Красотка выходит замуж (3,4)

Предыдущая часть: https://avtor.net/page.php?id=85676

.............................................................................................................................

3.

Утром следующего дня Энн стояла на подветренной стороне бака трёхмачтовой шхуны «Глория», облокотившись на фальшборт, глядя в безбрежную даль. Она любила море, тосковала по нему долгие месяцы заключения и теперь чувствовала себя в родной стихии. Судно, резво следующее правым галсом под порывами свежего утреннего бриза, огибало Ямайку с запада. Красотка была единственным пассажиром на борту, так что делить и без того тесную носовую каютку ни с кем не пришлось. Всё остальное пространство на шхуне занимали бочки с тростниковым сахаром. (Интересно, что тростниковый сахар в первоначальном виде ничего общего с привычным для нас, европейцев, не имеет. Это густой бурый сироп — ценное сырьё, из которого прежде всего производится знаменитый ямайский ром). Ну а в остальном — ничего примечательно, поэтому, мы не будем останавливаться на подробностях этого небольшого путешествия, скажем только, что прошло оно благополучно, без каких-либо, заслуживающих внимания происшествий. Обычный каботажный рейс.

День клонился к вечеру, когда «Глория» пришвартовалась у длинного пирса в гавани Чарльзтауна. И вот уже Энн с бьющимся сердцем пробирается сквозь портовую толчею на набережной, высматривая вывеску «Золотой якорь». Вот и она. Напротив трактира стояла чёрная лакированная коляска, запряжённая парой мулов. А рядом с ней в широких белых холщёвых штанах и такой же рубахе, в широкополой соломенной шляпе, по своему обыкновению босиком, Джим.

Джим был негром их старым слугой. Одним утром, когда Энн была ещё ребёнком, его обнаружили на пороге их дома обессиленного и жестоко избитого. Прежде Джим был рабом на плантации их соседа, славившегося поистине зверским обращением со своими невольниками. Не выдержав постоянных побоев и издевательств, Джим бежал. Но сил ему хватило добраться только до ближайшей усадьбы. Отец Энн, господин Джеймс Кормак О’Рейли, будучи непримиримым противником рабства, приютил и спрятал Джима. Людям соседа, посланным в погоню, заявил, что знать ничего не знает. После выздоровления Джима сэр Джеймс выхлопотал для него бумагу, согласно которой беглец получал личную свободу.

Тут нельзя не упомянуть об одном эпизоде, впоследствии    вызывавшем в душе Энн чувство гордости и восхищения своим отцом. Дело в том, что вскоре прежний владелец Джима прознал, где тот скрывается. Он явился к господину О’Рейли с требованием немедленно вернуть раба. Сэр Джеймс возразил, что Джим свободный человек и не может являться чьей-либо собственностью. На такое заявление плантатор, обладавший крайне вспыльчивым нравом, ответил с чрезмерной резкостью, которая сама по себе являлась оскорблением и могла повлечь за собой лишь вызов на дуэль. Однако грубиян не учёл (да и отнюдь не мог о нём догадываться) одного важнейшего обстоятельства. Сэр Джеймс, не отличаясь физически выдающейся внешностью, являлся опытным и умелым фехтовальщиком. Ещё в молодости он осознал, что начатая им адвокатская практика требует умения доказывать свою правоту не только словом, но и непосредственно делом. По этой причине сэр Джеймс брал уроки у лучшего учителя фехтования в Корке. Более того, он обнаружил в себе недюжинные способности к этому занятию. Так что, в конечном итоге утихомирившийся сосед был вынужден провести несколько недель в постели, получив не опасный, но очень болезненный укол под рёбра. К сэру Джеймсу он больше претензий не имел.

Что же касается Джима, бывший раб не захотел расставаться со своим благодетелем. Он остался жить у господина О’Рейли, выполняя обязанности конюха, садовника и плотника. В детстве Энн Джим часто играл с ней, обучал разным хитростям: как насвистывать соловьиные трели или бросать плоские камешку в пруд так, чтобы они прыгали, как лягушки. На старой иве смастерил качели. В общем, был для Красотки второй нянькой.

