milana — Мы обязательно встретимся

МЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ВСТРЕТИМСЯ

Часть I.

Велосипедистка.

— Ну, куда же я ее дела? Мурзилка, ты не видел?

Из-за тумбочки появилась пушистая морда.

— Мяу!

— Я же тебя только что кормила и, между прочим, спросила…

— Мяу!

— Ладно, — стоя по середине комнаты, Полина вспоминала все возможные места и углы, куда бы она могла засунуть папку. В это время Мурзилка запрыгнул на диван и развалился во всю длину. Потягиваясь и зевая, кот наблюдал за передвижениями Полины по комнате.

— Куда же я дела эту чертову папку? Ну... я могла ее потерять, например, забыть в троллейбусе. — А… — Полина скривила недовольную мину, но с облегчением выдохнула, — Я же ее специально в школе оставила, чтоб не таскаться с тяжестями. Мурзилка, живем!

Полина, ученица девятого класса, была способной девочкой, но очень рассеянной. О том, сколько полезных и нужных вещей она потеряла, по школе ходили целые истории. Однажды, например, папа привез ей из экспедиции очень хорошую копию рубинового браслета царицы Тамары. Ларец с драгоценностями грузинской правительницы нашли замурованным в пещере неподалеку от Арагвы. Это была блестящая находка и событие в мире археологии. Отец Полины, Александр Николаевич Миронов, возглавлявший в 1988 году международную археологическую экспедицию в Грузии, попросил знакомого ювелира сделать копию того самого браслета, с которым царица почти никогда не расставалась. Семь крупных самородков в золотой оправе, инкрустированной бриллиантовыми капельками, переливаясь на солнце, сияли на руке Тамары. Историки рассказывали об одном случае, когда она, не обнаружив его в ларце, казнила четырех своих служанок, которых заподозрила. Но, спустя два дня, девушка с кухни нашла его на террасе. Браслет соскользнул с руки Тамары в тот момент, когда она любовалась цветами граната. Девушка в тот же час принесла его своей госпоже, и благодарная хозяйка отрубила несчастной руку за то, что та посмела коснуться любимой драгоценности. Незадолго до смерти Тамара спрятала браслет вместе с другими украшениями в медный ларец, и сама замуровала его в скале. Об этом не знала ни одна живая душа. И вот, спустя более семи веков, эта находка потрясла весь ученый мир. Александру Николаевичу сразу же дали звание член-коррa Академии наук, к нему пришла всемирная слава, его приглашали географические общества Англии, Италии, США, Канады, Индии и Австралии. С тех пор отец Полины большую часть года пропадал в археологических экспедициях и видел своих жену и дочь уже не так часто, как раньше, впрочем, раньше он тоже часто и подолгу их не видел.

Полина была похожа на отца, и рассеянность свою она унаследовала от него же. Получив в подарок браслет, она, не помня себя от переполнявших ее чувств, конечно же, помчалась хвастаться этой изысканной вещицей в школу, да и потом, честно говоря, очень часто его носила просто так. И в тот злополучный день, когда ее класс отправился на экскурсию в дендропарк, браслет исчез. Он соскользнул с ее руки, как когда-то соскользнул браслет с руки царственной Тамары. Пропажи спохватились уже вечером. В дендропарк, расположенный за городом, Полину, разумеется, никто не пустил, хотя она постоянно пыталась улизнуть из дома. На следующий день ее одноклассник и сосед по парте Володя Черненко, узнав о случившемся и не сказав никому ни слова, после уроков поехал туда и попытался восстановить в памяти тропинки, по которым они ходили. После трехчасовых поисков, уже, конечно, отчаявшись найти злополучный браслет, он совершенно чудесным образом столкнулся с ним буквально нос к носу (если так можно выразиться). А заодно нос к носу он столкнулся с большим, размером в пятикопеечную монету пауком. Но Володька был не из пугливого десятка, отфутболив резким щелчком паучище, мальчишка быстро снял с ветки браслет, зацепив им толстую паутину и, конечно же, порвав ее.

— Извини, брат, я не хотел.

Но паук, притаившись за листом, больше не появился. Наверное, он его не извинил. Счастливый Вовка помчался с находкой домой к Полине, где ее не оказалось.

— Сегодня четверг, — задумчиво проговорил по слогам Володя. — Может, она в музыкальной школе?

Для того чтобы туда добраться, нужно было ехать с пересадкой на двух троллейбусах через весь город. Вечерело. Хорошо, что был апрель. Вовка, не раздумывая, поскакал на остановку. Но, к счастью, никуда не пришлось ехать, потому что Полина сама появилась на противоположной стороне дороги, выйдя из только что подошедшего троллейбуса. Радостный Вовка, сбивая всех с ног, быстро перелетел через дорогу и с сияющим видом возник перед своей одноклассницей, держа прямо на уровне ее глаз двумя пальцами сегодняшнюю находку. После трехминутной немой сцены, придя в себя, Полина съязвила:

— Ты мне отдаешь браслет вместе с рукой?

— Ну, я же не служанка.

— Да, неувязочка вышла, ладно, живи.

— Благодарю тебя, о, моя прекрасная госпожа. — Володя сделал театральный жест.

— Вовка, ты не представляешь, я вчера весь вечер порывалась сбежать, даже ночью пробовала, но родители у меня уж больно бдительные.

— Нужно было позвонить мне, мы бы с тобой организовали план.

— Коварный!

Ребята рассмеялись и отправились праздновать находку к Володе, который жил ближе, чем Полина.

На следующий день об этом узнала вся школа. Царица Полина и ее покорный раб Володька — эти прозвища надолго закрепились за ними — стали героями и темой для разговоров на целый месяц. И следовало бы сказать, что эти разговоры были небезосновательными. Безнадежно влюбленный с первого класса в Полину Володя Черненко вот уже много лет ходил за ней тенью. Одноклассники подсмеивались над этой «парочкой», но не со зла, а по-доброму. Полина видела в нем только друга, романтики в их отношениях не наблюдалось, а Володька, смирившись со своей участью, оставался долгие годы ее верным другом и, наверное, был по-своему счастлив.

***

И вот, осененная мыслью, что она оставила папку в школе, Полина начала собираться к завтрашнему дню.

— Итак, Мурзилка, у нас тобой завтра… алгебра, география, литература, биология, история и физкультура. Вот только формы у меня, кажется, нет.

Полина открыла шкаф, вывалила из него кучу одежды и стала перебирать, в одну сторону откладывая то, что она носит, а в другую, — то, из чего она выросла.

— Шорты, футболка, гольфы… Ага, футболка.

Еле натянув ее на себя, Полина подошла к зеркалу. Из отражения на нее смотрела взрослая девочка, почти барышня, с красивыми каштановыми волосами. Она любила свое отражение, но сейчас оно ей не нравилось, потому что футболка тесно обтягивала ее стройную, еще детскую фигурку, а шорты она вообще еле-еле застегнула. За три летних месяца Полина стала заметно выше.

— Мама!

Из соседней комнаты послышался звук отодвигающегося кресла. Мама Полины, Инна Викторовна Миронова, готовилась к завтрашним лекциям. Она преподавала в университете философию и эстетику. Завтра она должна была рассказывать студентам о творческом процессе. Оторванная от своего творческого процесса, Инна Викторовна решила немного передохнуть, потому что с двух часов она не вставала из-за письменного стола. Было восемь вечера. Солнце уже село. Традиционный ужин готовить было не нужно, потому что муж вчера уехал в экспедицию в Карпаты, а Полина — уже взрослая девочка, сама может себя обслужить.

«Надо немного расслабиться и передохнуть, а то и вовсе отложить на завтра, — подумала она, — к тому же есть повод поужинать вместе с дочерью, а то они в отсутствии главы семьи уже давно не собирались вдвоем за обеденным столом…»

Тут в дверях появилась Полина с котом на руках.

— Мама, мы с Мурзилкой не можем влезть в мою прошлогоднюю футболку.

— Конечно, ты бы еще Володю Черненко попросила к вам присоединиться.

— Но мама, у меня завтра физкультура, а я в этом наряде выгляжу, как чучело.

— Ты у меня красивая девочка, просто ты выросла, а скоро станешь вообще взрослой девушкой.

— Но я не могу…

Действительно, Полина стала сильно стесняться своей фигуры.

— Ты хочешь что-нибудь посвободнее? Возьми мою футболку, или папину.

— Да, и буду в них, как тетка с базара…

— Полина… — Мама посмотрела на дочь с укоризной, и та поняла, что что-то не то сказала.

— Ну ладно, а шорты… Я их еле застегнула, дышать трудно.

— Придется их немного расшить, в крайнем случае, не пойдешь завтра на урок. Ты сама виновата, можно было бы о своем спортивном гардеробе позаботиться заранее. Ты ведь видишь, у меня начало семестра, новые курсы… Я загружена с головой, кроме того, я папу собирала в командировку почти всю предыдущую неделю.

— Мам, давай попробуем расшить. — Полина стащила с себя шорты и принялась рассматривать боковые швы. — Если тут на сантиметр и тут тоже, это уже два сантиметра, — подняв указательный палец, торжественно произнесла она.

— Прекрасно, берись за ножницы, иголку и вперед. Но только после ужина.

— Мама, я не ужинаю, я на диете, иначе два резервных сантиметра меня не спасут. Я стану толстой коровой и…

— Полина…

— …даже Мурзилка меня засмеет.

— В крайнем случае, дочка, по бокам можно сделать вставки.

— Ура! Ужинать! Долой диеты!

На скорую руку они приготовили макароны по-флотски, салат из помидоров, налили Мурзилке молока и сели за стол.

— Люблю вкусно поесть.

— Я тоже.

— У меня завтра математики, не знаю, я на этом факультете не преподавала, и, честно говоря, немного боюсь.

— Ты как в первом классе.

— Ну а у тебя что?

— В смысле?

— В школе, и в той, и в той.

— Все нормально, пока без потерь.

— Это уже хорошо, ну а ваша классная все та же?

— Да, по русскому, Людмила Михайловна.

— Кстати, что у тебя в музыкальной?

— Я же сказала, — все нормально.

— Ты знаешь, о чем я. Этот год у тебя последний, нужно серьезно отнестись, у тебя же летом вступительные в музучилище.

— А я серьезно отношусь. Нина Александровна пока довольна.

— А потом?

— Что потом?

— Будет ли она довольна потом? — Мать долгим взглядом посмотрела на дочь.

***

Еще семилетней малышкой Полину отдали в музыкальную школу с опозданием от начала учебного года на два месяца. И только потому, что у девочки были незаурядные способности, Нина Александровна, Полинина учительница, согласилась взять ее к себе в класс, несмотря на то, что набор детей давно прошел.

По этому случаю, папин коллега из Чехословакии подарил девочке великолепный немецкий рояль August Ferster. И пока это был лучший инструмент в городе. Мать видела Полину знаменитой пианисткой. Отец тоже был рад, что дочь занимается музыкой, но вовсе не относился к этим занятиям так серьезно. Он считал, что девочка сама должна выбрать себе дорогу, хотя в глубине души мечтал, чтобы дочь стала математиком. Тем более в школе это был ее любимый предмет, и папа в тайне радовался пристрастиям дочки. Но ничего не имел против того, чтобы Полина стала музыкантом. Он прекрасно знал, что древние цивилизации считали музыку точной наукой, и это его успокаивало.

— Мамочка, не переживай.

— Тебе бы следовало сходить на прослушивание в музучилище, когда ты собираешься этот делать?

— Не знаю. — Полина пожала плечами.

В принципе, она была готова к тому, чтобы поступать в музучилище. Хотя, справедливости ради, нужно сказать, что планы на свою дальнейшую жизнь у Полины менялись один за другим. Она любила помечтать и представить себя в разных ролях и жизненных ситуациях. То она лечит несчастных котов и собак, то она летает в элегантном костюме стюардессы, то она учит детей в школе. Но больше всего на свете она любила мечтать, как она вместе с отцом, с рюкзаком за плечами, в бриджах цвета хаки, безразмерной футболке и стоптанных ботинках шагает по пустыням какого-нибудь Алжира в поисках древностей, погребенных под раскаленными песками. Но папа приучил дочь к мысли, что археология — не женское дело. Лишения под палящим солнцем или проливными дождями, лимит воды, тяжелая физическая работа, по локти в земле руки, болезни. Это участь археологов. Это работа для мужчин. Для настоящих мужчин, как ее отец. Для одержимых мужчин, ради работы добровольно и надолго уходящих от семейного уюта и оседлой жизни. Правда, встречались Александру Николаевичу в экспедициях и представительницы прекрасного пола, но он не мог смириться с тем, что они разделяют ту же незавидную участь вместе с ними, мужчинами. Поэтому, если он возглавлял экспедиции, то старался подбирать мужской коллектив. Он даже и представить не мог, что его дочь, его любимая Полина будет лежать в жаре от укуса какого-нибудь малярийного комара, залечивать раны сильнейшими антисептиками, неизменными спасителями археологов. Он никогда не забудет тот день, когда их группа под обложным тропическим дождем переправлялась через Амазонку, кишащую пираньями — рыбками, у которых челюсти больше, чем они сами. И как его товарищ чуть не лишился ступни только потому, что он раньше времени, в каком-то метре от берега спрыгнул со шлюпки. Тут же в его сапог вонзились острые зубы. Он стряхнул с себя рыбешку, даже не одну и еле успел выскочить на сушу. Слава богу, все обошлось, но могло быть иначе. Нет. Его дочь создана для другого. И, конечно же, совсем не опасного для жизни. Это только красивые сказки о том, какая романтическая профессия, эта археология. Но для него это смысл жизни, нет, это его жизнь во всей полноте. Двадцать лет, если повезет, может, еще столько же. Полина знала, что ее отец часто рискует жизнью, а если он возглавляет экспедицию, то рискует жизнью целой группы людей. Для нее папа был героем, идеалом. Среди своих ровесников она не видела, да и не могла видеть похожих на него, даже немножко, совсем чуточку.

Мама тоже это знала и внушала дочери, что все люди разные, и это должно быть так, чтобы она не искала такого, как папа. Инна Викторовна хорошо понимала, что стереотип идеального мужчины в образе Саши для Полины уже сложен. Она с грустью думала о ее судьбе. Ведь такие, как Саша, по земле ходят единицы, но не легко любить таких, как он. Инна Викторовна, еще молодая женщина, в свои сорок лет выглядела стройной и подтянутой, но седину она стала закрашивать уже давно. Да, наверное, с тех самых пор, когда Саша ушел в первую свою самостоятельную экспедицию на Урал, и вместо положенного месячного срока, вернулся через три. Молодые ребята, вчерашние студенты чудом уцелели после обвала в горах. Они три месяца выбирались из-под каменных руин, и если бы ни чудо, эти руины стали бы для них могилой. Мужественные археологи, почти без полевого опыта, действовали интуиции, обостренной в этот экстремальный момент. Они резко уменьшили суточный паек, не зная, сколько времени им придется разгребать булыжники. Тем более, часть их запасов, да почти половина, придавило огромным осколком скалы. Объявленный всесоюзный розыск увенчался успехом, но ребята были на грани голодной смерти. Слава богу, что все обошлось. Инна Викторовна с годовалой Полиной на руках, в полном страхе от того, что она ничего не знает о своем муже, в постоянном напряжении от неопределенности, уже тогда поняла, каково ей придется быть рядом с этим человеком. После того, как измученные герои вернулись, Инна Викторовна даже не пыталась остановить своего мужа, ей достаточно было посмотреть в его глаза, чтобы понять, что он свою работу не оставит. Ну вот, прошло много лет, она привыкла, если можно это так назвать, к его профессии. Она знала, что Саша восстанет из земли, но домой вернется, домой к ней и к дочери.

Вчера она проводила мужа в Карпаты, ненадолго, на две недели, хотя для нее эти две недели были все равно, что два года. А, может быть, два года были, как две недели. Она уже точно не знала. Сроки экспедиций мужа стали казаться ей одинаковыми. Они были равными вечности.

* * *

Утром Полина еле встала. Мурзилка целую ночь что-то от нее хотел: то, чтобы она с ним поиграла, то, чтобы она с ним поговорила. Говорили они о папе и о том, как обидно получилось. Экспедиция была назначена на первую половину августа. Александр Николаевич обещал дочери взять ее с собой. Полина была уже довольно опытной: умела разжечь костер, поставить палатку (сама!) и еще много всяких хитростей, пригождающихся в походе, не говоря о том, что Полина умела оказать первую медицинскую помощь.

Впервые Александр Николаевич взял ее с собой на раскопки древнего Неаполя Скифского. Полине было восемь лет. Правда, никуда ехать не пришлось. Скифское городище лежало в черте города. Симферополь для Полины — родина. Хотя ее родители приехали из разных уголков, папа — из Архангельска, где он окончил университет и аспирантуру, мама — с далекой Камчатки. Дедушка с маминой стороны, полковник в отставке, на войне командовал взводом десантников. Сейчас уже на пенсии родители Инны Викторовны осели в Петропавловске-Камчатском, последнем месте службы Виктора Ивановича. Свою дочь они отправили учиться в московский педагогический имени Крупской.

Будучи студенткой четвертого курса, на летних каникулах вместе со своей подругой отдыхала в Севастополе. Тем временем археологи-практиканты архангельского университета были на раскопках Генуэзской крепости в Балаклаве, прямо под Севастополем. И конечно, в свободные минутки ребята вырывались в город. Александр Николаевич был потрясен архитектурой, топонимикой и рельефом Севастополя. Он всегда считал, что великолепнее Питера на свете нет города. Но он увидел Севастополь. Хотя нельзя сказать, и Александр Николаевич тоже не мог определить, какой город красивее. Потому что Питер остался собой, просто в жизни Александра Николаевича появился еще один город — Севастополь. Ведь здесь он встретил свою судьбу. Приморский бульвар в огнях летнего вечера — зрелище восхитительное. Шелест волн Артиллеристской бухты, огромные тени военных кораблей, отражающиеся в темной воде, лунная дорожка, пробегающая по теплому августовскому морю, памятники героям — величественные и молчаливые. Инна Викторовна тоже по вечерам любила погулять по вечернему городу.

— Мила, поехали, прокатимся до Северной и обратно?

— Поехали.

Подруги купили билеты и уже всходили на мостик катера. И вот, они сидят почти на самой корме, глядя на бурлящую под ногами пену и весело болтая.

— Девушки, можно я протиснусь между вами и кину монетку?

— Да, конечно, конечно, — защебетали подружки.

Молодой брюнет выше среднего роста подмигнул девчонкам и далеко закинул медный кругляшок. Он повернулся к Инне, посмотрел на нее смеющимися глазами, и девушка поняла, что она встретила ЕГО. Впрочем, он тоже это понял. Оставшиеся два дня экспедиции молодые люди почти не расставались, несмотря на активный ритм Сашиной работы. Инна и Мила переселились в Балаклаву и после отъезда археологов там остались доживать свою последнюю курортную неделю.

После окончания института Инна переехала в Архангельск, где Саша доучивался в аспирантуре, а еще через некоторое время молодая семья поехала в Крым, решив жить там, где они встретились. Вот так они оказались в Симферополе.

Полина побывала с отцом на многих раскопках Крыма и уже считала себя опытным археологом. Этим летом папа пообещал взять ее с собой в Карпаты, но, к сожалению, сроки экспедиции отодвинулись на месяц — как раз на начало учебного года. И вот они с Мурзилкой никуда не поехали. Конечно, Мурзилке все равно, он и не собирался никуда, ему бы только бездельничать да спать целыми днями. Заснули они в третьем часу ночи, а ей нужно вставать в семь. И где же здесь справедливость? Наспех позавтракав, Полина вышла из дома, где ее встретило свежее ранее сентябрьское утро. Погода обещала быть хорошей: на небе ни одного облачка.

* * *

— Ты меня достал, Вовка, скатывать — это последнее дело.

— Ну, ты же у нас математик, не я.

— А кто тогда ты?

— Я поэт и философ.

— Ладно, но учти, что когда-нибудь мне это надоест.

— А ты знаешь, что Ольга ушла, и вместо нее физ-ру у нас будет вести какой-то мужик?

— Толь Толич что ли?

— Какой Толь Толичь? Я же сказал, — новенький.

— Ладно, посмотрим, что там за новенький…

Была середина дня, все уроки почти закончились, и 9-А отправился в раздевалку. За лето ребята заметно выросли, мальчики стали выше и крепче, девочки стали женственнее. Оказалось, что проблема спортивной одежды была не только у Полины, но и почти у всего класса. Ольга Петровна, их бывшая, приучила всех к порядку. Класс выстроился по росту. Перед ними стоял молодой человек в синих шортах и белой футболке. Это был их новый физрук, Сергей Валериевич Красавин.

— На первый-второй рассчитайсь!

Все четко выкрикивали свои порядковые номера, но когда очередь дошла до Полины, произошла секундная заминка, на что физрук сразу обратил внимание. Дело в том, что у Полины разошелся вчерашний шов на шортах, и в этот момент она как раз была этим озабочена.

— Ну что там?

— Второй, — тихо проговорила Полина. Красавин посмотрел на нее.

— Почему так вяло? Кашу по утрам надо есть. Вольно! Сегодня будут прыжки в длину на оценку.

Ребята побежали трусцой к площадке с песком. Первый раз Полина заступила, второй раз прыгнула на 4.30. Она сама от себя такого не ожидала. Прыжки в длину она не очень любила и тем более, специально никогда не тренировалась. Из всех видов спорта ей больше всего нравилось плавание, хотя в бассейн школьники не ходили. Поэтому плавать брасом, кролем и даже баттерфляем она училась только на летних каникулах. Вообще, к спорту Полина относилась довольно прохладно, поддерживая лишь общий физический тонус, чтобы папа мог всегда рассчитывать на нее, вернее, мог видеть, что Полина приспособлена и пригодна к экспедициям. Правда, она, как все нормальные девочки, в свое время мечтала стать фигуристкой, но это было давно.

— Фамилия?

— Миронова.

— Молодец, Миронова!

На уроке 9-А бегал с ускорением и играл в волейбол. За пять минут до конца физрук построил всех в шеренгу и сказал:

— Я хочу набрать группу в велосекцию. Добровольцы?

Все загалдели, потому что все были добровольцами.

— Обязательное условие — велосипед. Спортивный или полуспортивный.

Велосипеды были у всех, но не у всех — спортивные. Конечно, родители, могли пойти на непредвиденные расходы, если сильно хочется. После такого условия желающих оказалось меньше трети класса.

***

— Полина, ты что, серьезно? — Вовка не ожидал от своей соседки по парте такого. Но солидарности ради тоже изъявил желание записаться в велосекцию.

— А почему бы и нет? У меня есть папин «Турист», можно попробовать.

После урока физрук оставил группу из восьми человек — четырех мальчиков и четырех девочек — для предварительных разъяснений.

Активистка и отличница Аня Попович, красавица Вероника Чередниченко, Полина Миронова, ее подруга Таня Резник, Вова Черненко, председатель совета школы Денис Марков (все друзья называли его Дэном), победитель почти всех спартакиад Андрей Молчан и Сева Зарубин.

— Сразу хочу сказать, если кто-то в себе не уверен, можно выйти из строя. Будем заниматься много, серьезно и регулярно. Для начала предлагаю выбрать дни тренировок. Выходные мне, и я думаю, что вам, подошли бы вполне.

— Только суббота и воскресенье, а остальные дни? — спросил Денис Марков.

Это был очень умный мальчик, гордость школы и родителей, занимался в шахматном кружке, возглавлял совет дружины школы, ездил на математические олимпиады, даже в Киеве пол года назад занял первое место. Они с Полиной считались лучшими «математиками» школы. Впервые, в пятом классе, на областной олимпиаде они выиграли два первых места (Полина — первое, Денис — второе).

— Дэн, а тебе много не будет? — спросила Вероника.

Это была самая красивая девочка в классе. Высокая стройная блондинка с голубыми глазами. На нее заглядывались не только мальчики, но и мужчины-учителя. Историк Олег Сергеевич всегда ставил ей пятерки, хотя Вероника, мягко говоря, не особенно интересовалась его предметом, и вообще, чем старше она становилась, тем больше понимала, что в жизни женщины знания — это не главное.

— Дни тренировок мы можем также назначать дополнительно, но субботу и воскресенье мы должны с вами застолбить, чтобы вы и я знали наперед наш распорядок. Среди недели тренировки, я думаю, тоже будут, мы будем договариваться о них накануне. Все согласны?

— В ответ ребята закивали: все были согласны.

— И еще. Это не просто езда на велосипеде, это профессиональный спорт. Так что не думайте, что тренировки будут похожи на веселое времяпрепровождение.

— Сергей Валерич, а какая должна быть форма? — поинтересовалась Аня Попович, всегда аккуратная и обязательная.

— Форма — по вашему выбору, главное, чтобы ничего не мешало и не цеплялось за детали велосипеда. Между прочим, это может привести даже к аварии. Так что предлагаю: узкие спортивные штаны — на прохладную погоду, велосипедки — на лето, не слишком свободную футболку, тенниску или мастерку. Обувь — кроссовки или кеды.

— А когда первая тренировка? — уже рвался в бой Андрей Молчан.

— Ближайшая суббота. Предлагаю в девять утра.

Ребята недовольно замычали. Все-таки в выходные можно было поспать вволю, а тут опять, — вставай в семь утра.

— Время не обсуждается, да, и вообще, мои команды — тоже.

— На этом и договорились. Ближайшая суббота была меньше, чем через неделю.

Полина и Володя возвращались со школы.

— Знаешь, Вовка, я не уверена, что потяну и велосекцию, и музыкальную школу.

— Я же тебе говорил.

— Ладно, посмотрим, может быть и получится. Правда я обещала и маме, и Нине Александровне, что буду в этом году заниматься дополнительно. Вовка! — Полина остановилась и молчала несколько секунд. — А почему у меня не должно получиться? Тренировки у нас в субботу и воскресенье, а у меня заняты понедельник, среда и пятница, даже если добавится еще суббота, я все равно буду успевать: утром к Красавину после обеда в музыкалку — все сходится.

— А, может, ты бросишь музыкалку, она, кажется, тебя уже давно грузит?

Впервые в жизни Полина услышала, чтобы кто-то сказал вслух то, о чем она частенько сама думала. Эта мысль ее поразила. Но все было не так просто. Она чувствовала, что если бросит музыкальную школу, то ей в жизни будет чего-то сильно не хватать. Хотя, честно говоря, за шесть лет Полина порядком подустала три раза в неделю кататься через весь город. Возвращаться вечером, садиться за уроки, в то время, когда большинство ее одноклассников вторую половину дня были свободны. Взять, к примеру, хотя бы, Вовку. Ну, походил он на бокс, бросил, потом — на дзюдо, — тоже бросил, теперь уже год болтается без дела. И разве можно сравнить всякие его боксы с систематическими занятиями в музыкальной школе на протяжении шести лет? Это же не просто там: пришел, позанимался и ушел. А задания? А выходные, просиженные за роялем? А ведь Полине нравилось, что она может, как бы просто так, невзначай, бросить в разговоре, что у нее дома рояль, и просиживает она именно за роялем, а не за каким-нибудь там фортепиано, как все. Но иногда, особенно в последнее время ее уже и разговоры невзначай о рояле не радовали, и хвастаться совсем не хотелось. Она устала. Устала оттого, что идет к цели слишком много лет, и еще не известно, хочет ли она ее достичь. Полина не любила долгоиграющих планов, ей нравилось все делать быстро и блестяще, и результат должен быть виден в короткие сроки. Хорошо ее папе: ушел в экспедицию, отрыл там какую-то древность, как тогда, в Грузии. Конечно, у папы самая лучшая профессия. Правда, и опасная. Вот, например, четыре года назад папа уехал в Турцию на раскопки древней Анкары. Это был тот самый год, когда от землетрясения погибло несколько тысяч человек, и как раз то самое время. Гостиница, в которой они остановились, рассыпалась в один момент, как карточный домик. Археологи в это время были на объекте, и пострадали только вещи и оборудование. А ведь землетрясение произошло через полчаса после того, как группа, позавтракав, отправилась на работу. Скажете, что это чудо? Может быть. Тогда им повезло, но были же случаи, когда и их жизни висели на волоске. Да что там говорить, просто в дрожь бросает только при одной мысли.

— Нет, Вовка, я не могу, я поступаю летом в музучилище.

— Ты же не хотела.

— Я подумала и решила, что это лучше всего.

— И будешь сидеть по восемь часов в день — света белого не видеть.

Вовка был прав. Для того, чтобы стать хорошим пианистом, нужно каждый день заниматься. И не по 2-3 часа, как Полина (честно говоря, и еще не каждый день), а именно по восемь, или, хотя бы, по шесть, — иначе толку не будет. А ведь Полине не хотелось быть какой-нибудь средненькой пианисткой, ей хотелось быть звездой. И она ей непременно будет. Все равно времени уже на раздумья нет: либо остановиться сейчас, либо уже идти дальше.

— Что ж, буду, — сказала Полина и, немного подумав, добавила — и на велосекцию буду успевать.

— А знаешь, ты справишься.

— Правда?

— Я верю в тебя.

— Вовка, ты настоящий друг.

Ребята не заметили, как дошли до Полининой остановки. Подъехал троллейбус, двери за Полиной закрылись, а Володя еще несколько секунд стоял на остановке. Когда-нибудь Полина обязательно поймет, что лучше его нет на свете. Он станет героем. Конечно, это решено давно, и он ей докажет… Но сложность заключалась в том, что не один он хотел что-то доказать Полине. Были и другие претенденты. Шайка из 9-В уже неоднократно намекала ему, что надо бы разобраться. И вот, они идут ему навстречу: четыре человека в ряд, загораживая собой дорогу.

— Что, провожал свою Джульетту, Ромео? — спросил Генка Борко, его лютый оппонент.

О том, что не Ромео Джульетту, а Джульетта Ромео провожала, вряд ли эти ребята знали. Впрочем, им было все равно, кто кого провожал. А Володе не было все равно. Он обожал Шекспира, знал все его произведения, а «Ромео и Джульетту» — на память. Делать этим уродам безграмотным замечание не хотелось, потому что исход встречи тогда был бы решен однозначно, а так была какая-то надежда на этот раз разойтись мирно.

— Чё те надо? Говори сейчас, у меня времени нет, — этими словами Володя подхлестнул собственную боеспособность.

— Тебе было сказано, на дороге не попадаться?

— Я тебе не мешаю, проходи себе…

— Нет уж, я вот тут пораскинул мозгами и решил, что надо побазарить…

— Я согласен, тогда отойдем…

Завязалась драка. Сначала все было по-честному, Вовка и Генка месили друг друга по очереди, остальные не вмешивались. Но когда Володя стал брать верх над противником, правила были нарушены, в результате Вовка остался со сломанным ребром. Он еле доковылял до дома и отлеживался там, пока не пришла с работы мать. Она не сразу поняла, в чем дело, и решила, что сын просто бездельничает, не хочет делать уроки. Ярлык безнадежного троечника за ним закрепился с третьего класса. Кроме литературы и истории он ничего не признавал, хотя и по этим предметам он не вылезал из троек. Училка по русскому и литературе, их классная руководительница, даже не подозревала, что Володя Черненко цитирует наизусть Шекспира. Писал он с ошибками, на уроках был не внимательным, короче говоря, был воплощением того самого образа заурядного троечника, каких полным полно во всех школах.

— Володя, а ты уроки сделал, или как всегда?

— Мама, я сейчас буду делать.

— Сначала обедать.

— Хорошо.

Мама, Светлана Константиновна, заметила, что движения сына какие-то скованные, и вид у него бледный. Сели за стол. Проглотив кусок, Володя скривился от боли.

— Вова, что случилось?

— Ничего.

— Ты врешь мне.

— Да встретил сегодня Борко.

— Подрались?

— Немного.

— Почему ты кривишься, когда глотаешь?

— Да что-то немного болит в боку.

Светлана Константиновна пристально посмотрела на своего несчастного сына и решила, что нужно ехать в больницу.

— Ты что, мама, я в порядке!

— Мы хотя бы проверим…

— Я не поеду…

— Володя… — ее голос прозвучал так, что Вовка решил не расстраивать мать.

В травматологии врач сказал, что ничего страшного — сломано одно ребро, полежит в стационаре пару-тройку деньков, оклемается и будет, как огурчик.

— Володя, я так и знала…

— Не переживай, мамочка, я вернусь через два дня.

* * *

Пол девятого вечера Полина вернулась домой. Дверь была заперта, мама, наверное, была еще в университете. На пороге ее встретил Мурзилка, и давай мяукать.

— Ну, подожди, не вертись под ногами, сейчас покормлю.

Покормив кота и перехватив немного сама, Полина уселась за уроки. Когда она доделывала алгебру, а она всегда свой любимый предмет оставляла на конец, Полина подумала, что нужно сделать другой вариант для Вовки, и желательно, с ошибками, а то его постоянно уличают в том, что он скатывает у нее. Решила — сделала. Позвонила Вовке — сообщить. Никого не оказалось дома. Светлана Константиновна в это время отвозила сыну в больницу необходимые вещи.

— Странно, — сказала Полина вслух.

Она вдруг представили, что Володя уже не думает о ней, а крутит романчик с какой-нибудь девицей. Нет, она совершенно не хотела быть на ее месте, но чувство собственности и какой-то непонятной ревности все-таки испытывала. Володя был симпатичным брюнетом, правда, чуть выше среднего роста, да и что говорить, выше Полины он был на каких-то два сантиметра. Зато глаза у него были бескрайнего серо-голубого цвета. Таким бывает море во время шторма. К тому же, Вовка был поэт. Нет, стихи он не сочинял, он был поэт по жизни. Может быть, его когда-нибудь будут изучать в курсе современной философии, а, может, он напишет роман. На все он имел собственное неординарное мнение, за что некоторые учителя его уважали, хотя все равно по инерции ставили тройки, впрочем, Володя их не осуждал. Многим одноклассницам он нравился, и Полина об этом знала. Она, конечно, не придавала значения всяким томным и призывным взглядам в его сторону, но сегодня, почему-то она об этом задумалась. А что, если Вовке надоело ходить за ней по пятам, вот он и переключился…, к примеру, на Веронику. Но нет. Вероника никогда не снизойдет до него. А вот Ленка — запросто. Полина не раз замечала, что Лена Васильева постоянно чем-то интересуется и именно у него. Чем там можно интересоваться? Ведь ни одна живая душа, разумеется, кроме Полины, не знает его поэтической натуры, и сколько всего скрыто в нем. А, может, Полина преувеличивает, может, не одна она посвящена в тайны своего соседа по парте?

Мурзилка перебил ее размышления, помчавшись — хвост трубой — к двери: пришла с работы мама. Полина обрадовалась, что приход матери прервал ее ревнивые мысли. Она вслед за Мурзилкой пошла в прихожую, встречать маму и тут вспомнила, что собиралась с ней поговорить. Решимость ее как рукой сняло. Надо бы найти удобный момент. Мама будет недовольна, это точно. Какая велосекция, когда на носу вступительные?

***

— Какая велосекция, когда на носу вступительные? Ты что, с ума сошла?

— Мама, но это только суббота и воскресенье… утро, я, вместо того, чтобы валяться в постели до одиннадцати, быстренько обернусь туда и обратно. — Про дополнительные тренировки Полина пока решила промолчать.

— Мне все это не нравится. Если бы я не знала тебя, дочь.… Те же, если чем-то загораешься, забываешь обо всем другом.

— Мама, я уже все спланировала, у меня все хорошо выходит, — оправдывалась Полина.

— Конечно, ты уже все спланировала, все решила и поставила меня перед фактом. Ни с кем не посоветовалась…

— Но ведь я не могла. Об этом только сегодня стало известно, и сегодня нужно было определиться. И я уже сказана Нине Александровне, она не против.

На самом деле никто никому ничего не говорил, но, может, это смягчит мамино настроение?

— Приедет отец, поговорим.

— Мама, но папа приедет почти через две недели, а у меня уже в субботу тренировка… Ведь я ничего не теряю.

— Ты, конечно, делай, что хочешь, но с отцом поговорить придется, — Инна Викторовна, не доев ужин, встала из-за стола недовольная и молча ушла к себе.

— Попали мы с тобой, Мурзилка, буря пронеслась, последствия пока не выяснены.

Инна Викторовна расстроилась из-за слов дочери, она вовсе не хотела, чтобы Полина ломала себе ноги. «Безобразие, — думала она, — в этой школе совсем порядка нет».

Полина чувствовала себя виноватой, мама так и не вышла из комнаты до конца дня, а Полина боялась даже пройти мимо ее дверей. Вот, настроение испорчено на неделю.

* * *

Неделя выдалась напряженная. Каждый день Полина после школы проведывала Володю, приносила ему яблоки, в среду захватила «Двенадцатую ночь» Шекспира. На днях она мельком видела Генку, но тот, наверное, испугавшись, быстренько исчез из ее поля зрения. Как бы Полина хотела встретиться с ним, да так, чтоб он не мог от нее сбежать, вот тогда бы она уничтожила его морально, и тот бы понял всю свою низость. Скорее всего, Генка интуитивно это чувствовал (конечно же, не понимал, а именно чувствовал всю ничтожность своего жалкого положения). И поэтому он уже второй год избегает встречи с ней. Чуть заметит ее, и уже след простыл. Трус несчастный. Как оравой нападать на Вовку, так это он может, а как просто посмотреть Полине глаза, так душонка в ботинки проваливается.

В четверг была физкультура. Целый урок Красавин гонял всех на короткие и дальние дистанции, только в самом конце напомнил о субботней тренировке.

Нине Александровне Полина пока ничего не говорила, решив, что еще рано. Звонил папа, сообщил, что немного задерживается и приедет в конце следующей недели. По его интонации Полина поняла, что они нашли что-то очень редкое. Маму она видела не часто, потому что та была загружена в связи с новыми курсами и подготовкой осенней конференции. Это было к лучшему, Полина еще не избавилась от чувства вины, да и мама уже немного успокоилась.

На первой тренировке произошел первый казус. Володька сбежал из больницы, но ему категорически было заявлено, что спортсмены со свежими травмами к тренировкам не допускаются. Слово Красавина было действительно железным. В первую же субботу все почувствовали, что взялся он за них не на шутку. Добрая половина тренировки была потрачена на разминку, растяжку, наклоны и приседания. Не кто не мог понять, зачем столько времени тратится впустую, тогда когда всем не терпится сесть в седло. Всякое роптание со стороны кого бы то ни было резко пресекалось. Причем, Сергей Валериевич никого не удерживал, напомнив в очередной раз, что это не веселое времяпрепровождение, а профессиональный спорт. А кто не доволен или что-то недопонял, может быть свободен. Однако бойцы все остались на поле боя, дезертиров не было. С одной стороны, ребята не совсем представляли, что тренировка — это изнурительная физическая работа, и, конечно, не были к этому готовы. Но с другой стороны, Красавин сразу сумел пробудить в них чувство спортивного азарта и дух соревнования. А на вид и не скажешь. Обычный себе человек, даже голос тихий. Но что-то в нем было такое, что заставляло всех подчиняться его воле. А в спорте иначе нельзя.

За неделю накопилось много разных слухов, что у него было в большом спорте, и почему он вдруг в 29 лет оказался в Симферополе — прекрасном, конечно, городе, но дыре по сравнению со спортивными столицами? Говорили, что у него была какая-то серьезная травма. Но толком пока никто ничего не знал.

Так или иначе, ребята сразу почувствовали, что им крупно повезло с физруком. На первой тренировке в седло сели только после часа разминки. Сергей Валериевич показал правильное положение туловища, рук, ног и головы, объехал спортивную площадку и предложил то же самое повторить всем. Казалось бы, что может быть проще? Куда там! Ровно проехать по кругу удалось далеко не всем и не с первого раза. То руль дергался, то еще что-то. Вот на это и потратили оставшееся время тренировки. После чего все чувствовали себя так, будто разгружали вагоны с кирпичами.

На заплетающихся ногах, волоча рядом велосипед, Полина приползла домой. Первым делом рухнула на диван. Пришел Мурзилка и недовольный тем, что заняли его место, снова удалился на кухню. Полина незаметно для себя отключилась, и разбудил ее телефонный звонок. Это была Нина Александровна. Она сказала, что звонит в пятый раз, но почему-то никто не берет трубку. Что было бы, если бы мама не пошла в университет в свой законный выходной? Она бы, конечно, сказала, что Полина на тренировке. А та бы очень удивилась: «На какой такой тренировке?» «Ну, как на какой, — сказала бы мама, — разве Полина не говорила?» И тут бы все открылось. Да, пронесло. Пока что…

Нина Александровна говорила о республиканском конкурсе юных пианистов, который должен был проходить в декабре в Симферопольском музучилище. Полина помнила о нем. Разговоры эти велись с мая. По мнению ее учительницы, очень было бы неплохо, если бы Полина участвовала в нем. Конечно, без разговоров. Но уже сентябрь, а конкурсную программу они еще окончательно не выбирали. Нина Александровна хотела, чтобы Полина пришла сегодня к ней домой. Да, наверное, придется рассказать ей о тренировках, а то хуже будет. Как-то страшновато. Нет, ее учительница вовсе не суровая или, еще чего не хватало, какая-нибудь грозная дама. Она довольно мягкий человек, но с убеждениями и, главное, даром убеждать. Тем более что она была уверена, что ее ученица должна пойти именно по этой специальности. На всяких там областных смотрах детских коллективов Полина всегда блистала, как маленькая яркая звездочка. И вот, должен состояться республиканский конкурс, где Полина должна себя проявить. Тем более что там будут преподаватели из музучилища, а ей летом поступать.

Лежа на диване, Полина думала, как бы это помягче сообщить Нине Александровне о тренировках. Ничего не придумав, пошла собираться. Но тут она поняла, что ее постигло несчастье: ноги не разгибались, шея не поворачивалась. Кошмар! Превозмогая боль во всем своем несчастном теле, Полина наконец-то смогла разогнуться и встать. Через час она была на месте, Нина Александровна пришла в недоумение от ее измученного вида, и той пришлось просто во всем честно признаться. К ее удивлению, Нина Александровна отреагировала спокойно, сказав, что главное, чтобы это занятие не мешало ее основному — роялю. Дело в том, что в юности Нина Александровна занималась плаванием и тоже участвовала в разных соревнованиях.

В воскресенье Красавин тренировал в щадящем режиме, потому что у всех ребят болели мышцы. Но, тем не менее, два часа поработали. По конец тренировки всем стало почему-то легче. Сергей Валериевич сказал, что они начинают привыкать к спортивной форме. Это хорошо. После тренировки возникла спонтанная идея всем прогуляться к водохранилищу. Погода была по-летнему теплая. Было решено затариться бутербродами, пепси-колой и купальниками и через полтора часа встретиться на остановке, которая раньше так и называлась — «Пляж». Воскресенье удалось. Купались, играли в волейбол и на гитаре. Сергей Валериевич купил огромный арбуз. В момент пассивного отдыха, когда все вповалку лежали на одном большом покрывале, Красавина спросили, почему он стал велосипедистом. И он рассказал свою историю.

Родился и жил он до недавнего времени во Владивостоке (это же так далеко — на другом конце земли!). Велосипедом занимался с детства. Уже, будучи в юношеской сборной города, объездил пол мира, сначала как юниор, потом как настоящий спортсмен. Чемпионаты Европы и мира — он ни один не пропустил, в его коллекции две серебряных, две бронзовых и одна золотая медаль. Все шло по возрастающей. В 1988 году он вошел в состав олимпийской сборной. Олимпиада в Сеуле — это был действительно рубеж, к которому он шел. Это должен был быть его звездный час. Но перед самым началом соревнований ему показалось что-то неладное в креплении руля. Надеясь на авось, он стартовал. Но на одном опасном повороте его занесло, и он упал: кувырком скатился с довольно крутого склона. Сломанное плечо, вывих ноги и раздробленное колено — вот результат. Удивительно, что при такой скорости — такие травмы, могло быть гораздо хуже. Красавин сошел с дистанции на предпоследнем этапе гонок. Потом — больница, его колено врачи сначала разобрали, а потом опять собрали. И обратно домой. Спортивная карьера на этом закончилась. На больное колено нельзя было давать серьезные нагрузки более двух лет. Зато началась его тренерская карьера. Во Владивостоке. Приглашали его и в Москву. Об этом он не рассказывал. А вот что привело его в Симферополь, было вообще непонятно. Сергей Валериевич сказал, что хотел уехать подальше. И уехал. Но ведь тренировать профессиональных спортсменов и школьников — это же не одно и то же. На это Сергей Валериевич сказал: «Мы же с вами тоже можем достигнуть профессионального уровня. Тогда и разницы не будет».

— Сергей Валерич, а мы будем где-нибудь выступать? — спросила Вероника.

— Выступают в цирке, — перебил ее Денис.

Красавин приподнялся на локте, посмотрел в сторону воды и сказал:

— Я бы не брался за это дело, если бы не хотел из вас сделать настоящую спортивную команду. Я, правда, не могу сейчас ничего определенного планировать, но я надеюсь, что меньше чем через год, да, наверное, уже весной, мы можем заявить о себе. В мае будет областная спартакиада — смотр юношеских команд. Это не соревнования, мест и медалей там не будет. Но заявить о себе мы можем, нет, мы должны. Времени не так много. Учтите, что зимой мы не всегда сможем тренироваться.

— А у нас зимы теплые, — перебила Аня.

— И что, снега, дождя никогда не бывает?

— Вообще-то бывает…

— Нет, я зиму не исключаю. Будем заниматься, когда будет можно. Когда погода разрешит.

— Тут иногда в январе бывает +12, — вставила Таня.

— Да, это нам на руку. Но все равно, времени не так много. Так что если вы хотите всерьез выступать на спартакиаде… В общем, послушайте и запомните то, то я сейчас скажу. Это ответственный этап. Я хочу, чтобы вы там показали хорошие результаты. Это возможно. Я все сделаю для того, чтобы вас как следует подготовить. Но с вашей стороны я хочу полной отдачи. Понимаете? Полной. Мне вчера было, честно говоря, приятно, когда после моего предложения желающим разойтись, все остались и молча, без разговоров продолжали выполнять мои команды.

В этот момент всех охватило одно какое-то приподнятое настроение. Вдруг ребята почувствовали какое-то единение друг с другом. Есть общая задача, общая цель, к которой их обязательно приведет тренер. Они будут лучшими на этой спартакиаде. Разве можно подвести, предать интересы этого человека? Ребята почувствовали как один, что их тренер, Сергей Валериевич Красавин, каждому отдаст все свои силы, знания, энергию. Он за них. Он настоящий. Свой.

***

Было уже почти темно. Полина и Таня сидели на бордюре песочницы детского садика.

— Я бы не подумала, что у Красавина такое прошлое, — задумчиво сказала Таня.

— Вот только почему он в Симферополе, а не в Москве или своем Владивостоке? Интересно…, — Полина говорила так, как будто спрашивала саму себя.

— Да, классный он мужик. А что, Черненко обиделся вчера?

— Нет, наверное. Я ему говорила, чтобы он не совался на первую тренировку. Но ты же знаешь его. Мы не виделись со вчерашнего утра.

— Знаешь, Полина, он ради тебя все делает.

— То есть?

— Ну не все, просто очень много делает ради тебя.

— Например?

— Ну, например, записался в велосекцию.

— И много чего другого тоже… Я знаю. Но, понимаешь, не могу по-другому с ним. Я даже представить не могу, чтобы у нас были с ним какие-то другие отношения. Я же его знаю с детского сада. Знаешь, мне иногда хочется, чтобы он влюбился в кого-нибудь, что ли.

На самом деле Полина так не думала, а сказала это для того, чтобы оправдать саму себя. Повышенное внимание со стороны Володи ей ой как льстило, и отпускать так просто она его не хотела.

И тут девочки услышали знакомый голос. Полина ушам своим не поверила, это был голос Черненко и не только его. Конечно, это была Бойченко из 9-Б.

— Ой… — начала шепотом Таня.

— Тихо, пусть пройдут.

Когда те удалились на безопасное расстояние, чтобы можно было говорить, Полина констатировала:

— Танька, это Черненко…

— А что ты хотела? За вами со стороны понаблюдать, можно с дуба рухнуть. Ты не замечала, сколько на него вешается?

— Замечала!

— Так что же ты хочешь? — еще раз повторила Таня.

— Я рада за него.

— Ладно, знаю я тебя. Ты как собака на сене.

— А знаешь, о чем я подумала? — Полина резко изменила тему, — мы же можем с Красавиным ездить в разные места.

— Какие такие места?

— Ну, у нас же в Крыму очень много классных мест.

— Надо будет толкнуть ему идею.

Поболтав еще немного, девочки разошлись по домам.

***

Вот уже прошло три урока, а Полина не знала, как намекнуть Вовке о вчерашнем. На переменах она видела Бойченко. А этот был чем-то озабочен, говорил мало, даже не скатывал самостоятельную по физике. На физ-ру он остался, хотя врачи запретили ему еще неделю давать нагрузку.

— В нашем отряде прибыло, — поздравил его Красавин, — ну как самочувствие?

— Нормально. — Коротко ответил тот.

После уроков Полина все-таки решила с ним поговорить, но не о вчерашнем, а о том, почему он сегодня такой.

— Какой?

— Не разговариваешь.

— Мне врач запретил.

— Ладно, пока.

Полина в гордом одиночестве отправилась на остановку. Она слегка догадывалась, что Черненко зол именно на нее. Ведь она же ему не звонила с позавчерашнего дня. А у него вчера произошел неприятный разговор с мамой. Она видела, что он влюблен в Полину, а та (по мнению мамы) крутит им, как хочет. Володя так не считал, но на Полину злился, потому что со стороны, видимо, так все и выглядело. К тому же вчера был странный день. Еще с утра он был в больнице, но к обеду собирался оттуда уходить окончательно, и врач разрешил. Часам к 11 пришла Оля Бойченко. Целый день они провели вместе: были в кино, ходили в Гагаринский парк, катались на катамаране. Конечно, она симпатичная девчонка, но… В общем, все эти мысли уже порядком его достали.

* * *

— Полина…

Сквозь сон она услышала знакомый шепот и ощутила теплое (тоже знакомое) прикосновение. Александр Николаевич поцеловал в лоб свою любимую дочку. Полине что-то снилось, и, проснувшись, она еще не могла различить, где остатки сна, а где наступившее утро. У нее так часто бывало. Вроде бы уже не спишь, но еще видишь сон. Он как-то причудливо вплетается в реальность, или наоборот, — реальность продолжает сон. Кажется, что тебя погрузили во что-то теплое и приятное. Но если закрыть глаза и попытаться опять уснуть, ничего не получится, и проснешься очень быстро. А если не делать ничего, тебя постепенно кто-то или что-то возвращает, целое утро, а то и целый день не просто помнишь это чудесное состояние, а физически его ощущаешь. При этом никто не может испортить тебе настроение, даже если хочет. Вообще, Полина нередко задумывалась, что с ней происходит во сне. Иногда, проснувшись, она чувствовала, что стала какой-то новой, что-то поняла очень важное. Вот только что, она точно не знала, но была убеждена, что это не важно, а важно, что где-то внутри нее что-то менялось. Сложное как-то само по себе становилось простым, непонятное — настолько ясным, что оставалось только удивляться, почему до сих пор оно было непонятным. Да, Полина взрослела, но эти ощущения остались с ней навсегда. Так и сегодня, она за 5-10 минут пережила очень многое и опять ощутила спокойствие, которое приходило после открытия какой-то простой истины.

— Папа! — еще сонная Полина обняла отца, уткнувшись ему в плечо.

— Пора вставать, в школу собираться.

— А когда ты приехал?

— Полтора часа назад.

— А почему?..

— Мне было жалко тебя будить в шесть утра, я же знаю твою слабость поспать.

— Папа, ну что там?

— Придешь со школы, все тебе расскажу.

— Пап, мне нужно серьезно с тобой поговорить. Тут, понимаешь…

— Знаю, мама в общих чертах рассказала.

— Что делать?

— Придешь со школы, поговорим.

Завтракали вместе. Мама сияла от счастья, похоже, что теперь можно ее уговорить. Разумеется, не сейчас, а вечером. Днем они с папой обсудят все, хорошо, что сегодня четверг, и вторая половина дня у нее свободна.

Полина так была занята своими мыслями, что даже не обращала внимание на Володю, который уже несколько дней ходил мрачный, как туча. Ну и пусть себе. В конце концов, она вовсе не обязана с ним возиться.

Но странное дело. Этот четверг оказался таким длинным, и Полина никак не могла дождаться последнего урока. Когда подгоняешь время, оно как назло ползет медленнее, чем ему положено.

— Полина, помоги мне, пожалуйста, подготовить вопросы, — подошел к ней на перемене Денис Марков.

В декабре на базе их школы должна проводиться городская математическая олимпиада, в прошлом году она была во второй школе. За что Полина уважала Маркова, так это за то, что он мог придумать что-нибудь простое, но очень эффективное. Раньше такие олимпиады устраивались только в первой школе. Как же, образцово-показательная, там даже Менделеев был когда-то. Но ведь это же всем ясно: свои протаскивают своих, объективности — ноль. Когда они были еще в 5 классе, Денис предложил проводить олимпиаду каждый раз в разных школах. Гениально! К нему прислушались, его авторитет и безупречная репутация взяли свое. Так в Гороно и решили: теперь так называемые базы будут меняться каждый год. Хотя, это тоже не могло застраховать на сто процентов, но все же. Марков как председатель совета школы курировал этот процесс, а Миронова как завсегдатай таких мероприятий обещала помочь ему в составлении вопросов. Ведь это не просто математические задачки, там должны быть задания на логику и даже на неординарность мышления.

