caustic — междоусобица

Когда они вошли, боевые действия были в самом разгаре.

Зрелище не для слабонервных, следует признать, не знаю, что было бы со мной, стань я свидетелем чего-нибудь подобного. Не удивительно, что эти двое застыли как вкопанные. Молодой и вовсе растерялся, только и мог, что моргать, да потрясённо вертеть головой.

Рискуя быть подстреленным, я приподнялся и подал им знак скорее уходить с линии огня.

Они меня заметили — молодой открыл рот от изумления, а старший прищурил глаза, присматриваясь, и сделал неуверенный шаг вперёд, — но в целом суть происходящего по-прежнему доходила до них крайне туго. В надежде, что они догадаются хотя бы пригнуть головы, я повторил свой отчаянный жест.

Ни дать ни взять, выглядели они как два новорождённых котёнка, которых впервые вынесли на солнечный свет. Молодой повернулся к своему старшему коллеге и что-то сказал, тот пожал плечами в ответ. Всё это они проделали неспешно, стоя на открытом месте в полный рост. Я мог только диву даваться, наблюдая столь явное проявление безрассудства.

Наконец с той стороны поля рявкнул пулемёт. Фонтанчики от вгрызшихся в грунт пуль поднялись на добрых пять метров правее, но этого оказалось достаточно, чтобы привести их в чувство. Старший, быстро сообразив что к чему, повалился на землю, увлекая за собой замешкавшегося напарника.

Через минуту, тяжело дышащие и покрытые пылью, они оказались рядом со мной.

— Чего рты раззявили? Жить надоело? — грубо спросил я, ничуть не смущаясь тем, что передо мной служители закона.

Никогда раньше не питал неприязни к копам. Но когда вокруг вторые сутки рвутся снаряды, нервы, сами понимаете, на пределе.

Они, кажется, даже не услышали — сидели и молча пялились на меня, пытаясь перевести дух. Молодой, ему едва было больше двадцати, монотонно, явно не сознавая что делает, обтирал испачканный грязью рукав. Я покачал головой и решил сменить гнев на милость.

— Зря вы, парни, сюда сунулись. Тут такое творится. Да вы и сами видите…

Они по-прежнему молчали. Мне не понравился взгляд юноши — блуждающий, ни на чём не задерживающийся. Я протянул ему флягу.

— На вот, хлебни. Полегчает.

Он послушно взял флягу из моих рук и сделал большой глоток. Закашлялся, вытер рот ладонью, но взгляд его почти сразу же стал осмысленным. Я весело подмигнул.

— Забористая штука, а?

Он не ответил, но я и так понял, что с ним всё будет в порядке. Виски всегда действует безотказно, проверенно лично.

— Промочишь горлышко? — спросил я второго. — Нет? Ну как знаешь. — Я отхлебнул сам и положил флягу на место. Настроение сразу же поднялось, хоть чёртов пулемёт грохотал не переставая, так, что не высунешь головы.

Мои новые компаньоны начали понемногу оживать, осматриваться. Я с улыбкой следил за их неуклюжими движениями. Нет, ну правда котята! Впрочем, когда один из них приподнялся слишком высоко, я тут же его осадил, резко дёрнув за рукав.

— Я бы этого не делал, приятель. В крупнокалиберной пуле мало приятного, намного меньше, чем в обычной. В случае чего, можешь остаться совсем без мозгов.

Он зло на меня глянул, но, похоже, решил не обижаться всерьёз.

Пока они приходили в себя, я, осторожно выглянув из траншеи, обследовал местность в оптический прицел. Неожиданно подоспевшее подкрепление это, конечно, хорошо, но и о противнике забывать не стоит.

Насколько я мог судить, никаких серьёзных изменений в диспозиции не произошло. Противник окопался на небольшом пригорке, находящемся приблизительно в полумиле от нас. Оттуда он и вёл огонь. Я мог видеть неясное движение за мешками с песком и поднимающийся над импровизированным дотом дым пороховых газов.

