Zacharia — Культ Жизни

Чеснок, серебро, осиновые колья, солнечный свет... Брехня! Мы заколачиваем окна не потому, что боимся света. А потому, что скрываемся. Мы едим обычную пищу, живем в обычных домах, водим автомобили, пьем спиртное, носим серебряные украшения и ничем не отличаемся от людей. Снаружи. Но мы, в отличие от них, чуем себе подобных за много миль. По запаху.

Мы — Культ Жизни. Мы и есть сама жизнь. Вечная молодость. Долгая, тягучая, восхитительная.

Рано или поздно каждый из нас находит свое место в этом Культе. Возможно, не все. Быть может, кто-то так и проживет жизнь обычного человека и умрет от старости или от болезней. Но остальные в какой-то момент подходят к открытию Тайны, Секрета Жизни, который кроется совсем близко, буквально под носом, и нужно лишь рискнуть. А потом все изменится. Навсегда.

Я помню своих приемных родителей. И наш небольшой дом, обнесенный деревянным заборчиком, и старую калитку, выкрашенную в белый. К ней был прибит почтовый ящик с фамилией нашей семьи и красным флажком.

Семья… Мама, отец и я. Они часто ссорились. Но я любил их. Так я думал раньше, рисуя в воображении счастливые картинки: «Семья за ужином», «Семья на рыбалке», «Семья идет в поход»…

Я помню свою комнату. Кровать у стены, обшарпанный стол, к нижней поверхности которого на жевательную резинку крепилась пачка сигарет. Тяжелые бордовые шторы, перешитые из старых театральных портьер, пропитанных дымом и пылью. Я помню свою наволочку, всю в черных разводах хны от моих крашеных волос. Плакаты на стенах, пришпиленные разноцветными кнопками. Одной из таких кнопок я как-то поковырял себе три дырки в ухе, подложив яблоко для большего удобства.

Я помню вечера, когда я валялся, глядя в потолок…

Чиркнула и зашипела спичка, вспыхнув и осветив на миг мое лицо и ладони теплым рыжим светом.

…И наклеенные мною звезды из фосфоресцирующей бумаге начинали кружиться, вращались планеты, мой мини-космос оживал, и я оживал вместе с ним.

— Что это за вонь? — мама стучалась в закрытую дверь. — У тебя там дымом пахнет!

— Это с улицы… из окна несёт, мам! — кричал я в ответ, выпуская сизую струйку в потолок и глядя, как она рассеивается. Я с блаженством закрывал глаза и видел чудесные, сказочные миры на внутренней стороне век. Я бежал с мечом наперевес, горланя боевую песнь. И струйки пота катились по моей спине, надежно прикрытой латами. И сталь выбивала искры о сталь, накаляясь. И шипела кровь на лезвии моего клеймора…

Кровь… Это удивительное вино жизни. Я помню тот момент, то ощущение Тайны Вселенной. Открытие величайшего секрета всех веков и тысячелетий. Тот восторг, что разрывает тебя изнутри. Его должны узнать все и никто.

Она помогает тебе жить и чувствовать в себе силы. Она модифицирует твое тело и делает тебя практически всесильным. Кто я, если не бог?

Я помню тот день. Тот вечер, когда жалобно звенела посуда, разбиваясь о стены и головы. И стук чего-то тяжелого. Удары. И надрывный крик. И я, сидевший в своей комнате, в углу, за шторой, словно последний трус. С бутылкой дешевого виски и ножом-бабочкой, порхающим в дрожащей руке. Я слышал крики матери, избиваемой отцом. Слезы катились по лицу, но я знал, что если выйду, то проломленный череп мне гарантирован. Отец был неуправляем, когда напивался. В эти моменты я всегда желал одного. Ослепнуть. Оглохнуть. Превратиться в молчаливого каменного истукана с острова Пасхи, безмятежно глядящего на водную гладь.

Она кричала все громче, и крики прерывались всхлипами и ударами. А нож все быстрее и яростнее мелькал в моей руке. Нервы натянулись, словно гитарные струны, готовые вот-вот лопнуть. Я даже не почувствовал, как это произошло. Лезвие проткнуло кожу мягко, погрузившись куда-то в район солнечного сплетения. Теплое бурое пятно расползалось по майке. Я зажимал рану рукой, под пальцами скользила горячая, чуть липкая рукоять. И темная кровь лениво стекала по голышку в бутылку, падая хлопьями на дно, смешиваясь с алкоголем. Я поднес бутылку к губам. Удары на кухне стихли. Теперь я слышал лишь рыдания. Отец рвал волосы на голове и орал, словно раненый медведь. Над телом матери.

