... Сибирь. У берега полноводной быстрой реки с каменистым дном сидит Глеб. Ему скоро исполнится пять лет. Он взобрался на свое привычное место — огромный валун, внизу которого взрослые соорудили для детей нечто вроде бассейна, окружив песчаное дно гладкими камнями, похожими на большие белые леденцы. Глеб всегда там устраивается и смотрит на возвышающийся вдалеке островок посреди реки. Он тоже каменный — огромная груда все тех же леденцов, заслоняющих горизонт.
— Глебка, ты всё сидишь?
— Да, мама.
— И что же ты там высматриваешь?
— А что там за островом?
— Тайга, сынок.
— Это оттуда папа шишки привозит?
— Да.
— А как он туда добирается на мотоцикле?
— Вон там далеко-далеко есть мост через реку, но его с этого места не видно.
— Тайга далеко за островом?
— Далеко.
— Тогда зачем люди к нему ходят по мелководью?
— На неё посмотреть, кое-что видно: цветы там такие красивые, большие, бордовые. Медведи иногда показываются, умываться выходят или искупаться..
— Вот бы мне тоже посмотреть...
— Не вздумай, Глеб! Это ты что ж, тоже по мелководью решил добираться? Тебя течением и снесет! Плавать ты не умеешь. Выброси это из головы. И давай-ка, слезай с камня. Домой пойдем, обедать уже пора. Ишь, чего надумал!
— Я посижу ещё немного, мама. Потом сам прибегу. А ты пока всё приготовишь.
— Слезай, я сказала!
— Ну, мам...
— Красный весь уже, опять сгоришь на солнце, реветь будешь, сметаной тебя мазать придётся.
— Ладно, щас спущусь.
После обеда история повторялась: речка с пронзительно прозрачной водой, валун, белокаменный остров, за которым тайга — непознанная тайна.
Опасная. Глеб однажды всё же решился и пошёл вброд к острову. Успел сделать два шага, и налетевшая волна тут же сбила его с ног. Белобрысого лопоухого мальчишку спасли. Вытащили на берег, отругали, надавали под зад болючих шлепков и вернули откуда-то взявшейся матери. Так и засело в его памяти это слово «тайга» — символ притягательной неизвестности, другой мир.
... Беларусь. После урока преподаватель русской литературы Цимбельман Семён Львович рассказывает о войне. Он почти дошёл до Берлина. Был ранен и комиссован. О войне он говорит не так, как все, с трибуны там или в кино. Картавит.
— Вы, молодой человек, несколько пеедегиваете события и, главным обазом, понятия. Никто вас не обманывает, геоизм, конечно был. Великий геоизм.
— Не знаю, слишком пафосно всё преподносится.
— Не говоят лишь о дугом, Глеб. Человеческая сущность может выплескиваться наужу по-азному в экстьемальных ситуациях. Даже в одном и том же человеке способны уживаться самоотвеженность — геоизм, как вы её опьеделяете, и тусость, а то и подлость.
— Это вы о чём, Семён Львович?
— Понимаете, мне пьиходилось видеть людей, котоые геойски вели себя в бою, не жалея своей кови, в пьямом смысле слова, а под шум атаки стьеяли в своего товаища, потому что до войны они были соседями, и тот пееспал с его женой, или укал у него деньги.
На столе стоит кем-то принесённый сегодня кактус с шипами, воткнувшимися в и без того уже потёртый, обшарпанный чёрный портфель учителя.
— Я примерно так и думал. Мне отец рассказывал.
— Ваш отец тоже воевал? Где? На каком фонте?
— Он не воевал, он в тюрьме сидел.
... Деревня с чудным названием Катинбор. Роясь в шкафу, семнадцатилетний Глеб обнаружил на верхней полке странный белёсый футляр с пупырышками, аккуратно обтянутый резинкой. Внутри множество чёрно-белых фотографий. Таких в семейном альбоме нет. Отец в «семейных» трусах на мотоцикле. Рядом женщина с красиво очерченными выразительными глазами. Какие-то компании, кучка мужчин в шахтерских касках, среди них отец. Фотография чернявого мальчика лет десяти. Стоп! Те же самые глаза. На обороте синими чернилами неумелым почерком выведено: «Папе от сына». Поверх слова «папе» другая рука старательно надписала «любимому».
— Ты что здесь делаешь? — чёрт,.. вездесущая мама.
— Это кто?
— Сколько раз я ему говорила, надо выбросить или получше спрятать.
— У них глаза одинаковые.
— Это всё твой отец — кобелина!
— Мама, кто эти люди?
— Брат это твой.
— Какой брат?
