Красотка выходит замуж (1,2)

Если что,

всё началось здесь: https://avtor.net/page.php?id=84182

завершилось здесь: https://avtor.net/page.php?id=85317

...........................................................................................................................

                                                             Эпиграф:

                                                             Cherchez la femme — что значит в переводе:

                                                             Ищите женщину, она

                                                             К первопричинам всем восходит,

                                                             И в корни тайн заключена.

                 Я много вам рассказывал уже об Энн Красотке,

                 Но рано, всё-таки, ещё нам подводить итог,

                 Ведь приключений путь её не будет столь коротким,

                 Как кто-нибудь из вас, друзья, возможно, мыслить мог.

                 Нет!

                 Чуждым был совсем покой сей взбалмошной девице,

                 И горький опыт ей никак на пользу не пошёл,

                 Отнюдь — Красотка не смогла тогда угомониться,

                 Тем более, когда вокруг открыты все границы,

                 А страсти в ней самой бурлят, как с кипятком котёл.

                 _______________________________________________

                                                                                       Итак, весна 1721 года,

                                                                                       солнечный остров

                                                                                       Ямайка,

                                                                                       начнём, а вернее,

                                                                                       продолжим

1.

Со времён открытия Ямайки европейцами самой удобной гаванью острова являлся залив Кингстон. По удивительной прихоти природы песчаная коса (или томболо) Палисадос, бравшая начало у его восточного мыса и не доходившей всего одной мили до западного, являлась естественным барьером, почти полностью отделявшим от Карибского моря. Длина самой косы составляла примерно восемь миль. Томболо не только защищала залив от непогоды — в военное время она служила серьёзной преградой для противников (а их в те времена хватало) в случае нападении с моря. Так что попасть в гавань можно было только через узкий пролив, по извилистому фарватеру между многочисленными отмелями. Здесь, на краю самой косы Палисадос находился Порт-Роял, первая столица Ямайки, сокровищница Вест-Индии и одно из самых безнравственных мест на Земле.

В виду исключительной тактической и стратегической важности, город обладал внушительной системой укреплений, состоявшей из пяти фортов, ряда равелинов и батарей, расположенных по периметру Порт-Рояла и замыкавших вокруг него сплошное кольцо обороны. Ключевым опорным пунктом и крупнейшим фортификационным сооружением являлась юго-западная крепость Форт-Чарлз на мысе Гэллоуз у входа в пролив, кстати, одноимённый с городом. Цитадель была предназначена не только для непосредственной защиты Порт-Рояла, но также прикрытия пролива, гавани Кингстон и обороны острова в целом.

Всё изменилось в июне 1692 года, когда на Ямайке произошло разрушительное землетрясение. Порт-Рояла был полностью уничтожен, а две трети его затоплены. Вследствие сильнейших оползней и оседания грунта северная часть города погрузились на дно залива Кингстон, а между руинами восточной, также оказавшейся под водой, образовалась целая система каналов, отрезавшая Порт-Роял от остальной части косы Палисадос, оставив его на острове.

Один рифмоплёт, чьё имя история, увы, для нас не сохранила, и на творения которого (перекликающиеся с моим рассказом) я позволю себе и в дальнейшем ссылаться, посвятил этой катастрофе следующие строки:

                 Библейское пророчество сбилось о казни мира –

                 С кипящим морем, на дыбы подняв земную твердь,

                 Как будто в Иггдрасиля ствол ударила секира,

                 Бросая вместе с щепками повсюду хаос, смерть.

И, отдельно, реакции католической церкви на произошедшее:

                 Святой престол тогда трубил во все свои фанфары:

                 Содом был новоявленный сметён с лица земли,

                 И что стихии бешенство являлось Божьей карой,

                 С ней волны океанские от мрака мир спасли.

Да уж…

Ко всем бедам новообразованный пролив обладал достаточной глубиной, чтобы по нему мог свободно пройти крупный военный корабль. Поэтому Совет Ямайки наряду с чрезвычайными мерами, предпринятыми для скорейшего восстановления Порт-Рояла, должен был озаботиться проблемой ослабления обороноспособности гавани Кингстон. В связи с этим на восточной окраине города (вернее, то, что от него осталось), прежде всего, было начато сооружение шестнадцати орудийной батареи с функциями аналогичными Форт-Чарлзу. Кстати, последний хоть и серьёзно пострадал от разгула стихии, являлся единственным подлежащим восстановлению укреплением Порт-Рояла и одним из сооружений вообще.

