caustic — Собака по кличке Собака

Она брела, низко пригнув голову и сильно припадая на переднюю лапу. Время от времени останавливалась и озиралась вокруг, как бы проверяя, правильно ли идёт, а затем продолжала путь, огибая брошенные машины и перевёрнутые мусорные баки — жалкое, голодное существо, до которого и раньше-то никому не было дела, а теперь и подавно.

Серёга смотрел как она проковыляла вдоль обгоревшего здания универсама, похожего на огромный пустой скелет доисторического ящера, подошла к обочине и села, пропуская идущую на юг колонну военной техники.

Бэтээры и танки с молоденькими угрюмыми солдатами на броне; впереди, освобождая дорогу от оставленного хозяевами автотранспорта, бок о бок шли два бронированных тягача. Демократичные «копейки» и сверкающие дорогие иномарки, на которые ещё пару дней назад поглядывали с завистью, — всё летело в стороны под душераздирающий скрежет металла.

За городом вторые сутки продолжался бой. Оттуда доносились автоматные очереди и орудийные залпы, дважды над многоэтажками, чуть не касаясь крыш, с грохотом проносились хищные точёные фигуры спешащих боевых вертушек. Кто и почему там стрелял, никто не знал. Неумолкающие звуки боя быстро стали привычным фоном, как далёкие раскаты грома душным летом.

Дворняга смотрела на чадящую и лязгающую железом колонну без страха и любопытства, просто ждала, а когда дорога снова оказалась свободной, тяжело поднялась и направилась на другую сторону.

Серёга пошёл за ней.

В городе всегда было полно бездомных собак, летом они бегали сворами и рылись в мусорных кучах, а зимой грелись на люках теплотрасс. Он, как и другие, мало интересовался такими блохастыми соседями — забот и без того полон рот. Они отвечали ему тем же, провожая равнодушными взглядами и не удостаивая даже одного ленивого гава.

Но это было до. Сейчас всё изменилось. Вокруг творились такие вещи, что человек, шагающий вслед за бродячей собакой, вряд ли мог показаться странным или привлечь чьё-либо внимание.

Он и сам не знал, что привлекло его в этой псине. Возможно, она показалась ему чем-то далёким и смутно знакомым в этом, вставшем с ног на голову, мире, где даже такие привычные городские улицы изменились до неузнаваемости. Возможно, он почувствовал в ней родственную душу, такую же брошенную и никому не нужную, как он сам. Может, ещё что-то.

Так или иначе, он пошёл следом, и скоро обнаружил, что, как в детстве, сидит на корточках и, цокая языком, протягивает вперёд руку, в пальцах которой как будто бы что-то есть.

Как не велик был страх, а ещё ни одна собака не смогла устоять перед этим. Ведь там, в ладони, наверняка скрывается что-то особенное, поистине удивительное, кусочек настоящего собачьего счастья, например. Ну, или на худой конец невидимый бутерброд с колбасой, что тоже неплохо.

Дворняга настороженно покосилась в его сторону, в её глазах мелькнула заинтересованность. Она, конечно, знала этот фокус, но от этого притягательность сжимавшей что-то человеческой руки вовсе не стала меньше. Хвост предательски вильнул — раз, другой, третий, — но недоверчивое животное так и осталось стоять на месте, соблюдая безопасную дистанцию.

Серёга решил сменить не оправдавшее себя цоканье тихим призывным свистом и добавить ещё похлопывание ладонью по колену. В ответ число колебаний хвоста мигом возросло вдвое, а острая рыжая мордочка вытянулась вперёд. Чуткий собачий нос непрестанно втягивал воздух в надежде среди сотен ненужных запахов уловить один-единственный — тот.

Так прошла минута.

Присыпанная опавшей листвой дорожка, на которой они стояли, бежала через скверик. Серёга играл здесь мальчишкой, и однажды, повинуясь минутному порыву, вырезал даже на одной из скамеек имя мальвины из параллельного класса. На пронзённое стрелой сердце его тогда не хватило. Имя, считал он, это и так чересчур смело.

Несмотря на моросящий дождь, скверик был полон народу. Однако таким грязным и неприветливым он не помнил его никогда.

Подвыпившие компании занимали все лавочки и более-менее сухие места. Те, кто выпил уже изрядно, располагался прямо на сырой земле, используя для того, чтобы справить малую нужду ближайший кустик или дерево. Никто никого не стеснялся, и многие находили это жутко забавным, превращая обычную, в общем-то, процедуру чуть ли не в акт свободы и стремясь проделывать всё как можно чаще и максимально открыто.

Кто-то горланил песни, кто-то смеялся. В дальнем конце ругались, не особо выбирая выражения, громко и смачно, как в здешних краях умели всегда и во все времена. Одним из неприятных нововведений являлось лишь то, что теперь эти перебранки легко могли закончиться чьей-то смертью.

Едкий дым от тлеющих кучек прелых листьев, подожжённых неизвестно зачем, висел вокруг сплошным тяжёлым туманом.

Дворняга сделала наконец нерешительный шажок, и тут же отскочила, чего-то испугавшись в последний момент. Серёга медленно поднялся и, кажется, утратив всякий интерес, направился в сторону маячивших в тумане домов.

Через несколько шагов он оглянулся. Собака осталась на прежнем месте и выглядела так, будто не знала, на что решиться. Он поманил её рукой, развернулся и пошёл дальше, уверенный, что на этот раз она непременно последует за ним.

За ближайшим домом надрывалась автомобильная сигнализация. Этот звук преследовал его неотступно, даже ночью не давал покоя, и он подолгу лежал без сна, вслушиваясь в него, стиснув зубы и глядя в тёмный потолок.

Город будто пропитался этими истошными воплями похожими на крики проклятых душ, и даже вездесущие подростки, под покровом ночи безжалостно сжигавшие голосящих железных чудовищ, оказались бессильными это прекратить.

