Jimitori — Девочка, пишущая ножом на своих руках

К нам в дом переехала новая семья. Меня это совершенно не трогало — жили они на самом последнем этаже, по ночам не шумели, ремонта не затевали. Правда, конечно, ремонт-то они сделали, но никто об этом ничего не знал. Но, однажды, по долгу службы, будучи в командировке, я случайно столкнулся в купе со своим соседом. Он оказался очень приятным и разносторонним человеком. С ним можно было поговорить почти на любую тему. Я расспрашивал его — он меня… Два дня дороги пролетели незаметно. Я выходил на несколько станций раньше него, причем делал это ранним утром. Проводник поднял меня в четыре тридцать, за десять минут до остановки. Перед тем, как уйти, я написал своему соседу записку с номером сотового. Благодаря этому, мы еще немного переписывались во время командировки. К сожалению, возвращаться нам пришлось разными поездами. На обратном пути мне попался чрезвычайно неразговорчивый сосед по купе. Большую часть времени он либо спал, либо курил, либо сидел, уткнувшись носом в книгу. Поначалу, я даже пытался его разговорить, но после третьего невнятного ответа забросил это дело.

Приехав в Нижний, я узнал, что меня пригласили на празднование дня рождения супруги моего соседа, которое должно было состояться на следующий день.

Надо сказать, что нас с ним разделяла относительно небольшая разница в возрасте — семь лет. Для кого-то это будет много, для кого-то не очень. Я отношусь ко второй группе.

Кроме жены, как мне было известно, у него еще есть и дочь тринадцати лет. Я ее никогда не видел, но другие соседи говорили мне, что она необычайная малолетняя особа, совершенно неумеющая себя вести. Мне, естественно, захотелось узнать — правда это или нет. Поэтому, на следующий день я отпросился с работы, чтобы успеть зайти домой до начала празднества.

Успел домой и явился вовремя. Гости еще только начинали подходить — кроме меня в квартире находилась еще одна супружеская пара, чуть старше меня, парень-подросток, который ушел через несколько минут после моего появления и, собственно, девочка. Хозяин познакомил меня со всеми членами своей семьи и друзьями. Я спросил у него про дочку. Тот ответил, что она немного не такая, как все. Я удивился, что это говорит ее родной отец, но вслух ничего не произнес.

Через несколько часов «веселья», несмотря на то, что гостей заметно прибавилось, мне стало скучно, и я решил познакомиться с этой заведомо странной девочкой. Она сидела в своей комнате, на подоконнике открытого настежь окна и курила легкие сигареты, пачка валялась тут же рядом на столе. Сидела она там босиком, в одних коротких, но объемных шортах и легкой маечке голубого цвета с тоненькими бретельками на ее худых плечиках.

Меня поразила серьезность ее детских, странного цвета глаз, недвижно смотрящих в окно, а точнее во что-то, что было за ним. Когда я вошел, она сделала вид, что не заметила постороннего человека в своей маленькой, густо обставленной комнатке. Я присел на кровать, стоявшую у противоположной стены — мне пришлось сделать всего два шага, чтобы достичь ее.

Девочка все еще курила. И лишь когда она выбросила обгоревший фильтр в окно, то соизволила повернуть свою голову в мою сторону, немного наклонив ее.

С этим движением волосы, до этого спокойно лежавшие на ее плечах, встрепенулись и слезли с насиженного места. Часть их недовольно постучала по стеклу.

— А ты, вообще-то, кто? — спросила она ровным голосом.

— Позволь представиться, — сказал я, — меня зовут Дмитрий. Я твой сосед снизу.

— «Позволь представиться»… — язвительно повторила она, — Снизу говоришь? А почему я тебя никогда не видела?

— А это ты сама должна знать, — я решил не отступать, — Я тебе не хозяин.

Она рассмеялась. Теперь на ее лице была улыбка.

— Да уж, мне никто не хозяин! Я сама себе хозяйка…

— Говорят, ты не слишком хорошо сходишься с людьми… — я стал переходить в контрнаступление, — Это так?

— Почему же? Это люди со мной не сходятся. Я — человек разговорчивый и общительный. У меня даже друзья есть. А у тебя вот друзья есть? — она кинула на меня пронзительный взгляд.

— Есть, — уверенно ответил я. Но от чего-то в душе моя уверенность пошатнулась, — Ну, а в школе? Ты ведь ужасно учишься.