За пригорком начинался лес — зловещая тёмная полоса. Основная опасность исходила как раз оттуда. Я не сомневался, что там находится целый оружейный арсенал с неограниченными запасами. Вот уже несколько раз сквозь неумело поставленную дымовую завесу я успевал разглядеть как зыбкая тень скользит в сторону леса, чтобы в очередной раз пополнить боекомплект.

А часа три назад оттуда выполз танк. Старый, времён Корейской войны, но всё ещё достаточно грозный. Он двигался рывками, надолго замирал, вращая башней, как слепой тыкался то в одну сторону, то в другую, и неумолимо приближался.

Признаться, я немного струхнул тогда. Но два метких выстрела из гранатомёта решили проблему — старое коптящее чудовище загорелось и заглохло, а незадачливый танкист, под мои свист и улюлюканье, поспешно укрылся в густой траве.

Я вновь повернулся к полицейским и беззаботно подмигнул.

— Повоюем, а? Втроём быстро управимся. Экипировка немного не соответствует, но это дело поправимое. У меня в блиндаже есть всё, что может понадобиться — каски, бронежилеты, оружие… Вы ведь не собираетесь воевать с этим? — Я снисходительно кивнул на их револьверы. — Лично я предпочитаю русский «калашников». Но если вдруг охота пантов, лазерных прицелов и прочей ерундой, нет проблем, подберём то, что нужно. Плюс, конечно, гранаты и сухой паёк.

Младший встрепенулся, будто пробудившись ото сна.

— Гранаты? Какие ещё гранаты? Вы что, псих! Рик, уходим отсюда! Немедленно! Нам нужно подкрепление! Ещё как минимум десять патрульных машин, полицейский вертолёт и…

Я наотмашь хлестнул его по лицу. Затем наклонился и, крепко сжимая его плечи, посмотрел в глаза.

— Спокойно, солдат. Ты что, ничего не понял? Это война! Маменькины сыночки и истеричные девицы здесь долго не живут. Так что утри сопли и возьми автомат, боец.

Этот незамысловатый монолог, почерпнутый мною из голливудских фильмов, возымел действие — парень явно приободрился, а в глазах его на секунду мелькнуло что-то героическое и высокое. Я удовлетворённо кивнул.

— Рик? — обратился я к другому полицейскому. — Ты как? Огнемётом пользоваться умеешь?

Он посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— Я не знаю, что у вас здесь происходит, но это необходимо немедленно прекратить. — Следовало отдать ему должное, он сумел взять себя в руки. Его голос звучал решительно и твёрдо. — В противном случае вам придётся проследовать в участок. — Он покосился в сторону сходящего с ума пулемёта. — Вам обоим.

Я развёл руками.

— Хоть сейчас, Рик. Но как насчёт того парня? Пойдёшь и арестуешь его?

Он нахмурился, затем чуть привстал и заорал так, что на шее вздулись вены.

— Это полиция! Немедленно прекратить огонь! Выходить с поднятыми руками!

Кажется, он свято верил в то, что его не могут не послушаться. Столько беспрекословной уверенности и напора было в его голосе, что даже я, на секунду поддавшись его влиянию, подумал, что сейчас неприятель не выдержит и, бросив свой пулемёт, выйдет, чтобы с благодарностью сдаться в руки правосудия.

Конечно же, этого не случилось. Новая очередь просвистела над нашими головами, я же вознаградил Рика за усердие непродолжительными, но искренними аплодисментами.

— Неплохая попытка, офицер, но если бы всё было так просто, я бы не сидел сейчас в этом окопе.

Немного разочарованный Рик повернул голову и посмотрел туда, откуда они только что пришли. По его лицу я без труда понял, что у него на уме.

— Ничего не выйдет, — сказал я нарочито небрежно. — Шагов тридцать, не меньше, и на всей дистанции ни одного сколько-нибудь подходящего укрытия. Вы и так чудом проскочили, второй раз не получится.

