Люба исполнила угрозу — она прилетела в Москву. Её персональный летательный аппарат, так похожий на тарелку инопланетян, приземлился в хоккейную коробку нашего двора.
Думаю, случись такое лет дцать назад, то-то был ажиотаж. Люди сбежались бы со всех своих углов, поглазеть на внеземное чудо. А теперь — в порядке вещей, будто каждый день летающие тарелки приминают траву в московских двориках. Только заядлый шахматист Сорока, поднял голову от доски и проводил любопытным взглядом стройную фигурку моей законной жены. До самого подъезда проводил. А потом горестно вздохнул — то ли ушедшей молодости, то ли проигранной партии.
— Вот вы как устроились, — Люба обошла все комнаты. — Не дурно, не дурно. Главное, стиль сохранён. Теперь такие вещи только в музеях.
— Да будто бы? — взъерошился, не зная, что ожидать от этого визита.
— А это, наверное, твоя светёлочка? — гостья обратилась к Диане. — Скромно, уютно. Мне нравится.
— Где меня поселишь, дружок? — это уже ко мне. — Какая на вечер программа? Хочу в Большой.
Сходили квартетом в Большой театр. Потом ресторан. Говорила только Люба.
— Москва — самый архаичный город на земле. Всё сохранено, всё. Как в прежние добрые времена.
Электра попросила соку. Диана мороженое. Для них любая пища — лишняя нагрузка на организм.
— А мы с тобой, Гладышев, употребим водочки с балычком. И шашлычки! Кутить, так кутить.
Подозвала робот-официанта, нащёлкала его клавиатурой песню прошлого века. Выпила и подпевала:
— Я рождён в Советском Союзе
— Сделан я в СССР….
Пыталась всех втянуть в разговор, но смотрела только на Диану. Во все глаза.
А я напрягался — что-то будет вечером?
Дома вечером Люба:
— На правах старшей жены требую тебя к себе. Где вы меня устроите?
Устроили гостью в гостиной. И меня. Электра осталась одна в нашей семейной спальне. Диана в своей комнате — бывшей моей.
— Гладышев, слабак, сними оптимизатор, — потребовала законная супруга. — Неужели так плохо выгляжу, что тебе нужен стимулятор?
— Скорее наоборот, ты так великолепна, что боюсь опрофаниться.
— Ничего, не бойся — всё у нас получится.
И получилось. Я проспал допоздна и проснулся один. Вдвоём мы остались в квартире.
— Где Диана? — спросил Электру.
Но та не знала.
Надел оптимизатор и попросил Билли связать с дочерью.
— Мы с Любовь Александровной в Кремле, — услышал родной звоночек. — Здесь так здорово!
Ещё бы. Бывшая резиденция русских царей и президентов превращена в исторический музей. Обойти её недели едва ли хватит. И мы терпеливо ждали. Но следующий раз услышали дочь, когда она была уже в Австралии. И опять:
— Здесь так здорово!
Потом была Антарктида. Потом Центр Управления Погодой на Сахалине. И мы поняли, что потеряли дочь навсегда.
— Она выросла, — утешала меня Электра. — Она жаждет дела. С твоей женой ей интересней.
— Женой, женой, — брюзжал как стопроцентный старик. — Ты моя жена и мать моего ребёнка, которого у нас подло похитили.
— Она будет приезжать.
Мы прожили с Электрой двадцать лет. Два десятка годов, наполненных теплотой сердечных отношений, спокойствием размеренной жизни и уютом московской квартиры. Думаете это скучно? Отнюдь. Мы не пропустили ни одной премьеры, ни в одном театре мегаполиса. Посетили все музеи, выставки, и потом следили за каждым обновлением экспозиций. Мимо не проходили новинки литературы. Мы посещали творческие вечера и капустники нынешних и будущих знаменитостей.
Одно тяготило — как в то памятное утро Диана пропала вместе с Любой из нашей квартиры, так все эти годы и не удосужилась переступить её порог. Всё ей некогда, всё ей недосуг. Даже пообщаться толком не удавалось. Иногда, достигнув чего-то, она выходила на связь и, захлёбываясь воодушевлением, делилась новостями. Это были мгновения нашей радости. Которая тут же уступала место грусти (или огорчению?), ибо на вопрос: «Ты прилетишь, Дианочка?» неизменно следовал ответ:
— Ой, сейчас некогда.
И связь завершалась.
На исходе двадцатого года нашего проживания в Москве мы получили от дочери приглашение на свадьбу. На свадьбу! Наша Дианочка выходит замуж. Порадует нас внуками.
Мы собирались, переговариваясь.
— Ну, как же при её непоседливом образе жизни с малышом?
— Ребёнка мы непременно заберём к себе. И воспитаем.
