они знали, что если будет слишком много шума, то к ним зачастит полиция. Поэтому в «богудонии» жизнь всегда была весьма своеобразная. Простячки обслуживали клиентов на дому, в уютных, маленьких рыбацких хатках.

— Простячки: — засмеялся Коля. — Это что такое — простячки?

— Проститутки, — пояснил Игорь. — Сейчас времена, конечно, немного изменили обычаи. Сейчас простячки больше пасутся у пединститута и кулинарного техникума, а вместо вечеринок в рыбацких хатках пляшут постельный «рок» на мягких сидениях внедорожников. Ну, ладно, оставим их. Так вот, Крепыш стал членом банды не столько по убеждению, сколько по традиции, по наследству, так сказать. Но теперь времена сильно изменились, и он увидел, что жить можно по другому, но как вырваться из этого круга, не знает. Вот я и хочу попробовать помочь ему.

— Ну что ж, — грустно вздохнул Алёша, — желание твоё хорошее. Только уж очень трудненькая работа тебе предстоит. Попробуй, может что и получится.

— Если Бог поможет, получится, — тихо пробормотал Игорь.

— Конечно, — согласился Алёша, — только не забывай, что у Бога сейчас таких тараканов около шести миллиардов. Я даже представить себе не могу, как с ними можно справиться? И каждый из них — козёл. И каждому из них — вынь да положь. А не дашь, так сразу стараются плюнуть, да не просто плюнуть, а прямо в глаза, да так, чтобы кровь обязательно побежала. И обязательно гвоздями приколотить. И чтоб спина до крови была исполосована. И нос обязательно кулаком перебить. И копьём под рёбра. А женщины сейчас смотрят на Владимирскую икону и удивляются: «вот Она какая-то странная: к Ней Дитя ластится, а у Неё в глазах — печаль какая-то, грусть и отчуждение. Чуть ли не сердитость». И когда ты пытаешься им сказать, что Она уже ЗНАЕТ, что люди сделают с Её Деточкой, то они фыркают: « Так это всё когда было? Сколько же можно об этом вспоминать?» Конечно, современной женщине не понять этого. Современной женщине подай оргазм обязательно, да чтобы был, опять же, обязательно сильный, да чтобы многократно. Да что там многократно? Чтобы вообще никогда не кончался. А детей? Да пусть другая рожает. А им подай немедленно дворец с золотыми унитазами, лэндровер с обшивкой из крокодильей кожи, и чтобы шкура снежного барса под ногами валялась. А у самой рот как у квакушки, дырка раздолбанная бригадой голубых беретов, а в глазах — тоска смертная. А на языке ничего кроме — хочу, дай. И таких шесть миллиардов! Господи! Как Ты с ними управляешься? Нет, Игоречек, ты меня и под пистолетом не заставишь спасать членов воровской банды. Я — не Бог. Мне хотя бы своих не погубить. Я не могу выносить, когда моя Оксаночка плачет. А когда у моей дитюшечки зубки режутся, я места себе не нахожу. А бегать за ворами — не хочу!

