ghostmale — ФИАСКО

Без пятнадцати одиннадцать. На автобусной остановке ждет Т. Огромный и чистый экран неба уже горит, но солнце все увеличивает яркость и контраст. Жара наваливается на город.

Толстый бакалейщик напротив запоздало раскладывал на наружном прилавке овощи и фрукты. Пыхтя, он потянулся, чтобы положить на самый верх аккуратной пирамиды яблок начищенный до блеска плод. Два пухлых пальца, смешно зажимая кисть винограда, повесили её на металлический крючок. Мокрая губка помелькала перед пучками зелени, отчего они засверкали и заискрились. Отдельно раскладывались желтые, без единой зелёной полоски, бананы; каждая из плотных груш была завернута в бумагу; здоровенная, уродливо разросшаяся клубника, расфасовывалась в небольшие пластиковые коробки; тёплые, длинные огурцы лежали штабелями в сторонке. Проворные пальцы толстяка развернули два апельсина, ловко отобрали и выкинули несколько подгнивших черешен, пару раз неопредёленно дёрнулись в воздухе отгоняя увёртывающихся мух и только тогда, наконец, он тяжело уселся допивать утренний кофе. И из-за пуза казалось, что он зажимает между раздвинутыми ногами большой надувной мяч. «Какая ложь!» — думал Т., наблюдая за этими ухищрениями. Он очень любил фрукты и часто покупал их здесь, но блестящие и аккуратные, похожие на восковые снаружи, они были так же — совсем, как восковые — абсолютно безвкусны и, кроме того, наполнены нитратами. «Вся цель этих извращённых продуктов природы в ы г л я д е т ь красиво, а не б ы т ь вкусными, то есть казаться чем-то иным, быть а к т ё р а м и. Мы слишком увлеклись в наше время движущимися картинками и теперь саму реальность воспринимаем как движущуюся картинку. Каким пошлым надо стать, чтобы здоровым, чистым от добавок, не совсем, правда, ровным и гладким и иногда червивым, но зато по-настоящему вкусным и красивым яблокам, предпочитать надутые и блестящие, почти пластиковые, как голливудские звезды, безвкусные пустышки. Какое дерьмо!» Бакалейщик равнодушно затянулся сигаретой и почесал огромную, небритую, словно припорошенную пудрой, щеку. Слышно было, как тяжело он дышит.

Автобус выползает из-за поворота. Его окна последовательно вспыхивают и Т., не выдержав, закрывает глаза. Так, с закрытыми глазами, он и стоит, пока автобус не добирается до него. Т. ничего не видит, но чувствует приблизившийся жар, поскрипывание и шипение, как будто рядом с ним — огнедышаший дракон. Чуть приоткрывая глаз, чтобы не промахнуться со ступенькой, Т. входит в его адское чрево. Внутри темно после улицы и нестерпимо душно. Стараясь реже дышать, Т. пробивает билет и, немного поколебавшись, садится справа, позади лысого мужчины, кроме которого в автобусе никого нет. Здесь, кажется, немного прохладнее.

На спинке сиденья вился чей-то тэг, прочитать который было невозможно. Ниже фломастером было написано «Всё не так, как могло бы быть». Т. усмехнулся про себя. Над надписью топорщилась плотная клетчатая шерстяная сорочка, сам вид которой был чудовищен в такую жару. В неё была воткнута красная, морщинистая, взопревшая шея с головой, такой же красной и абсолютно лысой. По этой лысине, как и всякая лысина возбуждавшей у Т. интерес (ему нравилось наблюдать, как лысина довлеет над некоторыми людьми, или представлять себе как выглядел её владелец, когда у него ещё были волосы, кроме того, потенциальная возможность облысеть самому, тоже благодатная тема), катилась капля пота. Она вздрагивала, бросалась вниз, потом резко тормозила и катилась опять. Её путь прокладывала дрожь автобуса. Т. почувствовал, что по его лбу тоже течет пот. Его капля вначале немного отставала, но потом наподдала и вырвалась вперед. И без того почти не дышавший Т. застыл совершенно. Он только покачивался из стороны в сторону, абсолютно синхронно с лысым. Немного поскрипывали сиденья и казалось, что они вдвоём молятся, мотаясь туда-сюда на манер шаманов. Капля Т., обогнавшая свою соперницу, почти достигла финиша — шеи, но лысый вытащил из кармана мокрый мятый платок и обтёрся, чем все испортил. Т. повернулся в окно.

Узкие Салонтийские улицы. Витрины. Витрины. Голова почти кружится. Витрины. Магазин. Телевизор. Шмотка. Светофор. Плывущая по улице, словно лебедь, девушка с симметрично покачивающейся, обтянутой джинсами жопой.

«Тёлка... — начал погружаться Т., — Интересно, что по— русски это тёлки, по-английски — курочки, а, например, по— гречески — пипини — нечто маленькое, одновременно напоминающее по звучанию папи — т.е. утку. Сравнение со съедобными домашними животными неслучайно — это действительно — мясо, куски мяса, выставленные на продажу.