Мы собирались на свадьбу, а думали о новорожденном. Понимали, что дочь уже не вернуть в наши чертоги, а вот её детей…. В том, что у Дианочки будет ребёнок, сомнений не было — для чего же ещё современным молодым людям жениться?
Возникли проблемы.
Свадьба должна состояться на Луне.
Нет, это не было чьей-то прихотью. Из новостных сообщений, мы знали, что Луна активно колонизируется, и уже насчитывает несколько сотен тысяч человек постоянного населения. Среди них жених нашей дочери.
— Как он выглядит? — спросил. — Пришли изображение.
Но Диана:
— Прилетайте, всё увидите.
Хорошо сказать — прилетайте. Мы из Москвы уж много-много лет ни шагу. А тут — шутка сказать — на Луну.
Надо с кем-то связываться, что-то узнавать, кого-то просить.
Решил попросить Любу. Мы не общались с того дня, как она похитила нашу дочь. Самовольно заменила ей отца и мать. Разве мог такое простить? Но обстоятельства вынуждали. Да и про зятётечка хотелось поподробнее.
Прошу Билли связать с Любой.
— Да? — голос законной жены сух и деловит. — Я пришлю за вами летательный аппарат.
И всё. Конец связи. Нет больше времени для меня у Главного Хранителя Всемирного Разума. Не имею права обижаться — сам отвёрг. А она лишила меня дочери. Стало быть, квиты.
Впрочем, если быть справедливым — вряд ли Диане понравился наш образ жизни. Куда как интересней с приёмной мамой — и темы, и масштабы. Живи — гуляй! Нет, живи — работай! Люба это умеет и Дианочке привила. А я что? А мы что?
Электра сразу смирилась, признав в Любаше лидера. Электра — эта Даша. Даша воплоти, после смерти. Она сказала:
— Мы летим, любимый?
— Конечно, милая.
Мне стыдно перед Электрой за свою слабость.
Обратился за советом.
— Билли, что думаешь по поводу?
— Какие-то сомнения?
— А ты не мог подсказать женишку, что не вери гут так-то. По-людски: приехал бы, показался да и проси руки суженой.
— А двадцать пять баранов в калым?
— Не помешают. Кстати, что придумать в свадебный подарок? Ты ведь знаешь, что у них есть, а чему будут рады.
— Архаизм всё это, Создатель. У людей радость — раздели её с ними и не надо лучшего подарка.
— А если мне женишок не понравится, или с Любашей найдутся темы для размолвок — что ж за свадьба-то без драки?
— С таким настроением оставайся-ка ты в Первопрестольной.
— От рук отбился?
— Ну, тогда, какие вопросы?
Любин личный космолёт (летающая тарелка?) приземлился в хоккейной коробке нашего двора. Беспилотный аппарат. Но всё равно кто-то его отслеживал, кто-то отсчитывал время посадки, время стоянки, отлёта….
Я бы нырнул в разверзнувшийся люк и был таков. Но Эля (так теперь зову Электру) выдержала (за что благодарен) вполне разумную паузу. Напомадилась. Наряды два-три раза поменяла. Молодец! Что сказать?
Душа рвалась к дочери.
Но Люба. Её коварство, ледяной тон.
Только Электра и вдохновляла.
Лететь, лететь, конечно, надо — но родителями, а не какими-нибудь там статистами на свадьбу дочери.
Любиным проискам мы противопоставим своё родительское великодушие.
Может, всё надумал? Нет никакой проблемы?
Двадцать лет прошло. Люба смирилась. Главный Хранитель чего-то там смирился, и не будет отыгрываться на наших родительских чувствах.
Слетаем — посмотрим.
Сели. Взлетели. Приземлились.
Да, нет, конечно — прилунились. Раз на Луну, значит прилунились.
И не почувствовал ничего. Разве только невесомость. Ремнём был пристёгнут в кресле (Эля тоже). Вдруг в какой-то момент чувствую, тело потеряло вес — лёгким-лёгким стало. Само готово лететь.
Полёт длился — только моргнуть успел.
На мониторе: «Добро пожаловать на Луну! Отстегните ремни. Сейчас откроется люк-трап».
Мы отстегнули. Встали на ноги. Вес не вернулся. Ну, разве только частично.
Шагнул к открывшейся двери — а получилось, взлетел в тарелке до сферического потолка, и приземлился (прилунился?) уже на трапе. Вот такой шажок — на пять-шесть метров — получился.
Смотрю — мама дорогая! — небо звёздное, и солнце на черте горизонта.
Встаёт? Садится?
А кругом Луна. Самая настоящая.
— Что сдрейфил? — это Билли. — Не удивительно. Первый человек, ступивший на эту твердь, намочил в штанишки. Так что….
— Слушай, тут же нет атмосферы.
— А оптимизатор на что?
— Тогда верни мне земной вес.