— Кровный. Ещё один сын твоего отца.
— Откуда?
— От верблюда. От вот этого. Ишь, глазищи свои вытаращила!
— Ты её знаешь?
— Приезжала. Алименты у отца требовала. А я и ни слухом ни духом.
— Ничего не понимаю. Нас двое братьев. Славка сейчас в армии. А тут третий объявляется.
— Ты у папочки своего спроси. Может, и сестрица ещё отыщется.
— ?
— А кто его знает, сынок.
— Тайга...
... Минск. Ресторан в Троицком предместье. Группа студентов празднует свадьбу. Жених и невеста — однокурсники Глеба. Их всегда почему-то даже среди друзей называли по фамилиям, как будто имён и не существовало. Горовой и Гебекова. Так и прозвали в шутку будущую семейную пару — ГГ. А Глеб для острастки говорил «Гы-Гы». Горовой решил последовать какой-то там традиции и внести невесту в ресторан на руках. Дело обстояло по-напускному торжественно до тех пор, пока у самого входа он не покачнулся и не уронил Гебекову в осеннюю лужу. Глебу на лицо упали жирные капли грязи. Все бросились помогать Гебековой и её белому платью. К Глебу подошла девушка с чёрными глазами-бусинками и забавными кудряшками того же цвета, протянула платок.
— Вытрись, а то смешной такой.
— Спасибо, — благодарно выдавил он из себя, — тебя как зовут?
— Эльвира, — ответила фея, улыбнулась озорной детской улыбкой, добавила, — Эля, — и умчалась к незадачливой процессуальной паре, выбиравшейся из казуса.
После застолья, как принято, были объявлены танцы. Глеб танцевать любил, но не умел. Танцевал иногда один, тайком закрывшись в комнате общежития. Кое в чём преуспел, но комплексовал и стеснялся. Так что остался сидеть за столом, потом достал сигарету. Только собрался прикурить, как подскочила ангел чистоты и затараторила:
— Чего ты сидишь тут как истукан? Пойдём танцевать!
— Пошли, только я не очень спец в бальных делах.
— А я тебя сейчас быстро научу, ты просто скованность свою скинь и меня слушайся.
Он слушался. Эля вмиг взяла его в оборот, подсказывала, ласково подсмеивалась, поправляла. Между посиделками, перекурами и «горько» они протанцевали почти весь вечер вдвоём. В общежитие поехали вместе.
— У нас на этаже сегодня дискотека. Хочешь, закончим там наш урок?
— С превеликим. У меня уже сносно получаться стало.
— То ли ещё будет!
— Так даже лучше, не хочу к себе на этаж. Там щас упьются все вдрабадан, потом драться полезут, как всегда.
— Нет, лучше танцевать.
— Факт.
Весёлая была ночь. Утро не очень. Хотя...
— Эля.
— А?
— Что-то я плохо соображаю. Перепил немного.
— Зато танцевать научился.
— А как я у тебя в постели оказался?
— Проворно.
— Хоть не опозорился? Как мужчина...
— Нет, вёл себя достойно.
— Тебе понравилось?
— Да, как и в первый раз.
— То есть?
— Глеб, в этой комнате и в этой постели ты уже второй раз. Неужели ничего не помнишь о первом?
— Наверное, по мелководью сюда забрёл.
— Что?
— Ничего, это я так, к слову.
— Смешной ты.
... Москва. Гостиница «Украина». Шальные девяностые годы. Глеб ужинает с друзьями. Они вместе остановились на одну ночь в этом шикарном по тем временам месте при содействии какой-то шишки из ЦК КПСС, с которым Глеб познакомился на Кубе. Деньги есть — гуляй душа!
— Эх, давайте устроим небольшой и неразумный пир, ребята! — заорал Андрей из Киева, пытаясь перекричать громогласную азиатскую публику за соседним столом и надрывавшегося солиста ресторанного ансамбля.
— Возьмём сейчас нашей славянской водяры и отметим расставание. Всё-таки полгода вместе за границей проторчали. Когда теперь увидимся?
— Да!
— Надо бы скрепить.
— Так сказать,.. –загалдели вразнобой друзья.
