Сурен — ВТОРОГО ШАНСА НЕ БУДЕТ глава-9 ГРАНИЦА СУМАСШЕСТВИЯ

— Если они дружелюбные, то можно тут и ночь переждать. Темнеет уже. — Яхонтов смотрел в бинокль, стоя за сухим кустарником.

— А чего время тратить? Луноход ведь и ночью ехать может. Он к нам ночью ведь приехал. А поспать и внутри можно. Вон Колян сколько дрых. — Возразил Сквернослов.

— А космонавты, по-твоему, железные? Им тоже отдых нужен. Кто еще кроме них может вести эту машину? И еще неизвестно, реально тут проехать или нет. Вон перегорожено все.

Широкую просеку перечеркивала грубая изгородь из деревянных кольев разной длины и толщины. На колья как попало была намотана ржавая колючая проволока с висящими на ней консервными и пивными банками. В лесу вообще царил бурелом, и пройти там, а тем более проехать, не представлялось возможным. Единственный путь был через деревянный шлагбаум возле железнодорожного вагона, обложенного, судя по всему перемешанной с соломой глиной. С двух концов вагона торчали дымящие железные трубы. Внимательнее приглядевшись, Варяг заметил за этим своеобразным рубежом еще с десяток труб, торчащих прямо из снега. Видимо там были обитаемые землянки. Вдали виднелась еще линия частокола и будка со шлагбаумом. Между двумя этими изгородями и были расположены землянки.

Из леса показалась группа людей. Их было около дюжины. В основном женщины. Они тащили дрова. Несколько подростков шли, рядом держа на поводках собак.

— Сейчас они пройдут и двинем. С собаками связываться неохота. — Покачал головой Яхонтов. — Это явно не бандиты. Какая-то община небольшая.

Группа древозаготовщиков исчезла, зайдя за железнодорожный вагон. Видимо там был вход в их жилища.

— За мной, — махнул рукой Варяг.

Пройти несколько сотен метров было не просто. Снег был липкий и быстро облеплял снегоступы и ноги. Постоянно приходилось отряхиваться. Когда они добрались до вагона, стало уже совсем темно.

— Стоять! — крикнул кто-то из темноты. Голос был словно через рупор.

— Стоим! — ответил Варяг.

Из вагона вышел пожилой бородатый человек в старом, много раз заштопанном пальто и вязаной шапке. В одной руке он держал горящий факел, в другой обрез охотничьего ружья. На шее у него, привязанная пеньковой веревкой, висела обрезанная пластиковая канистра, которая, видимо, и являлась рупором. Человек приподнял факел и прищурился, разглядывая незваных гостей. Он с некоторой озабоченностью посмотрел на автоматы в их руках.

— И кто вы такие? — осторожно спросил он.

— Мы искатели. — Ответил Яхонтов.

— И чего ищите?

— Уважаемый, вы не совсем поняли. Искатели мы. Ну, исследователи… Как еще понятней объяснить? У вас искателей, что ли нет? Которые ходят в рейды, полезные вещи достают всякие, окружающий мир разведывают… Ну, так понятней?

Человек вдруг попятился.

— С…с…сталкеры? — выдавил он из себя вопросительным тоном странное слово.

— Какие еще сталкеры? Искатели мы, говорю. — Нахмурился Яхонтов.

— Вы откуда? — человек снова озабоченно взглянул на автоматы. — И куда? А?

— Мы с Калужской области. Нам в сторону Москвы надо.

Человек вдруг отбросил факел и, вскинув обрез, заорал:

— Тревога! Сталкеры из Москвы!

— В стороны, — тихо сказал Яхонтов и отпрыгнул влево. Вячеслав последовал его примеру и, увлекая за собой Николая, нырнул в темноту справа.

— Падлы! — заорал странный человек и раздался выстрел обреза.

Николаю показалось, что он услышал свист пролетающей рядом картечи и прижался к снегу.

— Чего Варяг не стреляет? — спросил он у Славика. — Чего он медлит? Может, мы его снимем? — Васнецов почувствовал жгучее желание применить свое оружие.

— Он же велел не стрелять пока он не начнет, — шепнул в ответ Сквернослов.

— А если он убит…

— Ты чего мелешь идиот? Как он убит? Этот придурок один раз только пальнул и то в нашу сторону!

— Мужик! Ты вообще на голову больной?! — послышался крик Яхонтова из темноты. — Я же русским языком тебе говорю, мы из Калужской области, в сторону Москвы идем.

— Дыбецкий, в чем дело? — послышался строгий голос со стороны вагона.

— Там сталкеры! — возбужденно проговорил человек с обрезом.

— Где?

— В снегу. Рядом. Трое их. С автоматами!

— Я что-то не слышал, чтоб кто-то из автоматов стрелял.

— Дык… Я их…

— Дыбецкий, ты дурак! — снова послышался голос Яхонтова.

— А вот иди сюда, падла!

— Угомонись! — снова строгий голос в темноте. — Кто там прячется в снегу?

— Искатели мы!

— Какие еще искатели?

