Предыдущая часть: https://avtor.net/page.php?id=85737
..............................................................................................................................

7.

Дальнейшие события развивались стремительно. Не буду ходить вокруг да около, скажу так: произошло то, что и должно было случиться между мужчиной и женщиной, наделёнными столь яркими темпераментами. Их с головой захлестнула всеобъемлющая и всепоглощающая страсть, не ведающая насыщения. Однако на первых порах любовники старались сохранять всё, происходящее между ними в тайне. Но, как известно, всё тайное, рано или поздно, становится явным. Так произошло и в нашей истории. Миссис Байяр отправилась в Чарльзтаун, дабы забрать у фармацевта порошки, прописанные врачом. И, как водится в классике жанра, именно в тот день возвратилась раньше положенного. А дальше она узнала сразу и обо всём в самом недвусмысленном виде. Далее последовала бурная сцена супружеской ревности, граничащая в случае миссис Байяр, с истерическим припадком. Заметим, что во время всего этого, пока справедливый гнев оскорблённой жены был целиком сосредоточен на изменнике муже, Красотка сочла лучшим для себя незаметно выскользнуть из дома любовника и воротиться к себе. Энн думала, что с этим их свиданиям с Байяром пришёл конец и, что греха таить, — сильно затосковала по этому поводу. Когда через несколько дней, во время прогулки заглянув на их условленное место встречи, обнаружила там ожидающего Байяра. Костёр страсти не погас, а напротив, словно получив порцию масла, вспыхнув, запылал с ещё большей силой.

                 Сознание греховности добавило их связи
                 Совсем уже немыслимой звериной остроты,
                 Всё возрастающей. Но им того казалось мало,
                 Они переступили все границы и черты.

Хорошо сказано, не так ли?

Любовники цинично решили: раз уж они разоблачены, то и таиться больше не имеет никакого смысла! В какой-то момент их бесстыдство дошло до того, что, поддавшись внезапному чувственному порыву, они (бывало средь бела дня!) дели ложе прямо в супружеской спальне в доме Байяра, нисколько не смущаясь присутствия в нём миссис Байяр!.. А она сидела в кресле на террасе, закутавшись пледом и устремив взоры в даль. Слёзы текли по её бледным щекам. Бедняжка покорно ждала, пока наверху эти животные удовлетворят свою похоть. Она терпла и    сносила все выходки своего мужа, ни разу не смея пожаловаться своему отцу и, тем более потребовать расторжения брака. Так было и в этот раз.

Тут следует отметить, что поведение миссис Байяр, которое вам, видимо, кажется необъяснимым, имело под собой несколько причин. Она слепо, покорно, беззаветно любили мужа. Собственно в нём был сосредоточен весь смысл её существования. Свой брак миссис Байяр считала Господним даром, не больше и не меньше. Да, касательно этого брака. Назвав его мезольянсом, мы будем не слишком далеки от истины. И дело здесь не только в разнице социального положения супругов. А в том, что не обладая от природы привлекательной внешностью, мисс Джудит-Мария была с высокой степенью вероятности обречена на участь старой девы и одиночество. Ей было уже двадцать пять, но желающих повести её под венец не наблюдалось. И тут в Кингстоне появился Ричард Байяр. Он ворвался в местное общество, словно свежий утренний бриз. Очаровал всех дам, как замужних, так и девиц на выданье, подружился с мужчинами. Его манеры, образованность в сочетании с дерзкой самоуверенностью били без промаха. И конечно же на одном из вечеров в доме губернатора Ямайки Джудит-Мария встретилась с ним. И… влюбилась до беспамятства. А когда Байяр попросил её руки, девица чуть не сошла с ума от счастья. В тоже время её отец, сэр Николас Лоудс (к которому,    прежде всего, была обращена вышеуказанная просьба) не разделял восторга своей дочери.

Будучи человеком, умудрённым богатым жизненным опытом, сэр Николас быстро распознал истинные сущность и намерения Байяра. В целом его отношение к нему было таким же, как у господина О’Рейли, за тем исключением, что губернатор Ямайки обладал гораздо большими сведениями о новоиспечённом женихе. Эта информация делала Байяра ещё менее лицеприятным. Не такого мужа сэр Николас желал для своей дочери. Но, как уже отмечалось выше, Джудит-Мария была его единственное дитя, дарованное уже на склоне лет. А потому он потакал всем её прихотям (хотя таковых, даже в детстве, было немного, поскольку Джудит-Мария обладала не капризным характером). Сопротивление старика-отца было недолгим. Он дал своё родительское благословение.

Да, для Байяра это был типичный брак по расчёту. Хотя сэр Николас не обладал высоким дворянским титулом (Его Величество король Георг I посвятил его только в рыцари), он являлся губернатором Ямайки, куда, после падения Тортуги и разгрома Нью-Провиденса Вудсом Роджерсом, карибские пираты перенесли своё гнездо. В Кингстоне и Порт-Рояле процветал обширные, выражаясь современным языком, чёрные рынки награбленного добра. Его перепродажа была одним из основных занятий Байяра. И не только его, вся колониальная администрация Ямайки, не исключая самого губернатора, имела с этого немалую мзду и состояла в сношениях с разбойниками. Так что родство с сэром Николасом обеспечивало Байяру необходимые связи, преимущества и протекцию. К своей жене он не испытывал ровно никаких чувств. А встреча с Энн заполнила эту пустоту раздражением, которая быстро переросла сначала в отвращение, затем в озлобленность, и в конечном итоге, в глухую ненависть.

А для девицы Джудит-Марии смысл жизни заключался в праве звать этого человека своим мужем. И она терпела… Только даже у самого святого терпения существует предел. В очередной раз, спустившись вниз после своего «свидания», Энн и Байяр застали миссис Джудит-Марию в зале. И тут она, проявив доселе невиданное проворство, вскочила, схватила со стола бронзовый подсвечник и одним прыжком оказалась напротив Красотки, замахиваясь и целясь ей в лицо. Энн вскрикнула и отскочила, Байяр успел перехватить руку жены, державшую подсвечник, вырвал его, с грохотом швырнул на пол и оттолкнул Джудит-Марию. Потеряв равновесие, она упала. В следующий миг, обратив на Байяра (Красотка скрылась за его спиной) взор, в котором читались одновременно ненависть, отчаяние и    мольба, с некрасивым лицом, искажённым гримасой боли, она забилась в истерических рыданиях. С ней случился припадок. К вечеру Джудит-Марии стало совсем дурно, так что пришлось вызвать врача. После кровопускания ей стало лучше. Но от пережитых потрясений она слегла в постель. Больная то приходила в себя, то впадала в беспамятство…

Сложно сказать к чему при таких обстоятельствах всё это привело, если бы не одно ключевое событие. Спустя две недели после предыдущей сцены Байяр по своим каналам одним из первых получил важнейшие вести из Кингстона. Губернатор Ямайки, тесть Байяра по обвинению в казнокрадстве и взяточничестве был с позором смещён со своего поста и до особого распоряжения Его Королевского Величества помещён под домашний арест в своём особняке. Старик от отчаяние находился при смерти… Этим известием участь Джудит-Марии была решена. В тёмной бездне души её супруга созрела чудовищная мысль.

* * * * *

Но помимо несчастной миссис Байяр ещё один человек имел не меньше причин горевать. Это господин О’Рейли. От внимания опытного адвоката не ускользнула перестрелка многозначительными взглядами, начавшаяся между Энн и Байяром с первой встречи. Сэр Джеймс заранее предвидел последствия. Поэтому они не стали для него ударом, подобным тому, когда два года назад его дочь привела знакомиться с ним какого-то паренька с внешностью оборванцы, заявив, что это её законный супруг перед Богом и людьми. Тогда господин Джеймс дал волю гневу (ещё свежа была в памяти история с гувернанткой), прогнал Энн, наказав не возвращаться, пока не одумается. Очень скоро (да почти сразу) он пожалел об этом, но Красотки к тому времени уже и след простыл… Арест Энн, оказавшейся в пиратской шайке, подкашивал репутацию и бросал тень на честь сэра Джеймса. Но тогда для него это уже было мелочью в виду грозящей Энн смертной казни… И вот теперь его сумасшедшая дочь вновь влюбилась. Поступить с Байяром, как некогда с бывшим владельцем Джима — таковой была первая мысль господина О’Рейли… Но, то ли годы, то ли здравый рассудок взяли своё, как следует поразмыслив, сэр Джеймс стал относится к произошедшему, как истый фаталист, расценив и прошлое, и настоящее, как справедливую Господнюю кару, ниспосланную за все его прегрешения.

8.

Они лежали, переводя дыхание после бурного соития. Энн повернулась, прижалась к груди Байяра, ища его губы. Однако он отвернулся от её поцелуя.

— Что-нибудь не так, Ричард?

Байяр обернулся к ней. Его глаза были холодными и пронзительными, как сталь.

— Так больше не может продолжаться.

— О чём ты? — Энн была в недоумении.

— Нужно разрубить этот узел.

Байяр высвободился из её объятий, встал, подошёл к туалетному столику, выдвинул ящик и, пошарив в нём, достал нечто. Вернувшись в постель, он протянул взятый предмет Красотке. Им оказался маленький флакон тёмного стекла, плотно закрытый пробкой. Внутри была какая-то жидкость.

— Что это? — спросила Энн, повертев флакон в руке.

— Завтра утром приедет врач, помимо прочего он приготовит лекарства для моей жены. Когда он закончит, ты добавишь в питьё несколько капель этой жидкости.

— Зачем?!

— Ты добавишь это в питьё, сама отнесёшь моей жене и проследишь, чтобы она его приняла.

Байяр сказал это тихим голосом, напоминавшим змеиное шипение. В нём одновременно слышались угроза и непререкаемое повеление.

— Это яд! Я не стану этого делать, я не могу!.. — воскликнула Красотка, порываясь вскочить с кровати. Однако Байяр грубо удержал её.

— Пусти меня, — в интонации Энн чувствовались те же нотки, что и у любовника перед этим.