Сделали заказ, тыкая пальцами в меню без особого разбора. Молодая официантка завиляла бедрами в направлении кухни. Вскоре вернулась с напитками. Опять уплыла. Выпили, не дожидаясь закуски, благо чёрный хлеб был, по которому все соскучились. В глубине зала появились три передвижных столика, заполненных всяческими блюдами. Столики продвигались с трудом то ли из-за веса стоявшей на них съестной утвари, то ли из-за сутолоки гостей и неопытности поводыря — официантки с походкой качающейся ладьи. Глеб встал, направился на помощь бедняжке. Та встретилась с ним взглядом и отрицательно замотала головой, округлив глазища. Глеб прошёл мимо, заглянул в фойе, наткнулся там на группу мускулистых мужчин, одетых почему-то в спортивные штаны, и вернулся к сотоварищам. Официантка уже почти закончила сервировать столик, выглядевший теперь свадебным. Он, не садясь, налил шампанского, протянул рюмку девушке:
— Выпейте с нами, будьте добры. Ну, хоть пригубите.
— Пригубить можно, — улыбнулась та, зыркнув при этом глазами в сторону фойе, — а вы принимайтесь уже за ужин, остынет ведь.
Ещё раз выпили, принялись за поглощение, смеясь и перешучиваясь. Кто-то в куражной неразберихе заказал суп с креветками. Глеб решил отведать: раньше как-то не приходилось его пробовать. Взял ложку и зачерпнул. Как раз в этот самый момент над головой раздался рыкающий звук, и прямо в ложку плюхнулся огромный рыжеватый плевок. Глеб поднял голову — от стола удалялся в направлении к фойе высокий мускулистый парниша в спортивных штанах.
— Не понял,.. — первым отреагировал Андрей, обводя взглядом оторопевших друзей.
Глеб стал подниматься из-за стола. Кто-то из сидевших рядом сделал идентичное движение. Подлетела официантка, заслонила Глебу проход, обняла и забубнила:
— Ой, ребята, не вздумайте! Сейчас такое начнётся...
— Уже началось, — ответил Глеб, — продолжение следует. Прямо сейчас.
— Не пущу, сядь ты, не суйся. Попадёшь под такую раздачу! Их же человек пятнадцать там.
— Милицию тогда вызывайте, — приоткрыл рот всё тот же Андрей.
— Какую милицию? Вы что не понимаете, это же — люберцы.
— Что за зверь такой? — не унимался киевлянин, — мы, вообще-то, давно здесь не были. В России, я имею в виду.
— Вам лучше и не знать тогда. И мой вам совет: переоформите быстренько все эти блюда на доставку в номер и уматывайте отсюда, пока ноги целы. А я позже всё объясню, когда поднимусь к вам.
— Сибирь... белокаменная, — воскликнул Глеб, вспомнив детство, и утвердительно кивнул.
Переоформленный заказ им так никто и не доставил в тот вечер. Допили прихваченные бутылки и завалились спать. На следующий день за завтраком попытались разобраться. Андрей даже имя и фамилию официантки назвал: вычитал на бирке за несостоявшимся ужином и запомнил. Ответ администратора был предсказуем. Для Глеба, во всяком случае.
— Такой официантки у нас нет. Могу предоставить список штатных сотрудников ресторана.
... Париж. Лавочка в парке у подножия Эйфелевой башни. Глеб и бывший однокурсник Юра, зацикленный на рок-музыке симпатяга, празднуют первый день эмиграции по пути в Испанию. Достали из сумок бутылку классического шампанского под названием «Советское», свёрток из фольги с запечённой курицей — насущный предмет дальней поездки, по мнению мамы Глеба. Ничего открыть не успели. Из-за кустов появился патруль французской жандармерии.
— Докюман? — вежливо, но настойчиво потребовал старший.
Новоиспеченные эмигранты испуганно встали, предъявили паспорта.
— Рюс? — последовал следующий вопрос.
Они кивнули.
— Горбачёв?
— Он, родимый, — выпалил Юра.
Последовала тирада непонятных громких изречений. Юра присмирел. Но по лицу и благожелательному тону полицейского можно было догадаться о добрых намерениях.
— Мерси, — невпопад среагировал Глеб.
Все трое блюстителей порядка широко улыбнулись, отдали им честь и пошли восвояси. Друзья присели, переглянулись.
— Похоже, не зря мы всё-таки удрали. Не, ты себе такое в советском парке мог бы представить? — задумчиво пробормотал Юра, сосредоточенно изучая наклейку на бутылке.
— Курицу будешь? — спросил Глеб.
— Конечно, отличный закусь под шампанское.
— Слушай, а где мы ночевать будем? У нас поезд в семь часов утра.
— Зачем ночевать? Ты когда-нибудь гулял по ночному Парижу?
— Холодновато, вообще-то.
— На, согрейся.
— Давай, подогреем тайну бытия и загадку сегодняшней «таёжной» ночи, — ответил Глеб, прикидывая место для ночлега среди деревьев и кустарников вокруг.
— Булонской ночи, — выразительно ухмыляясь, поправил его Юра.