Теперь же Джим внимательно вглядывался в прохожих, ища Энн. «Узнает ли он меня в таком маскараде?» подумала Красотка. И, подойдя к Джиму сзади, весело воскликнула:

— Добрый вечер, Джим! Как поживаешь?

Негр обернулся. Несколько мгновений он всматривался в незнакомого «парня». Но потом на его лице засияла лучезарная широкая улыбка, обнажившая белоснежные зубы.

— Мисс Энн! Я вас совсем не узнал! Как вы…

Но Энн не дала ему договорить, она шагнула вплотную к Джиму и обняла его.

— Как я рада тебя видеть, Джим, — проговорила Красотка.

— И я… вас… мисс Энн, — от волнения голос Джима прерывался. Взглянув на него, Энн заметила в его глазах слёзы.

— Ну полно, Джим, что это с тобой?

— Простите меня, мисс Энн, — ответил он, протирая кулаком глаза. Потом спохватился:

— Что же мы стоим! Едем поскорей, знали бы вы, с каким нетерпением ожидает вас отец!

Чарльзтаун тогда был ещё совсем небольшим городом. Чтобы его пересечь потребовалось всего четверть часа. И вот, миновав городские укрепления, коляска покачивалась на ухабах просёлочной дороги. Проехать нужно было около трёх миль. По обочинам тянулись живые изгороди. А за ними, сколько хватало глаз, простиралась бескрайние плантации сахарного тростника, кукурузы, хлопка и табака. От этой картины Энн почувствовала холодок под ложечкой — она вернулась домой, в край своего детства. Жизнь Красотки складывалась так, что сначала она долго оставалась избалованным ребёнком, оберегаемым и опекаемым заботами отца. Потом детство в одночасье прекратилось. И в короткий срок Энн превратилась в видавшие виды женщину. Во всех смыслах этого слова. Хотя от роду ей ещё не было и двадцати лет.

— Как дела дома, Джим? Как отец? — при этом сердце Энн опять быстро заколотилось.

— Всё в порядке, мисс Энн. Все в добром здравии. Правда, минувшей зимой ваш батюшка простудился и долго хворал, но, хвала Господу и    лекарям, недуг миновал. Весной к господину Джеймсу пришли новые арендаторы, так что дела идут хорошо.

Как уже отмечалось выше, отец Энн не был типичным плантатором. Не приемля использования труда невольников, он сдавал принадлежащие ему земли в наём фермерам. Как правило, мелким, обрабатывающим свои участки собственными силами. И таких арендаторов у сэра Джеймса было полтора десятка.

— А Бретта?

— Такая же большая! — со смехом ответил Джим.

Бретта, валлонка из Лимбурга, была кухаркой и экономкой в их доме. Она отличалась внушительной дородностью, но отнюдь не безобразной, скорее, наоборот, равномерно распределённой по стану, а потому даже весьма привлекательной, хоть и придававшей с первого взгляда довольно грозный и суровый вид. Однако, все, кто был знаком с Бреттой, знали, что эта розовощёкая, голубоглазая, белокурая, пышная дама отличается необычайно весёлым и добродушным нравом, несмотря на многочисленные испытания и горести, ниспосланные ей судьбой. В Новый Свет она прибыла немногим позже отца Энн. Причиной, по которой Бретта была вынуждена отправиться за океан, послужила начавшаяся в 1701 году война с Францией, превратившая её родной край в театр боевых действий.

Предоставляю небольшое стихотворное пояснение всё того же автора:

                 Едва закончивши войну за Пфальцское наследство,

                 Державы европейские вновь начали делить

                 Престол Испании. Родства имели с ним соседство

                 Бурбоны, ну а Габсбургам, что ж, было уступить?..

