Grisha — Она не пришла

    Скрипач Тони сегодня особенно изощрён, его игра стала практически невыносимой, в этой какофонии душераздирающего визга и скрипа, я с трудом узнаю отрывок Малера. Впрочем, остальные полупьяные завсегдатаи бара, кажется, и не замечают всего ужаса сегодняшней пытки. Она не пришла. Теперь понятно, почему Тони так безжалостно невыносим. Отсутствие волшебной прелюдии от Нины, обычно предшествовавшее появлению «палача», позволило фантазии садиста разгуляться. Она не пришла. На личном глобусе ее таинственно мира, что-то пошло не так. Моя теория вечного хаоса свелась к возникновению бесчисленного множества причин, помешавших Алабаме отчаянно напиться этим вечером. И ни одна из них меня не устраивала. Это как соревноваться в стрельбе из лука без соперника и мишени. Выпущенная стрела летит в неизвестность, в непроходимые дебри Шервудского леса.

    Лишившись возможности зрительно осязать придуманный мною образ в теле Алабамы, я не сразу понял, что начинаю паниковать. Наши страхи ходят на мягких лапах. Находясь в плену у привычек, мы становимся болезненно чувствительны к неожиданным переменам в регламенте устраивающих нас событий. Мы словно присваиваем себе права на сценарий Всевышнего, но не сразу понимаем, что великий «прокурор» строг и своенравен. Психологическая кража наказуема ментально, страдает душа и, как следствие слабости, тело:

— Повторите коньяк. А лучше принесите бутылку.

   Чем интересен коньяк? Тем, что она не пришла. Он не снимает боль, мой мазохизм мне дорог, изысканный купаж коньячных спиртов, лишь подчеркивает его остроту и индивидуальность. Лишает меня безразличия, заставляет сменить пароли к собственному спокойствию, и временно их забыть.

Ain’t no use baby

I’m leaving the scene

Ain’t no use darling

You’re too doggone mean

— Ты никуда не пойдешь.

Вторник.

Так просто. Ты. Никуда. Не. Пойдешь.

Я никуда не пойду. Лимб отдохнет без меня. Он так сказал. Он говорит, что мне нужно меньше пить и больше спать, это очаровательно. Он говорит, что мне нужно отдохнуть и не идти к тому, домой, в мою уютную пыточную камеру.

   Он говорит, и я слушаю. Потому что мне нужна эта иллюзия любви, пусть ненадолго, надолго — меня затошнит, но пока мы так играем. По утрам я готовлю завтрак, на мне его рубашка и запах его кожи, и больше ничего. Я зову его "Лето". Он похож на лето, он теплый, уверенный, сильный.

    Он говорит, что хочет заботиться обо мне. Мы бесконечно влюблены, бесконечно счастливы, бесконечно в постели.

   За эти дни я почти забыла свои нехитрые радости — голос Нины преследует меня только во сне, голос Нины и тяжелый сумрачный взгляд, от коротого сводит лопатки. Это игра, и мне нравится быть хорошей. Мне хочется быть хорошей. Мне хочется, чтобы он верил. Я знаю, это ненадолго. Но я так хочу сейчас, а что может быть важнее собственных желаний?

    Мы познакомились той ночью, когда я шла по ночному городу, дрожа от холода и погибая от безразличия. Он не говорил, как его зовут, я не называлась тоже, поэтому он — Лето, а я... Об этом в другой раз. Игра продолжается, я нашла себе тихую пристань, я никуда не пойду, обещаю.

Только почему ты на меня не смотришь больше? Где ты.

Кто ты.

— Ты никуда не пойдешь.

Суббота.