— Твою мать, — устало проговорил Варяг, — Я уже одному объяснил, кто такие искатели, так он нас подстрелить теперь хочет. Теперь эту бодягу по второму кругу запустим?

— Так вы не сталкеры?

— Тьфу. Сказал же нет!

— А откуда вы?

— Ой блин… Как легка и беззаботна, жизнь простого идиота… — вздохнул Яхонтов.

— Чего? Откуда?

— С юга мы! В сторону Москвы идем!

— Зачем вам в Москву?

— Я не сказал что нам в Москву. Нам в ту сторону надо.

— Зачем?

— Да какая разница?

— А то не знаешь? — усмехнулся строгий голос.

— Вот представь себе, понятия не имею.

— А обратно как?

— Что значит как? Как туда, так и обратно.

— Ишь ты, шустрый какой. В ту сторону мы может, и пропустим, а вот обратно хода нет.

— Почему? — поинтересовался Варяг.

— Вы что, в самом деле, не знаете? Откуда вы такие странные взялись? Нельзя никого из Москвы выпускать.

— Да почему?

— Потому, что они там в своей дыре должны сдохнуть. Внешний мир не для них!

— Слышь, как тебя…

— Тимофей Бражник.

— Слышь, Тимофей, может, усмиришь своего лихого Дыбецкого, да я выйду, нормально поговорим?

— Ну, выходи, — согласился Бражник.

— Только имейте в виду. Мы пришли с миром. Но ежели что, там, в темноте мои ребята вас на мушке держат.

— Да ладно. Нормально все. Недоразумение вышло. Дыба, факел принеси.

Дыбецкий что-то недовольно проворчал и, подняв свой первый факел, который потух, упав в снег, скрылся в вагоне. Он снова появился как раз тогда, когда Варяг подошел к Бражнику. Теперь, при свете факела можно было разглядеть этого человека. Одет он был в телогрейку и ватники, которые бесчисленное количество, раз были заштопаны нитками разных цветов. На голове серая ушанка с опущенными козырьком и ушами. Неухоженная жидкая борода до груди, черного цвета с двумя седыми полосками, делающими ее вид еще более неприятным. Красный нос был свернут и перебит. На ногах кирзовые сапоги, обмотанные скотчем и тряпками. В руках Тимофей держал охотничье ружье, к стволу которого была приделана заточка из трехгранного напильника, видимо играющая роль штыка. При малейшем движении Бражник и Дыбецкий издавали характерный хруст и шорох, по которым Варяг сделал вывод, что они запихивали под одежду или в подкладки скомканную бумагу или древесную бересту, помогающую спасаться от холода.

— Тебя как звать, искатель? — спросил, ухмыльнувшись, Тимофей.

— Варяг.

— Кликуха что ли?

— Это имя. У меня отец морским офицером был. — Ответил Яхонтов.

— Военный, — Бражник как-то презрительно поморщился.

— А что, проблемы с военными?

— Мы их не любим. Так же как и москвичей. Ладно. Пошли в хижину. Погутарим за жизнь.

— Ну, пошли. Всяко лучше, чем на холоде.

— А твои архаровцы где? Замерзнут ведь.

— Парни! — крикнул Яхонтов в темноту. — Пошли, погреемся.

Бывший когда-то плацкартным, вагон разделяла кирпичная стена с фанерной дверью на две части. Пройдя через тамбур, люди оказались в первой ее части. Внутри воняло грязными ногами и плохо выделанной звериной шкурой. Еще стойкий запах гари от стоявшей в центре печки. Снаружи вагон действительно был обложен глиной с соломой и для окон оставались только узкие щели. Внутри стены были завешены разным тряпьем и шкурами. Стояли две койки, сделанные из шлакоблоков и досок. Гнилые матрасы на койках. Вместо подушек свернутые телогрейки. Куда подевались сидения вагона, было непонятно. Купейные перегородки тоже отсутствовали. Большой стол возле печки был сделан из одной из таких пластиковых перегородок. Всюду стояли различные ящики и мешки. Вместо стульев, все те же шлакоблоки и пара перевернутых ведер. Скудный свет в помещении давали три лучины на столе. Возле входа, в дырявом ведре находилось несколько палок с тряпичными обмотками на конце, измазанными хвойной смолой. Факелы. На полу без всякого порядка валялись дрова.

Бражник с Дыбецким, Яхонтов со своими спутниками, расселись вокруг стола. Тимофей поднял с пола какую-то обгоревшую кастрюлю и ударил ей несколько раз по своему, так называемому стулу. После этого, дверь, ведущая во вторую часть вагона, приоткрылась.

— Поесть принеси. И сэма пузырь. — Сказал Бражник, затем обратился к гостям, — Ну что, потрапезничаем?

— А что у вас из еды? — поинтересовался Варяг.

— Да рыба в основном. Сушеная, вяленая и копченая. Немного мяса.