Города то и дело, с боем и без, переходили из рук в руки, занимаясь поочерёдно французскими, голландскими, английскими, немецкими войсками, ставившими в них свои гарнизоны. В конце концов, Бретте с мужем и двумя дочерями пришлось покинуть свой дом, башмачную мастерскую в Льеже, и перебраться сначала в Маастрихт, затем в Бреду. Там супруг Бретты завербовался в ряды голландской республиканской армии. Через год он погиб в сражении при Рамильи… Лишённая средств к существованию, сокрушённая утратой Бретта примкнула к общине меннонитов, отправлявшихся в Новый Амстердам (как голландцы по старой памяти именовали Нью-Йорк). Но отголоски европейской войны докатились и сюда в виде постоянных стычек между английскими и французскими колонистами. Бретта, движимая единой целью: спасти своих детей, была вынуждена вновь искать убежища сначала в Вирджинии, потом в Каролине. Тут, наконец, удача улыбнулась ей — она получила место работницы в доме господина О’Рейли.

— А что Лизи, Кэт, старина Доэрти? — Энн не терпелось расспросить обо всех домочадцах.

Тут вновь требуется небольшое пояснение. Лизи и Кэт, точнее — Элиса и Катрина, — дочери Бретты, бывшие на год и два соответственно старше Энн. Лучшие подруги её детства. Если вы помните, в самом начале нашей истории уже отмечалось, что ровесницы, барышни из местного светского общества, откровенно не жаловали Энн, считая её манеры и воспитание грубыми. Красотка платила им той же монетой. Зато ей было всегда легко и весело с Кэт и Лизи. Они же, когда подросли, помогали матери по хозяйству. А потом удачно и по любви вышли замуж за сыновей Боба Макколдера, одно из первых арендаторов господина О’Рейли. Но, и обзаведясь собственными семьями и ребятишками, Кэт и Лизи остались неизменными труженицами в доме сэра Джеймса, за что он платил им щедрое жалование.

Ормонд Доэрти служил ещё у деда Энн, бывшего нотариусом в Корке, затем в адвокатской конторе её отца. Так что, отправляясь в Америку, сэр Джеймс забрал верного Доэрти с собой. Там опытный солиситор, будучи чрезвычайно расторопным, обладая ясным умом, удивительно цепочкой памятью и педантичностью относительно цифр доходов и расходов, превосходно справлялся с обязанностями управляющего его владениями.

Так вот, Красотка узнала, что прошлым летом у Лизи родился мальчик, Катрина с мужем переселились в новый просторный дом, а старый Доэрти уговаривает Боба Макколдера засеять рисом болотистые луга в верховьях ручья Нойзетт.

— Как думаешь, Джим, Амазонка меня узнает?

Амазонка была вороной лошадкой, подаренной Энн отцом на пятнадцатый день рождения.

— Конечно, мисс Энн! Лишь увидит вас и услышит ваш голос, сразу взовьётся от радости.

— А ещё у нас появился новый сосед, господин Байяр, мы сейчас проезжаем мимо его земли.

Впереди справа подобно острову среди океанской глади виднелась купа деревьев, даже скорее, небольшая рощица.

— Это его усадьба?

— Да, мисс Энн. Господин Байяр уже знаком с господином Джеймсом и несколько раз бывал у него с визитом.

Болтая с Джимом о том да сём, Энн еле сдерживала волнение. Солнце было уже совсем низко над горизонтом, когда они добрались до дома. Вот и аллея старых вётел с прямой, как стрела дорогой, посыпанной белой галькой, сразу же захрустевшей и зашуршавшей под копытами мулов и колёсами. В конце аллеи белоснежный двухэтажный дом в типичном стиле кэп-койд с просторной террасой первого этажа под навесом во всю длину фасада, полукруглым крыльцом, таким же балконом над ним, украшенным резной балюстрадой, остроконечной крышей с парой массивных печных труб из дикого камня по краям. Энн была дома.

