santehlit — Планета бурь

   — Я думала, жизнь бесконечна, что впереди ещё масса дел. Но нелепая случайность чуть не поставила предел планфируемому. Это предупреждение свыше — не пора ли заняться душой? Может, в монастырь уйти?

   Как умел, пытался успокоить:

   — Надо ли замаливать грехи человеку, посвятившему жизнь благим делам?

   А Билли сделал выговор.

   — Что ж за система у тебя защитная — опять моргнули.

   — Болид прошёл над ней и сгорел в атмосфере Юпитера.

   — Тебя это не оправдывает. Когда будет готова принципиальная схема противометеоритной защиты Солнечной системы?

   — Прыткий какой. Яви свои способности.

   — Ты, я — какие могут быть конкурсы, когда речь идёт о жизни людей?

   — Состязательность идей никогда не вредила делу.

   — Скажи, своей нет.

   — Скажу — тебя это успокоит?

   — Меня это обеспокоит. Билли, ты начал тупеть?

   Подобные выговор с выводом о моих умственных способностях могла сделать госпожа Главный Хранитель Всемирного Разума. И мне не свалить вину на некого молодца из виртуального ларца — в её глазах за всё в ответе я. Так уж получилось.

   Мы собрались на Венеру.

   И за мгновение до перемещения, его траекторию пересёк злополучный болид.

   В ЦУПе остолбенели.

   Люба зафилософствовала.

   Я наехал на Билли.

   А метеорит затащил на расправу небесный главарь всех римских богов.

   Развязка была близка, но Бог хранил. И слава ему. Пойдём дальше.

   Зачем собрались на Венеру?

   Люба поставила задачу — обезопасить Солнечную систему от бомбардировки космическими метеоритами. Я переадресовал её Билли. У того что-то где-то не срасталось. Нужна фикс-идея. В её поисках мы с женой побывали на Марсе. Теперь Венера….

   Удачно разминувшись с болидом, космолёт вошёл в зону притяжения планеты Бурь. Так её именовали астрономы и фантасты. Участники первых экспедиций подтвердили их правоту. И ответили на вопрос — почему.

   Почему на ближайшей соседке Земли без конца бушуют бури, трясётся почва, извергаются вулканы?

   На молодой планете идёт зарождение климата.    

   Климат установится, и станет ясным — возможно ли возникновение жизни на планете?

   Каким путём она будет эволюционировать?

   Что (кого?) сделает венцом творения?

   На экране белые холмы клубятся, двигаются, постоянно меняя формы. Это облака. Сверху щедро залиты солнечным теплом и светом. Снизу подсвечиваемые мерцающими вспышками — это молнии.

   Мы облетели планету в одном направлении — повсеместно идёт гроза.

   Второй круг совершили, развернувшись на 90 градусов. Картина та же — ни единой прогалины в облачном покрывале.

   — Будем садиться? — Люба, не отрывая глаз от экрана.

   — Куда? На дно океана? В жерло вулкана?

   — Куда получится.

   — Подождём, — отговариваю. — Покрутимся. Может, кончатся безобразия. Может, где прогалину узрим.

   — Эти безобразия на сотни тысяч лет.

   Наша полемика ещё не кончилась, а аппарат уже вошёл в облачный слой атмосферы.

   Анализатор выдаёт — сероводород за бортом.

   Сероводород — это значит….

   Любушка, сейчас наша «летающая тарелка» превратится в падающую сковородку, а мы с тобой в два бифштекса с кровью.

   Но Бог на нашей стороне — сели у подножья вулкана.

   Он потряхивал окрестности. Выплёвывал в небо залпы дыма и пепла. А по одному из его склонов, как слюна по бороде старика, текла, шипела, брызгалась окалиной огненная лава.

   Но не это изумило.

   Небо цвета Берлинской лазури.

   И на нём — вполне убедительное светило, чтобы заявить, «а денёк-то солнечный».

   — Как это? — удивился. — Сверху облачно — снизу ясно.

   — Привыкай к чудесам — мы на Венере.

   Чудеса голубыми небесами не исчерпались.

   Солнце скрылось за горизонт, и настала ночь, подсвеченная лавой.

   Мы провели анализы воздуха. Люба заполнила бортовой журнал. Все дневные дела завершены, но спать не хотелось.

   Мы сидели на трапе, плечо к плечу, и наблюдали за фейерверком огней.

   — Я понял, почему сверху облака, а снизу небо ясное. Идут роды — планета стыдливо прикрылась покрывалом от посторонних глаз.

   — Образно, — заметила Люба.

   — Ты в своём репертуаре, — хмыкнул Билли.

   По краям горизонта вспыхивали зарницы, отражённые небосводом.

   — Красиво, — вздохнула Люба.    

   Будто в ответ её мыслям вздрогнула почва, мириады звёзд взмыли ввысь, грохот извержения заложил уши. Потом посыпался пепел.

   — О, Господи! Спасайся, кто может!

   Мы кинулись с Любой в космолёт и подняли люк-трап.

   — Страшно?

   — Нормально, Гладышев. Ты как хотел — цветы к ногам и плеск ладошек? Некому пока встречать тебя героем. Но над темой стоит поработать. Говоришь, роды у неё под покрывалом?

