Druid — Сжечь ведьму!

Время шло. Казалось бы, мир не стоит на месте: все меняется, да вот только суть остается прежней. Я заковала свою агрессию в сталь — лучший охотник деревни, почти что воин. И мясо с ножа ела первой. Она же искала любви или хотя бы какого-никакого тепла. Но мужчины ее остерегались, ведь шептались по деревне «ведьма-ведьма эта убогая». Некоторые, что посмелее, бывало, приводили ее на сеновал, пользовались, а потом уходили, не сказав ни слова. Ей хотелось семьи, детей, но выходило лишь какое-то извращение. Мне это не нравилось. Совсем. Каждый раз, когда я встречала ее на дороге, возвращаясь с охоты домой, моя ненависть к ней становилась все сильнее, словно пламя в кузнице, что раздувают меха. Помнится, кричала что-то обидное, пыталась поколотить. Зачем?

Стала она избегать меня. Только я от этого еще больше раззадоривалась: бегала за ней по деревне, как волкодав преследует раненого волка, а потом валила на землю, придавив ее тело коленом к земле, и плевала прямо в лицо. Пусть она была слабее, это ведь ведьма, а они нелюди. Значит, можно как хочешь издеваться: всем все равно.

Да вот только кто кого мучал? Со временем я стала замечать, что постоянно ищу ее в толпе, бесцельно брожу по деревне в надежде, что она попадется на пути. Даже во сне не давала мне ведьма покоя: каждую ночь снился один и тот же сон, что стоит надо мной бледная-бледная, свесив свои черные волосы прямо над моим лицом. Бывало, смотрю на свое отражение в воде, а вижу ее. Не могло так больше продолжаться. Как-то ночью собрала я народ деревенский и стала винить ее во всех бедах, а много ли надо, чтобы разъяренная толпа тебе поверила? Нет, для всепожирающего пожара хватило лишь маленькой искры.

А ведь ее недавно взял себе в жены местный юродивый, но она и такому была рада, ждала ребенка. Только вот не суждено было тому случиться. В майскую ночь вломились к ним в дом озверевшие люди во главе со мной. Пытался ее муж защитить, да наткнулся на мой кинжал, толпа же принялась терзать его тело. Она, как-то неестественно скрючившись, сидела в углу, просила о пощаде. Однако я была глуха к мольбам и, схватив кочергу, стоявшую у печи, принялась избивать ее, что было сил. В тот момент в моей голове все перемешалось: раззадоренные крики людей, стоны ведьмы, хруст ломающихся от ударов кочергой костей. Почудилось, что нам снова по шестнадцать: вот я избиваю ее, вот она уже лежит без сознания, прикрыв рукой голову. Зачем-то убираю ладонью и с ужасом понимаю, что у нее мое лицо.

Не помню, как мы очутились на площади. В тот момент я понимала лишь то, что разжигаю для ведьмы костер, пока ее привязывают к деревянной лестнице. Она уже не кричит, не плачет: просто бездумно смотрит куда-то в пространство. Люди истошно вопят «Сжечь! На костер зверя!».

— Кто зверь?! Кто здесь зверь?! — сама не понимая почему, отвечаю им ревом. Все резко замолкли, выжидающе глядя на меня.

— Ты, — хриплым голосом сказала ведьма и закашлялась.

— Истина.

И вместо нее в огонь бросилась я…