На ступенях крыльца стоял её отец. Красотка не удержалась, соскочила с коляски и последние двадцать шагов преодолела несколькими стремительными прыжками. Оказавшись в объятиях отца, Энн дала волю своим чувствам. Она спрятала лицо на его груди и слёзы из глаз хлынули двумя ручьями. В них была и радость, и мольба о прощении, и страх, и горечь долгой разлуки. Отец в свою очередь целовал и гладил её волосы, дрожащим голосом приговаривая:

— Тише, тише, дитя моё…

4.

Проснувшись, Энн первым делом с чувством тревоги вскочила и села в постели. Она не могла понять и вспомнить, где находится. Поэтому несколько минут ещё затуманенным осоловелым взором оглядывалась вокруг. Но вот к Энн вернулась ясность мысли и она узнала свою комнату. По всей видимости уже было позднее утро. В открытое окно лился яркий солнечный свет, слышалось щебетание птиц, и были видны слегка покачивающиеся ветви деревьев. (Энн долго спала, поскольку накануне до поздней ночи она проговорила с отцом: изливала душу, по временам давая волю слезам, раскаиваясь и прося прощения, сэр Джеймс утешал её — он уже давно-давно простил своё неразумное дитя). Всё в комнате было таким же, как и полтора года назад, когда Энн покинула отчий дом. Туалетный столик с большим круглым зеркалом, рядом с ним на изящном табурете фарфоровый таз и кувшин для умывания, комод, платяной шкаф, кресло у окна, бюро с письменными принадлежностями, а над ним несколько полок с книгами. При виде книг Красотка испытала тоже чувство, что и бедуин, несколько дней ведущий караван по барханам пустыне, замети оазис. Все издания были дорогими, прибывшими сюда из Старого света. Тряпичная бумага, добротные переплёты, затейливые узоры, завитушки, позолоченные тиснения на корешках. Здесь были «Дон Кихот», обе книги «Записок» Цезаря, «История» Геродота, «Илиада» и «Одиссея», конечно же, произведения капитана Чарльза Джонсона, «Пираты Америки» Эсквемелина, несколько томов Шекспира и другие. Кстати некоторых героев последнего Энн презирала, считая слабовольными и трусливыми — зачем, спрашивается, стоило глотать яд и резать себя кинжалом, если можно было просто совершить побег, освободившись тем самым от чужой воли? Да, так она думала раньше. Собственно, к чему я завёл весь этот рассказ о книгах: всё дело в том, что с того самого момента детства, когда наша героиня выучилась читать, чтение стало её страстью и излюбленным занятием. Так что, будучи во время своих вышеописанных приключений лишённой такой возможности, Красотка испытывала подлинную тоску и скучала за ним.

И ещё (не помню, чтобы я об том раньше говорил) Энн благодаря стараниям отца получила очень приличное по тем временам, основательное, разностороннее домашнее образование. Она изучала чистописание, грамматику, основы философии, арифметику, историю, географию, испанский и французский языки. Гувернанткой Энн была мисс Соммерс, чопорная англичанка, происходившая (по её словам) из старинного рыцарского рода, восходящего своими корнями ещё к временам Генриха I-го, но, в конечном итоге, обедневшего и угасшего. (Кстати, мисс Соммерс также занималась обучением Элисы м Катрины, правда, с более упрощённым курсом: чтение, письмо, счёт). И последнее здесь: именно с ней был связан одна из уже упомянутых прежде выходок нашей девицы. Правда, следует отметить, что Красотка до своих четырнадцати лет была прилежной ученице и от занятий не отлынивала. Но потом всё в одночасье изменилось. И первой об этом узнала мисс Соммерс. Как-то раз, задав Энн хорошего нагоняя за невыученный урок, она велела выучить наизусть сверх положенного ещё полдюжины басен Лафонтена в оригинале. Вместо этого Красотка, посчитав такое наказание несправедливым и чрезмерно строгим, перед следующим занятием побывала на кухне и, уличив момент, когда Бретта отвернулась, стащила нож. Спрятав его между складками юбки она вернулась в свою комнату и позже предъявила совей наставнице вместо лафонтеновых басен. На этом курс обучения Энн был окончен. Как говорится: и смех и грех.