— Легко. Но как же экзотика?
— Да чёрт с ней. Скажи лучше, почему нас не разрывает внутреннее давление?
— Тебе хотелось бы? Сними оптимизатор — лопнешь, как воздушный шарик. Кровавенький такой.
— Болтун. Но не вижу встречающих.
— А они тебе надо?
— Я думал, дочь….
— Девочке сейчас не до вас. Впрочем, вот она.
К нам летели два лунатика. Низко над поверхностью, но не касаясь её. Оба в одинаковых греческих туниках. Поди, узнай, который из них наша дочь. Впрочем, утрирую.
Дианочка кинулась Эле на шею:
— Мамочка!
Туника — это мужская одежда или женская?
Мне протянул руку курчавый, горбоносый, в тунике, но всё-таки молодой человек.
— Здравствуйте. Меня Павлом зовут.
Зятёк, стало быть.
Я ответил на рукопожатие. Но тут Дианка повисла на шее.
— Папка!
Всё размерено — голову не разрывает её радостное ликование. Я к тому, что общение у нас телепатическое. На Луне нет атмосферы, так что связки напрягать не приходится. Голосовые.
— Здравствуй, милая.
— Идёмте, идёмте, — влечёт нас Диана с космодрома.
Или стартовой площадки? Здесь уже стоят несколько десятков (а может, сотня?) «тарелок». Думаю, гости слетелись. Наверное, все Распорядители тут. Ещё бы — Главный Хранитель замуж выдаёт приёмную дочь.
От этой мысли обида царапнула сердце.
А, впрочем, сколько, Любовь Александровна, ты не интригуй, Дианочка наша с Элей дочь, и она любит нас.
Впереди какое-то прозрачное строение.
— Это наша оранжерея, — гордо Диана. — Сейчас я вам что-то покажу.
Это был лунный камень. Я думал, что сказка. Красивая легенда. Никакого лунного камня в природе не существует.
— Паша его нашёл, — Дианочка гордо. — Мой Паша — геолог.
— Теперь, наверное, нет, — будущий зять смущён. — Меня дизайн увлек. Вы посмотрите, посмотрите….
Вдоль стеклянных стен оранжереи стояли кадки (или тумбы?), из которых причудливыми изваяниями поднимались вверх чёрные, нет, антрацитово чёрные изваяния (по-другому не назовёшь).
На что они похожи?
На деревья? Да, вряд ли.
На скульптуры? Тоже мимо.
На фантазии изощрённого ума? Ближе к истине.
Во! На мексиканские кактусы. Только чёрные и без иголок.
— Они тёплые, — Диана. — Попробуй, папка.
Я прикоснулся. Да, действительно не холодные, как на то намекал их цвет.
— Может, радиоактивные? — забеспокоилась Эля.
— Это застывшие солнечные лучи, — поведал Павел.
— Правда, правда, — кивает головой Диана. — Они растут, когда светит солнце. Это солнечные лучи воплоти. Паша достал их из лунной шахты, и теперь они растут здесь.
— А стены стеклянные зачем? — спросила Эля. — От холода?
— От пыли, — Диана. — Пыль здесь такая вредная — везде норовит влезть. Только это не стекло — полимер прозрачный.
Я подумал, порадовалась бы мама, будь жива, — какая у неё русская внучка.
Длинная-длинная оранжерея — вдоль стен причудливые изваяния лунных камней. Когда из-за горизонта выныривает солнце, они начинают расти (прибывать в массе?), аккумулируя его энергию.
Паша надумал оставить геологические изыскания и посвятить себя дизайну лунных камней. Диана, похоже, разделяет его пристрастия. Или, может, здесь другое? Более глубокие личностные чувства?
Задаю себе вопрос — будь я женщиной, смог бы полюбить бывшего геолога Пашу? Спрашиваю об этом Элю. Мысленно, конечно.
— Он не нравится тебе? — Электра удивлена.
— А ты в восторге?
— Отцовский эгоизм, — это Билли влез, как всегда не к месту.
— В урну хочешь?
— А рискни.
Сволочь. Знает, что без оптимизатора на Луне мне не прожить и мгновения — на кусочки разорвёт внутреннее давление.
Может, действительно отцовский эгоизм?
Не скажу, что будущий зять вызывал во мне резкую антипатию. Нормальный парень. Но и всё. Казалось, моей незаурядной дочери пристало что-то адекватное.
Ну, что ж — Паша, так Паша.
Оранжерея лунных камней не пуста.
Говорю теперь о людях. Они ходили по вместительному сооружению, разглядывали неземные чудеса, любовались. Возникали вопросы. Они достигали сознания Павла и весьма его беспокоили.
— Да иди уж, — махнула рукой Диана.
И тот, как гончая, получившая команду «Пиль!», сорвался с места и полетел к кому-то любопытствующему.