Дверь снова открылась. Из нее вышла молодая девушка в каком-то подобии платья из мешковины, поверх шерстяных чулок и толстого свитера. Обута она была в обрезанные валенки. Левая ладонь перемотана грязной тряпкой и было видно, что у нее не хватает пары пальцев на руке. Когда она склонилась над столом, чтобы поставить на него большую алюминиевую кастрюлю и литровую бутылку с мутной жидкостью, то путешественники разглядели ее лицо. Оно было все в оспинах и морщинах. Как у старухи. Николай и Вячеслав украдкой переглянулись.

Варяг взглянул на хозяина, коим очевидно и был Бражник. Однако задавать вопросы по поводу этой женщины он посчитал невежливым. Когда она ушла в свою часть вагона, Тимофей сам заговорил.

— Дочка. Я ее Раной назвал. Видно сильно жену мою покойную облучило. Она тогда на сносях была. Умерла рожая… Пока ребенка из нее доставали… Подумали сначала, что ребенок мертвый. Даже пуповину отрезать на стали. Бросили в яму и начали закапывать. А она как заорет… Это единственный звук, который она издала в своей жизни. С тех пор молчит. — Тимофей устало глянул на свою бутылку, — Вот такие дела, — вздохнул он.

— А что у нее с рукой? — Варяг сочувственно покачал головой.

— Крысы два пальца отгрызли, пока она спала. Но это давно было. Просто у нее свертываемость крови плохая. Раны часто открываются. — Бражник как-то потерянно уставился на гостей, — А когда у нее месячные… это просто ужас…

— Тимофей! Какого хрена! — поморщился Дыбецкий, — Ну не к столу же!

— Заткнись. — Бражник открыл кастрюлю. Там было навалено сухое мясо вперемешку с копченой рыбой. — Мужики. Вы это, не берите в голову. Угощайтесь. Так на вкус не очень, но под самогон…

Николаю не совсем хотелось это есть. И по взгляду сидящего напротив Яхонтова он понял, что их командир настроен также. Люди здесь жили в дичайших условиях, и неизвестно, какое качество было у местной еды. В Надеждинске контроль качества был очень строгий и люди, привыкшие к относительно здоровой пище, могли за чужим столом просто отравиться. Хотя, конечно, искатели были приучены, есть в случае острой необходимости все что угодно. Такая необходимость бывала в рейдах. Равно как и десантников, раньше обучали буквально добывать подножный корм, и эти навыки очень пригодились после катастрофы. Но тут другое дело. Это мясо могло принадлежать ядовитому животному со скрытыми формами мутации или просто пораженному радиацией или бактериологическим оружием. Хотя никто точно не знал, применяли такое оружие или нет. Все это смущало гостей, но еще больше смущала бутылка самогона. Конечно, в Надеждинске не было полного сухого закона. Те, кто был старше тридцати, могли употреблять алкоголь в умеренных количествах и не очень часто. Иногда это бывало полезно. Чаще, просто необходимо. Но в первые годы, отчаявшиеся люди искали спасение именно в этом зелье, которое и унесло сотни жизней. Многие замерзли по пьяни. Многие травились. Умирали во сне, захлебываясь собственной блевотиной. Погибали от поножовщины в пьяных драках. Умирали от болезней, вызванных алкоголизмом. Сводили счеты с жизнью, когда пьянство усугубляло ощущение безнадежности. Потом употребление и производство самогона в общине было взято на особый контроль, ибо алкоголизм уносил больше жизней, чем нападения бандитов, людоедов и зверей. По законам общины, ни Васнецов, ни Сквернослов не имели право употреблять алкоголь. Им не было еще тридцати лет. Но сейчас они не в общине. Что скажет Варяг по этому поводу? Лично Николай чувствовал, что не против залить в себя немного зелья. Он помнил, как однажды, когда отец был в очередном рейде, он и Славик нашли в отцовских вещах старую армейскую флягу, в которой бы спирт. Конечно, спирт от времени подрастерял свои градусы, но когда они выпили по стакану… Сколько ему было тогда лет? Кажется двенадцать. И он был пьяный. Славик тогда просто вырубился и уснул. А Николай, без верхней одежды пытался выйти в пургу и доказать природе, что ему на ее буйство наплевать. Сейчас-то он понимал, что тогда он остался в живых по чистой случайности. Была ночь, но по тому земляному тоннелю, где он карабкался наверх, шла какая-то девушка. Он даже лица ее не запомнил. Просто не смог разглядеть мутными глазами. Она пыталась отвести его в родной подвал, но он вырывался. Ругал ее. Угрожал. Тогда она на ушко шепнула ему, что если он подчиниться ей и позволит отвести себя домой, то она покажет ему свою грудь. Это он хорошо запомнил. Настолько неожиданным и завораживающим было это обещание. Он подчинился. Но когда оказался в своей каморке, то его в тепле стало рвать, и он описался. Конечно, она ничего ему не показала. Он не помнил той ночи с той минуты, как ощутил, что моча сама растекается по его штанам. Но был совершенно уверен, что девушка его просто «купила». И ему было горько не за ее обман, а за то, что в тот миг, когда он услышал от нее это обещание, у него наверняка был самый жалкий и беспомощно покорный вид ничтожества. И он еще и опозорился перед ней таким постыдным образом. Утром он обнаружил, что возле его и Славика коек всю ночь дежурил вернувшийся из дозора Василий Гусляков, который не давал им захлебнуться собственной рвотой, постоянно переворачивая на бок. Когда они немного пришли в себя, капитан устроил им то, что называл «прокачкой». Он выгнал неразумных отроков на улицу и заставил бегать, отжиматься и ходить «гуськом», выветривая из организма всю эту дурь. Гусляков тогда никому ничего не рассказал, ведь за оставленную в комнате с детьми флягу со спиртным, могли наказать и отца. Он и отцу ничего не рассказал. Заполнил флягу до прежнего уровня спиртом из своих запасов и пригрозил молодым людям, что если они опять возьмутся за нее, то их ничто уже не спасет. С тех пор Николай сторонился девушек, видя в каждой из них ту, что поймала его пьяным и стала свидетельницей его позора и глупости. Он всегда, в присутствии девушек, ощущал присутствие той неизвестной, что заманила его таким интригующим обещанием и потом, наверняка презрительно смотрела на него, когда изо рта у него рвалась вонючая масса и когда увлажнялись его штаны.