Я сегодня не могу, давай завтра, только не сразу после уроков, а позже, часов в шесть. Я тебе перезвоню, мы договоримся, и я к тебе зайду, или ты ко мне. Денис был явно не доволен, потому что завтра он запланировал вечер. У него была девушка, первая любовь, и это было очень серьезно. Но не в том смысле, что чувства настоящие — в таком возрасте все настоящее, тем более чувства. Просто Денис относился к этому как-то совсем по-взрослому и очень ответственно. Они познакомились два года назад на областной олимпиаде. Света жила в Алуште. Вот уже два года они встречаются. И это очень серьезно. Завтра она должна приехать.

— Понимаешь, завтра Света приезжает.

Ребята были все хорошо знакомы. Да и вообще, Денис не делал из этого ничего такого, их отношения окружающие воспринимали почти официально. В классе она была как своя, летом часто встречались в Алуште.

— Ну, хорошо, приходи сегодня ко мне вечерком. Папа приехал…

— И поэтому ту сегодня не могла, — продолжил за нее Марков.

— Нет-нет, приходи, может, папа что-нибудь подскажет.

— Хорошо. В шесть.

* * *

— Здравствуйте, Сергей Валериевич.

— Добрый день, Людмила Павловна, я хотел с Вами поговорить о…

— Я знаю о чем, я тоже.

— Нет, меня пока все устраивает, и время терпит, я о другом.

— Я же сказала, что знаю…

Кабинет директора был просторный, с высокими окнами, выходящими на школьный двор.

— Дело в том, что я…

— Мне уже рассказали, странно, что Вы решили это сделать только сейчас. Понимаете, Сергей Валериевич, инициативы учителей здесь приветствуются. Но этот вопрос не простой.

— Да, я, конечно, должен был поставить Вас в известность раньше. Но просто я не знал точно, согласятся ли ребята, и как оно вообще пойдет. Согласиться-то они согласились, но и после первого раза еще не понятно, есть смысл или нет. Я хотел проверить, как говориться, разведка — боем.

Красавин говорил сбивчиво, он прекрасно понимал, что не просто нарушил субординацию, и его оправдания выглядели как-то по-детски, не серьезно.

Людмила Павловна Величко была настоящей директрисой. Прирожденной. Она хорошо организовала школьный процесс, и не только учебный. Поддерживая связи с университетом, время от времени предоставляла студентам учеников для педпрактики. Более того, связь с университетом на протяжении уже более десятка лет, с той самой поры, когда она стала директором школы, давали свои реальные результаты. Среди студентов, учившихся и закончивших этот вуз, большой процент принадлежал выпускникам ее школы. В отличие от других директоров, кичащихся либо статусом своей школы, либо специализацией (математической или другой), либо еще чем-нибудь, Величко все время преследовала чисто практические цели. Ее школа не входила в число каких-то особенных, это была обыкновенная на отшибе города простая школа № 23. Но зато для молодых энергичных специалистов здесь были открыты двери, интересные идеи приветствовались. Заслугой директора было и то, что коллектив не делился на клановые группировки. У Величко не было любимчиков и приближенных, ко всем учителям она общалась вежливо, но эти отношения были достаточно прохладными. Учеников это тоже касалось. Когда-то, живя еще в Краснодаре, она работала в коллективе, где было все с точностью до наоборот: наушничество, подарки начальству, сплетни, клановая вражда и все в этом духе. Ее нейтральная позиция осуждалась всеми, в общем, из этого она извлекла хороший урок. Став директором 12 лет назад, тоже, конечно, не без помощи своего влиятельного мужа, бывшего тогда директором телезавода, Величко Л. П. организовала процесс так, чтобы избежать всего того, что было в Краснодаре. Ее уважали, однако, теплых и душевных чувств к ней никто не испытывал. Она пресекала любые попытки членов коллектива с ней сблизиться, очень хорошо зная, чем это может закончиться, стоит только дать слабинку.

Красавин оказался в поле ее внимания, когда прислал свои данные в симферопольское Гороно. Она как раз искала физрука. Его прошлое в большом спорте сыграла решающую роль, во-первых, это означало, что он первоклассный спортсмен, во-вторых, это обещало не номинальный, живой учительский подход.

Взяв его на работу, она сразу же поинтересовалась, как у него с жильем и попала в точку. Он снимал комнатенку, точнее, времянку в частном секторе. В теплое время это неплохо, но зимой, когда нет ни воды, ни отопления, этот вариант совсем не подходил. Директор взялась решить его жилищный вопрос, поговорив с комендантом университетского общежития. Правда, немного не во время, сентябрь — это заселение студентов, но тот пообещал ей, как только уляжется канитель, он попробует выбить комнату для ее протеже, но не раньше, чем в середине октября.

— Кстати, Сергей Валериевич, вопрос с Вашим жильем будет решен где-то через месяц, Вас это устроит?

— Да, конечно. Я же говорил, что время пока терпит… — он умолк, и кабинет наполнила неловкая тишина.

Сергей понимал, что допустил оплошность, конечно, следовало бы сразу сказать директору о своей задумке. А если бы она стала сразу и категорически возражать?

— Так вот, Сергей Валериевич, мне, конечно, нравится Ваша идея, но она связана с риском, и Вы это сами хорошо понимаете, насколько я знаю, у Вас была травма. Это сложный вопрос, мне нужно хорошенько все обдумать и взвесить. В конечном итоге, за здоровье и жизнь детей ответственность в первую очередь несу я, понимаете?

Красавин попытался вставить слово, но она предупредительно подняла руку и продолжала:

— Я не могу рисковать, а этот спорт связан с риском. Не знаю, не знаю, пока я склоняюсь к отрицательному ответу.

Сергей поймал паузу в разговоре и перехватил инициативу:

— Во-первых, велосипеды есть почти у всех, и дети ездят, сколько им влезет…

— Да, но во внеурочное время, вне учебного процесса…

— Но мы же тоже собираемся в выходные дни.

— Да, но организованной группой под Вашим руководством, а Вы пока еще преподаватель в МОЕЙ школе, — два последних слова они подчеркнула, давая понять, что решать будет она, и последнее слово тоже за ней. Сергей в миг понял смысл ее интонации, но все-таки осмелился продолжать:

— Понимаете, Людмила Павловна, я как профессиональный спортсмен хорошо отдаю себе отчет, что такое спортивные травмы и риск вообще. Я же был тренером…

— Я знаю…

— … и методы безопасности на тренировках я усвоил…

— Я ничуть не хочу уменьшить Ваши профессиональные достоинства…

— Поверьте, ребятам ничего не угрожает. Все под моим бдительным контролем. Я их ни на шаг от себя не отпускаю.

— Я бы с радостью с Вами согласилась, но ведь это не кружок «умелые руки», это все-таки велосипед, в некотором роде транспортное средство, а проезжая часть, нет, нет, я не могу.

— Никакой проезжей части. Только далеко от дороги. И я могу Вам пообещать, что буду перед и после каждой тренировки отчитываться, что мы делаем, где мы… хотите, в письменной форме, но поверьте, Людмила Павловна, ничего опасного нет, не будет и быть не может.

Они молчали. Первая начала директор, но интонация ее заметно смягчилась:

— Я все равно должна подумать, повторяю, не все так просто.

— А что мне сказать ребятам в субботу?

— Где вы собираетесь?

— Возле школы.

— Если Вы мне пообещаете, что со двора никуда, то можете пока собираться, а я подумаю и на следующей неделе сообщу Вам о своем решении.

Кажется, исход разговора переломился в пользу физрука, во всяком случае, директор однозначно не сказала «нет», но все-таки придется сказать ребятам, что их могут «прикрыть».

* * *

Полина летела домой, даже не дождавшись Черненко, она в последние дни почти с ним не разговаривала, вернее, он с ней, а раз так, то и говорить ему «пока» тоже необязательно. Открыв двери квартиры, она прямо с порога позвала:

— Па, ты дома?

Отец сидел на диване и читал какую-то старую газету, пожелтевшую настолько, что было сразу ясно, что она очень старая. Рядом с диваном на полу лежала стопка таких же старых газет. Александр Николаевич, как ни в чем ни бывало, будто ни в какую экспедицию не ездил, а все время был дома, спросил:

— Как дела в школе?

Эту дежурную фразу, наверное, всех пап на свете Полина пропустила мимо ушей.

— А что это такое, что за газеты?

— Да я сегодня сходил в университетскую библиотеку и взял. Тут кое-что есть интересное для меня.

Полина взяла одну из тех, что лежали в стопке. Это были «Известия» за 24 марта 1951 года. Остальные, по-видимому, датировались тем же временем. Она раскрыла первую полосу и, ничего не найдя для себя интересного, положила обратно в стопку.

— А зачем тебе…

— Здесь написано о геологической экспедиции на Шпицберген и Землю Франца Иосифа.

— ???

— Да, крайний север, и это как раз ставит всех в тупик.

— А причем тут?..

— Я задержался в Карпатах, потому что мы там нашли кое-какие вещи. Совершенно случайно. Мы на них просто набрели, они лежали в небольшой пещере. Это личные вещи членов экспедиции 51 года, но главное — дневники. Эта полярная экспедиция закончилась трагически. Все ее участники пропали без вести, официальная версия — погибли во время бурана. Я помню, еще в школе нам об этом рассказывали. Экспедиции придавали большое значение. В газетах постоянно печатали отчеты. Полярники погибли, так думали все. И тут… Откуда в Карпатах взялись их вещи? Где Шпицберген, а где Карпаты!

— А что вы нашли?

— Дневник руководителя экспедиции Томилина Егора Васильевича, в котором подробно все описано, к сожалению, много листов вырвано, это просто какие-то бумажные огрызки, две пары сапог, полярные очки, рюкзак и всякая мелочь. Значит, кто-то из экспедиции выжил. Мне кажется, что здесь пахнет политикой. Предположений масса. Даже если кто-то и выжил, то не вернулся обратно к своим семьям. Родные считают их погибшими. А ведь это было не так давно. И что с ними было дальше? Куда они исчезли? И почему в Карпатах вдруг оказываются их вещи? Это и предстоит выяснить. Вот они — белые пятна истории.

— Папа, а это сенсация?

— Конечно, о чем речь! Это же люди, и события, между прочим, государственного значения.

Полина знала, что история полна парадоксов и неясностей, об этом всегда говорил отец. Но это было как-то так, абстрактно. Но теперь, когда речь шла о конкретных людях, которые, может быть, стали жертвами государственной машины, и, может быть, погибли!.. А может, они что-то выяснили, и их приказано было убрать? Отец вернул ее из дурных мыслей:

— Дальнейшую их судьбу и придется выяснить, и не только нам: историкам, геологам и тем, кто, так или иначе, причастен к этой экспедиции.

— Папа, а, может, они живы?

— Не знаю, вряд ли, хотя… Все очень запутанно. Этот клубок придется распутывать долго, зацепка есть, но этого мало.

Александр Николаевич стал показывать дочери статьи об экспедиции. Это действительно были отчеты, видимо, передававшиеся по рации. Их занятие прервал звонок в дверь. Пришел Денис. Полина и забыла, что они сегодня договаривались на вечер. Александр Николаевич заметил, что все проголодались, разумеется, Денис тоже, и позвал всех обедать. Сопротивление (со стороны Дениса) было бесполезно, потому что плов по-узбекски Александр Николаевич приготовил сам. Этой кулинарной премудрости его обучили узбеки из горного кишлака. В 82 году он был в экспедиции по древним городам Средней Азии и пробыл там три месяца. В доме хранились тюбетейка и ватный халат, подаренные узбеками. Пообедав, все разбрелись по своим делам.

Были густые сумерки, а Полина с Денисом придумали только 30 вопросов из запланированных пятидесяти. Денис засобирался домой, и когда Полина проводила его до двери, услыхала окончание телефонного разговора:

— Да, в воскресенье выезжаю, уже взял билет, по возможности встретьте меня, да, до свидания.

Полина стояла в дверях и смотрела на отца:

— Ты что, опять уезжаешь?

— Да, надо же хотя бы что-нибудь прояснить для начала.

Полина голосом прокурора снова спросила:

— На долго и куда?

— В Москву, — под взглядом дочери Александр Николаевич почувствовал неловкость, — ну не беспокойся, я не на долго, от силы — неделю.

Несмотря на то, что Полина привыкла к частым командировкам отца, почему-то всегда этому внутренне сопротивлялась. Детская ревность? Мама, похоже, более спокойно переносила отъезды мужа. А вот и мама. Полина вспомнила, что еще не сделала уроки. Наверное, разговора, которого она так ждала и боялась, сегодня не состоится. Мама устала, лучше ее не раздражать. Ладно, завтра, как раз на кануне субботы. Надо же, забыла даже с папой поговорить. Он что-то знает от мамы, почему первый не заговорил на эту тему? Может, он на маминой стороне? С этим тревожным чувством Полина легла в кровать, но оно долго не давало ей заснуть. Мурзилка, видимо, тоже как все соскучился по Александру Николаевичу и предпочел сегодня спать у них в спальне.

* * *

Погода стояла на удивление теплая, хотя для крымского сентября это было нормой. На деревьях почти не было желтизны, как будто природа хотела продлить себе лето. Еще можно было загорать и купаться. Бархатный сезон в Крыму — самое чудесное время. Солнце уже не так жарит, его лучи мягко окутывают теплом. В тени буйной зелени, кое-где слегка тронутой золотом, можно расслабиться и отдохнуть. Старые районы города, в одном из которых жила Полина, как раз славились обилием зелени, а прямо за городом начинались настоящие предгорные леса, где круглый год не умолкала жизнь. Звери и птицы, обитающие в них, не знали суровых зимних холодов и беспощадной летней жары. Там всегда было хорошо.

Утром, когда еще все спали, Полина на цыпочках прошмыгнула за дверь, к счастью, никто не услышал. Поговорить с отцом она не успела, так что сегодня ей пришлось встать в половине седьмого и быстренько, пока ее не поймали на горячем, выскользнуть из дома. А потом еще болтаться по улице два часа. Она сделала на велосипеде несколько кругов вокруг студгородка, находившегося недалеко от ее дома, объехала микрорайон и к девяти приехала на школьный двор. Все были в сборе кроме Черненко.

— Кого-то не хватает, — озабоченный предстоящим разговором с ребятами, вместо приветствия сказал Красавин.

В его интонации прозвучал не то вопрос, не то замечание. Все сразу почувствовали его настроение.

— Ладно, начнем, — тем же тоном продолжал физрук. Сегодня нам нужно освоить езду без руля. Это не так просто, но хотя бы попробуем.

Действительно, ехать, управляя только педалями, смогли далеко не все. Точнее, только Андрей Молчан смог продемонстрировать, как он ловко управляется с велосипедом без рук. Андрей был заядлым спортсменом. Все спортивные секции в городе он когда-либо посещал и был известен, можно сказать, в широких спортивных кругах Симферополя. Красавин еще более помрачнел, оттого что только один человек смог безукоризненно выполнить его задание. И если сегодня у кого-нибудь получится, было бы очень неплохо.

— Понимаете, — начал он, — это отражает состояние вашего опорно-двигательного аппарата. Могу сказать только, то, что у большинства он зажат. Нам нужно добиться свободы, чтобы ничто не сковывало движения. Может казаться, что, держась за руль, вам легче. Да, но ваше туловище, особенно плечи все равно не освобождаются, стоит только оставить руль, и вы не держите равновесия. Мы должны добиться, чтобы вы чувствовали себя одинаково с рулем и без него. Тогда появится свобода, а это первое, что нам нужно. Поскольку маневры с велосипедом — это, прежде всего, умение владеть своим телом. Когда вы почувствуете, что велосипед вам, как сказать… поддается, значит, вы взошли на уровень выше. Так что, давайте, пробуйте. Вы сами должны нащупать равновесие между собой и велосипедом.

Битый час ребята пробовали: всякие позы и наклоны туловища. Мальчики освоили это быстрее. Уже на двадцатой минуте Сева Зарубин ровно проехал без рук 50 метров, а почти следом за ним — Денис Марков. Когда все в разгаре азарта осваивали этот прием, явился Черненко. Он без труда сделал два круга без рук, чем заслужил похвалу физрука.

С девочками оказалось сложнее. Аня Попович смогла проехать в таком положении 20 метров, но в конце все равно не удержала равновесие. Остальные бились еще где-то час, зато после этой изнурительной борьбы, как-то в один момент наконец-то дело пошло.

Время близилось к полудню, и вместо двух часов тренировка затянулась на три. На часы никто не смотрел, и только в половине первого Вероника Чередниченко вспомнила, что ее ждут дом к двенадцати, а после обеда она с семьей должна ехать на дачу. Ее отец был главным хирургом 2 горбольницы, когда-то один благодарный пациент продал ему за смешную цену свою небольшую дачку, ни много, ни мало, в Новом Свете. Может быть, многим это название ни о чем не говорит. Я обязательно проведу тебя, читатель, всеми тропинками этого заповедного местечка на юго-востоке Крыма, только наберись терпения.

Это было еще, когда Вероника была маленькой. Уютный домик окружал маленький фруктовый садик, в котором рос инжир — экзотическое лакомство даже для многих крымчан. Несмотря на довольно высокое социальное положение семьи, на то, что Вероника была у родителей единственным ребенком, ее не очень-то баловали, но главное, — привили доброе отношение к людям. Конечно, она прекрасно понимала свои превосходства, кроме того, она была красивой девочкой и уже знала об этом и пользовалась направо и налево. Но вместе с тем имела добрый и мягкий характер, одноклассники ее любили. Родители часто разрешали ей приглашать друзей на дачу, особенно летом. Сегодня был день рождения ее тети, маминой сестры, и праздновали его на даче.

Вероника опаздывала уже на полчаса, это было нежелательно, так как ехать в Новый Свет больше ста километров. Наспех попрощавшись со всеми и предупредив, что завтра ее не будет, Чередниченко быстро укатила домой. Да и тренировка уж закончилась. Красавину было неловко говорить разгоряченным от спортивного азарта ребятам о своем разговоре с директрисой, и он решил отложить его на завтра, хотя прекрасно понимал, чем раньше он все скажет, тем лучше.

Настроение было прекрасное. Полина решила, что сейчас придет домой, родители увидят ее счастливой, и вопрос о том, чтобы она ходила на велосекцию, решится в ее пользу. Она, не раздумывая, быстренько укатила, так что Черненко, который хотел с ней поговорить и, наконец, выяснить, что случилось, не успел и глазом моргнуть, как Мироновой и след простыл. Он, конечно, знал, что сам все заварил: избегал ее, сквозь зубы отвечал и почти не общался. Но ведь его тоже можно понять. Он устал от этой, как ему казалось, унизительной роли такого себе безответного воздыхателя. Он еще не мог понять, но когда-то он поймет, что их дружба с Полиной станет для него одной из самых дорогих привязанностей в жизни. Кстати, для нее тоже.

Вот так Полина и явилась домой: просто и с честными глазами, ожидая серьезного разговора. Но родители сделали вид, что все уже решено и даже не спросили дочь, где ее с утра носило. Если честно, разговора между родителями, обещанного Полине папой, как такового не было. Александр Николаевич высказался, что не имеет ничего против нового увлечения дочери, даже наоборот, — он всеми руками «за». Инна Викторовна в ответ ему просто промолчала.

***

Дело близилось к концу сентября. Все проблемы, казавшиеся первоочередными и трудно разрешаемыми, решились и утряслись сами собой. Директриса дала «добро», более того, выбила в Гороно отдельную тренерскую ставку для Красавина, хлопотала о его поселении в общежитие, и вот уже пол месяца Сергей имел отдельную комнату на первом этаже. Условия были не бог весть какие: общий санузел и кухня, зато в пяти минутах от школы.

Александр Николаевич Миронов задержался в Москве вместо трех дней на десять. По приезду лишь сказал, что за такие короткие сроки выяснить толком ничего нельзя, в общем, дело ясное, что дело темное, и уже несколько дней подряд, не отвлекаясь на разговоры с семьей, писал плановый годовой отчет в АН, который он должен был сдать еще весной.

У Полины наконец-то наладились отношения с Володей. В общем, даже нечего говорить, инцидент исчерпал сам себя, и не было смысла продолжать дуться друг на друга. Как-то вечером, возвращаясь из музыкальной школы, Полина встретила Борко. Вначале она даже испугалась, но он был один, и к ней быстро вернулось самообладание. Полина не собиралась упускать случая и прижала несчастного горе-воздыхателя к стенке. Наговорив ему все, что она думала на тот момент, пригрозив, если он не отвяжется от Черненко, физической расправой (благо, она могла надеяться на помощь одноклассников), Миронова так вошла во вкус, что забыла о том, что поздний вечер, силы неравные, а от этого придурка можно было ожидать всего чего угодно. Но тот, видно, не на шутку сам растерялся, ведь Полина была героиней его фантазий, поверьте, самых разнообразных. И тут она собственной персоной, можно сказать, вправляет ему мозги, этого он точно никак не ожидал. Полина не сразу, но смекнула, что нужно делать «ноги», закончив на полуслове свою гневную речь, еще больше повергнув в недоумение своего вечернего «собеседника», быстренько ретировалась по направлению к дому, оставив своего идейного врага стоять на месте как минимум еще 15 минут.

Полина больше всего боялась, что не будет успевать к намеченному в декабре фортепианному конкурсу, а тут еще олимпиада, и тоже в декабре. Конечно, на подготовку конкурсной программы время выкраивалось с большим трудом. Но в конце октября зарядили дожди, настоящие, осенние, холодные, из дому по такой погоде высовываться не хотелось. И это было Полине на руку. Тренировки временно отменились из-за погодных условий, последние суббота и воскресенье месяца полностью освободились, за эти два дня Полина наконец-то выучила программу наизусть, хотя должна бала сделать это еще летом. Пока все шло по плану и как нельзя хорошо. Полина рассчитывала, что осенние каникулы, которые начинались через пару дней, тоже будут дождливыми, и она успеет сделать программу так, чтобы не стыдно было показываться с ней на публике. Но не тут-то было. В первый день каникул установилась солнечная погода, как-то быстро высохли лужи, солнце грело все теплее, и уже через день Красавин собрал команду. И так каждый день. После того как взбодришься утром, поездишь несколько километром, совсем не хочется садиться за рояль, а хочется куда-нибудь завеяться.

Вот так, выбрав день, они всем классом пошли в однодневный поход в район Бахчисарая — очень популярное место у туристов. Бахчисарай — перекресток истории и культуры Крыма. Знаменитый Бахчисарайский дворец, резиденция крымских ханов в старой черте города, — главная достопримечательность, хотя и новый город, небольшой и на первый взгляд совсем непримечательный, кажется необычным за счет своего положения. Окруженный горной грядой, Бахчисарай выглядит уютным оазисом цивилизации среди дикой природы. Это не оговорка, природа действительно дикая. Как бы не хотел человек подчинить себе Крым, до конца это не удавалось сделать никогда. Несмотря на то, что крымская земля заселена довольно густо и с прадавних времен, несмотря на постоянные (конечно, не сейчас, но в прошлом!..) миграции разных народов с неминуемыми войнами, несмотря на ежегодный наплыв туристов со всего мира, вытаптывающих центральные и периферийные туристические магистрали Крыма, многие уголки Крыма остаются до сих пор загадкой и поражают воображение своей первозданностью. В окрестностях Бахчисарая таких уголков очень много. Стоит сойти или съехать с какой-нибудь центральной дороги, как попадаешь в такие места, где, кажется, не ступала нога человека. В горных лесах несложно заблудиться, но это еще и опасно для жизни. Можно не просто потеряться (особенно зимой), риск погибнуть для неопытных туристов здесь довольно велик. Это только на первый взгляд крымские горы невысокие и простые для походов. На самом деле эта обманчивая простота может обернуться для зевак большими неприятностями. Внутренняя гряда Крымских гор, там, где расположился Бахчисарай, более непреступная и суровая в сравнении с внешней, хотя та тоже не уступает по степени опасности.

А если удастся выбраться на какое-нибудь плато, открывается такая панорама, что забываешь обо всем на свете. А если забраться повыше, можно увидеть море. Оно далеко, блестит, отражаясь в лучах солнца в ясный день, в пасмурный превращается в темную переливающуюся полосу у горизонта. Иногда нельзя отличить, где кончается море, и начинается небо. Понимаешь, что до него далеко, несколько десятков, а, может, и сотню километров, и оттого, что ты можешь охватить взглядом такой простор, внутри все замирает.

Окрестности Бахчисарая — это начало многих по-настоящему сложных туристических маршрутов. Это тропы для профессионалов. Здесь не встретишь «сборные» группы, ни мам, ни бабушек, ни детей с мороженым, вечно отстающих и капризничающих. Это дороги для взрослых подготовленных людей: теплая спортивная форма (даже в самый жаркий сезон ночи в горах могут быть очень холодными), удобная обувь на жесткой подошве, увесистый рюкзак, в котором только самое необходимое, руки свободные, ничего лишнего, лица сосредоточенные и серьезные. Потому что это не только физическая нагрузка, но и постоянная концентрация внимания.

Для 9-А многие маршруты бахчисарайских окрестностей знакомы и любимы. Не раз делались однодневные и с ночевками вылазки, поэтому было решено посвятить один день каникул на Бахчисарай. Была идея даже проложить веломаршрут, но Красавин отказал, мотивируя тем, что и опыта мало, и велосипеды нужны горные. В 7 утра народ толпился на вокзале в ожидании электрички. Каких-то 45 минут, и попадаешь в такие места, что не верится, что ты недалеко от цивилизации. Ты можешь на это же место приезжать несколько раз, но все равно каждый раз будто заново, и знакомые тропки, пригорки, скалы кажутся тебе новыми. Полинин папа говорил, что Крым всегда поражает эффектом новизны. Все как будто то же самое, но то ли смотришь по-новому, то ли действительно что-то меняется. Он объяснял это тем, что Крым разный, на протяжении 5 километров не встретишь однообразного пейзажа, даже состав воздуха меняется от растительных компонентов и от разных климатических районов — в Крыму они тоже меняются часто. Причем, все это тоже находится в постоянном процессе и становлении.

Деревья успели подернуться желтым, красным, багряным и золотым, глазам открывалась самая живописная природа, которую можно вообще вообразить. Горные леса дышали легкой сыростью, грибами и смесью самых разных запахов, что вместе составляло ароматный букет, встречающийся только здесь.

Полина даже забыла об угрызениях совести по поводу того, что мало занимается на каникулах, а ведь еще какой-то месяц, и нужно играть. Она страшно не любила публичные выступления, когда одна на пару с роялем — на сцене, а все остальные — в зрительном зале. Этот комплекс она так и не сможет в себе преодолеть.

Чуфут-Кале — первый объект их маршрута. Сколько раз ребята бывали здесь, но непременно заходили в древний пещерный город. Скрипучие ворота, за ними — выдолбленная каменная дорога, сохранившиеся наземные постройки, но что самое интересное, — пещерные жилища прямо в скале. Многоярусные лабиринты. Проходя по ним, можно упереться в глухой тупик или «окно»: впечатлительным, главное, не подходить слишком близко. Из «окна» с высоты открывается панорама: городище стоит на возвышении, это защищало жителей от частых набегов чужаков. Наружные проемы в скалах имели стратегические функции: это и хороший обзор, и удобное место для лучника-снайпера. Тем, кто боится высоты, лучше не подходить, потому что за пределами резко обрывается скалистая круча.

После пещерного города маршрут свободный, то есть это означает забрести подальше, костер, печеная картошка, песни под гитару. Вечером приятно утомленный 9-А погрузился в электричку, замигали дорожные фонари, еще один день каникул закончился.

Так, день за днем пролетела и неделя. Удивительно, ведь Красавин и его команда проводили большую часть времени вместе. Почему удивительно? У молодого человека в жизни помимо работы должно быть масса всяких дел и интересов. Однако работа, казалось, занимала все его жизненное пространство. Он с удовольствием отдавал ребятам все свое свободное время. Ведь за каникулы они совершили не только поход в Бахчисарай, несколько раз вместе ходили в кино, даже в парк на карусели, которые, правда, изрядно поржавели, но, тем не менее, были еще в сносном состоянии, не говоря уже о велопрогулках по окрестностям города. Никто пока не задумывался, почему физрук проводит столько времени с ними. А у него на это были свои причины. Это было не лучшее время для него. И дело не только в том, что сорвалась его профессиональная спортивная карьера. Душевная травма, которую он переживал, не отпускала. А ведь совсем недавно было в его жизни все хорошо, была любимая жена, маленькая дочка, которую он обожал. Было счастье, но теперь… Может, эти ребята вернут ему вкус к жизни? Им то точно с ним интересно, они готовы целыми днями виться вокруг него, бегать по первому свистку на тренировки. Он тоже чувствовал, что привязывается к ним, был благодарен директору, что та пошла ему навстречу, хотя и взяла на себя большую ответственность. Сейчас ему не хотелось думать о будущем, загадывать наперед, хотелось только поскорее пережить депрессию. Да, и ему помогут эти мальчишки и девчонки, такие открытые, непосредственные. Ему с ними легко и просто, он уже заметил, что скучает без них. Он обязательно сделает хорошую профессиональную команду, они выиграют не одно соревнование, все, что он делает, — не напрасно. В общем, жизнь продолжается.

* * *

С приходом ноября дождливая осень уже не отпускала жителей города на улицу без зонтов. Унылые серые утра сменялись такими же унылыми и серыми днями, а потом вечерами. Крымский ноябрь и почти весь декабрь иногда даже до нового года не сулит ничего солнечного: моросящий дождь, лужи, слякоть, иногда кажется, что дождь падает не только с неба. Выскочив на улицу в такую погоду, стараешься побыстрее добраться до школы или работы, но, как назло, транспорт ходит реже обычного, а желающих им воспользоваться становится больше. В солнечный день всего этого не замечаешь, и в час-пик можно пройтись пешком.

Тренировки на свежем воздухе временно прекратились, и теперь встречались только в коридорах и спортзале. Но физрук обещал, как только выйдет солнце и подсушит лужи, можно будет выезжать. Полине, в принципе, это было выгодно: скоро конкурс, да еще олимпиада. Жизнь текла монотонно по расписанию, ничего особенного не происходило, ее родная школа ждала события под названием «математическая олимпиада», а Полина готовилась сразу к двум: через день после задачек нужно было играть. В преддверие этих дат время побежало быстрее, и вот уже школа № 23 принимает участников со всего города.

— Миронова, а ты уверена, что мы успеем сегодня провести первый тур? Классов не хватает, нам отдали в распоряжение только левое крыло второго этажа, — Марков поймал Полину в момент, когда она вышла из кабинета математички, — просто нереально впихнуть всех туда, ведь заявки мы принимали до 30 ноября, то есть до вчера, а с кабинетами решали еще в сентябре, даже не подумав, что может оказаться мало. Я предлагаю первый тур разбить на два дня.

— Получается, что второй начнется третьего?

— Боюсь, что придется так сделать.

— Ты же знаешь, что у меня как раз в этот день начинается конкурс.

— Но это же не от меня зависит, — было видно, что Денис растерялся.

Полина поняла, что повела себя эгоистично, а он продолжал:

— Мы сами виноваты, что прошляпили, между прочим, не только я, но и ты.

Сейчас что-то менять было сложно, подвигать школу — тоже. Ведь уже неделю некоторые вынужденно учились во вторую смену, потому что пять классов на втором этаже освободили и готовили к олимпиаде. На день продлить такой режим было вполне реально, а вот освобождать дополнительные кабинеты, менять общее школьное расписание, все ставить с ног на голову, — нет.

— Я понимаю, что у тебя сроки, но ведь не могут все под тебя подстроиться.

— Может, мне пойти только первый тур, а на второй не пойти.

— Жаль, конечно, но можешь сделать и так, чтобы не совсем обидно было… А почему ты так уверена, что пройдешь во второй тур? — ребята засмеялись.

А Полина действительно была в этом уверена, и Денис тоже в себе не сомневался, только выходило так, что победа как будто уже у них в кармане. Они веселились над собственной самоуверенностью:

— Когда я буду ректором университета, я никогда не дам тебе профессора, будешь у меня уборщицей.

— А когда я стану ректором, назначу тебя ночным сторожем.

— А представляешь, если Черненко станет ректором, мы с тобой будем двор подметать, в лучшем случае лампочки вкручивать.

— Нет, Черненко тебе лампочки не доверит, он, скорее всего, нас с тобой вообще уволит.

Ребята так увлеклись, что не заметили, как подошел Черненко. Полина аж подпрыгнула.

— Кого я там уволю? — напуская на себя небрежный вид, спросил он.

Первым нашелся Марков:

— Скажи, Вова, если бы ты был директором школы, кого бы ты уволил первого?

— Ну, физичку, разумеется, она меня достала. Представляешь, заставляет меня учить физику. МЕНЯ! А я не хочу, понимаешь, НЕ ХОЧУ! Меня от нее уже тошнит.

— Поверь мне, друг, не только тебя, — Денис был солидарен.

— Ну если это не мое, не нравится мне… Хотя, если бы не она, а кто-то другой…

— Да, от училки зависит много. Мне, например, она тоже не нравится, ей в тюрьме надо работать, а не в школе.

— Точно, — Черненко был полностью согласен.

— Но мы ее терпим и будем терпеть, — продолжал Марков, — и пока что ты не директор…

— Да, — очнулась Полина, — мне кажется, если бы не она, я бы физику любила.

— Ладно, о драконах ни слова, — прервал ее Денис и, уходя, добавил, что ждет ее через 10 минут в актовом зале, где должно начаться торжественное открытие олимпиады.

Миронова и Черненко остались стоять.

— Марков хочет растянуть олимпиаду на три дня, а у меня третьего конкурс, мне придется либо не участвовать совсем, либо пойти на первый тур.

— А конкурс ты можешь пробросить?

— Ты что, мама меня убьет, я обещала…

— Тогда не иди на олимпиаду.

— Но я успеваю на первый тур.

— Тогда иди!

Володя сказал, что у него дела, и ему некогда.

— А ты не пойдешь на собрание, я там буду говорить речь?

— А я что, тебя еще не наслушался? Ну, я шучу, у меня действительно дела.

— Прямо такие секретные, что не можешь сказать?

— Не так, чтобы очень, в общем, я потом расскажу, все, пока.

Полина повернула по направлению к актовому залу, возможно, думала она, что Марков уже договорился, чтобы продлить сроки. Ладно, придется чем-то жертвовать. Ничего страшного, если двух зайцев подстрелить не удалось, то, может, хоть где-то повезет.

Как и думала Полина, Денис уже обо всем договорился, и так легко ему это удалось (как, впрочем, все давалось ему с необыкновенной легкостью), что Полина только пожала плечами, а он уже шел ей навстречу вместе с математичкой.

— Полина, что случилось? — спросила учительница.

— Карина Игоревна, если олимпиада продлится до третьего числа, я не смогу пойти на второй тур. У меня в этот день жеребьевка, и, может, я даже не смогу быть в оргкомитете. Так получилось, время не рассчитала, мы же думали уложиться в два дня со всем вместе, а так, если пришло больше школ, чем в прошлом году, время растягивается, и я в него не вписываюсь.

Тут Марков вступил в защиту Мироновой, видно было, что Карина была настроена не очень хорошо.

— Понимаете, Карина Игоревна, моя вина в этом тоже есть, я мог бы предвидеть, что так будет, мы продлили сроки подачи заявок, поэтому не могли до конца точно знать, сколько будет народу. Фактически рабочую часть мы подготовили еще два месяца назад. Полину подменит Оля Трач из 9-Б, я ей уже сказал, она согласна. Только в лице Мироновой мы теряем сильного игрока, но я думаю, мы справимся и в командном турнире не сорвемся.

— Денис, я, конечно, на тебя полагаюсь, и выбора у меня, я так понимаю, нет. Хорошо, давай сюда Трач, мы представим ее на собрании, — с этими словами Карина сделала ребятам знак, что пора начинать.

Карина Игоревна Стецюк (или как все ее ученики называли просто Кариной) пользовалась всеобщей любовью. Она была молода, с прогрессивными взглядами, лишена обычных учительских предрассудков. В свои 30 лет она имела уже большой опыт в школе. Классы, которые к ней попадали, овладевали математикой быстро и надолго. Даже самые заядлые двоечники знали правила и теоремы. Мужская половина учителей школы засматривалась на нее, когда она проходила мимо. Какое-то время историк вообще проходу ей не давал, но между ними состоялся разговор, после которого он старался не сталкиваться с ней на узких лестницах и в коридорах, но стал относиться к ней намного уважительней, можно сказать, почтительно. Что она ему сказала, никто не знал, но в коллективе даже самые отъявленные сплетники редко касались ее имени в разговорах. Ее обжигающий до костей ледяной взгляд останавливал многих, ближе, чем на три шага, подойти в таких случаях просто боялись. Но, в общем, она была приветливой, коммуникабельной и легкой в общении, если не было посягательств на ее личное пространство. Девчонки из 9-А хотели подружить Карину с Сергеем. Все в классе считали, что это подходящая пара. На каникулах ее приглашали в поход, и она согласилась, только накануне вечером у нее поднялась температура, и план поближе познакомить математичку и физрука провалился. Красавину она тоже была симпатична, но он ее очень стеснялся, наверное, даже боялся.

Открытие олимпиады прошло как никогда помпезно, все, включая учителей, волновались.

— В этом году наша школа впервые встречает участников городского математического турнира, — говорила директор, — мы надеемся, что вам у нас понравиться, а от вас мы ждем знаний и сообразительности.

Она заканчивала приветственную речь и передала слово организаторам. На сцену вышли Денис Марков со своей командой.

— Сегодня мы открывает первый тур, и я хочу сделать объявление, что регламент немного изменился. Первый тур пройдет в два дня, поэтому мы проведем жеребьевку, кто и в какой день участвует. Еще я хочу представить моих помощников и соратников, которые на протяжении трех месяцев готовили нашу олимпиаду. Полина Миронова, 9-А класс, — она встала, зал зааплодировал.

— Ольга Трач, 9-Б класс, — девочка тоже встала, и зал вновь зааплодировал.

— Евгений Дольский, 11-А класс, Ксения Шатько, 11-В класс, Марина Юрченко, 10-Б класс, Кирилл Иванов, 10-А класс.

Ребята вставали со своих мест, зал аплодировал.

— Карина Игоревна Стецюк, преподаватель алгебры и геометрии, Людмила Павловна Величко, директор школы, Иван Иванович Сокол, завуч школы — кураторы нашего мероприятия.

Зал дружно приветствовал их аплодисментами. После жеребьевки участники первого дня разошлись по кабинетам и приступили к работе, 23 школе выпал второй день.

Как и надеялись организаторы, их школа показала солидный результат в первом туре и прошла во второй. Но Полина к своему и общему сожалению 3 декабря уехала в музучилище на свою жеребьевку, оставив своих бороться без нее. Из-за школьной канители она даже забыла толком поволноваться перед конкурсом. На сцену концертного зала она вышла смело, без дрожи в ногах (что было для нее совсем не характерно). Конкурс проходил в два тура, с первым она справилась блестяще и была одной из претенденток на лауреатство. Жюри понравилось, как она аккуратно, живо и интересно сыграла десятую сонату Моцарта, всех поразило то, что она изобразила небольшую театральную сценку за инструментом. В самом деле, музыка Моцарта живая, ее можно представить в лицах. За свои 35 лет композитор написал по заказу разных театров 19 опер (кстати, часто не успевал уложиться в сроки). Его оперных героев всегда можно было узнать, когда они появлялись в сонатах и симфониях в виде ярких музыкальных образов. Полина чувствовала, когда она играет Моцарта, как будто оживают сказочные персонажи, ей было самой интересно, и здесь на сцене она тоже увлеклась и этим покорила жюри.

Разочарование ждало ее во втором туре. В пьесе Шамо она забыла текст и просто остановилась. Начав с начала, снова запнулась на том же месте и только с третьего раза смогла доиграть до конца без остановок. Ей прочили первое или второе место, но дали только диплом, и то по этому поводу возник спор, один из членов жюри, преподаватель запорожского училища, считал, что за такое нельзя и диплом давать.

Но, несмотря на неудачу, Миронову заметили, и во время вручения наград к ней подошел директор симферопольского училища и поинтересовался ее планами на будущее. Это означало, что двери для нее открыты.

* * *

Когда живешь в преддверие ожидаемых событий, предвкушаешь, готовишься, стараешься, даже волнуешься, не задумываешься о далеких планах и о жизни вообще. Но когда эти события проходят, остается неловкое чувство пустоты, что ли. Тебе чего-то не хватает, голова, которая до недавнего времени была забита важным, необходимым, в общем, бог знает чем, как-то в один момент просветляется, становится скучно. Еще некоторое время по инерции переживаешь случившееся, но вопрос, как червячок, точит: а что дальше? А дальше смотришь вокруг и видишь унылый город, лужи и слякоть. Уже декабрь, а снег еще ни разу не выпал. Впереди — рутина конца второй четверти, контрольные и самостоятельные, зато потом новый год, пусть даже с дождем. Правда, Полина не очень любила этот праздник, точнее, относилась к нему равнодушно, потому что всегда, ложась в кровать загодя, чтобы выспаться накануне, с разочарованием обнаруживала часа в три ночи, что все на свете проспала. И еще она не любила думать, что потом начинается самая длиннющая третья четверть. Нет, нет, ей нравилась ее школа, ее класс, но монотонность распорядка рабочего дня, который оставлял мало времени на свободные планы, ей не нравилась. Она же училась в двух школах, иногда чувствовала себя роботом, которого запрограммировали на то-то и то-то, а для собственной инициативы места не оставили. А тут еще этот вечный дождь, нет возможности покататься.

В одно прекрасное, а главное, воскресное утро вышло солнце, даже заметно потеплело. На удивление Полина проснулась рано, в 8 часов. Через 15 минут позвонил Андрей Молчан.

— Привет, ты еще спишь?

— Н-нет, а почему ты так рано?..

Андрей не дал ей договорить:

— Быстрее собирайся, Красавин вызывает, чтобы была через полчаса, — и положил трубку.

Полина отдернула занавеску и действительно увидела настоящее солнце. «Это во сколько нужно встать, — думала она, — чтобы понять, что хорошая погода и уже успеть обзвонить всех?»

Красавин был очень доволен.

— Я рад, что мы смогла собраться пораньше, максимально используем вот это солнце, — и он показал на него, — пока ничего не случилось.

— Сергей Валерич, а вон тучка идет, — пропела Аня Попович.

— Я вижу, поэтому давайте быстрее в седло и вспоминаем, на чем мы остановились в прошлый раз.

Занимались полтора часа, потом внезапно, откуда ни возьмись, небо затянула черная-причерная туча, и оттуда повалили большие хлопья снега.

— Ура!!! — хором закричали все.

На удивление снег пролежал неделю. На следующий день ударил мороз. Дети были счастливы. Но для города это обернулось настоящим стихийным бедствием: один раз Полина не смогла попасть в музыкальную школу, потому что транспорт не ходил вообще. Зато освободился целый вечер, и можно было вдоволь кататься на санках. Как-то раз собрались с одноклассниками зайти подальше, где начинаются более крутые горки. Как все-таки редко крымским школьникам выпадает такой праздник!

В самый разгар несколько парней засобирались.

— А вы куда? — удивилась Таня Резник.

— А мы… а у нас… в общем, нам нужно, — сбивчиво стал объяснять Денис.

Как раз у четверых членов команды как-то подозрительно одновременно появились общие дела. Мужская компания, объединенная одной целью, — это сила, будь то пацаны, будь то взрослые дяди. Их объединяют дела, интересы, планы и проекты. Это как закрытое акционерное общество, разузнать, чем они занимаются, невозможно. Поэтому удалившаяся компания никак не объяснила, почему они так вдруг подорвались с места. Оказывается, ребята направились в одну из студенческих общаг к физруку. Они уже месяца два захаживают к нему и ведут с ним только мужские разговоры. Девчонки могут быть свободны, это не их дело.

***

На новый год Полину ждала неожиданность: папу с мамой пригласили в гости, так что она была предоставлена самой себе.

— Мама, а можно я позову Таньку на новый год?

— А что, ее родители не против?

— Нет, там целая компания, к ним приехали родственники из Николаева.

— А вы будете вдвоем?

— Да.

— Я не против, пожалуйста.

— Спасибо, мамочка, — и Полина умчалась к Вовке, они договорились обсудить планы на первое января.

К вечеру, когда родители ушли, Полина и Таня принялись сервировать стол. Это был первый праздник, который они встречали самостоятельно.

— Сюда этот салат, сюда — этот, — командовала Полина.

— А что мы будем делать ночью? — спросила Резник.

— Телик смотреть, наверное, — неуверенно ответила Миронова.

— А давай пойдем на дискотеку? — предложила Таня.

— В ДК строителей? Давай! — обрадовалась Полина, она никогда ночью никуда не ходила, а тут — свобода, что хочешь, то и делай!

В час ночи девочки выходили из подъезда. На улице было оживленно, поэтому не страшно. Но чтобы попасть на место, нужно было пройти по одной улице, на которой и днем то бывает опасно. Заросшая дикой вишней, без фонарей, на отшибе массива, эта улица была сборищем всяких разных. Полина почему-то сразу подумала о Генке. Только бы его не встретить, а ведь он может запросто быть на дискотеке. Таня как будто прочла мысли подруги:

— А если Борко будет?

— Будет, так будет, — невозмутимо сказала Полина, а девочки как раз прошли последний квартал, попав на ту самую улицу Охотничью, и сразу как-то стало страшновато.

Вдруг из-за поворота показались мужские силуэты, они шли прямо им навстречу. Девочки моментально, не сговариваясь, нырнули в заросли вишневого молодняка, Полина почувствовала, что-то хрустнуло: это порвалась ее куртка. Они с замиранием сердца затаились, и тут отчетливо услышали знакомые голоса.

— Девчонки, не бойтесь, вылезайте, — кто-то сказал голосом Севки Зарубина.

— Кажется, это Миронова и Резник, — подтвердил тоже знакомый, на этот раз голос Андрея Молчана. И когда девочки услышали Красавина, поняли, что вся компания в сборе.

— С новым годом! Только вы как-то странно его встречаете, в кустах, — физрук помог им выбраться.

Таня, унимая дрожь в голосе, заговорила первая:

— Мы шли в ДК строителей.

— Одни? Ночью?! Вы что, совсем?!! — было видно, что он очень недоволен.

Их было как раз пятеро: Красавин, Марков, Молчан, Зарубин и Черненко. Полина, конечно, промолчала, она звала Вовку на новый год, а тот сказал, что идет с мамой к бабушке. Можно было и не врать так откровенно, а сказать что-нибудь более нейтральное.

— А вы откуда и куда, и тоже, между прочим, ночью? — съехидничала Миронова.

— Мы решили прогуляться по свежему воздуху, ребята зашли ко мне около двенадцати, я сам не ожидал, что у меня на новый год будет такая отличная компания, а теперь еще и вы.

— Хорошо, что нас первых встретили, а то, знаете, ночью болтаться в таком месте… — вставил Андрей.

Потом уже обновленной компанией пошли на озеро, болтали, о чем попало, часам к пяти девочек проводили до дома Мироновых, и сами разошлись спать.

— Танька, значит, наши замечательные мальчики тусуются с физруком, а я и не знала.

— Получается, что Чередниченко с Попович тоже не знают об этой тепленькой компашке.

— И мы как-нибудь к нему зайдем, давай? — предложила Полина, но глаза сами закрывались, и она не стала ждать ответа. Таня тоже сквозь сон пробурчала:

— Угу.

* * *

Каникулы пролетели быстро и незаметно, началась длиннющая третья четверть, и Полина приготовилась к тому, что вновь как заведенная будет наматывать круги по до боли знакомому маршруту. В феврале, ближе к середине месяца в Крыму начались «февральские окна» — удивительное явление природы региона. Сергей был удивлен по-весеннему установившейся погоде. Откуда, почему в разгар зимы такой климатический оазис? Ребята объяснили ему, что это случается каждый год, такая погода может продлиться недели две, потом снова будет холодно, могут даже грянуть сильные морозы, но тоже не на долго. К концу четверти должна начаться настоящая весна.

А коли так, решили эти «окна» использовать по максимуму. Катались почти каждый день, Красавин напомнил, что в начале мая у них общегородская спартакиада, и предупредил, что на следующих каникулах придется хорошенько поработать. Когда они настали, ребята встречались каждое утро, Красавин решил вывезти команду на дальнюю дистанцию.

Трасса, идущая на южный берег, проходила сначала по предгорью, потом поднималась на перевал и резкими виражами спускалась к Алуште — первому прибрежному городу, стоящему на ней. Рельеф местности позволял велосипедистам развить приличную скорость на отрезке первых 20-25 километров. Там тоже нелегкие подъемы и спуски, но их вполне можно было преодолеть. Профессиональные спортсмены часто пользовались Ялтинской трассой. Проезжая по ней, можно часто наблюдать группу из 10-15 человек, которые, вытянувшись вереницей, не отставая друг от друга, прижимаясь к обочине дороги, колесит в том или ином направлении. Это по плечам только профессионалам, вернее, позволительно только им. Потому что на Ялтинской трассе всегда оживленное движение — это единственная дорога, соединяющая Симферополь с южнобережьем. Звуки моторов не умолкают круглый год.

Сергей сам часто делал пробег туда и обратно. Но ребят вывозить на загруженную дорогу он, конечно, не мог. К счастью, от основной трассы вилось множество побочных дорог. Одна такая начиналась недалеко от школы, какое-то время шла параллельно основной, потом разветвлялась в нескольких направлениях: к ближнему селу, к дальнему селу, к магазину и к бочке с квасом. Машины там почти не ходили. Были варианты еще и такие. Вдоль одной из таких дорог мог быть широкий тротуар, огражденный зеленой посадкой или широким газоном. Люди там тоже почти не ходили. Все эти ближайшие дороги Сергей хорошо изучил, и решил уже освоить с ребятами «трассу». Здесь главным была пока не скорость, а выносливость. И вот, в одно утро весенних каникул ребята собрались как обычно в 9.00 возле школы.

— Сегодня выезжаем на дальнюю дистанцию, — сразу начал физрук, — я был в спорткомитете и ознакомился с требованиями. Ну, во-первых, мы будем наравне со спортшколами.

Он сделал паузу.

— Во-вторых, это будет не стадион, мы с вами шоссейники, поэтому для нас будет запланировано несколько разных дистанций — покороче и подлиннее. В-третьих, выбор этих дистанций будет осуществлять сам спорткомитет, в который я тоже вхожу. У меня уже есть на примете парочка подходящих. Возможно, их включат в число обязательных. Я надеюсь, вас не пугает соперничество со спортшколами.

Ребята уверенно замотали головами.

— Наоборот, — начал Андрей, — если выиграем, значит, мы круче.

— Нам необязательно стремиться к абсолютной победе, да и пока из-за нехватки опыта нам это не светит. Главное — показать серьезный результат, синхронность и слаженность командного заезда. Кстати, не хочу забегать вперед, но, возможно, это будет для нас отборочным туром на чемпионат Крыма.

— Ого! — не выдержала Аня, — а когда он будет?

— Подожди, мы еще ничего не выиграли, — вставил Сева.

— Чемпионаты в последние годы проводились в Евпатории в конце сентября, начале октября.

— А мы в этом году туда попадаем? — спросила Вероника.

— Это будет зависеть от спартакиады, как там прокатимся, — ответил физрук.

Окрыленные такой перспективой, ребята в момент стали собранными и готовыми выполнять любые задания тренера. В этот день преодолели в общей сложности километров семьдесят. Большую скорость не развивали, главным заданием было равномерно проехать как можно больше. И тут Красавин понял, что у ребят проблемы с дыханием. Под конец тренировки каждый чувствовал себя очень вымотанным, как будто выполнял тяжелые физические упражнения. В общем, народ выдохся. Физрук выстроил команду и сказал:

— Мне не нравится, как вы тяжело дышите. Запомните, ни в коем случае нельзя дышать ртом, так быстрее устаешь, организм не получает нужного количества кислорода. Вдыхать нужно только через нос, иначе надолго вас не хватит.

— Оно само собой получается, — начала Миронова, — просто не замечаешь…

— За этим нужно следить. В следующий раз будет задание: каждый должен себя контролировать, если сбиваешься, сразу останавливайся. Только не хитрить, иначе спартакиада будет для нас первой и последней, — эти слова Сергей произнес так, чтобы все поняли, что он не шутит.

— Получается, если мы не научимся правильно дышать, нас засудят? — удивилась Таня.

— Засудят не потому, что вы неправильно дышите, а потому что это прямо отразиться на результате. Я, кажется, придумал! Отныне будем начинать тренировки с пробежки, и будет все хорошо видно.

— Сергей Валерич будет бежать рядом и проверять, правильно мы дышим или нет, — попытался сострить Черненко.

