Анна Семироль — БЕГСТВО НАЛЕГКЕ

— Ухожу я, — буркнул Максим раздражённо, сбросил на пол рюкзак и принялся втискивать ногу в кроссовок.

Резко скрипнуло колесо инвалидного кресла, запахло тальком и едким бальзамом. Бабушка остановилась возле Максима и принялась старательно отряхивать рукав его куртки. Опять, с тоской подумал Макс, задолбала своей никчёмной опекой!

— Весь в побелке, Макся, ну где же ты так… — забормотала старуха, близоруко щурясь, — На ужин оладушек спеку, с яблочком…

Раздражение вскипело, обернулось неожиданной злобой. Макс резко отдёрнул руку, цапнул с пола рюкзак, наклонился к самому бабушкиному лицу и медленно, ясно проговорил:

— Я ухожу. Насовсем. Подальше от этого сраного городишки. Вы все меня достали.

У бабушки задрожали губы, она беспомощно моргнула.

— Господь с тобой, Макся… да что ты такое выдумал?

— Я не собираюсь всю свою жизнь тратить на сидение возле тебя и выслушивание твоих бредовых воспоминаний, бабуля. Ты все соки из меня выпила, а взамен-то что? Все нормальные люди личную жизнь имеют, по друзьям ходят, по клубам, а я? Умный начитанный мальчик, любимец учителей, старух и «синих чулков»? Да пошли бы вы все!

Грохнув дверью, слетел вниз по выщербленным ступенькам, оставил позади спёртый воздух подъезда, бегом за угол дома, проскочил перед авто, добежал до автобусной остановки. Зашёл за ларёк, чтобы его не было видно из окна бабушкиной комнаты, и только здесь перевёл дух.

Принять решение оказалось даже проще, чем он ожидал. На взводе собрать вещи — десять минут. Паспорт, накопленные деньги, пара чистых носков, трусы, футболка, атлас автомобильных дорог, школьный аттестат и пакет с бутербродами. Всё. Теперь перед тобой, Макс, тысяча путей, великое будущее. Надо всего лишь добраться до первого попавшегося крупного города, а уж там…

Максим зажмурился. Слово «там» рождало внутри сладкие волны восторга, от которых дыханье перехватывало и замирало сердце — как в детстве, когда в городок приезжал парк аттракционов, и бабушка водила Максю кататься на каруселях.

Бабушка… не думать о ней. Противная, эгоистичная, слезливая старуха. Адьёс! Отчеркнём прошлое жирной, кривой чертой.

В пыльных придорожных кустах завыли не поделившие территорию коты — противно, гнусаво, с переливами. Макс поморщился: до чего же гадко! Окружающая действительность раздражала, как ноющий зуб. Сегодня — особенно сильно.

Налёт провинции лежал на городе толстым слоем летней пыли. Серые буханки типовых пятиэтажек, дощатые заборы, гробики древних, дребезжащих автобусов, флоксы в палисадниках, ошмётки чёрно-белых объявлений на павильоне остановки, неизменная алкашня у вино-водочного магазина, главная площадь города — тронутый асфальтом квадрат сто на сто… Люди, глядя на однообразие одежды и выражения лиц которых легко верилось, что все мы — братья. Ах да, и сёстры…

Максим выудил из рюкзака маркер и написал на приклеенном к столбу листочке в клетку, текст объявления которого выцвел и едва читался: «Это идиотизм. Здесь ничего не происходит!» Дуэтом взвыли коты, тщась опровергнуть Максов постулат.

— Идите в жопу! — заорал Макс и швырнул в их сторону сморщенной пивной жестянкой.

Где-то в закоулках дворов присвистнули и вяло зааплодировали. Из ларёчного окошка высунулась тонкая бледная рука и бросила в сторону Максима изжёванный окурок с жирным оттиском малиновой губной помады.

* * *

— Ба, сказку!

— Конечно, мой милый. Только дай-ка сперва лобик твой пощупать… Вот и славно, температуры как не бывало. Поворачивайся на правый бочок, ручки под щёчку и слушай…

Один маленький мальчик сильно заболел, и его положили в больницу. Совсем одного. Даже бабушку не пускали. Ночью малыш не мог уснуть, всё стоял у окошка, плакал и звал. Его никто не мог услышать, но он всё равно звал.