Настало время родительского часа.
— Ты любишь его, солнышко?
— Да, конечно же, папка. Как можно его не любить?
Молодо-зелено. Ещё как можно!
— Уймись, — это Эля исподтишка.
Действительно, ведь это у Дианочки праздник, она выходит замуж — чего ж я-то разворчался? Видимо, Билли прав — остаться надо было в Первопрестольной.
Нет, надо настроиться. Надо полюбить или хотя бы сделать вид, что этот Паша мне не отвратен.
— Билли?
— Обыкновенный отцовский эгоизм. Особый рецидив у старых маразматиков.
Знаю, откуда такое настроение у виртуального Брехунца.
Как он доставал в Москве за мой осёдлый образ жизни. И лентяй я, мол, и сибарит. В мире дел невпроворот, а я картинки в галереях разглядываю. Искать, говорил, надо Костю и похищенные души прозрачных родичей Эли.
А я ему — возродившийся Костя твоё детище, вот и напрягайся. И с прозрачными не всё ясно. По-моему, у них полюбовное соглашение. От моих дам отстали, тому я рад. Что ж, мне самому в их лице искать себе неприятности? Я живой человек, имею право на уют и счастье с любимой женщиной. Отстань!
Долго так продолжалось. В конце концов, отстал. Угомонился. Сверкает серебряным браслетом на левом запястье да шипит себе к месту и не совсем. А я привык. И внимания не обращал. Даже скучновато порой без общения.
— Тебе как понять? Своих-то детей — один из автоклава, и тот с приветом.
Молчит скрипучка виртуальная.
С отцовской нежностью всматриваюсь в любимые черты.
— Как живёшь? Ты похудела. У вас будет малыш? Первый на Луне?
— Нет, пока не думали. А ребятишки здесь уже есть. Такие лапушки.
Покосился на Элю — всё прахом. Попляшем здесь на свадьбе и на свои палати.
Она сжимает мои пальцы своими — уймись, приемли жизнь, как она есть, не напрягайся.
Да уж.
— Папка, ты иди пока к Павлу, а я мамочке что-то покажу.
— Платье? — это Эля.
— Ну, конечно.
Дамы удаляются, а мне не хочется к зятю.
Трогаю причудливое изваяние лунного камня — вот ты какой! Застывшие капли золотых лучей.
— Абсолютное топливо, если бы мы не знали реакции аннигиляции.
Вздрогнул. Обернулся. Люба.
Двадцать лет прошло со дня последней встречи. Каких-то двадцать лет, и мы снова смотрим в глаза. И — не поверите — любуемся. Не берут годы мою первую и законную жену. Может, порода такая, сибирская? Косметика? Пластика? Да нет, конечно, — оптимизатор. Он, родимый, поддерживает Любу в великолепной форме. Ну, и меня тоже.
— Так и аннигиляция — архаизм. Антигравитация нынче в моде с телекинезом.
— Верно, Гладышев. В музее космонавтики реактивные двигатели.
Пауза.
Мы смотрим, не отрывая глаз, практически не мигая.
Ловлю себя на подлой мысли, что хочу её.
А почему, собственно, подлой?
— Билли?
— Мне, что за дело?
— Предатель.
Любина улыбка — само очарование.
— Здравствуй, любимый. Отлично выглядишь.
Воркует,… обольстительница. Впрочем, женщина и должна быть такой. Не увлечёшь самца — останешься без потомства. Таков закон природы. Только Люба — печальное исключение. Миллионы восторженных поклонников, супруг без патологий, а детей Бог не дал. Или не просила?
— Закон природы есть такой — не обращала внимания?
— О чём ты?
— В дикой природе все самцы гораздо привлекательнее своих подруг. У льва есть грива, у оленя рога, у павлина хвост, у селезня оперение. Знаешь, почему?
— Просвети.
— Они должны понравиться самкам, чтобы поучаствовать в продолжении рода.
— Да что ты?
— У людей всё наоборот, поскольку и задачи перед человечеством иные — нужно двигать прогресс.
— И получается….
— Женщина крутит хвостом перед зеркалом, чтобы мужчина изредка, творя цивилизацию, посматривал в её сторону и обновлял поколение.
— Браво! Отличная выкладка! Вижу, время зря не терял — развил цельное философское учение. Последователи уже есть или подбираешь?
— Расскажи о своих успехах?
— Мне похвастать нечем — время героев истекло. Оптимизатор уравнял людские возможности и способности. Даже Дианочка, щедро одарённая природой, не долго оставалась феноменом. Её способности изучены и материализованы.
— Я не умею летать.
— У тебя оптимизатор старой модели. Хочешь, поменять?
— Спасибо, привык.
— Я подарю.
— Расскажи про Луну. Чем тут занят народ?