— Вовсе нет. Но я без труда могу определить на финише, как человек бежал и чем дышал.

Похоже, ребята поняли: он настроен серьезно. Красавин после тренировки думал, что упустил много времени, сейчас открываются недостатки и пробелы в его тренерской работе, и это после полугода занятий! Все, конечно, можно наверстать. Но как раз таки дыхание зависит от каждого из них, и если они не будут постоянно себя контролировать… вот, за эти полгода нужно было научить их, прежде всего, контролировать себя. Остается месяц с хвостиком, в таком виде их показывать — большой риск. Он решил, если за неделю они научатся правильно дышать, тогда можно и рискнуть.

* * *

Вот и наступил май. И опять для Полины начались тяжелые денечки. В музыкальной школе — выпускные экзамены, у ее команды — спартакиада, а у нее самой — головная боль, как это все совместить. Но ей повезло. Если бы спартакиада проходила как обычно в Евпатории, не видать ей ни триумфа побед, ни горечи поражений на спортивных дистанциях. Но и этого было мало. Еще ее спасло то, что дни заездов и экзаменов не совпали. Но она оказалась между двух огней: сегодня первый заезд, завтра первый экзамен.

Мама не приветствовала такого распорядка, зато папа поддержал дочь и разъяснил Инне Викторовне, что это только закалит характер, подготовит к жизни и т.д.

Спартакиада проходила между праздничными первым и девятым мая, в школе команду Красавина освободили от уроков. Сам физрук был почти доволен тем, что почти успел наверстать упущенное: теперь ребята намного лучше выдерживали дистанцию. Но, главное, это дало реальный результат. После отборочного заезда их пропустили в основной. У них было даже моральное преимущество: две дистанции команда знала хорошо, чувствовала себя свободно и уверенно. Но риск все же был большой. На спартакиаду съехались все центральные спортивные школы области, некоторые команды были призерами солидных соревнований не только Крыма, но и Украины. Но условия жесткой конкуренции подстегнули подопечных Красавина, на первом этапе они выглядели убедительно, их отметили в пятерке лучших. Однако радоваться было рано — предстояли дистанции посложнее. Физрук был скуп на похвалы, не пропускал ни одной ошибки, в общем, создавал внутри команды рабочую атмосферу. Он считал, что промежуточные результаты, даже если они высокие, не следует расценивать как особые достижения, главное, чтобы был достойный финиш.

Когда ребята узнали, что на первом этапе попали в пятерку фаворитов, удивились, почему их тренер не радуется вместе с ними. Оно и понятно. Это их первая победа на таком серьезном уровне, а командир ведет себя, как будто они аутсайдеры. Но Марков первый понял, что это такая тактика, ему даже пришлось утихомиривать некоторых радикалов, правда, безуспешно:

— Он все правильно делает, хочет, чтобы мы не расслаблялись.

— Но можно было хотя бы сказать что-то хорошее, а то он раскритиковал нас в пух и прах, — недоумевала Попович, — как будто мы уже проиграли все что могли.

— Пока не проиграли, но вполне можем, — не уступал Денис.

— Понимаешь, Дэн, — вступил Андрей, — я, например, делал все по его инструкциям, да и все мы… он мог хотя бы сказать, что было правильно, а он ведет себя так, что мы как будто облажались по полной программе. Лично я и без него знаю, что было не так.

— Так пойди и ему все это и расскажи, а не висни у меня на ушах.

— А тебе нравится, что он нас, как котят макает? Если он недоволен, пусть распускает всех и не морочит никому голову.

— А тебя никто и не держит, можешь первый…

— А ты не указывай, что мне делать…

Марков и Молчан приблизились друг к другу почти вплотную, атмосфера накалялась, запахло дракой. Зарубин и Черненко были наготове в случае чего их растаскивать. Перепалка чуть не переросла в драку. Накопившимся усталости и напряжению не удалось вылиться в радость победы, и это естественно привело к выбросу негатива и выяснению отношений на ровном месте. Драчунов успокоили, но напряженку не сняли. Команда разошлась молча. Полина еле догнала Володю:

— Что это с ними?

— Зря мы с Севкой их растащили, надо было дать им подраться.

— Да ты что?

— Один придурок считает себя крутым спортсменом, другой тоже хорош, ты не замечала, что он всегда прав, всегда лучше других все знает?

— Есть немного, но я привыкла.

— Так и нечего!.. Отошли бы в сторону и подрались как нормальные мужики…

— А если бы поразбивали друг другу физиономии?

— Так и было бы! Можно подумать, что все остальные не на взводе.

— А что ты на меня взъелся?

— Ну, ты хоть не приставай!

— Да ну тебя! — Полина резко повернула в сторону, даже не попрощавшись.

Еще не хватало портить себе настроение непонятно из-за кого. Но настроение было уже подпорчено основательно. И уже лежа в кровати, Полина прокручивала прошедший день. Почему все-таки так получилось?

***

На следующее утро все сомнения и вопросы как рукой сняло — Полина собиралась на экзамен. По дороге она встретила Красавина.

— Сергей Валерич, пожелайте мне «ни пуха, ни пера».

— Что, на экзамен, ни пуха!

— К чер…, — но, вовремя прикусив язык, продолжала, — да, иду сдаваться.

— Как у тебя вторая половина дня?

— Честно, не знаю, может затянуться часов до четырех, а мы сегодня разве собираемся?

— Да, хотел устроить разбор вчерашних «полетов», что было правильно, а что — нет, — он казался каким-то рассеянным.

Полина решила промолчать о вчерашнем инциденте. Попрощавшись с физруком, она заметила свой троллейбус и побежала на остановку, еле успев вскочить на заднюю подножку. Плюхнувшись на свободное сиденье, она сначала даже не обратила внимания, кто сидел рядом. Если бы была возможность, этот кто-то с удовольствием оказался бы под сиденьем. Когда Полина увидела рядом с собой Борко, она даже на секунду растерялась, но испуганные глаза своего визави вернули ей уверенность.

— Что, прогуливаем? — надменно с ухмылочкой промурлыкала она.

— А… меня отпустили… живот… это… болит.

Когда несчастный воздыхатель видел Полину, вся его смелость, уверенность, бравада, хамство улетучивались. Он ее избегал, как мог. А тут она сидит рядом с ним, и шансов испариться — ноль. Полина продолжала:

— Ты, наверное, не знаешь, что мы вчера прошли отборочный заезд на спартакиаде?

— Н-нет.

— Как это нет? Может быть, ты не знаешь, что в нашем классе есть команда велогонщиков? А, понятно. Ты в школе редко бываешь, поэтому ничего не знаешь. Ты хоть знаешь, кто такой Красавин?

— Да, физрук.

— Правильно, а знаешь, кто он?

— Физрук.

— Ай, ма-а-ла-а-дец! А ты знаешь, что он чемпион Европы, и если бы не травма, был бы чемпионом олимпиады?

— Д-да.

— Так вот, он нас тренирует. Вчера вся школа ходила смотреть, а ты не знаешь, ну ты даешь! — Полина звонко рассмеялась и на остановке быстро выскочила из троллейбуса, оставив горе-воздыхателя дальше ехать в прибитом состоянии.

Вдохновленная очередной «победой», Полина была готова побороться и на экзамене. Играть было не нужно, он был теоретический. Она блестяще ответила на вопросы, выполнила все задания, получила свою пятерку и к двум часам была уже свободна. Она спешила домой, а вдруг Красавин позвонит. Мурзилка встретил ее перед дверью: этот бандит ухитрялся вылезти в форточку, по карнизу добраться до первого дерева (Мироновы жили на втором этаже) и гулять себе сколько влезет. А когда собирался домой, постоянно закрытые двери в подъезд не были помехой, он влезал таким же макаром в вечно разбитое окно над лестничным пролетом и попадал в общий коридор. У своей двери он принимался противно мяукать, пока кто-нибудь ему не открывал. За этим занятием Полина застала кота.

— И как это называется?

— Мя-я-я-я-я-у!!!!! — это было душераздирающе.

— Если ты вылазишь в форточку, почему не соображаешь в нее же и залезть?

— Мя-я-я-у!

— А если бы до вечера никто не пришел? — Полина повернула ключ и впустила кота, тот стрелой помчался на кухню, видно, сильно проголодался.

— И никакой благодарности, — заключила Полина.

* * *

— Андрей, — раздался в трубке голос Маркова.

— После секундной заминки тот ответил:

— Извини, Дэн, за вчерашнее, я сам хотел тебе позвонить.

— Ничего, проехали, ты свободен?

— Да.

— Выходи через 10 минут к стадиону.

Ребята встретились и замяли вчерашний инцидент.

— Завтра второй заезд, тебе Красавин не звонил?

— Еще нет, хотя обещал где-то, в районе двух.

— Идем к нему, на месте разберемся.

Физрука ребята застали возле телефонной будки. Тот как раз обзванивал команду.

— На ловца и зверь…— поздоровался тренер.

— Сергей Валерич, будет у нас что-нибудь сегодня?

— Да, я хотел вас собрать, не столько покататься, сколько рассказать об удачах и промахах. Утром я встретил Миронову Полину, она ехала на свой экзамен, может, ее не будет.

— Ничего, мы ей все передадим, — сказал Денис.

В течение часа народ собрался, даже Миронова почти не опоздала. Красавин много говорил, готовил ребят к завтрашнему более трудному этапу.

— У меня был случай. Я еще занимался в спортшколе. Мы готовились в Анкару на чемпионат мира среди юниоров. Это было мое первое такое серьезное соревнование. Сначала все шло как нельзя лучше. Мы тоже были в пятерке сильнейших. На предпоследнем заезде нас дисквалифицировали из-за технической ошибки одного нашего товарища. Я это все к чему? Нам рано радоваться, еще два этапа впереди. Судьи отметили наш небольшой стаж, хотя и результат у нас был неплохой. Я, конечно, рискнул, выставив вас на заезд, но, поверьте, видно невооруженным глазом, что в этом спорте вы пока новички. Никто не виноват. Просто мы должны быть готовы к тому, что нам дадут еще время на подготовку. Я это все к чему? Мы можем не попасть на эту осень. Не потому что мы такие плохие, ездить не умеем и все такое. А потому что нам нужно еще потренироваться. Я лично не питаю никаких иллюзий и хочу, чтобы вы тоже не думали, что осенний чемпионат у нас в кармане.

— Сергей Валерич, это будет известно после спартакиады? — спросила Аня.

— Не все так просто. Конечно, могут быть всякие разговоры, намеки. А вообще, это целое дело. Нужно будет подать заявку в установленные скоки, я точно не помню до когда. Все заявки будут рассматриваться в течение двух месяцев, и только потом…

— А по результатам спартакиады?... — переспросил Сева.

— Я же еще в начале нашего знакомства говорил, что сейчас никаких мест и призов не будет. Это вроде показательных выступлений. Вы на меня все так смотрите, как будто все пропало. Выше головы! Все нормально. Завтра едем 40 километров.

А через два дня ехали 70 километров. Ребята вошли в спортивный азарт и оставались по-прежнему в пятерке лучших. Но на самом последнем этапе, за 30 метров до финиша это все-таки произошло. Вероника посмотрела на дорогу и увидела прямо перед колесом камень, не так, чтобы большой, но лучше объехать. Она резко повернула и угодила в кювет, проехавшись по желтому ковру одуванчиков. Спортивный врач, Красавин и кто-то из судей быстро побежали к ней. Заезд не прервали, все участники до последнего пересекли финиш. Вероника с ободранными коленями, перепачканная одуванчиками, прихрамывая, тоже доковыляла. Хорошо, что у велосипеда только крыло погнулось. Некоторые судьи интерпретировали этот случай как подтверждение тому, что у команды мало опыта езды на дистанции. Это была правда. Но, тем не менее, они выглядели очень даже не плохо на фоне куда более опытных. Вокруг всего этого среди судей разгорелся настоящий спор, в результате которого решили, что команда хоть и неопытная, но очень перспективная.

После нелегких спортивных переживаний и борьбы ребята вместе с тренером решили отметить событие. Прямо так, не переодеваясь, забрели в ближайший гастроном, купили большой торт, газировки и пошли к нему в общагу. Даже Вероника, любившая всегда хорошо выглядеть, припушенная одуванчиковой пыльцой, со стесанными локтями и коленями, не пошла домой переодеваться.

— И что теперь будет? — этим вопросом интересовались все.

— Думаю, ничего страшного, главное, что наша Вероника осталась цела.

— А что теперь с чемпионатом? — этот вопрос тоже был у всех на языке.

— Будем надеяться, что обойдется. Хотя это действительно было показательное выступление. Ну что теперь говорить, надежда есть, шансы тоже, подадим заявку, будем ждать. Завтра Величко устраивает что-то вроде школьного собрания в нашу честь. Хорошо, что сегодня она ушла раньше и не видела концовки, но, думаю, ей доложат, а мне бы этого очень не хотелось.

Он рассказал ребятам о том давнишнем разговоре с директором.

— Мы на виду, ничего не скроешь. Мы зависим от нее, и если она захочет, может нас распустить.

— А как же… — с отчаянием вырвалось у Вероники, — значит, все из-за меня?

Все наперебой начали ее успокаивать, говорить, что со всяким может случиться.

И действительно случилось. Когда вечером ребята возвращались, были уже сумерки, решили всей толпой проводить Полину, которая дальше всех жила. На одном участке меняли дорожные столбы, а дорога как раз шла под уклон вниз. Не заметив ямы, Таня Резник прямо с разгону колесом туда въехала. Ребята наблюдали, как та сделала сальто в воздухе через собственный велосипед. Все происходило как в замедленной съемке. Очнулись, когда обступили ее кругом. Таня лежала на спине — сверху велосипед.

— Танька! Как ты?! — закричал Андрей.

Она лежала, не шевелясь, только моргали испуганные глаза. После произошло еще более невероятное — сама встала. Каким чудом она осталась жива, более того, невредима — ни одной царапины, — не понимал никто. Ей повезло, что радом была куча песка.

— Что это было? — спросила она то ли у самой себя, то ли у ребят.

Андрей решил, что у нее болевой шок, схватил ее за плечи, та немного пошатнулась и встряхнула головой. Все поняли, что она жива.

Вот так закончился первый этап их спортивной карьеры, можно сказать, боевым крещением силы духа. А для двоих — боевым крещением вдвойне, и это были девочки, мужественные девятиклассницы.

* * *

Учебный год близился к концу. Контрольные, а потом экзамены — все закрутилось в одно колесо событий. Для многих это был выпускной класс, в том числе и для Полины. Документы, справки, прослушивания — всем этим был напичкан ее обычный день. Очнулась она за день до первого экзамена. В этот вечер она наконец-то отчетливо поняла, что жизнь ее меняется. Это означало, что теперь у нее будут другие дела, заботы, круг общения, друзья. Но нет! Как она может бросить своих? Конечно, что же ей мешает, как прежде тренироваться вместе со всеми. Но в глубине души она понимала, что если она пойдет по другой дороге, жизнь кардинально изменится. Она всегда думала об этом лете, о том, что придется бросать свой класс, ей этого никогда не хотелось. Тем более, сейчас, когда появилось такое общее дело, приехал Красавин. Этот год стал особенным. У ребят впереди чемпионат и не один. Вот, если бы произошло чудо, и ей поставили двойку на первом экзамене. Но это невозможно и глупо. Какой смысл все затевать и проваливаться в первый же день? Назло кому? Только себе. За то, что с ней происходит, отвечает только она сама. Это и называется — взрослая жизнь. В этот вечер Полину занимали только эти мысли. Да, она пойдет завтра, хорошо сыграет и… Ее прервал телефонный звонок.

— Полина, где ты пропала? — это был Черненко. Одноклассники переживали за нее, решили создать группу поддержки и придти к училищу в день ее первого экзамена.

— Вовка, где вас завтра искать?

— Не надо нас искать, мы будем на лавочке прямо возле лестницы, так что, давай, мы завтра за тебя кулаки держим.

— Я играю где-то в середине дня, приходите к часу.

— Ты там давай, не опозорься, чтобы мы за тебя не краснели.

— Постараюсь, мне даже купили концертное платье и туфли на каблуках. А кто придет?

— Многие собирались, даже не знаю точно. Ладно, давай готовься, выспись хорошо, чтоб завтра была, как огурчик.

Утром в зеркале Полина даже не узнала себя. Красивое облегающее темно-синее платье в стиле Одри Хепберн, кинозвезды шестидесятых, туфельки на невысоком каблучке, очень элегантный в целом вид делали ее похожей тоже на звезду. И когда пробил ее звездный час, почему-то ни капельки не волнуясь, Полина вышла на сцену там стоял новенький Wainbach, недавно купленный для училища. Теперь Полина перестала быть единоличной обладательницей лучшего рояля в городе. Лучший стоял здесь, на этой сцене. Полина случайно попала каблуком в щель между досок, когда выходила играть, с силой выдернула ногу, но, кажется, сломала каблук. Нет, только надломала. Разозленная Миронова с мыслью «еще этого не хватало», так что для других мыслей места не осталось, села играть. И от злости сыграла просто блестяще: ярко, живо, оригинально, — такого не приходится ждать от юных музыкантов. Комиссия пришла в полный восторг, поставили безоговорочную пятерку.

Счастливая абитуриентка выпорхнула из дверей училища, забылось вчерашнее настроение, она покорила первую вершину и вот, с сияющей улыбкой идет навстречу своим, размахивая экзаменационным листом с первой оценкой.

— Молодец! — все наперебой поздравляли одноклассницу.

— Ну что, теперь ко мне? — Полина приглашала всех к себе отпраздновать победу.

Ребята заговорчески переглядывались. Это был сюрприз. На вокзале ждала вторая часть компании во главе с Красавиным. У Ани Попович была дача в живописном предгорье. Это было небольшое село в 15 минутах езды электричкой из Симферополя и в 30 минутах ходьбы от станции до места. Там жила бабушка, но сейчас она была у родственников в Харькове. Подворье было просторное, так что там спокойно разместилось 14 человек. Недалеко от дома тек ручей, заросший лопухом, возле него было прохладно и хорошо. На обратном пути, когда было уже темно, компания заторопилась на последнюю электричку. Время не рассчитали, поэтому пришлось немного пробежаться. Особенно весело было Полине в туфлях с надломанным каблуком. Она все-таки подвернула ногу и окончательно его сломала, сняла туфли и босиком побежала за всеми, уже был слышен гудок приближающейся электрички.

Родители не знали, куда пропала дочь, и, только дозвонившись Володиной маме, Инна Викторовна успокоилась. Когда Полина появилась, ее не ругали, даже наоборот, хвалили за успешный экзамен, а туфли — это ерунда.

* * *

Попрощавшись с ребятами, Красавин повернул в сторону своего жилища — студенческой общаги. А ведь он сам еще недавно ходил на пары, ночами готовился к сессиям. В свои 29 лет он многое успел: за плечами был взлет блестящей, правда, недолгой спортивной карьеры. В таком насыщенном спортивными событиями режиме он даже ухитрился закончить факультет прикладной психологии своего родного Дальневосточного университета. Но главное — это его семья, жена и дочка. Как они там без него? У Наташи, конечно, упрямый характер, она умеет добиваться своего. На Сергея нахлынули горькие воспоминания.

— Я сегодня иду ночевать к маме.

— С чего это ты?

Наташа опустила глаза и, выдержав паузу, решила сказать ему все:

— Я не могу больше так. Я не могу каждый день смотреть, как ты приходишь, словно в воду опущенный. Я думала, что смогу тебе помочь, но я тебе нее нужна.

— Но…

— Не перебивай. Ты прекрасно обходишься без меня, у тебя свои переживания, депрессия. Мне это надоело. Надоело постоянно читать по твоему лицу, что жизнь твоя не сложилась, как будто я...

— Но… Наташа, я не знаю, это пройдет, но мне нужен толчок. Знаешь, мне предложили тренировать сборную, но для этого надо переехать в Москву.

— Я никуда не поеду. Даже не мечтай. Запомни, ни я, ни Даша.

— Но здесь мне нечего делать. Городская команда уже не та, когда я начинал.

— И что ты предлагаешь? Сорваться с места, в Москве ни кола, ни двора, в лучшем случае — общага. А ведь у тебя ребенок, ты забыл?

— Нет, не забыл, — совсем поникшим тоном сказал Сергей.

— Ты, конечно, можешь делать все, что хочешь. Езжай в Москву, куда хочешь…

— Ты меня прогоняешь?

— Думай, как хочешь, но знай, мы с Дашей остаемся здесь.

В этот вечер она ушла к маме и взяла с собой дочку. Сергей не хотел впутывать малышку в эти ссоры, но Наташа, видимо, решила так продемонстрировать свое превосходство над ним. У нее есть аргумент — Дашка. А у него? Городская сборная, которая даже не дотянула до планки чемпиона края, на последнем заезде их обогнали Уссурийск и Находка. А что в Москве? Сборная юниоров? Для начала это неплохо. Ха! Это даже очень хорошо. Но все это не точно, и может затянуться на месяцы. А, может быть, он никудышный тренер? Сергей не знал, что делать. За своей депрессией он просто не заметил, что Наташа отдалилась от него, перестала ждать с работы с готовым ужином. Может придти поздно вечером, Дашку часто оставляет у мамы. И вот сегодня. Может, она все давно решила? Он подошел к телефону набрал номер тестя, но положил трубку, что он скажет? Вернись? Вместо этого Сергей оделся и направился к своему старинному другу, который тоже переживал не самые лучшие времена.

Заканчивалась вторая бутылка.

— Все они такие, — философствовал Алик, — если у нас все хорошо, они рады, любят и все такое, но как только у мужика что-то не так в жизни, — все, ты такой сякой и мне не нужен.

— Но она расписывается и за Дашку, я, вроде, как и ей не нужен.

— Вооот! Она решает и за нее и… даже за тебя.

— А я сейчас поеду и заберу Дашу. Да! И пусть попробует что-то сказать.

— Молодец! Давай поедем вместе.

В третьем часу ночи они вышли из дома, слегка пошатываясь.

— Автобусы уже не ходят.

— Не ходят.

— Будем ловить такси.

— Будем.

Они пошли по направлению конечного пункта, то есть дома Наташиных родителей. За полчаса пивные пары выветрились, по мере отрезвления, холодная мартовская ночь становилась еще холоднее. Не попалось ни одного такси.

— Нет, — остановился Сергей, пешком я туда не пойду.

— А у меня дома есть еще две бутылки пива.

— Тогда к тебе.

Разговор о женской вероломности возобновил Алик:

— Ты понимаешь, им подавай все и сейчас. Вот, твоя Наташка. Когда у тебя был успех, медали, куча денег, ее все устраивало, а то, что тебя месяцами дома не бывает, это ничего! Ей нужен был не ты.

— А кто?

— Чемпион олимпиады.

— А твоей Ольге кто был нужен?

— Не знаю, она уже ушла от него, недавно звонила…

— И что хочет?

— Вроде, намекала, что хочет вернуться. Но я не хочу. У меня как будто гора с плеч свалилась, никто меня не достает, не пилит с утра до вечера. Я холостяк и горжусь этим!

— Давай выпьем за холостяков!

В половине восьмого утра в пустой квартире настойчиво звонил телефон. Через сорок минут в дверях повернулся ключ, и Наташа обнаружила, что дома никого нет. Изумление сменила ярость. Она-то думала, что Сережа переживает, места себе не находит. А он и рад! Ему действительно они с Дашкой не нужны. Наташа достала чемоданы и без разбора стала сваливать в них вещи. От злости она даже устала. Как он мог? Ну, все, с нее хватит! Она сегодня же подает на развод. Наташа вызвала такси, но все же надеялась, что Сергей с минуты на минуту придет. Таксист помог спустить неподъемный груз, Наташа чуть не забыла, оторвала уголок газеты и написала: «Я убедилась, что мы тебе не нужны. Можешь жить, как хочешь».

В голове шумело, ноги и руки были тяжелые. С утра Алик предлагал сходить еще за пивом, но Сергей твердо решил ехать домой. Подозрения закрались уже в подъезде — перед дверью лежал кусок картонной коробки, увидев записку, Сергей сначала даже не стал ее читать, все и так было ясно: шкафы открыты, беспорядок. Вчерашний разговор был неприятным, но не было речи о разводе. Сергей подумал, что Наташа его испытывает. Конечно! Сегодня, не застав его дома, она с горяча забрала вещи. Сейчас он поедет и вернет ее. Наташа встретила его враждебно, даже на порог не пустила, слушать ничего не хотела.

— Ну, если тебе нужно подумать, думай, сколько хочешь, я буду ждать, но зачем подавать на развод?

— Я уже обо всем хорошо подумала. Ты нас предал!

— Ну почему ты опять за свое? Я не хочу вас терять, я не представляю свою жизнь без тебя и без Даши.

— Вспомнил про Дашу!.. — голос ее дрожал, — она тебе не нужна, да и я тоже.

— Наташа, — он попытался взять ее за руку, но та отдернула ее, — ну прости меня, теперь все будет по-другому.

— Хватит! Я столько ждала, я не верю, что что-то изменится!

Наташа захлопнула дверь у него перед носом, он стоял неподвижно еще несколько минут, потом потянулся к звонку, но не стал звонить, медленно развернулся и так же медленно сошел с лестницы. Не заметил, как добрел пешком до дома.

Потом начался настоящий кошмар. Повестки, заседания, адвокаты, обвинения. Наташа серьезно подготовилась. С ее стороны нашлась масса свидетелей, которые подтверждали плохое отношение к ней и к дочке с его стороны. Однажды пришла какая-то подруга жены, которую Сергей в своей жизни всего-то раз видел. Она вдохновенно рассказывала о том, что он не прочь выпить и устроить дома пьяный дебош. Тогда он не выдержал и прямо на заседании стал кричать, что все это неправда, вранье, что таких свидетелей нужно штрафовать. Это поведение не пошло ему на пользу, Наташин адвокат истолковал его как проявление неуравновешенного, вспыльчивого характера: от такого можно ожидать всего чего угодно.

Суды продолжались больше месяца. За это время на голову Сергея было вылито столько грязи! Он узнавал о себе такое, что даже и в страшном сне не предполагал. Его так замучили, что он, в конце концов, перестал сопротивляться и сдался. Суд вынес решение развести супругов Красавиных, дочь оставалась с матерью, отец имел право на свидания с ней в выходные и праздничные дни. Сергей хотел сначала узнать, зачем Наташа так старалась, выискивала дутых свидетелей, те бессовестно врали. Но, подумав, решил, что он ничего не изменит, она поступила так, как поступила. Это подло, и она прекрасно сама это знала, поэтому смысла выяснять, зачем она это сделала, не было.

После последнего суда Сергей побрел, не разбирая, куда глаза глядят. Так он оказался в порту. И тут ему остро захотелось куда-то уехать, лишь бы подальше от этого места, от этих людей. Так постепенно зародилась реальная мысль бросить этот город, в котором нет счастья для него, который в один момент превратился из родного и любимого Владивостока в чужой и ненавистный. Бежать! И желательно подальше, на край света. Сергей послал запросы в несколько мест. Сначала был ответ из Ростова-на-Дону, но Красавин решил не спешить и дождаться подтверждений или отказов из всех городов, куда он подал заявки на должность тренера в спортивные школы и на всякий крайний случай — учителя физкультуры в обычные. В каком-то смысле Симферополь оказался краем света. В середине июня пришел оттуда ответ. Правда, это было немного не то, что он хотел, но решил лететь только туда. Так он, со сложенным велосипедом и одним чемоданчиком отправился в Крым в самый разгар лета. В день, когда он прилетел, сразу познакомился с директором школы и нашел временную крышу над головой.

* * *

Красавин не спал до утра. Нашедшие воспоминания цеплялись одно за другое, так и не дав ему уснуть. На рассвете он вышел, город еще спал. К шести утра он уже был на перевале. Такие утренние велосипедные пробежки для Сергея были самым лучшим лекарством.

Зато Полина спала хорошо. Где-то около десяти она начала просыпаться. И то не сама: Мурзилка запрыгнул к ней на кровать и усиленно хотел общаться.

— Отстань.

— М-р-р-р, — его морда уткнулась Полине в подбородок.

— Ладно, встаю.

Резкое движение в попытке встать с кровати отозвалось такой болью: Полина не поняла, что с ней. Из положения сидя, взглянув на свои ноги, она замерла с открытым ртом. Левая нога в районе щиколотки распухла и была почти в два раза больше правой. Полина попыталась на нее стать, но снова резкая боль стрелой пронзила все ее тело. Понятно, вчерашний сломанный каблук… Вернее, не понятно. А может, это перелом? Дома никого не было, Мурзилка нагло развалился на подушке. И что теперь ей делать? Кроме, как позвонить Черненко, в голову больше ничего не пришло. Полина подняла того с постели:

— Ты еще спишь?

— А чё в такую рань то?

— В какую рань? Десять часов.

— Ну и что?

— Вовка, мне нужна твоя помощь.

— Ой, давай я тебе через часик перезвоню.

— Я встать не могу, у меня, наверное, перелом.

— Ты это серьезно? Хорошо, иду.

Через двадцать минут он деловито осматривал травмированную ногу.

— Тебе нужно в травмпункт, — заключил он.

— Да… Но я туда не дойду, разве что допрыгаю на одной ноге.

— М-м-м, как-то же надо тебя туда доставить?

— Может, приделать к моей кровати колеса, прицепить тросом к твоему велику, и ты довезешь меня до больницы. Помнишь, как Челентано в «Укрощении строптивого» возил Орнеллу Мутти?

— И желательно в нижнем белье, как в фильме, так что раздевайся.

— Не смешно, у меня нога болит.

— Я, кажется, придумал. Я тебя на велике туда отвезу.

Они завернули ногу в полотенце. Черненко не стал идти за своим велосипедом, поехали на Полинином. Пришлось прикрутить к нему багажник. Поездка была рискованной, до травмпункта нужно было добираться через весь город. Хорошо, что Володя сообразил ехать по Набережной, это, конечно, дальше, зато почти нет перекрестков. Слава богу, перелома никакого не было, Полина только вывихнула ногу, правда, довольно серьезно, еще порвала связки, по прогнозам врача ей придется лежать неделю-полторы в лучшем случае. Таким образом, одним большим медным тазом накрылись все ее ближайшие планы.

Полину одолевали противоречивые чувства: с одной стороны, этот нелепый вывих испортил все ее настроение, с другой, — она не поступает в музыкальное училище и возвращается в школу. Это было ее тайное желание на протяжении всего прошлого года. Но сейчас, когда оно исполняется, ей стало досадно, что она не сможет победно пройти по конкурсу (5 человек на место!), опередив конкурентов, и стать студенткой. Она же была на это запрограммирована. А теперь Миронова снова осталась обычной школьницей со всеми прилегающими к этому обязанностями. Черненко привез ее домой и сказал, что ему нужно срочно убегать, а вечерком он обязательно заскочит.

В половине третьего позвонил Красавин, ему было все известно:

— Полина, — он даже забыл поздороваться, — как ты?

— Сергей Валерич, у меня вывих.

— Я знаю, Черненко заходил ко мне, может, тебе что-нибудь нужно?

— Да, в общем, нет, только Ваша поддержка.

— Держись, Миронова, это испытание ты должна пройти с поднятой головой!

— Я не унываю, просто, одной скучно.

— Не хандри, мы к тебе отрядим делегацию.

Буквально через сорок минут в квартиру Мироновых ввалила толпа одноклассников во главе с физруком и фруктами в пакетах. Мурзилка, не привыкший к такой шумной компании, вообще удалился гулять на улицу. На удивление, все были оживленные, по лицам даже не читалось сострадания к потерпевшей, подбадривали одноклассницу, строили планы на летние каникулы и веселились. Через пару часов толпа также шумно вывалила из квартиры, оставив Полине указания быстрее выздоравливать и обещая в скором времени снова нагрянуть.

Для Инны Викторовны происшествие с дочерью не показалось смешным:

— Ну, как тебя угораздило? — она не понимала, как можно в такой ответственный период умудриться вывихнуть ногу. Ведь еще вчера все так радовались удачному началу экзаменов!

— Инна, ну что мы теперь можем сделать? Надо лечить ногу, — папа был сдержан.

— Когда у тебя должен быть второй экзамен?

— Через три дня, — Полина понимала, как маме неприятно.

— Есть надежда поставить тебя на ноги. Так, куда я дела телефон?.. — спросила она у самой себя, удалившись в другую комнату.

— Ну что, накрылись твои экзамены? — папа был более благожелательным.

— Кажется, да, — ответила Полина, поглядывая на двери.

— Ничего, не смертельно, мама, правда, расстроилась.

— Пап, может, это судьба, может, мне не надо поступать?

— Не знаю, но пока ты лежишь, и в этом году у тебя вряд ли что получится, но ты не переживай, если захочешь, попробуешь в следующем.

В этот момент вошла мама:

— Я позвонила Лавровичу, помнишь, тот врач, с которым я познакомилась на курсах год назад? — Инна Викторовна повернулась к мужу, — он посоветовал делать компрессы из подорожника, а в ближайшее время сам зайдет посмотреть. Кстати, у нас есть подорожник?

Александр Николаевич неуверенно пожал плечами. Инна Викторовна отрядила его собрать несколько целебных листьев. Полина наблюдала за ними без энтузиазма.

— Почему такое кислое выражение? — заметила мама.

— Да нет, просто устала за сегодня.

— Через три дня тебя надо поставить на ноги, ты должна быть на экзамене.

Но никакие примочки, мази и растирания за такой короткий срок не помогли. Мамин знакомый врач приходил два раза и, в конце концов, признал, что нужно еще время, иначе, если встать раньше, будут осложнения — вывих серьезный. Так Полина пролежала неделю, не вставая, потом постепенно, почти не опираясь на левую ногу, могла ходить по квартире, а еще через несколько дней чувствовала себя почти уверенно. Одноклассники приходили в разном составе каждый день, один раз пришла Людмила Михайловна, классный руководитель, звонила Карина и желала Полине быстро выздороветь. Вступительные экзамены прошли мимо, для кого-то это были напряженные деньки, но Полину они не коснулись, ее место досталось какому-то другому счастливчику.

* * *

— Папа, а как там пропавшая экспедиция?

Было поздно, Полина, увидев свет в кабинете отца, вспомнила об этой истории. Почему-то он больше о ней не заикался.

— Я давно не звонил в Москву, когда я ездил туда еще осенью, расследование только начиналось, наша работа закончилась быстро, мы же археологи, а не историки. Но ты молодец, что напомнила, надо позвонить.

— А они могут быть живы?

— Кто? — Александр Николаевич был занят, он изучал по карте ландшафт древнего полесского городища.

— Полярники.

— Может, кто-то и остался жив, хотя вряд ли. Даже, скорее всего, нет. Разгар холодной войны, тоталитарный режим…

— А может, их решили уничтожить, потому что они что-то узнали?

— Не знаю. Экспедиция могла погибнуть сама. Но вещи в Карпатах… кто их туда принес и куда потом исчез — это основная загадка. Этот кто-то мог сбежать в Европу или куда-нибудь еще. Никто за эти годы о нем ничего не узнал. История очень странная, хотя типичная для того времени.

— Почему?

— С одной стороны, пристальное внимание к экспедиции: в газетах постоянно писали. С другой, — настоящую цель этой экспедиции, я думаю, ее члены не знали, была придумана легенда, в том числе и для полярников. Потом что-то случилось, и нужно было, чтобы по официальной версии ребята погибли. Может, эта экспедиция заранее была помечена как обреченная.

— Как это?

— После выполнения задания они становятся не нужными, ну и со всеми вытекающими последствиями… может, кому-то из полярников это каким-то образом открылось, в общем, стало ясно, и кто-то спасся.

— Значит, их послали на смерть, — Полина не могла поверить.

— Я не могу ничего сказать, тем более утверждать, это только мои догадки. Я только не могу понять, почему вещи остались в Карпатах, даже не почему они туда попали, а почему их там оставили? Как вещдоки? Здесь и обрывается нить. Я думаю. Расследование этой истории — дело ни одного года.

— А что это у тебя? — Полина посмотрела на стол.

— Это атлас ландшафтов Полесья.

— Ты опять куда-то собираешься? — в этом вопросе Полины можно было прочесть еще один: «А я?».

— Через неделю отправляемся.

— Надолго?

— Около месяца, может, больше, — отец был занят своими мыслями и не замечал Полининой нервозности. Она не могла прямо его просить, прекрасно понимая, что это не развлечение, а работа. Но папа как будто бы забыл, что обещал ее взять с собой, если экспедиция будет недалеко и не надолго. А ведь сейчас каникулы, и она полностью свободна до сентября.

— Папа, — начала Полина, отец с удивлением посмотрел на нее, видимо, решив, что та уже ушла.

— Поздно, иди спать.

— Я хотела…

— Что?

— Чтобы ты взял меня с собой, ведь ты обещал, — быстро протараторила она.

Он поднял удивленно брови:

— Я не могу... Поездка может, как всегда, отодвинуться, строки переместиться и вообще растянуться. Я боюсь, что ты не успеешь к школе. Тем более, зачем тебе ехать куда-то на север Украины, когда можно отправиться на море, в горы? И, насколько я понял, ваш физрук тренировок не прекращал…

— У меня реабилитация после вывиха.

— Тем более, какая экспедиция? Учти, мама тебя не отпустит, да и я против. — В разговоре была поставлена точка, Полина поняла, что надо идти спать, и пошла жаловаться Мурзилке, он как никто поймет.

Ей снился странный сон. Он был о пропавших полярниках. Сначала была зима, бураны, полярная ночь, потом непонятно кто, только уже без снега, где-то в лесу, какие-то бумаги, закопченный котелок, немецкие овчарки. Самое интересное, что этот непонятно кто потом оказался Красавиным. Он бежал от погони и просил Полину его спрятать. Потом он вдруг стал Вовкой Черненко, и уже был совсем другой незнакомый пейзаж: горы, пыльная дорога, слепящее солнце, а Черненко — в военной форме. Если бы она знала, что это станет правдой…

* * *

— Сегодня получили телеграмму от бабушки с дедушкой. Они должны были приехать этим летом.

— С Сахалина, что ли? — Таня не помнила точно, только то, что это было где-то далеко.

— Нет, с Камчатки. Но они не приедут. У деда давление подскочило. Но вообще-то, это планировалось в честь моего поступления. Мама звонила им, в общем, она сама собирается туда и хочет, чтобы я тоже с ней летела.

— Ух, ты! Я никогда не летала на самолетах, — Таня оживилась.

— Так это же почти целый день лететь. И то, сначала сутки в Москву ехать надо.

— А на долго?

— Недели на две, а то и больше.

— Ого!

— Вот именно. Я так не хочу, я думала, что они сами прилетят, я за ними очень соскучилась. Мама вообще хочет пробыть там до конца отпуска.

— До сентября?

— Да. Меня может спасти только то, что билет дорогой, а для двоих еще дороже, сама понимаешь…

— Да, конечно.

— Но ты же знаешь мою маму. Я, вообще-то, хочу поехать, только не летом, вот если бы на зимних каникулах, но у мамы в это время как раз сессия.

— И что ты будешь делать?

— Не знаю, папа уехал, у меня теперь нет адвоката, — Полине явно не хотелось уезжать.

Девочки подходили к Таниному дому, и тут они увидели, что им навстречу идет Чередниченко.

— Хорошо, что я вас встретила.

Они поздоровались, и Вероника радостно сообщила, что родители разрешили ей поехать на дачу и взять с собой одноклассников.

— Сейчас там отдыхают папины друзья из Донецка, но они через неделю уезжают, и дача до конца лета свободна.

— Так мы можем заехать туда недели на две, — обрадовалась Таня, Полина только посмотрела на нее тоскливо и спросила:

— А ты кому-нибудь уже говорила?

— Нет, вас первых встретила.

— Марков сейчас в Алуште, — вспомнила Резник.

— Ну, он же не один, — глаза у нее загорелись, — а давайте возьмем Сережу (Вероника всех взрослых мужчин в разговоре называла просто по имени).

— У меня тоже может не получиться, — вздохнула Миронова.

— А чего? — удивились та.

— Мама летит к родителям и хочет меня с собой взять.

— Так они же у тебя где-то далеко живут.

— Да, на Камчатке.

— Ого! — после паузы Вероника продолжала, — я придумала. Моя мама позвонит твоей и все уладит.

— Если бы это было так просто.

Но улаживать ничего не пришлось. Инна Викторовна резонно решила, что два билета в оба конца будут дорого стоить, в общем, пусть ребенок отдыхает на море.

Мамины и Полинины сборы совпали по времени. Эта была еще та канитель, зато Полина с мамой вместе составляли списки необходимых вещей и бегали по магазинам. Слегка натянутые отношения со времени вступительных, на которых Полины не было, смягчились, мама и дочка проводили последние перед поездками вечера вместе, составляя друг другу весьма душевную компанию. Инна Викторовна уехала на день раньше, а Полине нужно было позаботиться о Мурзилке, что было непростой задачкой: это свободолюбивый товарищ не пойдет просто так к кому-то пожить. Полина даже думала взять его с собой, но этого счастья ей только не хватало: целыми днями следить, чтобы он никуда не сбежал. В какой-то момент она даже отчаялась и решила не ехать. Около семи позвонил Черненко:

— Я приеду на день позже, у меня завтра дела, — начал он.

— А я, наверное, никуда не поеду.

— Это почему?

— Мурзилку девать некуда.

— А ты кого-нибудь попроси…

— Это нужно его просить, чтобы он согласился у кого-то пожить.

— Не хочет?

— Нет.

— Так давай я маме скажу, пусть он к нам переедет.

— Как же, нашли дурака! Он не пойдет.

— Так никто и спрашивать не будет — в корзинку, и все! Я сейчас приду.

Через пятнадцать минут Вовка был у Полины. Она оба смотрели, как Мурзилка, развалившись на диване, вылизывал свою пушистую шерстку. Потом, не обращая ни на кого внимания, удалился на кухню ужинать.

— Да, зверь что надо, — согласился Володя, он впервые обратил внимание на внушительные размеры котика, — он на улицу выходит?

— Да каждый день в форточку вылазит, а назад только — через дверь.

В дверь позвонили. Полина никого не ждала. На пороге стояла Таня. Теперь они втроем думали, что делать. Та тоже предлагала, чтобы Мурзилка пожил у них. И тут она вспомнила, что к Ане Попович приехала двоюродная сестра поступать в университет, что если попросить пожить ее здесь? Это была единственная зацепка, и Полина набрала Анин номер.

— Да, Катя приехала вчера, сегодня сдала документы.

— А она сейчас дома?

— А ты хочешь с ней поговорить? Могу позвать…

— Нет, — сказала Полина, — мы к тебе сейчас с Черненко и Резник сами придем.

Катя оказалась очень милой девушкой, она с удовольствием согласилась, очень любила животных и поступала на биофак. Сразу решили и переезжать, ребята помогли перенести Катины вещи, и к полуночи все были на местах. Полина и Катя долго еще разговаривали и угомонились только в три ночи.

* * *

Новый Свет — это приморский поселок на юго-востоке Крыма, недалеко от знаменитого Шелкового пути, по которому испокон веков ходили купеческие корабли с Востока на Запад и обратно. Судак, центр этой местности, известен давно под разными названиями: Сурож, Сугдея, Солдайя, кстати, этот городок делит знаменитый Шелковый торговый путь ровно пополам.

Горы здесь невысокие, зато так близко подходят к берегу, что нередко обрываются неприступными скалами прямо в море. В Новом Свете, пожалуй, самый причудливый береговой рисунок во всем Крыму. На участке всего нескольких километров вдоль моря можно встретить множество мысов и мысиков, бухт и бухточек, берегов, усеянных каменным хаосом, наземных и подводных гротов и пещер. Вершины Нового Света видны уже на подъезде к Судаку. Сначала создается обманчивое впечатление, что гора конусообразной формы, выделяющаяся на фоне остальных, самая высокая. Это Сокол. С определенного ракурса он действительно напоминает гигантскую птицу в полете. Но раскинувшаяся лесистыми холмами и находящаяся чуть глубже другая гора — Перчем, на самом деле выше Сокола на сто с лишним метров. Из-за того, что она не острой формы, и на вершине располагаются небольшие плато, ее преимущество скрадывается перед Соколом, который устремлен в небо. Как раз на фоне Перчема и у подножья Сокола расположился поселок Новый Свет в одноименной бухте. На этом ново-светский курорт не заканчивается: дальше на запад есть еще две бухты, огороженные мысами Хоба-Кая (пещерная скала), Капчик и Караул-Оба (караульная гора). Эта вся местность и называется: природный заказник «Новый Свет».

Когда открытие Америки произошло во «второй» раз (европейцы наконец-то поняли, что это новый континент), мореплаватели, путешественники, географы, да и все остальные называли Америку Новым Светом. Сейчас уже так не говорят, но в названиях городов и местностей есть об этом напоминание: Нью-Йорк, Нью-Джерси, Новый Орлеан, список можно продолжать дальше. Тот, кто дал живописному крымскому уголку название Новый Свет, видел похожие береговые изгибы Тихоокеанского побережья американского материка. Так и прижилось это название — Новый Свет.

Удивительно, ведь поселения там были давно, известно даже о племенах тавров, живших 2000 лет назад, а название места относительно новое. Скорее всего, более оседлый характер и цивилизованный вид у поселка стал, когда там поселился Лев Голицын — последний отпрыск именитого княжьего рода. Новый Свет был его вотчиной. Именно здесь он открыл производство своих знаменитых шампанских вин.

В поселке есть даже многоэтажки. Правда, их мало, в основном, это маленькие частные домишки с небольшими огородиками, спускающимися террасами вниз. Основной курортный объект — гостиница. Может, это покажется навязчивым, но название у нее тоже «Новый Свет».

Дача, куда заехали курортники-любители теперь уже из 10-А во главе с физруком, находилась почти на самом верху. Чтобы добежать до моря, нужно было пересечь весь поселок и длинную парковую аллею. Зато было удобно ходить в дикие места — прямо за дачей начиналось заповедное урочище, и легко можно было пройти в последнюю бухту, минуя людный экскурсионный маршрут, где постоянно толпились туристы. Дачка была небольшая, месть хватало не всем, так что треть группы устраивала себе ночевку на воздухе. Августовские ночи еще теплые, дождей бояться не стоит, даже если в окрестностях ливень, в Новый Свет он почти никогда не заходит. Окружающие горы, хоть и невысокие, надежно защищают поселок от дождевых туч.

Конечно, ребята взяли с собой велосипеды, здесь было, где покататься. В основном, заезды устраивали по дороге, огибающей Новый Свет с другой стороны Перчема. Для этого нужно было ехать в Судак, это каких-то 20 минут езды на автобусе. Дорога узкая, крутые повороты, с одной стороны — неприступные скалы Сокола, подходящие к проезжей части, с другой стороны — заросшие обрывы. Проложить по ней веломаршрут не рискуют и опытные гонщики, не говоря уже о наших друзьях. Но это был единственный путь в поселок, и понятно, что в летнее время без того опасная трасса (трассой, правда, ее можно назвать с большой натяжкой) перегружена движением. Она находится примерно на семидесятиметровой высоте над уровнем моря, когда едешь, дух захватывает: то прямо перед тобой вырастает каменная стена, то открывается морской простор. Из Судака же идет объездная дорога, которая является частью главной и единственной южнобережной трассой, соединяющей Севастополь (крайний юго-запад) и Феодосию (юго-восток полуострова). На этом отрезке можно найти несколько проселочных, но вполне приличных заасфальтированных дорог, ведущих в окрестные села. Движения практически нет, там ребята и катались. К большому сожалению Красавина, тренировки носили не регулярный характер, были не каждый день, хотя он требовал, чтобы его подопечные соблюдали режим. Это также касалось подъемов и отбоев, за полночь никто не засиживался, вставали не позднее половины седьмого.

В один прекрасный день решили подняться на Сокол.

— Я сразу понял, что там несколько альпинистских маршрутов, а вчера познакомился с инструктором, он сказал, что водит по первым четырем, а пятый и шестой — только для спортсменов.

— А мы тоже спортсмены, — возмутился Андрей Молчан.

— Гонщики, а не скалолазы, да и то не все, — начала было Аня Попович, но Красавин продолжал:

— Есть тропа с другой стороны, мы сделаем так: попробуем первый маршрут, если будет сложно, придется обойти.

В этот день небольшие тучки защитили местность от солнечной жары, и можно было лезть на Сокол в любое время.

— Сергей Валерич, так ведь этот «первый маршрут» для детей! — обрадовался Сева Зарубин, как только они подошли к подножью горы.

Действительно, по нему можно было идти и без страховки. Компания без особого труда (если не считать затраченного времени) вскарабкалась наверх. Это было настоящее зрелище! Денис Марков стал вслух вычислять расстояние до горизонта:

— 3,83 √472 ≈ 3,83 умножить примерно на 21,725 ≈ 83,2, больше восьмидесяти километров видимого простора, не так и много, хотя тоже нормально.

Все мотали головами. На западе в туманную дымку уходила вереница мысов. Самый край замыкала Медведь-гора, но сегодня ее не было видно. Зато Новый Свет был, как на ладони: поселок казался крошечным, а раскинувшиеся за ним бухты и горы — нарисованными. На восток открывалась панорама Судакской долины и дальше: в хорошую погоду можно было увидеть острые гребни Кара-Дага — единственного и уже давно потухшего вулкана Крыма. Рельефнее всего вписывался в море Меганом — мыс в десяти километрах от Судака. С берега виден только один его край, а с Сокола можно увидеть еще; этот один из самых больших мысов полуострова имел форму латинской буквы W.

— Вот это маршрут! — показал туда Красавин. Появилась мысль так прокатиться, только на самом мысе могли возникнуть сложности, о которых Красавин рассуждал вслух:

— Нет, мы поедем туда не на велосипедах, их негде будет оставить.

Физрук оказался прав: в поход на Меганом отправились все 12 человек. Сначала ехали автобусом, который подвез компанию почти к месту, потом пошли на самый край. Последний спуск оказался опасным — тропы как таковой не было, и нужно было, цепляясь за камни и кустарники, осторожно переступать, проверяя каждый шаг. Зато старания были вознаграждены сторицей: край мыса, представляющий собой хаотическую груду огромных валунов, был местом на редкость безлюдным. Еще бы! Чтобы туда попасть, нужно сначала набраться храбрости. Весь день компания провела, купаясь и прыгая с камней. Одним из развлечений было дружно махать проезжающим катерам, а те, кто на борту, в ответ дружески приветствовали наших дикарей. Когда солнце повисло над горизонтом, засобирались обратно.

— Ой! — это все, что услышали ребята, лезущие впереди. Таня, зацепившись за ненадежный кустик и с корнем вырвав его, поехала вниз по сыпучке.

Хорошо, что сзади страховал Красавин и другие. Но Черненко не смог ее удержать и поехал вслед за ней, намертво ухвативши Таню за руку.

— Танька, держись! Вот! Смотри — уступ, хватайся! — в этот момент Володя сам схватился за торчащую корягу и ногами нащупал устойчивый камень.

Остальные с замиранием сердца наблюдали, и только после того, как Володя с Таней выползли на безопасное место, вздохнули свободно.

— Я так и знал, что произойдет ЧП, — уже наверху сказал Красавин, — сюда мы больше не пойдем, я не намерен рисковать вашими жизнями и своей головой.

В автобусе ехали молча, ребята время от времени косились на своего учителя: а вдруг он больше их никуда не пустит?

К счастью, запланированный поход по Ново-светским горам и бухтам он не отменил. Действительно, чего тут опасаться? Таких экстремальных мест, как на Меганоме, здесь нет. Конечно, при желании можно их найти, ведь это все-таки горы. Ребята редко ходили на центральный пляж, это было не интересно. Жили то они наверху: недалеко от дачи шла тропа, которая была коротким путем на Капчик — второй новосветский мыс. С одной стороны располагалась Синяя бухта, с другой — Голубая. Та, что была в поселке, называлась Зеленой. Такие имена бухты получили из-за характерного цвета водорослей, придающий воде соответствующий оттенок. Синюю бухту называют еще Разбойничьей. Когда-то здесь была швартовка пиратов, в гротах они держали награбленное. Отсюда было удобно делать их разбойничьи набеги. В последней Голубой бухте есть известный царский пляж. Это небольшой песчаный участок, приютившийся между отвесными скалами и камнями. Последний царь дружил с Голицыным, часто приезжал с семьей и любил отдыхать в этом прекрасном месте. Правда, дружеские связи не уберегли Голицына от банкротства и нищеты. Так, одиноко и в полной нужде закончилась его жизнь. Странно, что царь не помог ему в лихую годину, зато любил понежиться под ново-светским солнышком. Но это совсем другая история.

Во время расцвета своего дела Голицын проложил знаменитую тропу (она так и называется — «Тропа Голицына»). Он любил природу, пешие прогулки. Он даже ходил пешком из Нового Света в Коктебель, туда, где в хорошую погоду с Сокола виден Кара-Даг. Это больше 50 километров! И все-таки это не прогулка по ровной дороге — кругом горы. Тем не менее, он часто по ней ходил, (поход занимал целый день), к своему другу, поэту и живописцу Максимилиану Волошину. Сейчас эту кротчайшую дорогу не знают, зато сведения о ней остались в истории.