Он с сомнением покосился на меня, затем взгляд его упал на лежащий у меня на коленях автомат. Некоторое время он смотрел на него безо всякого выражения, думая о своём.

— Я всё-таки попытаюсь, — сказал он наконец, и, обращаясь уже к напарнику, добавил: — Останешься здесь, Милт. Не хочу, чтобы ты встревал.

Юноша не на шутку переполошился.

— Я с тобой, Рик. Ты же не хочешь оставить меня с этим психом?

Рик с сожалением покачал головой.

— Здесь ты в безопасности. Я вернусь к машине и вызову подмогу, это не займёт и двух минут.

Но юноша не желал ничего слушать. Мне показалось, что сейчас он, словно капризный ребёнок, вцепится в руку и, наплевав на всё, разревётся во весь голос, умоляя его не оставлять.

— Мы же напарники, Рик, — сказал он, чуть не плача. — Я думал…

— Проследишь за ним, — сказал мне Рик, не глядя на юнца. — Головой отвечаешь. Понял?

— Да, конечно, — ответил я безразлично. — Но подумайте ещё раз, офицер, разумно ли то, что вы собираетесь сделать.

Он посмотрел на меня чуть ли не с отвращением, как будто сам вид человека, посмевшего ему перечить, был ему противен и омерзителен. Этот взгляд окончательно убедил меня, что спорить с ним бесполезно и даже вредно для здоровья.

Мы молча наблюдали за тем, как он собирается пробежать свою тридцатиметровку. В глазах Милта застыл испуг, да и я, признаться, был далеко не в восторге. Я не хотел отпускать этого парня, который, в отличие от своего сопливого напарника, мог оказать мне по-настоящему действенную помощь.

Когда он уже совсем было собрался выскочить из окопа, я положил руку ему на плечё.

— У меня есть пара дымовых гранат. И хоть я по-прежнему считаю, что ты идиот, дымовая завеса немного увеличит шансы. Это всё, что я могу сделать.

Он серьёзно кивнул. Пока я ходил за гранатами, он стоял, к чему-то прислушиваясь. Заинтригованный, я тоже остановился и обратился в слух, прижимая гранаты к груди.

Вроде бы ничего необычного не происходило, но это только на первый взгляд. Через несколько секунд до меня дошло, что так привлекло его внимание. Вокруг висела непривычная звенящая тишина, такая, что было слышно, как шумит листва в соседней роще. И это после многочасового огненного ада, когда кажется, будто небо рухнуло на землю.

Признаться, я не заметил, когда смолк пулемёт. Его грохот уже давно стал для меня неким раздражающим обязательным фоном, на который я научился почти не обращать внимания.

Я стоял как громом поражённый. На мгновение показалось, что всё осталось позади, что не будет больше ни взрывов, ни пулемётных очередей, ни взмывающих в ночное небо сигнальных ракет. Не будет тушёнки в банках, холодного дождя, льющего за шиворот, и угроз по громкоговорителю.

Однако я слишком хорошо знал своего противника, чтобы по-настоящему поверить в это. От осознания тщетности всех надежд горький комок подкатил к горлу; я напрасно пытался его проглотить. Только легковерный юноша, такой как Милт, мог бы купиться на это, но не я.

Вспомнив про Милта, я быстро поднял голову.

Мои худшие опасения оправдались, как и всегда. Я ещё успел предостерегающе вскрикнуть, но от этого было уже мало проку. Мой крик был больше похож на вопль отчаяния.

— Милт! Нет!

Молодой полицейский высунул голову из окопа, пытаясь что-то рассмотреть. Услышав окрик, он вздрогнул и повернулся, обратив на меня недоумённый и чуть испуганный взгляд. Кажется, он понял, что совершил непростительную ошибку, но что-либо изменить уже не мог.