Тогда он поклялся себе, что никогда не притронется к алкоголю. Но сейчас он хотел выпить. Просто чтобы помянуть Гуслякова, отца и ту жизнь. Теперь ведь он никогда не будет чувствовать присутствие той девушки. Он покинул родной дом и теперь, наверняка ему предстоит видеть только девушек со старческими лицами и отгрызенными крысами пальцами.

— Ты, хозяин, не серчай. И пойми меня правильно. Мы со своей едой. И бухло у нас свое. Давай лучше мы вас угостим. — Сказал Яхонтов.

Бражник нахмурился и недобро посмотрел на Варяга. Дыбецкий наклонился и что-то шепнул ему на ухо. Однако Яхонтов отчетливо расслышал снова произнесенное слово сталкер.

— Больше двух говорят вслух, — проворчал Сквернослов.

Варяг взглядом дал ему понять, чтобы тот молчал.

— Сталкеры всегда едят только свою еду. Никогда не берут чужую. Или проверяют ее по всякому, — угрожающе произнес Тимофей, — Кто вы нахрен такие?

— Я же уже объяснил.

— Но вы ведете себя как треклятые сталкеры!

— Ты, сначала объясни нам, кто это такие, — Теперь нахмурился Варяг.

— А вы точно не они? — в тоне Бражника слышалась угроза.

— Ну, как нам тебе это доказать?

— Вы одеты по военному, у вас автоматы, своя еда и пойло. Может и дозиметр у вас есть?

— Конечно, — Яхонтов кивнул, — Есть. А это что, преступление?

— Да нет. Но это указывает на то, что вы сталкеры. Они, правда, носят еще и бронежилеты. И безбородые они, в отличие от нас или конкретно тебя. Так как постоянно ходят в дыхательных масках или намордниках от этой игры… Ну, когда краской друг в друга стреляли… Была такая забава, может помнишь?

— Помню. Пейнтбол. И что дальше? У меня, как видишь, борода такая, что в ней медведь заблудится. Броников мы не носим. И без них тяжело. Масок тоже нет. Только очки лыжные.

— Ну да, — хмыкнул Тимофей, — И вы с юга пришли. А эти гады с севера прут. Из Москвы.

— Ну, вот видишь. Не сталкеры мы. Осторожничаем просто. Да вы ешьте, пейте. И зла не держите. Уж мы вашим гостеприимством не брезгуем. Наоборот.

— Ладно. Как хотите. Наше дело предложить… — Бражник поставил на стол железную кружку и фарфоровую чашку с отколотой ручкой и трещиной. — Наливай Дыбецкий.

Тот кивнул и разлил по полной. Николай почувствовал резкий и неприятный запах. Может оно и хорошо, что эту гадость пить не придется.

Хозяева залпом выпили и перекосились. Затем, кряхтя, принялись, есть руками мясо из кастрюли. Глядя на выражения их лиц, Васнецов задался вопросом, ну зачем это пить, если настолько противно?

— А чего, архаровцы твои молчат? — неприлично чавкая, спросил Тимофей.

— А все что они могут сказать, я скажу понятней и короче, — усмехнулся Варяг, — Так что за чудища, эти ваши сталкеры?

— Да мрази. Одно слово. Москвичи. Просто в отличие от других, у этих с боевой подготовкой все на высшем уровне. Что и говорить. Мастера они на засады и убийства. Тоже все ищут чего-то. Разведывают. Грабят. Сволочи, одним словом.

— Так они из Москвы?

— Ну, ясное дело. — Кивнул Бражник, — Наливай Дыба. Между первой и второй…

— Неужто в Москве еще кто-то живет? — Яхонтов с сомнением посмотрел на хозяина вагона.

— Хе! — Тимофей мотнул головой, — Ну ты чудак, однако! Да их там хренова прорва!

— А почему вы так Москвичей не любите?

Бражник вдруг замер и уставился на гостя.