   — Ты никак задумала сделать планете кесарево сечение? Знаешь как?

   — Вдохнуть в неё жизнь.

   — Венера ещё не готова к обедне — суп варится.

   — На Марс мы опоздали, сюда сунулись рано — экий ты, однако скептик, Гладышев.

   — Оставь Природе естественный ход событий — избежишь многих непредсказуемых клизм.

   — Разумное вмешательство не может навредить.

   — Разумно ли оно?

   — Ты решаешь?

   Исчерпав аргументы, обратился за помощью к Билли.

   Тот удивил:

   — Что она хочет?

   — А где ты был?

   — Нужен совет или отчёт?

   — О, Господи! Все спорят, спорят…. Это вас планета провоцирует?

   — Обстановка.

   — Ну, хорошо. Слушай сюда. Любовь Александровна надумала явить на планету человека прямоходящего.

   — Колонизировать?

   — Если бы. Вырастить местного питекантропа.

   — Зачем?

   — Слава крёстной матери.

   — Интересный эксперимент.

   — И ты, Брут.

   Колебания поверхности передавались космолёту и гнали сон.

   Люба села за пульт.

   — На орбиту?

   — Зачем? Нам и здесь неплохо.

   После её манипуляций с компьютером, аппарат завис в воздухе. Тряска прекратилась.

   — Спи, родной, — чмокнула меня в лоб и укрылась одеялом.

   В ту ночь мы разоспались так, что бортовой компьютер прогудел утром:

   — Солнце взошло.

   Светило взошло и окрасило небеса. На поверхности толстым слоем лежал пепел. Он и лаву прикрыл, хотя там по-прежнему чувствовались какие-то подвижки.

   Пока приводил себя и мысли в порядок, Люба облетела вулкан.

   Вернулась на космолёт раскрасневшаяся.

   — Надо менять стоянку — здесь ничего примечательного.

   По тону и деловому настрою понял, что жена не отказалась от затеи вмешательства в естественный процесс эволюции планеты. Так хочется быть Богом!

   День мы посвятили поиску примечательного места для стоянки.

   Догнали уходящий фронт грозы.

   Люба у экрана:

   — Смотри, как замечательно!

   Крупные капли дождя (я бы сказал — струи) вспенивали воду неширокой реки. Молнии полыхали беспрерывно и повсеместно. Гром…. Ну, от его раскатов куда денешься в плотной атмосфере? Порывы ветра гнали волны.

   Мы ступили на поверхность, как только гроза удалилась.

   — Здесь будет город заложён! — Люба пафосно.

   — Зачем тебе город?

   — Ты, Гладышев, совсем сник — ни петь, ни плясать, ни мечтать. Попробуем запустить в жизнь эксперимент.

   — Ты хочешь зачать органическую жизнь на Венере? Ты знаешь, что вокруг? Углекислый газ, сероводород, азот и ничтожное количество кислорода. Кто выживет в таких условиях?

   — Плесень. Обыкновенная земная плесень. Она перелопатит углекислый газ в кислород, подкрепится азотом и нейтрализует сероводород.

   — Вот ты о чём чирикала перед отлётом со своими Распорядителями.

   — И мне прислали контейнер со спорами, — Люба продемонстрировала цилиндрический сосуд.

   — Ты хочешь пустить их на волю? Не делай этого. Ты — технарь, Люба, поверь мне — биологу. Могут быть непредсказуемые последствия. Интересуешься — давай проведём лабораторные испытания.

   — К чёрту! Время тянуть. Споры либо погибнут, либо преобразят планету.

   — Люба, послушай. Я всегда с тобой соглашался, если спорили — уступал. Но сейчас не тот случай. Ты уверена, что не выпускаешь джина из бутылки? Ты посмотри, как разумно устроена планета, как динамично, но и осторожно она развивается. Вулканы поджигают поверхность — ливни её тушат. Подвижки коры рождают моря и горы. Скоро стихии успокоятся, зародится жизнь, и Венера станет красивейшей планетой солнечной системы. Все предпосылки налицо.

   — Гладышев, чего ты боишься? Шепотки белого порошка?

   Люба раскрутила полусферическую крышку контейнера, перевернула его.

    — Ап!

   Белая пыльца, влекомая ветерком, разлетелась по окрестности.

   Не знаю, почему у меня возникло ощущение пощёчины. Оскорбительной пощёчины. Может, от Любиного — «ап!»?

   — Знаешь, не хочу больше с тобой иметь никаких дел.

   Развернулся, взлетел и помчался прочь, вслед за ушедшей грозой.

   Всё! К чёрту! К чёрту всё. Надоела глупость людская.

   — Что ты наделал, Билли? Зачем дал в безответственные руки безграничные способности?

   — В чём проблема, Создатель? Разве тебе не интересны результаты адаптации плесени в неорганической среде? Ах, да — забыли спросить хозяев планеты. Но здесь нет субъектов, которые ты любишь наделять душой. Впрочем, с твоей фантазией — ими легко могут стать вулканы, грозовые облака, воздушные вихри.

   — Убогий. Порождение ума убого.

   — Ты меня создал. Аль забыл?