Однако спустя десять лет после вышеупомянутого катаклизма восточный пролив обмелел, а ко времени нашего рассказа Порто-Роял вновь соединялся с косой Палисадос песчаным перешейком. Тем не менее, вследствие общего упадка города и бурного развитием Кингстона Форт-Чарлз, тогда отстроенный заново, утратила первостепенное военное значение, превратившись в передовой форпост новой столицы Ямайки. Несмотря на то, служба старой цитадели продолжилась, пусть, и в несколько ином статусе. Построенный в форме корабля, Форт-Чарлз и артиллерией оснащался подобно линейному кораблю 3-го ранга. Так что его семьдесят 9-ти, 18-ти и 24-х фунтовых орудий обладали внушительной огневою мощью, обеспечивая рубеж, который мог оказаться непреодолимым для неприятеля, решившегося на coop de main и прорыв в залив. А если заглянуть на полвека вперёд, то окажется, что комендантом Форт-Чарлза успел, правда, недолго, побывать Горацио Нельсон, тогда ещё двадцатилетний капитан военно-морского флота Его Величества.

Но вернёмся ко времени нашей истории. Северный каземат крепости перестроили, используя как дополнительный пороховой склад в военной время, и, как временную тюрьму в мирное. Отправляли сюда только преступников, приговорённых к смертной казни, ожидать приведения оной в исполнение, либо тех, для кого такое наказание было наиболее вероятным решением суда.

Жрец Эвтерпы и Каллиопы был более лаконичен:

                 Форт-Чарлз был старой крепостью у западного края

                 Косы Палисадос, и та твердыня защищать

                 Порт-Ройал с моря призвана, надёжно закрывая,

                 Вход в гавань Кингстон, за косой чья простиралась гладь.

                 Форт-Чарлз землетрясением был повреждён серьёзно,

                 Но восстановлен в скорости. Спустя же тридцать лет

                 Военное значение столь цитадели грозной

                 Уменьшилось — был с Кингстоном утрачен паритет.

                 Пришлось Форт-Чарлзу расширять своё предназначенье:

                 Быть складом и казармою, и, наконец — тюрьмой,

                 Да не простой, а лишь для тех, кто по суда решенью

                 Скорей всего отправится на рандеву с петлёй…

А теперь, собственно, к чему столь долгое вступление. Так вот, в одной из камер Форт-Чарльза уже больше двух месяца томилась небезызвестная нам Энн Бонни по прозвищу Красотка, схваченная на корабле Джека Рэкхема, оказавшаяся не пленницей, а участницей его шайки, да к тому же будучи переодетой в мужское платье, и по причине всего этого обвинённая в пиратстве. Причина такой чрезмерной задержки заключалась в том, что, как оказалось, вся судебно-правовая система Его Величества короля Георга I, а с нею и лучшие британские юристы, столкнулись с совершенно новым для себя случаем, не предусмотренным ни одним из действующих законов… Так что всё это время тянулись бесконечные допросы, вновь и вновь пересматривались показания свидетелей и все обстоятельства дела, шли споры, несколько раз собирался суд присяжных, но окончательное решение достигнуто не было.

Когда же наступил ничем не примечательный день 15 марта 1721 года, никто и предполагать не мог, что произойдёт событие, которое одним махом положит конец затянувшемуся процессу и послужит началом для этой истории…

Энн лежала на боку, повернувшись к стене, поджав ноги и обхватив колени руками. Так было легче. Последние две недели её мучали тошнота и боли в животе. Ничего удивительного — она носила ребёнка. Ложем для неё служили деревянные нары, грубо сколоченные из пары широких досок, покрытые соломой и положенные на два каменных блока, являвшихся частью стены. В маленькое оконце, ранее служившее орудийным портом, а теперь заложенное по периметру кирпичом и забранное крест-на-крест стальными прутьями, слабо пробивался дневной свет. Энн точно не могла бы сказать какой сегодня день, а уж тем более число. Она потеряла счёт времени. Последние несколько месяцев, стремительные и полные потрясений, превратились в её сознаний в сплошной бурлящий водоворот. Из него, как обломки погибшего корабля, порою вырывались наружу отдельные воспоминания, отдельные лица… Энн очень устала, устала от ожидания, от неизвестности, заключения, кислых лиц судебных приставов и адвокатов, задававших одни и те же вопросы. Ей больше всего хотелось, чтобы всё это, наконец, закончилось — исход Энн не волновал. Она свыклась с мыслью о неизбежной смерти и перестала о ней думать. Смерть — тоже конец. Конец всего.