— А у вас, откуда вы там, что, как-то по-другому к ним относятся?

— Да мы, если честно, только от вас узнали, что в столице выжившие есть.

— Ну, разумеется… — он и Дыбецкий снова выпили залпом, не чокаясь и без всяких тостов. Снова перекошенные лица, оханье и кряхтение. Затем чавканье. — Разумеется, есть. Эти твари живучие. Только вот скажи мне, мил человек, с какого перепугу мы к ним нормально относиться должны? А? Ну, вспомни, как жилось раньше? Хорошо? Они же всю страну грабили и строили на народные деньги себе особняки и аквапарки. Назначали себе, какие угодно зарплаты. Все лучшее для Москвы! А мы, простой люд, кого они обирали, приезжая туда были чмом без регистрации. Они жировали, как хотели, а мы нищенствовали. Вся страна. Но как вдарили по ним, так они с перепугу бросились из Москвы. А только нахрена они нам нужны? Их ведь и раньше не любили. Ну а после… Тащились колоннами на шикарных тачках с барахлом своим. — Тимофей усмехнулся, — Знаешь, сколько их там, под снегом? Мы, простой люд, что для них быдлом был, как поняли, что кончилась в стране власть Московская, такие налеты на эти колонны беженцев устраивали, эх! До сих пор на десятки верст каждое шоссе усыпано трупами и сожженными машинами. Убивали их пачками. Семьями. Грабили, кто, сколько унести мог.

Варяг вытаращил на Бражника глаза.

— То есть как? Вы убивали безоружных людей?

— А как ты думал? Справедливость ведь должна восторжествовать. Все им воздалось. А то, что мы у них отбирали, так это возмещения векового грабежа всей страны одним городом. Так они, суки, «Градами» или что там у них было, два поселка сожгли. Военные падлы. Свою страну защитить не смогли, твари краснозвездные, так по нам бить начали. Дыба! Не спи, мать твою, наливай!

Налил. Новый залп. Жуткие физиономии. Кряхтения. Закуска…

— Мрази они. Всех этих гадов надо свиньям скормить. У нас, кстати, свиньи живут… — Тимофей икнул.

— Да, я это заметил, — как-то странно произнес Яхонтов.

— Откуда?

— У тебя свинина в кастрюле.

— Глаз алмаз, хе-хе! — он снова икнул и почесал бороду. — Тут ферма была. Ну и ветка железнодорожная. Мы поезд тормознули, что из Москвы шел. И загнали сюда. Вагоны с насыпи опустили. Обложили глиной. Они сейчас под снегом. Там и живем. И свиней разводим. Нормально живем. Только вот сталкеры эти. Сссуки. Месяц назад из миномета по нам стреляли. Ну, мы их собаками затравили. Порвали в клочья. Хе-хе. И бронежилеты им не помогли. Тяжело в них убегать от голодных псов.

— Вот значит как тут, — вздохнул Варяг, — А военных вы, почему не любите?

— Я же сказал. Они ведь нас атаковали…

— Но вы убивали и грабили беженцев…

Бражник стукнул кулаком по столу.

— Ты мне это брось! Нам их с хлебом солью надо было встречать? Кончилось то время, что они на нашем горбу сидели! Все! Это ведь они нас втянули в эту заваруху! Кому нахрен эта война нужна была? А? Тебе? Мне? Им она нужна была! Думали, попускают ракетки и все по старому будет! Думали, что им не перепадет! Они же еще черти когда, при коммуняках, системой противоракетной свой поганый город защитили! А вся остальная страна по боку! Они с нас только последние крохи снимали! И думали они, что бомбить только нас будут. Но не Москву! А вот хрена!

— Но это политики. Причем тут простые люди?

— А политики где?! В Сыктывкаре? Да в Москве все эти скоты обитали! И нет в Москве простых людей! Одни хозяева жизни, мать их! Не будет пощады!!! Дыба наливай!!!

Дыбецкий разлил остатки самогона. Они снова выпили без всяких церемоний. Николай знал, что обычно люди чокались и пили за что-то. За здоровье там, например. Хотя это казалось абсурдом, желать здоровья, вливая в себя то, что это здоровье уничтожает. Но эти двое пили так, словно хотели как можно скорее довести себя до животного, или хуже того, состояния. И, показавшийся в начале вменяемым Бражник, теперь откровенно пугал своим поведением, блеском шальных и свирепых глаз, скрипением зубов и бескомпромиссной верой в то, что он говорил. Особенно страшно становилось оттого, что все его рассказы о налетах на беженцев из Москвы были очевидной правдой. А ведь там, в лесу, стоял луноход с их товарищами, которые являлись жителями этого ненавистного местной общине города. Как эти люди отреагирую на то, что с ними два москвича? Что будет с космонавтами, когда они узнают, что эти люди делали с беженцами, среди которых могли оказаться их родные, близкие и друзья?