— Ужасно? — искренне удивилась она. Достала вторую сигарету, зажала ее в зубах и совсем по-взрослому прикурила от зеленой одноразовой зажигалки, — Будешь?

— Нет, — сказал я, хотя курить хотелось по-страшному.

— Не думала, что иметь всего лишь один трояк в четверти — это ужасно, — затянувшись, произнесла она и посмотрела в окно. Она все еще сидела на подоконнике.

Каждая ее фраза меня просто обезоруживала, и я не знал о чем говорить дальше. Но ту мен вспомнилось:

— Очень многие говорят, что ты несколько не в себе и…

— Тебе это Гера сказал? — она глядела на меня в упор.

— Да. А как…

Она стряхнула пепел и медленно проговорила:

— Он это всем болтает, какая я придурошная, болтливая, уродливая и т.д. и т.п. — она сделала небольшую паузу, затем в ее голосе появился какой-то металлический налет, — Он мне не отец. Так, второй муж мамы. Мы с ним постоянно ссоримся, — теперь она смотрела в окно.

— Кстати, я так и не узнал, как тебя зовут.

Она немного подумала, докурила и эту сигарету, спрыгнула с подоконника и протянула мне свою ручку для рукопожатия.

— Ира.

Постепенно мы с ней даже, наверное, сдружились. Если, конечно, могут дружить двадцатичетырехлетний мужчина и тринадцатилетняя девчонка. Чаще всего мы разговаривали по телефону, она даже пару раз звонила мне на работу, но иногда встречались и у нее дома. Родители работали допоздна, она до восьми часов была одна. Когда у меня был выходной, я приходил к ней. Вместе мы слушали музыку, «играли в комп», я учил ее чему-нибудь, сам учился у нее… Но самым ценным для меня оставались наши разговоры. Иногда они были просто ни о чем, иногда тема была совершенно дурацкой, иногда разбирали философские вопросы, иногда…

Вот, однажды она сама пришла ко мне в воскресенье, тогда я еще не был «женат» и ничто не мешало мне заводить себе друзей женского пола.

— А ты, наверное, педофил, — заявила она мне тогда.

Я поперхнулся кофе, который пил в тот момент.

— Почему?

— Ну, сам смотри: ты первый со мной познакомился, когда почти не была одета, значит, я тебе приглянулась в том виде; ты со мной очень тесно общаешься, приглашаешь домой — в общем, нравлюсь я тебе, — сказав это, она стрельнула глазками, что даже мне, привычному ко всему, стало не по себе.

— Странные у тебя понятия, — только и смог я выдавить.

— Это не понятия, так и есть. Теперь я могу всем рассказывать, что у меня есть друг-педофил, но он почему-то меня еще не изнасиловал… Даже странно как-то, — она взглянула мне в глаза, — Почему ты меня не насилуешь?!

Тогда я вытолкал ее из своей квартиры силой, но она, похоже, на это не обиделась, поскольку на следующий день на работе раздался звонок. В трубке звенел ее голосок:

— Приве-е-ет!

Я выругался. Тихонько, про себя, чтобы она не услышала.

— Ира! Ты не могла бы позвонить мне, когда я буду дома?

— А почему-у?

— Надо так, — я ограничился этой фразой и попрощался, повесив затем трубку.

Она все-таки мне позвонила. В дверь. Когда я ужинал, точнее, пытался это сделать. Мне почему-то кусок в горло не лез. Я медленно встал, надел свои тапочки. Немного позвенев ключами, я пошел открывать. Она стояла на пороге, оперевшись о косяк.

— Можно войти?

— А ты действительно этого хочешь? Не боишься, что я тебя сейчас прямо тут изнасилую?

Она рассмеялась.

— Нет, — ее улыбка меня обезоружила.

Толкнув меня, она все-таки прошла внутрь.

Совершенно бесцеремонно заняв мое место за столом, она закурила свои любимые легкие сигареты, благо на столе у меня стояла пепельница — я мог не беспокоиться о его сохранности. Я не стал с ней ругаться — просто сел на свободное место. Тогда-то она и показала мне их.

— Вот, посмотри, что я тут натворила… — с улыбкой и как-то немного смущенно сказала она и подтянула длинный рукав своей толстовки до локтя.

На ее бархатной, еще детской коже «красовалась» надпись: «ХОЧУ УМЕРЕТЬ». Если бы она была написана ручкой или фломастером, возможно, мне стало бы не так страшно. Но она вырезала ее перочинным ножом, входящим в комплект многих бизнес-органайзеров. Как я это определил? Линии порезов были очень тонки, как и лезвие, которым они и были сделаны.