Некоторое время они молча глядели друг другу в глаза. Это напоминало немую борьбу. Тут Байяр насмешливо презрительно сказал:

— Что такое? Неужто пиратка Энн Бонни, повелительница морей, испугалась замараться кровью? Не думал, что ты настолько мягкосердечна. А вот моя супруга, не колеблясь ни мгновения, размозжила бы тебе голову.

— Сделай это сам, муженёк, она твоя жена. А меня не впутывай!

Да, Байяр едва ли не впервые в жизни встретил столь решительное сопротивление со стороны женщины. К Энн требовался иной подход, с наскока её не подчинить своей воле.

— А ты не забыла, Энни, что за тобой должок? Ведь это я спас твою жизнь.
— Разве я ещё не сполна тебя отблагодарила, — съязвила Красотка.

— Нет, Энн. Пришло время платить по счетам. Жизнь за жизнь. Теперь ты спаси мою.

— Тебе ничего не угрожает, — фыркнула Красотка.

— Ошибаешься. Мне угрожает печальная участь, при которой я не смогу назвать любимую женщину своей.

— Куда уж более — своей…

— Мне этого мало, Энн. Освободи меня от уз постылого брака. И стань моей женой!

— Ты серьёзно? — в этом вопросе смешались ирония и удивление от неожиданной возможности получить желаемое.

— Да, будь моей женой.

— И для этого нужно совершить убийство?! Просто разведись с ней!

— Не в этом дело, Энн.

— И почему я должна это сделать? В Чарльзтауне полно тех, кто за полгроша выполнит любую грязную работу, — продолжала отбиваться Красотка.

Но в её словах уже было меньше упорства, и Байяр это почувствовал.

— Послушай, Энн. Мне нужно знать, что я могу абсолютно доверять тебе. Помниться, ты не терпишь лицемерия, как сама говорила. С тобой я честен, не допуская ни тени лукавства или притворства. И прошу в ответ того же, Энн. Но не слов, слова — это ничтожный мусор, лишь деяния и поступки имеют вес и значение. Клятвы, скреплённые кровью. Не предлагая любви до гроба, богатства, положения в обществе и прочей чепухи, прошу — возьми мою жизнь. Лишь тогда ты станешь всецело моей.

— Ладно, пусть будет так, — пролепетала Красотка, заворожённая сказанным и горящими глазами Байяра.

Право подвести итог всего вышеизложенного передам мастеру изящной словесности:

                 О да, тьма человеческих страстей, как бездна моря,
                 На дне души что кроется, попробуй, разгадай,
                 Нельзя прочесть скрижали те и самом ясном взоре,
                 Как никогда живущему не зреть ни ад, ни рай.

После этого любовники продолжили прежнее занятие с ещё большим пылом, похожим на борьбу.

* * * * *

Врач прибыл, как всегда, в девять часов утра. Осмотрел больную, измерил температуру и пульс. Затем достав из своего чемоданчика пузырьки с разными порошками, попросив принести холодной и горячей воды, принялся для приготовления лекарств. Ему помогали две горничные, ухаживающие за миссис Байяр. Сам же добропорядочный супруг также присутствовал. Красотка пока не показывалась. Доктор, закончив приготовление питья, на листе бумаги записал через какое время и в каком количестве его принимать, раскланялся с Байяром и удалился. Сразу после этого горничные были отправлены на ручей с приказом выстирать постельное бельё госпожи (его меняли каждое утро). В дом осались Байяр, Энн и несчастная Джудит-Мария. Кухарка, не покидавшая пределов кухни, и дворовые слуги были не в счёт.

И вот настал решающий момент. По безмолвному взгляду Байяра Энн толкнула дверь в комнату, где находилась Джудит-Мария, и вошла. За спиной в коридоре она услышала удаляющиеся шаги Байяра. На столе стояла оставленная доктором склянка с лекарственным питьём, фарфоровая чашка. Налив питья в чашку, Энн достала из-за корсажа флакон тёмного стекла, откупорила его и отмерила несколько капель в лекарство. При этом руки Красотки тряслись, она пыталась унять дрожь и быстро бьющееся сердце. Взяв чашку в левую руку, Энн подошла к больной и присела на край кровати. Некоторое время она смотрела на Джудит-Марию. Та пребывала в состоянии полузабытья, поэтому не могла узнать Красотку. Глаза больной были полуприкрыты, дыхание ровное, она, вроде бы, спала.

А что же сама Энн думала в эти мгновения? Байяр толкал её на убийство. Как ни странно, но лишать жизни кого-либо Красотке ещё не приходилось. За всё время пребывания в шайке Рэкхема в абордажных схватках (хотя «схватки» это громко сказано, поскольку сам капитан стремился всегда избегать кровопролития) она, если и палила из пистолета, то исключительно в воздух или поверх голов — исключительно для устрашения, если и размахивала саблей, то никого не задевая, или нанося лишь лёгкие царапины. Теперь же всё было по иному, и смерть будет настоящей. Энн колебалась, она вновь лихорадочно взвешивала все «за» и «против». Почему она подчинилась Байяру? Потому что любит его? Да, любит. С ним она испытала нечто новое, неведомое прежде и не хотела того завершать. Байяр идеально подходил её телу и душе. Он предложил стать его женой… Отец говорил… Отец! Каково ему будет?! Но о произошедшем никто никогда не узнает, всё будет выглядеть естественно… Говорил, что Байяру нельзя доверять. А она отдалась ему целиком. А что, если он решит поступить с ней также, как с этой бедолагой? Ну уж нет! Этого Энн не позволит. Она умеет за себя постоять!.. Не позволит? Но как тогда объяснить всё происходящее?!.. Байяр полностью овладел её волей, подчинив себе. И насколько поразительной, неведомой прежде была покорность, с которой она это приняла. Хотя ещё совсем недавно взвилась бы, как    необъезженна кобылица, вспыхнула, как порох, будь, кто-то посмел попытаться взять над ней верх, посягнуть на    личную свободу... В чём причина? Или же она сама в глубине души неосознанно стремилась встретить того, кто сумел бы обуздать её своенравную натуру, укротить всякое сопротивление, утверждая своё непререкаемое верховенство. Да, именно так, что раньше казалось абсолютно неприемлемым и противным её существу, являлось таковым ввиду отсутствия желаемого. По воле судьбы попадавшиеся на пути Энн мужчины были по природе своей отлиты из свечного воска. Терять время на таких — позор! Теперь же ей, наконец, встретился тот, чей дух выкован из стали. Его власть она была готова признать… Уж куда-куда, а вновь замуж Красотка не стремилась. Однако в Байяре она разглядела тот ею самой нарисованный идеал, которым (ошибочно!) показался ей сперва Джек, затем Рэкхем… С Байяром ошибки не было, не могло быть! Брунгильда нашла своего Зигфрида. А значит нужно действовать, устранить препятствие на своём пути… Правой рукой Энн приподняла голову Джудит-Марии, одновременно поднося чашку к её губам, и шепнула:

— Пей.

Больная покорно сделала несколько глотков, закашлялась и бессильно откинулась на подушки…

* * * * *

Вечером Джудит-Марии Байяр, урождённой Лоудс, не стало. Причиной смерти, как заключил врач, стало апоплексический удар…

* * * * *

3 декабря 1722 года в Чарльзтауне, в церкви Святого Андрея состоялась церемония бракосочетания господина Ричарда Байяра и мисс Энн Мэри О’Рейли. К алтарю невесту вёл отец. Да, как уже отмечалось, сэр Джеймс смирился со случившимся. Но в одном он ошибся: предполагая, что закрутившаяся интрижка в скором времени наскучит одному из её участников. И сэр Джеймс не был готов к тому, что в один прекрасный день Байяр явится просить руки его дочери. Первый порыв — выставить за дверь, но взглянув на Энн, широко распахнутые глазищи которой были полны мольбы, господин О’Рейли остыл и вернул самообладание. В конце концов, это лучший из всех возможных вариантов. Как говорится, из двух зол… И, может, Энн с тем остепениться. Так что сэр Джеймс не стал препятствовать новому браку Красотки… Только вот мысль о слишком скоропостижной кончине миссис Байяр не давала ему покоя. Но сэр Джеймс гнал её от себя…

Увы, нам не дано знать грядущее. Тем не менее, что-то подсказывает мне — новоиспечённая миссис Байяр, как и её супруг не сумеют полностью удоволится исключительно тихой жизнью провинциальных землевладельцев, и на этом их приключения не завершатся. Что ж, поживём-увидим. Ну а пока:

Предыдущая часть: https://avtor.net/page.php?id=85694
..............................................................................................................................

5.

А в конце зимы пожаловал господин Ричард Байяр.

О своём намерении он заранее предупредил в записке, доставленной лакеем. В ней говорилось, что господин и госпожа Байяр изъявляют желание навестить господина О’Рейли и его дочь мисс Энн Мэри в четверг в четыре часа пополудни. Если таковые день и время неудобны хозяевам или, напротив — просим сообщить о том. Делать было нечего. Прочтя послание, сэр Джеймс со вздохом неизбежности ответил от своего имени и имени Энн, что он и его дочь будут рады принять у себя дорогих желанных гостей в указанные день и время, и с нетерпением ожидают встречи. Но, если для господина О’Рейли такой ответ был продиктован исключительно нормами этикета, то Красотка сгорала от подлинного нетерпения.

К тому времени размеренная домашняя обстановка и монотонность провинциальной жизни начали порядком её раздражать. На смену умиротворённости пришла беспросветная скука. Бесшабашная натура жаждала новых приключений. Если прежде всё произошедшее казалось ей единой ошибкой, этапом жизни, который нужно вытравить из своего сердца и памяти, то теперь, вспоминая подробности своего пребывания в пиратской ватаге Рэкхема, она отыскивала причины, приведшие к столь плачевным следствиям. Красотку всё чаще посещали мысли: а если бы начать всё сначала и поступить так-то и так-то, тогда… И вновь беспокойные мечты уводили её в безбрежные морские дали, где она видела себя на шканцах корабля под чёрным флагом, чуть ли не королевой пиратов, повелительницей морей на вершине блеска, богатства и славы… Да, как уже было сказано, пережитые горести ничему её не научили.