И тогда пришёл дождь. Это небо услышало мальчика и решило спуститься пониже — чтобы лучше слышать. Для этого оно пришило себя к земле тоненькими ниточками дождя.

Капли воды сбегали по стеклу окошка палаты, рисуя для мальчика красивые узоры, дождик плясал в лужах и ласково шелестел колыбельную. Небо невидимыми лёгкими руками касалось малыша, неощутимо снимая с него паутинки печали и боли…

Он так и заснул — на стульчике у окна, а утром пришла бабушка… врачи сказали, что мальчик совсем здоров, и отпустили его домой… Эй, да ты уже спишь, мой хороший…

* * *

Прошло сорок семь минут, а автобуса всё не было. Что я тут стою, как дурак, подумал Максим сердито, и пошёл — как умный.

Перематывалась под ногами транспортёрная лента тротуара, стараясь попадать точно в такт Максиным шагам. На улице Мира пахло свежей сдобой. Было как-то непонятно пустынно — будто все услышали сигнал тревоги и забились в свои дома. Разноцветные авто сиротливо жались к бордюрам, потупив фары. Усевшаяся на провода над перекрёстком ворона сварливо каркнула и шлёпнула белую кляксу аккурат посреди дороги. Макс бездумно прикоснулся к стене дома, вдоль которого шёл, и испуганно отдёрнул руку: ему показалось, что кирпичная шкура вздрогнула и пошла мурашками.

— Дурдом, — буркнул Максим, и дом обиженно потускнел стёклами окон.

Через десяток метров тротуар подставил Максу подножку, и он споткнулся. Ветер ехидно зашелестел листвой придорожных лип и улетел, унося запах сдобы в облаке пыли. Максим вдруг понял, что идёт не в нужную ему сторону, резко свернул в ближайший переулок. Прошёл метров триста, снова повернул… чёрт, перекопано! От одной аляповато подлатанной штукатуркой стены до другой, мечтающей хоть о таком, антикосметическом, ремонте. Лезть в глину не хотелось. Максим выругался и повернул обратно. Дошёл до запаха сдобы, присел на бордюр.

— Ехать надо быстрее, а я тут уже полтора часа фигнёй страдаю, — сказал Макс сам себе, — Того и гляди бабка в милицию позвонит, они меня и повяжут в довершение… Тьфу!

Хорошо бы поймать машину. Хоть денег и нет особо… может, просто подбросят, если кому окажется по пути. О, вон кто-то едет! Максим вскочил, махнул рукой. Новенький «твинс» остановился, взвизгнув по-поросячьи тормозами. Из окошка высунулась свиноподобная же мордашка владельца.

— Чё? — хрюкнул он.

— До автовокзала не подвезёте? — спросил Макс, поправляя на плече лямку рюкзака.

— А тебе зачем?

— Уезжаю я. В другой город, — зачем-то начал разъяснять Максим, — Опаздываю.

Водитель повёл пятачком, словно прикидывая, охота ему везти мальчишку-халявщика или нет. Пожевал пухлыми губами. Ещё подумал.

— Садись.

Обрадованный Макс юркнул в открывшуюся дверь и заёрзал, устраиваясь на сидении. Водитель взирал на него с трепетной отеческой заботой, возложив на руль волосатые конечности.

Секунда, пять, десять…

— Что не едем? — поинтересовался Максим.

— Я тебе вот что хотел сказать: надо больше ходить! Ходьба — залог здоровья. Не бег, не прыжки, не метание ядра — только ходьба! Совершая пешие прогулки, ты укрепляешь не только мышцы ног, но и сердце, и лёгкие! Улучшается цвет лица, стимулируется иммунитет, повышается жизненный тонус! Посмотри на меня: я много хожу — поэтому здоров как…

— Боров, — закончил за водилу Максим, уже захлопывая пинком дверцу авто.

«Твинс» скрылся за поворотом, оставив в воздухе висящее облако флегматичной пыли. Макс взглянул на часы: через час… нет, через пятьдесят две минуты уходит его автобус.

— Я должен успеть, — упрямо сказал Максим и зашагал вверх по улице.