Со временем я узнал и почувствовал, что кровь различается. Не только по группам, резус-фактору, количеству лейкоцитов и процентному соотношению прочих ее составляющих… Но и по вкусу. Запаху. Полу. Н_а_с_т_р_о_е_н_и_ю.

Я превратился в своего рода дегустатора. Перебирал, смакуя, различные вкусы. Искал то, что восполнит мне силы, придаст энергии, проворности, воодушевит или снимет напряжение и поможет уснуть. Я чувствую себя прекрасно и уверенно от мысли, что тысячи чужих жизней пульсируют в моих жилах. Разве что-то может меня остановить?

Я потерял счет времени еще с того момента, когда умерла мать. Я бежал из дома. Из города. Страны. Перебрался на другой континент. Кажется, тогда он гордо именовался Эуропой. А сейчас превратился в пустынные равнины, кишащие зараженным зверьем, подыхающим от радиации. Города раскиданы по всему материку, изрытому подземными ходами. Растительность отсутствует. Дорог нет. Лишь куски потрескавшегося асфальта, огибающего руины, бывшие некогда красивейшими местами на планете. Люди сосредоточены за поднебесными стенами городов — Полисов, как они их зовут на древнегреческий манер. Они словно оазисы посреди пустыни. Клочки жизни в море радиоактивной смерти и атомных воронок. И я, поднимающий на ноги новую империю. Царство жизни среди смерти. Оно готово проснуться и выйти из застенков на голую землю. И шествовать по планете, возрождая ее.

Тот вечер, в который я совершил открытие с холодной сталью в кишках… Выпив до дна, я проснулся спустя сутки, как ни в чем не бывало. Мое тело само обо всем позаботилось, избавившись от ножа и прикрыв рану розовым лоскутом свежей плоти. И я почувствовал власть над живительной силой. И дикий восторг от бесстрашия к смерти. Я — Бог.

Я стал завсегдатаем ночных дискотек в занюханных дешевых клубах. Я привлекал к себе ноль внимания, неспеша потягивая виски за столиком в углу и выискивая в толпе очередную жертву. Я подпиливал клыки в вонючей кабинке грязного, заблеванного туалета, закрывшись на щеколду. Занятие не из приятных, но зубы довольно быстро притупляются, поэтому я стоически терпел, хотя меня и передергивало после каждого прикосновения шершавой железной поверхности к моей эмали. А пользоваться чем-то отличным от зубов было странно и противоестественно. Словно не заложено природой.

Годы тренировок, и я вынюхиваю нужную кровь. Слышу по стуку сердца, которое толчками гонит ее по венам. Вижу по пульсирующей на шее артерии. Она будто зовет меня. Просит, чтобы я освободил ее из этой оболочки. И в награду получил всю целебную мощь. И в каждый момент времени я безошибочно определял, какая кровь мне нужна именно сейчас.

Но порой случались и осечки. В моей памяти надолго отпечатался тот случай в подворотне. Та долгая, бесконечная ночь, когда я вывалился из затхлого подвальчика, обессиленный и уставший, так и не найдя никого подходящего. Я плелся по петляющим переулкам, ныряя в темные дворы и выныривая на мостовых, залитых электрическим светом гудящих фонарей. И я слышал торопливый стук каблуков, эхом отлетавший от стен. И сбивчивое, частое дыхание удалявшегося в подворотню человека. Я свернул, уже зная, что там тупик. Я изучил этот город от и до. Я мог блуждать по нему с закрытыми глазами, и мои стопы помнили каждый камешек дороги, каждую трещинку.