И вновь даю слово счастливцу, коему Музой было дозволено испить вод Гиппокрены:

                 …Здесь в одиночной камере не зная приговора

                 Томилась в заключение Энн Бонни. Но пока

                 Всё продолжалось следствие — до сих пор крючкотворы

                 Судейские не вывели его из тупика.

                 Как всё осточертело Энн! Она ждала исхода,

                 Какого — всё равно уже, и если смерть — пускай!

                 Казалась смерть желанной ей отобранной свободой,

                 И с нею всё закончиться, лишь сделать шаг за край.

Вот и сегодня Энн лежала, уставившись неподвижным взглядом на трещину, пересекающею    подобно руслу ручья участок штукатурки между кирпичами стены. Она знала её во всех подробностях, со всеми ответвлениями и могла бы безошибочно воспроизвести. Энн водила по щели глазами туда — сюда, Между тем как её мысли бесцельно блуждали по лабиринту воспоминаний, не имеющему выхода. Красотку (я сохраню за ней эту разбойничью кличку) терзали искреннее раскаяние и злоба. Раскаяние не за всё, совершённое ею, а перед отцом, для которого она стала причиною стольких страданий и позора. И злоба на саму себя. Она сама, Энн, сама затянула на своей шее петлю, успев совершить за свою короткую жизнь столько роковых ошибок.

Первая — это брак с Джеком, когда семнадцатилетней девчонкой, Энн посчитала что встретила свою единственную и настоящую любовь. Причиной такой крайности послужили как бесшабашность натуры, так и ещё жившие в её мечтах романтические образы, навеянные прочтёнными книгами. Хотя браком это можно назвать с трудом — их венчал на потрёпанном засаленном Писании полупьяный капеллан одного из торговых судов в Чарльзтауне. Тем не менее, как выяснится впоследствии, ему хватило трезвого рассудка и здравой памяти, чтобы сделать запись в метрической книге церкви Святого Филипа о том, что 27 июня 1719 года был заключении брака между мистером    Джеком Бонни и мисс Энн Мэри О’Рейли (таково полное имя этой девицы). За этим последовал гнев отца, уход из дома, скитания и нищета. Пришлось сполна хлебнуть лиха.

Глоток поэзии в пустыне прозы:

                 Окажется, в реальности жизнь далека от сказки,

                 Как небо от земли была. Кончая маскарад,

                 Срывает со всего вокруг хохочущие маски

                 И бледных, скорбных лиц взамен являет длинный ряд.

От полудетского восхищения мужем не осталось и следа. Чтобы не умереть с голоду Энн помогала со стряпнёй на кухне, чистила посуду, разносила еду и выпивку посетителям одного из портовых трактиров в Нассау, куда им пришлось перебраться в поисках лучшей доли. Здесь-то она и встретила Рэкхема… Когда перед его казнью им дали встречу, единственным желанием Энн было плюнуть ему в лицо, но тогда… Рэкхем явился в трактир в костюме из цветного калико, плаще, сверкающих, как зеркала ботфортах, широкополой шляпе с перьями и шпагой на боку, в общем имел вид конкистадора, только что покорившего империю ацтеков. Он умел пустить пыль в глаза. Заказал себе лучшего вина, а затем, не раздумывая, схватил Энн, принесшую заказ, и усадил себе на колени. Ну а дальше… Она совершила следующую ошибку…

Энн вовсе не так себе представляла жизнь джентльмена удачи. Вместо безбрежной морской дали, галеонов, гружённых золотом, боёв и погонь, Рэкхем кружил вокруг Багамских островов и Ямайки, нападая на рыбаков и мелких торговцев, да перевозил контрабанду. А при малейших признаках опасности прятался, как уж, в одну из укромных    нор, предаваясь там пьянству и разгулу. Мелкий и трусливый вор — вот кем на деле являлся «грозный» Джек Рэкхем…

                 Казалось Энн уводит в плен её сам Генри Морган,

                 Блеск Чаши Золотой вдали уже, казалось, зрим,

                 Но… рухнули иллюзии, как рей, сорвавшись с борга,

                 Мираж исчез, рассеялся, как будто ветром дым.