Соглашусь со своим безымянным соавтором:

                 Ну ладно, всё, что было — то оставим в кильватере,

                 И судно окончательно легло на новый курс,

                 Наполнил ветер паруса, захлопывая двери,

                 В минувшее, что на борту — избыточный ресурс.

Ну, теперь продолжим. Оглядев комнату, Красотка с чувством спокойствия и удовлетворения откинулась на подушки и, подумала было, ещё вздремнуть. Но тут взгляд её упал на стул, на котором было аккуратно разложено приготовленное для неё платье, женское. Энн вспомнила, что отец имел обыкновение вставать не позже семи утра и уже очевидно давно ожидает её к завтраку. Умывшись, причесавшись и заправив постель, Красотка стала одеваться. Да уж! С отвычки ей стоило немалых усилий и времени справиться со всеми этими хитроумными застёжками, шнуровками, подвязками. Наконец, одевшись, Энн спустилась вниз. Отца она нашла в гостиной. Он сидел за столом, просматривая какие-то бумаги. Да, время завтрака уже прошло, поскольку на столе стоял лишь серебряный кофейник и чашка.

— Доброе утро, отец.

— Доброе утро, Энни!

От этих слов сразу стало тепло на душе — так отец называл её в детстве.

— Садись, сейчас я распоряжусь, чтобы тебе подали завтрак — сказал сэр Джеймс, вставая и выходя из комнаты.

Когда отец вернулся и снова сел за стол, Энн заметила, что его взгляд переместился от неё куда-то в сторону, затем снова к ней. Дело в том, что в гостиной над камином в золочёной раме висел большой портрет матери Энн. И взгляд отца означал только одно: как же ты похожа на мать! Сходство, и правда, было разительным. Энн почти не помнила матери…

Тут появилась улыбающаяся Катрина, неся поднос, от которого исходил аппетитный аромат. Девушки сердечно поприветствовали друг друга. Завтрак состоял из омлета с ветчиной и томатами, белого хлеба, масла и сыра, овсяного пудинга с изюмом и кофе со сливками. Однако при виде еды, Энн почувствовала себя не хорошо. Не подавая виду, она обратилась к отцу с не дававшим ей покоя вопросом.

— Скажите, отец, как вам удалось добиться моего освобождения?

Ответ очень удивил Энн:

— В этом мало моей заслуги, твоё помилование стало возможным благодаря господину Ричарду Байяру.

— Джим говорил, что это наш новый сосед.

— Совершенно верно.

— Но он-то здесь причём, каков его интерес в этом? — спросила Красотка в полном недоумении.

Господин О’Рейли ответил не сразу. Некоторое время он молчал, словно собираясь с мыслями.

— Я не знаю, Энн, — наконец ответил отец, — могу лишь предполагать, ибо истинные помыслы и побуждения господина Байяра, заставившие его совершить этот шаг, остались мне совершенно неведомы.

— Отец, я не понимаю…

И это было вполне объяснимо — Энн отлично знала о проницательности своего отца, умении разбираться в людях, безошибочно угадывать и распознавать даже умышленно скрываемые особенности их характеров. Так что услышать подобное из уст отца для неё было более чем неожиданно.

— Я сам не могу понять этого… кхем… господина.

— Вы говорите о нём с явной неприязнью.

Сэр Джеймс снова помолчал, прежде чем ответить.

–Знаешь, Энн, я в своей жизни совершил достаточно поступков, которые до конца останутся тяжкой ношей для моей совести. Но я всегда держался подальше от людей, подобных Байяру. Такие люди преследуют лишь собственные тайные цели и выгоды, не погнушаются никакими средствами для их достижения. Потому они опасны, им нельзя доверять, а уж тем более быть у них в долгу.

— Тогда почему вы обратились к нему за помощью?