   — И вижу, что напрасно….

   Догнал грозу, но она меня не охладила.

   Уйду. Уйду навсегда.

   Это от жены.

   Поселюсь здесь, на планете. Найду подходящую берлогу — лучше бы пещеру — и поселюсь.

   Отчего я психовал? Почему паниковал?

   Нутром чувствовал, что нельзя эдак в чужом храме.

   Любин эксперимент со спорами плесени — выживут, не выживут? — казался мне сродни такому. Берёшь в ладонь воробушку из гнезда — голенького, беспомощного, желторотого — отрываешь голову с любопытством — выживет, не выживет? И птенцом, в данном случае, была молодая планета. Ну, разве так можно?

   Под струями дождя, в ореоле молний с победным громом, промчался над рекой до места её впадения в морской залив. Вполне приличной высоты волны гуляли на просторе, с шипением и клёкотом накатывая на прибрежные камни. Пляж, будущий песчаный пляж ещё формировался.

   Северный берег залива обрамляла высокая гранитная стена. За ним начиналось плато. С запада впадала река, которая привела меня сюда. На востоке горизонт терялся за чертой морского простора. Южный пологий берег усыпан громадными валунами. Три из них, привалившись, образовали уютную пещерку. Я её сразу заметил. Заглянул.

   Три входа, гранитный потолок над головой, вид на море — о такой вилле только мечтать.

   И решил поселиться.

   Природа позаботилась о каменном ложе. На него и прилёг.

   Хорошо.

   — Хорошо, — говорю Билли, — на свете жить. Ни от кого не зависеть. Вставать с солнцем, ложиться после заката.

   — Чем днём думаешь заниматься?

   — Утром на пробежку.

   — Потом?

   — Будем познавать основы мироздания — откуда всё пошло и почему. Разве не интересно?

   — Видишь белый налёт? — обратил внимание Билли. — Это морская соль. Когда дует восточный ветер, тут гуляют морские волны. Твоё ложе окажется под водой, и ты утонешь.

   — Ты же проследишь, чтобы этого не случилось?

   — Ты, Создатель, как дитя малое.

   — Ну-ну, потешь себя.

   Снаружи сверкала и грохотала гроза, вода с небес лилась потоком, пенилась и бушевала на линии прибоя. А мне было хорошо в моей пещерке. Не хватало одной малости — живого огонька маленького костерка.

   Как там Люба?

   С этой мыслью уснул.

   Утро.

   Лиловый диск солнца на горизонте, такой большой и тяжёлый, что казалось — не подняться ему на небосвод.

   Гроза ушла, и небо лазорево.

   Бегу у линии прибоя — под ногами не песок, но уже не камни, скорее галечник.

   Оптимизатор создаёт организму максимум комфорта — осилив пять-шесть километров, почувствовал усталость. В море освежился. Вода чёрная, свинцового отлива. Что за соли в ней растворены?

   — Билли?

   — Химический анализ нужен. Навскидку — цинк.

   — О, Господи! Час от часу не легче. Но почему навскидку? Оптимизатор эту гадость впрыскивает в меня.

   — А ему без разницы — хоть мышьяк. Он расщепляет любое вещество на молекулы и синтезирует то, что нужно.

   После пробежки и купания присел в тени.

   — Чем думаешь заниматься? — это Билли.

   — Познавать основы мироздания.

   — Методом?

   — Самоуглубления.

   — Ну-ну.

   Минут через пять.

   — Ты уже углубился? Что видишь?

   — Сначала было слово.

   — Это мы уже слышали, но не поняли. Что-нибудь конкретнее….

   — Думаю, вселенная существовала вечно.

   — Всё имеет своё начало и конец.

   — Мироздание вечно, а его элементы появляются и исчезают, чтобы дать жизнь новым.

   — Думал, ты и, правда, глубоко зришь, — Билли разочарованно. — А, между прочим, Создатель, в каждой твоей клетке имеется ответ на этот вопрос. Они знают, откуда есть пошли — это записано в их генетическом коде. Всё записано, самое-самое начало, не только со времён неорганической природы, но и с момента возникновения материи, как космической субстанции. Заглянуть бы в эти анналы.

   — Я попробую.

   Легко сказать. Как это сделать?

   Попробую.

   Вот я в виде светящейся точки. Это моё сознание. Нет, лучше — моё третье всевидящее око. Вот клетка моя. Ну-ка, ну-ка, разглядим. Стенки, ядро, плазма…. Где же хромосомы? Где эти проклятые змеи ДНК?

   — Не обманывай себя, Создатель, — Билли влез, как всегда грубо и бесцеремонно. — Никуда ты не углубился — пытаешься вспомнить рисунок из школьного учебника.

   — Что же делать?

   — Не напрягаться, раз не дано.

   Легко сказать. А как освободиться от навязчивой идеи? Да и заняться больше нечем.

   Сны снились вещие. Всё с намёком на скорое открытие. Проснусь — ни черта не помню.

   — Билли?

   — Пустота. Я вожу твоё сознание по глубинам памяти — но истоки далеки, практически не досягаемы. Ни для меня, ни для тебя.

   — А давай душу попросим.

   — Ты их как различаешь?