Так, согласно перу нашего пиита.

Красотка мучительно жалела, что не сбежала от него при первой возможности. При том, что удерживал её вовсе не страх — уж кого-кого, а Рэкхема она точно не боялась, — но ущемлённая гордость вместе с неумением идти на попятную, даже если выбранный путь (как уже ясно) ведёт лишь в тупик. И теперь Энн носит под сердцем ребёнка от этого ничтожества, ребёнка, которого ненавидит ещё до рождения.

Единственное светлое воспоминание Энн было связано с Мэри. Энн всегда внутренне усмехалась, припоминая при каких обстоятельствах произошло их знакомство. Она задумала отомстить опостылевшему любовнику, и что же?.. С того момента Энн, встретив подругу по несчастью, перестала чувствовать себя одинокой и пропащей. Мэри, — ей хотелось быть похожей на неё. Разница в возрасте (Мэри годилась Энн в матери) нисколько не мешала, а наоборот — способствовала их близости. Судьба распорядилась иначе. Из всех арестованных Мэри единственная заслуживала прощения и помилования. Но она умерла… При мысли об этом на глаза Энн вновь навернулись слёзы.

Внезапно Красотку вывел из привычного уже оцепенения скрежет ключа в замочной скважине двери её камеры. Энн повернулась. Дверь, скрипнув, отворилась, и в камеру вошёл тюремщик, позади в коридоре стоял солдат стражи.

— Вставай, прибыл судейский чиновник, велено отвести тебя к нему, — равнодушно сказал тюремщик.

— Что ему ещё от меня нужно? — спросила Энн, сев на своей койке.

— Я-то почём знаю, ну живей на выход!

Очередной бессмысленный монотонный допрос — думала Энн, пока в сопровождении тюремщика и стражника шла по коридору и поднималась по крутой лестнице этажом выше. Её ввели в хорошо знакомую комнату. После тесной камеры она всегда казалась Энн просторным залом. Из двух открытых полукруглых окон противоположной входу стены лился яркий солнечный свет. Сегодня он ослепил Красотку, в добавок заставил пошатнуться свежий морской воздух, наполнявший комнату. В центре её стоял большой стол, на нём были разложены бумаги,    несколько папок и книг, письменные принадлежности, стояли чернильница и перья, а также два канделябра на пять свечей каждый. Дневного света было достаточно, поэтому свечи, оплывшие наполовину, не горели. Справа находился письменный стол поменьше, где, как всегда, сидел клерк, ведущий протоколы. За большим столом расположилось двое мужчин. Один из них, постарше был одет по последней моде в камзол зелёного бархата с золотым шитьём, на его грудь ниспадало пышное белоснежное жабо, скреплённое брошью с брильянтом, холёные руки, украшенные перстнями, утопали в кружевных манжетах, довершал наряд господина каштановый парик с завитыми буклями. Зато его лицо нисколько не вязалось с внешностью столичного франта. Вытянутое с пронзительными тёмными глазами, крупным носом с горбинкой, тонкими плотно сжатыми губами и массивным квадратным подбородком — оно красноречиво говорило о натуре непреклонной и властной. Сопровождавший его молодой мужчина в форме морского офицера, являлся полной противоположностью. Круглое, розовощёкое лицо, казалось самой природой создано для улыбки, и маска напускной суровости ему явно не шла.

Перед столом стоял табурет, на который усадили Энн. Тюремщик поклонившись сидящим за столом удалился, стражник остался стоять навытяжку у двери. Господин в парике некоторое время перебирал бумаги, не обращая на Энн никого внимания,    офицер, скучая, смотрел перед собой. Лишь один раз он одарил заключённую взглядом, в котором одновременно угадывались любопытство, презрение и нечто ещё. Не каждый день видишь женщину пирата. Вот именно — женщину. Поймав этот взгляд и прочитав его скрытый смысл, Энн от стыда готова была провалиться сквозь землю. В ней проснулась женщина, она женщина, а не то огородное пугало, в которое её превратили долгие недели заключения.

Наконец, томительное молчание было нарушено:

— Итак, Энн Бонии, она же Энн Красотка, захваченная на корабле пирата Джэка Рэкхема, и обвинённая в морском разбое…— низким баритоном произнёс господин, продолжая глядеть в бумаги, и обращаясь скорее к себе, нежели к Энн.