Его рот ужасно искривился, словно он наконец решился заплакать. В следующую секунду пуля разнесла ему череп.

Я мысленно выругался, следя за тем, как Рик машинально стирает красные брызги со своей щеки. Ничего хорошего не было в его медленных протяжных движениях, уж это точно. Даже пальцы его не дрожали.

— Ты что-то там говорил насчёт оружия? — спросил он, и у меня мороз пробежал по коже от его ровного спокойного голоса.

— Я не успел его предупредить, — почему-то стал оправдываться я, хоть никакой вины за собой не чувствовал. — Тот парень на холме управляется со снайперской винтовкой намного лучше, чем с пулемётом.

Он повернул ко мне каменное лицо.

— Меня это не интересует.

— Да, — кивнул я. — Да, конечно.

О том, что ещё совсем недавно он собирался отправиться за подмогой, никто больше не вспоминал.

Оказавшись в блиндаже, Рик улыбнулся, да так, что я поспешил отвести глаза. Никогда не видел такой жёсткой, плотоядной улыбки.

— Неплохой арсенал, — похвалил он, прохаживаясь вдоль стеллажей и едва не задевая головой потолок. — Можно устроить маленькую войну. А именно этим я и собираюсь заняться. Знаешь почему? — спросил он, повернувшись ко мне. — Потому что никто не имеет права просто так убивать полицейских. Тем более моих напарников, — добавил он после паузы.

Я благоразумно помалкивал. У каждого свои бзики. Кто-то не любит делать утреннюю зарядку, а кому-то не нравится, когда убивают его напарников. Это жизнь.

Рик подошёл к выбору оружия со знанием дела. Он передёргивал затворы, отстёгивал магазины, смотрел сквозь мушку прицела, некоторые экземпляры взвешивал в руках, при этом одобрительно хмыкая. Меня особенно поразило, когда он поднёс два пальца к носу и понюхал смазку.

Наконец он сделал выбор в пользу надёжного и лёгкого агрегата, который, как я слышал, неплохо зарекомендовал себя во время недавних событий на Ближнем Востоке. Рик явно что-то знал. В следующую секунду он уже влезал в бронежилет и распихивал по карманам гранаты, словно это были обычные картофелины.

— Три года в морской пехоте, — пояснил он, отвечая на мой недоумённый взгляд. — Это что-нибудь да значит.

Теперь я не завидовал нашему противнику — Рик действительно производил впечатление. И хоть до Рембо ему было ещё далеко, кое-какие надежды на успех будущей кампании у меня всё-таки появились.

Осторожно осмотрев местность, мы составили план наступления. По нашим расчётам удар должен был быть молниеносным и неотразимым.

— Идём по флангам, — сказал Рик. — Я бегу — ты прикрываешь, потом наоборот. Встречаемся возле танка. Там небольшая передышка и снова разбегаемся, как зайцы. Главное — не давать ему прицелиться, а для этого используем рельеф местности, все овражки, кустики, кучки собачьего дерьма и прочее. Вопросы есть?

— Только один, — отозвался я. — Когда начинаем?

— Прямо сейчас, — ответил он.

Я глянул ему в глаза.

— И ещё одно, Рик.

— Что ещё?

— Я рад, что в эту минуту ты оказался рядом, — сказал я, понимая, что это жуткая банальность, которую я тоже почерпнул из кино, но всё же не в силах удержаться.

— Хотел бы я сказать то же самое, — ответил он, бросив взгляд на тело Милта, которое мы накрыли одеялом. На его лицо набежала тень. — Он первый услышал шум и сказал, что это похоже на выстрелы. Я же хотел проехать мимо. Нам оставалось полчаса до конца дежурства, — добавил он, так, будто это что-то объясняло.

— Он будет отомщён, — пообещал я. — Так или иначе.

Рик кивнул, медленно и, как мне показалось, угрожающе.

— Бедняга Милт. Кто бы мог подумать, что он станет жертвой мексиканцев.

