Дядюшка

Однажды мы с кузеном решились на одно неблагородное и весьма расточительное дело — вздумали растопить большой камин в гостиной.

Дрова натаскали из сарая, свалили их кучей в каминной топке, отправили туда же полсотни старых пожелтевших страниц из какого-то учебника по финансированию и чиркнули спичками. Ждать не пришлось — огонь занялся быстро, дрова затрещали, а мы, изрядно продрогшие и уставшие от проделанной работы, наконец удостоились тепла. Однако, радость наша продолжалась не долго.

Не знаю как (может треск или дым выдали нас), но дядюшка вскоре был уже в гостиной.

С лицом красным от бега и злобы, он ворвался в комнату, в два прыжка оказался возле нас, схватил Джимми и меня за шиворот и затряс обоих так неистово, что вся гостиная завращалось перед нашими взглядами.

— Ах, вы чертовы паршивцы! — кричал он, а глаза его в это время — желтые, в красных прожилках, глаза истинного скупца — горели пуще адского пламени.

— Чего вы мне тут удумали? Признавайтесь живо! Обанкротить меня хотите? По миру пустить? Я вас приютил, обогрел, а вы что — сразу разорять! Да я вас сейчас...

После всех этих слов дядюшка вдруг замолк, пошатнулся, кривые его пальцы разжались и выпустили нас. Сам же он, схватившись за сердце, потянулся было вперед рукой, старое морщинистое лицо его искривилось, побелело, и бедный наш дядюшка, с застывшим вздохом на губах и мольбой о помощи, повалился на пол. Мы же пустились бежать.

Остаток дня дядюшка провел в постели, страшно бредил, беспрестанно поминал свои богатства, которым не было числа, а на следующее утро помер.

Камин после этого не топили. В доме стало холоднее прежднего, и родители вскоре нас оттуда забрали.

Тогда никто так и не понял от чего же у дяди случился приступ — от бега ли по лестнице (спальня дядюшки ведь была на третьем этаже, а гостиная на первом) или же от вида затопленного нами камина. Впрочем этот вопрос теперь не так существенен — богатство все равно досталось нам, хотя и пришлось немного попотеть, чтобы переписать завещание.