Кто-то тронул его за локоть. Медленно обернувшись, он увидел Пашку Грушко, своего одноклассника, с которым не виделся года три, если не больше.

Пашка дышал в лицо перегаром и стоял на непослушных ногах, но улыбался счастливо и открыто, будто повстречал старинного приятеля, которого безуспешно искал долгие годы, почти отчаялся найти, но вдруг неожиданно повстречал на улице.

— Серёга, ты? — воскликнул он с диким восторгом, норовя заключить в объятия. — Я тебя по походке узнал! Вот неожиданность! Ты как вообще, а? Наших давно видел?

— Привет, Груша, — ответил он, вспомнив Пашкино школьное прозвище.

Они никогда особо не интересовались друг другом, не то чтобы враждовали, но и закадычными друзьями их нельзя было назвать. Слишком разные интересы и характеры. В итоге, проучившись вместе десять лет, разбежались кто куда, так толком ни о чём не поговорив и ничего друг о друге не узнав. Разбежались, чтобы потом отвечать на вопросы друзей: «Этот? Да так, учились в одном классе», — и дальше непременное пожатие плечами с поспешным переходом на другую тему.

Пашкино лицо просто-таки лучилось счастьем.

— Серёга! Во дела! Кто бы мог подумать!.. В такое время!.. А я наши выпускные фотки вчера просматривал. Ну и морда у тебя там! Будто змею увидел. А математичку нашу помнишь? Зинаиду как её там… Во грымза была! Жуть!

Серёгин выпускной альбом где-то затерялся. Слишком много было переездов и съёмных квартир. Но вот злая ирония — под конец он снова оказался в том же районе и почти в том самом доме, откуда всё начиналось. Как будто ничего и не было. Восемнадцать лет стараний, а ты всё там же.

— Мужики, это Серёга. — Пашка повернулся к своим приятелям — троим парням примерно одного с ним возраста, тоже изрядно под мухой. — Вот такой человек! Сто лет его знаю, за одной партой сидели.

«Мужики» стояли, обступив перевёрнутое дырявое ведро, дно которого было аккуратно накрыто газетой. На этом импровизированном столике громоздилась нехитрая снедь: нарезанный хлеб и колбаса, банка каких-то консервов, майонез и, конечно же, «пузырь» в центре.

На Пашкины слова троица отреагировала вяло — покивали, пробормотали что-то невнятное, неохотно пригласили к столу, думая, вероятно, что он спит и видит как бы «упасть на хвост». Серёга, не желавший задерживаться надолго, вежливо отказался. Но тут вмешался Груша.

— Да ты чего! — воскликнул он, хлопнув его по плечу. — Не тушуйся, здесь все свои.

Ему вручили пластиковый стаканчик, заполненный наполовину. Серёга смотрел на него в каком-то отупении, даже не притронувшись к содержимому. Пластиковый одноразовый стаканчик, что может быть привычнее и проще… Но ему он показался вдруг неким символом этого мира, такого же хрупкого и непрочного, как оказалось.

«Мужиков» не заботили подобные ассоциации. Они пили и закусывали, вытирая ладони одна о другую и облизывая губы вымазанные майонезом. Груша громко вспоминал школьные годы и заливисто хохотал.

— А я летом детишек хотел на море повезти, представляете, — сообщил он, утирая от хохота слёзы. — Они у меня на море никогда не были. Жена была. И я был. А они — нет. Все уши мне прожужжали. Вот мы с Ленкой и решили — едем. Деньги начали откладывать.

У других тоже были свои планы на лето, и они тоже громко смеялись, рассказывая о них. Разговор оживлялся всё больше, вскоре за ним и вовсе стало трудно уследить — никто никого не слушал и рассказывал каждый о своём.

Вставив невпопад несколько слов, Серёга поставил стаканчик на место.

— Я, пожалуй, пойду. Дел невпроворот…

Наступила пауза; «мужики» смотрели на него молча, и курили. Груша тоже некоторое время молчал, разинув рот.

— Серёга, какие дела? Ты что, не видишь, что творится?

Он поёжился, отчего-то чувствуя себя виноватым.

— Мне нужно идти, Груша. Ты не обижайся…

Его проводили поистине гробовым молчанием.

— Всегда был немного не в себе, но чтобы так… — услышал он, отойдя несколько шагов.

Усыпанная листьями тропинка вывела его из скверика. Засунув руки в карманы куртки, он пересёк пустынную улицу и оказался на асфальтовой дорожке, убегавшей в самую глубь жилого массива. Полустёртый рисунок на мокром асфальте изображал падающую звезду. Серёга обогнул его по широкой дуге.

Рыжая дворняга нагнала его у подъезда. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, затем Серёга открыл дверь.

— Заходи или убирайся к себе на помойку, два раза я приглашать не намерен.

Она, кажется, поняла, и что есть духу пронеслась мимо его ног.

Он высыпал банку килек и молча следил, как она жадно ест. В квартире стоял запах мокрой псины. С опозданием пришла мысль, что у собаки может быть бешенство, но он не обратил на неё внимания, как и на запах. Впрочем, надо бы её помыть, когда немного пообвыкнет.

Интересно, что бы на это сказала его бывшая? Уж точно ничего хорошего. Представив её реакцию, он улыбнулся.

— Я назову тебя Собакой. Ты не против?

Она была не против. Она хотела ещё кильки, но тактично молчала, страшась, как видно, прослыть жуткой невоспитанной нахалкой. Впрочем, никто не запрещал немножко, самую малость намекнуть, и она, облизываясь и шумно вздыхая, смотрела на человека преданными чёрными глазами, в которых плясали теперь живые весёлые искорки.