* * * * *

Супруги Байяр прибыли точно в указанное время. Миссис Байяр ехала в кабриолете, которым правил лакей, а её супруг следовал рядом верхом на гнедом жеребце. Байяр ловко спешился, бросил поводья Джиму, подал руку своей жене, помогая ей выбраться из кабриолета. Затем они подошли к сэру Джеймсу и Энн, ожидавшим на террасе. Состоялся стандартный обмен пока ничего не выражающими приветствиями. Байяр обменялся рукопожатием с господином О’Рейли, отрекомендовал свою супругу (та слегка поклонилась), сэр Джеймс в свою очередь представил свою дочь. Энн присела в грациозном реверансе (уроки мисс Соммерс не прошли зря), Байяр отвесил ей изысканный поклон и попросил руку для поцелуя. После сэр Джеймс пригласил гостей проследовать в дом. Маленькое общество разместилось в гостиной, рассевшись у стола, сервированного к ужину.

А теперь позвольте мне изобразить портреты новых действующих лиц нашей истории. Итак, Ричард Баяр: на вид около тридцати пяти лет, высокого роста, атлетического телосложения. То что можно было с первого взгляда посчитать загаром, являлось естественной смуглостью. Лицо имело правильные черты: высокий лоб, массивные скулы, прямой удлинённый нос, узкие губы, круто очерченный подбородок, большие широко расставленные глаза холодного серого цвета. Правую щёку от уха до уголка рта пересекал длинный шрам. В парике Байяр не нуждался, обладая густой каштановой шевелюрой, собранной на затылке в косицу, перевязанную чёрным бантом. Одет он был в костюм синего сукна, безукоризненно подогнанный, строго кроя, смахивающий на флотский мундир, но не лишённый элегантности. Единственным украшением был перстень с крупным брильянтом на безымянном пальце правой руки. По случаю верховой езды чулки и туфли заменяли ботфорты, не успевшие утратить зеркальный блеск (путь до усадьбы господина О’Рейли был недалёким). Довершала наряд Байяра треуголка с белым плюмажем.

Миссис Байяр, в девичестве Джудит-Мария Лоудс. Что сказать о ней? Природа явно поскупилась своих щедрот для девицы. Будучи на восемь лет старше Энн, она по-прежнему напоминала подростка. Её фигура оставалась нескладно-угловатой, не приобретши женственной плавности и округлости форм. «Как корабельная мачта…» — такую оценку дала ей про себя Красотка. Ростом Джудит-Мария была немногим ниже своего супруга. На ней было длинное белое платье-хитон, перехваченное корсажем под самой грудью. Короткие и очень густые волосы были убраны под кружевной чепчик. Лицо было вполне благообразным, но болезненно бледная кожа, глаза, лишённые блеска, и несколько великоватый рот портили его, создавая постоянную маску грустной задумчивости.

Разительный контраст супружеской четы бросался в глаза. «Они подходят друг другу, как осколки хрустальной вазы и черепки глиняного горшка, к тому же, совершенно различной формы» — думала Энн, рассматривая гостей. Сама же Красотка нарядилась в светло-зелёное платье, как нельзя лучше гармонирующее с её очесами, недавно заказанное в лавке известного портного-француза в Чарльзтауне, нельзя сказать, что откровенно-вызывающее    или аскетично-пуританское, не обнажающее грудь, но подчёркивающее прямоту осанки, красоту плеч и шеи. Роскошные светлые волосы были собраны в кокетливые букли, удерживаемые у висков розовыми лентами. Девица наша была сама прелесть и очарование. А пребывание в родном доме в окружении внимания и заботы лишь подчеркнули это.

Что же касается сэра Джеймса — он был верен своим привычкам, и костюм его напоминал судейское облачение: белая рубаха с накрахмаленным воротничком, чёрные бриджи и жилет, длиннополый камзол то же цвета, белоснежные чулки и туфли с простыми пряжками. Также сэр Джеймс надел небольшой парик пепельного цвета.

Беседа началась обычными любезностями: вопросами о здоровье, делах и тому подобному… Затем Красотка выразила глубокую признательность «своему спасителю» (по её собственным словам). Байяр галантно ответил, что в этом заключался его долг джентльмена. Энн уже собиралась прямо задать ему давно не дающие покоя вопросы. Однако тут сэр Джеймс, словно прочтя мысли дочери, неожиданно перехватил нить разговора, попросив гостя рассказать о своём путешествии и обстановке в Европе. На этом этапе инициатива полностью отошла мужчинам, женщинам оставалось пока довольствоваться ролью слушательниц.

Далее последовал рассказ Байяра. Он в общем отображал политическую ситуацию в Европе начала 1722 года. Я не считаю нужным приводить его здесь, поскольку все интересующиеся могут почерпнуть нужную информацию из более достоверных и грамотно составленных источников. Тем не менее, кое-что, всё же, заслуживает внимания.

— …В Европе происходит крупнейшая за последние несколько веков перестановка сил, начинается новая эпоха, и ветер перемен веет с востока.

— Оттоманская Порта вернула себе блеск? — спросил сэр Джеймс.

— Нет, господин О’Рейли, родилась новая империя — Российская.

— Надо же. Московитам позволили выбраться из берлог в болотах и лесах…

— Российский правитель, царь Пётр, ничьего разрешения не испрашивал, тем более, не ждал — усмехнулся Байяр — и, заметьте, его страна за двадцать лет прошла путь, на который иным потребовалось более двух столетий… Поверьте мне, в недалёком будущем слово России в делах европейской политики станет решающим.

На это сэр Джеймс, как гордый ирландец, лишь пожал плечами.

И ещё, поскольку, за время своей поездки Байяру пришлось дважды пересечь Атлантический океан, господин О’Рейли поинтересовался спокойно ли прошло плавание, не было ли в пути встреч с пиратами и капризов погода. (От этих слов Энн вздрогнула и заёрзала на своём стуле).

— А вы разве не слышали последнюю новость? — удивился Байяр.

— Увы, господин Байяр, в нашу глушь все известия доходят с опозданием на несколько недель.

— В начале февраля в Гвинейском заливе в бою с военным кораблём Его Величества «Ласточка» был убит Бартоломью Робертс. Последний из великих джентльменов удачи. С ним завершился золотой век пиратства в Карибском море, да и во всей Атлантике.

— Этому можно только порадоваться, поблагодарив Господа, и воздав должное доблести наших военных моряков (тут вновь следует отметить — в слово «наших» сэр Джеймс вкладывал свой особый смысл, подчёркивающий то обстоятельство, что доброй частью личного состава, а именно нижних чинов, британского военно-морского флота являлись ирландцы). Наконец-то торговое судоходство стает безопасным.

— Как знать, господин О’Рейли, как знать, — задумчиво произнёс Байяр, — мир должен находиться в равновесии. Всему требуется своя противоположность: мужчине — женщина, любви — ненависть, свету — тьма, жизни — смерть, добру — зло, наконец. Ничто не может существовать по отдельности. Видимо, это один из замыслов Господа — создать целое, а затем разделить на частное, ибо только в противоборстве заключатся сама жизнь.

Сэр Джеймс вежливо выслушал собеседника, но пускаться с ним в философскую дискуссию намерений не имел. Зато Красотка ловила каждое слово.

После в разговор вступили дамы. Миссис Байяр не нашла ничего лучшего, как подробно расспросить сэра Джеймса о местном климате, сочтя, в конечном итоге, что он является не слишком благоприятным в отличие от Ямайки. Энн после недолгих уговоров исполнила балладу «Алая роза и белая лилия», вызвав восторженный аплодисменты Байяра и, в заметно меньшей степени, его супруги.

Гости не задержались долго. Сразу после угощения, миссис Байяр, сославшись на невыносимую головную боль, извинилась перед хозяевами и попросила супруга отвезти её домой. Сэр Джеймс и Энн проводили их до порога, где новые знакомые откланялись и отбыли восвояси.

Однако, если бы посторонний наблюдатель присутствовал на вышеописанной встрече, он бы отметил следующие странность, касающуюся её участников. Господин О’Рейли внешне безукоризненно вежлив, внимателен, учтив. И, всё же, он вёл себя так, словно находился на судебном слушании, исполняя свой долг и, надев подобающую случаю маску. Миссис Байяр, замкнутая, погружённая в себя, делала явные усилия для поддержания разговора, и, можно предположить, что находиться здесь вовсе не желала. Что же касается остальных двух героев — между ними сразу заискрились огни святого Эльма… В течение вечера Энн постоянно, украдкой, бросала взгляды на Байяра и… встречала его ответные. О, эти взоры ей были хорошо знакомы: раздевающие, своей красноречивостью не требующие никаких слов, бесстыдные и оттого ещё более волнующие. В общем, этакий маскарад в миниатюре. И, нельзя исключать, что всё перечисленное не ускользнуло от внимания каждого из самих собеседников.

За всем этим мы совсем позабыла про нашего рифмача. А он был необыкновенно точен:

                 Нам всем порой приходится скрывать лицо под маской,
                 В ней истину души своей мы прячем от иных,
                 Ликуя — плачем, а скорбя — пускаемся, вдруг, в пляску,
                 И всё верх дном и кувырком, как свой среди чужих.

В результате, проводив гостей, сэр Джеймс стал ещё мрачнее, а Красотка окончательно потеряла остатки покоя.

И ещё:

                 Да-да, лишь задремала в ней мятежная натура,
                 И снова пробудясь, она звала Красотку вдаль,
                 А тут ещё вдруг под обстрел попала стрел Амура,
                 И стала искры высекать, как из кресала сталь.

6.

Некоторое время спустя Энн, как обычно, совершала верховую прогулку. Стоял ясный, тёплый весенний день, один из первых дней весны. Убаюканная нежарким Солнцем и лёгким ветерком, Красотка отпустила поводья, дав волю Амазонке идти тихим шагом, самостоятельно выбирая дорогу. Сама же наездница погрузилась в море томительных грёз, ещё не обретших чёткие формы, но столь сладостны и манящих… Мысли Энн не покидал Байяр, его бесстыдный взгляд, обращённый на неё, его голос, манера держаться, пронзительные стальные глаза, смуглое лицо, которое шрам нисколько не портил, а наоборот, придавал мужественности… Да, Красотка истосковавшись по мужскому вниманию, уже готовы была вновь поступить так, как будто жизнь — это край полосы прибоя, на которой    не остаётся следов, хоть сотню раз исходи её туда и обратно.

