Halgen — Орел и Коловрат

Стена, змеящаяся сквозь ядро города, рассекающая прекрасные столичные парки, улицы, и даже дворы.

Те из русских, кто бывал в Берлине 70-х годов, замечали, что при взгляде на Берлинскую стену им представлялось, что по другую ее сторону сокрыто вовсе не то, о чем официально говорилось. Им казалось, будто там сокрыт мир орлов и свастик, заповедник 3 Рейха. Тут же, конечно, сами себе объясняли, что это — абсурд, того мира больше нет нигде. Нигде на мировой карте…

Но… Существующее в Нигде пространство удивительным образом прорастало корнями коллективного бессознательного русских людей. На повязках дежурных школьников красовались нарисованные школьными ручками свастики. Эти же знаки появлялись во всех протестных местах — подворотнях, лифтах, скамеечках. Первый отечественный сериал «Семнадцать мгновений весны» породил целый пласт народной культуры. Причем зрителей в первую очередь привлекало, что эсэсовцы в нем показаны не хтоническими чудовищами, а живыми людьми.

Молодежные пьянки нередко оглашались криками «Зиг Хайль!», сопровождаемых вскидыванием рук. Кульминацией проявления странных мечтаний стало знаменитое факельное шествие студентов-стройотрядовцев в Норильске, сопровождаемое нацистскими лозунгами. Ну а про то, как студенческие и ученические перья рисовали загнутые кресты и молнии на полях тетрадок, знают все, кто когда-либо учился или учил. Первая рок-группа Егора Летова называлась «Адольф Гитлер». Такое название обошлось ему принудительным лечением в психбольнице, что он выразил своей песней «Лоботомия».

Из нутра русского народа прорывалась какая-то сила, которая марксистскими идеологами не могла быть не только побеждена, но даже — понята. «Ай-ай, ведь твой дед с фашистами воевал!» — единственное, что она могла сказать уличенному в рисовании свастики. О том, что двигало его на такой поступок, никто не задумывался. Ибо желание рисовать руны и свастики было не только у детей и подростков, но и у взрослых. Только те яростно его в себе подавляли. Не столько из конформизма, сколько из стыда («ведь дед против этого воевал!»), который не шел из глубин души, но был навязан сверху. Ибо деды воевали против неприятеля, напавшего на страну, и при этом они ничего не знали ни о жизни немцев, ни об их мировоззрении. Разумеется, они ненавидели врага за то, что он напал на родную землю, за беды родных людей, а не за его идеологию, о которой они ничего не знали. И ненавидели справедливо, ведь немецкий национал-социализм был предназначен для своих, чужим он мог принести лишь войны и потери. От либерализма его отличает не жестокость, но честность. Ибо если германский национал-социализм и шел на кого войной, то воевал ценой жизни своих солдат, а не чужих, как это делает современная либеральная цивилизация.

Но ведь можно поставить вопрос и по-другому. Что бы принес национал-социализм, если бы он был не германским, а — нашим, русским?! Ведь едва ли кто-нибудь из русских людей желал бы воскрешения Гитлеровской Германии с последующей сдачей ей России. В том числе — и ультраправых.

Именно этого и боялась больше всего марксистская идеология почившего СССР. Но бороться она могла лишь с внешними проявлениями, загоняя явление в глубину народного бессознательного. Ибо сама не понимала, не могла уже по дряхлости ума понять явление национал-социализма, оценить его идеологию и подвергнуть ее сокрушительной критике. Впрочем, на последнее оказалась не способна даже сильная идеология Сталинских времен. Потому она избрала иной путь — внедрения в русскую жизнь элементов национал-социализма. Разумеется, национал-социализма собственного, русского, мало похожего на германский, ибо не может быть универсального национал-социализма. У каждого народа он не похож на другой. Но приход к власти Хрущева это пресек. Но кровь побежденного, выпитая победителем, конечно, никуда не делась из его сущности. Прочно запертая она только сильнее заявляла о себе. Рассказам о сытой жизни на Западе, кстати, предшествовали рассказы о сытой жизни в побежденной Германии, дошедшие еще от дедов. При этом между Западом и Германией времен войны существовала огромная разница. Ибо первый способен объедать весь мир, а Рейх жил в условиях войны и тотальной блокады, причем лишенный практически всех ресурсов! Это ли не свидетельство о силе как минимум — национал-социалистической экономики! А фильмы антифашистского содержания смотрели лишь для того, чтоб насладиться красивой немецкой кинохроникой. Еще довоенной. Это было уже идеологическим вызовом власти!