   — Кого?

   — Душу с сознанием.

   — Легко. Душа она бессмертна, она от Бога. А сознание — суть реальное воплощение души в данном теле.

   — Я вот с кем сейчас общаюсь — с душой или сознанием?

   — Конечно, сознанием.

   — Душа, она с богом общается. Контакт с ней не каждому дан.

   — У тебя же были сеансы. И даже походы за оболочку. Только глупо всё это, да к тому же опасно — есть риск не вернутся.

   Есть. Но кто не рискует….

   — Лучше не рискуй, Создатель. К чёрту душу и сознание, мы всего достигнем умом.

   Но это его мнение, а я так не считал.

   Представил свою душу в виде мотылька — ей же надо во что-то воплотиться. Даже фантомы имеют облик. И попытался вызвать на променад. Ти-ши-на. Я имею ввиду — никаких мотыльков, никаких движений. Может, прав Билли — не дано.

   Но ведь было же, было! На острове Скелетов мотылёк мой чуть не заблудился в пальмовом нутре.

   И снова напрягал извилины — или что там напрягалось? — чтобы вызвать душу на контакт с сознанием.

   После многих бесплодных попыток сознание утомилось, и я уснул.

   Уснул и вдруг увидел себя со стороны. Своё спящее тело. А душа — это была она — порхнула из пещеры на вольный ветер планеты Бурь. Значит, желаемое достигнуто — я нашёл контакт с душой. Нет, не так. Душа это ведь тоже я. Тогда, почему контакт? Научился раздваиваться — в тот момент, когда сознание спит, бодрствует душа, моё бессмертное начало, искра божья.

   Однако, душа моя это ещё не я. Если бы наоборот — не озадачивался вопросом о возникновении материи и мироздания. По версии Билли ответ прописан в генетическом коде клеток, и душе известен.

   Чтобы получить ответ на этот вопрос, надо устроить рандеву души с сознанием. Они поладят — верю. Пусть Билли ковыряться в генетической памяти бренных клеток. А мы….

   А мы порхали всю ночь над беспокойной планетой. Хотя нет, конечно, не над всей. Залив, побережье, река, гранитная стена и вулкан на плато — едва хватило ночи облететь всё это, осмотреть, отметиться.

   Утром сон растаял. Или всё-таки не сон? Потому что повторяться он стал каждую ночь.

   Мне разговоров хотелось серьёзных, ответов жаждал, а ей хоть бы хны, ей веселей слоняться по ночной планете, мчатся от грозы, плясать над вулканом. К утру возвращаться. Чтобы следующей ночью умчаться прочь.

   Наверное, зря говорю «она». Потому что это был и я. Везде, где летала она, бывал я. Всё, что видела она, видел и я. Видел всё, кроме неё. И никак не мог понять, чей же облик принимает душа. Она могла быть стрижом, судя по скорости полёта. Летучей мышью — большой любительницей плясать над вулканами. Или любым сердцу мотыльком.

   Нечто непонятное, независимое, я бы сказал — необузданное, каждую ночь покидало пещеру и скиталось по окрестностям. И не было в этом никакого волшебства. Красота свободного полёта и пейзажи горящей планеты. Или грозовой.

   На сны это не было похожим. Ну и верно. Сны для сознания. А тут душа.

   Так и не сумев усадить за стол переговоров искру божью и сознание, смирился, даже нашёл очарование в путешествиях по ночной планете Бурь.

   А потом встретил её — светлячок, не светлячок, мотылёк, не мотылёк — чья-то неприкаянная душа.

   — Люба? Скучаешь одна?

   — Кто такая Люба? Почему она должна скучать?

   — Брось дурачиться — кроме нас на планете ни одной живой души.

   — Ты живая душа?

   — А кто, по-твоему?

   — Пришелец из другого мира.

   — И я не могу быть живым, иметь душу?

   — Наверное, можешь. Но почему ты здесь?

   — Хочу знать, как появилась эта планета. Ты знаешь?

   — Знаю.

   — Мне расскажешь?

   — Покажу. Лети за мной.

   Мы пронеслись над гранитной стеной, к горному плато, в центре которого курился и пыхтел, бросая в ночное небо мириады искр, ворчливый вулкан. Зависли над его бордовым жерлом.

   — Смотри туда. Видишь?

   — Нет.

   — Спустись ниже. Ещё. Видишь?

   Внизу клокотала раскалённая лава, лопались пузыри, пронзая небо огненными стрелами.

   — Ничего не вижу. Где ты?

   Потерял из виду незнакомку, испугался и отпрянул прочь.

   Не было ли это смертельной ловушкой?

   Некому было дать ответ — светлячок-мотылёк пропал.

   Как, по каким признакам я разглядел женское начало в этой порхающей незнакомке? Не знаю. Может, сильно хотел, чтобы мой неожиданный визави был женщиной?

   Да, нет, откуда здесь на гремящей безжизненной планете могла появиться другая душа? Здесь я да Люба. Значит, она дурачится.

   Однако, и шутки у вас, Любовь Александровна.

   Поделился сомнениями с Билли. У того виртуальные волосы дыбом.