От мечтаний её отвлёк приветливый возглас:

— Мисс Энн! Какая приятная встреча!

Обернувшись, Красотка увидела Байяра, восседавшего верхом на своём гендом. Он снял шляпу, приветствуя её.

— Доброе утро, господин Байяр! Вы тоже решили прогуляться? — лучезарно улыбаясь, ответила Энн.

— Такой замечательный день как нельзя лучше подходит для прогулки. Вы позволите к вам присоединиться?

— С удовольствием.

Их лошади пошли рядом.

— Вы сегодня один без супруги?

— Моя жена не выносит не только верховой езды, но даже прогулок в коляске. У неё сразу начинаются приступы мигрени. Она вообще предпочитает, без крайней необходимости, не покидать пределов дома, в лучшем случае сада. Вот с сегодня утром моя супруга дурно себя чувствует.

— Бедняжка.., — проговорила Энн, думая о совершенно другом.

Она оказалась наедине с Байяром. Наконец-то представилась возможность получить желанные ответы и Красотка не собиралась её упускать. А потому прямо перешла к делу.

— Поговаривают, что вы ведёте дела с пиратами.

— Так и есть.

— Исключительно торговые?

— Не только. Я участвовал в нескольких походах под началом капитана Мартеля, ходил к берегам Африки с    капитаном Инглэндом.

— Вы не боитесь быть со мной столь откровенным? Мы едва знаком.

— Не боюсь, мисс Энн. Мне хорошо известны неписаные законы берегового братства.

Красотка взглянула на него, и её изумрудные глаза заискрились огоньками, став похожими на кошачьи, когда зверёк готовится к прыжку.

— Позвольте и мне спросить, мисс Энн, как вы сами оказались среди джентльменов удачи?

— Это была попытка побега. Правда, неудачная, — вздохнула Красотка.

— От чего же вы бежали?

— От уготованной мне судьбы: выйти замуж за какого-нибудь идиота, наплодить детей, превратится в пивную бочку и до конца своих дней киснуть от беспросветной скуки в забытом Богом захолустье, чтобы, в конце концов преставиться, захлебнувшись собственной блевотиной, — Энн не стеснялась в выражениях, — Ну уж нет! Жизнь — это шанс, который даётся один раз за вечность, чаша, которую нужно испить до дна.

— А если в этой чаше будет одна лишь горечь?

— Неужели вы считаете, что Господь Бог, подобно дотошному трактирщику в засаленном фартуке будет утруждать своё внимание мыслью, чтобы налить тому или иному из миллионов созданных им людей? Не-ет! Каждый получает пустую кружку, а вот чем наполнить, ямайским ромом, шампанским, или тухлой болотной жижей, зависит только от него самого. Глупец припрячет её в самом тёмном углу чулана, где дарованная чаша будет стоять и с годами наполняться лишь пылью да паутиной. Лучше уж разбить.

Красотка сделала паузу.

— Но самое худшее: придётся притворяться, подстраиваться под общепринятые нормы, врать себе и барахтаться в потоке лжи окружающих. А я не терплю лицемерия… Зачастую    те, кого считают отъявленными мерзавцами, лишены его. Пираты тому пример. Да, они жестоки, алчны, коварны, но и не скрывают своих пороков. В этом их честность. Любой пират куда лучше святоши с приторно-слащавым лицом херувима и гнездом чертей в душе. Самое худшее, когда второе рядится в первое. Зло должно оставаться злом, а добро — добром.

Энн говорила так, как человек, получивший долгожданную возможность высказать давно копившееся, но до сих пор скрываемое.

— И потом, — продолжала Красотка, — не будете же вы отрицать, что любой торговец, не важно крупный или мелкий, по сути своей является тем же пиратом, наживается сам, обирая других. Европейцы, прибывшей в Новый свет, вот уже более двух веков занимаются грабежом и захватом чужих земель, в одночасье лишив прав на них законных владельцев, называемых не иначе как первобытными дикарями. И всё это обставляется исключительно благими намерениями, поощряемыми сводами законов, писанных теми, кому они выгодны… Я же хочу быть честной, такой, какая есть, не надевая ничьей личины.

— Поэтому вы не пощадили Калико Джека в последние минуты его жизни?

— М-да, отец говорил о вашей осведомлённости.

— Я присутствовал на всех судебных слушаниях по вашему делу.

Несмотря на догадки, уже зародившиеся в уме Красотки, такой ответ стал для неё неожиданным. Она по-иному взглянула на Байяра, однозначно начиная испытывать влечение к этому человеку.

— Но вы не ответили на мой вопрос, — продолжил он.

Красотка брезгливо поёжилась.

— У всего бывают исключения. Трус получил по заслугам.

— Вы опасная девушка, мисс Энн, — усмехнулся Байяр, — кстати, про торговцев вы подметили совершенно точно. Знаете откуда у меня этот перстень?

— Откуда же?

— Бриллиант в нём один из тех тридцати, что были захвачены капитаном Эйвери Счастливцем на борту «Ганг-и-Савая». Но купил я его в Лондоне, в лавке одного из богатейших столичных ювелиров.

Энн вновь одарила его горящим взором и встретила ответный.

Теперь настал черёд для главного.

— Скажите, господин Байяр, какие причины заставили вас помочь моему отцу освободить меня?

— Вы хотите знать правду?

— И только.

Байяр помолчал, гладя на Энн тем же взором соблазнителя. Но теперь в нём ещё читалось удивление и восхищение. На его губах появилась загадочная улыбка.

— Из любопытства.

— При том совершенно бескорыстного, — прищурившись, полуутвердительно сказала Красотка.

— Мне лично это ничего не стоило.

— И всё же…

Их глаза встретились.

— Ещё не пришло время платить по счетам, мисс Энн. Быть может, оно и вовсе не настанет.

— Господин Байяр, вы говорите загадками.

— От части, я уже получил, что желал.

— Объяснитесь, будьте любезны.

— Мне хотелось узнать новую Жанну де Бельвиль.

— И каков же будет ваш предварительный вердикт?

(Видимо, Красотку нисколько не смутило сравнение).

Байяр склонился к ней так близко, что на своей щеке и шее Энн ощутила его дыхание:

— Я счастлив, что поступил именно так…

Предыдущая часть: https://avtor.net/page.php?id=85676
.............................................................................................................................

3.

Утром следующего дня Энн стояла на подветренной стороне бака трёхмачтовой шхуны «Глория», облокотившись на фальшборт, глядя в безбрежную даль. Она любила море, тосковала по нему долгие месяцы заключения и теперь чувствовала себя в родной стихии. Судно, резво следующее правым галсом под порывами свежего утреннего бриза, огибало Ямайку с запада. Красотка была единственным пассажиром на борту, так что делить и без того тесную носовую каютку ни с кем не пришлось. Всё остальное пространство на шхуне занимали бочки с тростниковым сахаром. (Интересно, что тростниковый сахар в первоначальном виде ничего общего с привычным для нас, европейцев, не имеет. Это густой бурый сироп — ценное сырьё, из которого прежде всего производится знаменитый ямайский ром). Ну а в остальном — ничего примечательно, поэтому, мы не будем останавливаться на подробностях этого небольшого путешествия, скажем только, что прошло оно благополучно, без каких-либо, заслуживающих внимания происшествий. Обычный каботажный рейс.

День клонился к вечеру, когда «Глория» пришвартовалась у длинного пирса в гавани Чарльзтауна. И вот уже Энн с бьющимся сердцем пробирается сквозь портовую толчею на набережной, высматривая вывеску «Золотой якорь». Вот и она. Напротив трактира стояла чёрная лакированная коляска, запряжённая парой мулов. А рядом с ней в широких белых холщёвых штанах и такой же рубахе, в широкополой соломенной шляпе, по своему обыкновению босиком, Джим.

Джим был негром их старым слугой. Одним утром, когда Энн была ещё ребёнком, его обнаружили на пороге их дома обессиленного и жестоко избитого. Прежде Джим был рабом на плантации их соседа, славившегося поистине зверским обращением со своими невольниками. Не выдержав постоянных побоев и издевательств, Джим бежал. Но сил ему хватило добраться только до ближайшей усадьбы. Отец Энн, господин Джеймс Кормак О’Рейли, будучи непримиримым противником рабства, приютил и спрятал Джима. Людям соседа, посланным в погоню, заявил, что знать ничего не знает. После выздоровления Джима сэр Джеймс выхлопотал для него бумагу, согласно которой беглец получал личную свободу.

Тут нельзя не упомянуть об одном эпизоде, впоследствии    вызывавшем в душе Энн чувство гордости и восхищения своим отцом. Дело в том, что вскоре прежний владелец Джима прознал, где тот скрывается. Он явился к господину О’Рейли с требованием немедленно вернуть раба. Сэр Джеймс возразил, что Джим свободный человек и не может являться чьей-либо собственностью. На такое заявление плантатор, обладавший крайне вспыльчивым нравом, ответил с чрезмерной резкостью, которая сама по себе являлась оскорблением и могла повлечь за собой лишь вызов на дуэль. Однако грубиян не учёл (да и отнюдь не мог о нём догадываться) одного важнейшего обстоятельства. Сэр Джеймс, не отличаясь физически выдающейся внешностью, являлся опытным и умелым фехтовальщиком. Ещё в молодости он осознал, что начатая им адвокатская практика требует умения доказывать свою правоту не только словом, но и непосредственно делом. По этой причине сэр Джеймс брал уроки у лучшего учителя фехтования в Корке. Более того, он обнаружил в себе недюжинные способности к этому занятию. Так что, в конечном итоге утихомирившийся сосед был вынужден провести несколько недель в постели, получив не опасный, но очень болезненный укол под рёбра. К сэру Джеймсу он больше претензий не имел.