Женщины представляют окружающим все выпуклые, выпирающие части своей плоти словно товар. Всякий товар нуждается в привлекательной скорлупе, скрывающей его недостатки и выпячивающей достоинства. — думал Т. — Маленькие изделия упаковываются в гигантские коробки, дешевые и плохо изготовленные прячутся внутри роскошно оформленных упаковок из качественных материалов. Упаковка, а по сути, правильно произведённый камуфляж, поможет скрыть всё: от неизящной формы до нефункционального дизайна. На повышение качества изготавливаемого товара тратится неизмеримо меньше денег, чем на его рекламу. Отсюда — увеличивающие объём груди лифы, покрой, скрадывающий избытки жира, продукты косметики, придающие недостающий блеск и привлекательность и раскраска разных частей тела, а в основном — лица, превращающая женщин в цветы, ожидающие опыления. Есть, правда, и более радикальные методы, как то: разрезы, удаление, выпрямление, обеление, наполнение и выкачивание. Лечь под нож хирурга легче, чем позаниматься в спортзале. Что же ты предлагаешь? — спросил он сам себя, — всем бабам ходить страшными и плохо одетыми? Нет, почему же. Однако во всём должна быть мера, но самое главное — это примирение с тем, что ты есть на самом, деле. Выставлять своё тело как лот на аукционе есть ложь ещё большая, чем супружеская измена и должно быть наказуемо уголовным кодексом. Чего же требовать от бакалейщика, — он даже покачал головой, если любая тёлка во сто раз пошлее тех яблок. Основные потребители...» Он внимательно и не без удовольствия проводил взглядом двух красавиц, одетых в мини юбки и какое-то подобие бюстгальтера и весело щебечущих на тротуаре. «Основные потребители этого товара — мужчины. И я в том числе — развивал мысль Т. Как и влюбой другой потребительской сфере, только немногие могут в л а д е т ь качественным, раритетным товаром в красивой упаковке. Остальным остаётся только жадно вглядываться в стёкла витрин. Как я сейчас, например. Мужчины ведут себя подобно любым покупателям — в зависимости от характера и пронырливости. Одни совершенно не стесняются, широкие натуры, сангвиники, рассматривают товар не торопясь и с удовольствием, ни на кого не обращая внимания; другие жмутся, скованно вопрошают продавцов, постоянно краснеют и, вообще, неловко себя чувствуют. Для одних выбрать качественный товар — это нечто само собой разумеющееся, для других — отдых, для третьих — тяжкое наказание. А если не получается качественный — приходится брать какой есть. Улица представляет из себя рынок на котором мужчины и женщины беспрерывно выбирают, торгуются, возвращают уже купленное или радуются удачной покупке. Авансом или первым взносом здесь служат взгляды украдкой, тайные улыбки или жесты. Затем приходится платить по-настоящему: нескромными разговорами, подходящими случаю манерами, уверенностью в себе и личным обаянием. Как и во всяком бизнесе в наше время, конкуренция чрезвычайно высока. Если мужчины — потребители, то женщины, предлагающие свои прелести — конкурирующие коммерсанты. И очень интересно наблюдать, как смотрят незнакомые feemales друг на друга. Непонятно чего больше в их взглядах: оценки? изучения? вопрошания? зависти?, но презрение там присутствует всегда и в больших количествах»

Т. оглядывается. Пока он размышлял, в автобусе появились люди. Недовольного вида, усатая старуха, вся в черном, сидит слева, важная дама с высокой прической элегантно потеет позади неё, бородатый мужчина неопрятного вида украдкой ковыряется в носу, напряженно стоит прыщавый юнец, девушка напротив...симпатичная.

Т. опять посмотрел в окно. Солнце подожгло всю улицу. Что-то навалилось на солнечное сплетение. Из гортани как-будто выкачали весь воздух и ее стенки слиплись меж собой. Сердце взрывалось в ушах. Все витрины слились в сплошную мелькающую массу. Дышать стало практически невозможно. Т. почувствовал, что с трудом удерживает веки открытыми. Он весь напрягся, от челюстей до промежности, стараясь придти в себя. Ненамного полегчало. Не поворачивая головы, он снова скользнул по девушке взглядом, тем особенным взглядом, которым мужчины именно скользят, как будто сканируют: словно бы небрежно, мимомоходом, а на самом деле — жадно ловя каждую подробность, не пропуская ни одной детали. Она сидела, чуть опустив голову, но никакие локоны не спадали на обнажённые плечи — она была коротко, очень задорно подстрижена. Солнце, в отличие от разморенного и одуревшего водителя, являвшееся настоящим хозяином в автобусе, мелькавшее то тут, то там и капризно играющее пятнами, тенями и бликами, решило изобразить её лицо в технике сфумато. Щёки окаймлялись белесым пушком. Довольно крупные уши, розовели от своей тонкости. Находящееся в тени, её лицо, тем не менее, светилось переливами оттенков нежной охры. Она смотрела куда-то вниз и глаз её он не видел, только ресницы, очень детские и средней длины, помаргивающие замедленно, как крылья присевшей на листок бабочки. Эти ресницы поразили Т. Ресницы были совершенны. Далее? Затейливая кривая шеи, маленький бюст, руки, теребящие сумочку, прожилка на округлом лбу — последовательное описание бессысленно, всё это работало как одно целое, как и всякий человек являлось итогом, суммой деталей и цельным образом одновременно. И то, что было сейчас перед Т. было ему так дорого и нежно, как самое потаённое детское воспоминание, как нечто из той области, куда мы стараемся не заглядывать лишний раз, чтобы не расплёскивать понапрасну редкое и единственное в своём роде чувство. Т. рассматривал её теперь уже совсем откровенно, совершенно не скрываясь и абсолютно не замечая этого (благо не замечала этого и она). Он не испытывал сейчас ничего из обычной гаммы своих чувств: ни скептического любопытства, ни нарастающего раздражения, ни тщательно скрываемого вожделения. Его взгляд был так же естественнен, как его восстановившееся дыхание. Но самым замечательным было то что Т. понимал всё это прямо сейчас, когда это происходило, а не потом, задним числом, что он мог оценить то счастье, которое так внезапно и слишком уж сразу навалило на него. Настоящее счастье всегда бывает оглушительным, хотя редко длится больше нескольких минут. Потом приходят вопросы. Так случилось и с Т. Он начал сомневаться. С одной стороны, размышлял он с удивительной в такую минуту хладнокровностью, он чувствовал, что мог бы смотреть на неё ещё очень долго, и это было всё, чего ему сейчас хотелось. Но с другой — в любой момент она может выйти и исчезнуть навсегда. Т. повторил про себя это слово. Навсегда.