— А эти долбанные квадратноголовые и толстобрюхие военные… — Продолжал Бражник, — они ведь ничерта не умели. Им каждый месяц зарплату повышали, квартиры давали на халяву. А они, пуза понаотращивали. Армию всю разворовали. Зато рапортовали, какие они подготовленные и профессиональные. Страна может спать спокойно. И все. Привет. Обгадились как щенки. Только на кой черт нам надо было ввязываться в войну с голой задницей и такой армией? Да было бы лучше, если бы нас оккупировали.

— Что? — Яхонтов уже с трудом терпел все то, что говорил Тимофей.

— А что? Не так? Ну, пусть нас оккупировали бы немцы, французы, американцы. Ну и что? Мы под пятой Москвы жили и что? Ну, жили бы мы с немцами, французами, англосаксами и америкосами всякими, что тут такого? Ведь со всякими чурками жили и нормально. А эти чем хуже? Зато жрали б мы нормальную хавку, пили нормальную водку. Снега бы этого не было. Телевизоры бы смотрели, попивая пиво на диване после работы. Чем плохо?

Варяг смотрел на собеседника из-под бровей. Не надо было быть тонким знатоком человеческой души, чтобы понять очевидный факт. И факт этот был в том, что Яхонтов всем своим существом ненавидел Бражника и его безумный образ мыслей.

— Послушай, Тимофей, — начал говорить он, — Я жил в маленьком городке. В провинции. Мне неторопливым шагом надо было пройти минут пятнадцать до реки. Там можно было загорать, купаться или рыбу ловить. Рядом с городком шикарный лес. Хочешь, грибы собирай. Хочешь в поход с друзьями сходи. Воздух чистый. Птички поют. А в Москве, люди жили в каменной ловушке. В угаре выхлопных газов. В шуме, пыли и в автомобильных пробках. Когда до работы приходилось по два часа добираться. И с работы не меньше. Я никогда не завидовал москвичам. Я сочувствовал им. У нас у кого-нибудь во дворе ночью зеркала с машины украдут, так это жуткое преступление. А в Москве на каждом шагу человек рисковал нарваться на приезжих робингудов с пистолетами и ножами. За мобильник порезать готовы были. А ты мне, про что тут рассказываешь? Вы же своих соотечественников убивали! Мы ведь одна страна! Один народ! И Москва лишь один из сотен городов, куда пришла беда. Так чем они хуже нас с тобой, что вы так к ним отнеслись?

— Ты что, — зашипел Бражник, — Ты что мелешь! Ты что глухой! Ты не слышал, что я тебе сейчас рассказывал?! Ты почему защищаешь их?!

— Да потому, что так нельзя!

— Нельзя?! Это ты МНЕ говоришь?! — Тимофей облокотился на стол, засунув одну руку за пазуху, — Слушай, Варяг. Бери своих шавок и вали отсюда в свою Москву. Только обратной дороги тут вам не будет. Ясно?

— Вот как значит, — вздохнул Яхонтов, поднимаясь со своего стула, — Ну пусть так. Однако ты не понял меня, Тимофей. Совсем не понял. Бог тебе судья.

— Погоди, родной, — ухмыльнулся Бражник, показывая зажатый в руке пистолет, — За проход по нашей территории, платить надо. Мы ведь, кордон на границе между внешним миром и Московской нечистью. Мы защищаем весь внешний мир от этой падали. И тебя, и таких как ты, между прочим, защищаем. У нас очень мало автоматов. Так что оставляйте свое оружие тут. И проваливайте. И дозиметр, которым ты тут хвалился, тоже отдай.

— Ты уверен в своих силах? — Варяг прищурился и посмотрел сверху вниз на пьяного Бражника.

— Слушай, мил человек, у нас на кордоне сотня злых мужиков и полсотни голодных собак, которые порвут любого, кто пахнет не так как мы. Так что подумай лучше о своих силах.

— Ладно. Забирайте. Только пистолет убери. — Варяг как-то сразу согласился с таким заявлением. Николай напряженно посмотрел на Вячеслава и Яхонтова. Вячеслав выглядел тоже растерянным и озабоченным, но искатель был самой невозмутимостью. Однако отдавать с такой невозмутимостью оружие, было чем-то из ряда вон выходящим для того Варяга, которого они знали.

— Автоматы на стол, — скомандовал Бражник.

Варяг медленно положил свое оружие и кивнул двум своим спутникам, чтобы они последовали его примеру. Когда все три Калашникова оказались на столе, Тимофей убрал пистолет и потянул руки к трофеям.

— А дозитемер? — хрюкнул пьяный Дыбецкий.

— Дозиметр? Сейчас, — Яхонтов стал расстегивать бушлат и запустил руку за пазуху.

Николаю показалось, что Бражник хотел что-то сказать, но с изумлением обнаружил, что в этот момент взмах руки Варяга раскроил Тимофею череп. Короткий языческий меч разрубил голову, дойдя до переносицы. Левый глаз Тимофея выпал. На стол брызнула густая кровь. Дыбецкий попытался вскочить, но Варяг быстро высвободил свой меч из головы мертвого Бражника и воткнул Дыбецкому в горло.