Прошло несколько дней, пока ребята наконец-то собрались. Уже побывали на Соколе и на Меганоме, а то, что под носом, пока оставалось без внимания. Они, конечно несколько раз ходили по голицынской тропе, вечером, когда не было экскурсий, но это так, в порядке легкой прогулки. Сегодня же собрались полазить по Караул-Обе. Это самое интересное место в Новом Свете. Именно там были найдены следы древних таврских поселений. Прежде чем попасть на знаменитую меченую тропу, ребята пересекли можжевеловую рощу.

— Как пахнет! — усевшись на изогнутом стволе древовидного можжевельника, выдохнул Андрей.

— Папа говорит, что здесь его более ста видов, — авторитетно заявила Вероника, ведь она бывает здесь часто и лучше всех знает местность, — вот это — стелящийся можжевельник, — и она показала на покрывающий землю колючий зеленый ковер.

— А почему один можжевельник колючий, а другой — нет? — спросила Аня Попович.

— А почему Черненко брюнет, а Зарубин блондин? — ей в тон переспросил Денис, — главное, что они все пахнут одинаково.

— Кто? Черненко или Зрубин? — сострила Попович, всех развеселив.

— А ведь можжевельник занесен в красную книгу, — сказала Миронова.

— Да, можжевельник — редкое растение, к тому же лекарственное, — сказал Красавин.

— А я постоянно на набережной вижу, как продают всякую всячину из него. Это же запрещено? — продолжала она.

— Вообще-то да, что же ты хочешь, это как запретный плод.

Потом Красавин сказал, что хватит наслаждаться ароматами, на обратном пути все равно через эту рощу идти. Чуть дальше за можжевельником тропинка спускалась в ущелье. Вероника была ведущей как единственный знающий эти места человек.

— Здесь главное — не пропустить и попасть на нужную тропу, — предупредила она.

Действительно, от ущелья вилась масса тропинок, одна из которых должна превратиться в известный туристический маршрут.

— Вот, кажется, здесь нужно заворачивать.

И ребята стайкой за ней выстроились и пошли на подъем.

— Самое неприятное, что пока не встретишь красной круглой метки, точно не знаешь, та эта тропа или нет, — скептически сказала Вероника.

Но она не должна ошибиться, иначе какой из нее руководитель группы?

— Ура! — закричала Таня, все обернулись на нее, она торжественно показывала на кружок, нарисованный на камне.

Тропа стала заметно шире и утоптаннее. Она шла не очень высоко над морем, можно было рассмотреть бухты, особенно Голубую. Капчик, фигурно загибаясь, закруглял один ее край, с другой стороны каменными столбами бухту закрывала Караул-Оба, внешне похожая на гигантского носорога.

— А вот мое любимое дерево!

Ребята посмотрели на изогнувшуюся сухую корягу, которая когда-то была крымской сосной. Этот особый вид деревьев умудрялся расти на отвесных скалах, при этом ветви всегда располагались горизонтально. Вероникино любимое дерево, вернее, то, что от него осталось, чем-то напоминало собаку из сказки «Огниво».

В какой-то момент она остановилась.

— Ты что, забыла, куда идти? — съерничал Андрей.

— Нет, нам нужно выбрать, идем ли мы на перевал или в райскую долину, — не заметив издевки, сказала она.

— В какую долину? — переспросил тот.

— Тебе же сказано, в райскую. У тебя есть единственная возможность побывать в раю, пользуйся случаем, — Шутки Дениса любили все.

— Вот здесь, — Вероника показала на каменную стену, — она начинается.

— Действительно, долина, устланная цветным ковром, казалась настоящим райски местом.

— Но мы туда не пойдем, посмотрели и — хватит. А теперь сворачиваем за мной, — Веронике нравилась роль руководителя.

— Куда ты нас ведешь, Сусанин? — это снова был Денис.

— Сейчас я вам покажу винтовую лестницу.

Тропинка, по которой он свернули, привела группу на одну из вершин, конечно, не самую высокую, но отсюда хорошо было видно, как не похожи друг на друга левая и правая сторона. Когда-то местные жители дали этому простое название: «Ад» и «Рай». Рай ребята уже прошли, теперь они своими глазами увидели Ад. Это была западная часть Караул-Обы и все, что дальше за пределами Нового Света: большая бухта Веселая и заграждающий ее мыс Кабан. Выжженная солнцем местность, повсюду разбросанные каменные глыбы, пустынный берег. На ад это, конечно, мало смахивало, но все же. Справедливости ради, нужно сказать, что зрелище гипнотизирует, ребята засмотрелись и стояли молча как один, пока Чередниченко не стала их тормошить идти за ней дальше. Совсем неожиданно тропинка завернула, и глазам открылась каменная винтовая лестница, прорезающая скальный разлом.

— Этим ступенькам 2000 лет, их положили тавры.

И тут снова Денис Марков всех развеселил:

— А как ты к ним относишься?

— К кому? К таврам?

— Ну да. Положительно. Отрицательно. Или ты одна из них?

Громкий дружный смех эхом отозвался в ложбине, которая назвалась Адамово ложе. С другой стороны его тоже продолжала таврская лестница и вывела ребят еще на одну вершину, с которой можно было увидеть больше, чем с предыдущего пятачка. Через некоторое время очутились на перевале. Сначала тропа резко взяла вверх, после чего между двух скал снова показалась винтовая лестница: тоже остатки таврских времен. Она была короче, но и круче первой. Спустившись, ребята вышли на более-менее ровную местность, отдаленно напоминающую поляну (если бы не разбросанные камни и скалы вокруг). Вероника побежала к отвесной стене — все за ней.

— Смотрите! — вскрикнула Аня, показывая на две широкие трещины в скале.

Но все уже и сами заметили, а Вероника, вскарабкавшись на валун, уже туда протискивалась. Черненко подошел ближе, остановился в метре от одной, обернулся ко всем и сказал:

— Это настоящие пещеры, оттуда такой холод, наверное, градусов 10, не больше.

Ребята тоже подошли, по очереди пролазили вглубь, насколько было можно. Вероника, примостившись на камне, застрявшем в расщелине на высоте трех метров, сказала:

— Эти трещины называются холодильниками. Папа говорил, что снаружи они узкие, а дальше превращаются в настоящие пещеры.

Это было спасение. Изнуряющее солнце, выпившее все соки из несчастных, измученных жарой и жаждой ребят, жгло нещадно. И тут такое счастье — прохлада! Это как оазис для путника в пустыне. Идти дальше совершенно не хотелось.

— Так что, они уходят вглубь хребта? — Сева постучал по скале.

— Думаю, достаточно глубоко, может, даже до воды, — медленно произнес Красавин.

— Точно, я читал, что во время войны немцы прятали в гротах оружие и трофеи, и, по-моему, как раз где-то в этих местах, — заключил Денис Марков.

— Удивительное место, столько всего и в таком небольшом радиусе! — Красавин был поражен.

В Крыму бывать ему не приходилось до этого, он был благодарен этим веселым молодым парням и девчонкам за то, что они ему дали снова поверить в себя. Ему с ними так интересно, что когда они вместе, он забывает о кошмарном абсурде, который не так давно был для него реальностью. Он не думает о злой судьбе, которая отдалила от него близких. Только оставаясь наедине с собой, особенно по ночам, всякие мысли не давали покоя, часто он не спал до утра.

— Сергей Валерич, — это была Вероника Чередниченко, — идемте дальше, мы еще сюда вернемся.

Ребята подошли к узкому месту, где по тропе между двух скал можно было пройти только одному человеку.

— Похоже на ворота, — заметила Миронова.

— Так это и есть ворота Ада. Нужно пройти сквозь них, не дотронувшись до скалы…

— В противном случае прямиком попадаешь в ад, — продолжил за Веронику Денис, а ну-ка, давайте, кто больше всего согрешил? Сейчас проверим.

За воротами открывалась большая бухта Веселая. Тропа шла вниз под небольшим уклоном, спускаясь прямо в бухту. По Аду решили не гулять, нет, не потому, что испугались, это было не так интересно: идти почти прямо, прекрасно созерцая местность, не сулящую никаких неожиданностей. Тем более что Вероника обещала еще кое-что. На обратном пути зашли в «холодильники», и некоторых нужно было оттаскивать оттуда за уши. На перевале, в стороне от лестницы лежал камень, напоминающий сиденье. Вероника сказала, что это кресло гладиаторов.

— Да. Отсюда можно было наблюдать бои. Наверное, они проходили на Капчике, — закончила она.

— Вот придумали! Ма-а-ла-а-дцы! Проиграл — камень на шею, и в море, — продолжил Денис, — кстати, этот Капчик узкий, неосторожно оступишься, и тоже — того…

— Скорее всего, это выдумки, — заявил Красавин, — если здесь жили итальянцы, совсем не значит, что устраивались бои гладиаторов, тем более в XIII веке, когда они освоили эту территорию, рабов-гладиаторов уже давным-давно не было.

Восстание независимой Генуэзской республики против Рима закончилось поражением, и мятежники бежали через Босфоров пролив в Черное море. Укрепившись на неприступной скале, отразили немало нападений. Сначала — их преследователей и гонителей, потом — других, в том числе и пиратов.

Спустившись с перевала, ребята остановились под большой сосной (это место явно служило привалом для туристов). И тут Вероника заговорчески посмотрела на своих, потом что-то шепнула Красавину, а тот обернулся и стал изучать ложбину, ведущую к морю. Это была не тропа, скорее, русло пересохшего ручья, таких в горах полным-полно. Но спуститься по нему было вполне реально. Обильно поросшая деревьями, кустарниками и другой зеленью, ложбина представляла собой крутой спуск, но далеко не такой, что на Меганоме. Тут было главное идти аккуратно, не провоцировать каменную сыпучку, чтобы не угодить в тех, кто впереди. Так ребята попали на берег. Настоящий дикий берег! Кругом — глыбы, носорожий рог упрямо упирается в дно. Зрелище! После того, как пол дня проведешь под солнцем в горах, так приятно погрузиться в прохладную прозрачную воду. Ребята дали себе волю, и Красавин ничем от них не отличался.

Накупавшись и нанырявшись вдоволь, как следует отдохнув, группа отправилась дальше: по прибрежным камням народ поскакал по направлению к царскому пляжу. Там особенно не задерживались: людное место, здесь хорошо бывать утром или вечером, то есть перед экскурсиями и после. Целью было залезть на остатки голицынской тропы, которая обвалилась и, конечно, не входила в общепринятый экскурсионный маршрут, туристов на пляж доставляли катером. Но те, кто посмелее, без особого труда преодолевал этот участок. Для этого нужно было в конце «официальной» тропы (там, где заканчивались каменные перила) перелезть через грот. То же самое проделали и наши, только в обратном направлении. Вырулив на Капчик, ребята были уже недалеко от дома, совсем близко — можжевеловая роща, даже запах слышен. Солнце катилось к закату. Это был отличный день.

На Караул-Обу ходили еще раз, теперь ее обошли всю, с заходом в бухту Веселую. Много раз бывали в самом Судаке, ведь «на покататься» нужно было ехать через город. Основные географические и исторические достопримечательности были изучены и тщательно осмотрены: начиная с мыса Алчак, закрывающего Судакскую бухту на востоке, заканчивая знаменитой Генуэзской крепостью. Она не единственная в Крыму, ближайшая к ней — в Феодосии. Но это единственный сохранившийся почти полностью исторический центр итальянских поселений на полуострове. Хозяева здесь менялись часто: после итальянцев были турки, греки, татары, последней здесь обосновалась армия Александра Суворова. И только потом крепость стала музеем.

Словом, из-за больших порций ежедневных впечатлений ребята совсем не обращали внимания на время и не заметили, что уже вторая неделя подошла к концу. Двадцатые числа последнего летнего месяца напоминали, что скоро учебный год, нужно собираться с мыслями. Пришел день отъезда. Но уезжать так не хотелось! И это после полудикого существования, не скованного никакими условностями, огражденного от городской цивилизации. И вокруг все точно такие, как и ты. Никто не мог предположить, что за время их отсутствия на большой земле произойдут серьезные перемены. Это был август 1991 года.

* * *

Кто ощутил их непосредственно и сразу на себе, так это Инна Викторовна. Она уже второй день безуспешно пытается вылететь с Камчатки. Самолеты не летают. Москва молчит. По телевизору — «Лебединое озеро». На дворе — исторический момент, развал империи. Чудом она все-таки смогла взять билет, и 23 августа была уже в Крыму. Как раз в этот день счастливые туристы также прибыли домой. Никому и в голову не пришло сразу включать телевизор.

О случившемся Полина узнала только от мамы.

— Как, вы тут почти в центре событий и ничего не знаете? — мама была поражена.

— Нет, а что случилось? — Полина была явно не готова воспринимать новую информацию.

— Главу государства закрыли в Форосе, в Москве переворот, — мама говорила сбивчиво.

Полина вспомнила, что позавчера они видели штук 15 больших кораблей, наверное, военных. Подумали, что это простой пограничный рейд, никому и голову не могло прийти…

— Я вчера из Москвы еле уехала, поезда забиты, предыдущие два дня вообще связи не было. Я переживаю за отца, если он сегодня не позвонит, не знаю, что делать!

Инна Викторовна была как на иголках. Она весь день просидела дома, вздрагивая от малейшего звука. До Полины суть исторических событий пока еще не дошла. Около десяти позвонил Александр Николаевич и сказал, что скоро приедет. В общем, опасаться уже было нечего, ситуация постепенно начинала проясняться, в итоге, заснули в одной стране, а на следующее утро проснулись в другой.

Взрослые бурно обсуждали, но на Полину все это не произвело никакого впечатления, ей было не до этого: в голове еще шумел морской прибой. Не ощутила она всей серьезности ситуации и позже, потом привыкла, и только спустя несколько лет очень многое поняла. Совсем не потому, что была крайне инфантильна, многие люди и постарше были в стороне и равнодушны к происшедшему. И многим понадобились годы, чтобы расставить все на свои места.

***

Совершенно не хочется возвращаться из Нового Света, но время поджимает, скоро учебный год. Тем более что Красавин уже был в спорткомитете, где его ждала приятная новость. Его гонщики попали на чемпионат Крыма, который, кстати, начинается в начале октября, и на все про все остается месяц. На первой же тренировке он сообщил это приятное известие, ребята были на седьмом небе от счастья.

— Но если мы прошли на чемпионат, это не значит, что уже выиграли.

— Да мы там всех сделаем! — с азартом вступил Андрей.

— Ну, вообще я не стремлюсь к призовым местам, — продолжал физрук, — главное, показать себя достойно.

— Сергей Валерич, неужели вы в нас сомневаетесь? — начал было Денис.

— Конечно же, нет, но я не хочу, чтобы вы быстро истратили боевой дух и раньше времени не расслаблялись.

Все наперебой стали успокаивать своего командира, чтобы он в них верил, что они его никогда не подведут и сделают все возможное, даже невозможное.

— Прекрасно! Тогда с сегодняшнего дня тренировки назначаю каждый день. Согласны?

Еще как все были согласны! Да хоть с утра до вечера.

Не дожидаясь учебного года, до которого остались считанные денечки, ребята рьяно приступили к подготовке. Никто и не обратил внимания, как последний августовский день подошел к концу, а вместе с ним и лето. Наверное, в первый раз ребята о нем не жалели.

Когда солнце уже село, вернулся Полинин папа. Она была так рада, что не заметила, в каком настроении он приехал. Зато Инна Викторовна с порога поняла, что с ним что-то происходит. После ужина родители ушли в свою комнату, но Полина даже и не думала обижаться, что папа сразу не стал рассказывать об экспедиции.

— Мы неделю провели в Киеве, и у меня до сих пор не укладывается в голове, что это конец! — Александр Николаевич был особенно возбужден, его лицо светилось.

— И что все это значит? — Инна Викторовна не могла понять, — чему ты так радуешься?

— Инна, как ты не понимаешь? Рухнул наш «лучший в мире» строй. Лопнул, как мыльный пузырь!

— Не знаю, меня это, честно говоря, не радует.

— Мы теперь свободны...

— От чего?

— Нам не надо больше бояться начальников, парторгов, еще черт знает кого! Ты же вспомни, как тебя затаскали из-за того случая. Вспомни!

Да, шесть лет назад она не поставила экзамен одному студенту. А у этой сволочи дядя работал в горкоме. Сексот пожаловался своему родственнику, что на лекциях (на которых он и был то полтора раза) доцент Миронова с восторгом рассказывает о Фрейде и Ницше. Ее прорабатывали в ректорате, хотели даже лишить звания. Но, видимо, авторитет мужа остановил карающих праведников. А потом... через пару лет проректору по идеологической работе дали условный срок за то, что тот брал взятки. Да все бы и этого не замечали, просто факты открылись самым неприличным образом. И к такой двойной морали все привыкли! Инна понимала, о чем говорит Саша, но не верила, что все изменится.

— Наши дети будут жить по-другому, а если не они, так внуки — точно! — убеждал он Инну.

— И столица у нас теперь Киев?

— Да.

— И все будет по-другому?

— Конечно!

Он тоже не до конца верил в то, что говорил, но он очень хотел, чтобы так было. Поездив по миру, посмотрев на других людей, он знал, что его жизнь — это не нормально, так быть не должно. Ему ставят условия и командуют те, кто и мизинца его не стоит. Он всегда мечтал заниматься своим делом, но чтобы ему никто не мешал. А эта история с полярниками... Да ясно всем, что ее хотят замять. Вы, мол, ребята, молодцы, что нашли вещи, а теперь свободны. Но ведь он не мальчик, которого можно просто так подвинуть! Он устал все время всем подряд доказывать, что его профессиональная работа — дело ТОЛЬКО его, и как он ее будет делать, никого не касается!

За неделю, проведенную в Киеве, Саша заразился неизлечимой болезнью — жаждой свободы. Там, в центре матери городов русских он вместе со всеми ликовал, опьяненный этим духом. Он видел людей, простых киевлян, которые радовались, и он с ними. А ведь жители столицы всегда имели больше преимуществ и возможностей. Но им нужно было другое. Свобода. Как там поется в той песне, Полина слушает эту группу, там еще такой солист — колоритный мужик с лысиной?.. А, ну да, «Черный кофе».

Но для каждого из нас

Сердцу мил свободы час.

И порой не жалко жизни,

Чтоб вдохнуть ее хоть раз.

Так для каждого из нас.

«И это правда, — размышлял Александр Николаевич, — после того, как понимаешь, что это такое, становишься другим, и обратной дороги нет. А если знаешь, что не ты один такой, а вокруг люди так же думают и о том же мечтают, значит, все-таки перевернулась страница истории. Все, что было до этого с нами — теперь дело археологов, пусть они консервируют ту жизнь и экспонатами поставляют в музеи».

Было за полночь. Он не мог уснуть, думал о том, что приготовила им новая жизнь. Рядом, раскинувши на подушке шелковистые каштановые волосы, спала его жена. Он аккуратно убрал прядь с ее щеки, еле прикоснулся губами и тоже закрыл глаза.

* * *

Полина чувствовала себя счастливее всех. Ведь теперь она свободна! Нет обязаловки ходить в музыкальную школу, она ее закончила. Правда, она обещала, что будет заниматься, но это же совсем не то, что было. Теперь Полина может поступать, как ей удобно. Конечно, в сентябре ни о каких занятиях речи быть не могло, ведь главное — поехать на чемпионат. Потом, разумеется, она, как хорошая и послушная девочка, будет заниматься столько, сколько нужно. Но об этом думать еще рано, сейчас все мысли о другом. Ведь это надо же! Они тренируются без малого год, а уже едут на профессиональные соревнования, и у них есть все шансы завоевать какой-нибудь трофей.

Близился. Близился день чемпионата. И вот ребята пакуют чемоданы, назначают встречу на пригородном вокзале, с которого они завтра отправятся в Евпаторию. Организаторы соревнований предоставили участникам спортивный лагерь с трехразовым питанием, причем, специальным, богатым протеинами и белками. Но ехать туда и обратно все участники должны были самостоятельно. Но если бы это было проблемой! Сел на электричку и через два часа на месте.

На перроне наши встретили еще группу с велосипедами — это была симферопольская спортшкола. Конкуренты не захотели друг с другом общаться, разошлись по разным вагонам. В день приезда Красавин решил, чтобы его ребята немного расслабились. После того, как все расселились и пообедали, толпой пошли на море. Бархатный сезон в Крыму — это ни с чем не сравнимое время. Нежаркие дни и мягкие вечера, температура воздуха и воды одинаковая. Но самое главное — это особенный осенний запах. Он бывает только в это время. И только в Крыму. Вовсю цветет осеннее разноцветье, но листья на деревьях уже желтеют, покидают ветки, шуршат под ногами. То там, то здесь струится ароматный дымок осеннего костра, земля отдает тепло, и воздух наполняется всем этим пахучим букетом, а на побережье его дополняет свежий солоноватый морской привкус. Ощущение такое, что время останавливается и превращается в картинку из счастливого детства.

Ровные евпаторийские дороги как нельзя лучше подходят для заездов. Здесь можно развить большую скорость. Участников понаехало прилично, и в основном это были спортивные школы. На их фоне гонщики Красавина выделялись. Конкуренты их всерьез не воспринимали, некоторые подшучивали, даже насмехались: мол, какая-то средняя школа хочет тягаться с профессионалами! Даже в судейской коллегии мелькали такого рода словечки. Правда, авторитет тренера останавливал и заставлял смотреть на ребят с интересом.

Но кто бы мог подумать, что в первом заезде команда придет первой?! Многие были просто в шоке. Никто не ожидал, и отношение резко изменилось. Здесь дистанции были длиннее, и, несмотря на ровные трассы, усталость догоняла намного раньше финиша. Работали на износ. Но в такой режим быстро втянулись, так что оставалось время и на вечерние купания. Октябрьское море хорошо бодрило ребят, давало дополнительные силы, не говоря о том, что полностью снимало усталость. За десять дней чемпионата наши не только радовались победам. Наряду с этим несколько раз просто уступали и приходили к финишу в хвосте. Все очень хорошо поняли, что такое спортивная удача: сегодня им везет, а завтра — ну, ни в какую! К огромному счастью, по общим результатам командных заездов гонщики Красавина были вторые. Судьи только и говорили об этих феноменальных ребятах и о Красавине, который так «поднял» команду. Таким образом, спортшколы, ранее зарекомендовавшие себя как стабильные, перспективные и мощные команды, оказались позади. Фаворитами стала местная спортшкола. А такие «гиганты», как Симферопольская, Севастопольская и Феодосийская спортшколы, уступили новичкам. Зато как носили себя наши! На это нужно было посмотреть. Складывалось впечатление, что они все — как минимум звезды кино и телевидения. С каким удовольствием позировали ребята перед фотокамерами местных и областных газет!

Победители возвращались домой с триумфом. Красавин, который на протяжении десяти напряженных дней чемпионата был скуп на похвалы (впрочем, как всегда), теперь дал себе волю и называл подопечных «мои чемпионы». Он гордился ими, и это было видно. В день отъезда он позволил своим сделать «марш» по Евпатории. Ребята сконструировали знамя, на котором написали «СИМФЕРОПОЛЬ. ШКОЛА 23». Дома им устроили достойный прием. Их портреты развесили на стенах вестибюля. 23 школа, всегда остававшаяся в тени, прогремела на весь город. На вопрос «ты из какой школы, или в какой школе учится ваш сын или дочь» с гордостью и просто отвечали: 23. Все сразу понимали, о чем речь, добавлять ничего не нужно было, тем более разъяснять, где она находится. Местное телевидение делало репортаж о команде и ее командире.

Красавин понял, что он хороший тренер, прежде всего, он доказал самому себе, что чего-то стоит. Что ж, теперь можно подумать, как привести ребят к более серьезным победам. На очередной тренировке зашел разговор о перспективах.

— Весной я планирую вывезти вас на отборочные чемпионата Украины, — начал тренер.

— Сергей Валерич, вы же говорили о ежегодной спартакиаде... — начал Марков, но Красавин не дал ему договорить:

— Но мы же уже спортсмены другого ранга, и нам нужны другие состязания, ну, сами понимаете...

— Значит, на той спартакиаде весной были любители? А как же спортшколы, они же там тоже... — начала Попович, но Красавин опять перебил и продолжил:

— Да. Но в спортшколах есть разные ребята. Все начинают завоевывать авторитет с таких вот спартакиад, в общем, на которых не раздаются места...

— Олимпийский принцип: главное не победа, а участие, — закончил Зарубин.

— Да. Но не совсем. Между прочим, в симферопольской спортшколе есть команда, которая именно тогда катала отборочные Украины и прошла. Они еще в Киеве.

— Так это получается, что мы и в глаза не видели настоящих соперников? — разочаровано спросил Молчан.

— А ты считаешь, что у нас были недостойные соперники? — удивился Красавин.

— Нет, Андрей хотел сказать, что...

— Я понял, но мы же должны расти, теперь у нас будут другие соперники. Это и называется — закон большого спорта.

— А что после чемпионата Украины? — с азартом спросила Миронова.

— Нам сначала нужно нуда попасть, — перебил ее Черненко.

— Ну, дальше Европа. Тур де Франс, например.

— Ого! — у Маркова загорелись глаза.

— Надо стремиться, а пока стометровка на скорость.

* * *

— Полина, я тебя редко вижу, с такими темпами ты растеряешь даже то, что у тебя было, — Нина Александровна действительно переживала за свою ученицу, которая обещала ей появляться регулярно.

— Нина Александровна, у нас был чемпионат, и мы, представляете, заняли второе место!

— Молодцы, поздравляю. Но теперь, я надеюсь, ты будешь чаще появляться?

— Конечно, тем более погода сейчас нелетная, тренировок нет.

Обычные осенние дожди, зарядившие с ноября, дали команде передышку, а Полине — возможность позаниматься. Все равно она чувствовала себя намного свободнее, чем всегда. Было даже непривычно: вечерами делать почти что нечего. Нужно было придумать себе занятие, ведь не будешь все время просиживать за роялем!

Через две недели они с Марковым и еще ребятами из других классов поехали на олимпиаду. На этот раз она проходила в образцово-показательной первой школе. На одном из конкурсов Полина была лучшая, но в целом школу задвинули на 12 место. И это несправедливо. Да всем понятно, мафиозная первая школа, все схвачено. Явно подтасовали результаты. Ну, ничего, в следующем году никаких мажорных школ! Но это будет последняя для Полины олимпиада, и то если... в общем, об этом не сейчас.

Полина и ее сверстники очень повзрослели, появились взрослые заботы и переживания, первые романтические чувства, которые так приятно щекотали что-то внутри. Она заметила, что отношения с Черненко стали какими-то другими. Он стал более замкнутым, мало, о чем рассказывал своей соседке по парте. Если раньше эту парочку-не-разлей-вода за уши друг от друга не оторвешь, то сейчас Вовка больше сам или с друзьями. Нет, он не избегал ее, просто перестал уделять ей много внимания, как раньше. Иногда Полине казалось, что она интересует его исключительно как объект, у которого можно списывать, и все. Но она не обижалась. Перед новым годом он не появлялся в школе неделю, как раз в то время, когда их грузили контрольными и самостоятельными. Разумеется, Черненко ничего не делал, уважительной причины у него не было, и его чуть не выгнали из школы. И Полине он не звонил, она ему тоже не могла дозвониться и только удивлялась, откуда он взялся на ее голову. А ведь, чтобы закончить вторую четверть, ему пришлось во внеурочное время сдавать хвосты, и, конечно, она тоже с ним возилась. Вот кто у Полины вызывал уважение, так это Марков. Всегда и во всем стабильный, уверенный в себе. Его отношения со Светой продолжаются до сих пор уже столько лет! Денис чем-то напоминал Полининого папу, правда, у него не было папиного творческого размаха, фантазии, здорового авантюризма, хотя с чувством юмора было все в порядке. А вот у Черненко авантюризма даже через край, но все-таки он какой-то неуверенный, не чувствуется твердости, и поэтому Полина не могла относиться к нему иначе. В общем, как всегда. Но Вовка был романтиком до кончиков ногтей, он был способен на большой поступок, даже на безумство, только удобного случая пока не подворачивалось. Если Дениса можно спрогнозировать, то Вовку — нет. Что у него на уме? Как сложится его судьба? Скоро. Через каких-нибудь пару лет его жизнь круто изменится, его дорога будет непредсказуемой и опасной, но он выберет именно ее.

Миронова же не знала, чего она хочет на самом деле, даже не подозревала, что скоро ей будет казаться, что это был как будто сон, да и не будет уверенности в том, что та жизнь, которая ждет ее в недалеком будущем, окажется реальной и настоящей. Полинина мечтательность отрывала ее от действительности. На самом деле она жила в двух параллельных мирах: настоящем и воображаемом. И постоянно ждала какого-то чуда. У остальных ребят тоже были свои проблемы. Андрей Молчан, например, несмотря на его напускную браваду и самоуверенность был очень ранимым. Эта его вспыльчивость по любому малейшему поводу!.. На любую неудачу он реагирует, как на вселенскую трагедию. Сева Зарубин — очень хороший парень, спокойный, в общем, нормальный. Но почему-то он всегда в тени Маркова. Закадычные друзья с первого класса. Но они такие разные! Денис — лидер, Севу за ним даже не замечаешь. Школьная звезда Вероника Чередниченко, просто красавица, а главное, очень хорошая и добрая девчонка, все у ее ног, и мединститут ей обеспечен. И все равно. Ее тяготила запланированная не ею (!), а родителями жизнь. Да, все в этой жизни будет, но в глубине души она хотела быть самой обыкновенной, ничем не отличаться от всех, даже в секцию Красавина пошла из-за этого. У Ани Попович, казалось, все было в порядке. В школе успевает на отлично, вроде, и проблем никаких нет. Но чем-то ее жизнь была похожа на Полинину, когда та училась в двух школах. Несмотря на свои круглые пятерки и непоколебимый имидж, давалось ей это не так то просто. Если для Маркова и Мироновой сложные задачи по алгебре были как семечки, и чем сложнее, тем азартнее разгорались их глаза, то для Ани это был кропотливый и тяжелый труд. Но те были хорошистами и прекрасно себя чувствовали, Полина даже умудрилась в какой-то четверти схватить тройку по физике. Бремя отличницы для Попович было как крест, который она несет почти десять лет. Ближайшая Полинина подруга Таня Резник была нормальным жизнерадостным человеком. Казалось, ничто не может затмить ее оптимистического отношения к жизни. И тем не менее... Особенно сейчас, повзрослев, Таня стала замкнутой, обидчивой, ей казалось, что ее недооценивают, она еще не понимала, что природа одарила ее исключительной женственностью, чутким характером и необычным воображением, что когда-нибудь кому-то очень повезет, и ей тоже.

* * *

Зима этого года преподнесла нашим спортсменам немало приятных сюрпризов. Да и вообще была на редкость удачной. Очень часто радовала солнечными днями, пусть иногда морозными, зато можно было спокойно тренироваться. Если прошлой зимой время для тренировок выкраивалось с трудом, порой какой-то час был за счастье, то в этом году почти всю зиму прокатались. И очень многому научились. Теперь ребята чувствовали себя в седле по-настоящему. Пусть даже чего-то еще не умели, зато совершенно не боялись. К ним пришла уверенность, что сложные технические задачи, которые им пока не под силу, в скором времени будут освоены. Красавин же был закоренелым реалистом и скептиком. Он видел все промахи своей тренерской работы. Например, если бы команда попала нему сегодня, он бы не тратил много времени на положение в седле, а сразу бы дал нагрузку на дистанцию. В процессе ребята все равно бы выровнялись и овладели всеми положенными навыками. Да, он потерял время. Хорошо, что ошибки исправляются. Но ведь они уже в десятом классе. Какие у них перспективы? Хорошо, конечно, мечтать о Тур де Франс, а что реально? Но, похоже, его команду эти вопросы пока не беспокоили. Ребята были заняты текущими задачами. К такому отношению их приучил тренер: не строить далеко идущие планы, а решать сегодняшние проблемы. Пусть не грандиозные, однако, даже маленькие победы над собой приближают к большим целям. На одной из тренировок Красавин решил поэкспериментировать. Был выходной солнечный день, с погодой не должно было быть неожиданностей.

— Мы с вами шоссейники, — начал он, все согласно закивали головами, тренер продолжал, — а раз так, то нам нужны длинные дистанции. 70 километров, которые мы катали в Евпатории — далеко не предел.

Ребятам это было известно, и Марков добавил:

— Да, 200-250 под горку — это то, что надо.

— Ну, пока ограничимся сотней. Предлагаю сегодня попробовать.

— А куда поедем? — спросила Аня.

— Наверное, на юг или... может, на запад? — Красавин не знал, какую дорогу выбрать. Южная было круче, а западная длиннее.

В результате поехали по западной. И показали неплохой результат. Сто километров за 50 минут. Без остановок. Очень устали.

— Хорошо, — сказал физрук, — на сегодня достаточно, отдыхайте.

Вроде бы, не намного больше было нагрузки сегодня, но Полина еле волокла ноги. И тут ее догнал Черненко. В последнее время они не очень часто общались — в основном, только в школе. Полина удивилась.

— Слушай, если мы пройдем отборочные, ты поедешь на чемпионат?

Странно, что он об этом спрашивает, для Полины это было само собой разумеющимся:

— Да, конечно.

— А что, летом ты поступать не будешь?

— Тсс… — она остановилась, посмотрела на него и более низким тоном продолжала, — нет, не буду.

— Кому-то уже говорила?

— Пока только тебе, а что?

— Да нет, ничего, — Вовка немного смутился, и вправду, чего это он? Будто это его касается. Все же ему было интересно. Он знал о ее знаменитом упрямстве, если Миронова что-то задумала, никто ее не переубедит и тем более не заставит.

— Знаешь, Вовка, как-то в последнее время все поменялось, мне что-то уже не хочется...

— Да тебе и раньше не хотелось...

— Но я о другом думаю.

— О чем?

— Что мы будем делать, когда закончим школу?

— Я тоже об этом думал.

— Вот именно. Наша команда должна разделиться. Знаешь, что на отборочных девчонки отдельно, а пацаны отдельно будут?

— Нет, а ты откуда знаешь?

— Мне Марков сказал. Он следил за чемпионатом Европы.

— Фанат!

— Не перебивай, там такие правила.

— А почему Красавин ничего не говорит?

— Не знаю.

— Так надо у него… Завтра же я и спрошу.

— Интересно, если мы будем отдельно, значит, и команды разные, так получается?

— Наверное.

— Интересно...

— Да ладно, какая разница, поедем мы все равно вместе.

Так они дошли до дома Мироновых, попрощались, и Полина поднялась к себе.

Всю оставшуюся половину дня она думала о собственных планах на жизнь. Так серьезно она об этом еще не размышляла. Долгое время она готовилась к одному, и тут сама же хочет все изменить. Да, в конце концов! Почему она не может поступать так, как хочет? Может! Не всем же быть великими пианистами. Тоже еще, Рихтера нашли...

На следующий день Красавин признался, что чемпионат будет проходить так, как сказал Марков.

— Но это не имеет значения. Тренируемся мы все равно вместе и поедем вместе. Что ж сделаешь? Мальчики и девочки — это разные категории.

— Сергей Валерич, а когда мы закончим школу, что тогда?

— Тогда будете сами выбирать. Может быть, кто-то из вас дойдет до олимпийских высот. Мне будет очень приятно.

Но не это хотели слышать от него, и Красавин об этом знал, поэтому продолжал:

— А с нашей командой? Но не вечно же мы будем кататься вокруг школы.

Ему самому не хотелось касаться этой темы. Он тоже как мальчишка мечтал в глубине души, чтобы все всегда было так, как сейчас. Его настроение уловили ребята, всем стало грустно.

— Но нам сегодня нужно думать не об этом, а об отборочных, — оптимистично закончил он.

Все, конечно, были с ним согласны. О грустном старались не думать, ведь сказал же тренер: главное — пройти отборочные. И точка.

* * *

В последнее время Полина не знала, куда девать свободные вечера, частенько вместе с Таней тусовалась на школьных дискотеках. Им это нравилось: уже хотелось и внимания к себе, и легкого флирта. Потом они долго обсуждали пикантные подробности. Тогда в моде был еще серьезный рок, все сходили с ума от Кости Кинчева и его «Алисы», от Димы Варшавского и его «Черного кофе», не говоря уже о Вите Цое и «Кино». Его трагическая смерть вызвала целое молодежное движение. Фанаты исписывали стены переходов, заборы, все, на чем можно было рисовать мелом. Девчонкам, конечно, не очень нравился тяжелый рок, когда в ушах звенит, разобрать ничего не возможно, но рок-баллады — это было что-то! Однажды Полина не рассчитала свои силы, так оторвалась, что следующие два дня с трудом передвигала ноги, особенно когда спускалась по лестнице. Такой крепатуры у нее не было даже во времена первых тренировок. Так что пришлось два раза пропустить. Красавин долго смеялся, когда ему об этом рассказали.

И вот однажды, возвращаясь с очередных танцулек, девчонки решили зайти в своему физруку в гости. Он был дома, приятно удивился и помчался на кухню ставить чайник. Они и раньше частенько к нему захаживали, но сегодня Полина сразу обратила внимание на фотографию, стоящую на столе (раньше ее здесь не было). Это была девушка и еще маленькая девочка. Вьющиеся волосы игриво обрамляли улыбающееся лицо, она обнимала девочку, которая держала плюшевого зайца.

— А она ничего, — сказала Таня.

— Да, — подтвердила Полина.

Зашел Красавин. Заметив, что девочки рассматривают фотографию жены и дочки, он смутился. Неловкое молчание повисло в комнате, Полина с Таней тоже не знали, что делать.

— Так что, Полина, как у тебя планы на лето? — невпопад спросил он.

— А... Я? Пока никаких.

— А поступать?..

— Не знаю.

— Сергей Валерич, мы ее не отпустим, как же мы без нее поедем? — вмешалась Таня.

Около десяти вечера вдруг вспомнили, что им пора домой. Они всячески отнекивались, чтобы Красавин их провожал, но тот даже слушать не хотел. Свернув в переулок, троица попала почти в полную темноту. Какая-то зараза разбила единственный фонарь. Как-то рефлекторно тон разговора сразу понизился.

— Эй, ты, — услышали они сзади, — чё пристал к нашим чувихам? А ну, отвали от них!

Красавин не успел обернуться, как встретился с чьим-то кулаком. Удержавшись на ногах, он хотел нанести ответных удар, но остановился, узнав в обидчике своего ученика из 10-б. Это были три пацана, и среди них — Андрей Молчан. Никто не ожидал такой встречи.

— Ой, Сергей Валерич, извините, а вас не узнал, — начал оправдываться тот.

— Ничего, ничего, бывает, — Красавин сам чувствовал страшную неловкость. Это же надо! Чуть не нокаутировал своего ученика! А рука у него тяжелая, и кулак помощнее.

— Сергей Валерич, мы вас не узнали, богатым будете, — плоско сострил Молчан, желая разрядить ситуацию.

Миронова с Резник, сначала перепугавшись, теперь хватались за животы от смеха.

— Молчан, как всегда шутка, и как всегда удачная, — сквозь смех выдавила Полина.

В конечном счете, все развеселились и толпой отправились провожать слабый пол, из-за которого чуть не разразился мордобой.

— А мы вас видели на дискотеке, — продолжал Андрей, — а потом вы куда-то смылись.

— А я не думала, что ты у нас такой ревнивый, — в тон ему ответила Таня.

— Ну, мы же не знали. А вдруг к вам приставал какой-то тип! — оправдывался еще один Андрей из 10-б.

— Что-то я в тебе такого рыцарства никогда не замечала, — съязвила Полина.

— Вот в следующий раз будут к тебе приставать, и никто не поможет...

— Ой-ой-ой! Можно подумать! На тебя одна надежда!

— Ладно, прекратите, — разнял их физрук, это хорошо, что я пошел вас провожать, тут действительно местечко так себе.

— И правильно, Сергей Валерич, их самих отпускать нельзя. А то шляются по дискотекам. Ну, попроси ты кого-нибудь, чтоб провел домой. Нет! Болтаются сами ночью по городу, — это был третий, тоже Андрей из 10-б.

— Ой-ой-ой! Что я слышу! И еще от кого! — возмутилась Таня.

— Да! Когда-нибудь нарвешься.

По дороге назад мужская компания обсуждала «Кошмар на улице Вязов» — популярный в то время ужастик.

***

Настало хлопотное время. Команда Красавина снова собиралась в Евпаторию. На этот раз на отборочные Украины. Так быстро прошло время, ведь совсем недавно, казалось, они были на чемпионате Крыма. Майские веселые денечки придавали бодрости ребятам. Начались традиционные весенние грозы. Надолго, где-то на месяц и каждый день: с утра солнце, после полудня — дождь, как на Экваторе. К такому режиму вполне можно было приспособиться. Ребята впервые почувствовали, что соперники у них серьезные. Ведь это первые составы ведущих спортшкол, и уже не только Крыма, а и Украины. Неудивительно, что они оказались единственные представители обычной общеобразовательной школы. Встретили старых знакомых — местную команду, которая обставила их прошлой осенью. Но в отличие от того раза общались нормально, даже по-дружески. Вроде как будто ты становишься равноправным членом элитного клуба, и тебя наконец-то принимают за своего. Это другой ранг взаимоотношений, ребята почувствовали, что входят в большой спорт. Участников должно было быть больше, однако, не все были в наличии: симферопольская, донецкая и криворожская спортшколы уехали в Турцию на отборочные Европы. Не было также еще нескольких команд, таким образом, все гонщики могли стать потенциальными участниками чемпионата страны. Помехой могли быть только внутренние технические и организационные моменты внутри команд. На этот раз получили большое удовольствие. Прежде всего, от того, что сами стали на голову выше. Еще не закончились отборочные, а уже было известно, что подопечные Красавина стали действительными участниками будущего чемпионата. Тренеру было, чем гордиться: головокружительный взлет его ребят давал ему очки как хорошему профессионалу. Прекрасно! Теперь бы только не растерять наработанное. Он понимал, что в Киеве их по головке не погладят и не посмотрят, что они простые ребята из простой школы. Там будет жесткая борьба.

— Я вас всех поздравляю!

— И мы вас, Сергей Валерич!

— Многим из вас откроются новые рубежи…

— То есть — многим из нас, — перебил Марков, — не всем, что ли?

— Все зависит от вас, все-таки это спорт индивидуальностей. И потом, кто из вас захочет продолжать, тот своего добьется, я в этом уверен.

Видно, что ребята были довольны, правда усталость давала о себе знать.

— Теперь впереди у нас рабочее лето, я намерен усилить режим.

— Сергей Валерич, а если кому-нибудь нужно будет уехать? — спросила Вероника.

— Все вопросы согласовывать со мной заранее, и чтоб не было так: за день ставите меня перед фактом. Это элемент командной дисциплины, понятно?

Куда уж понятней! Красавин иногда может быть просто стальным.

Ребята собирались домой. Когда ехали в электричке, застали сильную грозу, так что за окном ничего не было видно. Но в Симферополе на перроне уже во всю светило солнце, остались только лужи под ногами и капли на проводах. Любители пошутить дергали за какую-нибудь ветку над головой у зазевавшегося, и тот принимал неожиданный бодрящий душ. С вокзала отправились своим ходом.

Этот день Красавин запомнит навсегда. Да и все тоже. Урок из происшедшего он вынес серьезный. Они как раз сворачивали на объездную. Полина Миронова оказалась впереди. Дорога шла немного под уклон. Асфальт мокрый. Она выехала из-за поворота, по той же стороне на приличной скорости навстречу шел микроавтобус. Водитель едва успел повернуть руль и выехать на середину дороги. К счастью встречных машин не было. Перепуганная Полина, не совладав с велосипедом, упала. Пока ребята приводили ее в чувство, Красавину пришлось успокаивать и объясняться с разъяренным водителем. Он должен был этого не допустить. Ну почему Миронова выехала первой? Кто должен быть на опасном участке впереди? Конечно, он. За эти несколько мгновений он чуть не поседел. Как это могло получиться? Он же за них отвечает головой. Где была его дурная голова в это время? Хорошо, что все обошлось, водитель покричал, поразмахивал руками, но быстро успокоился, в общем, нормальный мужик попался.

— Полина, НИКОГДА больше так не делай!

Всем было строго-настрого запрещено выезжать на городские дороги. Мало ли, что в седле, как рыба в воде!.. Красавин предупредил, что если не будут исполнять, выгонит из команды. Инцидент с Мироновой показал, что доверять этим подросткам нельзя. И, конечно, не факт, что они его слушаются и не рассекают по дорогам, как ненормальные. Но он решил четко: если что-то узнает, выгонит. Это он повторял каждую тренировку, чтобы вдолбить в их головы, и чтобы они не думали, что он шутит.

***

— Знаешь, Танька, я в последнее время даже улицу перехожу по пешеходному переходу, боюсь... — Полина потащила подругу в подземный переход.

Тот злополучный случай и постоянные угрозы физрука сделали свое дело. У ребят уже на подсознании осела мысль быть осторожными на дороге. Это нужно было чуть не попасть под колеса, чтобы превратиться в законопослушного пешехода. Ведь раньше Полина бегала через дорогу абсолютно без башки. И сейчас понимала, что этоголовой назвать трудно.

— Я тоже дергаюсь, когда вижу кого-нибудь, несущегося на большой скорости.

Полина резко поменяла тему:

— Представляешь, папа наконец-то берет меня в экспедицию!

— Да ну? Когда?

— Через неделю.

— А ты говорила Красавину?

— Сегодня собираюсь.

— А куда вы едете?

— Куда-то в Черниговскую область, папа был там в прошлом году. Я точно не знаю, куда именно.

— А на долго?

— Ну, они, по-моему, на месяц, а я так, на недельку.

— Классно тебе!

— Да. Вот если бы можно с ним было поехать в Полинезию...

— Ого!

— Это его пригласили из Массачусетского университета. Международная экспедиция на полгода. Он уже давно так далеко не ездил, в основном, здесь, поблизости.

— И скоро они поедут?

— Вроде, собирались осенью, но у них как обычно сроки могут передвинуться. Папа вообще об этом только один раз сказал, так что неизвестно...

Но Таня прервала Полину на полуслове:

— Смотри!

Она заметила на противоположной стороне дороги Черненко в компании каких-то неизвестных пацанов. И явно не из их школы. Они казались какими-то взрослыми. Какие, интересно, у него с ними дела? Компания проследовала мимо, Резник и Миронова переглянулись.

— Сколько сейчас времени? — спросила Полина.

— Половина второго.

— Идем скорее, через полчаса Красавин ждет.

— Куда это, интересно, Черненко пошел, а тренировка?

— Пусть делает, что хочет, он в последнее время вообще ведет себя очень странно.

— Я тоже заметила. Ты с ним, что, не общаешься?

— Почему? Общаюсь, только редко.

— Подозрительный он какой-то.

Но на тренировке Володя был, даже не опоздал. Полину так и подмывало его спросить, но она сдержалась. А вдруг он что-то не то подумает? Она чувствовала, что прежних легких отношений между ними уже нет.

* * *

Как и рассчитывала Полина, папа взял ее с собой. Она прекрасно знала (не новичок!), что болтаться без дела или, не дай бог, путаться под ногами строго запрещено. Поэтому она добровольно взяла на себя обязанности по кухне. Нет! Не готовить обед, этого бы ей никто не доверил. Быть на подхвате: принести воды, дров, помыть посуду (закопченные котелки, миски, в общем, работенка грязная), убрать территорию, ну, и так, по мелочи. В целом это забирало почти все время. Но Полина с детства знала быт археологов и очень любила такие походы, в которые, правда, попадала не часто. Коллеги Александра Николаевича очень жалели, когда она уехала, ее маленький вклад в общее дело был нужен, к тому же она была всеобщей любимицей. Но у нее тоже было свое дело. Обещала не больше недели, — будь добра, выполняй. Красавин шутить не любит, выгонит и фамилию забудет. С глаз — долой, из сердца — вон! Когда он говорил о рабочем лете, он не преувеличивал. Отдыха почти не было, так, пару раз выбрались на море, и то, в дождь. Спасало только водохранилище, которое было под боком.

В сентябре тренировки тоже были каждый день. Как-то втянулись, привыкли и не жаловались. В таком ритме и жилось легче, голову не забивало ничего лишнего. Полное просветление. Все то же самое относилось и к Красавину.

И вот однажды в таком просветленном состоянии он пришел к себе. Вахтер его остановил и сказал, что к нему гости. Он завел его к себе в каптерку. Сергей застыл в полной растерянности.

— Ну... здравствуй.

Сергей открыл рот, но сказать ничего не мог.

— Ты не рад?

У него в голове все перемешалось, перепуталось, он ничего не видел, кроме этих глаз. Он молча подошел, уткнулся в пушистую копну волос, ощутил запах, такой знакомый и любимый, и шепотом сказал:

— Наташа.

Они о чем-то говорили, перебивая друг друга, но смысл разговора, наверное, не запомнил ни он, ни она. Да и какая разница, когда рядом тот, за кем ты так скучал, видел во сне и мысленно повторял имя? Наташа разволновалась, понимая, что тогда сделала ему больно, просила прощения, не выдержала и расплакалась. Она не виделись больше двух лет.

Поначалу Сергей не верил, что они расстались и живут в разных концах света, но постепенно смирился и привык. Однако эта рана не заживала и болела, как бы он не старался вогнать свою боль глубже. Наташа за это время многое поняла. Прежде всего, то, что она его любит, и потом, растить дочь без отца было жестоко по отношению к Даше. Она всегда было папиной дочкой. Когда он возвращался с чемпионатов, она не слазила с его рук. Не так часто встретишь такое. Матери сами виноваты в том, что ребенок больше привязывается к ним, но это все не то: это эгоистическая привязанность, сдобренная собственничеством. Часто бывает так: отцу в семье отводится роль материального гаранта, проще говоря, ломовой лошади, а мать становится воплощением домашнего воспитания. Но ведь, подрастая, ребенок осваивает свою социальную роль, и делаться это должно только с помощью обоих родителей. В равной степени. У Красавиных, к счастью, так и было. Приезд Сергея домой после отлучек был ярким праздником, особенно для Даши. Кстати, Полине тоже повезло: ее детские воспоминания были прочно связаны с папой, именно он открывал для нее мир.

Теперь Сергею нужно было решать больной вопрос. Разумеется, они уедут вместе, ведь Наташа приехала за ним. Но как он об этом скажет своим ребятам?

— Наташа, я не знаю, что делать.

— Ну, неужели они не поймут?

— Поймут, но дело не только в них.

— Я знаю. Ты к ним привязался, но что же нам теперь делать? — несмотря на то, что она была убеждена, что их семья должна быть вместе, старалась понять его.

— Я не представляю, как я им об этом скажу.

Думай, не думай, а все равно смысл не изменится из-за того, что ты смягчишь удар. Нужно набраться смелости, посмотреть им в глаза и все сказать. Это будет завтра. Впервые Сергей не хотел, чтобы оно наступало.

***

Он стоял напротив и чувствовал себя жалким предателем. Нет! Вором! Преступником! Новость, которая была воспринята в полной тишине, постепенно начала доходить до ребят. Обстановку разрядил Черненко, который опоздал.

— Здрасьте. Извините, Сергей Вале...

На полуслове его прервал Марков:

— Расслабься, кина не будет.

Черненко вопросительно посмотрел на своих, потом на физрука и понял: что-то произошло.

— Скоро вы едете в Киев,— превозмогая себя, медленно начал Красавин, — я уже все обдумал. Продолжать тренировки будете в спортшколе. Я договорился с тренером. Его зовут Павел Романович Переверзев. Он будет тренировать вас до чемпионата и поедет вместе с вами.

Пытаясь найти оправдание и цепляясь за любое, он помолчал, потом продолжил:

— Я же говорил, что это спорт индивидуальностей. Вы подошли к такому этапу, когда нужно самоопределяться. Дальнейшее будущее в велоспорте — выбор каждого из вас. Что мог, я сделал.

Он сам не ожидал от себя такой убедительности, но самое главное, в ребят его слова тоже вселили надежду. Кажется, самое трудное позади. Потом были вопросы: когда он уезжает, когда приедет, часто ли будет приезжать (это из Владивостока то!). Немое оцепенение прошло, ребята оживились, и Красавину стало легче. Вместо тренировки команда поехала в спортшколу, где было договорено о встрече с их временным или будущим (?) наставником. Там она и прошла. Под конец даже повеселели, словно совсем забыли, что расстаются с Красавиным.

Он уезжал через два дня. Провожать его пришли, разумеется, все ребята, и не только из 11-А, директриса, классная руководительница и другие учителя. Когда Наташа увидела эту делегацию, не просто удивилась, удивление было смешано с каким-то еще волнующим чувством: ее Сергей пользуется такой любовью и уважением! Ее охватила гордость. Она уже представляла, как в будущем году они вместе с Дашкой приедут сюда в гости, и сколько будет радости. Она этого действительно хотела. Торжественный момент прощания наконец-то настал. Провожающие сбились тесной толпой, Красавин высунулся из окна, и когда поезд двинулся с рельс, все наперебой что-то кричали, перебивая друг друга, он тоже, пока не скрылся из виду. Поезд мотнул хвостом, и оставшихся на перроне объяло какое-то неуютное чувство пустоты.