В неработающем холодильнике оставалось ещё несколько плоских жестянок с консервами. Кроме того там была дюжина яиц и пол-литровая банка клубничного варенья — вот и все его скудные запасы.

Равнодушно и быстро пробежав глазами по пустым полкам, он взял две консервные банки — для себя и для Собаки. Отсутствие еды его мало заботило — так и так её должно было хватить. Намного большей проблемой была вода.

Кран на кухне уже который день как пересох, и чтобы наполнить пластмассовые бутыли, нужно было идти к колодцу, где брал воду весь район. Длиннющая очередь тянулась страшно медленно, а постоянно вспыхивающие ссоры грозили перерасти во всеобщую драку, настоящую и жестокую, безо всяких правил, на выживание.

Возле колодца поставили двух солдат с автоматами, но у Серёги имелись большие сомнения в действенности подобной меры. Скорее всего, солдат сметут в первую же секунду, а их оружие послужит кому-то в качестве дополнительного и неоспоримого аргумента.

Он подумал о родителях, у которых провёл это утро. Им было легче — рядом с их домом начинался частный сектор с обязательным колодцем в каждом дворе. И с продуктами тоже никаких проблем — летом мама как обычно сделала закрутку, а в кладовой всегда имелся запас сухарей на непредвиденный случай. Мама, несмотря на их с отцом насмешки, сушила их каждый год, и вот же надо такое — пригодились.

Выйдя его провожать, она сунула ему в руки пластковый кулёк: «Серёж, возьми». Он отбивался как мог, но в конце концов проиграл, и, запихав кулёк в карман по-быстрому смылся, пока она не надумала дать ему ещё что-нибудь.

Старики вообще держались молодцом, больше беспокоясь о нём, чем о себе. Отец шумно сокрушался, что не может посмотреть футбол по ящику.

— Зайдёшь послезавтра? — спросил он под конец, как бы между прочим. — Мать стол накроет. Посидим, поговорим. Не каждый день ведь такое событие.

Он пообещал, и сейчас понял, что был прав. Почему-то вспомнился Новый Год. Не этот нынешний, а тот, который в детстве, который он встречал с родителями и который всегда был Самым Лучшим Праздником в Мире.

Почему бы и этот день им не провести вместе? Да и старики обрадовались, когда он согласился.

Отодвинув пустую тарелку, он посмотрел на Собаку. Она уже давно прикончила вторую порцию и теперь внимательно следила за ним в надеже, что ей перепадёт что-нибудь ещё.

— Хватит, — сказал он и, взяв из лежащей на холодильнике пачки сигарету, направился на балкон.

На детской площадке кучковались подростки. Они собирались здесь постоянно, чаще всего вечером. Ничего плохого не делали, просто убивали время в компании. Насколько он помнил, ни использованных шприцов, ни пустых бутылок никто на площадке никогда не находил.

Пару дней назад небольшая группка стала вдруг разрастаться. Из окрестных домов появлялись парни и девчонки, которых он не видел никогда раньше. Даже бывшие заучки и очкарики покидали свои убежища и выходили на воздух. Причём эти последние вели себя наиболее агрессивно, как бы нагоняя то, что им пришлось пропустить из-за музыкальной школы или занятий в престижном лицее.

Сейчас по причине плохой погоды подростков было немного. Серёга видел сквозь влажный туман их согнутые долговязые фигуры. Светились огоньки сигарет, слышалась ругань и громкий смех. Один из них потягивал пиво из банки. Раздобыл же где-то такую редкость!

Затянутое свинцовыми тучами небо низко нависало над городом, почти не пропуская света. Серёга посмотрел на него без интереса — знал, что всё равно ничего не увидит. Слишком рано ещё.

Ноябрь выдался неровным. То непривычно по-летнему светило солнце, то вдруг погода портилась, и казалось, что вот-вот, ещё чуть-чуть и грозное небо разродится наконец первым, каким-то несуразным и некрасивым снегом, судьба которого сейчас же растаять и превратиться в отвратительную грязную жижу.

Однако снега не было. Ночью лужи стягивало тонким льдом, который днём бесследно исчезал, и на тёмную студеную воду падали последние запоздалые листья.

Зима, ничего ещё не зная, собиралась с силами. Где-то на севере вылезали из своих нор холодные пронизывающие ветры, разгонялись над бескрайней тундрой, пробовали силы. Раскладывались по сортам мешки со снегом, туда — мягкий и пушистый, туда — мелкий и колючий. Ковались в ледяных кузницах прозрачные мечи-сосульки, не ведая, что могучие седобородые богатыри так и не придут за ними.

По многочисленным просьбам зима в этом году отменяется. И это единственная хорошая новость в этом выпуске, сечёшь?

Один из подростков на детской площадке, повернувшись, смотрел на него. Огромные, пустые, подёрнутые мутной плёнкой глаза вперились зло и враждебно, так, будто это он и никто другой был причиной того, что всей той долгой прекрасной жизни, что была обещана, теперь не будет.

Подросток сплюнул сквозь зубы, не сводя с него глаз. Серёга выбросил окурок и закрыл окно.

Лёжа на диване, он безразлично следил, как за окном сгущаются сумерки. Собака, свернувшись калачиком на полу, мирно посапывала и время от времени тяжело вздыхала. Наверное, ей снились не очень приятные вещи. На лестничной клетке слышались голоса, там кто-то кричал и плакал навзрыд.

Когда стало совсем темно, он зажёг свечу.

Света, как и отопления, не было третьи сутки. Да и зачем он нужен? Перед тем, как пропало электричество, по телику шли сплошные выпуски новостей. Траурно-печальные ведущие с грустными голосами брали интервью у каких-то учёных, кивали головами, хмурили брови и призывали не терять надежды. В конце концов одна дамочка разрыдалась в прямом эфире и никак не могла успокоиться. Минут пять Серёга следил, как она срывающимся голосом силится произнести заготовленный текст, а по её щекам течёт тушь — потом выключил чёртов ящик.