«Что не победить, то надо прочно изолировать!» решили марксисты, не понявшие национал-социализм из-за того, что у Ленина о нем ничего не было сказано, а марксистско-ленинская методология для его оценки, откровенно говоря — бесполезно. И окружили его в людском сознании невидимой Берлинской Стеной. Точнее, эта стена была не каменная, а живая. Змеиная. И шипела она по-змеиному «фашизм!»

Разумеется, фашизм тоже был идеологическим учением, пришедшим к власти в Италии, имевшим свою цель и свое представление о жизни и смерти. И, конечно, подмена слов «национал-социализм» и «фашизм» оказалась эффективна из-за зловещего шипения. Собственно, тотального врага на военных плакатах и памятниках творцы любят изображать в облике змеи. Вот на Медном Всаднике под копытом коня тоже — змеюга. И христианский архетип воина, Святой Георгий, тоже змею поражает!

Но одним словом ход на запретную дорожку было не запечатать. 3 Рейх был разбит силой военного железа. А его идея не была разбита, ибо убийство даже всех ее сторонников лишь усиливает ее, создавая образ мучеников! Идею бьет только идея! А что в 20 веке было противопоставлено национал-социализму, кроме склизкого либерализма, для которого главная истина — это полезность и становящегося все более жалким коммунизма, утверждающего счастье в эпохе материального изобилия, которое создать не способен?! В 21 веке из них остался лишь либерализм. Было интересно видеть, как при крахе Советского Союза многие люди хватались за поиск русского национал-социализма. Но страх перед сторожащей вход в него змеей фашизма оттолкнул многих.

Потому сначала изучим саму змею. Ведь ее возможно одолеть лишь познанием!

Слово «фашизм» само по себе было недостаточной преградой для пытливых умов. Потому марксистские мыслители принялись наполнять его содержимым. Конечно, в первую очередь им стали воспоминания об ужасах войны. Ведь любая война страшна сама по себе, а чем больший ее масштаб, тем она страшнее. Вторая Мировая была самой масштабной из всех войн. До нее наиболее велики были ужасы Первой Мировой, которую никто никогда не думал связывать с каким либо «фашизмом». Очевидно, что немцы — стесненный со всех сторон народ, которому всегда не хватает земли и который всегда ожидает с каждой стороны удар. Но, будь национал-социализм — русским, то этого повода к войне у нас бы не было. Однако, настойчивое связывание «фашизма» со страшной войной, смертоносной, в конечном счете, для самих фашистов, крепко засело в нашем сознании.

Во-вторых, это была тема холокоста, заимствованная из либеральной пропаганды, по большому счету — от своего же противника. Чего она так и не поняла. Ибо согласно либеральной мысли главной виной Гитлера было не развязывание войны, а уничтожение некоторых сексуальных и национальных меньшинств. По большому счету, принимая этот довод против «фашизма» марксисты рыли себе могилу, расчищая дорогу перед меньшинствами, опасными для Советского Союза. Просто потому, что меньшинства опасны для любой Империи, из-за сильного своего сплочения они чувствуют себя в ее теле, как стальные булавки в масле. Морские империи, правда, могут их за море высылать, как это делала Англия. А континентальные империи, увы, всегда будут вынуждены их либо каким-то образом ослаблять, либо решать вопрос раз и навсегда уничтожением.

Интересно, что распространение темы холокоста у нас имело неожиданное развитие. Часто можно было слышать, например, что в газовые камеры русских отправляли точно так же, как и евреев. И точно также русских пленных использовали в качестве подопытных. Наверное, это проявление типично русского желания представлять себя в оболочке других народов. Оно для нас — естественно, оно — один из наших инструментов для ненасильственного создания Империи во главе с русским народом. Но нашими противниками это же желание почувствовать себя другим может быть использовано, как оружие против нас. Потому в нем — наше уязвимое место.

В-третьих, это было множество страшилок, сочиненных народом. Страшные истории — неотъемлемая часть народной культуры, а война — время страшное. Отправлять вымышленные истории с реальными и придуманными злодеяниями в страшные военные годы — вполне закономерный ход мысли. Эти истории собирались и, никем не проверяясь, шли для творения образа «фашизма».