   — Как?! Ты порхаешь мотыльком над Венерой? Ты в своём уме? Одна искра из вулкана и тебе конец.

   — Господи, что со мной случится? Душа бессмертна и не материальна.

   — Да кто тебе сказал? Ещё как материальна. И главное — не защищена оптимизатором. Я не позволю ею рисковать. С сегодняшнего дня ты под телесным арестом.

   — Слушай, а не пошёл бы ты…?

   Но Билли никуда не пошёл, а угрозу свою исполнил.

   Вечером на боковую, веки смежил — сон не идёт, хоть убей. Тужусь, тужусь — ни в одном глазу. Сознание бодрствует — душа прячется.

   — Билли, твои проделки?

   Молчит.

   Ну, сволочь, погоди. Всё равно усну.

   Потом.

   Билли, миленький, отпусти. Я буду очень осторожен. Ведь если это не Любина душа, значит, ещё кто-то присутствует на планете — как понять не можешь?

   Билли в контакт не вступал, на всё отмалчивался, но сознание сна лишил. Это он мог.

   Чёртов оптимизатор! Он поддерживал мою жизнь, защищал от внешнего воздействия, а я ненавидел его лютой ненавистью, и готов был расстаться. Но….

   Ночь. Тёмная венерианская ночь. Четвёртая или пятая моего бодрствования.

   Кажется, бесконечно вымотался, но сна, ни в одном глазу. Таращу их в мерцающие щели пещеры и думаю — не погулять ли? Всё равно не уснуть — Билли неумолим в своём решении.

   Сполох осветил один из входов и не погас.

   Что это? Шаровая молния?

   Смотрю — нет, что-то другое. Похожее на…. Лопни мои глаза, если это не силуэт женщины.

   Фигурка в светящихся одеждах, ниспадающих до каменного пола.

   Люба? Разыскала?

   — Ты здесь обосновался?

   Я сел на каменном ложе.

   Сплю, наверное, а Билли сознанием вертит. Самое время душе сбежать.

   — Ты пришла…. Люба?

   — Я не Люба.

   Она сделала шаг ко мне, ещё один, ещё….

   С каждым шагом одежды на ней таяли и исчезали, обнажая пропорциональное…. Да, что там, великолепное женское тело. И лицо. Нет, это была не Люба.

   — Кто ты?

   — Здесь всё моё.

   И я понял.

   Поднялся с ложа, сделал шаг и пал ниц, уткнувшись губами в её ступни.

   — Прости, божественная.

   — За что?

   — Так принято приветствовать богинь у нашего народа.

   — А женщин?

   — Женщин? — я поднялся на колени, взял её ладони в свои и осыпал поцелуями.

   — Женщин? — встал на ноги, обнял её, взял в ладонь подбородок, припал к устам нежным, страстным поцелуем.

   — Женщин? — подхватил её на руки и понёс на своё ложе.

   Она тихо-тихо мотыльком выпорхнула под утро. Я это почувствовал, хотя крепко спал. По крайней мере, на прощальный поцелуй ответил, скатав губы в трубочку.

   Утром наши контры с Билли были нарушены.

   — Спасибо, Билли, великолепный сон.

   — Если бы.

   — Ты хочешь сказать….

   — Нет, это ты мне скажи — откуда сиё видение?

   — Это та, на свидания с которой ты меня не пускаешь. Это та, кто может принимать любой желаемый облик. Это душа планеты — богиня Венера.

   — О, Господи!

   — Что, брат, не досягаемо понятию?

   — Давай понаблюдаем.

   — Зря ты меня в плену держишь.

   — Отпущу, если не придёт.

   С вечера занялась гроза.

   Не придёт — приуныл.

   Но гроза стихла, и она пришла.

   Мы лежали на каменном ложе, я ласкал её.

   — Думал, не придёшь — гроза над бухтой.

   — Я прогнала её.

   — Верни. С ней уютней моя холостяцкая берлога.

   За валунами засверкало, загрохотало, стеганул дождь.

   — Что ты узнал о моей планете?

   — Ничего, божественная. Только вопросов стало больше. Ты не поделишься своими знаниями?

   — Останешься — всё познаешь.

   Я чуть было не подумал «нет».

   Нет — это от скромности. Нет — это от угрызений совести перед Любой: опять изменил. Нет — это….

   А почему, собственно, нет?

   Да, конечно, да.

   Я хочу остаться на планете.

   Спать с этой прекрасной женщиной.

   Хочу ощущать себя полубогом.

   Хочу познать истоки мироздания.

   Только вот….

   — Несоизмеримы масштабы времени, отведённые нам на жизнь. Ты — бессмертная богиня. А я уже перевалил свою макушку.

   — Что такое жизнь?

   — Это время существования разума.

   — Ты не можешь жить вечно?

   — Только в твоей памяти.

   — Не будем о печальном. Мне хорошо с тобой лежать. А хочешь, побегаем по раскалённой лаве? Ты испугался прошлый раз?

   — Давай лучше под струями дождя.

   И мы, взявшись за руки, носились над берегом и водой, а дождь лупазил наши голые тела крупными каплями.

   — Какая ты красивая! — набегавшись, ласкал Венеру на каменном ложе под валунами.