* * *

Время шло. Где-то шёл дождь, в единственном на весь городок кинотеатре шла мелодрама «Не уходи!», маленькая пухлая блондиночка с улицы Седова с грустью рассматривала одновременно сломавшиеся каблучки на босоножках и вспоминала, как эти босоножки шли к её выпускному платью…

И Макс шёл. Ему было наплевать и на далёкий дождь, и на кино, и на блондинку. Его волновало только время.

На попутки не везло. Автобусы как сквозь землю провалились. А время неумолимо уходило, маня за собой Макса призрачно-тонким, словно секундная стрелка, пальцем.

Город путался под ногами с навязчивостью и фанатизмом голодной кошки, учуявшей в сумке свежую рыбу. Он постоянно отвлекал Макса на самые разные мелочи: хлопки петард во дворах, какие-то яркие плакаты на тумбах для афиш, работающие фонтаны, до сего всё время, сколько себя помнил Максим, стоявшие сухими… На Площади Труда развернули строительство с размахом: возле красочного щита с проектом огромного спорткомплекса Максим остановился и принялся за пристальное изучение.

— Вам нравится? — раздался за его спиной взволнованный голос.

Макс обернулся. В метре от него обнаружился маленький пожилой человечек, карикатурно напоминающий учёного Эйнштейна печальными усами и пушистой седой гривой. Перепачканные глиной руки нервно теребили растрёпанный бумажный рулон.

— Вам правда нравится? — повторил человечек, с надеждой глядя на Максима.

— Да. Наконец-то хоть что-то новое здесь появится. А то был пустырь с дурацким названием…

— Это мой собственный проект! — с гордостью воскликнул «Эйнштейн», — Я так долго мечтал, готовился, собирал деньги… А теперь сам строю! Смотрите, как много я уже сделал! И всё один! Пойдёмте, молодой человек! Я Вам всё покажу…

— Нет, — покачал головой Максим, — Я очень тороплюсь, извините.

— Я Вас очень прошу! Неужели Вам так жалко нескольких минут? — с мольбой вскричал человечек.

— Время — деньги, — резко ответил Макс и пошёл прочь.

На углу Максим зачем-то оглянулся. Вздрогнул: ему показалось, что сгорбленная фигурка фанатичного строителя растаяла в воздухе. Решительно помотал головой, изгоняя видение, и прибавил шагу.

Буквально через триста метров пристали девчонки с рекламками:

— Здравствуйте мы рады представить Вам наш новый одеколон мужской серии «Мистик» только сегодня бесплатный пробничек, — хором протараторили три белозубые красавицы. Эх, ну где они были вчера, с тоской подумал Максим.

— Извините, я тороплюсь, — как можно мягче сказал он.

— Всего секундочку! — умоляюще пропели девушки, — Возьмите хотя бы пробничек!

А одна вдруг тихо сказала:

— Мы план не выполняем. Ну хоть Вы помогите… пожалуйста.

В другой день Макс решился бы пригласить её в кино. Или просто погулять. Девушка была такая грустная и хорошенькая…

— Спасибо, — бросил он, засунул пробник в карман джинс, и почти протолкавшись между девушками, пошёл дальше.

За его спиной повисла полная тишина. Будто провал. Промчавшийся порыв ветра взлохматил Максиму волосы, ощутимо толкнул в грудь и скрылся. Упал в пропасть, подумал парень.

Следующие двадцать минут под ногами никто не мешался. Макс пробежался, потом перешёл на шаг. Внутри поселилось какое-то странное ощущение. На уровне дурного предчувствия. Где-то в лабиринтах памяти мигал тревожным глазом маячок. Пытаясь разобраться, что же его так беспокоит, Максим погрузился в раздумья.

— Бабушке надо будет позвонить, — сказал он сам себе, — Только не сейчас. Когда доберусь до места. И друзьям…

Нет, Макс, дело не в друзьях и не в бабушке, вздохнул внутренний голос. Думай, парень, думай…

Где-то впереди испуганно вскрикнула женщина и истошно завопил младенец.

* * *

— Я даже не поняла, как это случилось, — в очередной раз, словно заведённая, повторила молодая женщина в красном, как сигнальный флажок, сарафане, — Мы, наверное, на камень налетели… или бордюр.