Я воззрился на него, но вскоре понял, о чём он толкует.

Газеты и телевидение были переполнены сообщениями о разборках среди эмигрантов. Кажется, шёл делёж сфер влияния в наркобизнесе или что-то в этом роде, и делалось это со свойственной южанам горячностью, шумно и по-карнавальному ярко.

Перестрелки, убийства, похищения — эти слова уже успели набить оскомину, а выпуски новостей продолжали, словно дрова в костёр, подбрасывать всё новые и новые подробности. И непонятно было, то ли действительно дела обстоят настолько плохо, то ли это не имеющая под собой никаких оснований шумиха, поднятая падкими до сенсаций масс-медиа.

В общем, если подумать как следует, ложные выводы, сделанные моим новым другом, имели под собой все основания. И я не спешил его разубеждать.

— У меня с ними свои счёты, — сказал я, надеясь, что он не спросит, какие именно.

Он не спросил.

— Ладно, тогда давай покончим с этим, приятель, — сказал он вместо этого и первым вылез из окопа.

Несчастья начались почти сразу же. Первое из них заключалось в том, что, угодив ногой в рытвину, я вывихнул лодыжку. Ничего страшного — я начал прихрамывать, но никаких серьёзных осложнений это не предвещало. Вторая напасть была куда более серьёзной.

Начался миномётный обстрел. Мы продвигались вперёд то ползком, то перебежками, и если при других обстоятельствах могли бы, укрывшись в каком-нибудь овражке, чувствовать себя в относительной безопасности, то теперь всё изменилось. Нас могло накрыть в любой момент, и ни естественные укрытия, ни заросли нас уже не спасали. В ответ мы поливали противника свинцом, но от этого было мало толку — за мешками с песком он был вне нашей досягаемости.

Мы находились на волосок от гибели. Только когда очередная мина с противным воем плюхалась где-то в стороне, не причинив вреда, я мог перевести дух. Я приподнимался и смотрел направо, туда, где на расстоянии тридцати шагов появлялась из высокой травы голова Рика. Он махал мне рукой, давая понять, что можно продвинуться немного вперёд. Я поднимался, делал несколько шагов, и тут же, заслышав над собою вой, снова валился на землю, прикрыв голову руками.

Стальная махина танка — наша цель — маячила впереди как далёкая и недостижимая мечта.

В конце концов, обессилевший и грязный, я добрался куда надо, и, сев прислонившись спиной к холодной броне, поискал глазами Рика.

Он сильно отстал. И это бы ещё полбеды, но потеряв меня из виду, противник сосредоточил на нём всю мощь своего огня. Мины падали всего в нескольких шагах от полицейского, и в коротких промежутках между взрывами я мог видеть согнутую тень, мелькавшую в клубах дыма и пыли.

Рику приходилось не сладко; чтобы как-то его поддержать, я выпустил длинную очередь в направлении вражеских укреплений. Никакого видимого эффекта это не произвело. Я был бессилен что-либо предпринять, и всё что мне осталось, это наблюдать.

Вытянув повреждённую ногу, я расслабился, не забывая, впрочем, время от времени давать дельные, на мой взгляд, советы. Я не мог отделаться от мысли, что происходящее чертовски напоминает стрельбу по мишени в тире. Но стрелявшему, похоже, было всё равно, что эта мишень живая, и даже более того — является представителем власти. Он тупо получал удовольствие.

Рик был уже совсем рядом, когда всё закончилось. Мина упала, подняв в воздух здоровенные клочья земли. Но на этот раз, безвольно и страшно вскинув руки, в небо взмыл и ещё кое-кто. И прежде чем обмякшее тело коснулось земли, я понял — больше Рик не поднимется. Никогда.

Казалось бы, самое время испытать отчаяние, но я был слишком измотан для этого, и физически и морально. Мне не хотелось больше ни куда-либо бежать, ни вообще жить. Зачем? Не проще ли вот так сидеть, глядя в небо, и ждать неминуемого конца, вслед за которым придёт успокоение.