Нет ничего сложнее, чем создать оборону от пытливых умов! Чем больше среди народа разгорался интерес к национал-социализму, тем более могучее табу ставила на него власть. Честных же исследователей встречали неподвластные им замки архивов. Было очевидно, что власть желает знакомства своего народа лишь с шипящей гадиной «фашизма», которая никого не пустит в свое нутро, в смысл национал-социализма.

Впрочем, сама гадина у немалого количества людей вызывала живой интерес, была для них привлекательна. Слабые и трусливые искали в своей принадлежности к «фашизму» — защиту и обретение силы и смелости. Люди, склонные к садомазохизму, находили в нем максимальную реализацию своих фантазий. Эти фантазии, кстати, тоже сделались своеобразным пластом культуры, правда — закрытым.

Еще существует образ восхитительного злодея. Он тоже привлек к «фашизму» немало людей, искавших объект для своего восхищения. Надо заметить, элита 3 Рейха состояла из людей романтических, потому объект для поклонения отыскать среди них не трудно.

Существует романтический образ Ирмы Грезе, 21 летней девушки — гауптштурмфюрера СС, служившей в лагере смерти Аушвиц-2. Неудавшейся кинозвезды, повешенной англосаксами. Причем одно из обвинений, которое ей предъявили будущие хозяева мира — это обвинение в кастрации евреев. Что выводит ее образ на высоту египетской богини Изиды или индуистской Кали… В итоге Ирма сделалась культовой фигурой, в ней слилось слишком много мечтаний разных людей.

Но от этого суть национал-социализма остается не менее сокрыта от наших глаз. Впрочем, в 90-е годы был короткий период доступа ко всем архивам для исследователей, из-за чего мы имеем информацию о нем. Но доступна она лишь для узких кругов людей. Большинство же продолжает очарованно любоваться змеей «фашизма». В зеркальной чешуе которой находит отражение своих страхов и тайных желаний.

Современной пропаганде «фашизм» достался от отцов. Характерная черта — понимать его содержание она не только не может, но и не считает это вообще возможным. Оно понятно, ибо марксизм был все-таки идеологией, а сейчас идеологии нет, есть лишь пропаганда, способная вещать, но не понимать и не вести. Симулякр. Вместе с тем национал-социализм в современном мире вызывает прежний ужас, ведь он остался единственным непобежденным противником либерализма! Причем, как в его зверском, так и в мягком, «окультуренном» варианте.

Чтоб употреблять понятие, не понимая его смысла, надо считать собеседника глупее себя. Или хотя бы не умнее. Ибо ум — это не сумма знаний, но стремление постигать глубину явлений и понятий. Современная же пропаганда размахивает этим словом, как увесистой печатью, на которой написан ни то приговор, ни то диагноз. Печать поставлена — и судьба того, на чем она стоит, уже решена…

Увы, страх перед каким-либо объектом чаще всего является проявлением отсутствия знаний о нем. И те, кто бросаются словом «фашизм» на самом деле боятся его больше всех и полагают, что их страх вселяется и в окружающих. Но тут уже все зависит от того, насколько знают этот предмет сами окружающие.

Но внутренний страх власти перед национал-социализмом, конечно, не остался незамеченным народом. Самоидентификация с ним — это форма нонконформизма, причем — наиболее болезненно воспринимаемая властью. Боязнь власти существующего в ее сознании «фашизма» в свое время приводила к страху, например, перед Национал-большевистской партией и принятие против нее репрессий, абсолютно непропорциональных ее реальным возможностям.

Разумеется, мы не собираемся копировать германский национал-социализм, как это делал Петр Первый с западной жизнью своего времени. Но ведь в том и смысл национал-социалистической идеологии, что у каждого народа она может быть лишь своя! И потому германский (равно как, кстати, и итальянский, и японский) образец на русской земле не применим вовсе. Но для создания Русской Идеологии мы должны использовать в какой-то степени и опыт 3 Рейха, наполнив, конечно, его своим родным содержанием. И к некоторым урокам, которые дал миру 3 Рейх следует отнестись внимательно.