Понемногу успокаивающийся ребёнок у неё на руках тихонечко всхлипывал. Максим ловил раскатившиеся по дороге апельсины, баночки с детским питанием, плавленый сырок в треснувшей коробке и пузатую бутылку газировки. У обочины стояла виноватая во всём коляска с наспех прилаженным колесом. Тикали часы.

Поймав последний, самый далеко укатившийся апельсин, Максим бегом вернулся к женщине с малышом.

— Вот, — кивнул он на гору продуктов в своих руках, — Куда это?

— У пакета ручки оборвались, — сказала женщина беспомощно.

Максу остро захотелось громко выругаться, но женщина выглядела до того испуганно и виновато, что он молча скрипнул зубами и принялся перекладывать продукты в пакет-инвалид. Тем временем женщина посадила ребёнка в коляску, где он принялся радостно теребить длинноухого тряпичного кролика.

Минуту спустя выяснилось, что если пристроить пакет в сетку под коляской, колесо слетает.

— Ось треснула, — мрачно констатировал Макс, — Придётся ехать на двух колёсах, а сумку нести в руках.

Женщина посмотрела на него умоляюще. Парень уже знал, какие слова предвещает этот взгляд.

— Вы не поможете нам дойти до дома?

Автобус отправляется через двадцать минут. Максим прикинул: если бегом — успеет.

— Хорошо. Только я сам тороплюсь очень. Довезу вас до кого-нибудь, кто в вашу сторону идёт… Куда едем?

Толкая коляску по абсолютно безлюдной дороге, ведущей к частному сектору, Макс клял про себя последними словами всех тех, кто асфальтировал эту дорогу лет, наверное, пятнадцать… ну, десять назад. Ямы, ухабы, идиотские калмышки. Коляска шла, как шёл бы толкаемый задом наперёд упрямый осёл. Проклятое колесо покачивалось в сетке под днищем. Маленькая, похожая из-за пушистого жёлтого комбинезона на птенца Алиса гулила и довольно пускала слюни. Алисина мама с пакетом продуктов в обнимку без умолку тарахтела о том, как тяжело растить ребёнка в одиночку. Будто считала Макса самым достойным кандидатом в мужья.

«Где, чёрт подери, хоть кто-нибудь?» — мысленно взывал Максим, — «Хоть бы один человек… хоть кто-то! Что за день сегодня такой?»

— Долго ещё? — спросил он женщину, прервав её кажущийся бесконечным рассказ.

— Не очень, — ответила она и обиделась.

Позади зашуршали шины. Максим встрепенулся, обернулся и отчаянно замахал рукой:

— Стой! Да стой же!

Водитель резко дал по тормозам, машина вильнула в сторону, едва не задев Макса.

— Ты чё — одурел совсем, малый? — донеслось из салона вполне справедливое.

Макс изобразил на лице что-то вроде виноватой улыбки.

— Извините, у нас тут форс-мажорные дела… У девушки вот коляска сломалась, некому помочь, а я опаздываю на автобус. Пожалуйста…

— Помогай грузить, — прокряхтел водитель, вылезая из-за руля.

Две минуты спустя Макс бегом нёсся по направлению к автовокзалу. Сердце гремело, силясь заглушить, сбить мерное тиканье часов на запястье. Ветер бился в лицо, швырял в глаза пыль. Максим летел наперерез авто, чуть не угодил под грузовик, сам несколько раз едва не сбил с ног встретившихся на пути людей… Город вдруг ожил, загомонил, выплеснулся на улицы мешающей пёстрой суетой. Максу казалось, что толпа жаждет захороводить, затянуть его в водоворот людской массы, сбить с траектории.

Воздуха не хватало, в висках стучали барабаны бабушкиного пионерского детства…

Всем телом ударив в дверь, парень влетел в здание автовокзала, выдохнул в окошко кассы:

— На одиннадцать тридцать пять… один…

— Рейс отменён, — равнодушно сказала кассирша, даже не подняв на Макса глаз от компьютера.

— Как?..