Но я встал. Я пошёл. В полный рост, не прячась и не таясь. Я видел себя как бы со стороны, и неописуемая гордость за самого себя переполняла всё моё естество. Кто этот раненный герой, смело глядящий вперёд? Кто он? Это я, чёрт возьми, а вы что подумали?..

Не знаю, как долго я шёл. Мины больше не падали с неба, молчал пулемёт. Я представлял как враг смотрит в оптический прицел винтовки, выбирая, куда бы лучше выстрелить — в голову, чтобы всё побыстрее закончилось, или в живот, чтобы заставить меня помучиться напоследок. С него станется…

Я сцепил зубы, каждую секунду ожидая выстрела. Но его всё не было. Я шёл и шёл, неотрывно глядя на вражескую баррикаду, а ублюдок всё молчал, испытывая моё терпение. Пока неожиданно для самого себя я не оказался прямо на вражеских позициях.

Я осмотрелся вокруг невидящим взглядом. Пустые ящики с боеприпасами, брошенный миномёт, крупнокалиберный пулемёт, торчащий из амбразуры… Словно бредовый сюрреалистический сон, который затянулся чуть дольше, чем надо, и потому окончательно утратил смысл. Присев на один из ящиков, я попытался собраться с мыслями.

По всему выходило, что мой противник удрал, хотя с чего бы ему это делать я не знал, хоть убей. Ведь я практически был у него в кармане, а он, вместо того, чтобы поставить жирную финальную точку, сбежал, оставив оружие и весь боекомплект.

Я покачал головой. Нет, не таков мой противник, уж кому это знать, как не мне. И как бы в подтверждение моих слов из леса послышались неясные звуки, словно там натужно заработал большой мотор.

Я почувствовал облегчение. Слава богу, я не сошёл с ума и не разучился разбираться в людях — мой враг всё ещё здесь, просто задумал какую-то очередную пакость, только и всего.

Усыпанная опавшей хвоей тропинка вывела меня на лесную поляну.

Сотни ящиков со всевозможным вооружением громоздились здесь под брезентовыми навесами. Ящики с высокоточным «умным» оружием, ящики подписанные иероглифами и арабской вязью, относительно небольшие и довольно таки внушительные, длинной никак не меньше шести футов — все были здесь. Мой оставшийся в блиндаже арсенал выглядел бы по меньшей мере скромно в сравнении с этим царским изобилием.

Военную технику представляла укрывшаяся среди деревьев ракетная установка залпового огня, кажется, русская, боевой вертолёт, накрытый маскировочной сеткой, и новенький сверкающий «хаммер». И пусть перечень был не слишком обширен, я не имел даже этого, хоть всегда считал, что мы находимся в равных условиях.

Как ни грустно это сознавать, я с самого начала был обречён на поражение. Я был словно пещерный человек, вышедший со своим каменным топором под яркий свет прожекторов. Сейчас грянет гром, с неба, как глас Божий, прозвучит голос из громкоговорителя, и мне ничего не останется как пасть ниц.

Но я всё ещё не видел своего врага, хоть и знал, что он где-то рядом. Пройдя между оружейными терриконами, я очутился на другой стороне поляны.

Здесь что-то происходило — из-под земли доносилось гудение, а в воздухе витали лёгкие пары какого-то топлива вперемешку с электричеством. На негнущихся ногах я сделал ещё несколько шагов и остановился возле круглого отверстия в земле диаметром никак не меньше десяти футов. Шахту закрывала массивная крышка из толстой брони, теперь отъехавшая в сторону.

Вниз по отвесным стенам, то разбегаясь, то собираясь в пучки и исчезая в распределительных коробках, тянулись толстые кабели опутанные гирляндами тонких цветных проводов. Сонно мерцали непонятные датчики, регистрируя только им одним известные показатели, а в самом центре высилось огромное сигароподобное тело тупорылой баллистической ракеты.