Что же касается Джима, бывший раб не захотел расставаться со своим благодетелем. Он остался жить у господина О’Рейли, выполняя обязанности конюха, садовника и плотника. В детстве Энн Джим часто играл с ней, обучал разным хитростям: как насвистывать соловьиные трели или бросать плоские камешку в пруд так, чтобы они прыгали, как лягушки. На старой иве смастерил качели. В общем, был для Красотки второй нянькой.

Теперь же Джим внимательно вглядывался в прохожих, ища Энн. «Узнает ли он меня в таком маскараде?» подумала Красотка. И, подойдя к Джиму сзади, весело воскликнула:

— Добрый вечер, Джим! Как поживаешь?

Негр обернулся. Несколько мгновений он всматривался в незнакомого «парня». Но потом на его лице засияла лучезарная широкая улыбка, обнажившая белоснежные зубы.

— Мисс Энн! Я вас совсем не узнал! Как вы…
Но Энн не дала ему договорить, она шагнула вплотную к Джиму и обняла его.

— Как я рада тебя видеть, Джим, — проговорила Красотка.

— И я… вас… мисс Энн, — от волнения голос Джима прерывался. Взглянув на него, Энн заметила в его глазах слёзы.

— Ну полно, Джим, что это с тобой?

— Простите меня, мисс Энн, — ответил он, протирая кулаком глаза. Потом спохватился:

— Что же мы стоим! Едем поскорей, знали бы вы, с каким нетерпением ожидает вас отец!

Чарльзтаун тогда был ещё совсем небольшим городом. Чтобы его пересечь потребовалось всего четверть часа. И вот, миновав городские укрепления, коляска покачивалась на ухабах просёлочной дороги. Проехать нужно было около трёх миль. По обочинам тянулись живые изгороди. А за ними, сколько хватало глаз, простиралась бескрайние плантации сахарного тростника, кукурузы, хлопка и табака. От этой картины Энн почувствовала холодок под ложечкой — она вернулась домой, в край своего детства. Жизнь Красотки складывалась так, что сначала она долго оставалась избалованным ребёнком, оберегаемым и опекаемым заботами отца. Потом детство в одночасье прекратилось. И в короткий срок Энн превратилась в видавшие виды женщину. Во всех смыслах этого слова. Хотя от роду ей ещё не было и двадцати лет.

— Как дела дома, Джим? Как отец? — при этом сердце Энн опять быстро заколотилось.

— Всё в порядке, мисс Энн. Все в добром здравии. Правда, минувшей зимой ваш батюшка простудился и долго хворал, но, хвала Господу и    лекарям, недуг миновал. Весной к господину Джеймсу пришли новые арендаторы, так что дела идут хорошо.

Как уже отмечалось выше, отец Энн не был типичным плантатором. Не приемля использования труда невольников, он сдавал принадлежащие ему земли в наём фермерам. Как правило, мелким, обрабатывающим свои участки собственными силами. И таких арендаторов у сэра Джеймса было полтора десятка.

— А Бретта?

— Такая же большая! — со смехом ответил Джим.

Бретта, валлонка из Лимбурга, была кухаркой и экономкой в их доме. Она отличалась внушительной дородностью, но отнюдь не безобразной, скорее, наоборот, равномерно распределённой по стану, а потому даже весьма привлекательной, хоть и придававшей с первого взгляда довольно грозный и суровый вид. Однако, все, кто был знаком с Бреттой, знали, что эта розовощёкая, голубоглазая, белокурая, пышная дама отличается необычайно весёлым и добродушным нравом, несмотря на многочисленные испытания и горести, ниспосланные ей судьбой. В Новый Свет она прибыла немногим позже отца Энн. Причиной, по которой Бретта была вынуждена отправиться за океан, послужила начавшаяся в 1701 году война с Францией, превратившая её родной край в театр боевых действий.

Предоставляю небольшое стихотворное пояснение всё того же автора:

                 Едва закончивши войну за Пфальцское наследство,
                 Державы европейские вновь начали делить
                 Престол Испании. Родства имели с ним соседство
                 Бурбоны, ну а Габсбургам, что ж, было уступить?..

Города то и дело, с боем и без, переходили из рук в руки, занимаясь поочерёдно французскими, голландскими, английскими, немецкими войсками, ставившими в них свои гарнизоны. В конце концов, Бретте с мужем и двумя дочерями пришлось покинуть свой дом, башмачную мастерскую в Льеже, и перебраться сначала в Маастрихт, затем в Бреду. Там супруг Бретты завербовался в ряды голландской республиканской армии. Через год он погиб в сражении при Рамильи… Лишённая средств к существованию, сокрушённая утратой Бретта примкнула к общине меннонитов, отправлявшихся в Новый Амстердам (как голландцы по старой памяти именовали Нью-Йорк). Но отголоски европейской войны докатились и сюда в виде постоянных стычек между английскими и французскими колонистами. Бретта, движимая единой целью: спасти своих детей, была вынуждена вновь искать убежища сначала в Вирджинии, потом в Каролине. Тут, наконец, удача улыбнулась ей — она получила место работницы в доме господина О’Рейли.

— А что Лизи, Кэт, старина Доэрти? — Энн не терпелось расспросить обо всех домочадцах.

Тут вновь требуется небольшое пояснение. Лизи и Кэт, точнее — Элиса и Катрина, — дочери Бретты, бывшие на год и два соответственно старше Энн. Лучшие подруги её детства. Если вы помните, в самом начале нашей истории уже отмечалось, что ровесницы, барышни из местного светского общества, откровенно не жаловали Энн, считая её манеры и воспитание грубыми. Красотка платила им той же монетой. Зато ей было всегда легко и весело с Кэт и Лизи. Они же, когда подросли, помогали матери по хозяйству. А потом удачно и по любви вышли замуж за сыновей Боба Макколдера, одно из первых арендаторов господина О’Рейли. Но, и обзаведясь собственными семьями и ребятишками, Кэт и Лизи остались неизменными труженицами в доме сэра Джеймса, за что он платил им щедрое жалование.

Ормонд Доэрти служил ещё у деда Энн, бывшего нотариусом в Корке, затем в адвокатской конторе её отца. Так что, отправляясь в Америку, сэр Джеймс забрал верного Доэрти с собой. Там опытный солиситор, будучи чрезвычайно расторопным, обладая ясным умом, удивительно цепочкой памятью и педантичностью относительно цифр доходов и расходов, превосходно справлялся с обязанностями управляющего его владениями.

Так вот, Красотка узнала, что прошлым летом у Лизи родился мальчик, Катрина с мужем переселились в новый просторный дом, а старый Доэрти уговаривает Боба Макколдера засеять рисом болотистые луга в верховьях ручья Нойзетт.

— Как думаешь, Джим, Амазонка меня узнает?

Амазонка была вороной лошадкой, подаренной Энн отцом на пятнадцатый день рождения.

— Конечно, мисс Энн! Лишь увидит вас и услышит ваш голос, сразу взовьётся от радости.

— А ещё у нас появился новый сосед, господин Байяр, мы сейчас проезжаем мимо его земли.

Впереди справа подобно острову среди океанской глади виднелась купа деревьев, даже скорее, небольшая рощица.

— Это его усадьба?

— Да, мисс Энн. Господин Байяр уже знаком с господином Джеймсом и несколько раз бывал у него с визитом.

Болтая с Джимом о том да сём, Энн еле сдерживала волнение. Солнце было уже совсем низко над горизонтом, когда они добрались до дома. Вот и аллея старых вётел с прямой, как стрела дорогой, посыпанной белой галькой, сразу же захрустевшей и зашуршавшей под копытами мулов и колёсами. В конце аллеи белоснежный двухэтажный дом в типичном стиле кэп-койд с просторной террасой первого этажа под навесом во всю длину фасада, полукруглым крыльцом, таким же балконом над ним, украшенным резной балюстрадой, остроконечной крышей с парой массивных печных труб из дикого камня по краям. Энн была дома.

На ступенях крыльца стоял её отец. Красотка не удержалась, соскочила с коляски и последние двадцать шагов преодолела несколькими стремительными прыжками. Оказавшись в объятиях отца, Энн дала волю своим чувствам. Она спрятала лицо на его груди и слёзы из глаз хлынули двумя ручьями. В них была и радость, и мольба о прощении, и страх, и горечь долгой разлуки. Отец в свою очередь целовал и гладил её волосы, дрожащим голосом приговаривая:

— Тише, тише, дитя моё…

4.

Проснувшись, Энн первым делом с чувством тревоги вскочила и села в постели. Она не могла понять и вспомнить, где находится. Поэтому несколько минут ещё затуманенным осоловелым взором оглядывалась вокруг. Но вот к Энн вернулась ясность мысли и она узнала свою комнату. По всей видимости уже было позднее утро. В открытое окно лился яркий солнечный свет, слышалось щебетание птиц, и были видны слегка покачивающиеся ветви деревьев. (Энн долго спала, поскольку накануне до поздней ночи она проговорила с отцом: изливала душу, по временам давая волю слезам, раскаиваясь и прося прощения, сэр Джеймс утешал её — он уже давно-давно простил своё неразумное дитя). Всё в комнате было таким же, как и полтора года назад, когда Энн покинула отчий дом. Туалетный столик с большим круглым зеркалом, рядом с ним на изящном табурете фарфоровый таз и кувшин для умывания, комод, платяной шкаф, кресло у окна, бюро с письменными принадлежностями, а над ним несколько полок с книгами. При виде книг Красотка испытала тоже чувство, что и бедуин, несколько дней ведущий караван по барханам пустыне, замети оазис. Все издания были дорогими, прибывшими сюда из Старого света. Тряпичная бумага, добротные переплёты, затейливые узоры, завитушки, позолоченные тиснения на корешках. Здесь были «Дон Кихот», обе книги «Записок» Цезаря, «История» Геродота, «Илиада» и «Одиссея», конечно же, произведения капитана Чарльза Джонсона, «Пираты Америки» Эсквемелина, несколько томов Шекспира и другие. Кстати некоторых героев последнего Энн презирала, считая слабовольными и трусливыми — зачем, спрашивается, стоило глотать яд и резать себя кинжалом, если можно было просто совершить побег, освободившись тем самым от чужой воли? Да, так она думала раньше. Собственно, к чему я завёл весь этот рассказ о книгах: всё дело в том, что с того самого момента детства, когда наша героиня выучилась читать, чтение стало её страстью и излюбленным занятием. Так что, будучи во время своих вышеописанных приключений лишённой такой возможности, Красотка испытывала подлинную тоску и скучала за ним.