— Поломка. Народ пять минут назад уехал на проходящем из…

Не дослушав, Максим отшатнулся прочь. Добрёл до скамейки в зале ожидания, сел, бессильно прислонившись к стене, и закрыл глаза. Ощутил, как холодит кожу прилипшая к вспотевшему телу майка.

К такой-то матери… Стоило ли так нестись? Что теперь? Теперь-то что?

— Я всё равно уеду, — сказал Макс громко, — Слышали, вы?..

* * *

— Молодой человек, Вас к телефону.

Юное белокурое ангелоподобное создание в цветастом сарафанчике и в венке из полевых цветов набекрень протягивало Максиму игрушечный мобильник. Макс посмотрел на ангела пустым взглядом.

— Скажи, что я перезвоню.

— Это важно… — надуло губки создание.

— Чуть позже, — безапелляционно отрезал парень.

Ангел поник солнечной головой и шагнул в сторону, Макс поднялся со скамейки, вышел на улицу. Ветер катался по асфальтовой площадке перед автовокзалом в облаке пыли и мусора. Как истеричка, подумал Максим, прикрывая глаза ладонью от летящего в лицо сора. Гремели жестяные крыши. По небу стелились низкие рваные облака.

— Дождь будет. Или гроза, — проворчал сидящий на ступеньках круглосуточного магазинчика бомж.

Макс протянул ему бутерброд и побрёл к выезду из города. В горле першило, асфальт словно прилипал к ногам, пыльный вихрь бросался на парня злобным цепным кобелём. Если бы Макс смотрел не только себе под ноги, он бы наверняка заметил, что прохожие не спешат, как обычно, по своим делам, а молча стоят и смотрят на него. И если бы он прислушивался не только к обиде внутри себя, то он бы услышал прорывающийся издалека полный отчаяния бабушкин голос: «Макся! Не уходи, внучок!..» Если бы…

Ветер срывал плоть зелёных листьев с нежных веточек гибких молодых берёзок на обочине...

Под перекинувшейся над дорогой аркой, символизирующей собой городские врата, Максим споткнулся и растянулся на асфальте. Секунду спустя в спину ударил холодный по-осеннему ливень. Макс подполз на четвереньках к основанию арки, сжался в комок под ненадёжной защитой метровой ширины постройки и заплакал навзрыд злыми слезами.

— Что происходит, чёрт побери? За что мне всё это? Я всего-то хочу уехать отсюда, использовать свой шанс жить нормальной полноценной жизнью, а не загибаться в провинции! Господи, ну что ко мне так пристал этот проклятый городишко…

Всё, хватит, решил вдруг парень. Надо просто идти вперёд. Раз это противостояние — я не сдамся. Дождь? Ну и что! Не сахарный, не расклеюсь. Нате вам, подавитесь, если сможете съесть!

Встал, вытер слёзы мокрым рукавом. Пнул кроссовкой ни в чём не повинную арку. Откуда-то сверху отвалился кусочек извёстки, упал, и дождь тут же принялся растапливать его в лужицу белого.

— Гнильё! — сплюнул Максим сквозь зубы,— Рухлядь и грёбанный антиквариат.

Ещё один маленький кусочек упал ему на кроссовку. В голову пришло сравнение с птичьей кляксой, стало противно.

— Срань господня, — выругался парень с презрением и пошёл в дождь.

Спустя пять минут на Максе не осталось ничего сухого. Ливень полоскал прямо и зло, словно парень был его кровным врагом. В кроссовках хлюпала сырость, а о лежащих в рюкзаке вещах Максим старался не думать. Упрямо переставлял ноги, разбивая дрожащую серость луж, и твердил в такт шагам: «Не вернусь. Не вернусь. Не вернусь». Слипшиеся волосы мокрыми сосульками лезли в глаза. По спине бежали ледяные водопады. Джинсы липли к ногам. «Не вернусь. Не вернусь…»

И ни одной машины. Что за день такой…

А дома тепло и сухо. И тикают в бабушкиной комнате ходики. Маленький Макся так любил залезать на стул и дёргать тяжёлые, потемневшие от времени медные шишки…

Не вернусь.

Неделю назад отгуляли выпускной. Сидели на лавочке в сквере, пили пиво и строили планы — кто куда теперь. И когда Макс заявил, что поедет в город поступать в университет, кто-то хохотнул: «Да тебя бабуля не отпустит!». И Макс тогда сказал, что плевать ему на бабулю.