— Во-первых: не я обратился — Байяр сам её предложил. Во-вторых: в том положении это стало моей единственной надеждой. Я пребывал в отчаянии, Энн, поскольку все предпринятые мною попытки помочь тебе оказались тщетными. Задействовав все свои связи и знакомства, я обращался к властям штата и лордам-собственникам Северной Каролины. В первом случае мне ответили, что дело находится вне их юрисдикции, во втором ответа не было вовсе, что, впрочем, неудивительно. Также без ответа остались все прощения, отправленные в канцелярию губернатора Ямайки. Я ездил в Кингстон, добивался личной встречи с его превосходительством, но получил отказ… К тому времени судебный процесс уже завершился и был вынесен приговор. И вот тогда ко мне с визитом явился Байяр. Собственно, то было его второе посещение. Первое состоялось ещё в прошлом году в начале осени, когда Байяр приобрёл здесь плантацию и совершал поездку по соседям с целью знакомства. Ну а во второй раз он почти с порога без обиняков сообщил, что ему известно в сколь трудном положении я пребываю и предложил свои услуги. За определённую сумму он обещал добиться твоего освобождения.

— Постойте, отец, ему были известны все подробности?

Господин О’Рейли грустно улыбнулся:

— Что тут удивительного, Энн. Ваше… дело стало настолько громким, что от Порт-Рояла до Бостона крайне сложно было найти человека, который бы    не знал его деталей. К тому же, несомненно, у господина Байяра была возможность получать все сведения непосредственно из первых уст.

Слова отца заставили Красотку опустить глаза и почувствовать жаркий прилив стыда.

— И сколько денег он себе потребовал, отец?

— Какое это имеет значение? По словам самого Байяра деньги были необходимы для «нужных людей»: судейских чиновников и кое-кому в Совете Ямайки, о коррумпированности которого все знают, но молчат, делая вид, что ни о чём не догадываются… Спустя три недели он вновь явился, сообщил, что всё улажено и с ним я передал письмо для тебя.

— И, всё-таки, как же у этого господина Байяра получилось то, что не удалось вам?

— А вот этому есть простое объяснение. Как я знал позже, его супруга приходится дочерью сэру Николасу Лоудсу.

— Губернатору Ямайки! — воскликнула Энн и уже собиралась присвистнуть и подкрепить своё удивление солёным матросским словечком, но вовремя сдержалась.

— Да, именно так. Это его единственная дочь, долгожданный ребёнок, подаренный лишь третьей супругой, когда сам сэр Лоудс пребывал уже в достаточно зрелом возрасте. Он души в ней не чает. Этим отчасти объясняется согласия на её брак с Байяром. Девица же, в свою очередь, беззаветно влюблена в своего супруга. Поэтому неудивительно, что в Кингстоне для него открыты все двери.

— Отец, а что вам ещё известно о Байяре? — Красотка уже успела позабыть недавние угрызения совести. А загадочный спаситель начинал вызывать её живейший интерес.

— Мне ничего достоверно не известно о Байяре. Хотя, не скрою: я пытался навести справки о нём. Однако всё, что мне удалось выяснить можно отнести к домыслам, слухам, предположениям. Прошлое господина Байяра окутано тайной. Допуская, он сам прикладывает все усилия для её сохраения, распуская среди любопытных противоречивые сплетни и, как мне кажется, откровенную ложь. Стало быть, на то есть причины.

Сэр Джеймс на этом бы и остановился, но прочитав немой вопрос в заблестевших глазах своей дочери, продолжил с неким чувством досады.

— В колониях Байяр появился в конце 1715 года. В Европе он, якобы, воевал в Германии и северной Италии. Но под чьими знамёнами: британскими, священно римскими, французскими или испанскими — неизвестно. Ещё в том же году в Англии были разгромлены мятежники, что, на мой взгляд, также немаловажно. Сперва он обосновался в Кингстоне. Однако, когда власти нашего штата обратились к соседним колониям с просьбой оказать поддержку в противостоянии индейской резне, Байяр отправился в Чарльзтаун, где записался в ряды милиции.