И ещё (не помню, чтобы я об том раньше говорил) Энн благодаря стараниям отца получила очень приличное по тем временам, основательное, разностороннее домашнее образование. Она изучала чистописание, грамматику, основы философии, арифметику, историю, географию, испанский и французский языки. Гувернанткой Энн была мисс Соммерс, чопорная англичанка, происходившая (по её словам) из старинного рыцарского рода, восходящего своими корнями ещё к временам Генриха I-го, но, в конечном итоге, обедневшего и угасшего. (Кстати, мисс Соммерс также занималась обучением Элисы м Катрины, правда, с более упрощённым курсом: чтение, письмо, счёт). И последнее здесь: именно с ней был связан одна из уже упомянутых прежде выходок нашей девицы. Правда, следует отметить, что Красотка до своих четырнадцати лет была прилежной ученице и от занятий не отлынивала. Но потом всё в одночасье изменилось. И первой об этом узнала мисс Соммерс. Как-то раз, задав Энн хорошего нагоняя за невыученный урок, она велела выучить наизусть сверх положенного ещё полдюжины басен Лафонтена в оригинале. Вместо этого Красотка, посчитав такое наказание несправедливым и чрезмерно строгим, перед следующим занятием побывала на кухне и, уличив момент, когда Бретта отвернулась, стащила нож. Спрятав его между складками юбки она вернулась в свою комнату и позже предъявила совей наставнице вместо лафонтеновых басен. На этом курс обучения Энн был окончен. Как говорится: и смех и грех.

Соглашусь со своим безымянным соавтором:

                 Ну ладно, всё, что было — то оставим в кильватере,
                 И судно окончательно легло на новый курс,
                 Наполнил ветер паруса, захлопывая двери,
                 В минувшее, что на борту — избыточный ресурс.

Ну, теперь продолжим. Оглядев комнату, Красотка с чувством спокойствия и удовлетворения откинулась на подушки и, подумала было, ещё вздремнуть. Но тут взгляд её упал на стул, на котором было аккуратно разложено приготовленное для неё платье, женское. Энн вспомнила, что отец имел обыкновение вставать не позже семи утра и уже очевидно давно ожидает её к завтраку. Умывшись, причесавшись и заправив постель, Красотка стала одеваться. Да уж! С отвычки ей стоило немалых усилий и времени справиться со всеми этими хитроумными застёжками, шнуровками, подвязками. Наконец, одевшись, Энн спустилась вниз. Отца она нашла в гостиной. Он сидел за столом, просматривая какие-то бумаги. Да, время завтрака уже прошло, поскольку на столе стоял лишь серебряный кофейник и чашка.

— Доброе утро, отец.

— Доброе утро, Энни!

От этих слов сразу стало тепло на душе — так отец называл её в детстве.

— Садись, сейчас я распоряжусь, чтобы тебе подали завтрак — сказал сэр Джеймс, вставая и выходя из комнаты.

Когда отец вернулся и снова сел за стол, Энн заметила, что его взгляд переместился от неё куда-то в сторону, затем снова к ней. Дело в том, что в гостиной над камином в золочёной раме висел большой портрет матери Энн. И взгляд отца означал только одно: как же ты похожа на мать! Сходство, и правда, было разительным. Энн почти не помнила матери…

Тут появилась улыбающаяся Катрина, неся поднос, от которого исходил аппетитный аромат. Девушки сердечно поприветствовали друг друга. Завтрак состоял из омлета с ветчиной и томатами, белого хлеба, масла и сыра, овсяного пудинга с изюмом и кофе со сливками. Однако при виде еды, Энн почувствовала себя не хорошо. Не подавая виду, она обратилась к отцу с не дававшим ей покоя вопросом.

— Скажите, отец, как вам удалось добиться моего освобождения?

Ответ очень удивил Энн:

— В этом мало моей заслуги, твоё помилование стало возможным благодаря господину Ричарду Байяру.

— Джим говорил, что это наш новый сосед.

— Совершенно верно.

— Но он-то здесь причём, каков его интерес в этом? — спросила Красотка в полном недоумении.

Господин О’Рейли ответил не сразу. Некоторое время он молчал, словно собираясь с мыслями.

— Я не знаю, Энн, — наконец ответил отец, — могу лишь предполагать, ибо истинные помыслы и побуждения господина Байяра, заставившие его совершить этот шаг, остались мне совершенно неведомы.

— Отец, я не понимаю…

И это было вполне объяснимо — Энн отлично знала о проницательности своего отца, умении разбираться в людях, безошибочно угадывать и распознавать даже умышленно скрываемые особенности их характеров. Так что услышать подобное из уст отца для неё было более чем неожиданно.

— Я сам не могу понять этого… кхем… господина.

— Вы говорите о нём с явной неприязнью.

Сэр Джеймс снова помолчал, прежде чем ответить.

–Знаешь, Энн, я в своей жизни совершил достаточно поступков, которые до конца останутся тяжкой ношей для моей совести. Но я всегда держался подальше от людей, подобных Байяру. Такие люди преследуют лишь собственные тайные цели и выгоды, не погнушаются никакими средствами для их достижения. Потому они опасны, им нельзя доверять, а уж тем более быть у них в долгу.

— Тогда почему вы обратились к нему за помощью?

— Во-первых: не я обратился — Байяр сам её предложил. Во-вторых: в том положении это стало моей единственной надеждой. Я пребывал в отчаянии, Энн, поскольку все предпринятые мною попытки помочь тебе оказались тщетными. Задействовав все свои связи и знакомства, я обращался к властям штата и лордам-собственникам Северной Каролины. В первом случае мне ответили, что дело находится вне их юрисдикции, во втором ответа не было вовсе, что, впрочем, неудивительно. Также без ответа остались все прощения, отправленные в канцелярию губернатора Ямайки. Я ездил в Кингстон, добивался личной встречи с его превосходительством, но получил отказ… К тому времени судебный процесс уже завершился и был вынесен приговор. И вот тогда ко мне с визитом явился Байяр. Собственно, то было его второе посещение. Первое состоялось ещё в прошлом году в начале осени, когда Байяр приобрёл здесь плантацию и совершал поездку по соседям с целью знакомства. Ну а во второй раз он почти с порога без обиняков сообщил, что ему известно в сколь трудном положении я пребываю и предложил свои услуги. За определённую сумму он обещал добиться твоего освобождения.

— Постойте, отец, ему были известны все подробности?

Господин О’Рейли грустно улыбнулся:

— Что тут удивительного, Энн. Ваше… дело стало настолько громким, что от Порт-Рояла до Бостона крайне сложно было найти человека, который бы    не знал его деталей. К тому же, несомненно, у господина Байяра была возможность получать все сведения непосредственно из первых уст.

Слова отца заставили Красотку опустить глаза и почувствовать жаркий прилив стыда.

— И сколько денег он себе потребовал, отец?

— Какое это имеет значение? По словам самого Байяра деньги были необходимы для «нужных людей»: судейских чиновников и кое-кому в Совете Ямайки, о коррумпированности которого все знают, но молчат, делая вид, что ни о чём не догадываются… Спустя три недели он вновь явился, сообщил, что всё улажено и с ним я передал письмо для тебя.

— И, всё-таки, как же у этого господина Байяра получилось то, что не удалось вам?

— А вот этому есть простое объяснение. Как я знал позже, его супруга приходится дочерью сэру Николасу Лоудсу.

— Губернатору Ямайки! — воскликнула Энн и уже собиралась присвистнуть и подкрепить своё удивление солёным матросским словечком, но вовремя сдержалась.

— Да, именно так. Это его единственная дочь, долгожданный ребёнок, подаренный лишь третьей супругой, когда сам сэр Лоудс пребывал уже в достаточно зрелом возрасте. Он души в ней не чает. Этим отчасти объясняется согласия на её брак с Байяром. Девица же, в свою очередь, беззаветно влюблена в своего супруга. Поэтому неудивительно, что в Кингстоне для него открыты все двери.

— Отец, а что вам ещё известно о Байяре? — Красотка уже успела позабыть недавние угрызения совести. А загадочный спаситель начинал вызывать её живейший интерес.

— Мне ничего достоверно не известно о Байяре. Хотя, не скрою: я пытался навести справки о нём. Однако всё, что мне удалось выяснить можно отнести к домыслам, слухам, предположениям. Прошлое господина Байяра окутано тайной. Допуская, он сам прикладывает все усилия для её сохраения, распуская среди любопытных противоречивые сплетни и, как мне кажется, откровенную ложь. Стало быть, на то есть причины.

Сэр Джеймс на этом бы и остановился, но прочитав немой вопрос в заблестевших глазах своей дочери, продолжил с неким чувством досады.

— В колониях Байяр появился в конце 1715 года. В Европе он, якобы, воевал в Германии и северной Италии. Но под чьими знамёнами: британскими, священно римскими, французскими или испанскими — неизвестно. Ещё в том же году в Англии были разгромлены мятежники, что, на мой взгляд, также немаловажно. Сперва он обосновался в Кингстоне. Однако, когда власти нашего штата обратились к соседним колониям с просьбой оказать поддержку в противостоянии индейской резне, Байяр отправился в Чарльзтаун, где записался в ряды милиции.