— Это ты о чём?
— Заметил, как ты на кусты смотришь, и вспомнил.
— Что вспомнил?
— Девушку, с которой мы в поезде познакомились. Она ведь говорила, что живёт в маленькой студийной квартирке недалеко от Булонского леса.
— И?
— Телефончик мне оставила, когда ты в тамбур курить ходил. В гости приглашала. Может, позвоним?
— Слушай, вот скажи-ка мне, приятель. И как это ты умудряешься так нравиться женщинам?
— Я редкий экземпляр.
— Ага, я понял: женщины — как мухи. Их всё больше на дерьмо тянет.
— Сам дурак. Пошли звонить.
Позвонили, договорились. Переночевали. Глеб заснул на диванчике. Где спал Юра, он так и не узнал, но догадывался.
... Испания. Урок английского языка в частном лингвистическом колледже. Преподаватель — Глеб. Устроился сюда работать вчера. По недоразумению, как он сам выражался, рассказывая об этом впоследствии друзьям и знакомым. На собеседование к директору этой шарашкиной конторы он пришёл вовремя. Его попросили подождать некоторое время: директор задерживался. Прождал полдня. К вечеру объявился невысокий мужичонка с залысинами и пригласил к себе в кабинет.
— Хау ар ю? — спросил с чудовищным прононсом коротышка.
Глеб ответил и принялся излагать на английском языке резюме своей профессиональной подготовки: где учился, кем работал раньше. Пока говорил, по застывшей мине директора стал подозревать, что тот ничего не понимает. Несколько обескураженный решил проверить, в чем причина, и вставил cтандартное «не так ли?». Реакции не последовало. Глеб продолжил ещё немного и замолчал. Начал говорить директор. На испанском языке.
— Ну, что ж, прекрасно. Наш колледж весьма заинтересован именно в преподавателях — носителях языка. Думаю, вы нам подойдёте.
— Но, простите, английский — не родной мой язык.
Собеседник остолбенел на секунду, но тут же встрепенулся:
— Никому не говорите об этом больше. А откуда вы?
— Из России, я же...
— Превосходно! Вам нужна эта работа?
— Да, конечно.
— Давайте заключим небольшую сделку.
— Какую?
— Вы скажете своим ученикам, что родились и до сих пор жили в Манчестере, а мама ваша русская, поэтому вы свободно владеете двумя языками.
— Но...
— Отличное сочетание — английский и русский! Может, и уроки русского языка вам организуем. Вы знаете, как зовут нашего короля?
— Да. Хуан Карлос
— Меня тоже так зовут. А вас?
— Глеб.
— Очень приятно, Глен.
— Глеб.
— Ну, не важно. В общем так, Глен, я готов вам платить вот столько, — предприниматель назвал цифру.
— В принципе, я не против.
— Я тоже не против, но только при соблюдении нашей договорённости. Об остальном поговорим позже.
— О чём?
— О других условиях нашего сосуществования.
— Будут ещё и другие?
— Возможно. Красивый вы парень, однако.
— Говорите вы как-то... не очень понятно.
— Вся наша жизнь — загадка. Выходите на работу завтра.
«Опять тайга, но теперь уже испанская. А этот хмырь, похоже, голубоват, и виды на меня имеет», — взгрустнул Глеб.
... Алушта. Глеб привёз в Крым группу своих испанских студентов. Из подозрительного колледжа он уволился. Теперь работает в университете, преподаёт русский язык. Перед ними какой-то захудалый пансионат для пенсионеров. Но разместиться в нём не удалось. Его студенты, уже сносно понимавшие и с трудом, но говорившие по-русски, были наповал сражены неудобоваримым «местов нет». Администратор, узнав, что они приехали из Испании, сжалился и стал названивать кому-то. «Кто-то» предстал перед ними через пять минут в двух экземплярах. Две расторопные женщины предложили свои квартиры внаём.
— Вы всё равно ничего другого не сыщете, все гостиницы переполнены. А квартиры двухкомнатные, хорошие.
— Нас восемь человек, двое мужчин.
— У мужчин будут отдельные комнаты, а девушкам поставим дополнительные кровати.
Деваться было некуда. Глеб согласился. Ночь он провёл на раскладушке, установленной в отдельной комнате — так назывался балкон. В соседней комнате — гостиной — расположились три девушки. Остальные четыре человека проживали в доме неподалёку. Именно там, в этой квартирке, он опять стал засматриваться на одну из своих студенток. Звали молодую женщину Сусанной. Она и раньше ему нравилась, а тут предстала в новом, домашнем виде. Смуглая стройная брюнетка одевалась изысканно, с непринуждённостью комбинировала летнюю одежду с недорогими, но изящными украшениями. Свободно говорила на нескольких языках. Родным был французский: родилась в Париже. Всё это Глеб узнал в ненавязчивых беседах, которые иногда вёл с ней и её подругами.