Индейская резня — от этих слов Красотка вздрогнула. В её безмятежном и радостном детстве было одно событие, воспоминание о котором и по сей день вызывало страх и отчаяние. В апреле 1715 года восстали индейские племена (самыми многочисленными из них были ямаси), территории которых граничили на востоке с Южной Каролиной. Основная причина — недовольство экспансией белых колонистов. В короткий срок индейцы разрушили десятки европейских поселений, безжалостно вырезав их жителей, никому не давая пощады. По своей жестокости и кровопролитности этот конфликт превзошёл печально известную войну короля Филипа. Индейское наступление стремительно развивалось почти по всей территории штата, разорению подверглись не только пограничные, но и центральные районы. Само существование Южной Каролины находилось под угрозой. По этой причине многие плантаторы вынуждены были покинуть свои земли и укрыться в Чарльзтауне, где была наспех организована оборона. Так пришлось поступить и господину О’Рейли. В одной из гостиниц города он снял комнаты, в которых разместились Энн, Бретта с дочерями и старый Доэрти, который, несмотря на свой пыл, в солдаты уже не годился. Сам сэр Джеймс, Джим, Боб Макколдер с сыновьями и другие фермеры, вступили в ряды ополчения, защищавшего город и подступы к нему. Энн вспомнила, как каждый вечер с замирание сердца ждала возвращения отца.

— И, будучи в отряде губернатора Крейвена, отличился в бою при Солкехатчи, — меж тем продолжал господи О’Рейли — после установления мира, Байяр вернулся на Ямайку, где в скором времени вскружил голову незамужней дочери губернатора и повёл её под венец. Там его основным занятием стала торговля, в том числе рабами, по делам которой часто наведывался в Чарльзтаун, Нью-Йорк и Бостон.

— М-да, скучать ему явно не приходилось, — вставила Красотка, — но, пока, ничего предосудительного.

— Хм…, –фыркнул сэр Джеймс — торговля частенько ходит рука об рук с разбоем.

— Вы хотите сказать, отец, что Байяр ведёт свои дела незаконно?

— Я ничего не говорю, тем более не могу утверждать, лишь повторяю те зыбкие сведения, окружающие этого человека.

— Основными поставщиками его торговых операций являются… пираты. Якобы в их числе даже был Чёрная Борода. Байяр за полцены скупал у него товар, награбленный по обоим берегам Ньюза. Не знаю насколько можно этому верить.

Красотка вновь на минуту погрузилась в воспоминания, которые, словно прилив, затопили её мысли при упоминании имени грозного корсара. Рэкхем, как мальчишка, чванился и гордился личным знакомством с капитаном Тичем. История их совместного пребывания на острове Окрекок, куда бежал Вейн и, соответственно Рэкхем, тогда старшина рулевых в его команде, после разгрома базы пиратов на Нью-Провиденсе Вудсом Роджерсом, и где Чёрная Борода, до того амнистированный при пособничестве губернатора Северной Каролины, создавал    видимость    мирной жизни, являлась неизменной в любой компании собутыльников. «Ну и попойку мы тогда закатили!» Любил повторять Калико Джек. И, конечно же, блокада Чарльзтауна в мае 1718 года флотилией Тича по своей беспрецедентности могла сравниться, разве что, с операциями Олонэ и Моргана, если не по размеру захваченной добычи, то уж по своей дерзости это точно. Энн тогда, несмотря на отцовский запрет, верхом на Амазонке добиралась до побережья на окраине Чарльзтауна, чтобы хоть издали, хоть одним глазком взглянуть на корабли пиратов. Возможно, с этого всё и началось…

— И ещё, опять же косвенно, Байяр — сторонник якобитов.

Слово «якобиты» господин О’Рейли,    произнёс одновременно весьма недружелюбно и брезгливо-презрительно. (Это может показаться странным в устах ирландца, большинство соотечественников которого придерживались противоположной точки зрения. Однако сэр Джеймс, у которого патриотизм граничил с национализмом, крайне враждебно относился как к полу-шотландцам Стюартам, так и к голландцам Нассау-Оранским с их приемниками немцами Браушвейг-Ганноверскими. И те и другие, и третье были чужаками, истязавшими Ирландию, сделав её заложницей и разменной картой в своей грызне. Кстати, помимо уже подробно описанных ранее семейных неурядиц, это также послужило причиной, по которой господин О’Рейли решил покинуть родину, где дела у него, по правде говоря, не ладились).