— Ну что ж, ребята, — сказала Величко, — Сергей Валериевич научил вас многому, благодаря ему наша школа прославилась, теперь ваша задача (эти ее слова относились к команде из 11-А) продолжить его начинания и победить на чемпионате.

Марков посмотрел на часы и забил тревогу:

— Через час тренировка, давайте быстрее, опоздаем!

Все разошлись по своим делам. Денис с компанией таки успели обернуться за час: съездить за велосипедами и вовремя явиться на место. Новый тренер в сравнении с Красавиным оказался менее настойчивым. А ребята привыкли к железной дисциплине, к большим нагрузкам и постоянной критике со стороны Сергея Валериевича. Переверзев знал этих ребят, видел их на чемпионате, и когда Красавин попросил его об услуге, с удовольствием взялся. Но требований у него было меньше, ведь в спортшколе на подготовку профессионалов уходят годы, а эта команда не имела столько времени, все проходило в сжатые сроки. И, нужно сказать, что результат был впечатляющим. Но, несмотря на новый стиль работы их нового тренера, ребята знали, что им делать, и поэтому сами корректировали ход тренировки, Павел Романович был удивлен такой самостоятельностью и ответственностью.

***

— Нет-нет, Виктор Петрович, не нужно меня провожать, спасибо, но я доберусь сама.

— Но Инна Викторовна, я не могу Вас одну отпустить, уже вечер, — и, помолчав, он спросил, — можно я буду называть Вас просто Инной?

Она смутилась и, опустив глаза, быстро сказала:

— Да, конечно.

Тут она хотела попрощаться, но Виктор уже поймал такси. Инна Викторовна покорно села. По дороге они молчали, она надеялась, что он довезет ее и сразу же уедет. Но Виктор Петрович расплатился с водителем, и тот уехал сам. В полутьме почти ничего не было видно. Окна на втором этаже светились: Полина была дома.

— Инна, я завтра заеду в университет...

— Не надо, я завтра задержусь, а потом у меня встреча с редактором, так что целый день...

— Я вечером должен уехать в Одессу, и раньше, чем через два месяца я не приеду. Можно я Вас завтра увижу?

— Ладно... Заезжайте, только у меня будет мало времени.

— Тогда завтра в четыре?

— Хорошо.

Они попрощались, Инна Викторовна поднялась к себе.

— Мама, папа звонил!

— Да? И что?

— Он сказал, что завтра перебираются с острова… я забыла название, представляешь, они там чуть ли не город нашли!

— Да ну? — приходя в себя и стараясь скрыть волнение, спросила Инна Викторовна.

— А тот остров, ну, на который они завтра плывут, считался необитаемым. Так вот, они хотят проверить, были ли там люди.

— Ну, естественно, на соседнем ведь были, ты же сама сказала...

— Он же тоже считался необитаемым, в том то все и дело!

— А, понятно. А что он еще говорил? Когда приедет?

— Не сказал, — Полина грустно пожала плечами.

— Когда?

— Я говорю, не сказал.

— А, понятно. А как у тебя?..

— Нормально. Красавина проводили, сегодня уже были у нового.

— Ну и как?

— Нормально.

— Да, кстати, когда вы едете?

— Мам, я же тебе говорила, 8 октября.

— А, ну да. А сегодня какое?

— Второе.

— А когда вернетесь?

— Если слетим, то сразу.

— А если не слетите?

— 21 — крайний срок.

— А, понятно.

— Мама, ты сегодня что-то...

— Да устала на работе. Готовим кафедральный сборник, университет денег не дает, наверное, придется собирать с авторов, в общем, целый день дурдом.

— «Василек».

— Что?

— Дурдом «Василек».

— А, ну да.

* * *

Итак. Последняя тренировка, завтрашний день свободный, а послезавтра — в Киев. Переверзев решил хорошенько поработать перед взлетом, позанимались на славу. Устали. Ничего, завтра будет день отдыха и сборов. Настроение боевое. Когда ребята возвращались из спортшколы, начал накрапывать дождик, потом припустил, и разразилась гроза. Обложной ливень застал команду на полпути к дому. Вымокнув до нитки, ребята отчаянно крутили педали. Наконец-то дома. Полина сразу напилась горячего чаю и закуталась в одеяло. Мурзилка невероятным способом вознамерился влезть ей на голову. Полина стряхивала его, но тот не уступал и всякий раз неудобно для нее, но удобно для себя устраивался и принимался мурлыкать прямо ей над ухом.

На следующее утро ее разбудил телефон. Она посмотрела на часы — половина десятого. Сначала Полина ничего не разобрала, в трубке издавались какие-то странные звуки.

— Алло, кто это? Говорите громче!

— Это я, — наконец-то ответил незнакомый хриплый мужской голос.

— Кто я?

— Черненко, — ответили совсем не Вовкиным голосом.

— Что с тобой?

— У меня температура 48 и 8, и разговаривать не могу…

Вот это новости! А если не только Черненко? Закравшиеся подозрения Полина решила тот час же проверить.

— Слушай, Вовка, я сейчас всех обзвоню, а потом к тебе приду, договорились?

В ответ она услышала что-то неразборчивое, но поняла, что тот согласен.

— Ден!

— Да. Полина, ты что ли?

— С тобой все нормально?

— Да, а почему ты спрашиваешь?

— Представляешь, у Черненко ангина или еще что-нибудь похлеще, и я решила всех…

— Да ты что?! — перебил ее Денис.

— Слушай, я боюсь, что вдруг еще кто-нибудь.

Действительно, все остальные: Молчан, Попович, Чередниченко, Зарубин и Резник слегли с высокой температурой и горлом. И только Миронова с Марковым были в полном порядке. Но от этого не становилось легче. Через полчаса пришел Денис, и они вместе отправились к Вовке и застали его в плачевном состоянии. Глаза у того подпухли, щеки горели, и разговаривал он тоже через силу.

— Нужно звонить Переверзеву, — обреченно сказал Денис.

— И Величко тоже, — добавила Полина.

Когда все обо всем уже знали, оставалось только позвонить в Киев и сказать, что 23 школа не приедет. Вот так. Так просто! Директор взяла это на себя. Миронова с Марковым каждый день делали обход больных товарищей, приносили им что-нибудь и как могли, развлекали.

***

«Ну вот, — рассуждала Полина, — она теперь в одиннадцатом классе, музучилище осталось где-то… Это ж сколько хитростей нужно было придумать, чтобы увильнуть! А что теперь? Полина воспринимала цепь недавних событий как злую судьбу. Красавин уехал, команда умудрилась заболеть прямо перед чемпионатом и, конечно, никуда не попала. Похоже, что никакие старания не помогут. Все против них. Вернее, против нее. Марков, например, железно решил ходить к Переверзеву, даже если команда распадется, и, кажется, уже договорился. Полина всегда поражалась: как он все так легко решает? Он звал ее тоже. Но после долгих раздумий она пришла к выводу, что не надо дразнить судьбу. Вон, стоит рояль и ждет ее. А ведь она не открывала его давно, наверное, полгода. Ну, ничего, она теперь каждый день будет заниматься, а летом поступит в музучилище. Таким образом, Полина надеялась, что оградила себя от греха подальше, чтоб не было снова каких-нибудь неожиданных неприятностей и как следствия — обвала надежд. Но она не знала, что черная полоса еще не закончилась, а только началась, и ей готовятся новые потрясения оттуда, откуда она совсем не ждет.

Полина, не сказав маме о своем решении, пошла к своей учительнице в музыкальную школу. Нина Александровна была приятно удивлена. Она тогда сожалела, что ее лучшая ученица все забросила, но приняла это спокойно.

— Полина, а ты уверена, что через месяц снова не передумаешь?

— Нет, Нина Александровна, я долго думала и решила окончательно.

— Понимаешь, у меня класс уже укомплектован, не знаю, как быть.

— А я буду ходить не в школу, а к Вам, можно?

— Мне нужно поговорить с твоими родителями.

— Папы сейчас нет.

— А мама?

— Она есть.

— Пусть позвонит мне вечерком.

***

— Полина, я не верю своим ушам, — Инна Викторовна такого поворота явно не ожидала, — ну, хорошо, я позвоню ей сейчас.

Перезвонив учительнице, мама сказала дочери, что они почти договорились, но вопрос оплаты она обсудит с папой. Получалось, что Полина сможет ходить к Нине Александровне только с января в лучшем случае. Папа должен приехать на зимние праздники как бы в отпуск, а потом опять назад. Ну, ничего, она сама будет заниматься, программа у нее есть, нужно только ее вспомнить и поучить места, которые не получались. Сев после большого перерыва за рояль, она поняла, что таких проблемных месть очень много. Значит, работы хватит, ведь она должна появиться к учительнице в приличном виде. Так, с каждым днем Полина постепенно входила в рабочий ритм, увеличивая обороты. На радость соседям. Иногда кому-нибудь из них приходилось отчаянно стучать в стенку, чтобы увлекшаяся музыкантша посмотрела на часы, которые регулярно зашкаливали за одиннадцать вечера.

Денис так и не понял Полину. Он столько раз звал ее с собой к Переверзеву, но та вела себя, словно не знала, что он от нее хочет. Он натыкался на постоянные отговорки и отмазки с ее стороны. В результате он забросил это гиблое дело. Зато Сева без разговоров согласился, когда тот агитировал бывших. Это же надо! Прошел какой-то месяц, а он думает о них уже как о бывших. Но кроме Севы остальные тоже нашли массу причин. Даже Андрей Молчан думал о другом. Его глаза загорались, когда он видел мотоциклы. У него у самого был старенький. Все чаще он стал пропадать со своими друзьями, такими же фанатами, как и он сам. Таня Резник вдруг заявила, что у нее другие планы и нет времени. Вероника говорила, что ей поступать в мединститут, а с химией у нее проблемы. Родители наняли репетитора, и она тоже не может. Аня сначала согласилась, но потом, оказавшись единственной девочкой в мужском коллективе, тоже отошла в сторону. Черненко как всегда был в своем репертуаре. Он просто пропал. В школе не появлялся, никому не звонил. Оказывается, он забрал документы из школы и как-то умудрился их всунуть в ПТУ, и когда об этом, наконец, узнали, никто особо не удивился: для Вовки это было нормально. До Полины новость дошла в последнюю очередь. Через месяц он все-таки объявился, наделал переполох: новость в классе обсуждали еще неделю. Потом он опять пропал.

Как-то Полина позвонила ему, но попала на его маму. Зная, что та относится к ней весьма недоброжелательно, ничего не сказала и повесила трубку. Светлана Константиновна действительно недолюбливала Полину. Она считала, что та задурила ее сыну голову, слава богу, сейчас они видятся редко. Она винила Полину даже в том, что сын плохо учится, не говоря уже о его непредсказуемом поведении. Поэтому Полина резонно решила не расспрашивать Вовкину маму, куда он пропал. В конце концов! Почему она должна ему названивать? Ведь это же он пропал, а не она. И если сам не дает о себе знать, то пусть себе и дальше… Почему она должна волноваться и думать, что с ним? Он ведь уже несколько месяцев с ней почти не общается, так, только при случае. И все же Полину постоянно беспокоили мысли о нем. Привычка? А ведь даже когда они будут очень далеко друг от друга, она будет постоянно беспокоиться о нем. Но тогда это будет не обычной детской обидчивостью, а щемящим чувством страха, что с ним может что-то случиться.

***

— Танька, так это же я! Как похожа! — Полина держала в руках альбомный лист с собственным изображением, нарисованным карандашом.

— А я еще кое-кого нарисовала.

— Покажи. Ой! Это же Сергей Валерич, а как ты?..

— По фотографии. А это, узнаешь?

— Марков! А ну, кто там у тебя еще?

А были еще несколько одноклассников, включая всех членов команды, классная руководительница и Карина.

— Супер! Танька, где ты этому научилась?

— Да я давно рисую.

— А почему я не знаю?

— Мне казалось, что плохо получается, поэтому я никому не показывала. Но эти портреты я нарисовала за последний месяц. Только это не совсем портреты.

— А что?

— Это наброски, видишь, они не закончены?

— Не знаю, я бы не сказала, но тебе видней, а ты, что, где-то учишься?

— В студии при художественном училище. Хочешь, я покажу тебе остальное? Только у меня дома.

— Ага, конечно!

Это были знакомые пейзажи, животные и просто предметы. Полина взяла один из листков и с лукавством посмотрела на подругу.

— Угадала.

— Я его узнаю их тысячи котов.

— Да, такого, как твой Мурзилка, нужно поискать.

— Ух, ты! — Полина не ожидала от своей подруги такого.

— Вот эти я рисовала до студии.

— Клево! Ну, ты даешь! И никто ничего не знает!

— Только ты не рассказывай…

— Почему?

Таня не любила шумихи вокруг себя, предпочитала держаться в тени, не выделяться и боялась, что ее художества переполошат школу.

— Ну, не надо, — тихо сказала она.

— Ладно, не скажу, — пожала плечами Полина, — но я бы на твоем месте…

— Я как-нибудь потом всем покажу.

Но до одноклассников слухи все-таки дошли. Когда Резник с другими учениками студии была на этюдах, ее увидел Молчан. Он аккуратно подошел к ней сзади и со своих почти метра восьмидесяти заглянул через ее плечо. Таня от неожиданности даже не поздоровалась, а стояла и растерянно смотрела на него.

— Резник, что это у тебя? — он с интересом уставился на ее акварель, — ты что, рисуешь? Нарисуй меня!

В его словах Тане показалась издевка, и она еще больше смутилась.

— А ничего, похоже, — продолжал Молчан, — вот, где в тихой заводи…

Он недоговорил, потому что мастер позвал всех к себе.

— Меня зовут, — коротко сказала Таня вместо прощания.

Андрей немного постоял, смотря, как она уходит с этюдником в руках. По своему характеру и поведению он привлекал таких же, как и сам: уверенных, нагловатых и раскованных. На дискотеках девчонки гроздьями висли на нем. Ему это, конечно, нравилось. Но его интересовал в первую очередь собственный успех, иногда казалось, что он во всем видит только себя, и это было недалеко от истины. Однако его очень привлекали такие загадки, как Таня Резник. Но если с девицами ему под стать он легко и непринужденно находил общий язык, то здесь он не знал, как себя вести. И очень часто получалось так, что со стороны он выглядел просто хамом. Он совсем не хотел ее обидеть, но, кажется, как раз это и сделал.

На следующий день 11-А уже знал о тайной страсти своей одноклассницы. И она, впрочем, была к этому готова, войдя в класс под пристальным вниманием всех двадцати пяти человек. И под аплодисменты. Ей пришлось принести в школу свои работы: уж очень хотели все посмотреть! Классная руководительница поздравила Таню. Пожелала ей больших успехов и сказала, что ее родной класс — первые ее почитатели. Все одобрительно загалдели, что-то выкрикивали. Таня от смущения не знала, куда деться, но потом стало как-то легко на душе. Она поймала взгляд Андрея, но не обычный насмешливый свысока, а спокойный, извиняющийся, что ли.

* * *

Под Новый год ждали чуда. Каждый — свое. Полина хотела, чтобы папа приехал до того, как стрелки часов сравняются. Вот было бы здорово, если бы он успел! Мама тоже ждала его приезда, но не так, как обычно. Если раньше преддверие встречи с мужем наполняло ее спокойствием, то сейчас она боялась. Саму себя. «Скорее бы он приехал, — думала она, — они бы вместе нашли выход». Но иногда одолевала другая мысль: она чувствовала себя катастрофически одинокой и уверенной, что никто не поможет, и делать какие-то шаги ей придется на свой страх и риск.

Полина уговорила маму встречать праздник вдвоем, уверяя ее в том, что точь-в-точь, когда пробьют часы, приедет папа. Но чуда не получилось. Полина подозревала, но все-таки до конца надеялась. Разочарованная, она ради приличия посмотрела с мамой двадцать минут телевизор, но скоро пошла спать. А Инне Викторовне не спалось. Телефонный звонок вывел ее из тревожной задумчивости. Через пятнадцать минут она осторожно вышла из квартиры.

Александр Николаевич приехал только 3 января, как раз на свой день рождения. Он привез красные бананы. Это большая редкость. Они растут в горных труднодоступных районах на островах Океании. Добыть их довольно сложно: места непролазные, поэтому они так высоко ценятся. Хотя, не только поэтому. Обычные бананы по своим полезным и вкусовым качествам в сравнении с красными — просто негодные сорняки. Александр Николаевич и еще несколько смельчаков самолично рисковали собственными шеями, но добыли заветные плоды. Полина знала. Как-то папа читал ей об экспедиции Кон-Тики, организованной легендарным Хейердалом из Перу на остров Пасхи. Там об этом было. Полина с детства любила, когда отец ей что-нибудь интересное рассказывал или читал. Она могла часами напролет слушать и слушать. Всякие такие истории она иногда пересказывала в школе, всем страшно нравилось.

Для Александра Николаевича не было неожиданностью то, какую новость ему приготовила жена. На протяжении предыдущего года их семье пришлось поменять отношение к, казалось бы, сложившемуся раз и навсегда положению вещей. Свобода, о которой он так вдохновенно рассказывал Инне, обернулась сплошными проблемами. Страна летела в пропасть вместе со всеми своими гражданами. В университете перестали платить зарплату. Сашины экспедиции оптимизма тоже не придавали. Только такие международные долгосрочные командировки были реальной помощью. Что ж, теперь ему придется чаще пропадать. А там, гляди, найдет какой-нибудь выход. Но его жена, видимо, была на пределе. Ее настроение часто менялось от полной растерянности до отчаяния, даже бешенства. Все чаще с ней случались депрессии, с которыми она оставалась наедине.

А Саша далеко. Он в последнее время так часто далеко! Вот, он приехал, но через каких-то несчастных несколько дней он ведь снова уедет. Неужели теперь так будет всегда? Саша, такой близкий и родной, но такой далекий. Для нее он превратился в миф. И тут появляется другой. Такой реальный, он не пропадает, не испарятся, как мираж, в нужный момент он всегда рядом. Он победитель, недаром — Виктор.

Саша в последнее время нередко выслушивал от жены незаслуженные упреки. Он понимал, что жизнь стала жестче, некуда от нее спрятаться. Но ведь он старается. Да, больше пропадает вдали от дома. Но ведь эти скитания — ради нее и Полины! Ну, чем бы он помог, если бы сидел дома? Он, конечно, понимал, что человеческому терпению, тем более, женскому, есть обозначенный предел. Разговор был недолгий. Саша в основном молчал, но и Инна говорила сбивчиво, часто упускала нить. Саша спокойно встретил этот удар, во всяком случае, так казалось со стороны. В конце концов, он давно обвенчан со своей профессией. Теперь оставалось им обоим подумать, как сказать об этом дочери.

Полина не поверила. Да ну, ерунда какая-то! За кого ее принимают? Это была ее первая реакция. Но поверить все-таки пришлось: родители подали на развод.

— Куда, говоришь, мама собирается?

— В Одессу. Еще она сказала, чтобы ты подумала на счет музучилища, в Одессе тоже есть.

— Нет.

— Как нет? По-моему, есть.

— Я никуда не поеду.

— Я думал, что тебе было бы удобнее… Кстати, мы договорились с твоей учительницей, будешь к ней ходить.

— Хорошо, — холодно ответила Полина.

— Я… послезавтра уезжаю.

— Не беспокойся, я буду тебя ждать.

— А как же?..

— Что?

— Мама хотела…

— Я ничего не знаю. Она мне ничего не говорила, и я НИКУДА не поеду! — сказала Полина, глядя на отца в упор.

— Я понял, не кричи.

— Мне и здесь хорошо. Ты думаешь, я не справлюсь?

— Нет, я так не думаю.

— Если мама хочет куда-то ехать, пусть едет, а я хочу делать то, что хочу… Имею право!

Полину начали душить слезы, и, пытаясь это скрыть, она обняла отца. В общем, выбор она сделала. Это было понятно и ему. Теперь нужно было сказать об этом маме. И побыстрее, пока папа не уехал. Инна Викторовна же боялась начинать разговор с дочерью, но та взяла инициативу в свои руки и в тот же день в присутствии папы (он был в роли свидетеля и моральной поддержки) все сказала.

— Мама, я в следующем месяце иду на прослушивание в музучилище, — этим она дала понять матери свою безапелляционную позицию.

— Ты что, твердо решила поступать? — спросила мама, делая вид, что именно это ее интересует.

— Да.

— Хорошо, мы еще поговорим об этом.

— Нет, я летом поступаю в симферопольское музучилище, говорю тебе заранее.

Инна Викторовна не знала, что сказать, а та продолжала:

— Кстати, может, Красавин еще приедет, он как-то говорил… И мы можем снова начать тренировки.

Понятно, что никакого Красавина не будет, но разве дело в этом? Полина всячески давала понять, что в Одессу она не поедет, потому что не хочет НИ С КЕМ знакомиться. Просто не хочет. И все!

— Ну, еще далеко, там посмотрим…

— Не так-то и далеко. Уже январь.

Инна Викторовна умоляюще посмотрела на Александра Николаевича, и тот пришел на помощь:

— Хорошо, Полина, давай доживем, вот, я вернусь весной, мы все с тобой обсудим, договорились?

— Железно.

Полина чувствовала, что на ее стороне моральное преимущество. Она все хорошо понимала. Прежде всего, что, что маме ужасно неловко перед ней из-за всей этой истории. И это, мягко говоря. С папой ясно. Он как типичный мужчина все прячет в себе, никому не показывает, и один бог знает, что у него на душе. С виду, вроде бы, нормально, даже шутит иногда. Но в основном сидит у себя в кабинете и работает. Полина как-то тихонько вошла к нему, тот что-то чертил. Когда она подошла близко, Александр Николаевич, не отрываясь от дела, обнял ее свободной рукой. Так они простояли долго: Полина без дела, а ее отец, — продолжая работу. Но в этот момент она чувствовала себя самой счастливой. А ведь завтра он уезжает, и ей придется считать дни до его возвращения.

Инне Викторовне пришлось весь второй семестр колесить между Симферополем и Одессой. К ее счастью, ректор разрешил перевести обучение на свободный график. Но в Одессе нужно было завоевывать позиции. Разумеется, в знаменитом Одесском университете ее никто не ждал. Виктор со своей стороны штурмовал вузы. Результатом всех стараний стало пока что мореходное училище.

Виктор, настройщик телекоммуникаций, вовремя и быстро сориентировался, бросил копеечную государственную работу и занялся бизнесом. Получалось у него довольно неплохо. И за год он стал преуспевающим буржуа, офис его находился в историческом центре, недалеко от Деррибасовской, он умудрился, продав свое Жигули, обзавестись новой моделью Volvo, что придавало ему солидности. Но главным было то, что он хорошо улавливал легко меняющиеся тенденции бизнеса и ловко лавировал в этой среде, где уже имел имя и известность. Он был довольно жестким человеком, и если кто-нибудь пересекался с его интересами, он особо не церемонился, если нужно было, загонял конкурента в глубокий финансовый угол. В бизнесе Виктор воплощал только один девиз: «выживает сильнейший». Но это не мешало ему быть в повседневной жизни обычным нормальным человеком. Он умел четко разграничивать личное и работу. Он уже давно был в разводе, сам ушел от жены, узнав об ее измене. Он даже не затруднился прояснить ситуацию: решил, как отрезал. У него был взрослый сын, с которым он общался редко из-за занятости обоих: у того тоже был бизнес, только свой. Инна немного стеснялась Виктора, он излучал уверенность, был напористым. Она не могла привыкнуть к тому, что он ее завоевал и был доволен собой. Она иногда чувствовала себя не в своей тарелке. Ведь Саша никогда не демонстрировал превосходства, они были равны, а тут… Ей придется долго привыкать к новым условиям, но она пошла на это сама.

* * *

— Ну, как дела?

— Папа, я поступила! Сразу на второй курс.

— Молодец! Это нужно отметить. Ты случайно не помнишь, у нас осталось еще Кинзмараули, которое привозил дядя Валико?

Полина пожала плечами.

— Так, сейчас посмотрим. Вот! А ну-ка, давай бокалы.

Полина помчалась на кухню за посудой, а за одно в холодильник — посмотреть, не завалялось там что-нибудь вкусненькое.

Александр Николаевич встал для торжественной речи:

— Доча! У тебя начинается новая жизнь, ты ведь получишь профессию. Я тебе желаю освоить ее на все сто.

Прозвенели бокалы, Полина ощутила внутри себя тепло благородного грузинского вина.

— Слушай, давай купим торт.

— Я сбегаю.

— Нет, давай вместе.

По дороге они встретили Дениса с Севой, и те присоединились к компании.

— А у меня завтра последний экзамен, — сказал Денис.

— Какой? — уминая большой кусок торта, поинтересовался Александр Николаевич.

— Сочинение.

— Ну, я думаю, все будет в порядке?

— Надеюсь.

— А ты, Сева?

— Да так… — было видно, что тот не хотел говорить, — слетел с первого экзамена.

— Ничего, в следующем году…

— Если весной в армию не загребут.

Друзья поступали в университет на физмат. Ну, Дэн — понятно, ему только туда и дорога. А вот Сева пал жертвой. Вернее, не совсем. Разумеется, его никто за уши не тянул. Он толковый парень, но до Маркова ему все-таки далеко. А тот тоже хорош! Ведь внушал своему другу уверенность, что все будет нормально? Внушал! Но если для него проблем действительно не было, то Севу завалили, не в обиду, конечно, справедливо. Не решил квадратное уравнение и получил двойку. Конечно, Марков ни в чем не виноват, Зарубин тоже мог реально рассчитать свои силы. Одним словом, каждому — свое.

— Дэн, — спросил Полина, — а ты еще ходишь к Переверзеву?

— Конечно.

— Ну, и как?

— Тренируюсь на чемпионат Украины.

— Видишь, Полина, — Александр Николаевич обращался не только к ней, — стальной характер, молодец!

Да, Дениса ничем не сдвинешь с дороги. Ясность ума и железная логика — вот, что помогает ему в жизни. Но ведь у Полины тоже логика не страдает, недаром она выигрывала математические олимпиады. Характер! Папа прав. С характером у Полины не все так просто. Эта ее мечтательность… Когда она, наконец, поймет, что жизнь — это совсем другое?

Вечером, когда ребята ушли, Полина тихонько зашла в папин кабинет.

— Ты почему не спишь? — спросил он.

— Не хочется.

— Знаешь, у меня идея. Поехали на недельку на море, а? Как ты на это смотришь?

— Поехали! А куда?

— Ну, не знаю, ты же лучше ориентируешься.

Действительно, с постоянными поездками Александр Николаевич почти не знал местных курортов. Но если разговор заходил о заповедном или историческом Крыме, это он знал досконально.

— Можно в Новый Свет.

— Отлично. Завтра я закончу свои дела, а послезавтра махнем.

— Папа!

— Что? — он обернулся и с удивлением уставился на Полину.

— Мурзилка!

— А что Мурзилка? Не переживай, я его отнесу Олегу Владимировичу, они животных любят.

Полина вспомнила прошлогоднюю историю и в деталях рассказала ее папе, тот долго смеялся. Ну, надо же! Возиться с этим пушистым бездельником, делать больше нечего! У папы разговор короткий — в корзинку и все. Олег Владимирович, папин старинный друг, взяв кота на воспитание, попутно посоветовал отправляться в Судак. Что ж, Судак, так Судак.

Полина провела папу всеми тропинками, которыми они ходили еще в то счастливое время вместе с Красавиным. Честно говоря, Александр Николаевич надеялся отдохнуть без лишних и резких движений: попросту поваляться на пляже. Однако Полина всерьез намерилась сделать обход всех окрестностей. Папа, не желая упасть в ее глазах, покорно всюду следовал за ней, а та с нарастающим азартом выбирала маршруты покруче.

Дальние и долгие экспедиции, куда Александр Николаевич в последнее время часто ездит, утомили его. Это же не прогулка, а тяжелый труд, зачастую — лишения. Хотя именно такой образ жизни он предпочитал всякой писанине, обязательно сопровождающей экспедиции. Как он защищал кандидатскую, он уже смутно помнит, это было на одном дыхании: в аспирантуру он пошел сразу после института. А вот с докторской он повозился. На нее попросту не было времени. К тому же, исписывать тома было для него мукой. Спасли полевые отчеты после каждого похода.

В день отъезда, лежа на топчанах, они разговаривали.

— Меня приглашают осенью на Аляску.

— Ого! А на долго?

— Точно не знаю, по-моему, на три месяца. Представляешь, полярная ночь, холодрыга, брр!

Полина сникла.

— Честно говоря, мне тоже не очень…

— Так ты поедешь?

— Подумаю. Вот еще. Лучано Пьерри, помнишь, я тебе рассказывал, итальянский издатель, предложил мне написать книгу.

— А ты что?

— Пока думаю. Если я буду писать книжку, я никуда не поеду. Я же не смогу ее писать там.

— А срочно нужно?

— Да как тебе сказать? Нет, конечно, он давно меня уговаривает. Ведь ты знаешь, сколько у меня материала, если бы это все собрать…

У Полины загорелись глаза. Она представила, как папину книгу, переведенную на все языки мира, заказывают известные университеты, раскупают в книжных магазинах, штудируют в библиотеках. Полет ее фантазии прервал папа:

— А что ты посоветуешь?

— Значит так. Сначала едешь в экспедицию, а потом пишешь книгу.

— Договорились.

* * *

Начало сентября было загружено папиными сборами. Теперь Полина единолично этим занималась. Ода еще толком не успела вникнуть в свом училищные дела. После того как Александр Николаевич уехал, у нее появилось время оглядеться вокруг. И она поняла, что жизнь ее изменилась: появились новые заботы, окружали совсем другие люди. К тому же, ей нужно было поскорее сдать предметы за первый курс. Только сейчас она рассмотрела свою учительницу по специальности. Людмила Ивановна была очень мягким человеком, но вместе с тем, чувствовался характер. В этом Полина постоянно будет убеждаться: текущем рабочем процессе шефиня была сговорчивой и ни на чем особо не настаивала, но проводила четкую работу на перспективу: заранее обговаривала с учениками методы и сроки. Нарушать договоренности было нельзя. Табу. На Полининой памяти два студента поплатились за собственную безалаберность. Людмила Ивановна, не устраивая сцен и скандалов, молча выгнала их из своего класса. Полине очень повезло с учительницей: у той была знаменитая питерская школа, и она обладала редким педагогическим чутьем, нет только учила, но и раскрывала в своих студентах профессиональный и духовный потенциал. С ней было интересно поговорить на многие темы, Полина сама иногда что-нибудь ей рассказывала (в основном, о своем отце).

Учеба заключалась в том, что Полина, не поднимая головы, с утра до вечера только ею и занималась. Пары, индивидуальные занятия, библиотека — это все, что теперь составляло ее жизнь. И она научилась себя организовывать и все успевать. Полевой опыт в папиных экспедициях сослужил и здесь хорошую службу. К тому же, она подолгу была предоставлена самой себе и должна была себя сама же и обслужить. Она быстро смогла утрясти свое и училищное расписание, все накладки, даже для свободного времени оставалось место. По сути, она получила полную свободу. Но ее не тянуло на скользкие и сомнительные дорожки. Хотя, если представить, она могла связаться с какой-нибудь компанией, и неизвестно, чем бы могло все закончиться. Ведь многие ее ровесники, не в силах удержаться от миллиона окружающих соблазнов, очень быстро скатывались в пропасть. И у многих были благополучные семьи, хорошие родители и все такое. Что влияет на них, как понять этих подростков?

Нельзя, конечно, сказать, что Полина превратилась в синий чулок и зубрилу. Нет! Она оставалась такой, какой и была. И она, как все, ходила на всякие тусовки, дискотеки, и у себя устраивала. Но это было редко. Со временем была просто катастрофа. Со своими школьными друзьями она почти не виделась и в шутку говорила, что боится забыть их в лицо. Даже с Таней Резник они встречались случайно на улице. А тем временем бывшие одноклассники разбрелись каждый своей дорогой. Таня не на шутку увлеклась живописью и строила планы штурмовать один из культурных центров: будь то Киев, Львов или Одесса — не важно. Денис Марков, как и следовало ожидать, поступил в университет и продолжал тренировки. Был на чемпионате страны, пришел третьим (!) и теперь метит в Братиславу на Европу. В нем никто не сомневается. Иногда они с Полиной перезваниваются, но не видятся. Сева Зарубин, как и обещал, ушел в армию и все свои планы отсрочил. Чередниченко поступила в мединститут на стоматолога. Учеба ей давалась тяжело, и Вероника бы бросила эти мучения, но родители строго стояли на страже семейного порядка. Аня Попович, окончив школу с золотой медалью, все же не решилась поступать в родной университет, а поехала в Запорожский пединститут, так что ее в городе не было. Андрей Молчан устроился работать на заправку и уже купил себе новый мотоцикл. Правда, армия была не за горами, но тот принял этот факт как должное: отслужит, вернется и с еще большим размахом займется делом и таки купит себе Harley Davidson. Самой загадочной персоной во всей этой компании оказался как всегда Черненко. Он как-то умудрился за месяц до своего восемнадцатилетия уйти в армию. Сначала он оттуда всем написал письма. Полина была удивлена. Ведь она не видела его почти год. Он писал о том, как ему служится под Конотопом. Потом пришло еще одно письмо, в котором тот сообщал, что собирается далеко уезжать, и когда все утрясется, он обязательно напишет. Куда он собрался? За каким чертом его понесло? Полина злилась на него. Откуда ей было знать, что следующий раз будет через пять лет?

***

Время, когда Полина учились в музучилище, особых сюрпризов не преподносило. Мама периодически приезжала из Одессы, Полина была этому рада. Та мягко, без нажима уговаривала ее поступать в Одесскую консерваторию, а то и вовсе перевестись на последний курс в Одесское музучилище. Ведь это так удобно! К тому же, в Одессе есть то, что Полина очень любит, — море. Город красивый, люди — легендарные одесситы, что еще тут добавить? Но Полина также мягко уходила от этих разговоров, мотивируя тем, что столица все-таки лучше. И вообще, она не из тех, кто разменивается, ей подавай все самое лучшее, и если консерваторию, то столичную, хотя она согласна и на Европу. Да. Папа, например, может навести мосты с той же Италией. Ну, как объяснить маме, что она не желает знакомиться с…? Вот и приходится увиливать и постоянно придумывать какие-то истории. Инна Викторовна на самом деле понимала и хорошо знала об этой причине, но продолжала играть свою роль. Она не могла самой себе признаться, что бессильна. Неужели ее авторитет действовал только при поддержке отца? Похоже, что так. Теперь она чувствовала себя, словно поменялась с дочерью местами. Теперь та решала все вопросы в их отношениях. При случае могла что-то посоветовать, подсказать. У Инны Викторовны складывалось смутное ощущение, что когда она приезжает, дочь берет над ней шефство. Может, Полина стала совсем взрослой. И да, и нет. Тут есть что-то еще.

На третьем курсе Полина съездила на международный конкурс в Минск и привезла оттуда диплом. Теперь готовилась в Прагу. Конечно, профессиональные достижения были очень приятны, особенно для ее самолюбия. Это давало ей право выделять себя среди других. А кто к этому не стремиться? Если такой и найдется, то он еще хуже. Он скрывает то, что другие не скрывают, прикидывается невинной овечкой. Знаем мы таких!

Однако самой большой радостью для Полины было встречать отца из командировок. На кануне события она только этим и жила, тщательно готовилась, думая, какое такое кулинарное чудо соорудить. Приезд Александра Николаевича был главным событием. Под напором дочери он все-таки взялся за книгу, правда, работа продвигалась со скрипом. Встречался он и со своим потенциальным итальянским издателем. Пробыл в Турине месяц, даже умудрился вызвать (с помощью Лучано, конечно) на неделю дочь, повозил ее по Италии. Хотя, что можно успеть за семь дней? Путешествия по основным достопримечательным местам больше напоминало не туристический маршрут, а бег с препятствиями по пересеченной местности. А сопровождающие истории Пьерри были похожи не на цветистые рассказы гидов, а на репортаж спортивных комментаторов. И Полина пообещала сама себе, что приедет еще в эту страну обязательно и не один раз.

— Пап, когда ты закончишь книжку? Уже два года…

Она не договорила, отец перебил:

— Люди пишут по десять лет. Полина, ты меня удивляешь, я же серьезный ученый, я не могу писать кое-как.

На Полининой памяти папа впервые заговорил о том, что он ученый. Она с детства привыкла, что его собственные отзывы о себе и о своих походах носили самый практичный, можно сказать, приземленный характер. Он нередко называл себя и своих коллег тружениками кирки и лопаты, как каких-то разнорабочих со стройки.

— А ты будешь писать о том, что вы нашли на Юконе?

— Ты о золотом тайнике времен второй лихорадки?

— Да.

— Не знаю. Как уложусь. Понимаешь, Пьерри настоящий деспот. Думаешь, что ты одна меня только подгоняешь? Он теребит меня больше твоего.

— Это потому, что ты долго тянул…

— Нет, это потому, что он проклятый капиталист. Видите ли, анонс в его издательстве уже был! Его интересует только прибыль.

— Можно подумать, тебя не интересует.

— Еще как интересует! Я — первое заинтересованное лицо, — сказал он подчеркнуто, а потом то ли Полине, то ли самому себе, — но не машина же.

— Пап, а помнишь, когда ты мне в детстве читал Лондона, говорил, что старатели должны были оставить какие-то метки или тайные обозначения?

— Да.

С детства Полина очень любила, когда папа читал ей вслух. Нет, не сказки. Нормальную взрослую литературу. Обычно это было во время гроз. Небо разрезают молнии, на все лады раскатывает гром, дождь бьет в окно, а ты сидишь у папы на коленях, у него томик Джека Лондона, а он читает тебе северные или южные рассказы. Ты слушаешь, как смельчаки в жуткую стужу и обжигающий мороз ищут признаки золотоносных жил на крайнем севере Аляски недалеко от скованного льдом Юкона. Или какие-нибудь искатели приключений ловят жемчуг недалеко от берегов Новой Зеландии, и как это опасно: ведь обязательно находятся бандиты, с которыми нужно, мягко говоря, делиться.

— Папа, — осторожно начала Полина, тот с удивлением посмотрел на нее, — а почитай мне Лондона.

— А что ты хочешь, чтобы я тебе почитал?

— Да мне все равно.

— А ну, достань вон ту книжку, — он показал на верхнюю полку стеллажа, где стоял толстенный сборник рассказов.

Полина устроилась рядышком, а Александр Николаевич, закинув ногу на ногу, открыл «Северную Одиссею» и начал:

— «Полозья пели свою бесконечную унылую песню, поскрипывала упряжь, позвякивали колокольчики на вожаках; но собаки и люди устали и двигались молча. Они шли издалека, тропа была не утоптана после недавнего снегопада, и нарты, груженные мороженой олениной, с трудом двигались по рыхлому снегу, сопротивляясь с настойчивостью почти человеческой…»

Часть II.

Пианистка.

— Полина, щ-а-с будет шоу!

Игорь и Паша тянули через кухню на балкон пожарный шланг.

— Вы, это, чего? — спросила Полина.

— Сейчас увидишь? — Паша заговорчески подмигнул ей.

Полина выглянула в окно. Было хорошее весеннее утро. Грело майское солнышко, пели птички, и буйная зелень радовала глаз. Посреди всего этого весеннего великолепия расположились позагорать две девчонки из соседней общаги. Ребята на кухне возились возле умывальника.

— А что это вы?.. — на полуслове она поняла их затею, усмехнулась и сказала, — ну-ну.

Загорающие барышни беспечно щебетали, одна кокетливо болтала ножкой, другая рассматривала свои руки, вытянув их перед собой. Полина не знала девчонок, скорей всего, они были из театрального института. В одном здании находились сразу три общежития: художественного и театрального институтов и консерватории. Место было веселое, жители окрестных домов могли в один голос это подтвердить, особенно, когда какой-нибудь трубач в три часа ночи начинал играть. Ну, вдохновение у человека. Ребята, Полинины соседи по этажу, закончили возиться с пожарным шлангом. Все было готово. Даже зрители собрались.

— Давай! — скомандовал Паша, и из шланга вырвалась струя воды прямо на ничего не подозревающих красавиц в купальниках.

Девчонки завизжали и вскочили, как ошпаренные. Тем временем еще из одного шланга, направленного уже на Пашку с Игорем, тоже выстрелила мощная струя воды. Оказывается, когда они готовили свою утреннюю шутку, за ними наблюдали с правого балкона двумя этажами выше. Пашка, быстро сообразив, направил свой шланг на обидчиков. Так началось обычное воскресенье: полили лужайку под окном, освежили друг друга, развеселили окрестных жителей.

— Ты этого не видела! — Полина вошла в свою комнату.

— Что? — Ира повернулась к ней. Она еще не вставала с кровати и час просто валялась, листая журнал.

— Ты все пропустила. Сейчас Пашка с Игорем устроили такое!

— Шум слышала. Но мне было лень встава-а-а-ть. А что они устроили?

Полина в лицах рассказала соседке по комнате обо всем. Девушки долго смеялись, потом Полина резко сказала:

— Вставай!

— Миронова, ты чего?

— Эти всю кухню залили, а мы сегодня дежурные, ты забыла? Представь, сколько сейчас там будет грязюки!

Ира нехотя встала, напялила халат и потащилась за Полиной убирать свой четвертый этаж. Соседи с удивлением смотрели, как те возятся с вениками и тряпками: что это с ними с утра пораньше? Под конец уборки Ира вспомнила, что еще не завтракала.

— Я тоже, — сказала Полина, — ну, давай уже закончим, что ли.

Третьей соседки не было. Она с самого утра ушла заниматься. Нередко ранним утром, можно было встретить (если, конечно, находился желающий) кого-нибудь быстро перебирающего ногами по направлению к метро. Какие трамваи? В такую рань все нормальные люди еще спят. Полина тоже часто вставала засветло. То, что стояло у них в комнате, пианином назвать было сложно. Уважающие себя люди ходили заниматься на роялях. Все: пианисты, скрипачи, баянисты, тромбонисты, бандуристы (разумеется, каждый на своем инструменте), в общем, все. Но не всегда. Хотя, если подумать, был один. Он жил этажом выше. Каждое утро, включая праздники и выходные, не взирая на катаклизмы, землетрясения и социальные волнения, Макс стоял как штык у консерватории прямо перед ее открытием. Он всегда занимал один и тот же класс.

Ирка — нет, она любитель поспать, а вот Полина и Оксана один раз его развели. Всего только один раз, на большее их не хватило. Шутка ли — встать в половине шестого! Нет. Это Макс так вставал. А им нужно было еще раньше. Целью было занять этот заветный класс первыми. Недовольно ворчащая вахтерша спросонья открыла им дверь. И они направились к метро. Когда Макс обнаружил, что его опередили, а ведь он знал, кто это: они не раз ему грозились, — бегом бежал по улице, круто спускавшейся вниз. Была зима, лежал снег. Он, рискуя свернуть себе шею на скользкой брусчатке, летел во весь опор. И почти догнал. Но удача была на стороне злоумышленниц. Они успели впрыгнуть в вагон первого метро, и двери захлопнулись прямо перед носом Макса. Он с ними не разговаривал где-то неделю, потом, конечно, забылось. Сейчас бы Полину никто на такое не уболтал. Эта история случилась на втором курсе. Теперь же, на четвертом, она только любила вспоминать в компании общаговских сторожил бурную молодость. Это они так думали, на самом деле, продолжали вытворять все в таком духе.

Пока Полина с Ирой возились с уборкой, пришла Оксана.

— Ой, дівчата, щось я сьогодні так втомилась! Ну, слухайте, з ранку не було сил вставати, краще б я цього не робила. Через годину з класу вигнали. Прийшлось шукати інший. Весь настрій споганили.

— Голодная?

— А вже ж?

— Так давайте сразу обед приготовим, — Ира полезла в холодильник, закрыла его и сказала, — банка соленых огурцов и засохшая морковка.

— Та я там щось купила, — Оксана вынула из сумки пакет кефира, батон и пачку вермишели.

— Не густо, я в магазин, кто со мной? — спросила Ира.

Обычное воскресное утро: полдня непонятно чем занимались, а в результате — даже не завтракали. По дороге встретили Игоря с Пашкой.

— Куда это вы, и что это у вас? — Паша бесцеремонно залез в пакет, — колбаса! Девчонки, давайте вашу колбасу, у нас есть бутылка вина, через полчаса встречаемся внизу.

Все ясно, Паша решил пойти на кладбище. Нет-нет! Ничего такого не подумайте. Просто возле их общаги, которая стояла в одном из старинных киевских мест, было старое мусульманское кладбище. А за ним — очень хорошо и красиво: живописные пригорки, тропинки, полянки. А дальше круча резко обрывалась, и открывался вид на Подол и весь северный Киев. В выходные и праздники местные жители, преимущественно студенты, любили устраивать здесь пикники. Обычно спонтанно, собирали все, что было под рукой. Ира вспомнила о банке соленых огурцов: как раз кстати. Через час уже раскладывали костер. Компания из семи человек веселилась до темна. По соседству с ними светилось несколько кострищ: студенты отдыхали. Возвращаясь в общагу, Полина вспомнила о завтрашней репетиции, а она сегодня не занималась…

* * *

— Полина!

Она повернулась и увидела в конце коридора Стаса. Он шел к ней. В его движениях чувствовалась уверенность и свобода: челка, небрежно закинутая назад, расправленные плечи, твердая походка, в его манере держаться было даже что-то вызывающее, демонстративное. Он улыбался Полине так просто и прямо, ей нравились его манеры, жесты, голос…

— Привет.

— Во сколько ты освободишься?

— Да я уже свободна.

— Знаешь, сейчас мы в зал не попадем, пошли ко мне?

У Стаса, выпускника фортепианного факультета, дома стояли два рояля. Жил он в центре. Большая квартира позволяла поставить туда еще парочку. Его родители принадлежали столичному артистическому бомонду: оба были актерами театра Леси Украинки, народными артистами.

Они пошли пешком вдоль Крещатика. По дороге забежали в гастроном, Стас признался, что дома ничего нет съестного. Однако купил только фрукты. На самом деле дома было всего в изобилии, на что он бросил небрежно:

— Если нет фруктов, значит, нет ничего.

Он кормил Полину блюдами, названия которых она даже не знала. Всякий раз, когда она к нему заходила, ее ждал какой-нибудь экстравагантный кулинарный сюрприз. Почувствовав, что ее начало клонить ко сну от такого обеда, она сказала:

— Стас, идем, а то так до вечера не позанимаемся.

— Я с завтрашнего дня застолбил зал по утрам, тебе придется приезжать к семи.

— Хорошо, — она, конечно, не была в восторге, но что поделаешь?

— Может, тебе рано?

— Нет, нормально, — соврала она.

— На Стенвее Моцарт звучит хорошо, да?

— Да.

— Ну, давай нашего Моцарта, где ноты?

Они оба учились у одного профессора. Юрий Петрович Поляковский был заслуженным деятелем, кавалером ордена святого Владимира, воспитал несколько поколений прекрасных пианистов, имена которых гремели по всему миру. В свои 58 лет, из которых почти сорок он отдал консерватории, Юрий Петрович выглядел прекрасно. Занимался большим теннисом. Студенты его обожали, в класс к нему было не попасть. Но это не тот случай, как у многих ведущих профессоров: некоторые из них не гнушались брать взятки, дорогие подарки и все в таком духе. Поляковский отбирал студентов по своим давно устоявшимся критериям. Главное, чтобы человек кроме хорошей подготовки имел яркую творческую индивидуальность. На кафедре он обладал нерушимым авторитетом, его уважали, некоторые боялись, хватало и таких, которые все время льстили, подпевали. Были и завистники. В свое время, на заре педагогической работы он нередко был свидетелем, как некоторые его коллеги, мягко говоря, ведут себя неприлично. А вот он никогда не позволял себе переступить через собственные принципы и достоинство. Многие не могут забыть ему этого до сих пор. Они то и готовы в случае надобности воспользоваться отрядом подхалимов в своих целях, но об этом не сейчас.

— Стас, у меня здесь тема, а ты гремишь, как…

— Что? Я не слышу!

— Говорю, тише!

Он остановился.

— Что? Я не расслышал!

— Очень громко. Если ты будешь заглушать меня в зале, тебя не поймут.

— Хорошо. Завтра еще там выстроим.

Полина с тоской вспомнила о семи часах утра. Она должна аккомпанировать ему на госэкзамене 26 концерт Моцарта. У многих профессоров в классах была такая традиция: студенты аккомпанируют друг другу. Здесь был случай особенный — это выпускной экзамен Стаса, ответственное мероприятие. Занятия прервала его мама. Элеонора Михайловна вернулась с репетиции и объявила, что устала и голодна.

— Полина, сейчас будем ужинать.

— Элеонора Михайловна, я уже иду домой. Пока доеду, завтра вставать…

— Никаких разговоров! Стас, организуй нам, пожалуйста.

Полине очень нравилось все, что готовили в доме Шульженко, но она действительно не хотела есть. Тем не менее, пришлось.

Уже темнело, Стас провел Полину до метро.

— Ты же не забудь, завтра в семь…

— Сколько раз ты сегодня это повторил, не считал случайно?

— Но я же волнуюсь, я только на тебя и надеюсь.

— Не переживай, приду.

— А потом пойдем ко мне кофе пить, ладно?

— Посмотрим на твое поведение.

— Я буду стараться.

— Ладно, пока.

— До завтра.

***

В метро она почему-то вспомнила, как впервые познакомилась с классом Поляковского. Стас тогда учился на втором курсе. Он был всего на год ее старше, а Полине казалось, что перед ней как минимум народный артист. Он вел себя раскованно, имел все повадки светского льва. Конечно, это было не на пустом месте. Он действительно был звездой, лауреатом международного конкурса. Тогда Полина увидела, что в консерватории есть, как бы это вернее назвать? Высшая каста, что ли? Это были киевляне, выпускники лысенковской десятилетки и училища Глиера. Это были молодые люди, с детства вращающиеся в известных кругах. Это были раскованные, слега небрежные в общении парни и девушки. Словом, золотая молодежь. Таких в классе Поляковского было много. Этот первый раз Полина хорошо запомнила.

— Знакомьтесь, это Полина Миронова, моя новоприбывшая студентка, — представил он ее своим ученикам.

Все с милыми улыбками ей кивали, она под многочисленными взглядами страшно смутилась.

— Наверное, судьба у меня такая, — продолжал Юрий Петрович, — в этом году не хотел никого брать, знаете же, класс переполнен, но не смог. Очень талантливая девочка. Я думаю… да, ты, Стас, саккомпанируешь ей концерт, а она тебе.

— С удовольствием, Юрий Петрович.

Так они и познакомились ближе. Все-таки Полина продолжала немного его стесняться. Зато Стас всегда внимательный, постоянно кормит ее обедами. Показал ей весь Киев, не только заштамповано-туристический, но и настоящий — древний и вечно молодой. Когда приезжал Полинин папа (он с некоторых пор частенько наведывался оформлять визы в разных посольствах), Стас непременно составлял им компанию. Он показывал такие места, о которых не все местные жители знали. Татарку и Щекавицу, Змеиную и Батыеву горки, Китаеву пустынь. Александр Николаевич с жадностью профессионала соглашался на все, что тот предлагал, даже если нужно было долго ходить пешком.

За воспоминаниями Полина чуть не проехала свою станцию. Проигнорировав трамвай, пошла пешком. Нужно было идти по улице, совсем не похожей на остальные. В Киеве она была такая одна. Начинаясь на Подоле, она резко сворачивала вверх. Ее архитектура поражала смешением прямо противоположного: здесь были и богатые особняки нуворишей, и невозможные покосившиеся лачуги с деревянными ставнями, и типовые старые двухэтажки печного отопительного периода. Все это сопровождал хаос зарослей. Но главным было то, что по преданиям здесь похоронен Вещий Олег.

И вдруг она услышала сзади:

— Дівчино, куди ви так поспішаєте?

Она сначала испугалась, но знакомый голос привел ее в чувство.

— Еще раз так пошутишь…

— Поліна, а якщо на моєму місці опинився би хтось інший. Наприклад, ман’як. Неможна ходити ввечері самої.

— Добрый Тарас.

— Вважай, що тобі пощастило.

— Что ты не маньяк?

— Дивись…

Не церемонясь, она его перебила:

— Тарасик, когда мы с тобой концкласс сдадим? А? Смотри, попрошу кого-нибудь другого.

— Ні, тільки не це! Ми ж с тобою нерозлучні з першого курсу! Ти ж знаєш, що в мене були гастролі.

— Ну, так когда? — настойчиво добивалась она.

— Наступного тижня.

— Не могу. Стас играет ГОС. А все из-за тебя! В жизни у меня не было хвостов.

— Ну, пробач. Я все виправлю. І знаєш… — Тарас лукаво присвистнул.

— Что еще?

— Я сьогодні прослухався в оперний.

— Да ты что! И как?

— Надіюсь, що буде добре. У диригента аж слина текла. Я бачив.

— А когда будет известно?

— Наступного тижня. Колись, ну, коли я стану провідним солістом, візьму тебе до себе концертмейстером. Підеш?

— Не! Я? В оперный театр? Никогда! Чтобы умереть молодой от нервного срыва среди этих крыс, которые готовы загрызть друг друга? НИКОГДА!