— Зачем ты это написала?! — чуть не прокричал я.

— А, просто так… настроение паршивое было, — немного отстраненно произнесла она.

Меня поразило то безразличие и почти насмешка, с которой девочка об этом говорила.

— Это что, правда?

— Ага.

— А зачем?

— Что зачем?

— Умирать.

— А зачем жить? Чтобы умереть, рано или поздно?

— И ты хочешь, чтобы рано?

— Ага, — она затянулась.

— Дай сюда! — я вырвал сигарету буквально у нее изо рта, встал и выкинул в открытую форточку.

— Ты чего делаешь?! — она тоже вскочила.

— А нефиг курить на МОЕЙ кухне! Вообще, ты еще слишком маленькая для этого! — я разозлился, очень сильно разозлился.

— Да иди ты к черту! — бросила она и ушла, хлопнув дверью.

Я отходил от разговора несколько минут, а потом, достал из шкафа свою собственную пачку сигарет и закурил одну. Сделав это, я обнаружил, что прикурил я одноразовой зажигалкой Иры. Ее, как и свои сигареты, она забыла у меня на столе.

«Вот и повод помириться», — отметил я про себя.

Чуть позже, мы и вправду помирились.

А потом, уже в начале лета, в первые дни июня, я сидел с ней в ее квартире на кухне. Мы опять разговаривали. Опять ни о чем.

— Надо убить всех… — задумчиво произнесла она, — Меня не посадят.

— Ну, это зависит от количества… — заметил я.

— Десять человек?

— Посадят.

— Трое?

— Хмм… Наверное, все-таки тоже.

— А если двоих?

— Здесь уже подумают.

— И что решат?

— Думаю, дадут условный срок. Что, в общем-то, тоже не очень хорошо.

— Кому как…

Она на время отлучилась в свою комнату, загадочно улыбнувшись. Вернулась Ира уже в ослепительном голубом блестящем (в смысле, с блестками и стразами) платье на тонких бретельках. От правого плеча до подола, расширяясь и ветвясь растительным рисунком, тянулась темно-синяя вышивка. Ниже ключицы у девочки блестел граненный лазуритовый кулон, а в ушах висели сережки из того же комплекта. Губы были подкрашены светло-розовой помадой с блеском. Она весело улыбалась мне, время от времени смущенно опуская глаза.

Похоже, у меня сам собой открылся рот. Однако, я успел его вовремя захлопнуть.

— По какому случаю это ты так вырядилась?

— Просто так… — она подошла и села рядом со мной.

— Ну, наверное, не из-за меня.

Она быстро подняла на меня глаза и посмотрела несколько растерянно. Ой, зря я это ей сказал…

— Почему ты так решил?

— Как почему? Мне вообще-то двадцать четыре года… — потом я вспомнил, — А-а-а!.. Я же для тебя педофил. Тогда все ясно.

— Ну да… — она выглядела явно разочарованной и смущенной. Слишком.

Но в этот момент ей позвонил отчим и сказал, что приедет через пять минут — она пошла переодеваться, а я спустился к себе вниз, в квартиру.

Через два дня между нами произошел телефонный разговор, который я запомнил на всю жизнь. Он как бы продолжал ту, незаконченную беседу.

— Знаешь, я хочу дожить до двадцати лет, а дальше — все, — сказала она мне тогда.

— Почему? — к тому времени я уже привык к ее заморочкам и не удивился даже этому высказыванию.

— А зачем вообще жить?

— Как это, зачем? Во-первых, чтобы продолжить свой род — это ведь основная задача любого существа…

Она меня прервала:

— Чтобы мои дети тоже потом умерли?

— Так это же круговорот. Как вода, она же тоже меняет свои состояния, но все равно повторяет одни и те же действия.

Она немного помолчала.

— Не понимаю.

— Смотри — вода падает дождем, впитывается в землю, стекает в водоемы, испаряется и снова падает. Так и люди: рождаются, учатся, растут, дают новую жизнь и умирают.

— Все равно не вижу смысла.

— А если жить ради других людей?

— Это как?

— Жить ради своих родителей, ради любимого человека, ради… ради своего хомяка, наконец!

— Ты вот тут говоришь про любимого человека, так? — ее голос звучал как-то хмуро и пасмурно, — А если этот человек не хочет, чтобы я жила ради него?