— Но так нельзя! — возмутился Игорь. — Разве можно так относиться к жизни? С заразой надо обязательно бороться! Иначе она отравит всё вокруг. И ты не сможешь жить нормально. И детям твоим будет плохо. Со злом бороться надо обязательно. И даже этого мало. Ведь жизнь не статична. Она же находится в состоянии динамичного равновесия. Вот, я опять для примера возьму операционную в больнице. Или нано технологию. Мало очистить воздух и всё окружающее от нечистоты. Надо обязательно помнить о том, как плохо вели себя врачи и доктора при так называемой родовой горячке. Надо помнить, что тот человек, который обвинил врачей в том, что именно они вызывают эту горячку, сошёл с ума и умер. Они, врачи, своим презрением свели его с ума и убили своим смехом. А потом, когда убедились, что треть рожениц погибает именно по их вине, стали делать то, что он рекомендовал им. Они молчаливо признали правоту того, кого свели с ума и убили. Разве с Господом произошло не то же самое? Разве сейчас врачи стали умнее и лучше? Да, они любят говорить, что старые порядки устарели, что сейчас всё стало лучше. Опять та же самая ошибка. Нельзя в цехе всё очистить и успокоиться. Надо цех наполнять оборудованием, надо вносить новые комплектующие, пополнять сырьё. Надо постоянно поддерживать процесс творчества, иначе — застой и гибель. В операционной всё гораздо сложнее, но принцип тот же. Мало дезинфицировать всё вокруг, в том числе и руки, инструмент и обувь. Нет, этого мало. Надо, чтобы ткань, над которой работает хирург, не только была полностью очищена, но и получила то, что ей необходимо для жизненного роста. Нельзя убивать всё вокруг. Надо поддерживать жизнь. Надо заполнять себя тем, что развивает жизнь. Пойми меня. Надо всю свою жизнь заполнять добром. Заполнить так, чтобы для зла и малого местечка не осталось. Ведь именно об этом нам говорил Господь. Вспомни. Вот из человека изгнали злого духа. Злой бегал, бегал, искал, к кому бы войти, но, предположим, не нашёл. Пришёл к тому, откуда его выгнали, смотрит, а там чистенько так, аккуратненько, но — пусто. И нет того, кто его выгнал. И злой, обрадовавшись, опять вошёл туда, откуда его выгнали, и даже кричит своим: «Ребятки, идите скорее сюда, здесь хорошо!» И как тогда будет тому человеку? Хорошо? Нет, Лёша, мало продезинфицировать. Надо заполнить свою жизнь святым так сильно, чтобы злу места не хватило. Я знал одного человека, который на водосвятие приходил с маленьким пузырьком. Он говорил: «Маленькая капля освящает море!» А я прихожу всегда с большой бутылкой. Чтобы каждый день освящать себя всего. И не только себя, но всех тех, кого я люблю. Надо чтобы всё вокруг человека было не только чисто, но и заполнено счастьем. Чтобы для несчастья ни капельки свободного местечка не осталось.

— А знаю таких людей, — вмешался Коля, — которые но водосвятие приходят с бидонами. Но я не сказал бы, что они сильно верующие, потому что приходят в церковь только по большим праздникам, и на литургии не присутствуют.

— А, — махнул рукой Игорь, — я тоже таких целую кучу знаю. Но это же воровство. Но я же святую воду не даром беру. Я покупаю её.

— За деньги? — удивился Коля.

— Ой, ну с тобой сегодня, просто, невозможно говорить,— чуть ли не рассердился Игорь. — Ну, при чём тут деньги? Разве можно покупать любовь за деньги? Я терпеть не могу, когда ходят с ящиком для пожертвований и чуть ли не требуют пожертвования. Господь сказал, что этим церковь отделяет прихожанина от Отца. Нет, стой, прекрати, мы так опять уйдём в сторону. Дай мне с Лёшкой закончить. Лёш, нельзя не бороться со злом. Заразу надо истреблять!

— Тихо! Тихо! И что ты на меня так сильно накинулся? Да разве я против этого? — в свою очередь возмутился Алёша. — Тебе хорошо: у тебя нет своей семьи и детей. Ты сейчас как молодой жеребчик на заливном лугу. Свободный и счастливый как ветер: поднял хвост трубой и скачу куда хочу. Я тебе иногда даже немного завидую. Мои такие времена уже закончились. Но подожди, придёт и твой час. И ты скоро сам всунешь свою шею в ярмо, из которого не только не захочешь сам выйти, но глотку будешь готов перегрызть тому, кто вознамерится лишить тебя этого ярма. Это же бесценное, самое большое на свете счастье — давать жизнь и счастье тому, кого ты любишь. Ну что ты на меня так взъярился? Ну разве я отказываюсь тебе помогать в борьбе с Аспидовскими? Зачем ты на меня так? Ты для меня — мой мозговой центр. Я же тоже прекрасно понимаю, что пространство вокруг меня и моей семьи надо обязательно не просто очищать, но и оздоравливать. Я же не враг себе и моей семье. Я же понимаю, что моим детям, когда они вырастут, придётся жить в этом мире. У меня нет больших денег, чтобы учить их в закрытом колледже, чтобы дать им работу в закрытом для посторонних офисе. Да даже при выполнении всех этих дурацких и глупых условий всё равно нет никаких гарантий, что несчастье не тронет моих деточек. Так что я полностью согласен с тобой, что с Аспидовскими надо бороться. Но ты попробуй понять меня. Я полностью доверяю тебе. У тебя есть опыт борьбы с этой гадостью. Ты их изучил хорошо, поэтому можешь предугадать логику их поведения. А у меня хорошо получается работать на земле. Не хочу я разбираться в их тёмных делишках. У меня есть интересная работа и я с удовольствием занимаюсь ею. У меня неплохо получается, я отдыхаю душой на своей работе. Ну что ты от меня хочешь? Чтобы я ходил за тобой и канючил: что мне делать, чтобы оторвать голову Старику и его сыночкам? Ты — мой мозговой центр, а я по мере моих скромных способностей и сил буду помогать тебе. А потом опять вернусь к своей работе. Я не понимаю, что здесь плохого? Чего ты на меня так окрысился?