Кажется, в кладовой был ещё транзисторный приёмник на батарейках, но он решил его не доставать. Слушать обращение Президента не хотелось, а рекомендации Гражданской Обороны были лишены всякого смысла и попросту смешны.

Единственное, о чём он жалел, так это о том, что не может поставить диск с любимым фильмом или старыми мультиками из детства. Вот было бы здорово врубить сейчас «Ну, погоди!» и от души посмеяться! Всё бы, кажется, отдал за это.

Перед тем как лечь спать они с Собакой стали свидетелями настоящего светового шоу. Громыхнуло, так, что задрожали стёкла, и за домами в небо взметнулся огненный факел. Языки пламени вздымались метров на тридцать, освещая всё вокруг призрачным красным светом. Тени деревьев метались и извивались в нём, словно их поджаривали на медленном огне.

По запаху он понял, что взорвалась автозаправка. Он стоял у окна и смотрел, как распускается огромный огненный цветок. Собака неподвижно сидела рядом и была похожа на каменное изваяние Анубиса, древнего бога с собачьей головой, бога мёртвых. В её глазах тлели два красных угля.

Утром пожар не прекратился, хоть и несколько поутих. Кажется, его никто не тушил.

Собака села у входной двери и, слегка поскуливая, потрогала её лапой.

— Приспичило? — Серёга накинул куртку. — Сейчас идём.

На улице ярко светило солнце, и не было ни души. Город будто вымер. Будто он и Собака — единственные живые существа на всей планете.

Серёга огляделся. Тишина, только сквозняк гуляет между домами, гоняя обрывки газет. Даже автомобильных сирен не слышно. А вдалеке что-то глухо ворчит, ворочается, никак не может устроиться — через секунду он понял, что это, удалившиеся почти за пределы слышимости, звуки сражения.

Неясная тревога шевельнулась внутри. Почудилось, что пока он спал, все тихонько покинули город и оставили его одного. Дурацкая мысль…

Он понял это, заметив, как колыхнулась занавеска в чьём-то окне. Десятки пар глаз неотступно следили за ним из окон своих квартир. Недобрых, сумасшедших глаз. Он ощущал их кожей — казалось, будто десяток жирных синих мух ползает по ней взад-вперёд.

Серёга неуютно поёжился. Собака тоже что-то почувствовала — покончив со своими делами, она прижалась к ноге и навострила уши. Ветер… Только ветер, гуляющий между домами. Холодный ноябрьский ветер.

Приблизительно через час, когда он выкуривал на балконе первую за сегодня сигарету, внизу открылась дверь, и во двор вышел человек. За плечами у него висел большой оранжевый рюкзак с множеством карманов. Человек некоторое время постоял, держась за лямки, а затем уверенным шагом направился через детскую площадку в сторону ведущей из города дороги.

Серёга внимательно следил за ним, как, впрочем, и другие обитатели окрестных многоэтажек, как по команде прильнувшие к окнам. Мужчина с рюкзаком вмиг сделался центром внимания, словно какой-то диковинный, ползущий по листику яркий оранжевый жучок.

Не замечая пристальных взглядов, он пересёк площадку и скрылся за домом, так ни разу и не оглянувшись.

Поначалу казалось, что это неожиданное бегство не произвело ровным счётом никакого впечатления. Но вот опять хлопнула дверь, и под изучающими взглядами на этот раз оказалось целое семейство — отец, мать и двое мальчишек.

В отличие от спокойного оранжевого жука, эти суетились. Мать взволнованно щебетала, отец проверял экипировку у своих притихших чад. Отвесив старшему оплеуху, он посмотрел на жену, та подхватила дорожную сумку, и вся компания поспешно направились вслед за только что скрывшемся за углом человеком.

Скоро весь микрорайон стал похож на потревоженный улей, а из подъездов появлялись всё новые и новые готовые пуститься в путь странники.

Каждый тащил рюкзак или на худой конец сумку. Слышались крики и детский плач. Те, кто уже был внизу, задирали головы и что-то кричали вверх, складывая рупором ладони. Тяжёлые сумки впивались в побелевшие пальцы. Из открытых окон летело что попало, начиная от одежды и заканчивая мебелью.

Серёга, скрестив руки на груди, молча наблюдал за этой грандиозной и пугающей картиной исхода.

Беглецы направлялись на юг. Из уст в уста передавалась одна и та же будоражащая кровь история, будто где-то там, на юге, глубоко под землёй, находиться секретное правительственное убежище с огромными продовольственными складами, установкой для очистки воздуха и энергогенераторами. Оснащённое всем необходимым, оно могло существовать в автономном режиме сколь угодно долго, а уходящие вглубь земли освещённые ярусы строились в расчёте на то, чтобы принять всю правящую элиту вместе с многочисленными членами их семей.

Но вроде бы, как всегда, кого-то чем-то обделили, кому-то что-то недодали, и о сверхсекретном объекте стало известно. Снова вспыхнула угасшая было надежда. И хоть сразу было понятно, что, даже если слухи и правдивые, подземный дом не сможет вместить всех желающих, каждый в тайне надеялся, что тёплое местечко достанется именно ему.

Собака посмотрела на него вопросительно.

— Всё хорошо, — успокоил её Серёга. — Всё хорошо.

Ему стало вдруг смешно. Построенное в тайне ото всех убежище для правительства — это же классика, чёрт возьми! Куда без этого?

Всё кончилось так же неожиданно, как и началось. Скрылась за домом последняя удаляющаяся фигура и двор внизу опустел. И снова зловещая тишина повисла над домами, будто ничего и не было. Только разбитая мебель на асфальте напоминала о недавно пронёсшейся буре.

