Дарин — Holiday Camp

Добрый вечер, дамы и господа! Сегодня я опять с вами с тем, чтобы вы могли вновь упиться своим превосходством надо мной. Я каждый вечер буду с вами, являя собой миру живой пример наиничтожнейшего из ничтожных, если такое вообще существует. Но для начала я потешу ваше самолюбие и самооценку своей ничтожнейшей историей.

И он кланяется.

— Я родился в самой обычной семье, — все последующие кадры Падшая Личность стоит в углу сцены, не освещаемый прожектором. Освещаются только его руки и мим, показывающий все, что он говорит. Мим одет в черное трико, у него нарисованы улыбка и слезы на лице, а на руках белые перчатки. — Они все ходили на работу. Как один. Когда я был маленький, я любил смотреть, как летают птички. Вот так. — Он изображает руками птиц. Тень от них падает на белый ровный занавес — или декорации кирпичной стены.

Ну, вы понимаете, о чем я? А они ходили на работу. Потом я подрос. И меня отправили в школу. Так я стал скулбоем. А они продолжали ходить на работу. Мой папа называл это «зашибать большую деньгу». Сначала я удивлялся и думал: «Мой папа самый крутой — он зашибает большую деньгу». Но после того как я стал скулбоем, пообщавшись с другими, я понял, что все их папы зашибают большую деньгу, а мамы носят одинаковые прически и варят ужин, который почему-то невозможно есть. Будучи скулбоем, я так же узнал, что я лодырь, потому что смотрю в окно на уроке, на перемене сижу на подоконнике, а дома рисую солдатиков и бабочек. Чуть позже мне сказали, что из меня ни чего не вырастет, потому что я смотрю телевизор, играю в карты и не мою посуду. Но я рос и с каждым днем никак не мог понять — как же все эти три дела могут повлиять на мой рост? Каждый раз после собрания в школе мама или папа приходили домой злые и говорили, что я плохо себя веду, и что они поставят меня в угол на горох, если я сейчас же не сделаю уроки или если я не перестану приносить на уроки пиявок и лягушек, даже если это урок естествознания. Все учительницы считали своим долгом написать кляузу на меня в дневник моим родителям, все мальчики считали меня самым крутым в школе, а все девочки дебилом. Потому что я не дергал их за косички.

-Когда я пошел в старшие классы, у меня не было девочки и я не перетрахал одну треть женского населения своей школы, поэтому мальчики считали меня лохом. У меня не было троек по половине предметов, и девочки считали меня ботаном. Поэтому у меня не было друзей. Учителя вопили, что я дурак и контрольные мне засчитывают из-за моих бедных родителей. Родители же страстно хотели отдать меня в военную академию, как остальных мальчиков из моего класса, а я не хотел учиться дальше. Поэтому, когда я обстриг свои волосы, мне сказали, что я — чудак, ибо весь класс носил длинные волосы. Весь мой класс дружно шел в столовую, а я держал путь в библиотеку. Весь мой класс дружно играл в спортивные игры, а я был слишком болен, чтобы даже попрыгать. За это я был прозван Чудаком. Когда я впервые не переночевал дома, то, стоило мне только там показаться, как родители тут же отвели меня к психологу.

-Он показывал мне картинки, я отвечал, он смотрел в свои записи и хмурился. После десяти сеансов он назначил еще двадцать. А потом он сказал моим родителям диагноз на ушко, они оба вскрикнули и ахнули, а мать упала в обморок. Наверное, я не должен был рождаться на этот свет. — Он говорит это так спокойно, как будто речь идет о булке хлеба, не купленной на ужин.

-Меня признали негодным к дальнейшему нормальному существованию. Моим родителям сказали, что я «проклят личностью и своеволием», что у меня «недостаток — имя ему самомнение, а самомнение — один из страшных грехов на планете. Слышали такое слово — индивидуализм?» И родители шарахнулись от доктора в ужасе. А я стоял у двери и ровным счетом ничего не понимал. Потом меня привели домой, и я узнал о себе много нового. Познакомился с ремнем, палкой, шлангом, проводами… Попросту говоря, папа решил вбить в меня ум — ибо я бесчеловечная скотина и из-за меня у мамы горе. Он дал мне неделю сроку — чтобы я исправился. Он считал, что имеет на это полное право — они же меня воспитывали…

Далее — музыкальный проигрыш, Падшая Личность полностью скрывается во мраке, а мим исполняет безумный танец. Следующая Сцена начинается с приподнявшегося с земли мима.

-С тех пор я жил как бы сам по себе. Домой приходил только спать, но всю дорогу до кровати я слушал лекцию о своем поведении и о том, что меня «еще можно спасти!» Но не понимал — чем же я болен? Целыми днями я бродил по улице, смотрел на их озабоченные лица и понимал: болен не я, болен этот мир, эти все люди. Даже деревья и природа отравлены этим безразличием и озабоченностью, злостью на мир и на себя, разлитыми в воздухе. Ими насыщены все — дома, машины, вещи, люди, животные… И я решил; и я думал о том: как? И однажды у меня созрел план — у этого мира слишком грустное лицо. Я заставлю их улыбаться, и они прозреют.

-Первое время все было нормально. Я умудрялся заставить улыбаться молодежь и пару стариков. Но не всегда. Однажды мне пришла в голову мысль — я решил дарить всем цветы. Это была глупая идея. Люди кидали их на асфальт сразу, как только отойдут от меня подальше. Потом меня побил дворник, потом — пара ментов — цветы-то с клумбы, потом — папа. Чтоб не говорили ему про меня всякие гадости. Все в военной академии, а я цветы всем дарю. Не хорошо…

-А потом меня поместили лечиться. Я понял, что все это ложь. Они не исправятся. Они будут работать, — по голосу Падшей Личности ясно слышно, что по его лицу скользит язвительная улыбка, — зашибать деньгу, трахаться, одинаково стричься и обсуждать количество фаллических символов у себя дома и количество бабла, заработанного за неделю.

-Когда я вышел из больницы, я начал свою кампанию уже просто от злости. Я делал все, что только мог. Но меня били. Меня били и морально, и физически. Меня били все. Что бы я ни делал, все было против меня. Как бы я себя ни вел, я был все равно заведомо не прав. В конце концов, когда у меня уже не осталось сил сопротивляться, я вышел на улицу и начал улыбаться. Мне никто не улыбнулся, кто-то оттолкнул меня с дороги, кто-то дал мне по зубам… Больше я ничего не помню. После этого я сдался. Я попытался спасти мир, но потерпел неудачу. — И Падшая Личность замолчал, отодвинувшись в темноту. В круге света лежит, скорчившись, неподвижный мим. Гаснет свет.

Падшая Личность вновь обращается к залу:

-Я рассказал о себе все. Вы можете рыдать над моей историей. Может, кому-то это послужит примером — в сторону — в чем я сомневаюсь. — Зал аплодирует, кто-то вытирает аккуратно глаза платочком. — Но — Личность вскидывает вверх руку, затянутую в красную кожаную перчатку — вряд ли кто-то из вас узнает в этой истории себя. — Разворачивается и уходит, не кланяясь и что-то напевая себе под нос.