   — Это ты меня такой придумал. Я дух планеты. Могу материализоваться во что угодно.

   — Оставайся женщиной. Тебе идёт.

   — Ты назвал меня при встрече Любой — кто она?

   — Это второй человек на твоей планете — моя жена. Ты видела её?

   — Да. Ты тоже называл её красивой?

   — Разве это не так?

   — Красивей меня? У тебя просто не хватает фантазии. Ну-ка, напрягись.

   Венера оседлала меня, принялась душить.

   — Хорошо, хорошо!

   Я представил богиню в виде мраморной статуи. Нет, золотой….

   Мираж мелькнул, рассыпался, и вновь возник телесный облик.

   — Дело не в красоте. Твой мраморный облик стоит в самом знаменитом музее Земли. Глядя на него, мужчины сходят с ума. Но разве они счастливы? Я счастлив и готов воскликнуть: «Остановись, мгновение!».

   — Ты мыслишь лестно. А как же та, другая женщина? С нею ты несчастлив?

   — Бывает — да. Порой не понимаем друг друга, и тогда расстаёмся, всё обдумать до новой встречи.

   — Ты к ней вернёшься?

   — Как только прогонишь.

   — За что тебя гнать?

   — Мало ли…. У нас говорят — не зарекайся.

   — Но ты хотел познать мою планету.

   — И готов к урокам.

   Грохотала гроза. Текли минуты нашей любви, выстраиваясь в часы, растягиваясь в дни….

   Нет, днями Венера исчезала — её хлопотное хозяйство требовало присмотра. А ночью принадлежала мне и находила в этом новые удовольствия.

   Днями мы полемизировали с Билли.

   — Как она тебе?

   — Я вижу её твоими глазами, но не чувствую оптимизатором — везде и всюду твоя плоть.

   — Ты хочешь сказать, что я сошёл с ума и занимаюсь любовью со своим фантомом?

   — Ну, если с ума, то мы оба. Думаю, здесь другое. Некая, пока непонятная субстанция — ты зовёшь её Венерой — отсканировала тебя и создала телесный облик по твоей фантазии и подобию.

   — Если б я был котом — она стала кошкой?

   — Тигрицей, если б ты был в полоску.

   — Чудно. Но про субстанцию подробней.

   — Увы.

   — Слабак. По крайней мере, не будешь теперь высмеивать мою веру в различные формы существования разума. И Любе внушишь. Кстати, как она там?

   Днями гулял по взморью. Благо хозяйка планеты делала их вполне удобными для прогулок — гроз не было, и ближайший вулкан пыхтел меньше..

   Однажды добрался до устья реки и увидел её. Показалось, женский платок прибило к камням. Подхожу, смотрю, сначала не понимаю, а потом догадываюсь. Это не белый платок с зелёной бахромой. Это плесень, достигшая границы пресной воды, и разрушающаяся в морской.

   — Билли, ты видишь то, что я?

   — Нет сомнений, это плесень. Она живёт!

   — Такой квадрат из одной споры? Не вижу повода для оптимизма.

   Венера являлась ночью вместе с грозой и исчезала на рассвете, когда я крепко спал утомлённый.

   Нынче беспокойство не дало мне долго нежиться. Продрал глаза — помчался к реке.

   Вся гладь её покрылась белыми платками. И зелёными, конечно. Весь этот трикотаж сливался в море.

   — Билли, какова скорость деления клеток плесени? Период созревания? Прежде, чем решиться на этот эксперимент, вы что-нибудь просчитывали?

   У меня возникло ощущение кожной болезни. Будто чесотка привязалась или того хуже — что-то венерическое. Сейчас явиться возлюбленная, а я ей — здрасьте, пожалуйста. Не изволите ли заразиться?

   Венера не явилась. И грозы не было.

   Промаялся ночь в неведении и с первым лучом помчался к реке.

   Её не было. В прежнем русле текло нечто белое, напоминающее…. Ну, скажем, манную кашу. Текло руслом и наползало на свинцовую воду моря.

   — Билли, что же это творится?

   — Непредсказуемый эффект. Климат оказался более, чем благоприятный.

   — Он оказался беззащитным. А вас с Любой надо судить.

   Через два дня (Венера так и не появилась) море вспенилось и отступило. Желеобразная белая масса осталась на его месте.

   Плесень была везде. На камнях, скалах. Она пыталась впиться в моё тело, и оптимизатор с ней сражался.

   Билли посоветовал сменить место пребывания.

   — Стоит вернуться в космолёт.

   — Допрыгались, голубчики.

   Я и сам об этом подумывал. Вдруг явилась Венера. Она была в белых, ниспадающих до земли, одеждах. Какое-то воздушное движение не давало различить лицо. Я понял почему — богиня была в ярости.

   — С вами на планету проникла белая зараза. Она будет уничтожена, а вы должны улететь.

   Официальная часть закончена. Венера явила свету своё неземной красоты лико.

   — Улетай. Во мне остались твои клетки. Я сохраню их, и когда-нибудь они дадут начало новой жизни. Улетай. Я буду помнить тебя всегда.

   Хозяйка планеты растворилась в воздухе.

   Стоял неподвижный, зачарованный видением. И раздавленный печалью расставания.