— То ти мене кидаєш?

— Тарасик, я Ваша навеки! — она театрально протянула к нему руки.

Он обнял ее и чмокнул в щеку.

— Знаешь, кого я сегодня видела?

Тарас насторожился.

— Алену.

Он поник.

— Уявляєш, навіть не сказала мені, що вийшла заміж, як це можна?..

— Дорогой, посмотри на себя и вспомни, что ты сам вытворял!

— Ти про що? Що я такого зробив?

— Ты меня удивляешь. После развода… кстати, сколько вы прожили?

— Півроку.

— Вот. Ты еще полгода потом жил с ней в одной комнате.

— Так не було інших! — перебил он.

— Да это пусть. Так ты же умудрялся крутить роман с Машкой!

— А що мені було робити, коли такі умови?

— Ты что, так и не понял, что Машка из-за этого тебя бросила?

— Та я невинний, — упрямо настаивал Тарас.

— Ты бабник. А теперь эта, как ее?

— Богдана, — нежно сказал он.

— Она же еще на первом курсе. Не смей развращать молодежь!

— Ну, ти же мене не любиш.

— Люблю, поэтому и говорю. Смотри, когда-нибудь они все соберутся и что-нибудь тебе сделают. Какую-нибудь пакость.

Полина рассказала Тарасу страшную историю о двух молодых женщинах-хирургах, которые жестоко наказали ловеласа, отобрав с помощью хирургического вмешательства его достоинство, после чего тот стал чист и невинен, как дитя.

Так они дошли до общаги. Тарас был прекрасным вокалистом. Его бархатный баритон покорил всех, и его взяли в тот год в консерваторию. Именно тогда было много блатных, попасть на и без того мафиозный вокальный факультет было почти нереально. И только такие самородки как Тарас имели какой-то шанс. Он стал всеобщим любимцем с первого курса, покорил уже три международных конкурса, взяв на всех трех Гран-при. Иностранные импресарио несколько раз предлагали ему неплохие разовые контракты. Сам он был высоким брюнетом, одним словом, красавцем. Имея от природы добрый и веселый характер, он всегда располагал к себе, особенно слабый пол. Он был, как правильно сказала Полина, настоящим бабником. Он был мартовским котом, у которого март длился круглый год. Когда волею судьбы они с Мироновой оказались в одном дуэте по концклассу, первое время Полине не знала, куда от него деться. Но потом, поняв, что он совершенно безобиден, успокоилась. Нет-нет. У Тараса не было цели завоевать именно ее. Он не пропускал мимо себя ни одной юбки, его любвеобильности хватало на всех. Вот кому нужно было быть султаном и иметь гарем! Просто он не в той стране родился. А так женился бы на всех желающих, и никто бы не страдал. Насладившись недолгой свободой, он таки женился на третьем курсе. Но Полина еще тогда ему сказала, что он долго не протянет. Так и случилось. С Аленой они прожили полгода, а под одной крышей — год. Почти с самого первого дня Алена начала устраивать ему сцены ревности, тот не выдержал, и они развелись. Однако это не конец истории. Представьте: середина года, переполненное общежитие. Свободных мест нет. Бывшим супругам пришлось доживать в одной комнате. Это было еще то времечко! Тарас в своих лучших традициях завел новый роман. Бедная Маша! Она была ослеплена чувством и не обращала внимания на такое неудобство, как очень близкое соседство его бывшей жены. Однако это счастье продолжалось недолго. Жестокая общаговская реальность быстро вернула ее на землю, и она его бросила. И Алена оставшееся время, которое они с Тарасом доживали вместе, не скрывала своего злорадства, не упуская случая его побольнее уколоть. Для Тараса это было настоящей мукой, и он искал утешения у Полины. Именно тогда обитатели комнаты 403 стали для него самыми родными людьми на свете (разумеется, включая Иру и Оксану, Полининых соседок). С Полиной Тарас дружил с первого курса, но в тот момент их отношения стали абсолютными. Она была посвящена во все его тайны, знала его мысли и даже могла угадать, о чем он думает. Он в свою очередь тоже был для Полины своеобразной жилеткой, в которую она могла выплакаться. Когда Тарас к началу учебного года разъехался со своей бывшей, он снова обрел счастье и вернулся к своей привычной жизни. Ведь с соседями парнями можно было договориться проще и быстрее. Тем временем Алена вышла замуж и даже не удосужилась сказать ему об этом. Хотя как бы она это сделала? Они же не общались! Но, узнав новость от Полины, Тарас испытал чувство, похожее на злость. Между прочим, Маша тоже собиралась замуж, и Полина об этом знала, но пока решила не говорить Тарасу, пусть сначала переварит первую обиду. Ведь он такой ранимый. Да! Если бабник, то почему-то все сразу думают, что и к людям легкомысленно относится. Ничего подобного. На самом деле каждый разрыв Тарас переживал очень тяжело, начиная от первого легкого увлечения на первом курсе, заканчивая первым (не сомневайтесь, будут еще) разводом. А Полина всегда его жалела. Почему-то, хотя они совсем не похожи, она иногда, глядя на Тараса, думала о Вовке.

* * *

Черненко давно не давал о себе знать. Уже около двух лет. Да, это как раз было приметно два года назад: Полина решила съездить домой на недельку, было только начало семестра, и она могла себе позволить небольшие каникулы. Тем более, она хотела увидеть море. В октябре оно еще теплое, видно, как пустынные берега, отдыхая от полчищ курортников, спокойно уходят в далекую голубую дымку. На землю опускается спокойствие. Только в такие моменты можно постичь родство с природой, внемля ее величественному постоянству. Полина уже на подъезде к дому физически ощущала бархатное, обволакивающее, теплое прикосновение крымской осени.

С порога она позвала:

— Папа, ты дома?

Александр Николаевич был в издательстве, где готовился краеведческий альбом под его редакцией. Зазвенел телефон, Полина подумала, что это отец, он знал о ее приезде и вполне мог перезвонить, чтобы убедиться, на месте ли она. Она схватила трубку.

— Папа!

Но в ответ она услышала что-то непонятное и переспросила:

— Па, это ты?

— Полина! Это я!

Она ушам своим не поверила, это был Вовкин голос.

— Вовка! — закричала она, — ты где?

— Дома.

— Где-где?

— Никуда не уходи, я сейчас приду.

Полина так разволновалась, не знала, за что ей хвататься: либо распаковывать вещи, либо бежать на кухню, либо еще что-то. Через десять минут она открыла ему дверь. Сначала они молча смотрели друг на друга, Полина увидела, что он стал выше, шире в плечах, взгляд его серых глаз приобрел жесткий металлический блеск, на лбу был заметен косой шрам, прикрываемый челкой. Полина только и смогла, что прижаться к нему, а Володя обнял ее, и так они простояли молча несколько минут.

— Как ты меня нашел?

— Так ты же здесь живешь! — удивился тот.

— Я только что с вокзала.

Он смотрел на нее и ждал продолжения.

— Я только что из Киева. Я там уже два года живу. Я там учусь… в консерватории.

— Ты что, серьезно?

— Да, — растерянно сказала она.

— А я думал…

— Что я бросила? — продолжила она за него.

Он кивнул. Полина хорошо помнила тот их разговор, когда он впервые сказал вслух, о чем она часто и сама думала, помнила она и то, что ей часто хотелось все бросить.

— Ну, ты даешь! Молодец.

— Подожди… ты как? — в этом вопросе эхом отозвались все пять лет неведения, в которых она пребывала.

— Долго рассказывать, не знаю, с чего начать.

— Пойдем чай пить. Вот, смотри, я привезла киевский торт, — Полина потянула его на кухню.

— Ну… — начал он.

Она опустилась на стул и внимательно уставилась на него.

— Я писал тебе, где служил?

— Да. Это, когда ты был в Конотопе?

Он кивнул и продолжал:

— Я отслужил срочную службу и хотел побыстрее на дембель, но за месяц я решил идти на сверхсрочный.

— Зачем?

— Не знаю. Понимаешь, я видел, что у меня первоклассная военная подготовка. Что-то перемкнуло, затмение какое-то или наоборот…

— Просветление? — поправила она.

— Ну, наверное. В общем, я остался. Разузнал, где готовят спецназ. И мне, — он замялся, — ну, неважно кто, предложили одну школу… ну, ты понимаешь…

— Ага.

— Оттуда направляют непосредственно в места боевых действий. Это… куда сам выберешь. Но туда очень жесткий отбор. И, представляешь, я прошел! Потом? В школе… ну, тебе это не интересно… Дальше я уехал в Чечню.

У Полины ужас застыл в глазах.

— Знаешь, — продолжал он поспешно, желая ее успокоить, — туда просто так не попасть, но я смог. Вот уже больше года я там.

Полина продолжала напряженно молчать.

— Вырвался в отпуск и сразу попал на тебя. Мне и тут везет. — Последнюю фразу он сказал невпопад.

— Так ты на войне?

— Да.

Полина облокотилась на стул, в ее глазах читалось отчаяние и полная безнадежность.

— Да нет! Я же не солдат… я не воюю, как все. Нет!

— А что?

— Ну, — он снова замялся, — давай я тебе об этом потом расскажу, хорошо?

Как раз в этот момент пришел Александр Николаевич. Он очень удивился, увидев Володю, даже на миг забыл о главной новости — приезде дочери.

— Вот это да! — воскликнул он.

Володя задержался, ему пришлось еще раз рассказывать о себе, только теперь Александр Николаевич интересовался разными подробностями, в то же время понимая, что спецназовцы языком налево и направо не болтают.

Вечером Полину осенило, она посмотрела на папу удивленным и испуганным взглядом и спросила:

— Папа! А где Мурзилка?

— Ты понимаешь, — казалось, что он подыскивает слова, — помнишь, когда я в конце лета уезжал в Италию на месяц… ну, и как всегда отдал его Олегу Владимировичу. А когда вернулся, тот уговорим оставить Мурзилку у себя. Знаешь, он отвык, меня ведь подолгу не бывает дома, он все равно часто переезжал к Олегу. В общем, я согласился.

Полина понимающе кивнула. Она же ведь тоже редкий гость здесь. Она вспомнила, как давно, ей было лет двенадцать, папа пришел домой. Вместе с ним в дверь проник морозный запах зимы. Папа был в пальто, воротник оттопыривался. Сначала Полина не обратила внимания на загадочный вид Александра Николаевича, даже не сразу заметила, что тот ей подмигивает. Но тут он достал из-за пазухи маленький шевелящийся пушистый комочек. Комочек зевнул и издал смешной звук. «Это теперь твой новый друг», — сказал папа, Полина так обрадовалась, что забыла о срочном деле (они с Таней должны были ехать в город за атласами по географии). С этих пор Полина каждый день возилась с котом: кормила его, играла и воспитывала.

Бедный Мурзилка. «Может, там ему лучше?» — успокаивала она себя.

Через день Полина с Володей махнули на море и пробыли там двое суток. Ей хотелось, чтобы эти счастливые деньки не заканчивались. Володя был самой лучшей компанией. Он тогда смотрел на нее, словно хотел запечатлеть в памяти каждую ее черту. Увидев ее через пять лет, он понял, что дороже у него никого не было, может, и не будет. Полина, казалось, вовсе не замечает просвечивающей тоски в его взгляде: он просто молча смотрел на нее и улыбался. Но глаза!..

Эти денечки были похожи на настоящую сказку, реальность задвинулась куда-то далеко на задворки сознания, а здесь и сейчас было счастье. Полина с Володей залезли на Медведь-гору, чуть не заблудились, потеряв дорогу, еле нашли путь назад.

Сидя на гальке, они могли подолгу смотреть на морской горизонт. И тут Вовка стал напевать:

— Поздний закат летнего дня,

Млечный путь ждет меня

Нам есть о чем говорить…

И Полина, подхватив, тихонько стала ему подпевать:

— Меж нами прочная нить.

Вместе так легко, так легко,

Нас вдвоем вдаль зовет маня

Звездный водоем…

— «Черный кофе»… Помнишь, когда выпустили пластинку, за день размели, мне не досталось, и ты отдал свою?

— Конечно, помню.

— Она до сих пор лежит.

— А где они сейчас?

— Не знаю, как в Америку укатили, больше ничего не слышала. Знаю, что Варшавский с Куприяновым рассорились и разошлись как в море корабли, теперь они отдельно, но где, — не знаю.

Вовка ни одним намеком не высказал того, что у него было на душе. Он как бы перенесся в то далекое школьное время, когда сидел с ней за одной партой. Он понимал, что ничего другого быть и не может: их отношения были начертаны тогда, они такими и останутся до конца.

Короткий отпуск Черненко быстро закончился. Полина пошла провожать его на вокзал и там встретилась с его мамой. Та поздоровалась, но больше в ее адрес не проронила ни слова, и Полина чувствовала себя неловко.

— Вовка, ты хотя бы изредка пиши мне, хорошо?

— Как только буду на месте, сразу же.

— Чтоб я знала, что ты живой, понял?

— Да ничего со мной не случиться, не переживай.

— А ну, дай проверю, правильно ли я записала тебе свой e-mail. Да, правильно. Только, пожалуйста, не пропадай.

— Жди в гости в Киев.

Они попрощались, и когда поезд набрал скорость, Полина посмотрела по сторонам, но Володиной мамы не обнаружила. Слава богу! Не придется в ее компании ехать домой.

Последний раз он отправил ей буквально пару строк где-то полгода назад. Она же писала ему большие письма, разжевывая подробности, часто пускаясь в отвлеченные философские рассуждения. Из последнего сообщения она поняла, что у Вовки важное задание, и у него не будет времени больше ни на что. Полина с пониманием относилась. У него сложная, а главное, очень опасная работа. Может быть, каждую минуту ему угрожает даже смертельная опасность. Но в то же время Полина испытывала чувство, будто что-то вышло из-под ее контроля, и она знает, что добра это не сулит, но ничего сделать не может. Какая-то злоба вперемешку с беспомощностью. Как часто она что-то подобное испытывала еще со времен школы. А Вовка всегда был такой. Всегда лез на рожон, ввязывался в разные истории и переделки. Несмотря на то, что Полина имела над ним известную власть, обуздать его она не могла никогда. Иногда она думала, что он многое делал ради нее, однако, в душе понимала, что занимает только какую-то часть его мыслей, но далеко не все. Бывало и такое, что он как бы рядом, и в то же время его нет, но при этом он еще умудрялся отвечать на ее вопросы. Ее предчувствия всегда были тревожны, она часто вспоминала то, когда ей приснилось что-то несуразное из нагромождения разных событий: и полярная экспедиция, и Красавин, и, наконец, Вовка на пыльной дороге. Куда она ведет и где заканчивается? И чем это все закончится?

* * *

Вот уже третий день подряд каждое утро Полина встает в шесть часов. Она никогда не была жаворонком, поэтому затея Стаса с утренними репетициями в зале, на которые тот так рассчитывал, не имела успеха.

— Ну, Полина, — уговаривал он ее из последних сил, — посмотри: у нас здесь сдвиг в темпе, а ты как сонная муха.

— А я и есть сонная муха.

— Не выспалась?

Она кивнула.

— Ложись раньше.

— В общаге это невозможно, — лаконично объяснила она.

Стас понимал, что условия у нее, мягко говоря, не очень, но ведь осталось совсем чуть-чуть, через три дня госэкзамен, и она свободна.

— Давай еще раз. Соберись! — уже строго приказал он.

К концу репетиции пришел Юрий Петрович.

— Полина, что это ты такая бледная?

— Спать хочу, — не стесняясь, призналась она.

— Стас, тебе нужно было выбрать другое время, сам видишь: работоспособности у нее никакой. Репетиции впустую.

Стас был задет, но не показал этого.

— Вот что. Придется мне просить Иванну Макаровну, чтобы она вечерком немного подвинула своих. Завтра и, наверное, послезавтра, — задумчиво закончил Юрий Петрович.

Вечерние репетиции оказались куда более продуктивнее. А для Полины освобождение от утренней повинности было просто счастьем. Конечно, она могла еще загодя до того, как Стас вписал их дуэт в расписание зала, как правило, до отказа перегруженного во время госэкзаменов, отказаться. Но здесь действовал неписаный закон: вроде как, все подчиняются корпоративным интересам. В их случае это был класс Поляковского, где традиции не нарушались, и если нужны были жертвы, они, безусловно, приносились. У Стаса Шульженко госэкзамен — и это главное, все остальное второстепенное, включая Полинины неудобства. Все это не играло никакой роли. Она не сомневалась, если у нее будет подобный аврал, то все, от кого зависит ее успех, безропотно будут подчиняться. Да и было уже такое несколько раз. Вот, например, полгода назад она играла концерт в доме ученых. Мало того, что ученики класса обязаны были все явиться (и явились), одна играла с ней дуэт, другая ноты переворачивала, все подстраивались под Полину, невзирая на личные неудобства.

Вот уже четыре года они со Стасом Шульженко близко дружат. Несомненно, он ей симпатичен, и она ему тоже. На протяжении четырех лет их отношения никогда не выходили за рамки, хотя, были моменты. Справедливости ради нужно сказать, что в эти моменты много, если не все, завесило от Полины. Стоило ей повести себя иначе, и… Но она всегда сдерживала себя. Каким образом ей удавалось не переходить эту зыбкую грань, она сама не знала. Например, год назад они вдвоем возвращались со спектакля. Стас купил билеты на заезжих московских гастролеров для себя и Полины (разумеется, она с удовольствием пошла). Время было позднее, весеннее и романтическое, они решили прогуляться пешком. И тут на Владимирской горке их внезапно застала гроза. Спрятаться было некуда. Стас снял пиджак, укутал Полину, пытаясь закрыть ее руками от дождя. Успев изрядно вымокнуть, они забежали в одну из кафешек на Андреевском. Посетителей почти не было. В плохо освещенном углу зала за столиком совсем рядом, ощущая дыхание друг друга, они сидели и грелись горячим чаем. Он был совсем близко, заботливо обнимая ее за плечи, казалось, что эти минуты многое решат. Но Полина себя остановила, и они покинули уютное кафе, и, как ни в чем не бывало, непринужденно болтали оставшуюся дорогу. Таких пограничных моментов было несколько. Но почему-то Полина каждый раз себя тормозила. Она, конечно, задумывалась, почему она это делает. Может быть, она не могла преодолеть невидимую стену, которую она почувствовала в самый первый раз? Он любимец публики, счастливчик, хозяин своей жизни, шел по ней весело, не останавливаясь. Полина же, осторожно нащупывая неровную тропинку своего будущего, оказавшись в чужом городе одна, незащищенная, но уже закаленная. В свое время она едва не потеряла голову из-за него, поводов для этого было предостаточно. И все-таки Стас продолжал на нее как-то влиять. Почему-то в его присутствии она теряла уверенность, иногда вела себя не так, как хотела сама. Но они такие разные! Думают они о разных вещах, читают разные книги. Когда все, включая его, зачитываются модными новинками, Полина даже из любопытства их не открывает, а перечитывает Лондона, многие рассказы которого знает наизусть. А Стас настойчиво подсовывает ей свои книги. Она понимала, что у нее и Шульженко нет ничего общего, даже радовалась этому. Но Стас, видимо оценивал все иначе.

* * *

— Привет, Сергей, что-то тебя давно не видно?

— Я же тебе говорила, — вмешалась Ира, — они неделю были в Финляндии.

— А, точно. Ну, и как съездили?

— Супер! Знаешь, я даже не ожидал, нас так принимали! На ушах стояли, ну, прямо, как настоящие горячие финские парни! Представляешь, стащили у нас флаг…

— Какой флаг?

— Ну, наш, национальный, жовто-блакитний.

— Во дают! Вы, наверное, им понравились. А где все?

— Раны зализывают.

— Что?

— Пошли отсыпаться. Мы же там почти не спали.

— Полина, есть хочешь? — спросила Ира.

— Умираю от голода!

— Я борщ сварила.

— Кто-то в лесу сдох! А, ну да. Сережка ведь приехал.

— Это тебе, — Сергей протянул Полине коробку.

Она ее открыла и увидела шоколадного викинга.

— Да тут где-то килограмм!

— А как тебе шлем с рогами?

— Круто! Спасибо.

Вечером нагрянули гости. Ира, Полинина соседка наготовила много чего вкусного, Полина и Оксана с удовольствием подрядились ей помогать. Квартет, в котором играл Сергей, был очень и очень необычным: три балалайки и баян. Ребята играли разную известную музыку, абсолютно все было в их авторской аранжировке (попробуй для такого «экзотического» состава подобрать что-нибудь готовое!). Сергей был баянистом. Когда-то, пару лет назад он и Игорь решили подзаработать. Идея была Игоря. Играли на улицах и в переходах. Радовались каждой копейке. Кто бы тогда мог предположить, что их затея перерастет в такое?! Немного позже к ним примкнули Олег с Женей, и новоиспеченный квартет под характерным названием «Бряц-бенд» начал продвигаться по темным закоулкам отечественного шоубизнеса. Они уже обзавелись продюсером, записали диск, съездили на несколько международных фестивалей. Национальные телеканалы часто приглашали их, один раз они снялись в рекламе. В общем, ребята переживали первый виток славы.

— Мне напялили шляпу, похожую на скандинавский шлем с рогами. И, представляешь, жовто-блакитного цвета! — заливался от смеха Женька, он прихватил ее с собой и демонстрировал под общее веселье.

— Ты лучше расскажи, как у тебя из-под носа умыкнули флаг, — сказал Игорь.

— Также как и у тебя из-под носа…

— Барышни там обезбашенные! После концерта мы ставили им автографы на спине, животе, где попало.

— Іра, і ти на це спокійно дивишся? — сказала Оксана, — то, може, там вже якась фінка на нього чекає.

— Оксана, головне, щоб дочекалась, — Сергей подмигнул ей.

— А ты что, Жека, был как всегда ди-джеем? — начала Полина.

— И любимцем публики, — закончил тот.

— Женька у нас как обычно… — сказала Юля.

Игорь и Юля были пока что единственной женатой парой в этой развеселой компании. Они нашли друг друга в самом начале первого курса. Глядя на них, Полина всегда удивлялась, как можно, не обращая внимания на общаговские условия, оставаться такими же влюбленными, как в первый день знакомства?

Ближе к десяти вечера явился Тарас с шампанским и коробкой «Вечернего Киева».

— А що тут у вас? — вместо приветствия спросил он.

— Тарас, заходи, ты как раз во время, — Сергей махнул ему приглашающим жестом, — а что ты с…

Но Тарас не дал ему договорить:

— Мене взяли в оперний театр.

— Ой! — Полина вскочила с места и повисла у него на шее.

— Тарас, это тебе подарок от меня, — Женька надел ему шляпу с рогами.

— Ти на що натякаєш?

— Ну, не обижайся, под руками больше ничего не было… А знаешь, тебе идет!

Все покатились со смеху.

Ира вошла в комнату, аккуратно неся торт, который сама сегодня испекла.

— Тарас, ты как раз попал на сладкий стол, — сказала она.

Веселье было в самом разгаре, как вдруг потух свет. Игорь выругался про себя, и если было бы светло, можно было все прочесть по выражению его лица. Но компании это не помешало. Не привыкать! Условия в общаге, которых с каждым годом становилось все меньше, уже никого не пугали. Это лишний раз подтверждает, что люди привыкают ко всему в самом полном смысле этого слова. Недаром Фрейд доказал, что в каждом из нас живет пещерный человек. Так что если предстоит скатиться обратно в каменный век, ничего страшного не будет. Душевые уже дано не работали: студенты ходили к соседям: театралам или художникам. Трубы текли безбожно, проводка в коридорах местами оголилась. Так что при соприкосновении с водой, темные общаговские закоулки, в которых лампочки были выкручены раз и навсегда, то там, то здесь озарялись праздничными фейерверками. Особенно приятно и радостно было тому, кто случайно в этот момент оказывался в эпицентре. Все это в купе удваивало, а то и утраивало смак и без того веселой общаговской жизни.

* * *

Полина сидела за роялем и ждала, когда Стас доиграет каденцию. Ее вдруг охватило какое-то беспокойство, и она чуть не прозевала свое вступление. Но, вовремя опомнившись, она все-таки успела. Стас был возбужден. Сегодня его Моцарт был совсем не похож на обычного его Моцарта, он был новым, и если бы Полина не знала все «от и до», она бы просто сбилась. Последние несколько дней ее голова была забита только этим концертом, но вместе с тем присутствовало еще какое-то чувство, от которого было тревожно. Полина точно не могла определить, что ее беспокоит, она просто не знала. Но хотела узнать.

Стас сорвал шквал аплодисментов. Он стремительно покинул сцену, и Полинины поклоны выглядели как-то неуклюже. В коридоре гудела толпа почитателей, все обступили Шульженко, и Полине пришлось ждать его в стороне.

— Полина, сегодня вечером собираемся у меня, ты не забыла? В восемь, — он подошел к ней, но кто-то уже отвлек его внимание.

Ее «да» осталось без адреса. Она решила, что ему будет не до нее еще как минимум минут сорок, и спокойно повернулась по направлению к лестнице. «К восьми к нему подъеду, а сейчас в общагу — спать», — решила она. Но Стас догнал ее еще на пролете.

— Еле вырвался.

— Ну, да, попробуй отбиться от них от всех.

— Я же забыл тебе сказать! Полина, спасибо тебе огромное, если бы не ты…

— То ты не сдал бы ГОС, — закончила она за него.

Они оба рассмеялись, и Шульженко предложил пойти куда-нибудь что-нибудь перекусить. В центре, на Майдане и на Крещатике все кафешки были забиты — они как раз попали в обеденный перерыв. Поднявшись по Софиевской, они вышли к Андреевскому. Там все было к их услугам. Летняя площадка выходила на зеленый склон, сквозь деревья блестел Днепр. День был солнечный, но ветреный и потому прохладный.

— Полина, может, что-нибудь покрепче?

Помедлив, она сказала:

— Наверное, не надо.

— Ну, чисто символически, нужно же как-то расслабиться, видишь, у меня до сих пор руки дрожат.

Он подозвал официанта и попросил принести фирменный салат и мартини.

— Ну, за твой успех, — глядя ему в глаза, сказала Миронова.

И тут настроение Шульженко, который до этого момента излучал спокойствие и удовлетворенность, заметно переменилось, и настала неестественная тишина. Полина смотрела к себе в тарелку, потом взглянула на Стаса. Ей показалось, что он хочет что-то сказать, но слова никак не могут соваться с губ. Ее вопросительный взгляд подстегнул его, и он начал:

— Полина, — осторожно сказал он, но в интонации проскользнули холодные, даже жесткие нотки.

Она, было опустив глаза, выжидающе посмотрела на него.

— Я не знаю, с чего начать…

— А что случилось?

— В общем… я вижу, что с тобой что-то происходит.

Она не поняла, продолжала смотреть на него, но уже с подозрением.

— Я тебя знаю четыре года, и ты мне очень нравишься… но…

Теперь в ее взгляде читалось полное недоумение.

— Но это не то, что ты думаешь. Вернее, я хочу сказать… Понимаешь, у меня есть цель, и я не собираюсь в ближайшем будущем связывать себя… — он искал подходящие слова.

До Полины начал доходить смысл разговора, точнее, его бессвязного монолога, она хотела его перебить, но тот наконец-то нашел подходящую фразу:

— Я решил сейчас заниматься только карьерой и ни о чем больше не думать, ну, ты понимаешь?

— Если честно, нет.

И тут его тон снова переменился, в нем уже слышалось раздражение:

— Все ты прекрасно понимаешь. Не прикидывайся! У нас с тобой ничего не может быть.

— А я и…

— Я же вижу, или ты думаешь, что я слепой?

У Полины мысли совсем перемешались. Ей одновременно было и обидно, и смешно, и неловко. Она растерялась, и Стас интерпретировал это в свою пользу.

— У меня скоро конкурс в Лондоне, потом аспирантура, потом сольный концерт, это режим не для слабонервных.

— Это уж точно, — единственное, что она смогла сказать.

— Я не хочу давать тебе надежды, моя жизнь непредсказуема.

«Ну, да, — саркастически подумала она, — да она сейчас уже может сказать, что с конкурса он слетит, потому что круто загнул, этот конкурс ему еще не по зубам; в аспирантуру поступит; концерт сыграет, — что же тут непредсказуемого? Даже думать об этом не интересно». Но она не могла сказать ни слова, язык как будто приклеился, мысли в голове превратились в сумбур, она не знала, за что зацепиться. Тем временем Стас продолжал:

— Я, конечно, если бы был негодяем, мог просто поиграться с тобой… но я же ведь не какой-нибудь… — он запнулся.

Несмотря на то, что логических связей в его словах было мало, он говорил убедительным, порой назидательным тоном, и на Полину это подействовало угнетающе. Почему-то она не могла ему отпарировать, что он заблуждается на ее счет. Да, она также к нему хорошо относится, и он ей нравится, но это же тоже все не то! В смысле, не то, что он думает. Хотя, она лукавила сама перед собой. Где-то очень глубоко в душе ей бы хотелось, чтобы он стал немного другим, и тогда все было бы по-другому, во всяком случае, она так думала. Но это было невозможно, и она прекрасно это знала и потому все давно для себя решила. Почему же не может сейчас ни слова найти в свою пользу? Она уставилась в тарелку и не знала, что дальше делать.

— Ну, извини, если я так резко… или неожиданно.

Стас сам не собирался затевать этот разговор, все получилось спонтанно. Однако он давно думал о нем, но подходящего момента не находил. А сейчас? Ведь это тоже было ни к селу, ни к городу. Но все-таки он был рад, что наконец-то с ней поговорил. Сколько же он молчал? Год? Два? А, может, все четыре? Конечно, он с самого начала был уверен, что она им очарована. И ему это доставляло удовольствие. Но он считал себя честным человеком и не мог затягивать игру до тех пор, пока она не превратиться в драму. Он был горд собой, потому что вовремя, как ему казалось, сумел все остановить. У него хватило воли! А Полина? Ну, что ж, переживет, переварит и вернется к нормальной жизни. Так думал Стас Шульженко. А Полина не могла разрушить его иллюзии. К тому же, она и подумать не могла, что он настроен именно так решительно. Хотя, она всегда видела, как он высокомерен, снисходителен и прочее. Ей стало до слез обидно. Ну, почему она? Почему не какая-нибудь другая сидит сейчас за столиком и выслушивает проповеди Шульженко? Но она решила сегодня ему ничего не говорить (настрой не тот). Потом. Соберется с мыслями и выскажет ему все. И тогда она его не пожалеет.

Полина встала, он тоже машинально — вслед за ней. Они молча вышли из кафе. И Полина повернула в сторону Подола.

— Вечером ты придешь? — настороженно спросил он.

— Постараюсь.

— Нет, без тебя нельзя! И ты мне обещала.

— Значит, приду.

— Только обязательно.

— Да, — вместо прощания коротко сказала она.

Вечером Полина совершила ошибку: к Шульженко она не пошла, этим дав ему возможность думать так, как он хочет. Девчонок дома не было. Часок она вздремнула, потом потынялась по комнате без дела и ушла в Интернет-кафе. Там ее ждало письмо от Черненко. Все сегодняшние события, переживания и обиды отодвинулись на самый задний план, и ей уже казалось, что ничего не было, какие-то страсти, конечно, бушевали в стакане воды, но она уже успела о них забыть. А что, собственно, произошло? Так, ерунда какая-то. Шульженко как обычно возомнил о себе бог весть что, так это его проблемы, не так ли? И пусть катится ко всем чертям!

«Привет, Полина. Извини, что долго не писал. Все не было времени. Только два дня назад вернулся с задания. Не завидую я этим людям. Для них война — это образ жизни, по-другому они не могут. Попался мне парнишка, Хасим зовут. Мелкий такой, лет десять. А у него под рубашкой намотана взрывчатка. Это же смертник! И знаешь, там много таких, им не жалко своих жизней, настоящие зомби. Я стал разматывать его, он верещал, кусался. Ну, отпустил его, что я могу сделать? Так он пойдет к себе, и там его опять чем-нибудь обмотают. Странный, конечно, народ. Но знаешь, я, кажется, начинаю их понимать. Они не подчиняться России, и это не исправишь. Они будут воевать до конца, пока всех не перебьют, пока вообще чеченцев не сотрут с лица земли как факт. Это я уже понял. Ну, вот, узнал я кое-что на задании, через несколько дней наши разбомбят эти объекты. А толку? Те уйдут в горы, ну, конечно, кто живой останется. Да мне кажется, что победить их нельзя, только уничтожить. Там же пацаны вместо школы военным делом занимаются! Кстати, женщины там тоже воюют. А сколько наших ребят погибло! И за что? За родину? Все это бред какой-то. Ну, ты не обращай на меня внимания, что-то на лирику потянуло. Напиши, как ты. Ведь, кажется, ты скоро заканчиваешь? Какие планы? Когда будешь в Крыму? Папе обязательно передавай от меня большой привет. Пока. В.Ч.»

* * *

— Поліна, уявляєш, мені сьогодні прийшло запрошення на конкурс, ну, пам’ятаєш, я посилав заявку до Італії? — Тарас встретил Полину по дороге, — я вже не сподівався, тепер прийдеться або швидко робити документи, або…

— Тарас, так это же классно! Ты же поедешь, я так поняла? — вкрадчиво спросила она.

— А ти мені радиш? Я вже думав…

— Ты что, с ума сошел? Не вздумай передумать! Кстати, а где там жить?

— Ну, ти спитала! Звичайно ж, в готелі.

— Тем более, а когда едешь?

— В липні.

— Ну, так давай, собирай быстрее документы, и чтоб в июле духу твоего здесь не было!

— Є проблема, — вздохнул Тарас.

— Яка така вже в тебе проблема? — возмутилась Полина.

— У мене нема концертмейстера, я думав… — он склонил голову на бок и хитро посмотрел на Полину.

— И что мне нужно для этого сделать? — она быстро сообразила, что тот имеет в виду.

— Ти поїдеш зі мною?! — обрадовался он.

— Если я тебя правильно поняла — концертмейстеры из оперного… кстати, у тебя уже там есть свой концертмейстер?

— Так, але…

— Але… ему нужно долго учить твою программу, а я ее как раз знаю.

— Точно!

— Ты скажи, что нужно… ну, там, виза, все такое.

— Завтра я зустрічаюсь з консулом, тобто з тобою ми разом до нього йдемо.

— Хорошо.

Они подходили к общежитию, Полина вспомнила о сегодняшнем дне, и ей стало неприятно. Настроение упало, и это сразу почувствовал Тарас.

— Що з тобою? — озабоченно спросил он.

— Ничего, — она не хотела говорить, но ей нужно было это выплеснуть, и она ему все рассказала.

— Козел! Я вже тобі давно казав, хто він такий.

— Но знаешь, я почему-то не смогла ему ответить, вот что странно!

— Не звертай уваги, воно того не варто.

— Да я, вроде бы, забыла, а сейчас вот опять, — Полина уныло посмотрела перед собой.

— Я навіть чути не хочу про нього… зараз п’ємо чай і спати.

Полина завернула к себе на четвертый этаж, Тарас поднялся тремя этажами выше. Ира и Оксана были дома и как раз собирались чаевничать.

— Привет, сейчас Тарас зайдет, — с порога сказала Полина.

Девчонки с любопытством смотрели на Миронову, ожидая рассказа, а ей так не хотелось говорить! Все же пришлось. К счастью, она смогла в двух словах пересказать о Шульженковском успехе, но Оксана подметила холодность и сухость тона и подозрительно спросила:

— А ти зараз від нього?

— Да, — соврала та, пытаясь тем самым снять ненужные вопросы.

Ира более равнодушно отнеслась, ей Стас не очень нравился, и она не раз говорила об этом открыто и даже при нем. Подумаешь, событие: мальчик (она его так называла, желая подчеркнуть свое пренебрежительное к нему отношение) сыграл госэкзамен.

Пришел долгожданный Тарас.

— Мы уже чайник по второму кругу кипятим, где тебя носит? — налетела на него Ира.

— Дівчата, дивіться, що я приніс, — и он достал большой ананас.

— Где ты его взял? — спросила Ира.

— Купив, а ти думала що?..

— Я в твоих способностях никогда не сомневалась, а ты умеешь его чистить?

С ананасом пришлось повозиться, Тарас исколол себе пальцы. В результате неэстетично раскромсанный плод был съеден быстрее, чем его чистили.

— Представляете, в какой-нибудь Индии такое под ногами растет, папа в последнее время даже перестал их привозить, — сказала Полина.

— Та щось таке, як будяк в городі, — довела мысль до конца Оксана.

— Вот именно. Тарас, ты бы лучше принес что-нибудь традиционное, — подхватила Ира.

— Що, пляшку горілки?

— А хоть бы и горілки!

— Так. Никакого пьянства, половина двенадцатого. Всем спать! — скомандовала Полина.

Но ей еще долго не спалось, она ворочалась, кровать скрипела, Ира недовольно что-то бурчала сквозь сон в адрес Полины. А вот Оксана всегда спала, как убитая, танком не разбудишь. Полине снился заброшенный зеленый театр, тот, что в Мариинском парке. На третьем курсе они предприняли туда ночную вылазку. Это была целая история.

В общем-то, всем известно, что с Киевом связано много легенд. Сколько лет стоит этот город, с каждым годом он ими все больше и больше обрастает. Нет сомнений, что именно сейчас, в сию минуту тоже рождаются легенды. Так вот. В одной из них как раз рассказывается об этом зеленом театре. Построен он в стиле греческих амфитеатров под открытым небом. Когда-то там тоже проходили выступления. Но сейчас почему-то его забросили, он постепенно разрушается, сквозь щели между камнями буйно прорастает трава, даже маленькие деревца кое-где прижились. Это место считается магическим, правда, в Киеве таких мест — на каждом шагу, но обо всем по порядку.

Этот театр еще называют театром духов. Если прийти туда в полнолуние и ровно в полночь, можно попасть на представление. Знающие люди советуют. Но вот странность! Центр города, в общем-то, и заблудиться негде, однако несколько раз компания не могла найти это место. Даже Шульженко, который о нем рассказал, с первого раза не смог привести туда Полину, им пришлось долго ходить по парку. В самый неожиданный момент они его все-таки нашли. Тогда с ними был Александр Николаевич. Он рассказал, что на Аляске есть озеро с золотым дном, называется оно Нежданное. О нем многие знают, и оно тоже обросло легендами. Во время второй лихорадки Нежданное озеро со многими сыграло злую шутку. Находится оно намного севернее традиционных старательских районов, и, несмотря на то, что и Клондайк, и Эльдорадо считаются суровыми местами, под силу лишь отважным и смелым, к этому озеру добираются только самые-самые из них. Но если бы на этом все заканчивалось! Ведь как придти туда, так и выйти оттуда — одинаково сложно. Многие остались там навсегда. Намыв золота, став сказочно богатыми, люди так и не могли распорядиться своим богатством и замерзали вместе с ним на далеком Севере. Это очень недоброе место. Полярное лето так коротко, что не успеваешь опомниться, как настают холода, а зимой искать озеро — дело опасное. Это настоящий край света.

Полина об этом хорошо знала из рассказов Лондона, которые ей и папа читал, и она сама перечитывала. В их случае преимущества были налицо: рядом с цивилизацией, климат нормальный, далеко ходить не надо и прочее, прочее.

Но что самое удивительное! Тогда ночью компания из пяти человек буквально сразу нашла этот театр, хотя все опасались, что не успеют к полуночи. Но ровно без четверти двенадцать они были на месте. Страх и прохладная сентябрьская ночь пробирали до костей. Они расселись в «зрительном зале» и стали ждать в полном убеждении, что ничего не произойдет. Чтобы поумерить дрожь, Полина рассказала о драконе, который живет на луне.

— Когда я была маленькой, в кровать меня загнать было невозможно, и папа придумал специально для таких случаев страшную историю, — начала она.

— Какую? — спросила Ира.

— Однажды он мне показал на луну и сказал: «Видишь, дракон сидит?». И я сразу увидела разинутую пасть и расправленные крылья…

Стас перебил ее, проведя по небу указательным пальцем, остановился на желтом диске. Луна была полная, ее яркий свет резко контрастировал с черным небом. Он озарял землю, все было хорошо видно, так что фонарики, которые они с собой взяли, не понадобились. Стас сказал:

— Покажи.

Полина начала обводить контуры драконьей головы и крыльев.

— Ага, понятно. Точно!

— Так вот, — продолжала она, — он сказал, если я сейчас не лягу, он прилетит и заберет меня с собой на луну.

— А скільки тобі було років? — спросила Оксана.

— Лет пять или шесть, еще до школы.

— І ти вірила у ці казки?

— Я долго в них верила, где-то до пятого класса. Чего хихикаешь? Я серьезно. И когда я оставалась одна в темной спальне, мне, конечно, не спалось, и я время от времени выглядывала в окно, ждала, чтобы дракон как-то повернулся, что ли. И страшно боялась. Вот сижу на кровати, подглядываю в окно и боюсь. Мне было жутко интересно слетать на луну, да хоть бы и с драконом, но ведь папа сказал, что если меня заберут, то уже никогда не вернут, поэтому я так никогда и не решилась, а вдруг…

Так, слушая Полинин рассказ, компания продолжала ждать и ни в коем случае не верить, что может что-то произойти.

И… о, чудо! В 0.03 на сцену выбежал белый кот. Откуда он взялся? Он проследовал мимо разрушенной рампы, остановился посередине и обернулся на зрителей, если бы умел, покрутил лапой у виска. Постояв так несколько секунд, он равнодушно прошел дальше и скрылся в зеленых зарослях. Среди присутствующих были: Стас, Полина, Ира, Оксана и Лариса из соседней комнаты. Они все онемели от неожиданности. Никто не мог произнести ни слова. Но, точно сговорившись, одновременно встали со своих мест и покинули театр духов. Представление состоялось. На следующий день о событии знала, во-первых, вся общага, во-вторых, вся консерватория. Юрий Петрович Поляковский с живым интересом расспрашивал обо всех подробностях «спектакля» и сам уже был готов туда сходить. Побывал он там или нет, осталось неизвестно, во всяком случае, он никогда об этом не говорил.

Следующее полнолуние нужно было ждать до середины октября, погода как раз испортилась, резко похолодало, и энтузиазм среди известных кругов относительно ночных спектаклей в театре духов поутих. И больше они туда не ходили, даже с наступлением тепла. И понятно, почему. Разве была у них уверенность, что в следующий раз произойдет что-нибудь в таком духе? Разумеется, нет. Не хотелось разочаровываться, вернее, хотелось сохранить впечатления. Хотя, казалось бы, что особенного в том, что на сцену выскочил кот? Но это всех потрясло до глубины души и неизгладимо врезалось в память. Киев удивительный город, демонический и притягивающий!

* * *

Сборы в Италию заняли у Полины абсолютно все время. Нужно было быстро оформлять паспорт, получать визу, всякие бесконечные страховки и разная другая ерунда. Они с Тарасом решили лететь на самолете, вернее, Тарас взял это на себя, оплатил билеты и вот, они приземляются в аэропорту недалеко от Неаполя, сходят по трапу и вдыхают воздух Италии. Полина верила, что она еще сюда приедет, и вот она здесь, у них с Тарасом в распоряжении почти целый месяц, это же просто сказка! В начале он был какой-то нервозный, говорил, что страшно боится. Действительно, это был очень серьезный конкурс, кроме основных туров был еще отборочный. К счастью, Тарас с триумфом его прошел, почувствовал уверенность и повеселел. Было уже понятно, что жури он понравился, хотя он перебивал некоторые планы, ведь за конкурсом стояли большие деньги, и они фактически были уже поделены. После первого тура был большой перерыв, и Полина с Тарасом решили махнуть на Сицилию. Давняя Полинина мечта побывать в Сиракузах сбывалась на глазах. Бродя по древним развалинам, она представляла, как когда-то бог Аполлон играл здесь на кифаре, а к нему сбегались прекрасные нимфы.

Но их настигла знаменитая сицилийская мафия. При неизвестных обстоятельствах у Полины пропали все деньги, как раз они собирались возвращаться в Неаполь и стояли у кассы на автовокзале, когда это обнаружилось. В итоге концертмейстер обошелся Тарасу дороговато, но он не был из тех, кто жмется за каждую копейку. В конце концов, такая неприятность могла случиться и с ним.

Легкий вечерний ветерок с моря шевелил занавеску в гостиничном номере, по-видимому, собиралась гроза. Полина, устав с дороги, решила раньше лечь спать. Как вдруг в дверь постучали. Она открыла и, удивившись, увидела на пороге японку, которая тоже пела на конкурсе. Ее считали лучшей и прочили первое место. Омацу была маленькой хрупкой девушкой с большими карими глазами лет двадцати трех. Никто бы не мог подумать, что в этом тельце такой мощный и красивый голос. Когда она запела, сбежались все, в паузах стояла звенящая тишина, и только ее необыкновенный голос каскадами разливался по залу. Полина была от нее в восторге и не пропускала ее выступлений. И вот она у нее в номере, что же случилось? На ломаном русском, вперемешку с ломаным английским та начала извиняться:

— Простите меня, я искал вас. Мой концертмейстер, — было видно, что она очень взволнована, — I trouble, переживать. Она резать палец, she can’t to play, I don’t know, what I doing forwards. Помогите мне.

Полина увидела, что у той наворачиваются слезы, но пока не понимала, что от нее хотят.

— А я… — и тут до нее дошло, что японка просит, чтобы она сыграла ей на третьем оставшемся туре, — но мне тоже нужно выучить третий тур Тараса, я его совсем не знаю, там ария Риголетто, огромная и сложная.

Она запнулась и, посмотрев на Омацу, чуть сама не разрыдалась.

— Пожалуйста, — только и смогла прошептать та.

— Хорошо, — выдохнула Полина, — завтра в девять утра приносите ноты, встретимся внизу.

— I will pleased, спасибо, вы добрый, — смущенно сказала Омацу и заторопилась к себе.

Лежа в кровати, Полина ругала себя последними словами. Ну, почему она ей не отказала? Тарас ее уничтожит, они же должны с ним репетировать с утра до вечера, иначе — прощайте, надежды. Как она завтра ему скажет об этом? Пожалела несчастную японку, но у нее тоже ведь, наверное, программа будь здоров! Ввязалась она в авантюру, нечего сказать. Это что ж получается, теперь она вообще света белого не увидит? А если еще чего доброго руки переиграет? Ну, почему всегда она должна всех выручать? Долго ворочалась, не могла уснуть и чуть не проспала. Вскочив без четверти девять, быстро умылась, напялила первое, что попалось под руки и, не дожидаясь лифта, быстро сбежала вниз с одиннадцатого этажа. С Омацу они провозились почти три часа. Как и подозревала Полина, программа у той была очень сложная и большая: ария Аиды, «Любовь поэта» полностью, три итальянских народных песни. Возвращаясь в гостиницу, она с ужасом думала, что встретит сейчас Тараса, а он как раз поджидал ее возле дверей.

— Ти де була?

— Понимаешь, — она не знала, с чего начать оправдываться, — меня попросили…

Тарас подозрительно сощурил глаза.

— Помнишь, та японка, которая всем понравилась? Ее концертмейстер порезала палец, и я…

— Ти що, будеш їй грати?

— Да.

Тарас просто онемел от злости.

— А ти знаєш, що і мені теж треба трошки уваги, чи ти вирішила вже зі мною не грати? Це в тебе такі жарти? — теперь было видно, что он очень зол.

— Ну, прости, я не могла ей отказать, она со слезами меня просила…

— Ти маєш зараз піти до неї і відмовитись, бо я розраховую на тебе сьогодні з двох до п’яти, потім з семи до десяти, завтра з дев’яти до дванадцяти, потім з двох…

— Я не могу, я ей пообещала, — она умоляюще подняла на него глаза.

— В мене таке враження, що ти не розумієш…

— Я буду с тобой репетировать тогда, когда тебе нужно, а с ней в перерывах, — пыталась задобрить его Полина.

— Ти хочеш сказати, що згодна працювати абсолютно без відочинку? — с сарказмом спросил Тарас.

— Придется, — она смотрела в пол и думала, как она это переживет.

— А ти не думала, що ти перевтомишся, захворієш, взагалі нічого не зможеш? — продолжал накаливаться он.

— Ничего со мной не случиться, я займусь йогой, ты даже не почувствуешь, что я много работаю. Ведь это же всего лишь четыре дня.

Тарас ничего не ответил, молча развернулся и пошел, Полина не останавливала его, пусть остынет, успокоится, в конце концов, смирится.

Для Полины начались действительно дни испытаний. Время оставалось только на обед и сон. Тарас, как ни в чем ни бывало, терроризировал ее, заставлял играть по сотни раз одно и тоже, как будто решил взять ее измором, чтобы она отказалась играть японке. Омацу же старалась лишний раз ее ни о чем не просить, вела себя деликатно, распевалась самостоятельно, в отличие от Тараса, который требовал, чтобы с ним распевались по часу. Три романса Рахманинова чего только стоили! Полина когда-то мечтала сыграть все фортепианные произведения композитора. Их у него было много: он ведь сам был пианистом. И каким! Лучшим пианистом своего времени. А руки! Однажды какой-то американский журналист, надоедливый папарацци, застал врасплох Рахманинова, так, что тот едва успел закрыть лицо руками от вспышки фотоаппарата. А тот потом опубликовал этот снимок в газете с таким текстом: «Эти руки стоят миллионы». Но, к сожалению, играть Рахманинова могут позволить себе не все. Полина с ее маленькой рукой так и не смогла сыграть ни любимый четвертый концерт, ни цикл «Этюдов-картин», ни вторую сонату. Даже эти три романса были для нее сложными: просто не хватало рук. Зато она с удовольствием выучила программу Омацу: «Любовь поэта» Шумана она просто обожала, даже когда-то для себя играла этот вокальный цикл.

Когда весь этот кошмар закончился, Полина еще долго не могла сообразить, что и тот и другая получили первые места. После выступления Омацу (она пела последняя) Полина быстро выбежала из зала, стараясь по дороге никого не встретить, и направилась к морю. Она лежала на песке, волны касались ее ног, кажется, она уснула. Придя в себя, она стала соображать, какой сегодня день, и вспомнила, что вечером вручение наград и гала-концерт, а завтра у них самолет. С Тарасом в последние дни она общались только по-деловому, даже когда он спел третий тур, не подошел к ней и не поблагодарил, а ведь это чистое хамство. Она тоже решила не утруждать себя поздравлениями и демонстративно проигнорировала его персону. А сегодня… он же был в зале и слушал Омацу, не подошел, не поздравил, не поддержал, не посочувствовал. Тут к ней пришла мысль, а что, если она не явится на гала-концерт? Ведь она не обязана, лауреаты будут петь с оркестром, ее присутствие не понадобится. Проучить бы этого мерзавца! Возвращаясь к себе, она все-таки не смогла пройти незамеченной и встретила Омацу.

— Ой! Спасибо, я хотел… не знаю, how to say, вы мне… I’m joy. How I can to give thanks to you?

— Да не за что, я Вас поздравляю с успехом, Вам же дали первую премию, я не ошиблась?

— О, да, да, first prize. Спасибо!

— Ну, увидимся сегодня, я иду спать, очень устала.

Полину разбудил стук в дверь. На пороге стоял Тарас, в его глазах Полина прочла, если ей это не показалось, смирение и мольбу. Да, она не ошиблась, он действительно раскаивался.

— Прости мене, я був сволотою, я тебе замучив, знущався як міг, а ти терпляче все зносила, я навіть тобі вчора не подякував, але якби не ти, я ніякої премії би не взяв…

Полина прервала его, не дав договорить.

— Тарас, ты надо мной хорошо поиздевался, это правда, но я сейчас не в состоянии что-то отвечать, я так устала, ты не представляешь, у меня передозировка тобой, дай мне, пожалуйста, отдохнуть, — она устало смотрела на него.

Теперь у нее уже не было ни злости, ни желания отомстить, в голове шумело, почувствовав, что у нее уже звенит в голове и темнеет в глазах, она пошатнулась и еле удержалась на ногах. Но, оторвавшись от дверной ручки, съехала на пол, и ее сознание куда-то улетело. Испуганный Тарас, подняв и положив Полину на кровать, помчался за врачом. Врач ничего нового не сказал: глубокое переутомление, низкий гемоглобин, но это не страшно, лететь завтра она сможет, опасности никакой нет.

На гала-концерт Полина, естественно, не пошла, а проспала с семи вечера до утра. Она так и не увидела блистательного Тараса, которому вручали первую премию. А как он в тот вечер пел! Так, наверное, пел Орфей в царстве Аида. На следующий день ближе к полудню пришла Омацу попрощаться. Девушки обменялись адресами и очень тепло простились. Уже дома Полина обнаружила на своей кредитной карточке солидную сумму — гонорар, который перечислила Омацу. Сборами чемоданов занимался Тарас, в самолете Полина спала, так и не сообразив, что покинула солнечную Италию. В Борисполе Тарас взял такси, в общаге провел ее до кровати и собственноручно уложил спать. Она опять проспала двадцать часов. На второй день силы стали к ней возвращаться, она отправила Тараса на вокзал за билетом, потому что очень хотела уехать домой.

* * *

— Полина! — кто-то позвал ее, она сразу и не узнала голос, обернулась и не поверила глазам.