Однако, несмотря ни на что, в серых бетонных коробках теплилась ещё жизнь. Не все решились покинуть свои квартиры, и Серёга никак не мог решить хорошо это или плохо. Чего можно ожидать от человека, который не желает использовать шанс на спасение, каким бы мизерным он ни был?

— Пойдём, — сказал он, обращаясь к Собаке. — Там в холодильнике что-то осталось, если я не ошибаюсь. Как раз хватит, чтобы устроить маленький пир во время чумы.

Она с готовностью последовала за ним, нетерпеливо облизываясь и виляя хвостом.

Время загустело, засахарилось как прошлогоднее варенье — тряси не тряси злосчастную банку, а оно не сдвинется с места. Часы на стене привычно отсчитывают секунды, но и они теперь утратили всякую власть.

Серёга, стараясь не шуметь, подошёл к входной двери, привлечённый неясным звуком, идущим с той стороны. Несколько секунд простоял, прислушиваясь, затем приник к глазку. Но тотчас, потрясённый увиденным, рывком открыл дверь.

— Иришка?.. Господи, что случилось?

Соседка сидела, привалившись к грязной стене. Некогда аккуратно уложенные волосы торчали растрёпанными космами. Гуды распухли, по щекам тянулись проложенные слезами чёрные тушевые дорожки, все в разводах. Захлёбываясь от рыданий, левой рукой она отчаянно пыталась прикрыть порванные колготки.

Серёга стоял столбом, не зная, что предпринять.

Ирина всегда вызывала у него сложную смесь чувств, главным из которых была лёгкая внутренняя тоска о чём-то несбывшемся, далёком и притягательном. Она была настоящей красавицей, и в то же время самостоятельной, уверенной в себе женщиной, несмотря на то, что Андрей, её муж, готов был сдувать с неё пылинки.

Серёга, иногда заходивший по-соседски, нередко становился свидетелем их отношений. Больше всего его поражало, что они совершенно доверяли друг другу. Оба вели себя раскованно и непринуждённо, и, казалось, никогда не уставали от присутствия своего партнёра, постоянно находя в нём что-то новое, восхитительное, и неудержимо радуясь при этом.

Тут любой мог бы испытать подспудную зависть. А возвращаясь домой, подумать с грустью, что вот и я бы мог, если б не… Потом шло перечисление всего, что когда-то помешало и встало на пути непреодолимой преградой.

Иришка смотрела на него из-под свисающих прядей волос обиженно и растерянно, взглядом девчонки, понявшей вдруг, что мир вовсе не таков, каким она его представляла, рисуя картинки в своём дневнике. Затем его сменила суровая решимость.

Оставив попытки как-то прикрыться, она встала на непослушные ноги.

— Вот так, Серёжа. — Разбитые губы едва двигались, но голос звучал твёрдо. — Всё рухнуло намного раньше, чем они говорили. И никто этого не заметил.

Она открыла дверь и вошла в квартиру, ударившись плечом о дверной косяк, а Серёга так и остался на лестничной клетке. Перед глазами была картина, как Иришка, отдавшая последние силы, сползает спиной по закрывшейся за ней двери.

Андрей был дома — через секунду Серёга услышал его тихий успокаивающий голос. И — новые рыдания, на этот раз приглушённые, будто Иришка уткнулась ему в плечо.

Он никогда бы не отпустил её одну, тем более сейчас, когда на улицах творится чёрти что. На ум приходила единственная возможность — она могла пойти к живущей в соседнем доме сестре, миниатюрной и весёлой хохотушке, так на неё не похожей. Ей и пройти-то нужно было всего тридцать шагов, но и этого, как выяснилось, было слишком много.

В соседней квартире что-то происходило. Послышалась возня и вслед за этим умоляющий возглас Ирины, почти крик. Серёга поспешно отступил, прикрыв за собой дверь, и, поколебавшись, наклонился к глазку.

На площадку выскочил Андрей в домашних тапочках и с охотничьей двустволкой в руках.

Роняя патроны, он преломил её и, не обращая внимания на мольбы жены, стал заряжать трясущимися руками. Резким движением вернув ствол на место, он бросился вниз по лестнице.

С улицы уже послышались первые выстрелы, а Серёга по-прежнему тупо пялился в глазок в ожидании неизвестно чего. Он никогда не был охотником, но в оружии разбирался и «голос» дробовика не мог спутать ни с чем. Тем более с сухими хлопками пистолетов, слабо огрызавшихся в ответ двустволке.

Прошло минут десять, прежде чем всё стихло. Он молча обозревал безлюдную площадку между квартирами. Сзади поскуливала Собака.

Андрей поднимался по лестнице. Поднимался медленно и тяжело, волоча ружьё за ремень. Сквозь дверной глазок Серёга не мог рассмотреть лица, но почему-то ему казалось, что он не узнал бы его, если бы увидел. На лестничной клетке находился совершенно чужой человек. Это было заметно и по движениям и по сгорбленной, будто согнувшейся под непосильной ношей фигуре.

Его сосед никогда так не ходил. Шаркающая походка, подбородок, безвольно упавший на грудь… Но не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что, несмотря на кажущуюся беспомощность, чужак опасен, смертельно опасен.

Незнакомец подошёл к двери и остановился, упёршись вытянутой рукой в стену. Ремень выскользнул из его ослабевших пальцев. Серёга будто прирос к глазку, не в силах пошевелиться.

Человек тяжело и часто дышал, толстый свитер на нём потемнел и даже, кажется, растянулся от пропитавшей его крови. Медленно повернув голову, мужчина посмотрел прямо на Серёгу.

— Мой тебе совет. — Голос тоже был чужим, и дело тут вовсе не в том, что он шёл с той стороны. — Уходи. — Человек секунду помолчал, будто собираясь с силами. — На твоём месте я бы так и сделал.