   Оптимизатор сигнализировал — опасная агрессия на организм.

   Опустил взгляд и увидел, что комбинезон мой разъеден плесенью до самых колен. Отрываюсь от поверхности.

   — Билли, свяжи с Любой.

   Через мгновение сухое:

   — Да.

   — Люба, я возвращаюсь.

   — Даю координаты для оптимизатора.

   Промчался к космолёту над равниной, захваченной плесенью. Вода пропала — дождей не стало. Из прежнего пейзажа только вулканы пыхтели, пылая яростью мщения.

   Надо торопиться.

   Явился в космолёт в тряпье — всё, что осталось от комбинезона.

   Люба повернулась от пульта, критически осмотрела.

   — Нужна дезинфекция, — говорю. — Я весь в спорах.

   — Ты насквозь пропах женщиной.

   Машинально сунул согнутую в локте руку к носу. Потом подумал — следила. Потопал в душевую.

   Люба сидела перед экраном космолёта. Продезинфицированный и переодетый склонился к её плечу.

   — Что там?

   — Интенсивные извержения. Лава растекается по планете.

   Плесень уничтожила воду. Лава уничтожает плесень. На сколько лет мы задержали развитие планеты? Десятки, сотни, тысячи? Может, миллион? Эх, Люба, Люба.

   — Звонницу будешь ставить? — жена почувствовала моё настроение.

   — Уместнее виселицу или гильотину одноразовую.

   — Ты или меня?

   — Как думаешь?

   Люба не спешила отводить космолёт на орбиту, наблюдая за трагедией, разыгравшейся на планете. Я с гитарой присел на откидной диванчик. Тронул струны.

   — Реквием погибающей плесени? — Люба, не отрываясь от экрана.

   Захотелось поспорить.

   Нельзя же быть такой толстокожей. Это не женственно, жена моя.

   — Такая картина маслом, — Люба моим мыслям. Будто — увы, не дано.

   Да всё тебе дано. Только власть губит. Ощущение вседозволенности, однажды проникнув в разум, разрушает его. И окружение. Когда тебе последний раз говорили правду? Нелицеприятную правду?

   — Знаешь, Гладышев, у меня никогда не было другого мужчины. Ни в сердце, ни в постели. Мне трудно объективно оценить твою мужскую непогрешимость — не с кем сравнить. А ты ведь мнишь себя таким — непогрешимым? И женщина для тебя существо умом грабленое.

   Женщина для меня существо другого измерения. И не ум в ней пытаю, а совсем другие качества.

   Я не адресовал свои мысли жене. Размышлял, но получалось — полемизировали. Только она со мной, а я как бы с гитарой.

   И Люба вскипела:

   — Бабник!

   Её негодование вылился в протест — она не легла со мной в постель, а прикорнула в пилотском кресле. Как интеллигентный мужчина, должен бы уступить мягкое ложе, но подумал — пусть себе! — и завалился спать.

   А планета агонизировала — лава повсеместно теснила плесень, облака уступили место дымам. Роды не состоялись — ветры порвали призрачное покрывало.

   Ночью космолёт перебрался на орбиту, и теперь, наворачивая круги, мы наблюдали на экране, как пыхтели и тужились вулканы, выплевывая на поверхность внутренности планеты.

   — Можно подумать, что зажигается новая звезда, — выдала Люба мысль, не обращённую ни к кому.

   А я подумал:

   — Хватило бы сил Венере справиться с этой заразой.

    И вновь был услышан.

   Люба:

   — Ты решил, что плазма лучше плесени?

   — Планета разберётся.

   — Ну, да, конечно, другого ответа не ждала. Плывём, Гладышев, от берега к берегу, и никогда против течения.

   — А зачем?

   — Ну, хотя бы ради спортивного интереса.

   — Горло, ломая врагу?

   — Не утрируй.

   Третьи сутки мы на орбите.

   Третьи сутки дымит и плавится планета.

   Почему не улетаем?

   Госпоже Гладышевой нравятся катаклитические зрелища?

   Может быть.

   Я ни о чём не прошу. Сплю в кресле второго пилота. Наша кровать пустует. Мы мало общаемся. Наверное, на Земле расстанемся. Я готов.

   Почему Люба медлит? Что высматривает на горящей планете? Надеется на победу плесени? Очень даже может быть.

   — Билли, что там, у Любы на душе?

   — Считаешь уместным?

   — Ну, а твой-то разум просветлел?

   — Я в сомнениях, Создатель. Нагородил ты с этими душами так, что готов поверить.

   — Объективной реальности плевать на твои сомнения — она существует, и всё тут. Хотя твой консерватизм сыграл определённую роль — я познал любовь богини, но не докопался до истоков мироздания. А тема была близка к решению. Венера указывала на плазму — в ней и надо искать ответы на вопрос. Займёмся плазмой, а, Билли?

   — Мы уже занимались нейронами головного мозга.

   — Тоже интересная тема.

   — Тем-то много — желания, увы, мало. Сибарит ты, Создатель, и бабник. Тысячу раз права Любовь Александровна.

   — Не хочу пускаться в бесплодные споры — с кастратом истину не родить.

   — С каких пор?