Что может объединять Русскую Идею с германским Национал-социализмом? Ведь разнообразные русские просторы настолько отличаются от асфальтированной равнины Германии, что, вроде бы, бесполезно искать и географическое и психологическое сходство Германии и России. Но, тем не менее, и перед Русской Идеи и перед Национал-социализмом Германии стоит одна и та же задача — единение национальной традиции с современной техникой. Что невозможно без понимания техники и ее цели внутри наследия предков.

Третий Рейх сотворил подлинные технические чудеса, что опровергло распространенное прежде мнение о несовместимости технического прогресса и «мракобесия». Причем, именно 3 Рейху удалось подойти к реализации основного смысла техники, к прорыву в космос. Увы, но война, в которой прошла большая часть жизни 3 Рейха, заставила использовать изобретения Вернера фон Брауна не по назначению.

Философская же основа ракетного проекта досталась Германии как раз от нас, от Циолковского и Федорова. Так же, как нам после войны достались некоторые германские технологии.

Третий Рейх же доказал, что лучшее, наиболее устойчивое состояние экономики достигается, как это не странно, в том обществе, где экономические процессы подчинены потребностям общества, а не наоборот.

Потребности же общества формирует культура, которая и стояла в центре германского Национал-социализма. И по сей день мы не знаем, сколь сыто жилось в 3 Рейхе, но его эстетика… Она завораживает!

А основа эстетики — в обращении к национальной традиции и традиционным символам. Для их изучения был создан даже знаменитый институт «Аненербе», то есть — «Наследие предков». Будущее нельзя строить без фундамента прошлого, рассыплется оно в мелкую крошку. С другой стороны, прошлое может дать ответы на многие вопросы настоящего. Если, конечно, понять его язык, ибо наши предки мыслили вовсе не так, как мы.

Культурное пространство Рейха было наполнено древними символами, рожденными древнейшей Традицией. Да, уже с 13 века мы и германцы сильно отличаемся друг от друга. Но когда-то еще раньше это было не так, мы были одним народом, и наши символы были одинаковы. Орел и свастика принадлежат русскому народу ничуть не меньше, чем германскому. Это касается и рун, которые у нас были самой первой из азбук, ныне прочно забытой велесовицей.

Потому не удивительно, что, глядя на черно-белый документальный Берлин 1936 года в рунах, орлах и свастиках (которые по-русски именуются коловратами и посолонями) мы чувствуем, как какая-то непонятная сила притягивает нас к ним.

Потому не удивительно, что эти знаки присутствуют в наших мечтах о России будущего. Ни отменить, ни заменить их чем-то искусственно-бутафорским, современная «антифашистская» мысль не в состоянии. Ведь они все равно прорвутся, вынырнут в любой момент из темной глубины народного бессознательного!

Еще у германского Национал-социализма можно поучиться любви к будущему. Был сделан верный вывод о том, что только родная мать способна передать ребенку наследие далеких предков. И германские женщины могли посвящать себя семье до самого 1943 года. Разумеется, отдельные талантливые или фанатичные женщины, вроде знаменитой летчицы Ханны Рич или той же Ирмы Грезе были способны проявить себя. Но тут они шли скорее не согласно главной линии, а — вопреки ей, они были единичными, яркими личностями.

Увы, ни одного поколения, воспитанного в 3 Рейхе, в нем так и не выросло. А потому неизвестно, каким бы сделался мир в ином случае.

Не имеет подобий в мире и система отбора, воспитания и обучения элиты, разработанная в СС. Этот пример формирования людского сообщества, в наибольшей степени преданной общим целям и в наименьшей — личным сделался хрестоматийным. Увы, никто из воспитанников СС так и не смог побывать в государственном управлении и показать в полной мере приобретенные качества. Конечно, воспроизвести эту систему в немецком ее виде невозможно, но на ее основе можно создать собственный механизм подготовки элиты. Как минимум понять его жизненную необходимость.