— Я покажу попозже. Сейчас пора идти на церемонию.
Люба плавно оторвалась от полимерного пола оранжереи и легко полетела вперёд. Потом остановилась, обернулась.
— Гладышев, — это она моим многометровым прыжкам. — Не смеши народ. Стой, где стоишь — я сейчас слетаю за оптимизатором.
У меня на руке два серебренных браслета.
— Билли, ты в котором?
— Угадай.
— Помнится, кто-то урны заслужил.
Любе:
— Есть здесь урна, мусоросборник, утилизатор?
— Зачем?
Снял старый, видавший виды оптимизатор, показал, держа с брезгливым видом двумя пальцами.
— Давай. Отдам в переработку. Или музей, как экспонат.
— А говоришь, героев нет.
— Живых….
Церемониальный зал ничем не отличался от оранжереи — разве только прозрачный купол повыше. Двумя длинными рядами стояли гости — в бальных платьях, фраках, смокингах. Жених со священником уже томились в одном конце живого коридора. В другом искали меня — предстояло вести дочку под венец.
Заложив крутой вираж, огибая строй смокингов, вихрем промчался на своё место.
Дианка прыснула. Эля покачала головой и нахмурилась.
Подал руку дочери — обопрись. И сам споткнулся, ощутив неожиданный прилив тяжести.
— Билли?
— А ты хотел воробышком порхать?
Вполне земное притяжение. Спасибо друг.
Рука, согнутая в локте, выдвинута вперёд. На ней покоится ручка моей дочери.
Пошли, родная. К твоему счастью.
Зазвучала музыка.
Гости хлопают в ладоши. И это слышу.
— Билли?
— Газ в помещении. Азот.
До алтаря шагов триста.
— Пообщаемся, солнышко?
— Да, конечно, папочка, я вся — внимание.
— Хочу знать ваши планы относительно потомства.
— Павел говорит, что дети — это игрушка, забава, а мы взрослые люди и должны заниматься серьёзными делами.
— Все мужчины так говорят. Но ты женщина — твоё призвание рожать. Поставь его перед фактом.
— То же самое говорила мама.
— Пойми, ребёнок, ты — потомок удивительного народа, из-за бесплодия практически исчезнувшего с лика Земли. Доведи это и до Павла. Нельзя искусственно избегать того, что — не дай Бог! — уже заложено в тебя природой.
— Такие страсти говоришь в день моей свадьбы.
— Хочу твоего счастья.
— Ты хочешь внуков в свою московскую квартиру.
Я чуть не споткнулся.
— Билли, она опять копается в моей голове?
— Не обязательно. Эгоистичные желания читаются на твоём лице.
Я справился, я не споткнулся.
— А ты считаешь, здесь нормальный пейзаж, нормальные условия для воспитания малыша?
— Папка, что ты всё об этом и об этом. Как тебе мой Павел?
— Ты ответила на свой вопрос — он твой.
Два строя гостей закончились. В одном последней рукоплескала Люба. Значит, гости выстроены по старшинству. А мама Эля осталась где-то там, в начале значимости.
Передавая руку дочери жениху, смотрел не на него, на Любу — твоё коварство?
И законная жена смотрела на меня. Во все глаза. И улыбалась.
Что-то будет.
Наверное, это справедливо, что ушли в прошлое все формы бракосочетания — осталось венчание. Красивый обряд.
Клятва Всевышнему.
А пусть отдувается — сам свёл.
Ловлю себя на мысли, что Павел мне всё-таки не по душе. Горбоносый, лопоухий. А ведь внуки могут быть похожими на него.
Целуются.
Мы хлопаем в ладоши.
Звучит музыка.
Первый вальс жениха и невесты.
Нет, уже молодожёнов.
Ищу Элю, нахожу Любу.
— Пригласишь?
— Эмансипации на Луне в шесть раз меньше?
— Традиции шорят. Белый танец, и всё такое прочее. Ждать, потом тебя искать. А тут — музыка, и ты под рукой. Пригласишь?
— Приглашаю, — щёлкнул каблуками.
Люба — изящный книксен и подаёт руку.
Мы закружились. Парящие в азоте.
— Шампанского хочу.
Шампанское в ведёрках со льдом повсюду на круглых столиках. Это для любителей открывать. Для нелюбителей — в бокалах на разносах. Оно тягучее, почти вязкое, и пузырьки — как в замедленном кино — не спешат шипеть и лопаться. Но вкус отменный. Из закусок — фрукты, сладости.
Мы пьём. Люба смеётся, обнажая коралловые зубы.
— Хочу напиться!
После нескольких бокалов.
— Гладышев, хочу тебя. Что смотришь? Плюнь в лицо. Оттолкни. Перешагни. Многожёнец несчастный.
— Стоп! Отмотай назад. Нет, лучше начни сначала, но без концовки.