Тут он резким движением отбросил бумаги, выпрямился и посмотрел на Красотку. Хотя Энн была девицей не робкого десятка, но даже она внутренне съёжилась под тяжёлым взором этих пронизывающих глаз. Господин продолжил:

— Моё имя Вильям Гордон, я являюсь уполномоченным представителем суда присяжных при его превосходительстве губернаторе Ямайки. Мой спутник — лейтенант Томас Хантер из Адмиралтейства. По вашему делу принято окончательное решение и вынесен приговор. Мы прибыли сюда, дабы огласить его.

За этим вновь наступило молчание. Господин сделал знак клерку, и тот подал ему небольшой парусиновый мешочек. Он был положен на стол поверх бумаг.

Комната будто корабль, идущий по бурному морю вдруг начала раскачиваться, или так только казалось Энн. Она была на пределе нервного напряжения и близка к потере сознания… Когда голос Уолтера Гордона заставили её встряхнуться.

— Судом присяжных, а также судом Адмиралтейства принято решение о вашем помиловании и освобождении из-под стражи.

Это был гром среди ясного неба. Помилование! Энн не знала, как быть — ликовать или плакать. Она свободна, она будет жить, кричало её естество. И одновременно с этим неоправдавшиеся ожидание смерти, с которым Энн сроднилась за последнее время и к которой была готова, вызывало в ней чувство… разочарования. Радость и разочарование, одновременно охватили её изнурённое сознание. Казалось, будто это грань безумия… К чувствам Энн уже вторично возвратил баритон сурового господина.

— Здесь, — он указал на мешочек, — ваши личные вещи, изъятые при аресте, всё кроме оружия, сэр Вильям ухмыльнулся, но лишь на мгновение, — можете подойти и забрать их.

Встать и подойти к столу оказалось для Энн в её нынешнем положении нелёгкой задачей. Хотя сделать нужно было всего-то пару шагов. Кое— как на не слушающихся, подкашивающихся ногах Энн преодолела расстояние до стола, показавшиеся ей не меньше мили, и взяла мешочек.

— Это также вам, — добавил сэр Вильям, положив на стол пакет из плотной пергаментной бумаги, — предписано передать лично в руки. Стража, проводите!

Таковыми были последние слова, которые отпечатались в мозгу Энн. Она туманно помнила, как её вновь провели по переходы крепости. После их полумрака яркой вспышкой был внутренний двор Форт Чарльза, наконец, скрип решётчатой калитки в главных воротах, оставившей за спиной Красотки заключение и распахнувшей свободу.

2.

Перед Энн простиралась залитая Солнцем пустынная каменистая равнина. Впереди синели воды гавани, слева — пролива. По правую руку примерно в сотне шагов стояли ближайшие портовые пакгаузы, за ними виднелись черепичные крыши Порт-Рояла и шпиль церковной колокольни. Глубоко вдохнув свежий, пахнущий морем воздух, Энн медленно побрела в сторону города.

В середине пути, Красотка оглянулась и    несколько мгновений смотрела через плечо. Там, на возвышении, отчетливо видный на фоне сверкающего пролива и безоблачного неба, возвышался эшафот с виселицей. На нём был казнён Рэкхем и восемь его подельников. Приговор пиратам зачитывали во дворе Форт-Чарлза. Энн присутствовала при этом, поэтому она знала, что для вящего наказания тело главаря было запрещено предавать земли или морю. Оно должно было служить наглядным примером для всех ему подобных… Ниже эшафота в пролив вдавался скалистый Свинцовой мыс, где на столбе с цепью, облитые смолой и закованные в стальные прутья болтались останки Рэкхема… По иронии судьбы ровно через две недели здесь же будет повешен Чарльз Вейн, капитан разместиться аккурат рядом со своим бывшим квартирмейстером, когда-то низложившем его и отобравшим корабль… Ещё раз обернувшись и плюнув через плечо, Энн продолжила путь.