Не вернусь.

Потом проводил Лильку до дома. В подъезде хотел поцеловать — вывернулась, оттолкнула обеими руками. «Ты офигенный парень, Макс. Но мне с тобой не интересно, прости».

Не вернусь.

Тяжелее всего было, когда бабушка перестала ходить после инсульта. Двенадцатилетний Максим плакал и хотел умереть. Бабушка долго осваивала инвалидное кресло, приспосабливалась к новой форме существования. Все соседки хором сочувствовали бабушке и жалели Максимку. Тогда-то и надломилось что-то в отношении мальчика к самому родному человеку…

Не вернусь.

Небо щедрой горстью сыпануло града. Максим закричал — так неожиданно болезненными оказались попадания ледяных горошин по лицу. Горошины… скорее, пули. Парень закрыл лицо руками, ссутулился, попытался натянуть куртку на голову. Град лупил по вздрагивающим, покрасневшим от холодного ливня ладоням, по обнажившейся пояснице, попадал за ворот… Потёки дождя шарили под облепившей тело одеждой, тело в ответ на ласки ливня конвульсивно вздрагивало. Каждый шаг по ставшей скользкой дороге был битвой. Макс выигрывал с трудом. Шаг, другой, третий, десятый…

Покосившийся ржавый павильон автобусной остановки. Сухой угол. Парень заполз под спасительную крышу, свернулся калачиком на грязной бетонной площадке и провалился в полусон-полузабытьё.

А потом снова запищал игрушечный мобильник в детской ручонке.

* * *

Телефон верещал, не умолкая. Макс с трудом разлепил словно намагниченные веки, уставился на ангела.

— Почему ты сухая? — еле выдавил он.

— Потому что этот дождь для тебя, — ответило создание, — Возьми трубку.

— Это же просто игрушка.

— Тогда и на небе ясно.

Максим протянул ладонь, и детская ручонка бережно вложила в неё трубку. Телефон смолк, словно только и ждал прикосновения Макса.

— Алло, — сказал Макс неуверенно.

— Максим? Это Вера, привет! — обрадовано зажурчал мобильник, — Ты меня слышишь?

— Да… но…

— Ты меня помнишь, Макс?

Максим молчал. Конечно, помнил. Верка, одноклассница, самый близкий друг, симпатичная кареглазая задира с вечной стрижкой «под мальчика», весёлая проказница и неутомимая выдумщица…

— Макс! Что ты молчишь?

Парень беспомощно посмотрел на ангела. Как сказать человеку по ту сторону телефона, что… не стало Веры два года назад. Лейкоз или что-то вроде…

— Макса-такса! Ты будешь говорить? — сердился девичий голосок.

Он решился.

— Вера… А ты где?

— Я в больнице, вот выписываюсь, а встретить некому. Дай, думаю, позвоню лучшему другу… Ты заберёшь меня?

Бред… Нет Веры, это какая-то ошибка. Хоть Максим и не был на её похоронах, но быть такого не может.

— Ты меня ни с кем не путаешь? — ляпнул глупо.

— Максимов!!! Ну хорош дурачиться! Ты приедешь? Я тебя не видела… сказать, сколько?

Это не Вера, нет. Если Вера, то она должна знать…

— Скажи, что мы с тобой в девять лет закопали в песочнице под дубом в детсаду?

— Цилиндр из-под леденцов, — в голосе удивление.

— А что в нём было?

Только Вера могла знать… Она хранила этот детский секрет… Хранит?

— Твой рисунок. И моё пластмассовое колечко с треснувшим камушком.

Стало жарко. Не смотря на мокрую одежду и бушующую вокруг стихию. Макс стиснул трубку так, что хрустнули пальцы.

— Вера, ты же умерла, — произнёс чужим самому себе голосом.

Молчание.

— Верка, я не верю в то, что это ты, извини.

— Это я. Приезжай за мной, убедишься, — и с мольбой: — Я живая, Макс.