— Гладышев, я хочу тебя.
Закрываю её рот поцелуем.
У Любы на Луне свои апартаменты.
Мы лежим в её постели, она рисует пальчиком круги на моей груди.
— Вернёшься в Москву?
— Я привык. Нам хорошо там с Элей.
— А как же я?
— Если все дела переделала, присоединяйся — будем жить втроём. Глядишь, внучка подкинут.
Долгая пауза.
— Тебе нравится Павел?
Люба со вздохом:
— Дианочка сама его выбрала.
— Других кавалеров не было?
— Да полно. Павел — самый бестолковый ухажёр.
— Я заметил.
— Но отличный учёный, геолог, дизайнер. Умница.
— Ну-ну….
— Зря ты. Все люди имеют доступ к Всемирному разуму. Многие способны формировать вопросы. Но лишь единицы — на них отвечать. Павел из их числа.
Мне было приятно это слышать. Павла зауважал. Нет, не могла моя дочь увлечься заурядностью.
Пауза. Если б не фигурное блуждание пальчика по груди, подумал, что Люба спит.
— О чём молчишь?
— Хочешь, покажу тебе Луну? У меня здесь есть заповедные места.
— Наверное, надо возвращаться.
— Да, брось. Завтра улетишь, и когда ещё будешь.
Справедливо.
— Пойдём, покажешь.
Мы покинули лунный город.
Дикий ландшафт. Звёзды, земной свет — солнце за горизонтом.
— По Луне лучше двигаться в полёте, — поучает Люба. — Хоть не велика масса, но почва до того скалистая — легко ногу сломать.
Оказалось не везде. Я про скалистую почву, опасную для ног. Кратеры, как озёрца водой, почти до краёв полны мелкодисперсной как пудра пылью.
Летели, едва не касаясь причудливо изрытой поверхности, озирали окрестности, любовались пейзажами.
Прилунились в центре небольшого кратера.
— Мой любимый, — поведала жена. — Он маленький — его с Земли не видно — и потому безымянный. Я окрестила его кратером Мечты.
Кратер Мечты чуть не до скалистых краёв заполнен лунной пылью. По крайней мере, посадка была мягкой. Только Люба осталась на поверхности, а я с головой ушёл в сыпучее месиво.
В сознании её задорный смех и голос:
— Гладышев, ты где?
Я растерялся. Я ещё не умею обращаться с оптимизатором последнего поколения.
— Билли!
— Чтоб ты делал без меня?
Выныриваю на поверхность.
— Я чуть не утонул.
— Да, пожалуй: плотность пыли много меньше воды — тебе самому и не выплыть.
Люба лежит в блюдце кратера, заложив ногу на ногу, руки под голову, лицом к голубому диску Земли.
Попытался соответствовать.
— Алёша, смотри какое бездонное небо — целина человеческому разуму. Это хорошо, что ты упразднил границы и объединил землян, а то бы мы до сей поры глазели на звёзды из окопов.
— Слушай, на Земле атмосфера, а здесь-то ни-ни. Я к тому, что любой космический гость величиною с гвоздь может стать смертельно опасным любому из нас.
— Исключено. Над Землёй, гораздо выше Лунной орбиты, создан спутниковый зонт. Ни одному метеориту массой больше пылинки не прорваться к планете или её сателлиту. Всё отслеживается и уничтожается.
— Сколько же потребовалось спутников?
— Знают в Центре Метеоритной Безопасности.
— Расскажи мне о Косте. Где он? Что с ним?
— Вы не общаетесь?
— А вы?
Я вытянул шею, чтобы посмотреть, не насмехается Люба? — и нижние конечности мои утонули в пыли. Дёрнул их вверх, и голова погрузилась в серую пудру.
Фу, какая гадость!
— Билли, что за чертовщина?
— Летать, надо учиться, как учился ходить.
— Хорошо, хорошо, но позже. А сейчас, будь так любезен, всё делать за меня.
Я вынырнул на пылевую поверхность и заглянул-таки в Любино лицо.
— Так что с Костей?
— У него были проблемы — мне так кажется — с обязательствами перед прозрачными. Какое-то время жил в Антарктиде, а твои родственники гуляли в пингвиньих фраках. Потом была подводная лаборатория на Багамских островах, и надо полагать, прозрачные там ихтиандрили. На Новой Гвинеи побывали в облике райских птиц.
— Пастух заблудших душ!
— В конце концов, Костя объявился в Манчестере, той самой клинике, где обрёл новое тело. Когда до меня дошла информация, попыталась через посредников — на прямой контакт не хватило — связаться с твоим братцем. Он выслушал предложение, принял, и даже поблагодарил. В Манчестер были доставлены костные останки с острова Скелетов (так, кажется, ты его окрестил?). Их клонировали и заселили душами. Вот такая одиссея твоих прозрачных родственников.