Мне трудно вспомнить, что я тогда почувствовал. Попросите человека, на которого направили дуло пистолета, описать свои ощущения. То-то же, а ведь пистолет это, по сути, такая безделица, что и говорить смешно. На меня был направлен ствол самого большого ружья в мире, и его единственная пуля имела смертоносную ядерную начинку. Могу сказать лишь одно — я прочувствовал всю значимость момента. В полной мере.

— Эй! — заорал я вглубь шахты, выпучив глаза. — Эй, я сдаюсь! Ты меня слышишь? Сдаюсь!

Ответа не было. Ракета готовилась покинуть свою колыбель.

Мы с Пам не любим вспоминать те дни. Теперь мы вообще стараемся избегать острых углов и спорных вопросов — после того, что случилось, это решение кажется вполне разумным. Ни она, ни я не хотим нарушать шаткого мира, установившегося между нами.

Мы снова учимся быть вместе. Мы ходим по магазинам, смотрим телевизор, играем в «Монополию», что-то обсуждаем. Иногда она говорит мне, что хочет завести ребёнка. Я вроде бы не против, но и не за.

Пам обаятельна и мила, и иногда мне кажется, что мы переживаем второй медовый месяц. Когда я прихожу с работы, она мчится открывать дверь и вешается мне на шею, а в столовой уже стоит ещё не остывший обед, который она для меня приготовила.

Она меньше треплется с подружками по телефону, чего я всегда терпеть не мог, и по моему совету подбелила волосы, что особенно поражает, если учесть, что раньше она никогда не прислушивалась к моему мнению, а в таких вопросах и подавно.

Короче говоря, всё налаживается. Вот только если бы не эти воспоминания. Да ещё сны…

Иногда посреди ночи я просыпаюсь от крика своей жены и больше не могу уснуть. Пам продолжает воевать во сне, как это делали когда-то парни, вернувшиеся из Вьетнама. Она возводит укрепления, ставит мины и проводит ночные вылазки. В такие минуты я закладываю руку за голову и, глядя в потолок, предаюсь мечтам.

Я думаю о том, что спас мир. Конечно, меня немного смущает тот факт, что никто об этом не знает, но тем не менее я чувствую себя прекрасно. Приятно сознавать, что весь мир тебе обязан.

Не знаю, что сказала бы Пам, узнай она, о чём я иногда думаю. Во всяком случае ей вряд ли понравилось бы, что я возвожу её в ранг мировой угрозы.

Пустую полицейскую машину нашли возле нашего дома в тот же день. По поводу исчезновения двух офицеров поднялась страшная шумиха. Все сбились с ног, но никаких указаний на то, куда бы они могли деваться обнаружить так и не удалось.

Нас с Памеллой расспрашивали с особенным усердием, и неоднократно. Хмурый мужчина с сединой в волосах сидел, положив ногу на ногу, и сверлил нас своим тяжёлым угрюмым взглядом. А затем начинал задавать вопросы. Одни и те же, снова и снова. Но ничего выудить из нас он так и не смог, и вскорости сам куда-то исчез, оставив нас наконец в покое.

Волнение в прессе тоже постепенно улеглось, хоть время от времени то одна, то другая газета вспоминала об этом загадочном происшествии. Версии были разные. Особенно мне нравилась та, в которой полицейских похищают инопланетяне. Так и вижу наших доблестных офицеров где-то в созвездии Персея выписывающих штраф за парковку в неположенном месте или волокущих в кутузку какого-то обкурившегося инопланетного монстра.

Но шутки шутками, а Рика и Милта, оставшихся по ту сторону, я иногда вспоминаю. И кто знает, возможно, когда-нибудь эта идиллическая жизнь закончится и мне доведётся увидеть их обглоданные зверями и выбеленные солнцем кости.

                                                                                                                                                                                2010 г.