Серёга не проронил ни звука. Невообразимый ужас приковал его к месту.

— Впрочем, это не моё дело, — сказал человек, мгновенно утратив интерес. — Кто я такой, чтобы давать советы.

Он наконец оторвался от стены и, едва не потеряв равновесие, подобрал своё ружьё. Затем тихо отворил дверь и, пошатываясь, скрылся в квартире.

Серёга разогнулся, услышав, как громко хрустнули позвонки. Через минуту за стеной раздался выстрел. Ещё через минуту — другой. Потом наступила тишина.

Он лежал и смотрел в потолок. В голове не было ни одной мысли. За окном давно стемнело, но зажечь свечу он так и не собрался.

Когда дверь сотряслась от града ударов, он никак не отреагировал. И только когда зашлась истошным лаем Собака, тяжело сел, кряхтя как столетний старик, и сунул ноги в тапочки.

Подбежала взволнованная дворняга. Он потрепал её за ухом.

— Успокойся. Ты всё равно ничем не поможешь.

Лестничная клетка была заполнена людьми. Их было десятка два, и каждый держал в руке фонарик. От направленных на него ярких лучей Серёга прикрыл глаза ладонью.

— Если вы что-то продаёте, то хочу вас огорчить — у меня есть всё, что нужно, — слабо улыбнулся он.

Никто не поддержал его шутки — они были настроены слишком серьёзно. Их суровые лица с неспокойными глазами были бледны и сосредоточенны. Впереди стоял плотный небритый мужчина; фонарик у него в руке чуть заметно подрагивал.

— Мы хотим, чтобы ты пошёл с нами. И… — он запнулся для того, чтобы переступить с ноги на ногу. — И тебе придётся это сделать, хочешь ты того или нет.

Серёга посмотрел на него с интересом.

— Мы знакомы? Вы, кажется, живёте в двадцать первом доме. У вас сынишка лет восьми и старенький белый «фиат», с которым вы иногда возитесь.

Мужчина стушевался. Настолько, что, кажется, готов был немедленно развернуться и убежать. Помешало ему лишь то, что стоявшие сзади закрывали путь к отступлению.

— Ну… — начал он, забегав глазами. Кто-то ощутимо подтолкнул его, напоминая, что время дорого. — Ну, это к делу не относится. Совершенно.

— А что относится? — спросил Серёга, едва сдерживая улыбку.

Мужчина посмотрел на него зло. Кажется, к нему начала возвращаться уверенность.

— Ты пойдёшь, — сказал он, криво усмехаясь. — И скоро мы посмотрим, какой ты смелый. Все вы умники горазды языком трепать, пока не доходит до дела.

Серёга посмотрел поверх его головы. Его внимательный взгляд вдруг прояснился.

— О, Ростислав Игоревич, вы тоже здесь! Может, хоть вы скажете, что от меня нужно этим господам. Кстати, как там ваш Олежка? Уже выздоровел? Значит, я могу зайти в пятницу, как обычно? Занятия по математике ещё никто не отменял.

Высокий мужчина в очках, стоявший на самой границе света, тут же исчез. Его гулкие шаги вскоре затихли внизу.

— Куда же вы? — спросил Серёга растерянно и перевёл удивлённый взгляд на стоящего перед ним мужчину. — Я же не мог ошибиться. Хотя, при таком освещении…

— Хватит ломать комедию! — не выдержал небритый человек, но тут же отшатнулся назад, настолько, насколько это было возможно. — Это ещё что такое?

— Это? Это всего лишь Собака, разве вы не видите?

Дворняга прижалась к его ногам, оскалившись и утробно рыча. Её всегда добродушная лисья мордочка выглядела в самом деле угрожающе.

— Уберите её, — приказал мужчина. — Сейчас же.

Собака резко распрямилась, стараясь ухватить за штанину. Человек отпрянул, едва не повалив тех, кто стоял у него за спиной. Кто-то передёрнул автоматный затвор.

— Не уверен, что она меня послушает, хотя, если всё так серьёзно… — Серёга пожал плечами и посмотрел на Собаку. — Тебе придётся остаться здесь. Холодильник в полном твоём распоряжении. Ванна тоже. — Он на долю секунды задумался. — А вообще, приятно было познакомиться. Хоть ты и собака, но, сдаётся мне, могла бы и кое-кого из людей чуток подучить хорошим манерам.

Собака перестала рычать и смотрела на него проницательными грустными глазами.

— Ты можешь не поверить, но многие, кто называет себя людьми, иногда ведут себя просто по-свински, — сказал Серёга.

Собака всё понимала; она опустила голову и понуро побрела в квартиру. На пороге она оглянулась. Серёга подмигнул ей.

— Давай. У меня здесь кое-какие дела, а ты — давай, — и прикрыл дверь, так, чтобы она, в случае чего, могла отворить её лапой. Затем повернулся к ожидавшей его толпе. — Ну, я в полном вашем распоряжении, ребята. Куда нужно идти?

На лестнице тоже стояли люди. Со многими из них он сталкивался в магазине или по работе, многих знал в лицо, но сейчас, в тусклом свете фонариков, их лица казались ему зловещими масками, лишь общими чертами напоминающими тех людей, которых он когда-то знал.

Они смотрели в сторону или в пол, и ему ужасно хотелось остановиться и поздороваться с кем-нибудь из них, чтобы посмотреть, как слетит пугающая маска, а под ней окажется не что иное, как смущённое перепуганное лицо, на которое нельзя смотреть без жалости. И он, несомненно, отколол бы что-нибудь подобное, если бы не шедшие сзади конвоиры. Стоило задержаться хоть ненадолго, как чьи-то руки тут же подталкивали его.

Тем не менее, выйдя из подъезда, он встал как вкопанный, а из его горла вырвался невольный возглас удивления.

— Вы, ребята, не размениваетесь по мелочам, как я погляжу!