К ней через толпу, собравшуюся в очереди в автобусные кассы, пробирался Денис Марков.

— Вот это да! Откуда ты взялся? — Полина не ожидала его увидеть здесь.

В последнее время он в Симферополе не задерживался. Денис учился в аспирантуре, но почти все время проводил в разъездах: он же был профессиональным велогонщиком, исколесил пол мира и недавно готовился на Тур де Франс. Он был в своем репертуаре: как всегда все и везде успевал. Полине в первую очередь было интересно, как он откатал Тур де Франс. У нее так горели глаза, что Денис сразу понял, что именно это она хочет от него услышать. Но он не спешил. Они поднимались по лестнице подземного перехода.

— А ты откуда взялась?

— Ну, я на каникулах. А вообще это лето было сумасшедшее. Я была в Италии вместе с Тарасом на конкурсе…

— Это тот, у которого прекрасный голос?

— Ну да. Со мной там случилось что-то вроде приступа…

— Что? — у Дениса округлились глаза.

— Я очень устала, работала за двоих и однажды потеряла сознание. Представляешь, у меня такого никогда не было, чтобы я так ни с того ни с сего грохалась в обморок. И это всего лишь от какого-то переутомления.

— Климат там влажный, — со знанием дела сказал Денис, — а в каком городе вы были?

— В Неаполе.

— А, ну, тогда понятно, там же море.

— А какая там красота, Дэн, я не могу тебе передать! Ты не представляешь…

— Почему же не представляю, — перебил он ее, — я там тоже был. Кстати, недавно из Франции приехал.

— Ну, рассказывай, — Полина остановилась.

— Она была почти у меня в руках…

— Кто она?

— Ни кто, а что! Победа.

Полина с Денисом зашли в летнее кафе, чтобы спокойно обо всем поговорить.

— Этот американец сел мне на хвост на последнем этапе. А я рассчитывал, что он меня обгонит чуть раньше, и я в итоге смогу на финише вырваться…

Полина вспомнила, что когда-то Красавин рассказывал, что значит сидеть на хвосте. Лидеры определяются почти в самом начале гонки (конечно, могут быть всякие неожиданности, но это, как правило, исключения). В какой-то момент одному приходится долгое время ехать впереди и вести за собой. На этот момент он лидер. Однако на последнем этапе, а иногда совсем недалеко от финиша ситуация может резко измениться. Тот, кто вел, выдыхается быстрее остальных. Наверное, здесь роль играет еще какой-то психологический настрой: ты долгое время едешь впереди, тебе некого обгонять, и как раз это действует не очень хорошо. В конце концов, обгоняют тебя: тот, кто долгое время висел у тебя на хвосте, становится победителем.

— Но он держал свой темп. А я не мог медленнее, ведь если бы я вышел из своего ритма, я бы даже, наверное, вторым не пришел…

— Так ты взял второе место? — Полина с восхищением смотрела на одноклассника.

Это же надо! Денис Марков пришел вторым на Тур де Франс. Ей есть, кем гордиться! Но он ее радости ничуть не разделял. Уже четвертый год он штурмует это сложнейшее соревнование велосипедистов, а пока что первое место ни в какую ему не дается. А ведь он привык быть везде лидером. Правда, во всех спортивных репортажах только и знали, что трубили о талантливом парне из украинской сборной, который пришел вторым. Но Денис не был доволен. Неужели ему придется потратить долгие и мучительные годы, а может, и целое десятилетие, чтобы взять этот проклятый трофей? Он на это не согласен.

— А ты новости не смотришь? — с горечью то ли спросил, то ли констатировал он.

— Н-нет, — она смутилась.

Полина действительно в последнее время была вырвана из информационного пространства и не знала, что делается в мире. То госэкзамены у Стаса, то конкурс у Тараса. Но ей все равно стало стыдно. Она попыталась скрыть свою неловкость:

— А представляешь, как Красавин. Он же об этом точно знает. Интересно, как он там?

— Да, я тоже о нем недавно думал. Конечно же, он знает. Хороший он мужик, если бы не он, у меня бы совсем по-другому сложилась жизнь…

— А как там Светка? — Полина совсем забыла поздравить Дениса, который женился пол года назад.

Да. Именно на той Свете, с которой дружил с седьмого класса. И опять Полине стало неловко.

— Спасибо, она в порядке, хочешь, передам ей привет от тебя?

— Конечно, хочу! А где вы…

Денис понял, о чем она хочет спросить, и опередил ее:

— Мы купили квартиру в Алуште. Знаешь, мне там нравится. Я, правда, подолгу пропадаю, но Света уже привыкла.

— А как универ?

— Ты имеешь в виду аспирантуру?

— Да.

— Я поступил в прошлом году. Правда, не знаю, что теперь с этим всем делать.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Полина.

— Да вот, со временем проблема. У меня есть три года, после которых с меня потребуют диссертацию…

— А какая у тебя тема? — перебила она его.

— Я еще четко ее не сформулировал. В общем, о лазерных технологиях и сверхчувствительных поверхностях, о бесконтактных методиках и еще о чем-нибудь в этом роде.

— Боже! Как я далека уже от этого, — воскликнула Полина.

— Я хочу взять отпуск. Вернее, не совсем. Можно сделать так, чтобы тебя отчислили с правом восстановления в течение трех лет. Я уже начал заниматься документами, мой шеф ворчит, он страшно не доволен, считает, что я должен закончить работу в срок и побыстрее защититься, но у меня пока другие планы.

— Тур де Франс…

— Конечно! Я же должен когда-нибудь взять первое место?

— Возьмешь, я даже в этом не сомневаюсь.

— Спасибо тебе, ты всегда была настоящим другом.

В этот момент их обоих охватило приподнятое чувство: здесь было и прошлое, и настоящее, и будущее. Они улыбались и какое-то время просто молча смотрели друг на друга.

— А у меня возникла еще одна идея.

— Какая? — Полина была явно заинтригована.

— Понимаешь, я не хочу просто написать и защитить кандидатскую, я ведь преследую чисто практические цели…

— И что ты хочешь?

— В том то все и дело! Мне нужна лаборатория для опытов. А теперь представь: какая нужна аппаратура для моих лазерных технологий. Представила?

У Полины перед глазами встала вполне живая картинка.

— А помещение… — продолжал он, — на все это нужны большие деньги. Мне их нужно заработать, этим я сейчас и занимаюсь.

— А… — но она ничего не успела сказать, как тот уже продолжал:

— Я люблю велосипед, я люблю все это, я люблю эти крутые горки на Тур де Франсе. Иногда мне кажется, что я не смогу без этого. Но ведь я же не идиот, я прекрасно понимаю, что когда-нибудь двери большого спорта для меня закроются. И сейчас я из этого хочу выжать по максимуму: максимум удовольствия и максимум денег. Но это еще не все…

На последних словах Полина будто проснулась и дальше стала очень внимательно его слушать.

— Для того чтобы открыть лабораторию здесь, мои деньги не помогут, даже если их будет много. Чтобы получить разрешение, мне придется пройти все инстанции, начиная с нашего ректората, заканчивая кабинетом министров. И это практически не реально.

— А разве ты не можешь…

Денис угадал ход Полининых мыслей:

— Да. Я об этом тоже думал. Как частное лицо я должен буду сам арендовать помещение, и не просто, какое подвернется, а такое, которое отвечает всем техническим параметрам и требованиям: звуко-, свето-, гидроизоляция, и еще черт знает какой громадный список разного другого. Это должно быть производственное помещение.

— Где-нибудь на заводе. Да?

— Ты права. А это на целый порядок дороже. А налоги! Я не потяну. В одиночку? Нет!

— Может быть, с кем-то?

— Смеешься? С кем? Это же не бизнес. Правда, с какой стороны посмотреть. Вообще-то дело очень доходное. Представляешь, научно-производственная лаборатория? Вот это я загнул!

— Да. Супер!

— Был я недавно в Чехии на конференции. У них нет таких проблем. Если ученый хочет работать, ему его же институт предоставляет условия, помещение, все, что нужно, даже лаборантов! Ректора вузов и директора всяких там НИИ имеют полномочия решать эти вопросы у себя внутри. Это нормальная мировая практика. Правда, результаты работы, а главное, их материальное выражение не принадлежат одному человеку.

— Так что же получается? Выходит, ты все придумал, а те пришли на готовое?

Денис замахал руками:

— Да нет. Ты не совсем правильно поняла. Авторство никто ни у кого не забирает, это вроде священной коровы. И я могу сам за свои деньги покупать нужную мне аппаратуру и тогда, когда мне надо, забирать ее, это же моя собственность. Мало ли, может, мне захочется перейти в другую лабораторию или уехать в другую страну.

— А что чехи?

— В каком смысле?

— Ну, ты с ними говорил, я правильно тебя поняла?

— Говорил… Но никаких планов никто не строил. Это был просто разговор, мои идеи им, конечно, понравились, но…

— А они бы смогли тебя пригласить?

— Хм…Не знаю. Я же иностранец. У них там настежь двери открыты только для своих, а для чужих…

— Закрыты, — продолжила Полина за него.

— Ну, не все так трагично, просто это намного сложнее.

— И…

— Я буду пытаться пробивать это в Праге, а если не получится?.. У меня появились хорошие знакомые ученые из Питера и Риги.

— Дэн, у тебя должно получиться. Ну, кто же, если не ты?

— Не переживай, прорвемся!

Время было уже вечернее, Марков торопился на автобус, ему же еще нужно было ехать в Алушту. На вокзале они распрощались и не знали, что видятся в последний раз.

Денису Маркову так и не удастся взять золото на Тур де Франс. И совсем не потому, что он плохо к этому стремился. У тех, кто хорошо его знает, даже мыслей никогда не возникало, что он может сдаться. Чтобы Марков отказался от своих планов, должна была произойти как минимум катастрофа. Как раз она и надвигалась. В следующем году он не поедет на соревнование: во-первых, заболеет жуткой формой гнойной ангины, во-вторых, нужно будет срочно писать целый кусок работы, потому что у него не получится взять отпуск, в университете никто слышать не хотел, что тот звезда большого спорта. Все, что они хотели знать, это то, что он рядовой аспирант, у которого есть кое-какие обязанности на кафедре. Они и так всегда закрывали глаза на его частые отъезды, и всем видом давали понять, что делали ему этим большое одолжение. Денис ничего не сможет поделать, обстоятельства сдавят его со всех сторон. Но временные трудности для него — это сущая ерунда в сравнении с его целями, которые он ставил перед собой и к которым обязательно приходил. К тому же Светлана родит дочку, в семействе Марковых появится масса хлопот.

А вот еще через год он всерьез вознамерится покорить вершину самой крутой европейской дистанции. Тренировки будут идти вперемешку с текущими проблемами в аспирантуре, ведь это его последний год и подготовка к защите.

У него получится сесть на хвост основному сопернику и «провисеть» на нем как раз то время, которое необходимо для рывка перед финишем. Поворот. Ведь он же его знает, всегда был здесь внимателен. Жарко. Он обливается потом, рука соскальзывает, руль поворачивается, а впереди — пропасть. Но Денис останется жить, правда, со спортивной карьерой ему придется распрощаться навсегда, и даже тренерская работа ему будет не по силам. Он долго пролежит в коме между жизнью и смертью. Если бы он хотя бы упал по-другому! А то прямо на спину. Он серьезно повредит позвоночник, что не сможет больше встать на ноги. Инвалидное кресло на всю жизнь. Нет! Денис никогда бы себе не позволил и тем более не позволил тогда впасть в депрессию. Он очень быстро осознает, что с ним произошло, каковы его перспективы и что ему надо делать в первую очередь. Казалось, что не он нуждается в поддержке, а все его близкие. Света стойко вынесет все, но опять-таки благодаря ему. Денис не просто не упадет духом, а сможет развернуть к себе жизнь лицом. Он и тут себе не изменит. Как и раньше, все будет продолжать вращаться вокруг него.

Больницы, реабилитация, об аспирантуре ему придется на время забыть, хотя об идее организовать лабораторию он будет думать постоянно, а главное, — заниматься ее осуществлением. На удивление, чехи поддержат его, будут многочисленные поездки, переговоры. Когда он сможет обходиться без ежедневного врачебного ухода, он с блеском защитит кандидатскую и опять окажется между двух огней: с одной стороны, предложение родного университета возглавить одну из секций на кафедре, с другой стороны, — чешские процессы, которые могут неизвестно чем закончиться, возможно, и ничем. Какое-то время он проработает в своем вузе, но постепенно переедет и в последствии перевезет семью в Прагу. Там у него будет отличная лаборатория в знаменитом старинном Пражском университете, он с головой погрузится в работу. Светлана никогда не почувствует, что обречена жить с инвалидом, ей даже в голову никогда это не придет. Денис по-настоящему сделал ее счастливой, другой судьбы для себя она никогда не хотела. Она всем говорила, что ей сказочно повезло с мужем, и это было чистой правдой. На родину они будут приезжать не так часто, как этого им хотелось, однако, ничего не поделаешь, его работа требовала от него постоянного присутствия. Он же не просто заведующий или директор, он был руководителем всех опытов в своей лаборатории. Коллеги в общении с ним тоже никогда не будут чувствовать, что он не совсем полноценен физически, напротив, таких деятельных и активных людей нужно еще поискать.

А Тур де Франс? Для Маркова остались только телевизионные репортажи, и он никогда не пропускал даже маломальского соревнования велогонщиков. Никакой ностальгии, дрожи в руках и наворачивающихся слез! Он превратится в настоящего болельщика. Денис — это исключительный человек, глядя на него, думаешь, что пределов человеческим возможностям просто нет.

* * *

Распрощавшись с Марковым, Полина с грустью подумала, что ей скоро надо ехать в Киев: август уже зацвел астрами — первыми предвестниками наступающей осени. Последняя летняя декада удивительна. На Полину, как всегда в это время, нахлынули знакомые ощущения, такие щемящие, до головокружения сладкие. Как жаль, что это длится всего несколько дней. Запахи обостряются, воздух звенит, и если прислушаться, то можно его услышать. Природа, желая запечатлеть сама себя, будто пригласила художника, чтобы тот подретушировал и поправил краски, и у него это получилось очень хорошо: картинка вышла великолепная.

У Черненко, который обещал приехать, в этот раз не получилось (как всегда секретное задание), Полине пришлось коротать каникулы самой. Папу она еще застала, но он уехал в экспедицию через три дня и должен был возвратиться уже тогда, когда она будет в Киеве. Таня Резник, с которой Миронова виделась года три назад, пропала в своем Львове, где она училась в Полиграфическом институте, а по окончанию осталась там работать. Последний раз она прожужжала Полине все уши о том, как ей там нравиться. Об остальных вообще ничего не было слышно. Вот, с Марковым случайно встретилась. Аня, как уехала в Запорожье, так и осела там. Ходили слухи, что она вышла замуж за профессора, но никаких подробностей никто не знал. Сева тоже исчез: ушел в армию, а как дальше — неизвестно. Андрей жил в Симферополе, однако, его работа была в постоянных разъездах. Это бизнес: после своей заправки он всерьез занялся машинами (как же, ведь это его страсть!), мотался в Германию и пригонял оттуда подержанные иномарки. Вот и этим летом он надолго обосновался на таможне. О Веронике вообще ходили легенды: она, вроде, вышла замуж за арабского шейха и теперь купается в золоте и роскоши. Ну, конечно, она же училась в мединституте, а там всегда было много иностранцев, вот только никто не мог поверить, чтобы Чередниченко, такая красивая, утонченная, высокомерная, связалась с арабом, пусть даже миллионером, хотя, она всегда имела трезвый ум. Молчан пытался связаться с ее родителями, но те переехали в другую квартиру.

Грустно Полине было уезжать, тем более это был ее последний курс, а тут еще у Шульженко вступительные в аспирантуру, и Миронова будет аккомпанировать ему концерт. Ну, не может же она, в самом деле, отказаться! Она ни в коем случае не хотела давать ему повод думать: «Вот, мол, ага! Миронова меня избегает, значит, я был прав на счет нее, что она влюблена и все такое». Она будет вести себя как ни в чем ни бывало, если, конечно, получится, ведь Стас может довести кого угодно. Но Полина старалась о нем не думать, это было неприятно. А еще Тарас! Будет ее встречать на вокзале, уже звонил. Она никогда бы не подумала, что он может быть таким деспотом, хотя, конечно, после того случая он просто стал святым. Наверное, все мужчины такие.

— Моє сонечко, я рад тебе бачити, уявляєш, так скучив, навіть дні рахував.

Но Полина довольно равнодушно чмокнула его в щеку, несмотря на то, что тот вокруг нее разве что не танцевал. Он прекрасно все понял, но делал вид, что не замечает.

— А ты что, так и не был дома?

— На три дні їздив, але ж в мене робота, наприкінці вересня прем’єра.

— Какая?

— Ну, як? Я ж тобі казав, «Весілля Фігаро», — обижено сказал он.

— Так ты Фигаро? — Полина произнесла это с издевкой, и Тарас еще больше сник.

— Ну, чого ти? Ще ображаєшся? Що мені зробити, щоб ти пробачила?

— Расслабься, Тарас, у меня что-то настроения нет, ты тут ни при чем.

Оставшуюся дорогу они почти молчали, и когда приехали на общагу, тоже молча разошлись по своим комнатам.

Девчонок еще не было: Оксана поехала на фестиваль, Ира с Сергеем укатили в Анталию и пока не собирались возвращаться. Оставшийся день Полина провела в полном безделье, в основном перебирала всякий хлам. Под вечер накопилась внушительная горка ненужных вещей, которые Полина собрала в охапку и выкинула. Она все думала: «Интересно, Шульженко сам попросит ее или это сделает Юрий Петрович?».

— Полина, ты не забыла, что Стасу в октябре нужно играть концерт? — спросил Поляковский с порога, как та зашла в класс.

— Конечно, — коротко ответила она.

— Мне кажется, что он как-то не уверен…

Но Полина его тут же перебила:

— Я уже на месте, можем начинать репетиции, когда скажете.

— Когда зал будет.

— Ну, да.

— Замечательно, ты уже с ним виделась?

Его вопрос заставил Полину покраснеть, и она испугалась, что Юрий Петрович это заметил, и от растерянности не сразу ответила:

— Нет.

— Позвони ему сегодня, договоритесь, я готов вас послушать.

Этого еще не хватало! Теперь она должна сама ему звонить? Но к вечеру она все-таки решилась и набрала его номер. К счастью, дома была только мама, и Полина передала пожелания Поляковского, сказав при этом, что завтра будет в консерватории.

Стас быстро ее нашел, как всегда был небрежен, может, даже, может, больше обычного. Полина держалась стойко.

— А я уже грешным делом подумал, что ты откажешься.

Такой наглости она от него не ожидала, и это ее подстегнуло:

— А что могло случиться? Я уже здесь, планов на ближайшее время нет, тем более мы давно договаривались.

Стас только весело посмотрел на нее, и они расселись за рояли. В течение репетиции она окончательно взяла себя в руки. Спустя два часа она демонстративно закрыла крышку и сказала:

— Все, я устала.

Шульженко, настроившийся на долгую репетицию, с недоумением повернулся к ней и хотел что-то возразить, но Полина его опередила:

— У меня сегодня еще дела, так что давай завтра в это же время.

Она, не раздумывая, быстро встала, попрощалась и скрылась за дверью.

По дороге домой она опять размышляла на ту же тему: «Интересно, продолжает ли он думать о ней в том же духе? Она сегодня, вроде, вела себя сдержанно, в меру холодно, в меру дружелюбно, правда под конец получилось немного резковато. Да, в конце концов! Почему это ее заботит? Мало ли как она себя ведет, пусть этот Казанова думает, что хочет!». И все же…

Теперь они встречались каждый день в одно и то же время и методично занимались по два часа. Полина решила, что большего он не заслуживает, и потом, почему она должна его баловать, когда ей самой нужно заниматься: она уже на пятом курсе, все это заканчивается госэкзаменом. К тому же она еще не сдала этот злополучный концкласс, а все из-за Тараса, он со своими гастролями, конкурсами и премьерами вообще от рук отбился. А еще заявил ей, что женится. С ума сойти можно! Полина жалела его несчастную невесту. Ведь ясно же, чем это закончится. Полина ему так и сказала:

— Не мучай бедную Богдану, она же взвоет от тебя через два дня!

— Так ми ж півроку вже зустрічаємось, ти що, не помітила?

— Помітила. Поэтому и предупреждаю. Конечно, жить в разных комнатах, тут каждая встреча будет праздником, а поживет она с тобой вместе…

Но Тарас ее перебил:

— Слухай. Не втручайся не в свою справу. Мені не треба нічиїх порад, ясно? — его голос прозвучал резко.

Полина не ожидала от него такого.

— Да, больно надо! Делай, что хочешь. Кстати, концкласс я буду сдавать с иллюстратором, ты меня уже достал.

— Давно треба було.

— Ах ты, паразит! Я его жду, подстраиваюсь, он меня в результате подставляет и еще издевается!

Атмосфера накалялась, похоже, что назревала ссора. Полина никогда не ругалась с Тарасом, если и были какие-то недоразумения, всегда можно было обернуть их в шутку. Она и не подозревала, что он может быть таким вспыльчивым и раздражительным. Хотя в Италии ей представилась возможность ощутить на себе его властность. Но вообще всегда она позволяла себе всякие высказывания в его адрес. А сейчас… она растерялась. Тарас холодно и высокомерно смотрел на нее, потом небрежно простился и ушел.

«Вот это да! Хам!», — подумала она про себя.

Однако на следующий день Тарас с утра пораньше ввалился к ней в комнату, как раз все девчонки были в сборе, и торжественно пригласил на свадьбу. Ира с Оксаной повисли на нем, так что тот еле устоял на ногах, Полина только ухмыльнулась, в который раз поражаясь, как это у Тараса все выходит просто и непринужденно. Свадьба (если можно так выразиться: обычная студенческая вечеринка в общаге, с той лишь разницей, что у него бумажный цветок в петлице, а она в белом платье) была как раз на кануне Шульженковского экзамена в аспирантуру, но Полина не напрягалась, решив, что и так делает тому большое одолжение. Веселились целую ночь, правда, не все выдержали до утра. На Полину обрушилась вся ответственность мероприятия, ведь она была свидетельницей, ей пришлось, превозмогая дикое желание отправиться спать, развлекать оставшихся до победного конца гостей, а потом еще убирать и мыть гору посуды. Благо, что экзамен у Стаса был вечером, и она проспала до двух дня.

В консерватории она была в пять, но их очередь еще не подошла, и пришлось ждать еще почти час. Экзаменационная комиссия была в ауте, никто уже ничего не соображал: шутка ли, сидеть с утра и все время слушать фортепианную музыку! Стас играл последний. Когда они с Мироновой вышли на сцену, в зале стояла гробовая тишина, потому что никто уже не в силах был что-то комментировать. А вот в середине дня разговоры некоторых членов комиссии заглушали даже пианистов. Такая бесцеремонность была в порядке вещей, иногда этим пользовались специально, чтобы вывести из строя и завалить. Но Стаса никто и не собирался заваливать, дорога в аспирантуру была для него открыта, ему нужно было только формально сдать экзамены. Когда утихли последние звуки, все почувствовали облегчение, общая усталость сказалась даже на колоннах малого зала: они выглядели обшарпаннее, чем обычно.

Не дожидаясь, когда Стаса отпустят поклонники его таланта, Полина, прошмыгнув мимо Поляковского, так что тот даже не успел ее окликнуть, быстро направилась к выходу. Уже были сумерки, для начала октября было очень тепло, мягкий вечер позволил Полине расслабиться и вздохнуть полной грудь. Она побрела пешком без всякой цели, в общагу не хотелось, завернув на Андреевский, она спустилась по Крестовоздвиженской улице, потом обошла горку и оказалась с другой стороны. И вдруг она услышала тихий писк. Прислушиваясь, откуда он, Полина пошла по направлению источника — сиреневого куста. Там сидел котенок, маленький черный дрожащий комочек, в темноте его было почти не разглядеть. Точно таким же был Мурзилка, когда его принес папа. Как это было давно. Столько с тех пор изменилось! Мурзилки, наверное, уже и нет, все-таки столько лет прошло, коты так долго не живут. Хорошо, что папа его тогда отдал дяде Олегу.

— Кис-кис, — тихонько позвала Полина.

Котенок потянулся к ней и взвизгнул еще громче. Она взяла его на руки, тот не сопротивлялся.

— Ну что, будешь Мурзилкой?

Котик пискнул и уткнулся носиком ей в ладошку. Она аккуратно прижала его к себе и пошла домой. Время было позднее, часов десять как минимум. Полина почувствовала, что сильно хочет спать, и ускорила шаг. Нового Мурзилку приняли с восторгом. Ира пошла по соседям — раздобыть молока, Оксана забрала котенка из рук Полины и возилась с ним целый вечер. Однако Мурзилка оказался каким-то беспокойным. Ночью он мяукал, совершенно не желал лежать в корзинке, которую девчонки набили разными лоскутками, платками и прочей дребеденью. Жители 403 комнаты почти всю ночь не спали, и только под утро, когда Полина взяла Мурзилку к себе в кровать, он немного успокоился, хотя периодически попискивал. Следующий день прошел в хлопотах. С самого утра Миронова отправилась в консерваторию, чтобы позаниматься с иллюстратором, и в этот же день сдала концкласс, потом были еще какие-то дела, так что домой она заявилась около девяти вечера. Дома была только Ира. Она сказала, что Мурзилка мяукает еще больше, почти не перестает, что-то его беспокоит. Но ведь он же не умеет говорить, а она не понимает кошачий язык. Полина внимательно обсмотрела кота, но ничего подозрительного не обнаружила. А тот, видно, понимая, что ему уделяют внимание, еще больше разошелся.

— Что делать? — Ира развела руками и вздохнула.

— Не знаю, может, у него что-то болит?

— Может, и болит, только что?

— Надо его к ветеринару отнести.

— Конечно, надо, но сейчас же ночь, больницы то закрыты.

— Подожди. Должны быть круглосуточные. Надо в справочную позвонить.

Полина спустилась на вахту, сегодня к счастью дежурила тетя Вера, она была душевной женщиной и позволяла студентам пользоваться вахтовым телефоном.

— Здравствуй, Полиночка, что у тебя случилось?

— Теть Вера, дайте позвонить. Пожалуйста.

— Конечно, деточка, звони, сколько надо.

Полина набрала 09 и выяснила, где ближайшая круглосуточная ветполиклинника. Поднявшись к себе на четвертый этаж, она молча стала собираться. Ира спросила:

— Ты что, едешь к ветеринару?

— Да.

— Сама? Ты знаешь, сколько время? С ума сошла?

— Хочешь, поехали вместе?

Ира не очень хотела, ей нужно было вставать рано, провожать Сергея на гастроли. По выражению ее лица Полина все поняла.

— Можешь не ехать, я сама.

— А как же?..

— Ничего страшного. Не беспокойся за меня, со мной ничего не случится.

— Может, Тараса попросить?

— Ты что! У него же медовый месяц. Нет. Я сама.

Полина вышла из общежития, предупредив тетю Веру, что задержится, и пошла на трамвайную остановку. Всю дорогу Мурзилка мяукал, он стал еще более беспокойный. Войдя в пустой коридор ветеринарки, Полина вдохнула запах больницы. Почему-то ей он нравился. Специфический, пропитанный эфиром, он напоминал ей детство: как она ходила к Вовке, когда тот подрался с Борко, как Вовка возил ее в травмпункт с вывихнутой ногой. Полина осторожно ступая, чтобы ее шаги не вызывали громкое эхо, прошла вглубь темного коридора. По его сторонам на дверях весели вывески, правда, впотьмах было не разобрать. Ей казалось, что здесь никого нет, все ушли и забыли закрыть больницу на ключ. Пройдя чуть дальше, она увидела в дверной щели тусклый свет. Она открыла ее и попала в полутемный предбанник, в котором тоже никого не было. Однако за второй дверью послышались звуки, и Полина открыла ее. Это была длинная, похожая на коридор комната, в центре стоял металлический стол, по бокам — столики и всякие возилки на колесах, в углу — письменный стол, за ним сидел мужчина и что-то писал. Полина поздоровалась, и тот поднял голову. Оказалось, что это молодой парень, лет двадцати семи, он тоже поздоровался в ответ и внимательно посмотрел на нее.

— Вот. — Она раскрыла корзинку и выудила оттуда Мурзилку.

— Что с нашим пациентом? — дружелюбно спросил ветеринар и взял котенка в руки.

— Все время мяукает, не знаю, почему.

— Ну, понятное дело. Я сейчас выпишу Вам рецепт.

Он достал бланк и неразборчивым докторским почерком размашисто стал писать.

— Вот это лекарство, — он остановился на нем пальцем, — давать три раза в день по три капли. Обязательно.

— А как же?..

— Вы на работе? — спросил он.

— Нет, я учусь.

— Значит, попросите кого-нибудь, — и он продолжал перечислять лекарства, — а это нужно вводить внутримышечно.

— Уколы?

— Да.

— А я не умею.

— Значит, тоже попросите кого-нибудь.

— А можно я буду его приносить сюда на уколы?

— В общем, можно, тогда я не буду вписывать это лекарство в рецепт. Только Вы должны каждый день приходить в течение недели.

— Хорошо.

— Как зовут парня?

— Мурзилка.

Доктор весело улыбнулся, потом посмотрел на Полину, и она почему-то под его взглядом немного смутилась.

— Ну что, Мурзилка, — он взял его, и тот покорно распластался у него на руке, — я вижу, тебя любят, заботятся. Повезло тебе, парень.

— Я его вчера на улице подобрала.

— Я так примерно и понял. Тем более повезло.

— Спасибо Вам, доктор, а по каким дням Вы работаете?

— Вы можете приходить в любое время, здесь есть всегда дежурный врач, он все сделает.

— Получается, что Вы сегодня дежурите?

— Ну да.

— Хорошо, спасибо Вам еще раз. До свиданья.

Когда она выходила из кабинета, он ее окликнул.

— А что же Вы так, в позднее время, одна, не страшно?

— Нет, — бодро ответила Полина, — я привыкла.

— Опасно…

Она почему-то остановилась. Посмотрев на него, она вновь почувствовала неловкость.

— Знаете что. Давайте-ка я Вам вызову такси. А то мне неспокойно будет.

— А у меня денег только на общественный транспорт.

— Ничего, за это не переживайте. Зато я не буду волноваться.

— Ну, хорошо, если Вы так хотите…

Он не дал ей договорить:

— А давайте сначала чаю выпьем, одному как-то скучно, а потом я посажу Вас на такси. Договорились?

Полина не знала, что делать, ей было здесь тепло и уютно.

— Хорошо, — неуверенно сказала она и заметила, что Мурзилка удобно устроился у доктора на руке и уже спал.

— Женя, — он протянул ей свободную руку, она слегка коснулась ее, кивнула и сказала:

— А меня Полина.

— Очень приятно. Полина, а где Вы учитесь?

— В консерватории.

— Ого! Никогда не видел музыкантов с такого близкого расстояния. А на чем Вы играете?

— На пианино.

Женя посмотрел на ее руки и понимающе кивнул.

Они проговорили два с половиной часа. Оказалось, что оба любят Джеймса Херриота, английского ветеринара и писателя, автора известной книги «О всех созданиях — больших и малых». Там он описал много историй из своего врачебного опыта. Попав почти юнцом после университета в Дарроуби (это в Йоркшире), он устроился помощником ветеринара, потом имел собственную практику. На закате лет сел писать книгу. Получилось очень увлекательно. Если бы не его жена, которая просто наседала на него, чтобы он закончил книгу, мы бы так и не смогли никогда погрузиться в удивительный и простой мир сельского английского ветеринара середины ХХ века. В детстве эту книжку Полине подарил папа. Конечно, кто же еще?! Прочла она ее просто в захлеб, потом сто раз перечитывала полюбившиеся главы. Оказывается, Женя тоже любил эту книгу, недаром он ветеринар. Он даже был похож на Херриота, разумеется, так, как Полина его представляла. Такой же простой, добрый, веселый, интересный человек. Как ей не хватает такого общения! А вокруг одни музыканты — народ, мягко говоря, специфический, капризный, амбициозный, звездный, творческий, непредсказуемый. Взять, хотя бы Тараса. Его же невозможно выдержать, его постоянно заносит на поворотах. Чувствует ее сердце, скоро ей придется откачивать его после очередного развода. Никакие нервы не выдержат. А тут: такое спокойствие, умиротворенность, в общем, то, что душа просит очень давно.

Когда приехало такси, Женя что-то написал на бумажном обрывке и сказал:

— Приходите, когда Вам удобно, вот мой график работы и телефон.

Они попрощались, и Полина укатила в общагу. Она обнаружила, что Женя кроме рабочего телефона написал еще и домашний. К чему бы это? Но ей стало очень приятно и даже радостно. Засыпая, она вспомнила его лицо — открытое и улыбающееся.

Целую неделю Полина носила Мурзилку на уколы. Она очень хотела попасть на Женину смену, но у нее не получалось со временем. Но как раз в последний день он дежурил.

— Что ж Вы мне не звоните? — этот вопрос был логичен, но, если разобраться…

— Мне как-то неудобно, ведь Вы, наверное, заняты.

— Ничего страшного, я же дал свои телефоны, значит, можно звонить.

Что это? Намек? Но как ни странно, Полина обрадовалась.

Женина смена как раз заканчивалась. Как-то само собой получилось, что они вместе вышли из поликлиники, и у обоих возникла мысль прогуляться. Для начала отнесли Мурзилку домой, Женя сочувствующе посмотрел на общагу и сказал:

— Да, экстремально. Зато потом будет что вспомнить. Я же тоже недавно окончил институт в Харькове и тоже жил в общаге.

— Я на пятом курсе.

— На финише?

— Ага.

Они гуляли в окрестностях Подола, потом вышли на Набережную, перешли через пешеходный мост и попали на Труханов остров. В последние дни погода стала портиться, все-таки середина октября. Поднялся ветер, стал накрапывать дождик. Женя с Полиной зашли под деревянный навес переждать. Они там пробыли очень долго. Вот так все и началось. Женя, стараясь отогреть Полину, закутал ее в свою ветровку и обнял. Она чувствовала, как бьется его сердце, подняла голову, ее глаза сказали «да», последовал долгий поцелуй. Женя, крепче прижав к себе Полину, сказал:

— Знаешь, когда ты зашла в мой кабинет в тот вечер, меня как будто молнией ударило, и я понял, что не хочу тебя отпускать.

Что-то подобное тогда почувствовала и Полина.

— А я не хотела уходить, — тихо сказала она.

— Правда?

Она кивнула, а Женя поднял ее на руки и сказал:

— Мне кажется, что я влюбился, — улыбнулся он.

Полина вдруг почувствовала, что она счастлива, ей было так хорошо, что даже дождь не мешал.

Женя провел ее домой:

— Я завтра выходной, давай куда-нибудь сходим?

— Давай.

— Я куплю билеты в кино, хорошо?

— Ага.

Она нежно коснулась его губ и пошла спать.

* * *

Как и предполагала Полина, через два с половиной месяца Тарас с треском развелся со своей второй женой. Вышло все так. Он обычно после работы поздно возвращается домой, иногда спектакли заканчиваются после одиннадцати вечера. В коллектив он влился легко, быстро стал всеобщим любимцем, особенно оперных примадонн. Была одна такая, заслуженная артистка, которая просто прохода ему не давала: всегда находила какой-нибудь повод. Они были партнерами в «Свадьбе Фигаро», и она часто просила его позаниматься дуэтами, хотя на это были отведенные уроки и проработки. Тарас не мог отказать в силу многих причин. Это был как раз канун нового года. После очередного спектакля она зашла к Тарасу в гримерку и вручила запакованный сверток. Размотав его, он нашел там дорогой французский парфюм.

— Это тебе с новым годом, — сказала она и расплылась в елейной улыбке.

— Ну, навіщо? Я… Мені…

Она хотела что-то сказать, но вместо этого подошла к нему почти вплотную. Тарас растерялся и не мог двинуться с места. С минуты на минуту должна была появиться Богдана, она уже звонила с проходной и поднималась к нему. Как и следовало ожидать, дверь открылась, на пороге появилась она. Тарас только увидел горящий гневом взгляд, потом с грохотом захлопнулась дверь, и послышались быстрые удаляющиеся шаги. Тарас, грубо отодвинув примадонну, помчался за женой.

— Пусти мене, я не хочу тебе бачити!

— Богданочка, люба моя, ти неправильно зрозуміла…

Богдана пыталась вырваться от него.

— Я все бачила, — наконец-то ей удалось освободиться, — невже ти думаєш, що я не знаю, скільки в тебе було баб?! Не торкайся мене, пусти!

— Та послухай же ти мене, — он пытался ее успокоить.

— Ні. Це ти мене послухай. Я втомилась весь час спостерігати, як на тебе вішаються всі жінки підряд. Та ти ще й альфонсом став. Цій кралі років сорок п’ять, не менше, хто буде наступна — семидесятирічна бабця? — на ее глазах выступили слезы бессилия.

— Богданочка, я нічого с цією жінкою не маю, ми співаємо разом в спектаклі…

— Тому вона явилася к тобі в гримерну, так? А це що таке? — она, наконец, обратила внимание на миниатюрную коробочку, которую Тарас держал в руках.

Пять минут назад все так быстро случилось, что он не успел даже сообразить положить коробку хотя бы на стол. Богдана взяла ее из его рук, повертела, раскрыла, саркастически ухмыльнулась и уже спокойным тоном продолжала:

— І ти кажеш, що нічого нема. За «нічого» такі дорогі подарунки не роблять.

Она всучила ему злосчастную коробку, развернулась и пошла. Тарас понимал, что это полный абсурд, с ненавистью посмотрел на дорогущие духи и швырнул их об стену. По коридору разлился сладковато-пряный запах. Тарасу нужно было одеться, он кинулся в гримерку в надежде, что успеет догнать Богдану. Дверь было на распашку, примадонны не было. Он быстро оделся, небрежно замотался шарфом и помчался вниз. Однако Богдану он не догнал, а увидел ее уже дома. Она собирала вещи.

— Ти що задумала?! — закричал он с порога.

— Я іду від тебе, — спокойно сказала она.

— Куди ти підеш? Зараз? Ніч на дворі…

— А я не на двір. Переночую у сусідок, а завтра я їду в Вінницю до дому.

— Але ж ми збиралися в Карпати.

— Прийдеться тобі їхати з кимось з твоїх коханок.

— Але в мене немає коханок!!!

Это последнее, что он сказал. Богдана смерила его взглядом и вышла из комнаты. Тарас взялся руками за голову в надежде что-нибудь придумать, но он так устал. Кроме как пойти к Полине, он больше ни до чего не додумался.

— Кто там? Вы что, с ума все посходили? Который час, знаете? — Полина с недовольным видом открыла дверь, но, обнаружив на пороге Тараса, навела на него резкость и застыла в недоумении.

— Вона пішла від мене.

— Я так и знала, — с усталостью сказала Полина, — что на этот раз?

Тарас вкратце рассказал о событиях сегодняшнего вечера.

— И сколько ваш брак длился? — зевая, медленно спросила она.

— Як ти можеш? Я не знаю, що мені робити, а вона вже крапку збирається ставити.

— Не я, — поправила она его, — а твоя Богдана. Знаешь, если честно, я бы тоже долго тебя не выдержала, так что я ее очень хорошо понимаю.

— Але я нічого такого не зробив, за що?

— У тебя судьба такая, — философски сказала Миронова, — тебя любят женщины, поэтому ты никогда не достанешься какой-то одной. Смирись. Don’t worry, be happy.

— І це все, що ти можеш сказати?

— Не кричи, девчонки спят. Слушай, я валюсь с ног, давай завтра продолжим.

Тарас понял, что поддержки ему не найти, попереминался с ноги на ногу и пошел спать.

Богдана пробыла дома до конца рождественских праздников. Полина предложила Тарасу праздновать новый год у Женьки. Они были заочно знакомы, первый, о ком узнал Женя, был Тарас, ну, и тот сразу был посвящен в Полинин роман. К ним присоединилась еще Оксана, так что компания получилась весьма душевная. Однако Полина заметила, что Женя немного напряжен. Ревнует, что ли? Она же ему популярно объяснила, кто такой Тарас. В тот вечер впервые она увидела, что ее Женька ревнив и обидчив. Он не из тех, кто закатывает сцены, скандалы, он терпит и молча страдает. На вопросы типа «что случилось?» он отвечает «ничего», всем видом показывая, что очень даже случилось, мол, догадайся сама. Внешне такой открытый и веселый, на самом деле он был замкнутым и недоступным, в общем, вещь в себе.

Когда вернулась Богдана, она сразу потребовала от Тараса, чтобы тот оформлял документы на развод. Ее тон был таким безапелляционным, что тот не мог ничего возразить. Богдана деловито решила все формальные вопросы, Тарас уже и не пытался что-то исправить. Теперь у него в паспорте зияли два штампа о разводе. Однако он недолго мучился, через полмесяца он успокоился, обиды и несправедливые обвинения забылись, и он вернулся обратно к своим бывшим соседям. Они встретили его широко и гостеприимно, все-таки отношения между мужчинами совсем другие: с одной стороны, они намного проще, с другой, — надежнее.

***

Очень быстро пришла весна, а вместе с ней много хлопот. Полина сдавала госэкзамены, выходила замуж, и все это она делала одновременно. Папа привез из своей последней экспедиции маленький золотой божок и томагавк, который ему подарили канадские индейцы. Мама приехала, слава богу, одна, видно, хорошо понимала, что кроме нее Полина из Одессы больше никого не ждет. Черненко поздравил ее по электронной почте и очень жалел, что не может приехать. Поляковский подарил Лейпцигское собрание фортепианных произведений Бетховена. Шульженко, узнав о переменах в Полининой жизни, специально нашел время и рассыпался в поздравлениях. Но Полина понимала, что за этим стоит: неужели он до сих пор думает о ней всякую ерунду? Не хватало, чтобы он возомнил, что ее замужество — это какая-то реакция. Полина всячески и всем видом давала понять, что Стас не имеет к ней уже давно никакого отношения, поэтому ей приходилось быть с ним приветливой, улыбаться, хотя на самом деле он был ей уже противен.

У Жени была небольшая квартира на Русановке. Его родители уехали в Польшу, и он уже три года жил один. А теперь здесь появились Полина и Мурзилка. Александр Николаевич пришел в полный восторг, увидев, как новый Мурлка похож на прежнего. С Инной Викторовной он держался ровно, даже как-то по-отечески расспрашивал о ее делах и совершенно не производил впечатления покинутого мужа. Ведь это было давно. Почти десять лет назад. Вот и Полина уже выходит замуж, его единственная доченька, солнышко, звездочка, зайка, смысл всей его жизни. Женя ему очень понравился, в душе он радовался, что она встретила такого хорошего человека.

Летом, когда закончился переполох с госэкзаменами, переездами, вручением диплома, Полина с Женей поехали в Крым. Это было настоящее свадебное путешествие. Они сняли домик на одной малоизвестной базе отдыха недалеко от Севастополя. Немногие слышали об этих местах, хотя знатоки утверждают, что нельзя быть в Крыму и не заехать на Фиолент. И они правы. Фиолент — это мыс к югу от Севастополя. По сути, он очерчивает южные границы города. Дальше лежит Балаклава, за ней виден заповедный мыс Ай-я, за которым уже недалеко до крайних южных мысов Крыма — Сарыча и Фороса, они уже входят в район большой Ялты. Фиолент является продолжением густонаселенных Камышовой и Казачьей бухт. Но из обитателей там только дачники, севастопольцы, которые не признают грязных городских пляжей и знатоки из разных уголков, полюбившие это место раз и на всю жизнь. Сначала берега уходят вдаль небольшими уступами, но потом они превращаются в отвесные обрывы почти под прямым углом. И чем дальше, тем выше устремляются слоистые откосы. Сам мыс выглядит как голова безрогого носорога, издали он темный, неприступный. Так оно и есть. Для того чтобы попасть на берег (правда, берегом сложно назвать то, что представляет собой груду камней и клочков суши на прибрежных скальных выступах), нужно спускаться по одной из крутых тропок, вьющихся между отвесными высокими стенами меловых отложений. Приехав на место и подойдя к самому краю, видишь просто сказочную картину: склоны мыса, поросшие растительностью, но главное, — это морская лазурь, которую можно встретить только здесь. Подводные глыбы отчетливо выделяются темно-серым цветом на фоне сверкающего моря. Остается только расправить крылья и полететь. Когда начинаешь спускаться, какое-то время идешь вдоль стены, аккуратно выложенной слой за слоем на протяжении многих веков. Снизу эта стена выглядит как слоеный пирог: белый, бронзовый, красный, оранжевый, коричневый, малахитовый цвета сменяют друг друга, образуя причудливый узор с каким-то скрытым смыслом. Иногда можно сбиться с тропы и попасть на меловой хаос. Это означает, что был обвал. Обвалы здесь довольно частое явление, поэтому Фиолент не входит в число популярных и общепризнанных крымских курортов. Горная порода мягкая: это известняк, которого здесь больше всего, — поэтому стоит немного подвинуться тектоническим пластам, как склоны сотрясает от падающих глыб и разламывающихся скал. И все-таки Фиолент неодолимо тянет к себе, и тот, кто здесь однажды побывал, захочет приехать сюда снова и снова.

Фиолент известен с прадавных времен. Еще эллины облюбовали эти прибрежные скалы. Здесь жили, выращивали виноградную лозу, пасли овец и коз, добывали моллюсков, полных жемчужных капелек, провожали солнце, заходящее в море, в общем, жили хорошо и спокойно, пока не свалится какая-нибудь каменюка. Разрушения, жертвы, а потом опять привычный ритм прибрежной жизни.

Когда-то к морю спускалась крутая металлическая лестница, но с очередным обвалом одну ее часть покорежило, другая безвозвратно рухнула вниз, так что воспользоваться ей было невозможно. Тот, кто по привычке заворачивал на эту лестницу, в конце концов, доходил до обломков и на выбор имел несколько вариантов: можно было расправить крылья и полететь, можно, цепляясь за ветки, торчащие корни и металлические облоики спуститься вниз, при этом, ободрав себе локти и колени, можно было вернуться и пойти в обход. Но там внизу — почти единственный здесь белый пляжик, очень уютный, окаймленный гротом, в общем, райское местечко, отгороженное от толпы.

Уходя дальше, встречаешь пейзажи, которые можно даже увидеть на обложках глянцевых журналов. Вот скала со сквозным гротом, если бы ее отрезать от склонов мыса, получились бы вторые Золотые ворота (первые стоят у берега в одной из неприступных бухт заповедного Кара-Дага). Вот знаменитый Георгиевский монастырь с каменным крестом на скале — место паломничества богомольцев и туристов-зевак. Так святые места тиражируют, распродают по кусочкам, истаптывают и резвятся там, кто во что горазд. И, наконец, край мыса Фиолент — самая высокая его точка. Правда, дальше видны скалы и повыше. Но это уже не Фиолент. Береговая линия становится все эже, она просто жмется к скале, и на нее постоянно обрушиваются морские волны. Но это в непогоду. В солнечный безветренный штиль прибой ласкает узкую тропинку, убегающую между морем и отвесной каменой стеной.

Художник сразу скажет, что здесь нет полутонов: все цвета яркие, контраст между ними достигает эффекта боли в глазах от насыщенности, цветовой остроты без мягких переходов из тона в тон. Если море, то ярко-бирюзовое, если скалы, то ярко пестрят разными цветами, часто нависая глубокой черной тенью, если тропы, то, как будто начерчены мелом, если небо, то ярко-синее.

Полина с Женей заходили в такие места, куда, казалось, спуститься просто нереально. Но они по методу горных коз как-то, балансируя над обрывами, попадали в настоящие затерянные миры. И как это у них получалось? На самом Фиоленте таких мест не много. Речь идет о Балаклаве. До нее же было рукой подать, кстати, там есть урочище с вполне официальным названием «Затерянный мир». Он затерялся где-то между Балаклавой и Ай-я. Попасть туда можно с моря или делать большущий круг в обход. На самом же Фиоленте тоже хватало симпатичных местечек. Полина с Женей облюбовали грот, к которому от турбазы нужно было идти примерно минут сорок на запад. Но они не ленились и почти каждое утро, а иногда ближе к закату приходили сюда. Почти горизонтальное плато из скалы удобными террасками сходило к морю. Там был наземный грот, в котором можно было спрятаться от жары. А также был подводный грот: такая себе дырка в скале диаметром поменьше одного и длиной примерно в три метра. Жене понравилось туда нырять, а Полина отважилась на это только один раз. Нужно было поднырнуть под отрицательный откос и уже под водой ты видишь этот проем в скале. Цепляясь за уступчатые стены, пробираешься прямо туда. И все это не просто под водой, по бокам и над тобой скала, то есть ты прекрасно понимаешь, что вынырнуть и глотнуть воздуха тебе не удастся, так что вдыхаешь его с той стороны грота как можно больше. А до заветного выхода еще пару метров. В этот единственный раз Полину, когда она была уже на середине пути, охватила паника: вдруг ей не хватит кислорода. Она лихорадочно продвигалась вперед, но ей казалось, что ее относит назад, в общем, за пару минут она натерпелась страха, и когда вынырнула с обратной стороны, зареклась больше никогда туда не лезть. И с замиранием сердца смотрела, как ее муж (тоже еще, экстремал нашелся!) всякий раз подныривает там и появляется здесь. Он как будто дразнил ее, но когда она поняла, что тот не только не боится, но и легко проделывает это, немного успокоилась. Она же любила нырять в воду с разной высоты в разных стойках, любила заплывать на глыбу, которая давным-давно упала метров в пятидесяти от берега. Особенно когда море взволновано, его барашки яростно накатывают на камень, подходящий почти к поверхности воды. Ты в это время барахтаешься в пене, не успевая прочно за что-нибудь уцепиться, как тебя снова сносит струей воды. А под водой мир, не знающий земных проблем, он идеален. Там свое время, оно покоится в толщи воды, и ему наплевать, что людям на земле его не хватает, здесь его предостаточно.

Иногда Женя с Полиной проводили там целый день. Проголодавшись, они отправлялись за мидиями, которыми здесь кишело. Правда, пальцы были изранены и ободраны в кровь, зато столько радости от улова! Вообще-то, они изучили почти весь Фиолент. Наверное, не было места, куда бы они ни проникли. Несколько раз выбирались в город. Для этого нужно было всего лишь сесть на маршрутку, и через двадцать минут ты уже в Севастополе.

Однажды, гуляя по Приморскому бульвару, Полина увидела знакомое лицо и несколько секунд мучительно вспоминала, кто это. И тут ее осенило: это же Сева Зарубин!

— Сева! — закричала она.

Тот обернулся, ища глазами того, кто его окликнул. Да, Полина не ошиблась, это был именно он. Сколько же лет она его не видела? Ну, конечно, с момента окончания школы.

— Полина, это ты?! — Сева быстро подошел к ней, и они обнялись.

Женя напряженно смотрел исподлобья, но Полина в этот же момент представила их друг другу:

— Познакомьтесь. Это мой муж Женя. А это Сева, одноклассник, вместе ходили на велосекцию в школе.

Парни пожали друг другу руки.

— А что ты здесь делаешь?

— Да заплыли на пару дней.

— То есть?

— Я плаваю на торговых кораблях, я шеф-повар, ну, как его… кок.

— Вот это да! Севка, ну, ты даешь! Как это у тебя получилось?

— Да это все с армии началось, я же служил в Морфлоте, там научился готовить, а потом, когда думал, где искать работу, решил попробовать. Вот уже почти пять лет плаваю. Побывал везде, где только можно: и в банановом Сингапуре, и между айсбергами возле берегов Аргентины проплывали, и в Японии, в общем, сейчас и перечислить уже не смогу.

— У меня в Японии живет одна хорошая знакомая, — Полина вдруг вспомнила об Омацу.

— А знаешь, кого я видел? — перебил ее Сева и, помолчав, продолжил, — Веронику Чередниченко!

— Где? — Полинины глаза округлились.

— В Эмиратах.

— Слушай, мне Марков говорил, что она вышла замуж за араба, значит, это правда.

— Ну… — многозначительно промычал он, — тогда она уже была не замужем.

— Так расскажи, где ты ее видел, и что она там…

— Она очень успешная бизнеследи.

И Сева начал свой рассказ.

— Корабль, на котором я тогда работал, вез какое-то медицинское оборудование в одну крутую арабскую клинику. Мы должны были встретиться с менеджером, подписать все бумаги, выгрузить товар, переночевать на корабле, и на следующее утро мы отплывали в Грецию. Ну, все эти торговые вопросы — не мое дело, я же повар. Когда я вышел из камбуза, увидел, что с нашим капитаном разговаривает высокая блондинка, и удивился. Она стояла спиной, и мне хотелось посмотреть на нее. Я зашел с другой стороны палубы, и мне показалось, что это Чередниченко. Я глазам своим не поверил! Но когда она меня заметила и узнала… Представь, такая немая сцена: капитан ничего не понимает, я по-идиотски улыбаюсь, а Вероника безо всякого подошла ко мне — а я стою, как дурак — и говорит, вернее, как закричит: «Севка! Зарубин!», я аж оглох. Ну, мы обнялись на глазах у всей команды, а она будто забыла о своих делах. Затем она быстро уладила все дела с капитаном и стала расспрашивать, на сколько мы здесь остановились, потом стала кому-то названивать, кажется, директору пароходства, начальнику порта и еще кому-то. После сказала нашему капитану, что она оплатила пребывание команды в порту на двое суток. Меня она забрала с корабля, сказав, что оплатила команде завтраки, обеды и ужины в ресторане. Мы погрузились в такую машину, какие я видел только в кино и на картинках. Она привезла меня на шикарную загородную виллу. Представляете, ребята, там даже эскалаторы и лифт есть. Оказывается, она директор этой клиники, вернее, хозяйка. Самолично приехала в порт, потому что узнала, что оборудование ей везет украинский экипаж, и ей захотелось увидеть земляков.