Позже, он всегда вспоминал эту поездку с добрым, тёплым и ироничным чувством. Чего только не приключилось с ними на полуострове... Они съездили в Севастополь, полюбовались величественными кораблями черноморского флота. Побывали в Ялте, насладились дегустацией крымских вин, посетили дом Чехова. Побывали на пляже, искупались в море, как дети веселились в аттракционном парке, катаясь на электромобилях. Даже в сауне побывали.
— Это куда же вы направляетесь, молодой человек? — встала на заслон в проходе старушенция-контролёр.
— В сауну.
— С женским батальоном?
— Да это студентки мои. Они иностранки, ни бельмеса не понимают.
— Сауна у нас раздельная. Иностранки, говоришь? А откуда?
— Из Испании.
— Ух ты! А ты каким боком с ними?
— Я ж говорю, их преподаватель.
— И что же ты им преподавать в сауне собрался?
— Нет, я им русский язык преподаю в Испании. А сюда на экскурсию привёз.
— В сауну, что ли?
— Изъявили желание. А я, как и вы, человек подчинённый. Барышни, тем более.
— Ишь ты как поёшь!
— Приходится.
— Раздельная, говорю, баня. То есть сауна, тьфу ты.
— Так ведь интересуются. Традициями и обычаями, культурным отдыхом в Крыму. Среди них и парень есть, вон стоит последний. Мы и купальные костюмы прихватили.
— Ладно, проходите. Только ты это, сначала их в массажный кабинет своди. На втором этаже он. Вот и будет им культурный отдых.
— Спасибо большое.
— Не за что, у меня дочка замуж за испанца собралась, так он...
Страж порядка пропустила студентиков в раздевалку. Затем они поднялись на второй этаж. Кабинета было три, но всё равно пришлось выстраиваться в очередь. Всё шло хорошо. Девушки заходили напряженные от незнания, их настораживала табличка с надписью «лечебный массаж», но выходили расслабленные и томно улыбались. Довольные, значит. От, бабуля! Из-за двери одного из кабинетов высунулась женская головка и зычно спросила:
— Кто тут перевести может? Что-то никак мы объясниться не можем.
— Я могу, — ответил Глеб.
— Иди сюда.
Глеб приблизился. Массажистка ухватила его за руку и буквально впихнула в кабинет.
— Не-е-ет! — закричала лежавшая на кушетке обнажённая Сусанна.
Глеб выскочил за дверь. Все, кто был в коридоре, захихикали. Конфуз, да и только. Но Глебу было не до смеха. Он как-то задумчиво присел и погрузился в себя. Стал морщить лоб, вспоминая. В памяти вдруг всплыли слова мамы из такого далёкого сейчас детства: «На неё посмотреть, кое-что видно: цветы там такие красивые, большие, бордовые».
— Бывают же ассоциации,.. — пробормотал он себе под нос.
Сусанна вышла из кабинета, гневно сверкнула на него очами, чуть зарделась от смешков подруг, удостоверилась, что в глазах у Глеба светилось нескрываемое восхищение и улыбнулась. В тот же вечер Глеб накупил кучу бордовых роз, пригласил её в ресторан и объяснился... в случайности своего вторжения.
— Я и сама всё поняла: слышала, как тебя зовёт массажистка, но не успела остановить её, — спокойным бархатным голосом ответила Сусанна, — мне бы хотелось поговорить с тобой о другом.
— О чём?
— Смотрю я на тебя и завидую немного. Я давно не была в Париже. Я, в принципе, такая же переселенка, как и ты.
— Не совсем, я-то сбежал из этой страны.
— Знаю, но вот мы сейчас здесь. И ты другой. Не такой, как в Испании.
— Другой, в каком смысле?
— Ты улыбаешься чаще, хитреца какая-то озорная в тебе появилась. Задумываешься с усмешкой на губах.
— У меня особой ностальгии нет.
— Я не об этом. Здесь аура другая, более близкая тебе. По духу, наверное. И ты нам всем такой больше нравишься. Не только мне.
... Глеб тогда ещё не знал, что это великая редкость: повстречать человека, который искренне пытается тебя понять. Не знал и того, что, ежели судьба задумала что-либо — от неё не убежишь. Минуло множество лет, пролетели мириады осколков жизни прежде, чем Сусанна стала его любимой женой.