Здесь собрался весь район, все те, кто остался после утреннего исхода. Сотни четыре человек обоих полов и всевозможных возрастов, начиная с детей и заканчивая глубокими стариками, которые вообще непонятно как сюда добрались.

Они стояли сплошной молчаливой массой и смотрели на него. Не враждебно — угрюмо как-то, с поистине бараньим упорством в глазах. Многие держали в руках горящие факелы — это вносило в происходящее лёгкий налёт таинственности. Кто, интересно, их изготовил? Не иначе какой-нибудь любитель мистики и дешёвого фэнтези.

Он получил сильный толчок сзади.

— Вперёд! Нечего глазеть!

Серёга шёл, а люди расступались перед ним, отодвигаясь как можно дальше, словно он был заразный, и следовало опасаться даже случайного прикосновения. Детишки жались к своим родителям. Кто-то монотонно бормотал вполголоса, и он, к своему удивлению, понял, что это слова молитвы.

Они вышли на спортивную площадку возле школы. Нехитрые железные конструкции из пересекающихся раскрашенных труб, автомобильные покрышки, вкопанные в землю, полустёртая разметка баскетбольной площадки, облезлые футбольные ворота — атрибутика подобных мест всегда одна и та же, стандартная.

Люди столпились вокруг баскетбольной площадки, очистив довольно большое пространство. В центре стояло всего несколько человек, большинство из которых были ему незнакомы. Лишь в растрёпанной седой женщине, чуть похожей на ведьму из мультика, он узнал директора этой самой школы, с которой всегда поддерживал тёплые дружеские отношения и которую знал как доброго образованного человека, посвятившего всю жизнь воспитанию детей.

Её присутствие неприятно его поразило.

— Ольга Денисовна, а вы-то здесь зачем? — Она повернулась к нему; он тяжело вздохнул. — А, понятно…

От её взгляда Серёге стало не по себе, закружилась голова, а к горлу подступила тошнота, будто заглянул в колодец, у которого нет дна. Только сейчас он понял, что она одета в домашний халат весь в бурых пятнах, задумываться о происхождении которых ему не хотелось, а на ногах у неё ничего нет. Бывшая директриса стояла босыми ногами на холодном асфальте и, кажется, даже не замечала этого.

Его минутную слабость она истолковала по-своему.

— Страшно тебе, мальчик, да? А ты не бойся, баба Оля не сделает тебе больно. Баба Оля хорошая, она не обижает маленьких деток. — Чтобы не смотреть в глаза, он следил за её тонкими белыми губами со следами губной помады, которые, как два мерзких червяка, находились в постоянном движении, то сжимаясь колечком, то вдруг страшно искривляясь. — Это баба Оля выбрала тебя. Она-то знает, что ты самый умный мальчик в классе. Как раз такой ей и нужен.

— Ольга Денисовна… — прошептал он почти с мольбой.

— Замолчи! Хватит! — Губы исполняли ужасный танец, оторваться от которого не было никаких сил. — Плохой! Плохой мальчик! Отвратительный! — Она замолчала, переводя дыхание.

Серёга несмело поднял голову. Бывшая директриса, с которой он пару раз пил чай в её кабинете, которая всегда защищала самых отпетых своих учеников, которая любила посмеяться и полистать журналы мод — эта обожаемая и детьми и педагогами директриса достала на глазах у всех свою вставную челюсть и положила её рядом с собой, как какой-то непонятный и страшный символ. Её щёки тут же ввалились и стали похожи на выжатую тряпку.

— Привяшите его, — прошамкала ведьма, обращаясь к небритому мужчине.

Он вместе с двумя помощниками бросился исполнять приказ с такой быстротой, словно от этого зависела его жизнь.

Серёгу притащили к столбу, на котором крепился разбитый баскетбольный щит. Откуда-то появился стальной трос толщиной с палец, и небритый стал, пыхтя от усердия, обвивать им Серёгу, всё плотнее и плотнее прижимая его спиной к холодной поверхности.

Ведьма внимательно следила за всем, пританцовывая на месте. Этот танец мог бы показаться проявлением нетерпения, но Серёга считал иначе. Он видел, что всё её тело, не только ноги, сотрясают непрерывные судороги. Казалось, ещё немного и ведьма упадёт на асфальт и забьётся в ужасных конвульсиях.

Троица закончила свою работу. Бывшая директриса удовлетворённо кивнула и повернулась к притихшей толпе.

— Вы пришвали меня в трудную минуту — и вот я щдесь! В шамен вы обещали шлушать меня, и делать так, как я шкашу!

Серёга попробовал натянуть трос. Он больно впился в тело и не сдвинулся ни на миллиметр.

— Теперь, дети мои, дело ша вами! Помните — небешный отеш долшен увидеть наш коштёр! И тогда он шмилуется над нами! Потому што бешгранишен он в швоей доброте!

Серёга дёрнулся сильнее. Ведьма насмешливо смотрела на него, в то время как толпа за её спиной приходила в движение.

— Хороший мальшик, хороший… — казалось, вставная челюсть на земле усмехается вместе с ней.

Худенькая женщина с волосами мышиного цвета подошла к столбу и положила к Серёгиным ногам несколько деревяшек, бывших когда-то стулом. Она старательно прятала глаза и как только избавилась от своего груза, тут же скрылась в толпе.

Следующим был старик, сжимавший в скрюченной руке несколько щепок. Его глаза за стёклами очков влажно блестели.

— Как я завидую тебе, сынок, — сказал он с чувством и аккуратно положил щепки на асфальт.

Они шли один за другим, смутно знакомые и те, кого он видел впервые, старые и молодые. Кто-то клал своё поленце и поспешно убегал, кто-то задерживался ненадолго. Босая ведьма стояла, в немой молитве воздев руки к небу. Её халат задрался, обнажив белые старческие ноги, обтянутые тонкой кожей.