Индейская резня — от этих слов Красотка вздрогнула. В её безмятежном и радостном детстве было одно событие, воспоминание о котором и по сей день вызывало страх и отчаяние. В апреле 1715 года восстали индейские племена (самыми многочисленными из них были ямаси), территории которых граничили на востоке с Южной Каролиной. Основная причина — недовольство экспансией белых колонистов. В короткий срок индейцы разрушили десятки европейских поселений, безжалостно вырезав их жителей, никому не давая пощады. По своей жестокости и кровопролитности этот конфликт превзошёл печально известную войну короля Филипа. Индейское наступление стремительно развивалось почти по всей территории штата, разорению подверглись не только пограничные, но и центральные районы. Само существование Южной Каролины находилось под угрозой. По этой причине многие плантаторы вынуждены были покинуть свои земли и укрыться в Чарльзтауне, где была наспех организована оборона. Так пришлось поступить и господину О’Рейли. В одной из гостиниц города он снял комнаты, в которых разместились Энн, Бретта с дочерями и старый Доэрти, который, несмотря на свой пыл, в солдаты уже не годился. Сам сэр Джеймс, Джим, Боб Макколдер с сыновьями и другие фермеры, вступили в ряды ополчения, защищавшего город и подступы к нему. Энн вспомнила, как каждый вечер с замирание сердца ждала возвращения отца.

— И, будучи в отряде губернатора Крейвена, отличился в бою при Солкехатчи, — меж тем продолжал господи О’Рейли — после установления мира, Байяр вернулся на Ямайку, где в скором времени вскружил голову незамужней дочери губернатора и повёл её под венец. Там его основным занятием стала торговля, в том числе рабами, по делам которой часто наведывался в Чарльзтаун, Нью-Йорк и Бостон.

— М-да, скучать ему явно не приходилось, — вставила Красотка, — но, пока, ничего предосудительного.

— Хм…, –фыркнул сэр Джеймс — торговля частенько ходит рука об рук с разбоем.

— Вы хотите сказать, отец, что Байяр ведёт свои дела незаконно?

— Я ничего не говорю, тем более не могу утверждать, лишь повторяю те зыбкие сведения, окружающие этого человека.

— Основными поставщиками его торговых операций являются… пираты. Якобы в их числе даже был Чёрная Борода. Байяр за полцены скупал у него товар, награбленный по обоим берегам Ньюза. Не знаю насколько можно этому верить.

Красотка вновь на минуту погрузилась в воспоминания, которые, словно прилив, затопили её мысли при упоминании имени грозного корсара. Рэкхем, как мальчишка, чванился и гордился личным знакомством с капитаном Тичем. История их совместного пребывания на острове Окрекок, куда бежал Вейн и, соответственно Рэкхем, тогда старшина рулевых в его команде, после разгрома базы пиратов на Нью-Провиденсе Вудсом Роджерсом, и где Чёрная Борода, до того амнистированный при пособничестве губернатора Северной Каролины, создавал    видимость    мирной жизни, являлась неизменной в любой компании собутыльников. «Ну и попойку мы тогда закатили!» Любил повторять Калико Джек. И, конечно же, блокада Чарльзтауна в мае 1718 года флотилией Тича по своей беспрецедентности могла сравниться, разве что, с операциями Олонэ и Моргана, если не по размеру захваченной добычи, то уж по своей дерзости это точно. Энн тогда, несмотря на отцовский запрет, верхом на Амазонке добиралась до побережья на окраине Чарльзтауна, чтобы хоть издали, хоть одним глазком взглянуть на корабли пиратов. Возможно, с этого всё и началось…

— И ещё, опять же косвенно, Байяр — сторонник якобитов.

Слово «якобиты» господин О’Рейли,    произнёс одновременно весьма недружелюбно и брезгливо-презрительно. (Это может показаться странным в устах ирландца, большинство соотечественников которого придерживались противоположной точки зрения. Однако сэр Джеймс, у которого патриотизм граничил с национализмом, крайне враждебно относился как к полу-шотландцам Стюартам, так и к голландцам Нассау-Оранским с их приемниками немцами Браушвейг-Ганноверскими. И те и другие, и третье были чужаками, истязавшими Ирландию, сделав её заложницей и разменной картой в своей грызне. Кстати, помимо уже подробно описанных ранее семейных неурядиц, это также послужило причиной, по которой господин О’Рейли решил покинуть родину, где дела у него, по правде говоря, не ладились).

— На мой взгляд, довольно подозрительны его внезапный отъезд и отсутствие в течение всего 1719 года…

— И, всё же, какие Байяр преследовал цели, с какой стати ему было помогать… нам? — не унималась Красотка.

— Я не знаю, Энн. Игрок, авантюрист, охотник за удачей, искатель приключений — всё перечисленное можно в равно степени отнести к этому человеку. Возможно, случайная, необъяснимая прихоть, возможно, ход в ведомой им по своим правилам и лишь ему одному известной игре.

— После всего сказанного вами сложно поверить в бескорыстность поступка Байяра.

— Я думаю также, Энн, и эта мысль не даёт мне покоя. С одной стороны, можно предположить, что Байяр на новом месте желает обзавестись полезными знакомствами и связями, с другой, не будучи самым последним человеком в штате, я и особым влиянием не обладаю. Давно не веду адвокатскую практику, в прошлом году сложил с себя полномочия спикера палаты Собрания.

Красотка вновь ощутила горечь. Совершенно очевидно, отцу пришлось покинуть один из важных постов в правительстве колонии сразу же после того, как по всем краям разнеслась весть о её «подвигах». Как же она виновата перед ним!

Господин О’Рейли занимал эту должность с 1719 года, после событий бескровной революции по свержению власти лордов-собственников в Южной Каролине.

— Правда, Байяр обращался ко мне за консультацией по поводу спора, возникшего у него с соседом из-за размежевания их земель и установлению новой границы. Кроме того я дал ему пару советов как уладить все формальности и ускорить процесс его вступления в права собственности. Но всё это было уже после его предложения о помощи и оказанные мною услуги нельзя считать сколь-нибудь равнозначными.

Сэр Джеймс помолчал, затем добавил с оттенком обречённости в голосе:

— Впрочем, Энн, ты получишь возможность лично задать господину Байяру все, интересующие тебя вопросы. Он обещал навестить нас сразу после твоего возвращения. Но сейчас Байяр по своим коммерческим делам отбыл в Европу. Когда вернётся неизвестно.

— Я непременно спрошу его обо всём, — задумчиво сказала Красотка…

Ещё отец сообщил Энн, что позаботился об аннулировании её брака с Джеком. И, хотя она того не спрашивала, добавил, что парень, подвязавшись на судно французских контрабандистов, погиб в стычке с испанским сторожевым кораблём. К этой новости Энн отнеслась более чем равнодушно. Таким образом наша девица снова стала мисс Энн Мэри О’Рейли. Но лишь формально, поскольку в её душе лишь на время притихла неугомонная Красотка.

Забегу вперёд с лирическим намёком на всё воспоследующее:

                 Небесные светила лишь покоя знают цену, —
                 С орбит, от века заданных, светилам не сойти,
                 А человека могут ждать любые перемены,
                 Ведь неисповедимы нам Господние пути.

* * * * *

А здесь     требуется сказать пару слов касательно одного деликатного момента. Увы, без него картина повествования выйдет неполной. Господин О’Рейли с неожиданным фатализмом принял известие о положении своей дочери. Сказав лишь, что всё уладит после рождения ребёнка и знает хорошего врача, который пока будет её наблюдать.

Дальше последовала тихая домашняя жизнь. Красотка наслаждалась покоем и уютом, перечитывала любимые книги, совершала прогулки в коляске (куда Джим по её просьбе впрягал Амазонку) по окрестностям. Её душа требовала забвения недавних потрясений. Вопреки телу, которое, по естественным причинам, всё чаще пробуждало в ней тяжёлые воспоминания и навевало мрачные мысли.

От бремени Энн разрешилась в конце лета. Ребёнок, мальчик, родился мёртвым.

7 сентября Красотке исполнилось двадцать лет.

Если что,
всё началось здесь: https://avtor.net/page.php?id=84182
завершилось здесь: https://avtor.net/page.php?id=85317

Прошло сколько лет с той поры — неизвестно,
На том корабле счёт годам не ведут,
Ждать нечего им, дни считать бесполезно, —
На берег они никогда не сойдут.

Корабль мертвецов, призрак мчится по морю,
Не в силах замедлить, убавить свой ход,
Он должен идти на бескрайнем просторе
Всегда, неустанно вперёд и вперёд.

Отчаявшись, вновь дно морское пахали,
Отдав якоря — цепи лопнули их,
В тоске иссушающей, в тяжкой печали
Томится команда из трупов живых…

По дому тоска (сколько раз уже было)
Вела его к суше, но только вдали
Она появлялась — неведомой силой
Корабль — призрак гонит опять от земли.

«Летучий голландец» теперь его имя,
И встреча с ним в море — предвестник беды,
С ветрами является он штормовыми,
Всегда ниоткуда, как из — под воды.

Уже не корабль, нет — один только остов,
И ветер свистит сквозь шпангоутов ряд,
Как — будто скелет он, обглоданный острый,
Летит по волнам красным светом объят.

Обломаны мачты и спутаны снасти,
Обшивка в пробоинах, от парусов
Одни лишь лохмотья, но он не во власти
Теперь прихотливых, строптивых ветров…

У тех,    
Кто с ним встретился, кровь в жилах стынет…
Вот он появился на гребне волны,
Застыл на мгновенье на самой вершине…
Он близко уже! На шкафуте видны

Матросы его, каждый высохший, бледный,
Работою вечною занят своей:
Тот шкот вытравляет из бухты усердно,
Тот крепит конец, тот на риф взял грот — рей.

Вон сам капитан… Он стоит у штурвала
В дырявом, изодранном, ветхом плаще,
И рёбра видны на груди его впалой,
Пустые глазницы, как пара пещер…

Кто встретив «Летучий голландец» лишится
В опасный час мужества — горе тому,
Уже не спасёт и святая десница, —
Не сможет развеять нависшую тьму.

И, встретившись с ним, удаётся немногим
Остаться в живых и достичь берегов —
Всех дьявол в свои забирает чертоги,
На свете оставив их сирот и вдов…

Был
С клипером «Глостер» английским тот случай,
Он курс держал в Англию, вдруг его штиль
Застиг… И… Явился Голландец летучий
С ним на расстоянье полутора миль.

