Маленькая история одной не маленькой ведьмы

   Улыбается радостно Мария. Ей шестой год отроду, но это не мешает ей смотреть на старика-сторожа ясными зелёными глазами и ловить закатное солнце ярко-рыжими, заплетенными в две крохотные косички, волосами. Старик-сторож, бывший сторожем дольше, чем стариком, недовольно глядит на окна верхних этажей, где стоят на фоне простенько обставленного кабинета две воспитательницы и курят, зажав сигареты меж пальцев.

— Вы чему молодёжь учите? — бурчит он скрипучим, как старые ржавые дверные петли голосом, глазами цвета разбавленной молоком воды глядя на тёмные блузочки и белоснежные юбки.

— Чему надо, тому и учим, — говорит одна из воспитательниц, высокая и худая, которая через пару лет обязательно будет зваться "каргой", а пока удостоена лишь раздраженных взглядов и высказываемого за прямой спиной недовольства. Другая, более округлая и приятная глазу, усмехается и кивает, выпуская облако дыма в живописное небо.

— Тебе всё равно не понять, Матвей Степаныч, — говорит она и оглядывает ярко-рыжие волосы с нежным любованием.

— Куда ему, — фыркает будущая "карга" и тоже переводит взгляд на Марию. — Иди в корпус, девочка. Час поздний.

— И вовсе не поздний! — поднимает голову Мария. — Сегодня Вальпургиева ночь! И я могу гулять хоть до утра!.. Да!

— Это кто тебе сказал? — фыркает будущая карга, и выпускает облако дыма, поразительно похожее так нелюбимый Марией настольный будильник.

— Вы же и сказали, — пожимает плечами Мария. — Вальпургиева ночь для ведьм! А я ведьма! У меня волосы рыжие!

— И что, что рыжие?

— У ведьм они рыжие! И глаза у них зеленые! Как у меня!

— И что, что зелёные?..

    Матвей Степанович дальше не слушает. Уходит, слегка прихрамывая, длинный и сутулый, как пугало. Мария смотрит ему вслед не более трёх секунд и вновь поднимает голову.

— Могу всю ночь не спать! Вот!..

***

Не спит. Будит Катерину, высокую и худую, как скелет. Открывает окно, настолько старое, что нужно навалиться всем телом, что повернуть ручку. Впускает ночной морозный воздух, пару летучих мышей и визгливый смех где-то вдали. Встаёт на подоконник босыми ногами в мелких царапинах и ждёт, пока Катерина протрет сонные глаза.

— Нельзя, воспитатели не разрешают.

— На метлах летать?

— Окно открывать!

Мария вздыхает:

— Ты видишь здесь воспитателей?

— Нет...

— Тогда как они узнают, что мы окно открывали?

— Увидят?

— Кто ж в такую ночь на окна корпуса смотрит?

— Те, кто на улице?

— А кто сейчас на улице?

— В-ведьмы?

   Мария энергично кивает.

— Конечно ведьмы, воспитатели спят давно! Так что забирайся! Я метёлку нашла у пугала — на ней полетим!

— Дак там палка в занозах!

— Ведьму занозы не пугают! — говорит Мария гордо, упирая руки в бока. Катерина качает головой. — У ведьмы в Вальпургиеву ночь заботы другие!

***

Катерина смеётся, пролетая над улицами города, подхваченная десятком летучих мышей и пьяная соком забродивших ягод. Она летит на пугале с молочными глазами, летит среди костров под звон множества церковных колоколов, пока необузданный, такой же пьяный ветер лохматит её тугой пучок чёрных волос и забирается под подол ночной сорочки.

   Мария летит рядом на игрушечной лошадке вверх колёсами, и машет руками, задевая крылья множества летучих мышей, смеясь хриплым низким смехом. Та самая Мария, детские ножки которой во множестве мелких царапин, во множестве шрамов от ожогов. Мария, чьи рыжие волосы ломкие и сухие, как хворост. Мария, в зелёных глазах которой — огни тысячи костров и её, Катерины, необычное детство.