— На мой взгляд, довольно подозрительны его внезапный отъезд и отсутствие в течение всего 1719 года…

— И, всё же, какие Байяр преследовал цели, с какой стати ему было помогать… нам? — не унималась Красотка.

— Я не знаю, Энн. Игрок, авантюрист, охотник за удачей, искатель приключений — всё перечисленное можно в равно степени отнести к этому человеку. Возможно, случайная, необъяснимая прихоть, возможно, ход в ведомой им по своим правилам и лишь ему одному известной игре.

— После всего сказанного вами сложно поверить в бескорыстность поступка Байяра.

— Я думаю также, Энн, и эта мысль не даёт мне покоя. С одной стороны, можно предположить, что Байяр на новом месте желает обзавестись полезными знакомствами и связями, с другой, не будучи самым последним человеком в штате, я и особым влиянием не обладаю. Давно не веду адвокатскую практику, в прошлом году сложил с себя полномочия спикера палаты Собрания.

Красотка вновь ощутила горечь. Совершенно очевидно, отцу пришлось покинуть один из важных постов в правительстве колонии сразу же после того, как по всем краям разнеслась весть о её «подвигах». Как же она виновата перед ним!

Господин О’Рейли занимал эту должность с 1719 года, после событий бескровной революции по свержению власти лордов-собственников в Южной Каролине.

— Правда, Байяр обращался ко мне за консультацией по поводу спора, возникшего у него с соседом из-за размежевания их земель и установлению новой границы. Кроме того я дал ему пару советов как уладить все формальности и ускорить процесс его вступления в права собственности. Но всё это было уже после его предложения о помощи и оказанные мною услуги нельзя считать сколь-нибудь равнозначными.

Сэр Джеймс помолчал, затем добавил с оттенком обречённости в голосе:

— Впрочем, Энн, ты получишь возможность лично задать господину Байяру все, интересующие тебя вопросы. Он обещал навестить нас сразу после твоего возвращения. Но сейчас Байяр по своим коммерческим делам отбыл в Европу. Когда вернётся неизвестно.

— Я непременно спрошу его обо всём, — задумчиво сказала Красотка…

Ещё отец сообщил Энн, что позаботился об аннулировании её брака с Джеком. И, хотя она того не спрашивала, добавил, что парень, подвязавшись на судно французских контрабандистов, погиб в стычке с испанским сторожевым кораблём. К этой новости Энн отнеслась более чем равнодушно. Таким образом наша девица снова стала мисс Энн Мэри О’Рейли. Но лишь формально, поскольку в её душе лишь на время притихла неугомонная Красотка.

Забегу вперёд с лирическим намёком на всё воспоследующее:

                 Небесные светила лишь покоя знают цену, —

                 С орбит, от века заданных, светилам не сойти,

                 А человека могут ждать любые перемены,

                 Ведь неисповедимы нам Господние пути.

* * * * *

А здесь     требуется сказать пару слов касательно одного деликатного момента. Увы, без него картина повествования выйдет неполной. Господин О’Рейли с неожиданным фатализмом принял известие о положении своей дочери. Сказав лишь, что всё уладит после рождения ребёнка и знает хорошего врача, который пока будет её наблюдать.

Дальше последовала тихая домашняя жизнь. Красотка наслаждалась покоем и уютом, перечитывала любимые книги, совершала прогулки в коляске (куда Джим по её просьбе впрягал Амазонку) по окрестностям. Её душа требовала забвения недавних потрясений. Вопреки телу, которое, по естественным причинам, всё чаще пробуждало в ней тяжёлые воспоминания и навевало мрачные мысли.

От бремени Энн разрешилась в конце лета. Ребёнок, мальчик, родился мёртвым.

7 сентября Красотке исполнилось двадцать лет.