Холодок тревоги царапнул сердце.
— Давно это было?
— Да уж…. Но ты не волнуйся. Первыми визитёрами в палаты заново родившихся были мы с Дианой. Комментарии нужны?
— Успокоились?
— А то.
— Где они теперь?
— Джигитуют. Великолепная девятка. Их трудно отслеживать — они обходятся без оптимизаторов. Но удивительный народ — с такими способностями сопротивляемости среде. Их видели даже на Луне.
— С Костей во главе?
— Возможно, в том числе.
Задумался.
Что творится с тобою, брат?
Какие силы влекут по жизни?
Какой огонь горит в груди?
Всёпожирающее тщеславие?
Костя, Костя, как ты несчастен.
— Билли.
— Да нет у меня с ним связи.
— Я не о том. На Луне ведь нет атмосферы? Стало быть, мы здесь, как в открытом космосе?
— Считай что так.
— Откуда твой оптимизатор черпает энергию, поддерживающую организм?
— Из пыли, когда есть контакт. Синтезирует из лучевой энергии.
— Но ведь солнце за горизонтом.
— А звёздные лучи? А отражённый земной свет?
— Ловкач.
— Ты думал.
Наверное, нас потеряли.
— Нас ждут, милая, надо возвращаться.
— Полежим ещё. Мне так хорошо здесь — и ты рядом.
Люба положила голову на моё плечо, руку на второе, а ногу на мои конечности. Обычные земные нежности. А меня так резко швырнуло в пылевую глубину, что показалось — спиной ухнулся о каменистоё дно кратера.
Чёрт!
— Билли! Что происходит?
— Метеорит. Огромный космический метеорит вонзился в лунную поверхность.
— Но этого не может быть!
— Как видишь, может.
— Где Люба?
— Летит в Луна-Сити.
— Свяжи меня с ней.
Через несколько мгновений Любин голос в сознании.
— Беда, Гладышев, метеорит из космоса прорвал защиту. Я в город. Сам доберёшься?
— Я ни черта не вижу.
— Напряги оптимизатор — у него есть навигаторские функции.
Какие к чёрту функции!
— Билли! Я не могу больше в этой пыли. Сделай что-нибудь.
— Поднимемся повыше. Ещё выше. Ещё. Создатель, ты почти в открытом космосе.
Я выбрался за границу пылевого облака. Надо мной звёздное небо и голубой диск. И ещё — один край горизонта начал плавиться жидким золотом, намекая на скорый восход солнца. Другой тонул в клубящемся мареве.
— Билли, что с городом?
— Нет города, Создатель.
— Это…. Это….
— Это катастрофа. Космическая катастрофа.
— Билли!
— Понял тебя. Но там нет ничего. Там нет никого. Ни людей, ни их оптимизаторов. Только пыль, которая не скоро уляжется.
— Ты хочешь сказать….
— Погибли все.
— Диана!
— Все.
— Заткнись!
Я рванул с руки оптимизатор и потерял сознание.
Моё тело покоилось на границе пылевого облака. А душа унеслась далеко-далеко, на голубую планету, в заснеженную Москву.
— Ма, а что такое жизнь?
Моя красивая, умная, изящная мать, доктор наук и мастер спорта, пригладила непослушный вихор на мальчишеской голове.
— Жизнь — это форма существования материи. Вот кристалл — он живёт своей жизнью. Он родился в недрах земли. Его нашли и отдали ювелиру. Теперь он сверкает в кулоне. Ты — мальчик, родился в Москве и ходишь в школу. А когда вырастешь, будешь делать добрые дела.
— А когда умру?
— Тебя предадут земле, и на могиле вырастут цветы. Твоё тело продолжит жизнь в новом облике.
— А душа?
— Душа отлетит в рай, где будет общаться с другими добрыми людьми.
— И мы там встретимся?
— Всенепременно.
Мы встретимся, мама?
Моё тело покоилось на границе пылевого облака.
Я не смог сорвать оптимизатор — Билли был проворнее и отправил меня в нокаут.
Медленно, медленно, день за днём пыль оседала. И тело моё опускалось вслед за ней. Билли не спешил будить во мне сознание. Удар по психике был мощнейший, и мой виртуальный врачеватель трудился не покладая рук.
Наконец Луна вернулась в твёрдые границы. Я очнулся.
Звёзды. Слепящий диск солнца.
— Билли, где я?
— Тебя в каких координатах сориентировать — Пифагора, Эйлера, Лобачевского? Проще говоря, если полетишь спиной к солнцу, то скоро доберёшься к тому месту, где был Луна-Сити.
На месте лунного города зияла огромная воронка. Их называют кратерами.
На дне кратера, в самом центре — распластанная фигурка. Раскинутые руки придают ей сходство с крестом.