Добравшись до пакгаузов, она почувствовала усталость, а потому решила перевести дух, присев в тени на пустой бочонок. Благо вокруг не было ни одной живой души. Лишь тогда Энн обратила внимание на мешочек и пакет, о которых совершенно забыла, хотя и держала всю дорогу в руках. Что там говорил этот павлин? «Личные вещи…» Действительно, заглянув в мешочек, Красотка обнаружила серебряную табакерку, подаренную ей Рэкхемом, а предварительно отобранную у шкипера какого-то торгового судна, коралловый гребешок, зеркальце и трубку. На последнюю Энн взглянула с отвращением — в заключении курить не позволяли, и она совершенно отвыкла (правда, весьма мучительно) от былого пристрастия. Более того, вид трубки вызвал приступ тошноты, вновь напомнив о её положении. Недолго думай, Энн извлекла трубку и швырнула в сторону, не глядя куда. Теперь настала очередь пакета. Как уже говорилось, на воске не было печати. Первое, что нашла Энн, сломав печать и вскрыв пакет, был паспорт. В нём говорилось, что обладательница сего Энн Бонни и так далее, пятое-десятое, никаких проблем с законом не имеет, то да сё, может свободно перемещаться по территориям, подвластным Британской короне, и в конце «вышеозначенная Энн Бонни не может задерживаться гражданскими властями более чем на десять суток без предъявления обвинений». Так вот. Кроме паспорта внутри был пакет поменьше. Аккуратно завёрнутый в лоскут просмоленной парусины и перевязанный крест на крест бечёвкой. Содержимым оказались две гинеи, восемь шиллингов и письмо. Взглянув на подпись, Энн вздрогнула — это было письмо от её отца. Дрожащими пальцами расправив листок, Красотка прочла следующее:

«Моя дочь Энн!

Если ты читаешь эти строки, значит, хвала Господу! Тебя помиловали и освободили. Энн! У меня было достаточно времени, чтобы, как следует, подумать о случившемся… Я очень многое хочу тебе сказать. Но только не в письме. Должно быть, я виноват перед тобой… Прости меня, дочь. Моё единственное желание теперь — увидеть тебя и обнять. Прошу возвращайся домой. С письмом высылаю тебе деньги. Раз в трое суток из Порт-Рояла отходит пакетбот в Чарлзьтаун. Тебя встретит Джим. Он будет ждать у трактира «Золотой якорь» на набережной. С нетерпением жду тебя, Энн.

                                                                                           Твой любящий отец»

Закончив чтение, Энн почувствовала комок в горле, а на глаза навернулись слёзы. Она вспомнила ссору с отцом и свой уход, скорее, побег из дома. Из дома… Её дом… Красотке до дрожи захотелось домой, она почувствовала, как сильно соскучилась по отцу.    Домой, скорей домой! И там, дома, забыть обо всех случившихся передрягах. Некоторое время Энн сидела, тихо всхлипывая. Затем встрепенулась, утёрла ладонями мокрые глаза, встала и двинулась дальше.

Сразу за пакгаузами, где сделала остановку Красотка, начиналась Тауэр-стрит, некогда живописная южная набережная Порт-Рояла. Дойдя по ней до площади, напротив деревянной церкви Святого Павла, построенной на месте разрушенной каменной, Энн свернула в переулок и вышла на Йорк-стрит, в то время бывшую главной улицей города. Здесь с изобилием грибов после дождя разрослись и процветали неистребимые, расположенные вперемешку, таверны, игорные притоны, публичные дома, торговые лавки и ремесленные мастерские. Так что, хоть и лишённая прежнего размаха, жизнь в Порт-Рояле продолжалась.

По всей видимости, неведомый певец минувших веков сам бывал в этом городе:

                 …А в толкотне на улице встречай любого брата:

                 Матросов и чиновников, священников и шлюх,

                 Солдат, воров, мошенников, торговцев и пиратов —

                 Порт-Рояла был в этом весь неповторимый дух.

Однако нынешняя бытность была подобна отблескам вечернего Солнца, пусть яркого и горячего, но неуклонно приближающегося к закату. Прежде оживлённый и шумный портовый город, первая столица Ямайки, во время описываемых событий, начал постепенно приходить в упадок. Причиной тому было уже упомянутое выше землетрясение. Идя по улицам, Красотка видела его последствия, оставшиеся до сего дня. Некоторые здания в городе все ещё были частично или полностью разрушены, и, на фоне заново отстроенных, руины выглядели, как выбитые зубы. А единственная    мощённая булыжником мостовая, ведущая к Адмиралтейским верфям, превратившись в разбитую просёлочную дорогу, таковой и осталась…

Первым делом Энн в лавке цирюльника приобрела три четверти фунта душистого мыла и склянку любимой ею розовой воды. Покупку она положила всё в тот же, полученный в узилище мешочек. После прикупила новое платье, естественно мужское. И, наконец, в ряду, где торговали различной снедью — свежего белого хлеба, сыра, немного копчёной телятины, фруктов и вина. Избавившись от привычки к табаку, Красотка осталась любительницей Бахусовой влаги.