— Берите автоматы и бегом к луноходу! — Скомандовал Варяг, вынимая окровавленный меч из шеи второй жертвы. — Славик, бери кастрюлю с мясом!

— А зачем? — Сквернослов растерянно посмотрел на командира.

— Быстро! — зло прорычал Яхонтов. Он схватил свой автомат и достал пистолет Бражника, который тот перед своей смертью убрал обратно за пазуху. — Ну, живей, чего вы копаетесь!

Они выскочили на улицу. В темноту. Быстрее всех сориентировался с направлением Варяг, указав рукой, куда бежать. Братья наспех надели снегоступы и бросились в указанном направлении. Яхонтов следом. Он несколько раз воткнул меч в снег, смывая с оружия кровь и, вернул его в кожаные ножны, припрятанные под бушлатом.

С неба начали падать первые снежинки грядущего снегопада. Несмотря на царивший, на улице холод, Николай чувствовал жар. Он был в шоке оттого, что произошло. Человек, которого он знал с детства как веселого и доброго дядьку Варяга, на его глазах хладнокровно убил двух людей, пригласивших их в свой дом. Конечно, это были странные люди. Страшные люди. Судя по рассказам об участи несчастных беженцев и судя по попытке их ограбить. Но ведь эти люди были пьяны и не вполне владели своим разумом. Неужели нельзя было обойтись без кровопролития? Васнецов даже забыл, что совсем недавно сам хотел применить оружие, когда перепуганный Дыбецкий стрелял в их сторону. Все происшедшее не укладывалось в голове молодого человека, который был уже уверен, что они почти договорились с этими людьми о проходе. В голове постоянно крутилась мысль о том, что оставшиеся в мире крохи выживших, продолжают убивать друг друга. Эти убивали москвичей. Сталкеры убивали этих. Варяг зарезал двух человек… Почему? Неужели нельзя, наконец, понять, что эта человеческая тяга к вражде, непримиримости и применению оружия, довела весь мир до того ада, что сейчас их окружает. Какой еще урок нужен людям, чтобы опомниться? Но с другой стороны, был ли у них выход в этой ситуации, когда человек наставил на них пистолет и требовал разоружиться?

Яхонтов вырвался вперед.

— Коля, не отставай! — бросил он.

Он не мог двигаться быстрее. Один снегоступ слетел с ноги и был потерян. Теперь он проваливался в сугроб одной ногой. Позади послышался какой-то звук. Это было похоже на мычание. Словно человек с заклеенным ртом пытался что-то сказать. Оглядываться нет времени. Николай попытался ускориться, но это у него не получалось. Мычание повторилось. Кто-то преследовал их и был довольно близко. Васнецов хотел, было уже обернуться и попытаться разглядеть в темноте преследователя, но тут грянул выстрел. Что-то одернуло его левое плечо. Николай упал и, наконец, повернулся в сторону преследователя. Вскинул свой автомат. Мыслей о том, что кровопролитие и убийство друг друга людей должно прекратиться, словно и не было только что. Васнецов нажал на курок, целясь в призрачный силуэт, маячивший перед ним и быстро сокращающий дистанцию. Раздался всхлип, потом хрип и кто-то рухнул замертво рядом с ним. Внезапно возникший рядом с ним луч света фонаря, едва не заставил Николая дать вторую очередь. Но Варяг вовремя произнес:

— Спокойно сынок, это я. — Он осветил того, кого поразили пули Васнецова. В ногах молодого человека лежала мертвая Рана. Немая дочь Бражника, которая пыталась настичь убийц своего отца, прихватив его ружье.

— Господи! — закричал Николай, — Господи!!! — он ожидал увидеть кого угодно, но только не эту несчастную девушку. Он не хотел верить в то, что убил ее и сейчас, в панике перебирая ногами, отползал от своей жертвы.

— Вставай! Вставай живо!!! — закричал Яхонтов, — После будешь причитать! А сейчас беги!

— Господи! — повторял Васнецов, — Я не хотел!

— Заткнись и беги! — командир толкнул его.

До их слуха донесся лай множества собак.

— Черт, я так и думал, — вздохнул Варяг, — Славка! Давай разбрасывай мясо и рыбу из кастрюли! Кидай в стороны, подальше! Это должно ненадолго отвлечь и задержать собак! Давай! Только все вместе не бросай!

Сквернослов принялся бросать куски еды вправо и влево от себя, при этом продолжая двигаться к спасительной машине. Когда кастрюля опустела, он зашвырнул ее в кусты. Лай собак неумолимо приближался. Оставалось надеяться, что разбросанная пища хоть немного отвлечет псов. Пусть не всех, но хоть какую-то их часть. Спасительный корпус лунохода, наконец, показался.

— Давайте назад по нашему следу! Только фары не включайте! — крикнул космонавтам Яхонтов, забравшись внутрь.

— А как машину вести! Не зги невидно! — возмутился Алексеев.

Варяг порылся в своем вещмешке и протянул ему, через внутреннее окно какой-то предмет.

— Это прибор ночного видения! Одевай! И давайте поскорее!

Луноход тронулся в обратном направлении. Падающий снег еще не припорошил оставшиеся следы.