Корабль, что был проклят, узревши воочью,
Себя моряки осеняют крестом,
Не шёл он — летел! Парусов его клочья
Полощут и рвутся на ветре своём.

На кабельтов призрак сближается с ними
И шлюпку спускает, а в шлюпке гребцы…
О, Боже Всевышний со всеми святыми!
Скелеты в лохмотьях, они мертвецы!

На «Глостере» думали — всё, им не выжить,
Сковал моряков дикий ужас и шок,
Скрип в ржавых уключинах, лодка всё ближе,
И тут им на палубу плюхнул мешок.

«Летучий голландец» и шлюпка исчезли,
Из будто и не было. Что до мешка,
К нему подойти все боятся, а если
В нём черти сидели? Ищи смельчака!

Разлезлись истлевшие швы мешковины,
Внутри были письма покойников… Зла
В них поросль, утащит тот груз их в пучину,
На всех и корабль тьма проклятья легла.

Не видеть им берега больше родного,
Теперь они пленники, гибель их ждёт,
И призрак на море появится новый —
Таков безнадёжный их будет исход…

Матрос с волосами белей морской соли
Тут вспомнил — слыхал он от деда, как жив
Ещё был тот, вовсе мальчишкой, что воли
Проклятье лишить можно, письма прибив

К фок — мачте, и так зло оставит без власти,
От «Глостер» это прогонит беду,
Лишь стих молотка стук — все ожили снасти,
И ветер попутный им снова подул.

В ближайшем порту они отдали почту,
Дошли, наконец, письма всех мертвецов,
Но многим из них уж ничем не помочь то —
Нет больше на свете таких адресов.

Одно письмо Розе ван Хольп, жившей в доме
На улице Сан Николаас, тот дом
Напротив трактира «Зелёный гусь», кроме
Того есть скобяная лавочка в нём.

Но в Дельфте возникла проблема в доставке:
По городу долго бродил почтальон —
На улице той ни трактира, ни лавки,
И дом лишь примерно сумел найти он.

(Нет больше той лавки, нет больше трактира:
Закрылся трактир, лавка разорена,
Пришло письмо словно из прежнего мира,
Да уж миновали его времена).

Открывшая дверь молодая голландка,
Письмо взяв, вдруг белая, как полотно
Становится — был адресат пра — прабабка
Её, уж умершая очень давно…

Да — время живым… На «Летучем голландце»
Какой же в нём смысл — им вся вечность дана,
До дыр можно драить прогнившие шканцы
Не требуя отдыха, пищи и сна.

Несётся по морю «Летучий голландец»,
Не зная границ ни долгот, ни широт,
В пути постоянно извечный скиталец,
Но к берегу он никогда не придёт.

Большая Медведица в путь ему светит
Сегодня, а завтра уже Южный Крест,
Но призрачна воля — проклятия сети
Удержат вдали от родных ему мест…

«Летучий голландец», курс не выбирая,
Идти будет так до скончанья времён,
Его капитану в том кара такая —
И вечно скитаться корабль обречён.

Готовился раз капитан к переходу:
С Мартиники курс на Хуан — Фернандес,
«Мыс Горн огибать?! Да не то время года,
Такое задумать мог только сей бес!»

Судачили так капитаны другие.
Пусть сколько угодно толкуют себе, —
Пусть видят — ему покорится стихия,
Написано то у него на судьбе.

…Грузили когда на корабль солонины
Последние бочки в Дельфте, капитан
Был спрошен одним молодым господином —
Не в Тихий ли он держит курс океан?

Был юноша этот испанец, не местный,
Не знал ничего… (так бы бросился прочь)
Ему капитан отвечает: «конечно!»
Любезно: «могу я вам чем — то помочь?»

На Хуан — Фернандес доставить с невестой
Их вместе со слугами и багажом,
Он щедро заплатит за путь и за место, —
Торопится очень на встречу с отцом.

Отец тяжко болен, желает пред смертью
Он сына с невестою благословить…
В уме капитана уж прыгали черти,
Тянули коварного замысла нить.

Их принял на борт, поместивши в каюту
Свою (значит лучшую). Сам пока крюк
Забрасывать стал, выбирая минуту:
Побольше он выведать хочет у слуг.

И вот одного подпоивши, узнал он,
Что юноша золота много везёт…
Известие то приговором им стало,
Теперь пассажиров ничто не спасёт…

Они к мысу Горн приближались, тогда — то,
Решил капитан в жизнь свой план воплотить,
В мгновение он превратился в пирата,
И отдал приказ пассажиров схватить.

Не стану описывать мерзкую сцену
За этим что следует, только скажу
Сполна капитан показал себе цену,
Пристрастье к насилию и грабежу…

Был юноша связан и выброшен за борт,
И слуги за ним все — акулам на корм,
И тут вдруг разверзлись небесные хляби,
И начался дикий чудовищный шторм.

Он девушке крикнул: «ну что же, красотка?
Отправишься вслед за своим женишком,
Иль будешь служанкой? Подышим работку
Тебе мы под стать. Выбирай же на том!»

А людям своим: «отведите девицу
В каюту ко мне, я с ней поговорю…»
Но девушка как — то сумела отбиться
И вот... На фальшборте она, на краю.

Слова её слышно сквозь бурю: «будь проклят!
Чтоб ты никогда не увидел земли!»
И бросилась в воду, лишь брызги, как стёкла,
И чёрные волны над нею сошлись.

Издал капитан снова смех сатанинский,
Ну что же, совет да любовь голубкам!..
Но что это? Цель их мыс Горн уже близко
Командует он — ну ка, все по местам!

Что ж, море решило его раззадорить,
Тем лучше — и будет о чём рассказать,
Вернувшись в Дельфт, список пополнив историй,
И то перескажут опять и опять.

Эх, нет, капитан! Не встречал урагана
Подобного ты до сих пор никогда,
Кипела в нём ярость всего океана,
И призрачным светом светилась вода!

«Беда нас настигла!» Шептались матросы,
«Мыс Горн нас теперь не пропустит вперёд,
Скалы этой чёрной крутые откосы
Откроют в саму преисподнюю вход!»

Тут двух океанов смыкаются воды,
Течения, вечно бурля, как в котле,
И в тихую плыть здесь непросто погоду, —
Мыс Горн — это кладбище для кораблей.

Мыс Горн высится морякам на погибель,
Окутан туманом зловещий утёс,
И в даже спокойной скрывается зыби,
(Бывает и так) много всяких угроз.

Громадные волны бьют в корпус, как молот,
Шквал рвёт такелаж, паруса на куски,
Как жалкие прутья, трещит весь рангоут,
Шпангоуты гнуться, как — будто бруски.

Корабль, весь дрожа, забирался со скрипом
На гребень волны лишь — как тут же назад,
Бросал его ветер, как щепку. И в кипу
Ещё ко всему вдруг посыпался град.

С кулак добрый каждая градина — в череп
Такая ударит — из тела дух вон.
Понять им стихия дала в полной мере, —
Что власть человека над нею лишь сон.

Покрылись все снасти льда толстою коркой,
Корабль стал крениться сильней и сильней,
Вибрирует корпус, скрипят переборки,
И курс рулевому держать всё сложней.

Мелькают в воде глыбы льда и обломки
От прошлых крушений, наверное, сам
Их дьявол добавил к дрянной той похлёбке
Приправою щедрою весь этот хлам…

О нет, капитан! Ты всего лишь игрушка
Такая же моря, обычный моряк,
И морю ты нынче попался в ловушку,
Свершив не один опрометчивый шаг.

И море довольно тебя баловало,
Штиль, ветер попутный, шторм лёгкий послав,
Теперь же явить ему время настало
Воочию буйный неистовый нрав…

Неделю на месте они штормовали,
Крутился корабль, как на привязи пёс,
Команда валилась с ног в этом аврале,
А шторм не слабел — всё крепчал он и рос!

С чудовищным треском грот — стеньга сломалась,
С собой увлекла ванты, парус и флаг,
И глядя на то, капитану казалось,
Что слава его утекает вот так.

Назад повернуть, сдаться?! Чтобы людишки
Шептались об этом, как он отступил,
И струсил, как — будто зелёный мальчишка,
Нет, мысль лишь об этом превыше всех сил!

Конечно, при нём они будут, как рыбы
Молчать и заискивать, а за спиной
Смеяться… И здесь есть единственный выбор —
Вперёд прорываться любою ценой!

…Совсем капитан терял ясность рассудка:
Проклятия он изрыгал и хулу,
Не хуже он бури последние сутки
Ярился и буйствовал к вящему злу.

Откуда — то взялся вдруг ворон огромный,
На рею уселся, зловещее «кар — р!»
Его полно ужаса нежити темной,
Как маятник смерти, чей близок удар.

«Две тысячи ведьм! Чертей столько ж в придачу!»
Взревел капитан: «я мыс Горн обогну!»
В свою ослеплённо он верил удачу,
Не понял, гордец, что теперь он в плену…

«Пусть дьявол себе заберёт мою душу!
Навеки в своём поселивши гнезде!
Я мыс обогну! Даже если на сушу
Смогу я сойти лишь на Страшном Суде!»

Ну что ж, капитан! Ты был пойман на слове,
Ты дьяволом пойман, ты проклят, и путь
Твой вечен. Лишишься ты плоти и крови,
Но всё же, не сможешь к земле повернуть.

Мыс Горн никогда обогнуть ты не сможешь, —
Всегда тебя шторм будет здесь поджидать,
И будет одно повторяться и то же,
Во веки веков здесь опять и опять…

                                                             …Но в мире есть иные области,
                                                             Луной мучительной томимы.
                                                             Для высшей силы, высшей доблести
                                                             Они навек недостижимы.
                                                             Там волны с блесками и всплесками
                                                             Непрекращаемого танца,
                                                             И там летит скачками резкими
                                                             Корабль Летучего Голландца…

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.

Невероятная судьба джентльмена удачи Джона Генри Эйвери Счастливца,
            а также флибустьера Томаса Тью и королей Мадагаскара.