Теперь ей было необходимо привести себя в порядок. Энн доводилось бывать в Порт-Рояле и раньше, потому она хорошо знала его окрестности. К востоку от города имелся небольшой дикий пляж, образованный устьем ручья. Местечко было безлюдное. Ни рыбацких домишек, ни бедняцких хижин. С трёх сторон пляж окружали песчаные дюны, поросшие кустарником. Туда и отправилась Энн, по временам останавливаясь и с наслаждением поглощая свою провизию. У неё вдруг разыгрался волчий аппетит и после тюремной кормёжки она, будто, вкусила пищи богов.

Выйдя на восточную окраину Порт-Рояла, Красотка оказалась на берегу лагуны, под волнами которой покоились развалины нескольких кварталов старого города, в том числе церкви Святой Екатерины и городского кладбища, на котором за четыре года до землетрясения был с пышными почестями погребён вице-губернатор Ямайки Генри Морган. Да, видимо, сам Дэви Джонс не пожелал оставлять прах своего верного приспешника на суше и, обрушив гигантские волны на Порт-Роял, забрал его в свои чертоги… Такие мысли пришли в голову Энн, пока она шла по перешейку на косу Палисадос.

Добравшись до места и оглядевшись вокруг, Красотка, сбросив одежду, приступила к процедуре омовения. А уж за ней мы подглядывать не будем… Хотя, нет… Но только одним глазком и лишь для более детального описания внешности главной героини. Думаю, художник или ваятель прошлого, настоящего, да и будущего счёл бы Энн идеальной натурой для создания шедевра изобразительного искусства. Она была немного ниже среднего роста, прекрасно сложена, стройная и длинноногая, обладала высокой грудью соблазнительной формы и размера, тонкой талией, плавно переходящей в крутые линии округлых сильных бёдер, чистой белой кожей. Классический овал лица с высоким лбом, аккуратным прямым носиком, маленьким ртом и огромными глазами необыкновенного изумрудного цвета. Слегка заметные веснушки у переносицы придавали лицу Энн одновременно озорное, насмешливое, кокетливое и дерзкое выражение. И ко всему густые, пышные, слегка волнистые светло-русые волосы. Находясь в обществе пиратов, Энн безжалостно их обрезала и прятала под шляпу. Но теперь, за время заключения они опустились до середины спины. Да, Красотка была настоящей красавицей, такой вот каламбур.

Во все времена поэты воспевали женскую красоту. Наш не исключение. Вот его строки, посвящённые Энн:

                 Она была наделена той яркой красотою,

                 Какой труда не стоило сводить с ума мужчин,

                 На женственности с дикостью гремучего настоя

                 Соблазн и притягательность хмельнее всяких вин.

Вдоволь наплескавшись, просушив волосы и облачившись в новое платье, Энн вернулась в Порт-Роял. В портовой конторе она справилась насчёт пакетбота в Чарльзтаун. Ей повезло — судно отходило завтра на рассвете. Долго ждать не придётся, лишь переночевать. В ближайшей таверне се комнаты были заняты постояльцами. Хозяйка могла предложить одну маленькую каморку на чердаке, под самой крышей. Однако Энн этого было вполне достаточно. Заплатив и получив ключ, она поднялась наверх. Комната, скорее чулан, и впрямь была крошечной. А вся «обстановка» состояла из парусинового тюфяка, набитого опилками и положенного прямо на пол, и покосившегося табурета. Зато на последнем стояли жестяной таз и кувшин, правда, оба пустые. Свет проникал сквозь маленькое окошко, проделанное прямо в крыше. Но по сравнению с тюремной камерой это были роскошные апартаменты. И к вящему удовольствию Энн кроме неё других «постояльцев» в виде клопов и вшей здесь не оказалось. Посему Красотка, недолго думая, улеглась на тюфяк, показавшийся ей королевским ложем, и в скором времени (почти сразу) погрузилась в глубокий сон без сновидений.