Еще одним уроком может стать экономическая система Листа, обслуживающая интересы германского национал-социалистического общества. Ее суть — в разделении общих и частных интересов, во внимании и к потребностям отдельного человека и общества в целом. Стратегически важные, прорывные отрасли при этой системе находятся в общественной собственности, просто важные, но не прорывные — контролируются обществом, как это было со знаменитыми фирмами Круппа и Порше, а также химическим концерном «И.Г. Фарбениндустри». Те же отрасли, которые обеспечивают повседневные потребности людей, находятся в частной собственности. В итоге государство освобождается от решения невыполнимой задачи планирования людских потребностей. А люди освобождаются от проблемы дефицитов, столь знакомых по советскому прошлому. Вместе с тем управление обществом экономикой в целом избавляет народ от бедности и от кризисов. Что-то похожее создавал в России еще в конце 19 века царь Александр Третий. Но создать не успел…

Самый лучший критерий оценки экономической системы — это ее устойчивость в экстремальных обстоятельствах. В годы войны в тяжелом положении оказалась даже экономика сравнительно мало воевавшей Великобритании, в ней была введена карточная система. Советская экономика выиграла войну, но это было достигнуто лишь ценой трудовой мобилизации всех оставшихся в тылу людей, то есть — женщин и детей. И уж разумеется — полным прекращение производства товаров народного потребления. А Германия до 1943 года выпускала Фольксвагены — «жуки» и садовые лесенки, шоколад (из-за отсутствия заморского какао, правда, превращенный в эрзац-шоколад) и губные гармошки. Как я уже писал, женщин Германии мобилизовали на производство лишь в 1943 году, после объявления тотальной войны. Детей так никто и не мобилизовал до самого ее окончания.

Итак, в этом в действительности непобежденном учении мы видим многое, что могло бы пригодиться и нам. Мы нашли уроки, которые можем применить на нашей земле. Если упростить все мои рассуждения, то уроки эти будут выглядеть так: 1. Национальная Традиция как единственный центр жизни и источник ответов на все вопросы. 2. Развитие науки и техники не как отрицание, но как развитие Традиции с определением главной цели, взятой опять же из Традиции. В русском ее понимании она будет звучать, как Космическое Богоискательство. 3. Внимание к потомству и к его воспитанию. 4. Отбор, воспитание, обучение и вообще — подготовка элиты. 5. Создание экономической системы, удовлетворяющей и общенациональные и личные потребности.

Правда, весь этот мед, конечно, отравлен дегтем военных воспоминаний. Что дает повод нашим противникам заявлять, будто национал-социализм является чуть ли не гарантией жестокой, кровожадной и заведомо проигрышной войны. Но необходимость непрерывных завоевательных и упредительных войн, как мы уже выяснили — это географическая судьба Германии и немецкого народа, всегда жившего в окружении врагов. Национал-социалистическая Германия воевала по тем же причинам, что и Священная Римская Империя Фридриха Барбароссы, и Пруссия Фридриха Великого, и Прусская Империя Бисмарка. У нас иная география, значит — иная судьба, иное понимание мира. Завоевательные войны нам чужды, мы более склонны понимать соседние народы, находить в них сходства с собой и принимать их в свою Империю. Что же касается войн оборонительных, то их мы вели всю свою историческую жизнь независимо от общественных строев и организации власти. Давать отпор врагам — закономерная реакция, которую принимает любая идеология и отменить которую ни одна идеология не в силах. Другое дело, насколько сильны мы окажемся к своей следующей оборонительной войне. Как технически, так телесно и духовно. Народ, не видящий смысла своей жизни, лишенный научной мысли и новейшей техники, состоящий главным образом из стариков любую войну, конечно, проиграет. И таким всегда делается как раз тот народ, который идеологии лишен.

Русский народ никогда не рассматривал войну, как цель и смысл своей жизни. Ибо у русского всегда была иная дорога — по необъятным просторам Родины, да в Небеса. Чужие земли при необъятности земель своих не могли заставить трепетать душу и заставлять руки тянуться к оружию. Война — это несчастие. И не только потому, что она несет смерть и лишения, но и потому что опять прерывает наш истинный небесный путь. Но к войне надо быть готовым, а чтоб быть к ней готовым, надо иметь то, что был бы готов защищать.

Побежденный Рейх был ограблен в первую очередь — англосаксами. Им досталось и заводское оборудование и большая часть прорывных технологий. Хотя они не воевали, не проливали свою кровь. А вот мы — проливали кровь, потому нам и досталась кровь Рейха, его идеи. Это — ценный трофей. Ведь по своей сути идеология — это тоже набор технологий, только технологий общественных. Технологии промышленные — это уже их производное, и ценность их много ниже. За этот трофей наши предки, кстати, пролили свою кровь (заметим это для «антифашистов») и потому относится к нему пренебрежительно — это не уважать их память.

Андрей Емельянов-Хальген

2014