И как будто услышав Т., девушка засуетилась в сумочке, вытащила солнечные очки, не поднимая головы одела их и, держась за поручень, повернулась и подошла к двери. У нее была странная и немного детская походка, а может быть ему так показалось из-за покачивания автобуса. Т. обращал внимание на её загорелые плечи, на светлые брюки из лёгкой ткани, на тонкие запястья с дешевыми браслетами и, одновременно, лихорадочно старался сообразить, понять, решиться. Подойти к ней сейчас? Заговорить? О чём-нибудь спросить? Т. знал, как это будет нестерпимо пошло. Он понимал, что скорее не заговорит с ней вообще, чем поставит себя в дурацкое положение...Не заговорит с ней вообще? Остановка приближалась. Напряжение нарастало, как в каком-нибудь фильме Финчера и так же как там, не было никакого вообразимого выхода. Только тот, что предусмотрен хитрым режиссёром. Т. осознал, что если он не поднимется сейчас и не подойдет к ней, всё ещё стоящей у двери, перенесшей тяжесть на одну ногу и обхватившей вертикальный поручень, то никогда не забудет этого момента. Эта была страшная перспектива — переживать такие сомнения ещё и ещё раз, и он поднялся. Мокрая майка, противно отлипла от спины. Т. почувствовал, что у него лоснится кожа на лице и вспомнил, что давно не стригся. Старуха посмотрела на него сурово и исподлобья. Юнец любовно погладил огромный прыщ на лбу. Т. секунду постоял в нелепой позе, а потом бухнулся обратно, больно ударившись копчиком. «В конце концов — всё так, как и должно было быть» — лениво подумал он. «Всё предрешено режиссёром. Персонажу не следует дёргаться». Кажется, он даже лениво усмехнулся. Автобус фыркнул, остановился. Двери скрипя разверзлись. «Разверзлись» — его лицо ничего не выражало. Девушка, осторожно спускаясь, вышла и сразу же исчезла за ларьком с газетами. Водитель в зеркале отер пот и, закрыв двери, двинулся дальше.

Т. вдруг понял, что он так и не увидел её глаз. Он снова почувствовал, что очень душно. Стеклянный взгляд. Внутри шум и никаких мыслей, впрочем, это тоже мысль. Заболел живот. Что-то там тянется, тянется и никак не может лопнуть. Как разрешение от всех проблем слышится пиликанье мобильного. Т. машинально ощупывает карман, но потом понимает, что у него нет такой мелодии. Лысый уже разговаривает.

— Нет.

Пауза.

— Нет, говорю! — у него был усталый голос.— Ничего не получилось.

Пауза, нервное подёргивание плечами. Шерсть с неприятным звуком трётся о сиденье.

— Да, да, все было устроено как полагается, всё было готово, но ты же знаешь, как это бывает.

Долгая пауза.

— Передай ему, что не всегда всё проходит гладко. А потом, он сам так захотел. С самого начала. Я его, если помнишь, предупреждал!

Лысый тяжело вздохнул и потёр шею очень волосатой рукой. Т. ощутил пробивавшийся сквозь плотный, горячий воздух сладковатый запах прения.

— Я знаю, знаю. Что же делать? Как всегда ничего. Теперь уже ничего. Теперь это не в наших силах. Да, так ему и передай.

Солнце внезапно и поспешно прикрылось клубящейся тучей. Стало темнее. Видимо, осень давала о себе знать.

Лысый ещё некоторое время держал трубку у уха. Когда он отнял её, то Т. успел заметить мелкие капельки пота, осевшие на поцарапанной черной пластмассе.

«Очень старая модель, — подумал Т. — таких теперь больше нет».

Июнь, 2002.