Серёга больше не предпренимал попыток освободиться. Он расслабился и безразлично смотрел на проплывашие мимо лица. Лишь один раз он встрепенулся, когда показалось, что рядом мелькнуло лицо одного и его учеников. К счастью, он ошибся — увидеть сейчас кого-то из своих воспитанников было бы выше его сил.

— Нет, ну ты посмотри! Вот так встреча! — Перед ним стоял Пашка Грушко, полный неудержимого веселья и здорового благодушия. — Вот не думал, что свидимся! — Он с преувеличенным вниманием осмотрел Серёгу со всех сторон, тронул пальцем натянутый трос. — Ай-ай-ай, что это у тебя? Гадость какая!

— Сгинь, Груша, — попросил он. — Не маячь.

Пашка покачал головой.

— А знаешь, к этому всё шло. Ещё тогда, в парке, я понял, что этим всё кончиться. — Он задумчиво покивал. — Ну да ладно… Я вот принёс тут тебе, держи. — Пашка достал из-под куртки толстую сухую палку и положил к его ногам. Затем отступил на шаг, любуясь тем, как она лежит. — Хороша, да? Специально выбирал, целый час потратил. Но ты не рад как бы? Вот так оно и выходит — стараешься, стараешься, а угодить не можешь, всякий псих нос воротит.

Некоторое время Груша стоял, засунув руки в карманы.

— Ладно, бывай, говнюк, — сказал он наконец. — Жаль, не я подожгу эту кучу.

А между тем куча росла. Сначала она была по щиколотки, потом доросла до колен. Когда горка начала добираться до пояса, ведьма властным жестом остановила процессию. К этому времени происходящее стало напоминать какой-то нелепый праздник, что-то типа сжигания снеговика в честь прихода весны. У многих на лицах были улыбки.

Небритый притащил канистру и стал обильно смачивать дерево керосином. Закончив, он повернулся к ведьме в ожидании новых распоряжений. Та отослала его кивком головы и сама подошла к столбу. В руке у неё был факел.

— У меня ешть для тебя шюрприш, шладенький, — сказала она. — Пошледний шюрприш.

Она махнула рукой, подзывая к себе кого-то. От толпы отделился человек и, низко опустив голову, медленно пошёл к ним. Серёга, похолодев от ужаса, следил за его приближением.

Девушка в тонком платье и с распущенными волосами — она подошла почти неслышно и только потом подняла голову.

— Лида, — одними губами произнёс Серёга. — Лидочка…

— Ну, как тебе мой шюрприш? — спросила ведьма.

Серёга бросил на неё полный бессильной ярости взгляд. Теперь он ненавидел её по-настоящему. Ладно, пусть он, но Лидку-то зачем, она-то здесь причём?

— Прости, Серёжа, так надо. — Её глаза были красными от слёз. — Это не просто так, а для всех, для всего мира, понимаешь? — Лидка тихо всхлипнула. — Они так сказали.

— И это правда, девошка моя, — заверила ведьма. Её глаза горели безумным восторгом.

Серёга вспомнил, как когда-то Ольга Денисовна пыталась спасти их брак. Приняв близко к сердцу проблемы молодой семьи, она искренне переживала и не жалела времени, чтобы удержать их от рокового шага, сетовала, что не понимает нынешнюю молодёжь.

Все её старания пошли прахом — они всё-таки разошлись. А теперь не было и самой Ольги Денисовны — стоящее перед ним существо просто воспользовалось её телом, как космонавт пользуется скафандром.

Словно поняв, что её раскусили, ведьма вдруг стала серьёзной. Что-то злобно прошипев, она сунула горящий факел в руки его бывшей жены.

Дерево вспыхнуло мгновенно и яростно, так, что и девушке и беззубой ведьме пришлось немедленно отступить. Послышался треск, в небо взметнулся сноп искр.

Серёга почувствовал, как в лицо ударил невыносимый жар, сжигающий ресницы и брови, опаляющий кожу и забивающий дыхание. Ему не было страшно, а единственное, что причиняло неудобство — это монотонный гул толпы, возносившей молитвы своему жестокому богу.

Проследив за полётом искр, он поднял глаза к небу.

Там, среди россыпи звёзд, горела тусклым красным светом ещё одна искра, большая и зловещая. Многие называли её Звездой Смерти. Он не был так поэтичен. Для него она была всего лишь красной точкой, предупреждающим сигналом, зажжённым кем-то на их пути.

Собака брела по двору, сильно припадая на переднюю лапу. Несмотря на то, что был полдень, и стояла чудесная, совсем не ноябрьская погода, двор был пуст. Не было слышно ни звука, только ветер завывал, заблудившись между домами.

Рыжая дворняга казалась единственным живым существом на этой планете.

Она прошла между вкопанными в землю автомобильными покрышками, выкрашенными в разные цвета, и остановилась. Её внимание привлёк потухший костёр под баскетбольным щитом, исходящий слабыми струйками дыма.

Собака легла на брюхо и положила морду на вытянутые лапы.

Она многого не знала, эта дворняга. Не знала она, что опасность, которой так все страшились, прошла мимо, не причинив вреда. Как не знала и то, что двуногие существа, населяющие большие серые коробки, почему-то страшно сожалеют об этом. Ход их мыслей был ей непонятен.

Вот, например, как они могут сидеть дома в такую погоду? Странные создания… Будто увидели что-то такое, что их ужасно напугало. Какого-то жуткого зверя, умело скрывавшегося до поры до времени.

Собака вздохнула. Всё это слишком сложно для неё.

Костёр больше не дымил. Некоторое время дворняга грустно смотрела на остывающую кучку пепла, потом встала и пошла прочь. Низко пригнув голову и припадая на переднюю лапу.