— Ой, так это же совсем другое дело, — расцвёл в улыбке Игорь. — А я уже испугался, что ты хочешь бросить меня одного на съедение этим волкам. Полностью признаю свою ошибку.

— Вот то-то же, — нарочито строго произнёс Алёша и повернулся к Николаю. — Ну их, этих воришек. Слушай, Коль, Маринка попросила узнать: не обиделся ли ты на неё за что-нибудь?

— Нет, — удивлённо пожал плечами Коля.

— Она говорит, что ты давно не был у них. Беспокоится, не обидела ли чем?

— Да нет же, — вздохнул Коля, — обида тут совершенно ни при чём. Совершенно никакой обиды. Я понимаю, что надо сходить, проведать. Но сам пойми, то тренировки по скалолазанию, то работа на базе отдыха, то поиграть на скрипочке охота, то ещё какие дела. Я чувствую себя полной свиньёй, но ничего поделать не могу.

— Слушай, ну прошу тебя, ну перестань ты себя ругать, — расстроился Алёша, — а то я сейчас тоже начну хрюкать. И нам с Игорем от стыда деваться некуда будет.

— Здрасте, пожалуйста, — удивился Коля. — А вы-то с Игорем тут при чём? Это я, а не вы, глаза не показываете ни Елене Александровне с Николаем Ивановичем, ни Маринке.

— Так разве с таким напряжённым режимом можно по гостям ходить? — тяжело вздохнув, пожал плечами Алёша. — Ты сейчас за нас всех отдуваешься. Ты сейчас делаешь такую сложную работу, которую никто кроме тебя не сможет сделать. Мы даже не имеем права ни вмешиваться в то, что происходит между тобой и Константин Михайловичем, ни даже советовать что-то. Я даже представить себе не могу, что надо делать, чтобы подойти к нему и сказать: «Возьми у нас деньги». И чтобы он при этом не сбежал от меня с испугу или не обругал меня последними словами. Он сейчас должен находиться в таком ужасном состоянии, что может шарахаться от каждого куста. Нет, сейчас с ним должен говорить только тот человек, которому он полностью доверяет. Это мы с Игорем живём в уюте и комфорте. Да ещё спрашиваем: почему не ходишь в гости по утрам? Совершенно пообнаглели. Ты же в самом пекле крутишься, а мы к тебе со своими претензиями лезем. Но вот, я хочу воспользоваться тем, что Игорь, наконец-то, освобождает тебя от тренировок, которые должны сделать из тебя профессионального домушника, и попросить помочь мне.

— Ну, давай, проси, — улыбнулся Коля. — Буду рад хоть чем-то помочь тебе.

— У нас в кооперативе одно дельце весьма выгодное наклюнулось, — начал объяснять Алёша. — Понимаешь, в соседнем районе нам весьма дёшево уступают маленький тракторочек «Владимировец». Ещё пока целый, но уже не в совсем рабочем состоянии, не на ходу, то есть. Вот мы и решили с ребятами не упустить такой прекрасный случай, поехать, довести до ходового состояния, а потом перегнать сюда. Надо это дело побыстрее провернуть, пока его кто-то другой не перехватил или на металлолом не растащили. Такой трактор для нас очень хорошая машина, нужная. Брать совсем новый мы, пока ещё, не можем себе позволить, уж слишком дороговато. Вот жирком немножко обзаведёмся, тогда обязательно купим. Надо срочно выезжать. Придётся там немного попотеть, а потом гнать своим ходом. А это конец не близкий. Несколько дней уйдёт. Оксана одна останется. А ей ничего тяжёлого поднимать нельзя. Ты не сможешь иногда наведаться ко мне домой, чтобы помочь, ну, хотя бы воды натаскать или там ещё чего? А она тебя подкормит малость.

— Так сделаю, — сразу же согласился Коля. — Без проблем.

— А я маме скажу, что ты сейчас занят, — сказал Игорь. — Как освободишься, так приедешь.

— Да, скажи Елене Александровне, что как только Алёша вернётся, так я сразу же и приеду, — улыбнулся Коля. — Будем надеяться, что скоро всё закончится, и мне можно буде отожраться за всё это время.

Коля проводил гостей и пошёл спать.

БАБИЙ ИСТОЧНИК