Повисла неловкая тишина. Я немного подумал насчет ответа. Сейчас нельзя задевать ее чувства.

— Хм… тогда… постарайся сделать так, чтобы он заметил твои настроения, намерения, можно и так сказать. Дай ему знак.

— Знак?

— Ну да. Чтобы он увидел это и все понял.

— Хорошо, — она заметно повеселела, — Я так и сделаю! Спасибо тебе! Пока!

Повесила трубку.

— Угу. Пока, — растерянно сказал я высоким гудкам, раздававшимся из динамика.

К сожалению, нам уже не суждено было еще раз поговорить.

Неделю о ней не было ничего слышно. Через семь дней я узнал от соседки, что днем ранее, ночью на кого-то из жильцов напали в лифте, порезали ножом и изнасиловали. Преступника пока не поймали и вряд ли найдут. Мне эта новость чрезвычайно не понравилась. Я спросил у соседки, знает ли кто-то хоть что-нибудь о пострадавшей. Она назвала мне номер квартиры.

Дверь мне открыл пожилой абхазец. На мой вопрос он ответил, что он видел, как «скорая» увозила какую-то маленькую девочку. Я поблагодарил его и поднялся к себе.

Я не знал ни одной другой «маленькой девочки» из нашего подъезда. Во мне еще теплилась надежда, что тот маньяк чуть не убил не Иру, а какую-нибудь другую малолетку с улицы. Но, что бы ни говорили пословицы, это чувство умирало во мне гораздо быстрее, чем хотелось бы.

Покурив, я решил позвонить в районную больницу насчет всех недавно поступивших детей. Глухой женский голос ответил мне, что буквально сегодня с утра поступила одна девочка. Медсестра попросила меня подождать, пока она искала запись о доставке. Через десять биений моего сердца, она назвала мне имя и фамилию моей маленькой знакомой. У меня даже не осталось сил поблагодарить женщину из телефона. Трубка медленно полетела из моих рук и, достигнув самой нижней точки, повисла на витом шнуре.

На следующий день с самого утра я был в больнице. Лечащий врач сказал мне, что она пока не пришла в сознание, так что поговорить с ней не удастся. Я спросил у него о тех событиях, что произошли с ней. Вот, что поведал мне доктор:

Вечером, но не ночью, моя знакомая зашла в подъезд, хотела закрыть дверь, но ее попросил этого не делать незнакомый мужчина. Он, видимо и сел с ней в один лифт. Когда девочка нажала кнопку четвертого этажа, и двери закрылись, маньяк, по-видимому, остановил лифт и сделал все то, о чем говорилось ранее…

Еще доктор сказал, что у нее на руке была и до сих пор сохранилась надпись, свежевырезанная ножом.

Когда я увидел Иру, в больничном халате (доктор сказал, что одежда на ней была почти вся разорвана), всю в трубочках и присосках, мое сердце сжалось. Но взгляд мой мгновенно упал на ее руку. Доктор повернул мне ее, чтобы надпись можно было получше разглядеть.

На ее бархатной, еще детской коже красовалась надпись: «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ».

Возможно, все бы было не так ужасно, если бы я не жил на четвертом этаже. Она ведь ко мне ехала. Ехала, чтобы дать мне знак. Знак, о котором я сам ей и сказал.

Несколько дней подряд я не мог навещать ее, и когда мне выпала возможность уйти с работы пораньше, я поехал к Ире в больницу. Нашел ее лечащего врача, но он сообщил мне радостную новость. Он сказал, что сегодня утром ее выписали. Родители приехали и забрали ее. Он восторженно добавил, что у девочки, как оказалось, колоссальная сила воли и так быстро у них еще никто не шел на поправку.

Пока я трясся в трамвае, у меня в голове носилась лишь одна мысль:

«Только бы успеть», «только успеть ее увидеть», «только…».

Моя остановка. Как только я сошел с подножки машины, я принялся бежать во всю прыть и достиг дома за рекордно короткое время. Решив не терять время и ждать лифт, я побежал на девятый этаж по лестнице. В конце пути меня уже душила чудовищная одышка. Я буквально упал на дверь и палец мой ударил по кнопке звонка. Так я простоял, наверное, минуты две, пока из соседней двери не высунулась старая соседка. Она и сообщила мне о том, что семья эта уехала буквально пару часов назад.

Я опоздал.

Я потерял Девочку, пишущую ножом на своих руках.