Люба.
— Давно лежишь?
— Надо лететь в Центр Метеоритной Защиты, разбираться в причинах прокола, а у меня нет сил.
— Такая поза что-то даёт?
Пристроился рядом на мягкой, как облако, пыли, раскинул руки.
— Знаешь, что бывает от таких ударов?
— Что, милая?
— Алмазы рождаются.
— Кажется, их называют слезами Аллаха.
— Плакать хочется, но на Луне это невозможно — недоступная слабость. Ты как?
— Пус-то-та. Гулкая пустота.
— Ничего. Со временем заполнится. Полетишь на Землю?
— Останусь с тобой.
Помолчали, переваривая. Я — вдруг принятое решение. Люба — полученную информацию.
— Почему мы здесь одни? Где народ?
— Ногой топнула — чтоб ни одна душа без моего позволения.
— Это верно — спасателям здесь делать нечего, а от сочувствующих стошнит.
Помолчали, подыскивая тему, не провоцирующую разногласий.
— Скажи, нужна человечеству эта Луна проклятая?
— Теперь мы летать сюда будем каждый год 30 октября.
— Согласен. Но городов здесь строить не будем.
— Мы с тобой. А люди пускай. Человечество не запугают несколько сотен смертей.
— Погибли все Распорядители.
— Новых изберут.
— Что тебе даёт пост Главного Хранителя?
— Масштабы. Возможность быть в авангарде прогресса.
— Честолюбие?
— Скорее норма жизни.
— Почему за мной не оставляешь права выбора?
— Прости, была не права. Каждый волен на свою индивидуальность.
— Эти бы слова да полвека назад….
Солнце скрылось за горизонт — закончился лунный день. На поверхность опустилась мгла, а небо стало ярче. И ближе.
Оттуда, из глубин неведомого космоса, примчался огромный болид на чудовищной скорости, и не стало очень дорогих мне людей. Сколько ты ещё таишь опасностей, звёздная Ойкумена? Не пора ли взяться за тебя всерьёз?
— Билли.
— Проснулся, Создатель? Тебя надо основательно встряхнуть прежде, чем на что-то подвигнуть. Сколько я тебе говорил — займись делом, займись делом…. Может, и не было этой трагедии, займись ты делом в своё время.
— Думаешь?
— Теперь-то что гадать.
— Ладно. Помолчи.
Обратился к Любе:
— Тебе не стоит лететь в ЦМЗ, искать причину трагедии. Я назову её здесь и сейчас.
Люба встрепенулась, села, по-турецки скрестив ноги:
— Говори.
— Космические скорости опережают реакцию Всемирного Разума.
— Думаешь?
— Нужна реорганизация. А под защиту следует брать всю солнечную систему, а то, не ровён час….
— Гладышев, солнышко моё, неужто? Дай я тебя расцелую.
Поцелуй Любе не удался — она утопила меня в пыли. Своим порывом. Потом извлекла и всё-таки припала устами.
Приснился сон. Из голубого детства.
Юркий физик, он же астроном, вызвал к доске.
— Расскажи нам, Гладышев о лунных кратерах, природе происхождения и названиях.
— Кратеры Луны не имеют ничего общего с вулканической деятельностью. Это следы внешнего воздействия космических тел на её поверхность. Вот этот назвали кратером Скорби. Здесь был город Луна-Сити, где выращивались удивительные кристаллы — лунные камни. Гигантских размеров метеорит, залетевший из космических просторов, в мгновение ока превратил город и его обитателей в пыль.
— Как это, Гладышев? Никто ещё ничего не слышал о городе на Луне, а кратер Скорби — место его гибели — уже обозначен на её карте?
— Значит, эта карта из будущего.
— Вот я тебе вкачу сейчас двойку из настоящего — и плакала твоя медалька.
Закончилась лунная ночь. Последняя ночь скорби.
Мы улетаем с Любой. Нам уже выслали новый аппарат взамен погибшего. Он прилунился неподалёку и терпеливо ждёт.
Впрочем, о чём я? Никто нас в нём не ждёт — тарелка пуста, а посадка совершена в автоматическом режиме.
Я уже готов к отлёту — простился и настроился.
Моя жена медлит.
Она в центре кратера.
Она в позе лотоса.
Быть может, плачет.
Возможно, молится.
Не будем мешать.
Моя жена, Любовь Александровна Гладышева, в девичестве Чернова, великий человек. Но и ей не чужды минуты слабости. Минуты скорби, минуты великой печали.
Пусть себе.
В наш век женщины разучились плакать. Это плохо.
Это плохо потому, что мы, мужчины, разучились жалеть их и защищать.
Слава Богу, нам с Любой это не грозит.
А. Агарков. 8-922-701-89-92
п. Увельский 2009г.