Я вдохнул полной грудью, и мои ноздри уловили сладостный запах страха, а до ушей донесся бешеный ритм чужого сердца, бьющегося о ребра, словно дикая птица о прутья клетки. Оно рвалось наружу, готовое бросить свою хозяйку и убежать. Такое же беспомощное и трусливое, как я когда-то. Я ускорил шаг. Стук каблуков тоже ускорился. Она бежала, спотыкаясь. А по моему лицу расползалась улыбка. Вот впереди выросла стена, высившаяся черным силуэтом на фоне ночного неба. Моя жертва в панике заметалась, покрутившись по сторонам и забившись в угол. Тихий жалобный возглас, похожий на скулеж дворняги. И ужас в ее больших серых глазах, поблескивавших в темноте. Я вижу его, и мое сердце радостно бьется в предвкушении. Я улыбаюсь. Ей на прощание.

…И слышу щелчок. И чувствую резкий укол в то же место, которое когда-то без труда вспорол мой наточенный нож. Выстрел — раскат грома в майском небе. По воздуху плывет едкий запах пороха. На асфальт со звоном падает гильза. Я медленно поднимаю глаза на стрелявшую и вижу переполняющее ее торжество: «Спасена!»

Но тут до ее ушей доносится звук еще чего-то, также упавшего на землю со звоном. И мне в нос снова ударяет аромат панического ужаса, усилившегося в десятки раз. Запах патоки и карамельных леденцов. Запах поджаривающегося сахара. Сладость.

Мое тело выплевывает пулю брезгливо, словно плесневелую ягоду. И края раны смыкаются, будто плотно сжатые губы. На земле поблескивает серебром кровавая пуля. Серебро — смерть вампира. Брехня.

Я ликую, обнажив клыки. В два прыжка оказываюсь позади нее, схватив за подбородок и задрав ей голову. Сдавленный крик, и я вонзаюсь в шею, разрываю кожу, пробиваясь к пульсирующей сине-фиолетовой ниточке. Горячая, вязкая, тягучая, она заполняет мой рот, медленно стекая, словно по горлышку бутылки, в желудок. Я пью до дна. Слушаю хриплое бульканье и утихающее сипение. И лишь потом ощущаю это мерзкое послевкусие. Горький, тошнотворный дух раковой опухоли. Она была онко-больной… вся насквозь пропитана и испещрена сетками метастаз. И все равно до конца боролась за жизнь. Я не понимаю…

Меня начинает мутить. Взгляд рассеивается, и я не могу сфокусироваться, шатаясь и опираясь о стену. Я хватаюсь за живот, и мой желудок выворачивается наизнанку, выталкивая наружу гадкие, черные сгустки горькой крови. Внутри меня бушует буря. Организм взбунтовался не на шутку, пытаясь избавиться от болезни. И меня рвет на асфальт. Раз за разом. По телу волнами пробегают спазмы, словно под электротоком. И силы покидают меня вместе с грязью. Я смотрю невидящим взглядом на труп и чувствую, будто терзали на самом деле меня, а не ее.

Так отвратно я себя никогда не чувствовал, ни до, ни после. Я научился контролировать эмоции и не поддаваться неожиданно вспыхивающему зову крови, который мог бы меня погубить. Наше число росло, а количество людей продолжало уменьшаться, естественный прирост населения сократился еще в несколько раз. Начались отлов и истребление. Приходилось быть более осмотрительными и осторожными. Патрули ходили по улицам. Всё закрывалось засветло. Клубы стали пустеть, и нам пришлось изменить тактику. В то время как велась охота на нас, мы открыли свой сезон охоты. На них.

Теперь я выхожу не так часто. Приходится запасаться впрок, смешивая кровь с алкоголем и подписывая бутылки. Это помогает забыться и дольше спать. Я набираюсь сил перед следующей вылазкой. Лежу на кровати, пуская дым в потолок, изрисованный звездами и планетами. Они не светятся в темноте как те, что были у меня в детстве, но я все равно заставляю их кружиться и устраивать парад. Сквозь доски забитого окна падает лучик света. Круговерть пыли мелькает в тусклом золоте. Я бросаю окурок в жестянку из-под кофе и закрываю глаза. На внутренней поверхности век появляются миры. Красочные, восхитительные и волшебные. И я опять рвусь в бой.

Нас становится все больше. Мы — конец света и начало новой, но недолговечной жизни. Нам не страшны болезни и радиация. Мы можем прожить без пищи и воды довольно долго, черпая силы из внутренних запасов и из крови.

Но когда на земле не останется, кого есть — мы сожрем друг друга.

А до тех пор — нас не остановить.