Максим хотел сказать, что видел, как плакала в день похорон Веркина мама, помнит цветы на асфальте у подъезда, помнит каждое слово, сказанное учительницей в классе за три дня до…

— Макс, возвращайся, — прошептала трубка, — пожалуйста…

Парень опустил руку с телефоном. Повернулся к ангелу. Безмятежное детское личико, румяные щёчки, солнечного блеска кудряшки.

— Что происходит? — спросил Максим, — Ты же знаешь. Объясни мне.

— Это твой город, — ответило создание звенящим голоском, — И люди в нём твои. Твои, Макс.

— Не понимаю, — пробормотал Максим беспомощно, — О чём ты?

— Забыл, — грустно констатировал ангел, — Ты просто всё забыл.

— Что забыл?

Ангел протянул ему старенький цилиндрик из-под леденцов.

— Погоди открывать сразу. Подумай, стоит ли тебе вспоминать. Ты можешь вернуться — и всё будет как прежде. Если откроешь — всё будет так, как было до того.

Макс нервно сглотнул. Стало страшно.

— А Вера?

— Ты её держишь. Сейчас ты можешь всё.

— Это сон? Где правда?

— Правда в этой коробочке, Максим.

Минутное колебание. Протянул ладонь:

— Дай.

В руки лёг свёрнутый вчетверо потемневший бумажный листок. Макс развернул его. Детский рисунок — дом, мальчик, бабушка, карусель за их спинами и улыбающиеся лица прохожих. Снизу подпись чужим женским почерком: «Мой город. Максимов Максим, 7 лет».

* * *

…— Врёшь ты всё. Нет у тебя никакой бабушки. Ты ничейный. Тебя в помойке нашли, — важно зашептал толстый Витька, — У меня вот мама есть, она пьёт. А ты вообще ничейный, мне Марьпална сказала.

— Чейный я! — чуть не заплакал Макся, — у меня бабушка есть! И мы живём в большом доме, на самом вышнем этаже! Там голуби на балконе, а во дворе карусель! И бабушка любит меня, и плюшки даёт не по праздникам, а каждый день! У нас ещё кошка есть — рыжая… и машинки… и самолёт не сломанный, и книжки — целый шкаф мой! И штаны у меня синие с карманами как у Толика…

Максимка говорил, говорил, отчаянно складывая из обрывочков случайно виденного своё собственное счастье, и отчаянно верил… Полоска света из приоткрытой двери детдомовской спальни проходила через пришпиленный кнопками на спинку кроватки рисунок, которым маленький Максим гордился: лист бумаги вмещал и его, и бабушку, и волшебную карусель, и целый город, где все любили маленького сироту и улыбались друг другу…

— Меня бабушка заберёт… — бормотал малыш, всхлипывая от жалости к самому себе, — Ты дурак, вот и не веришь. А она меня заберёт к себе… Я её нарисовал и она есть… она за мной придёт… Это ты ничейный, а не я…

Наутро мальчика искал весь детдом. Куда он мог подеваться, никто так и не смог сообразить. Обыскали каждый уголок, каждый закуток, заявили в милицию, но так и не нашли.

…— Доброе утро, Макся! — услышал малыш сквозь сон, — Солнышко встало, а ты всё спишь… Вставай, внучок! Завтрак заждался!

— Бабушка… — не открывая глаз, улыбнулся Максимка и втянул носишкой аромат свежих плюшек, — А мы сегодня пойдём кататься на карусели?..

* * *

— Теперь ты всё знаешь, Максим. Только зачем тебе это было нужно — знание?..

Ангел тихо растаял в воздухе.

— Верка!!! — испуганно заорал Макс в телефонную трубку.

Мобильник молчал — бесполезная пластмассовая игрушка. Максим отшвырнул его прочь, вылетел из-под навеса. В город, вернуться немедленно…

Дождя не было. Хлюпала под ногами сырая земля. Далеко впереди на огромном — от края до края — экране, натянутом между двумя столбами, виднелся нарисованный детской рукой город. Дорога убегала из-под ног остолбеневшего Макса и терялась там, где виднелась нарисованная на полотне белая арка — городские ворота.

С полотна медленно стекала краска, смешивая небо, дома, кошек, автобусы, деревья, автомобили, неработающие фонтаны, булочную на углу, проект стадиона и серую пыль дорог…