— Что там случилось у вас? — спросил Андрей.

— После расскажу! — махнул рукой Яхонтов. Затем он взглянул на забившегося в угол Николая. Он был потрясен. Он не просто впервые лишил человека жизни. Он убил несчастную больную девушку. Это сводило его с ума. Больше всего его мучило то, что вероятно, такого поворота событий можно было избежать.

— Коля! Смотри на меня! На меня смотри!!! — крикнул на него Варяг.

Молодой человек поднял на него полные слез глаза.

— Что, — прохрипел он.

— Слушай меня внимательно. Береги свой рассудок. У нас очень важная миссия. Я сожалею, что так вышло. Я сожалею, что мы лишили жизни этих людей. Но у нас выбора не было!

— Разве…

— Не перебивай! Если бы я знал, как все обернется, то мы сделали бы большой крюк и ни при каких обстоятельствах не сунулись бы на этот кордон. Но так уж вышло! Мы не можем предвидеть всего. И нам еще не раз придется во время нашего путешествия убивать. Но нам надо выполнить нашу миссию!

— Для кого мы будем спасать землю? Для трупов, которые оставляем после себя? — пробормотал Васнецов.

— Коля, тебе еще многое предстоит понять. И для этого ты должен обладать здравым и холодным рассудком. Эти люди убивали ни в чем не повинных беженцев. Они преступники. И мы не можем раздавать свое оружие первым встречным. Отдай мы им автоматы, сколько еще москвичей они убьют из них? Сколько наших соотечественников?

— А разве они не правы были насчет Москвы? — подал голос Сквернослов. — Ведь даже Калугу сожгли из-за Москвы!

— Слава! Калугу сожгли не из-за Москвы! А из-за того, что весь мир сошел с ума! Из-за чего сожгли саму Москву? Рязань? Омск? Тулу? Калининград? Питер? Париж? Лондон? Вашингтон? Тегеран? Весь мир! Но сейчас надо спасти все что осталось! На кону последняя наша надежда на выживание! Но никто не поймет нашей миссии! Особенно те, кто живут приземленными мерками сиюминутности! Большинству людей важно их мнимое благополучие здесь и сейчас. Им важно, что в данный момент есть что пожрать, выпить и где поспать. Это те ценностные ориентации, которыми живет большинство выживших. Не ждите благодарности и помощи ото всех в нашей миссии. Никто не поймет нас. Никому не нужны наши благие намерения! Поэтому нас будут пытаться убить, ограбить, поработить! Мы будем огрызаться и стрелять! Это неизбежное зло! И мы не можем сторониться населенных пунктов, ведь нет компасов, чтобы показать направление. Мы не можем все время двигаться в глухом лесу. Нам надо знать, где мы и куда следовать дальше. Нам надо знать, что происходит в тех уголках, где еще есть люди. Но люди таковы, что стреляют друг в друга. Поэтому нам никак не обойтись без применения оружия, поймите!

— Я по-другому себе представлял нашу миссию, — мотнул головой Васнецов.

— Будь реалистом. Ты уже взрослый, Коля. Такова человеческая суть.

— Тогда зачем нам спасать остатки человечества?

— Да потому, что если мы даже всего одного хорошего человека встретим на нашем пути, то этот мир надо спасти. Даже ради одного человека!

Николай взглянул на свое плечо. Оказывается, выстрел Раны разорвал ему бушлат. Но к счастью он не был ранен. Хотя сам Васнецов думал сейчас о том, что было бы неплохо, если бы она попала ему в сердце. Он совсем не хотел мириться с необходимостью убивать. Он не хотел думать о той моральной проблеме выбора, которая ему предстоит в их долгом путешествии. Они только начали свой путь и в первом же поселении пролили кровь. А что же будет дальше?

— Юра! Сколько мы проехали? — спросил Яхонтов у водителя лунохода.

— Пять километров.

— Сворачивай в лес, найди заросли погуще и паркуйся среди них. До утра надо передохнуть. Только сильно глубоко в лес не заезжай. Иначе мы заблудимся.

— Хорошо.

Машина плутала около получаса, пока, наконец, не нашлось подходящее и укромное место в лесной ложбине.

— Все ребята, — вздохнул Яхонтов, — Постарайтесь поспать. Я в дозоре побуду. Через три часа ты, Славик, меня сменишь. Я тебя разбужу. Коля, ты как?

— Я в порядке, — кивнул Николай.

— Точно?

— Да. Я все понимаю. Просто… Жаль ее…

— Это правильно, Коля. Это хорошо, что ты способен на такие чувства. И я сожалею. Но есть вещи, которые мы не в силах исправить. А то, что исправить можем, мы просто обязаны использовать такую возможность. Так что будь молодцом. Договорились?

— Конечно… — Васнецову было трудно говорить, но чувство долга перед своими товарищами и перед своим покинутым домом заставило его взять себя в руки.

— Вот и хорошо. А сейчас спи. Через шесть часов ты сменишь Славика. И утром будем искать безопасную дорогу на Москву. Все. Отбой.