   — Я тебя имел в виду.

   — Грубовато.

   — А ты думал, я прощу душепленение? Ошибаешься, брат.

   — Будут репрессии? Оптимизатор в урну?

   — Не зарывайся — в космолёте вполне приличный климат, и антигравитация своя.

   — Ну, хорошо, хорошо, давай не будем делать резких телодвижений.

   — Я тоже не против перезагрузки. Объясни, как допустил экспансию плесени на планету?

   — Какие слова! В начале опыта всё казалось проще и обыденней. Но интересней. В тебе разве не было любопытства?

   — Билли, я уважаю твоё желание стать человеком, но ты лишь суммарный разум человечества — и тебе не дано права на ошибку. Холодный, трезвый, взвешенный расчёт всего и вся. Только такой ты нужен.

   — Нужен для чего?

   — Я уже говорил — займёмся плазмой.

   — А как же противометеоритный зонт Солнечной системы?

   — Ты знаешь, с какого бока подойти к теме? Вот и я. Может, познав основы мироздания, мы ближе подвинемся и к ней.

   — Где и как будем изучать плазму?

   — Здесь. Думаю, Венера простит нас и поможет.

   — Любовь Александровна?

   — Останется на Земле или где пожелает. Здесь ей не место. Ты поможешь мне?

   — Вы расстаётесь?

   — Так будет лучше.

   — Тебя влечёт богиня?

   — Не буду отрицать — и это имеет место.

   — Создатель, ты идёшь на поводу своих страстишек.

   — Я хочу познать истоки мироздания.

   — Плазма, она и на Камчатке плазма.

   — Но Венера обещала помощь.

   — А не будет кердык за угробленную планету?

   — Не всё так страшно — вода вернётся.

   — Ага. Через пару-тройку тысячелетий.

   — Неужто?

   — А ты думал.

   — Тем более наш долг вернуться и исправить ошибки. Запустим искусственные генераторы воды. Выведем естественных врагов плесени, если она сохранится.

   — Послушай, Создатель, Венера — она не женщина, она плод твоего воображения. Она субстанция, энергетика планеты, фантом. Ей ничего не стоит предстать в обличии дракона и схрумкать фантазёра за его же страх.

   — Она была страстной и нежной.

   — А ты невинный и романтичный. Сейчас роли изменились. Помнишь — у неё не было лица, когда она говорила про белую заразу? Но и ты тогда не трясся от страха. Явись сейчас….

   — А я явлюсь бесстрашным. Ты ведь поможешь управиться с чувствами?

   — Нейроны, плазма, метеориты — Создатель, не много ли накопил долгов перед человечеством? Когда платить думаешь? Десятый десяток разменял на жизненном пути, а всё тебе женщины блазнятся. Не пора ли успокоиться?

   — Твоими усилиями я в прекрасной форме, и стоит ли этому огорчаться? И потом, во многих вопросах ты легко обходился без меня — в чём сейчас задержка?

   — Скажем, я силён в тактике, стратегия всегда оставалась за тобой.

   — Льстишь? К чему?

   — Отнюдь. Я работаю на уровне накопленных человечеством знаний. Уйти за их предел не могу — таким ты меня создал, примитивным. Твоё мышление без границ, фантазией Бог не обидел. Мне без тебя не решить ни одной из озвученных тем. И главной — противометеоритной защиты Солнечной системы.

   — Ну, хорошо. А над угрозой человечеству в связи с неизбежным остыванием светила будем думать?

   — Боюсь, не с тобой. А могли бы — столько времени потрачено впустую.

   — Впустую? Что ты понимаешь, виртуальный сверчок. Я только тогда и жил, когда любил….

   Нескончаемый спор у экрана компьютера.

    А на Венере ночь. Солнце на той стороне. Вернее мы влетели в тень планеты, и она контрастнее показала масштабы извержений — огненные змеи свернулись в океаны огня. Но оставались ещё горы.

   Хватит ли сил, любимая? — я был не на стороне плесени.

   — Что это? — Люба встрепенулась в кресле.

   Я отринул мысли грешные и бросил взор на экран.

   Тёмные пятна горных складок озарились белым сиянием. И, кажется, начали менять свои очертания.

   — Билли?

   — Реакция термоядерного деления.

   — Атомный взрыв?

   — Скорее реактор объёмом в целую планету.

   И бортовой компьютер:

   — Интенсивное излучение — опасно для жизни.

   — Уходим, — сама себе дала команду Люба.

   Космолёт увеличил орбиту, но всё ещё находился в поле притяжения планеты. Мы продолжали наблюдать за Венерой.

   — Не слышу упрёков, — подала голос Люба.

   — Мы вернули планету в архаичное состояние. Миллионы лет эволюции коту под хвост.

   — Сильно, но не смертельно. Придумай ещё что-нибудь.

   — Нам надо расстаться, Любовь Александровна.

   — Прямо здесь или до Земли потерпишь?

   — Прости меня. За всё.

   — Считай, ничего и не было. Теперь не мешай.

   Люба связалась с ЦУПом и попросила перемещение на Луну.

                                                                                                                        А. Агарков. 8-922-701-89-92

                                                                                                                                   п. Увельский 2009г.