Она заставила меня съесть все, что было на обед, я уже даже не помню названия этих блюд, знаю только, что такого не ел ни до, ни после. Но ведь это же мой профессиональный интерес. Я рылся в кулинарных книгах, но ничего подобного не встретил. Это была какая-то морская экзотика, начиненная еще более экзотическими тропическими или какими-то в этом роде пряностями. Говорила в основном она, я только ел, курил кальян на меде таитянских шмелей, — здесь Сева закатил глаза, — и слушал. Я попал в рай. Правда, ей постоянно звонили, она подолгу уходила в другую комнату, откуда я слышал, как она очень громко говорит по-арабски. К концу дня я уже ничего не соображал, только заметил, что Вероника переоделась в какое-то невероятное платье со шлейфом и воротником из длиннющего меха. Как она сказала, — домашний халатик.

* * *

Сева закончил рассказ. Эта история была в стиле Вероники Чередниченко, с ней должно было произойти что-то в этом духе, никто даже не сомневался. Такая красавица как она должна была купаться в роскоши, ходить по уложенным в штабеля поклонникам и жить в свое удовольствие. Но на самом деле было не все так просто.

Когда она училась на втором курсе мединститута, появился Саид. Он недавно поступил на стоматолога, но в Симферополе жил уже два года: как иностранец он должен был закончить подготовительный факультет, чтобы выучить язык. Вероника привыкла к тому, что в институте полно иностранцев (особенно из арабских стран). Отбоя от них просто не было. Они волочились за ней толпами, не давали проходу, некоторые, что понаглее, как-то узнавали ее телефон и трезвонили по вечерам. Родители были в легком шоке и не могли долго поверить, что дочь не раздает номер телефона налево и направо. Вероника же вела себя с этими горе-ухажерами надменно, на раз могла отшить кого угодно. Но Саид был не такой. Он не брал ее штурмом, не ходил за ней тенью, даже не знал ее телефона, он наблюдал со стороны, как бы из засады. Однажды он сообщил своим соперникам-землякам, что женится на ней обязательно, чем еще больше подогрел их страсти. Он был серьезным человеком, учился по-настоящему, а не просто прожигал время и родительские деньги. Среди студентов он считался способным и перспективным и к концу года мог заткнуть за пояс многих. Профессора его уважали, не жалели времени с ним дополнительно позаниматься, в общем, он снискал славу хорошего и крепкого студента. Практические задания он сдавал на отлично, чего не скажешь о большинстве. Иногда думаешь, сколько должно пройти времени, чтобы молодой начинающий врач набрался опыта, все-таки не хочется отдаваться на милость тому, кто толком ничего не умеет. Но Саид таким не был. Уже на первой практике было ясно, что у него все получится. Как-то он заикнулся в компании, что собирается открывать клинику, когда вернется к себе: и это не пустые разговоры, он уже почти составил смету расходов и многое спланировал. Вероника тогда была в числе других, ей понравилась его идея, ведь она думала приблизительно о том же, но не знала, как это осуществить. Понимая, что хороший врач их нее не выйдет (все равно боится крови, несмотря на то, что видит ее достаточно много и часто), она мечтала возглавить какую-нибудь клинику, она чувствовала в себе силы и организаторские способности. Только как? И вот перед ней человек, который может реально осуществить ее мечту. Но она еще не думала, даже предположить не могла, чтобы уехать за границу, а тем более на ближний восток (Саид был из Арабских Эмиратов).

— Вероника, — почти на хорошем русском как-то позвал ее Саид.

Она спешила на пару, но, увидев его, задержалась.

— Привет, Саид.

— Ты не могла бы мне помочь? Я взял в библиотеке книгу, но мне там не все понятно.

— Хорошо, только давай после пар, в читалке.

Саид был уже на месте, он сидел за дальним столом, и из-за стопки литературы Вероника не сразу его заметила.

— Ты хорошо замаскировался, — смеясь, сказала она.

— Вот. Смотри, что значит это, — он пальцем провел по строчке.

В читалке они засиделись до вечера, то есть до закрытия. На следующий день они продолжили. Так завязалась их дружба. Вероника не строила никаких планов, ей было с ним интересно, тем более что она могла подробно расспросить, что нужно для того, чтобы открыть клинику. Но оказывается, здесь это не так просо, в Эмиратах намного реальнее. Это же бизнес, и не малый. Это капитал. В ее стране все только начинается, и то пробуксовывает. И где же она найдет такие деньги? Даже родители, известные врачи, себе такого позволить не могут.

И вот дружба переросла во что-то большее. На самом деле это был план Саида. Он все сделал идеально, так, что Вероника ничего не заподозрила. Она уже чувствовала, что скучает по нему, всегда радуется, когда его видит. Словом, она к нему привязалась. Когда она заканчивала институт, они поженились. Саид смог экстерном пройти четвертый и пятый курс, и диплом они получали в один год. Тем же летом они уехали к нему. Вероника тогда еще не знала, что надолго покидает родину. Она так активно включится в новое дело, что в течение многих лет не сможет увидеть родных.

Как ни странно, организацией полностью занялась она, Саид не был к этому расположен, он мог только выдавать какие-то идеи, но чтобы что-то сделать самому — нет. Врач он был от бога. Уже в первые месяцы у него появилась солидная клиентура, но дела клиники его не так беспокоили. Одним словом, Вероника поняла, что ей придется самой со всем управляться, а он будет только лечить зубы. Ее это, мягко говоря, не устраивало. Но вскоре, когда выяснилось, что помощь мужа ей не нужна, она справляется со всем сама, Вероника даже перестала замечать его. За неполный год она превратилась в бизнесвумен, на уме были только контракты и расчеты, она окончательно поняла, что это ее стихия. Благодаря тому, что Саид стал известен как хороший дантист за короткий срок, их клиника пользовалась популярностью. Лучшие специалисты, в том числе и иностранцы, считали, что здесь стоит работать. Так в клинике появились серьезные кадры. Это только подогревало Вероникин азарт, она уже присматривала новое помещение: респектабельный билдинг в престижном районе. За короткий срок в клинику хлынули серьезные финансовые потоки, и Вероника профессионально их направляла: на развитие предприятия, на социальные нужды, да и на личные. Саид тоже был увлечен работой, клиентов у него прибавилось, с женой он виделся в основном в коридорах клиники, и то недолго, а если они общались, то, как правило, обсуждали деловые вопросы. Домой приходили в разное, но всегда в позднее время, так что, если кто-то из них возвращался позже, заставал другого уже спящим. Их жизнь была совсем не похожа на семейную. Однажды Вероника увидела его отражение в зеркале и не узнала собственного мужа. Правда, он был не брит, и что она грешным делом подумала: «Кто это у нас?». На полном серьезе. И только когда он обернулся, она поняла, что начинает его забывать. Но Веронику это не пугало: забывать, так забывать. Потом эта мысль все чаще стала ее посещать. Все-таки они муж и жена, но у нее совершенно нет к нему особого отношения, как будто он просто врач ее клиники. Да, хороший, надежный, но не больше. Она не знала, что делать, но и не утруждалась этим вопросом. Теперь ее все устраивало. Но первым заговорил Саид.

— У нас нет семьи, — как-то неожиданно сказал он.

— ??? — ее глаза округлились.

— Я хочу детей… может, у нас проблемы, давай пройдем обследование.

— Этого мне сейчас не хватало! У меня нет времени, ты же знаешь, что мы переезжаем в новое здание, а ты пристаешь ко мне со всякой ерундой.

— Но это же не долго, просто нужно сдать анализы.

— Тебе нужно, ты и сдавай, со мной все в порядке, и не мешай мне собираться, у меня через час встреча с директором банка.

— А я все-таки считаю, что нам нужно обследоваться, — тихо сказал он, выходя из комнаты.

Вероника чувствовала раздражение, а она через час должна быть во всем блеске, ведь она будет договариваться о крупном кредите. А теперь все из рук валится. Ну, вот, на ее любимом платье шов разошелся, а она как раз хотела его надеть. Тоже нашел время для разговоров! А, может, она не хочет детей, да и он ей с такими претензиями не нужен. «Как хорошо быть свободной!» — теперь эта мысль все чаще ее посещала.

Саид замкнулся, а Вероника даже не обратила на эту перемену внимания. Он все реже попадался ей на глаза, а она не задумывалась о том, что это он специально делает. У них появились разные спальни, так что даже дома они могли не встретиться. Она была вся в работе. Но не только это ее вдохновляло. Постоянные встречи, переговоры, сделки. В основном это были солидные бизнесмены, только мужчины, ведь это же арабская страна. Их женщины сидели дома, растили детей, занимались хозяйством, если это можно так назвать: полностью автоматизированный быт, да еще и прислуга, купались в золоте и тупели от безделья. Когда появилась Вероника, деловая, предприимчивая владелица клиники, многие вообще не понимали, что происходит: женщина решает вопросы на уровне с мужчинами? Невероятно! Но какая женщина… Естественно, среди темноволосых арабок это была жемчужина, бриллиант. И ей тоже повезло. Эмираты — развитая страна, свободная от религиозных и всяких других предрассудков, но попади она в соседнюю Сирию, ни о каком бизнесе ей и мечтать не пришлось. Надели бы на нее паранджу, посадили бы в гарем, и там бы ее красота и завяла. Конечно, нельзя сказать, что в Эмиратах было, как в Европе. Традиции там чтились, воспитание строгое, в мечети женщины пропускались только на второй этаж, в общем, как водится. Но зато не было тирании со стороны мужа и его родни. А, может, Веронике просто сказочно повезло?

В конце концов, они оба уже были готовы к разводу. Совершенно спокойно, без эмоций, даже как-то по-деловому это и произошло. Контрольный пакет акций клиники принадлежали им напополам, но заправляла всем она. Какое-то время Саид продолжал там работать. Но потом он распрощался с клиникой и ее директрисой и уехал в Иорданию по приглашению друга, у которого была своя стоматологическая клиника. Веронике это не понравилось, она даже не хотела сначала отпускать его, ведь он был первоклассный врач, хотя прекрасно понимала, что так будет лучше. Каждый месяц она исправно посылала ему отчеты, а через какие-то пару лет она купила у своего бывшего мужа оставшуюся часть и стала полноправной и безраздельной хозяйкой клиники.

И вот пришла свобода. Но она совсем не почувствовала ее, ведь при Саиде было тоже самое, только теперь он далеко. Что ж, не суждено им быть вместе. Хотя, если разобраться, появился один нюанс. Раньше она, общаясь с мужчинами (ничего, если это были сплошь и рядом влиятельные дельцы, они все-таки в первую очередь были мужчинами), держала дистанцию, даже когда нужно было для дела и пофлиртовать, и соблазнить кого-нибудь. Теперь же ее ничто не удерживало, тем более, пользуясь своим шармом, она могла добиваться больших успехов. Это было известно ей еще со школы.

Вероника даже и предположить не могла, что такое настоящее богатство. Ей казалось, что дела у нее идут лучше некуда, другого и желать не надо, у нее было неплохая квартира, машина, в общем, она себе ни в чем не отказывала. Но это ей так казалось! На самом деле квартира и машина были весьма средними, выходных почти не было: все время пожирала клиника, ведь Вероника была не только ее владелицей, но и управляющей. А когда в твоих руках почти все дела, словом, что и говорить, иногда она чувствовала себя загнанной лошадью. Хотя это ей нравилось, бизнес был ее настоящим призванием, и ей никогда не хотелось все к черту бросить. Когда она была замужем, ей не приходило в голову пользоваться своими женскими преимуществами в мужском мире бизнеса, а, может, это просто совпало с началом. Когда ты только становишься на ноги, времени подумать о чем-то другом, поверьте, просто нет. Кто знает, может, дальше все развивалось бы иначе, ведь, в конце концов, Вероника была не слепая и прекрасно видела, что вокруг нее вьются финансовые воротилы.

Прошло немного времени, и она в полный рост убедилась в личных преимуществах. Он был пациентом. Случайно и ли специально он выбрал ее клинику, осталось неизвестно. Рафат был известной личностью, наследником нефтяной империи, шейхом по рождению, словом, человеком, лицо которого мелькало в новостях, красовалось на обложках журналов и тому подобное. В семье он был единственным сыном, да еще и младшим, остальные восемь детей — его сестры. Отец, Омар ибн Хабиджан вел свой род со времен крестовых походов, это был один из самых влиятельных людей на ближнем востоке. Рафат же был двадцатилетним юнцом, студентом Кембриджского университета, но деловая хватка была уже видна, он возглавлял одно из многочисленных отделений корпорации своего отца, поэтому часто наведывался домой.

— Вероника Николаевна, к Вам посетитель, — в селекторе послышался голос секретарши* (*Вероника уже знала язык и довольно прилично говорила по-арабски. Не буду воспроизводить все эти разговоры в оригинале, чтобы читатель не испугался вдруг откуда-то взявшейся арабской вязи.)

— Пригласите его, Зарика.

В кабинет вошел парень с большими чуть раскосыми карими глазами и остановился прямо напротив стола. Вероника смотрела на него и не заметила, что залюбовалась его лицом.

— Здравствуйте, — она приподнялась из-за стола и протянула ему руку.

Он нежно коснулся ее пальцев, смотря на нее в упор.

— Я рад, что хозяйка этой прекрасной больницы такая необыкновенная, Вы просто принцесса.

Пауза немного затянулась, но он продолжил:

— Я хочу поблагодарить Вас за то, что спасли меня.

— Ну, это не меня нужно благодарить, а доктора.

— Конечно.., но я хотел видеть Вас.

— Мы всегда к Вашим услугам, приходите, когда нужно и…

— Но я здесь почти не бываю.

И тут она вспомнила, что совсем недавно видела его фотографию на обложке Styles, и поняла, кто к ней зашел. Ее почему-то немного бросило в жар, то ли от повышенной влажности перед надвигающейся грозой, то ли от молодого шейха и его пронзительного взгляда.

На следующий день в ее кабинете появился огромный букет бардовых роз с визиткой вчерашнего посетителя. Она немного знала о его биографии, интересах, вкусах, стиле жизни. Не то чтобы специально интересовалась, просто информация о нем попадалась на глаза часто, он считался самым респектабельным женихом на ближнем востоке. И тут цветы. Вероника не успела привести мысли в порядок, как на следующий день ей принесли бархатную подарочную коробочку, открыв ее, она онемела: это были ключи от Ягуара. Телефонный звонок прервал оцепенение: звонил Рафат. Он говорил что-то о встречи, об автосалоне, Вероника только слушала его и в конце сказала «да».

Ягуар алого цвета ждал ее на парковке возле салона, там же был и Рафат. Ей вдруг стало как-то не по себе.

— Я не могу принять такой подарок.

Прекрасно понимая, что оказываться от подарков в арабской стране, мягко говоря, не принято, она все же не нашла сказать ничего другого. Похоже, что Рафат не воспринял это в серьез и спокойно открыл перед ней переднюю дверцу, Вероника покорно села рядом с водительским креслом, а он за руль. Когда она протянула ему ключи, он, не отводя от нее глаз, также нежно коснулся ее пальцев, пожалуй, немного задержав руку. Он предложил отвезти ее в клинику, но ей захотелось домой. Когда прощались, она поняла, что его взгляд сводит ее с ума. Ворочаясь в постели, она видела перед собой его лицо. Но как же ей быть? Во-первых, он известный и влиятельный человек, сын еще более известного и влиятельного Хабиджана. Во-вторых, он младше ее. Да этот Рафат еще сопляк! В-третьих, ей совсем не хочется попасть в центр внимания медийщиков. Но это ей казалось тогда. Она еще не знала, что это настоящий азарт, не сравнимый ни с какими казино с их баснословными банками. Очень скоро она окунется в совершенно другую жизнь.

Отношения между ними развивались по нарастающей. Стремительными их назвать было нельзя, потому что в арабском мире это не принято. Вероника воочию увидела, что такое настоящее богатство. Рафат в самом прямом смысле озолотил ее, но в отличие от арабских женщин, цепляющих на себя побрякушки в безразмерном количестве, Вероника одевала из всей этой драгоценной груды одну — две вещицы. В какой-то момент он предложил стать его женой. А Вероника думала: «Только не это!». Быть свободной ей нравилось гораздо больше. Ну, почему Рафат не может не трогать этой темы? Неужели обязательно нужна свадьба? Тем более что его отец не больно уж одобряет увлечение сына. История их любви была немного детективом: они не появлялись в обществе вместе, они прятались от посторонних журналистских глаз. А еще и папочка неоднократно грозил сыну, что отречется от него, о белокурой ведьме он даже слышать не хотел. Рафат же настаивал на браке. А Вероника только и успевала воображать, как она, главная жена гарема, развлекает его по вечерам танцами. Ну, это никогда! Это что ж, ей придется бросить свое дело? В таком случае, зачем она вообще сюда приехала, сидела бы себе в Симферополе, работала бы в затрапезной городской стоматологической поликлинике…

Через полгода в их отношениях появилась напряженка: он стал подолгу пропадать в Англии, являлся неожиданно, вроде, пытаясь застать ее с любовником, стал нервный, раздражительный. И Вероника тоже страдала от этого. И вот однажды он не приехал в назначенный день. На следующее утро она узнала, что Рафат ибн Хабиджан разбился в аварии. Может, превысил скорость, спеша застать неверную? Это осталось неизвестно. Вскоре к ней явился его отец. Когда он ворвался в дверь, на лице горела ярость. Но тут он увидел перед собой прекраснейшую из всех женщин, каких ему доводилось видеть в своей жизни. Он остолбенел. Он говорил что-то несвязное о сыне, о крахе надежд, о том, что он никого не винит и еще о чем-то.

Стоит ли удивляться, что они стали любовниками? Но в отличие от бедного Рафата, Омар мог позволить себе все. Он подарил ей маленький остров в Полинезии, где они уединялись. У нее появилась загородная вилла. Теперь Вероника не должна была денно и нощно торчать в клинике: штат менеджеров решал текущие вопросы, она же только контролировала процесс. Но это не значит, что на нее навалилось безделье. Постоянные звонки, встречи, переговоры, но уже в то время, когда удобно ей или когда она сама пожелает. Омар не просил быть его женой, у него уже было своих законных четыре, но все же он был ревнив и даже мысли не допускал, что у Вероники может быть еще кто-то другой. Но она, похоже, так не думала. Сколько вокруг было богатых, умных и красивых мужчин, и всеми она могла распоряжаться по своему усмотрению. Омар, узнав о первой измене, в гневе разбил зеркальную витрину в ее гостиной и, не проронив ни слова, стремительно ушел навсегда. Однако через месяц он не выдержал и вернулся. Вероника его приняла, она ведь тоже скучала. У нее уже был Самин, а потом появился Мухаммед. Ее забавляло, как арабские богатеи бросают к ее ногам мир.

Когда у нее был Сева, и она отлучалась на телефонные звонки, это были не только деловые разговоры. Два раз звонил Омар, три раза — Мухаммед, и через каждый час — Самин. Этим ревнивцам приходилось вдалбливать, что Сева Зарубин — это Сева Зарубин, одноклассник, которого она не видела почти десять лет, и нечего трезвонить и мучить ее допросами.

Неужели она не понимала, что играет с огнем? Понимала, даже очень хорошо, но не могла остановиться, ей нравилось покорять, повелевать, получать дорогие подарки. Ее жизнь напоминала настоящую витрину дорогого салона, засматриваться на нее могли, кто угодно, но зайти туда позволяли себе только самые богатые, однако, даже они не распоряжались там, как хотели, и в любой момент с ними могли попрощаться. Хозяйкой этого элитного салона была Вероника Чередниченко, обольстительная, очаровательная, неземная, но расчетливая, хитрая и властная.

* * *

Полина часто захаживала к Юрию Петровичу, ей нравилось, когда он рассказывалл о студентах, настоящих и бывших, кто на какой конкурс съездил, какую премию взял. Это была его жизнь. Вот и Полина выпустилась, хотя, казалось бы, совсем недавно он прослушивал ее перед вступительными. Но в этот раз Поляковский выглядел как-то озабоченно, растерянно и странно.

— Полина, ты не знаешь, даже не представляешь, какие у нас здесь перемены, — но его слова звучали немного нервно и одновременно грустно.

— А что случилось, Юрий Петрович, я слышала, что у нас новое начальство…

Но он перебил:

— Иванну Макаровну сняли с заведующей и, знаешь, кого назначили? — он уже не скрывал раздражения, — Витьку Зубрина!

— Так он же…

— Вот именно! Этот кретин, бездарность, блюдолиз теперь здесь командует… Кстати, знаешь, кто ему подпевает?

— Нет, — Полина пожала плечами.

— Стас, — он уставился в пол.

— Ваш Стас? Шульженко? — у Полины отвисла челюсть.

— Да. Представь себе. До меня доходят такие сплетни… Сначала не верил, а теперь и не знаю.

— Но ведь он же Ваш аспирант…

— Это не мешает делу. У него уже полная педнагрузка, и знаешь, что он учинил?

Полина только смотрела на учителя и молча ждала невеселого рассказа.

— В этом году выпустилась Алина Вишнянская. Ну, ты знаешь, это моя девочка еще с десятилетки.

— Да, конечно, она молодец.

— Ей поставили четверку на госэкзамене.

— Не может быть!

— Да. И я ничего не мог сделать. Витька рогом уперся, и я знаю почему. Я же хотел Алину взять в аспирантуру, а у этого аспирантов вообще нет и не было никогда. Я не интересовался, как он стал доцентом, зато я очень хорошо знаю, что ни один из уважающих себя студентов не хочет у него учиться, а тем более аспиранты. Но в этом году нашелся кто-то из Харькова. В общем, Зубрин его как-то обработал, и тот поступает к нему. И моя Алина стоит у него поперек горла. Ей влипили четверку! И представляешь, на обсуждении был Стас. Кто его приглашал!? Но он, как ни в чем ни бывало, восседал и еще что-то ляпал своим языком. Я думал — выйдем в коридор, и тогда я ему задам! Так этот стервец быстренько убежал, я не успел глазом моргнуть. Все, теперь Алина с четверкой в дипломе. Моя Алина, лауреат международных конкурсов. Куда мы катимся?

Последние его слова прозвучали, как приговор.

— Юрий Петрович, и что теперь делать, — Полина не знала, как его утешить, для нее самой все это было шоком.

— Для Алины это был удар. Но я знаю, что пройдет время, она успокоится, в следующем году пойдет ко мне в аспирантуру, ничего, это ее немного закалит. Я совсем о другом. Что будет с этой консерваторией, когда такие мерзавцы здесь заправляют? Хоть бери и уходи…

— Ну, что Вы, Юрий Петрович, как же без Вас?

— Меня хотят выжить, я это уже понимаю, но с чем же они останутся?

— Но Стас. Как же он мог?

— Вот так. Как-то смог. Никогда не думал, что удар буду терпеть от своих. Видишь, Полина, дожил до седин, и только начал открывать для себя знакомых людей. Ну, что ж, лучше поздно, чем никогда.

Полина была с ним полностью согласна.

Возвращаясь домой, она вспоминала, как они вместе со Стасом играли концерты, гуляли, и как она даже чуть было не поддалась… А тот нелепый разговор после его госэкзамена? Ведь она так и не нашла удобного случая высказать все, что о нем думает. Но уже и поздно, и неактуально, и ее это уже давно не заботит. Тут она вспомнила, что обещала позвонить Тарасу. Тот недавно купил квартиру недалеко от Полининого дома — на Березняках, так что они были соседями.

— Привет, Мурзилка-мурчалка.

Котик подбежал и стал тереться о ее ноги. В сравнении с первым Мурзилкой у него был совершенно другой характер: спокойный и добрый. Если тот был независимым и строптивым, то этот был кротким и нетребовательным. Полина присела и погладила пушистую шерстку. Дома никого не было, и тут зазвонил телефон.

— Я чекаю на твій дзвінок вже годину, — вместо «привет» сказал Тарас.

— Я только зашла, — стала оправдываться Полина.

— Я сьогодні розмовляв з Герхардом, і ми домовились про терміни.

— И когда?

Речь шла о гастролях. Полина почти всегда была концертмейстером в его гастрольных поездках. Это ей нравилось. Имея трех учеников в музыкальной школе, она могла свободно распоряжаться своим временем.

— Готуйся на дванадцяте.

— Так это же через неделю! А у меня паспорт на переоформлении…

— Ти що, з глузду з’їхала? — Тарас задыхался от гнева.

— Нет, на этот раз я совершенно серьезно, — спокойно, словно дразня его, сказала Полина.

— І коли він буде готовий?

— Постараюсь забрать завтра или послезавтра.

— Ти вже постарайся, бо це… — он недоговорил.

— Не беспокойся, солнышко, все будет хорошо.

На словах «солнышко» зашел Женя и вместо обычного приветствия испытывающее уставился на Полину. Та начала оправдываться. Она уже давно поняла, что Женя сложный и тяжелый человек, и, несмотря на то, что он прекрасно знает, кто такой Тарас, все равно ревнует.

— Это Тарас, — а в ее глазах читалось: «ну, что ты, в самом деле».

— Я понял.

И опять наступила пауза.

— Мы едем на гастроли в Германию… двенадцатого.

— Хорошо, надолго?

— На две недели.

— Хорошо.

Полина страшно не любила, когда Женька говорил с ней односложными фразами. Это значило, что он чего-то недоговаривает. Он ей не доверяет. Ну, это же глупо…

— Я понимаю, ты думаешь, что это глупо…

Полина продолжала на него молча смотреть.

— Для тебя, может, и глупо, а для меня нет, — он ушел на кухню, а Полина осталась стоять возле телефона в прихожей.

«Ладно, — подумала она, — не буду его трогать, пусть успокоится». Ей хотелось рассказать ему о том, как она ходила сегодня к Поляковскому, но тогда нужно было говорить о Шульженко, а это с его настроением было бы лишним.

Полина не знала, почему он так мучается, получается, что она его заставляет страдать, но она же этого не хочет. Ей и самой неудобно всякий раз чувствовать себя, будто она его обижает. Ну, вот, надулся, сидит, смотрит телевизор и не разговаривает. В чем она виновата? Можно подумать, ей от всего этого хорошо. Женя ведь не понимает, что он своими подозрениями и обидами тоже причиняет ей боль. Получается, что он думает только о себе, а она должна заботиться обо всем. Так бы бросила все и уехала в Крым! А, может она его просто не любит? Тогда она вообще никого не любит. Иногда ей хотелось быть совсем-совсем одной, чтобы никто не мешал, не ограничивал ее. Есть только она со своими мыслями и мечтами. О! это особый мир, в который она убегает от действительности. Там хорошо, там все происходит так, как хочет она. И всегда тепло и цветут астры. Вот, если так было в жизни. Но такого не бывает. А жаль.

В размеренность Полининой жизни иногда вторгались разные ситуации извне. Они происходили не с ней, а с другими. Вот, например, Тарас, который год назад умудрился жениться в третий раз, уже разводится. Правда, он побил рекорд: с Надей они прожили год, больше, чем с Аленой и Богданой вместе взятыми. Полина даже грешным делом подумала, что Тарас на этом остановится и остепенится. И он бы рад. Инициатором развода был не он, а, как уже традиционно сложилось, — супруга. Ему не везло: то ли попадались ревнивые жены, то ли он был таким, что мог спровоцировать на ревность любую, даже самую спокойную. Словом, Надя, солистка театра и его частая партнерша по спектаклям, недавно подала на развод. Она не устраивала ему сцен, просто сказала, что устала от него и хочет покоя. А разве Тарас ее терроризировал? Что означает покой в ее понимании, Тарас, хоть убей, не знал.

Они развелись тихо и спокойно, на что Полина сказала:

— Тарас ты делаешь успехи, в твоей жизни происходит эволюция.

Но Тарас, хоть убей, не понимал, что значит «в его жизни происходит эволюция». Он не хотел этого развода, Надю он любил, планировал жить с ней долго и счастливо, почему же и здесь не везет?

— Тарас, я тебе как-то уже говорила, чтоб ты оставил надежду и мечты о тихой и спокойной семейной гавани, женщины тебя будут разрывать по кусочкам, пока от тебя ничего не останется.

— Дякую тобі за ці слова. Ти що, спеціально з мене знущаєшся? Я знаю, для тебе це задоволення. Але подивись на свого чоловіка…

— А что с моим чоловіком? — не выдержала она.

— Він же тебе ревнує до кожного стовба. Невже тобі це подобається?

И тут он понял, что влез не туда. В ее глазах сверкнули молнии.

— Не вмешивайся не в свое дело! Тебя это касается? Что ты лезешь со своими дурацкими комментариями туда, куда не просят!

Ее голос звучал тихо, но обжигающий холод ее тона заставил Тараса извиниться.

— Ну, пробач, я не хотів…

— И впредь не касайся этой темы, я не нуждаюсь в защитниках.

Полина ждала ребенка, и идиотские комментарии с его стороны вывели ее из себя.

Как-то раз она встретила Алину Вишнянскую, та уже училась в аспирантуре. Полине пришлось еще раз выслушать историю о том, как ее завалили на госэкзамене. Но теперь, слава богу, все в прошлом. Алина щебетала, многое Полина пропускала мимо ушей, но эта фраза привлекла ее внимание:

— … встретила твоего Женьку, он был какой-то странный, я у него спрашиваю о тебе, а он как будто где-то витает, не слышит…

«Интересно, а мне он не говорил, что видел Вишнянскую», — подумала Полина. Вообще-то он несловоохотлив, они часто любят молчать. Нет, совсем не потому, что кто-то на кого-то дуется. Хотя такое тоже случается. Просто им и так комфортно, Полине нравилось, что он не болтает языком налево и направо, и она тоже не болтушка, иногда приятней посидеть в тишине, чем утомлять себя разговорами. Их совместная жизнь была спокойная, если не считать Жениных приступов глухой ревности, но они были не так часты, как может кому-то показаться. Зато вокруг общения хватало с лихвой, только после одной поездки на гастроли с Тарасом долго не хотелось никого видеть, и общество мужа было для Полины просто счастьем.

Полина вспомнила о Володе. С ним ей было так же комфортно, не нужно было забивать голову лишними и никому не нужными разговорами. Интересно, как он? Что-то давно ни слуху, ни духу.

* * *

Тем временем в жизни Черненко происходили серьезные перемены. В какой-то момент он понял, что подменил самого себя. Вся эта затея с Чечней, весь этот его героизм, романтизм, жажда острых ощущений обернулись самым обыкновенным заколачиванием денег. Конечно, не малых. Он как наемник каждый год подписывал контракт, в котором значились весьма круглые суммы с большим количеством нулей. Война — это самый прибыльный бизнес. Получается, Черненко каждый раз проворачивал сделки, неважно, что они стоили десятки тысяч жизней, да и его жизнь тоже была поставлена на кон. А ведь он хотел совсем другого. Риск, жажда мужественных поступков — как раз то, что им двигало в начале. Но он уже начал понимать, что власть денег засасывает его, и первым делом он думает о сумме, которую ему заплатят. Он превратился в обычного циника, для которого не имеет значение, какие средства оправдывает цель. Но самое ужасное то, что когда он до конца это осознал, не мог остановиться и выйти из этого круга. При этом он чувствовал себя каким-то животным, сволочью. И все равно.

Правда, его работа была не только воевать. Точнее, не воевать вовсе. В основном, он занимался борьбой с терроризмом и контрабандой. Ну, терроризм — это все равно, что война. Это просто так называется, на самом же деле под террористов подпадали и обычные люди, даже дети. Поэтому было все равно: война или борьба с терроризмом. С контрабандой было по-другому. Через Чечню проходил нелегальный коридор по провозу оружия и наркотиков. Группа, в которую входил Черненко, занималась отслеживанием этих схем, их задачей было найти слабое место в этом коридоре (ведь это не шуточное дело: все тщательно охранялось и прикрывалось) и ударить по нему. Таким образом, им за несколько лет удалось накрыть больше сотни таких схем. Один раз, когда операция подходила к концу, и ребятам оставалось взорвать временный склад с оружием, все вдруг пошло как-то не так: как будто забитый до верху склад оставили вообще без присмотра. Вокруг было неестественно тихо, вроде, и людей не было. Однако, ребята не питали надежд на легкий исход: здесь явно был подвох. Черненко беспрепятственно вышел на дорогу, огляделся: никого, только белесые скалы и осевшая пыль (прямо как картинка из Полининого сна). Он развернулся, и пуля чуть не зацепила его затылок. Он бросился за скалу и ползком добрался до своих. Было ясно, что они на прицеле, нужно было уходить. Но как? До ночи оставалось еще несколько часов, но они переждали время и уже по темноте смогли уйти. На самом деле они немного просчитались. На складе не было оружия, им крупно повезло, что они не попытались его взорвать, там были химические отходы, и при горении моментально наполняли воздух смертельными отравляющими веществами. По принципу действия это было похоже на бактериологическое оружие, только это была неорганика, хотя, точно никто не знал. Это была ловушка. О существовании группы знали и с той стороны, естественно, хотели ее уничтожить любым способом. Это чистая случайность, что ребята приостановили операцию, и этот просвистевший над головой у Черненко выстрел был для них сигналом для дальнейших осторожных действий. Но не всегда они возвращались в полном составе.

Смерть боевых друзей стала для Володи обычным делом. Если раньше это были трагедии, то сейчас его восприятие притупилось до такой степени, что он переставал думать о них уже на второй день. Ему уже ничего не стоило приехать к неутешной матери погибшего товарища с такой вестью. Он как будто раздвоился. Понимал: все, что с ним происходит — это ненормально, но в то же время продолжал черстветь все дальше и дальше. Его посещали мысли, и неоднократно, бросить все, пока не поздно, но почему-то он постоянно откладывал. Однако обстоятельства сами подтолкнули его к последнему рубежу, за которым стоял жесткий выбор: или да или нет. Это была операция, прогремевшая на весь мир. Трагическое первое сентября в Беслане, гибель школьников, национальное горе.

Сразу, после того как стало известно, что здание захватили террористы, было готово несколько вариантов развития событий. Но, как оказалось, был использован, мягко говоря, не самый лучший. Можно было избежать всего этого кошмара. Правда, был большой риск, но рисковали бы жизнями нескольких профессионалов. Это была оперативная группа спецназовцев, в числе которых был Черненко. Во время переговоров с террористами они должны были проникнуть в здание школы через подсобное помещение (план здания был на руках) и, пользуясь фактором стремительности, обезвредить убийц. Именно неожиданность и стремительность должны были сыграть главную роль. Ведь это же были подготовленные, специально обученные парни по точечной локализации противника. Конечно, могло произойти все что угодно.

План был таков. После того, как они проникают в хозяйственную постройку, двое из них (в целом пять человек) идут в котельную, которая соединена со зданием школы, трое их прикрывают. И вот они уже там.

— Кирилл, как только открываешь засов, даешь мне знак.

— Дай мне посмотреть, где находится этот класс, — Кирилл взял схему, — мне придется выбивать этот люк, без шума не обойтись… Нельзя.

— А ты попробуй с этой стороны, — Володя показал на второй выход.

— Так здесь же тупик, по-любому придется выходить в коридор. Нельзя.

— Смотри, вот это окно. Куда оно ведет?

— Ага. Можно попробовать. Но, боюсь, будет слышно.

— Смотри внимательно, — Черненко стал вести указательным пальцем по стрелке, проведенной к вентиляционной отдушине, — здесь можно попробовать выломать доски в полу.

— Так это же прямо в классе.

— Ну да.

— Ты же не знаешь, в каком они месте, а если…

— А что ты предлагаешь? Войти через дверь? Они успеют всех перестрелять, пока ты подымешь автомат.

— Сколько их там человек?

— В классе человек пять, не больше, остальные в коридоре.

— А детей?

— Точно не знаю, по-моему, около ста, а, может, и больше.

— Это будет давка.

— Понимаешь, как только мы туда попадаем, вернее, первый из нас, они переключаются с детей на меня, — Володя положил руку на грудь, как бы показывая на себя.

— Почему ты решил идти первым? Кто приказал?

— Если я не успею и буду расстрелян в упор, ты за меня доделаешь дело, останется их уложить, только нужно будет действовать очень быстро.

— В таком случае, — сказал Кирилл, — нам нужен третий.

— Согласен.

— Сашка?

— Да, передай ему, связь есть?

— Все в порядке, он на подходе.

— Теперь остается ждать сигнал оттуда, — Володя показал в сторону школьного двора.

Минуты текли как часы.

— Почему никто не дает сигнал? Слушай, Кирилл, еще пять минут, и пойдем сами.

— Да, другого варианта нет.

И тут ребята услышали выстрелы, крики, волна безумия накрыла школу, из окон стали выпрыгивать дети, их доставали пули, они падали. Началась операция по захвату школы. Группа Черненко просто не успела, было слишком поздно, класс превратился в кровавое месиво. Они выскочили в коридор, успев уложить на месте двух террористов. Но Саша погиб, получив пулю в спину. Штурмующие были уже в здании школы. Рукопашная, перестрелка, пол в короткое время был просто устлан трупами. В основном это были дети: у одних в открытых глазах застыл ужас, другие лежали ничком.

Бандиты были убиты. Какая же цена была заплачена? Черненко долго думал, почему все так получилось. В принципе, можно было обезвредить банду, если бы только они успели. Да в любом случае они бы запросто смогли уложить тех, кто был в классе. Первый был бы под прицелом и, скорее всего, сразу погиб, в лучшем случае уложив одного из бандитов. Этим первым должен был быть он. Зато второй, то есть Кирилл, смог бы достать троих, а то и четверых. Сашка добил бы последних. А там дело техники. Ведь оставались еще двое для прикрытия, они бы разобрались с теми, кто был в коридоре. При самых плохих раскладах, из пяти человек в живых осталось бы двое, а то и трое. Ну, а при хороших — все бы выжили. Предположим, они с Кириллом смогли бы не попасть под пули и уложили бы сразу всех, потом тех, кто в коридоре. Конечно же, при хороших раскладах все остались бы живы, кроме террористов, разумеется. А главное, — не было бы жертв среди детей, ну, может, в давке кого-нибудь и…

Какого черта!!! Кому взбреньдило в голову штурмовать здание? Идиоту же ясно, чем это могло закончиться. Черненко не спал вторые сутки. Он не мог. Детские глаза, в которых ужас. Сашка, вот он лежит головой вниз, по спине расползается красное пятно. Володя то и дело постоянно прокручивал в уме возможные варианты их плана. Это же был гениальный план. Ну почему? Да, это был риск, но рисковали то жизнями всего пяти человек, пяти специально обученных профессионалов, это их работа. Умирать — это их работа, за которую им ПЛАТЯТ!

У него заканчивался срок контракта, нужно было подписывать новый. Он уже предварительно обговорил условия, даже детали, осталось только поставить в очередной раз (который год подряд!) свою подпись. В чем же он расписывался каждый раз? Он встал с кровати и подошел к окну. Теплый сентябрьский вечер спускался на землю синей дымкой. «Как хорошо, наверное, сейчас в Крыму», — подумал он. А здесь все пропахло войной, она въелась ему в руки, в душу, и этот вечер, эта обманчивая тишина… Он больше не хочет это видеть, вырвать бы все из памяти. Сколько лет он на войне? Почти семь, а ему кажется, что всю жизнь. Пора завязывать. В сущности-то, против кого он воюет? Эти люди тоже не хотят войны, просто выбора у них нет. Это единственный способ выжить. А если разобраться? Ведь их командиры и предводители живут себе припеваючи. А их денежные мешки? Так они же все в Москве — там у них бизнес. Это еще что! Москва просто кишит ихними родственниками до сто пятнадцатого колена. И позволяют они себе все. Увидеть, как разделывают баранью тушу на детской площадке, — в порядке вещей. Москвичи не могут ничего поделать, потому что жаловаться приходится тем, кто крышует и патронирует все это безобразие. Война, в которой он увяз, — самая обыкновенная сделка двух сторон, долгоиграющий проект. А какие деньги! Миллиарды. Это самые прибыльные и выгодные инвестиции. А он? Какая разница, на чьей он стороне: сегодня он работает на русских, но он может с таким же успехом работать и на чеченцев. Что поменяется? И что ему мешает?

На следующий день он не подписал контракт.

— Володя, что с тобой, мы хотели тебе предложить…

Но Черненко перебил:

— Все, я ухожу.

— Ты это серьезно?

— Да.

— А зря. Будешь жалеть.

— Ничего, я готов и пожалеть.

— Ничего не понимаю, какая муха тебя укусила?

— Я еду домой.

— И что ты будешь там делать?

— Наймусь в армию.

— Украинскую? К этим хохлам?

— Так я и есть хохол.

— Ты же в Крыму живешь, а там, в основном, русские, и скоро полуостров отойдет к России, с чем ты останешься?

— Если до сих пор не отошел, значит, и не отойдет.

— А может, ты бендеровец?

— Может. Кому какое дело?

— Да мы вас скоро всех задавим, — развязно, облокотившись на спинку кресла, сказал майор, — и вы на коленях приползете к России, чтоб вас приняли назад.

— В вашей России есть две беды, и первая всегда чинит вторую**(**в России только две беды — дураки и дороги (анекдот)). Так что это ваша основная забота на долгие и долгие годы вперед, тут не до Крыма, — Черненко еле заметно улыбнулся.

Вот это он сострил! А тот даже и не понял.

— Не думал, что ты такой на…

— Националист? Нет. Я просто хочу домой, хватит с меня.

Володя вышел за дверь и пошел собирать вещи. «Странно, — думал он, — почему после такого разговора с майором он преспокойно вышел из кабинета? Он, конечно, наемник, может себе позволить… но ведь обстоятельства не на его стороне. Странно», — еще раз подумал он. На следующий день он поездом добрался до Ставрополя, дальше — до Харькова, и, наконец, — в Симферополь. Все, спасибо за внимание, концерт окончен.

***

В тот же день, когда приехал, он позвонил Мироновым. Александр Николаевич оказался дома и пригласил Володю зайти. Сначала они разговаривали о Полине.

— Сейчас она, кажется с Тарасом на гастролях в Венгрии, когда вернется… — Александр Николаевич сделал паузу, вспоминая дату ее возвращения, — сразу же приедет домой. Через две недели.

— Ну, я теперь не скован временем, подожду. В прошлый раз мы разминулись, когда я приехал, ее уже здесь не было.

— Да, помню.

Александр Николаевич достал из шкафа глянцевый фолиант и протянул его Володе. Тот прочел на титуле:

— «КРЫМ ВРЕМЕН СКИФОВ». Ого!

— Наконец-то вышел, я уже и не надеялся, кстати, материалы собирали десять лет.

— А мне Полина говорила, что Вы еще в Италии издаетесь.

— Да, там это гораздо быстрее делается, только успевай писать, и я уже издал все свои экспедиционные записи, и если бы не Пьери, они бы так и лежали у меня в столе. — Александр Николаевич помолчал и неожиданно спросил, — скажи, Володя, ты вернулся навсегда, я правильно понял?

— Да, завязал.

— Почему?

— Это долго объяснять…

— Я, кажется, догадываюсь. Ты не нашел, чего искал.

Черненко кивнул.

— Рано или поздно это должно было случиться. Я думаю, ты и сам все понял, не мальчишка уже. Тебе надоело это реалити-шоу, игра, в которой нет победителей.

— Они передушат друг друга…

— Нет, пока идет война, растет капитал…

Надо же, Александр Николаевич сейчас говорил о том, о чем Черненко постоянно думал, но ему нужно было оказаться в эпицентре, чтобы это понять, а отец Полины знает и без личного опыта.

— И я заработал на этом.

— Не казни себя, ты же не участвовал в дележе, это так, — плата за ремесло, за черную работу.

— Знаете, если бы не Беслан, я бы остался там, но я увидел…

— Я знаю. Ты там был, я правильно понял?

— Да.

— Значит, вы должны были выполнить задание, но вам не дали…

— Мы уже были рядом и ждали сигнала, в общем…

— Я видел по новостям. Реклама, которая делается на крови детей. Какая-то сволочь сидит и набирает себе очки, я уже не говорю о кармане. А потом баллотируется, лезет во все дыры, кричит на всех углах с пеной у рта о справедливости, равенстве. Знаешь, то, что сейчас происходит, меня бесит, я не могу смотреть на эти разъевшиеся, румяные физиономии, которые заседают в ихней Думе. Прищелкнул пальцами — разбомбили город к чертовой матери со всеми его жителями, прищелкнул второй раз — газовая атака или еще какая-нибудь гадость. И при этом только карман подставляй — денежки сами туда льются. Да у нас, в общем, то же самое, разница только в том, что здесь нет ни у кого возможности заработать на войне.

Володя молча смотрел в сторону. Он же тоже поучаствовал в этой рулетке, в этом кровавом казино и еще неплохо подзаработал. Сашка лежит головой вниз, по спине расползается красное пятно, а вокруг детские трупы. Если бы они не ждали этого проклятого сигнала… Его, может быть, уже и не было в живых, но это было бы не напрасно, а Сашка… Ведь его смерть никому не спасла жизнь.

Семь лет войны закончились для Черненко поражением. Он проиграл самому себе.

* * *

«Неужели это Андрей, — подумала про себя Таня, — нет, вроде, не он, Молчан ниже ростом». Тем не менее, ей стало любопытно, и она решила убедиться, что этот парень все-таки не ее бывший одноклассник. Таня зашла с другой стороны платформы, но все равно ей было плохо видно. Тот возился в капоте «Шкоды», волосы закрывали лицо, и Резник не заметила, что просто откровенно пялится на него, даже пассажиры стали обращать внимание, как девица таращится на незнакомого человека. Ведь это же не прилично, в конце концов. Она, поймав на себе пару осуждающих взглядов, отошла в сторону, но тут парень неожиданно повернулся. Да, это был Молчан. Таня стояла в толпе пассажиров, собираясь садиться в автобус, и уже встала на подножку.

— Ну, что вы там, проходите, не задерживайте, — резко окрикнул ее мужчина в шляпе.

Андрей обратил на этот возглас внимание и наконец-то сам увидел Таню, а она все продолжала стоять на подножке. Пассажиры уже не на шутку рассвирепели — автобус отправлялся, но Таня как будто не замечала ругательств в свой адрес. Она отошла в сторону и продолжала стоять на месте. Еще со школы она немного стеснялась Андрея и теперь не знала, как себя вести дальше. А тот, видимо, тоже растерялся от неожиданности, и его руки машинально продолжали что-то делать.

— Резник, это ты?! — первым опомнился он.

Они не виделись десять лет. После школы Таня поступила в львовский полиграфический институт, в она Крыму бывала регулярно, тем не менее, с Андреем они ни разу не встретились. Она осталась во Львове и работала фотокором в «Высоком замке», и в отличие от студенческих лет стала реже появляться в Симферополе. Но Молчан ведь тоже не сидел на месте — его жизнь проходила в постоянных разъездах. Ему не раз приходилось ехать транзитом через Львов, но там они тоже ни разу не встретились (шутка ли, — случайно столкнуться в большом городе, такое только в кино бывает). Зато на какой-то богом забытой автостанции, в какой-то дыре, что не понятно, где тут по близости цивилизация, они встретились.

Таня ехала к родителям, но по собственной халатности заранее не позаботилась о билете, и теперь ей пришлось добираться перекладными из Львова аж до самого Крыма. И ей еще повезло: в летнее время даже перекладными в южном направлении уехать проблематично. Правда, она уже почти сутки в дороге, а до Симферополя еще триста километров. Ее автобус уехал, она осталась стоять на опустевшей платформе.

— Что ты здесь делаешь? — задал дурацкий вопрос Молчан.

— А ты? — вместо приветствия сказала Таня.

Они продолжали смотреть друг на друга, Таня заметила, что Андрей почти не изменился. Конечно, перед ней стоял взрослый мужчина, а не пацан-одиннадцатиклассник, каким она его запомнила, но все-таки он был почти таким же, что на фотографии в выпускном альбоме, разве что стал выше, ну, может быть, черты лица немного огрубели. Таня оглянулась. Вокруг стояли какие-то покосившиеся постройки, одна из них была автостанцией, воздух был пропитан пылью и выхлопными газами и, в общем, здесь мало что радовало глаз. К тому же автобус уехал, следующего нужно ждать до завтрашнего утра. Если бы это была Мексика, можно было сказать, что время сиесты, какая-то неестественная тишина, звенящий зной, жара, одним словом, «приятный» набор ощущений. К Андрею подошел какой-то мужик, он отвлекся, а Таня почувствовала себя полной дурой, которая не уехала на последнем автобусе, осталась здесь (непонятно где и не понятно зачем), потому что, видите ли, встретила старого знакомого, а тот уже во всю с кем-то разговаривает, не обращая на нее абсолютно никакого внимания. Она подняла с асфальта сумку и решила уже идти: ведь нужно было как-то добираться, хотя бы выйти на трассу и поймать попутку…

— Ты куда? — окликнул ее Андрей, когда та уже пошла.

Таня остановилась и почувствовала двойную неловкость. В оправдание она стала мямлить:

— Мне нужно поймать какую-нибудь попутку, чтобы сегодня добраться домой…

— Так я же туда еду.

— Да?

— Да, вот моя машина, только мне нужно поменять воду, и можем ехать.

— А ты не один?

— Да, тут еще ребята, вон, видишь? — Андрей показал на стоянку, где было оживленно.

Группа парней что-то горячо обсуждала, рядом стоящие машины, видимо, принадлежали этим ребятам. Таня поняла, что это его компаньоны и догадалась, чем он занимается. Она не ошиблась, Андрей в двух словах рассказал ей, что они гонят партию бэушных иномарок из Германии. В дороге они уже больше недели: была серьезная задержка на таможне.

— Ты голодная?

— Не знаю.

— Не понял?..

— Из-за этой дороги мне уже ничего не хочется…

— На, — Андрей протянул ей пакет с бутербродами, — а ты откуда едешь?

— Из Львова.

— Ну да, мне кто-то говорил. Ну, и как там, не достали тебя националисты?

Резник этот вопрос обидел, и Молчан уже сам это понял.

— Ну, извини, я не хотел…

— Мне очень нравится, там нет хамства, которое есть у нас, все очень воспитаны…

— Не то, что наше быдло, да?

— Да, — она вызывающе на него посмотрела.

— Ладно, не обижайся, я просто часто имею дело с западной таможней, ну, сама понимаешь.

— Таможенники везде одинаковые, я вот недавно ездила в Венгрию, когда проезжали границу, нас заставили вывернуть все чемоданы и продержали там шесть часов. Это были наши украинцы. Поэтому я на тебя не обижаюсь, не волнуйся.

Таня погрузила свою сумку к Андрею в багажник и села в машину.

— Попутчицу взял? — спросил его один из парней.

— Да, — коротко ответил Молчан, чтобы никто не задавал ему лишних вопросов.

Всю дорогу они почти не разговаривали, оба устали, а ему нужно было еще следить за трассой, а он уже долго в пути, и Таня понимала, что его лучше не отвлекать, но ей и не хотелось говорить. Ей даже удалось немного поспать, когда она проснулась, был уже вечер, она поняла, что они на подъезде к Симферополю. Андрей довез ее до дома.

— Идем ко мне, поужинаешь.

— Нет, я домой, давай как-нибудь в следующий раз зайду, сколько ты еще будешь здесь?

— Месяц, — она почувствовала какую-то неловкость и быстро продолжала, — Ну, хорошо, спасибо, что довез прямо к дому, спокойной ночи.

Таня взяла из рук Андрея сумку и пошла к себе. Как-то неудобно получилось: не нужно было его приглашать, вдруг его ждет жена. Ну, конечно, скорее всего, так и есть.

Весь следующий день Андрей занимался делами, которые на него навалились после двухнедельного отсутствия. Сначала он отправился к своему партнеру, владельцу автобазы, остальное время он как сумасшедший колесил по городу, даже не успевая сообразить, что устал как собака. Однако весь этот день он думал о Тане. Он даже запланировал время, когда ей позвонит: ровно в 18.00, и незаметно для себя привязался к часам и заглядывал в них каждые 30-40. Почему он ждал этих 18.00? Он и сам не знал, просто так решил с самого утра. И вот наконец-то стрелки вертикально выровнялись, и Андрей как по команде снял телефонную трубку. Но Тани дома не оказалось, там вообще никто не отвечал. Может быть, у Резник изменился телефон? Он набрал номер еще раз — опять те же длинные гудки. Как глупо все, он мариновал себя до вечера, вместо того чтобы позвонить ей среди дня, а то и утром. «Идиот», — думал он про себя. Правда, он не знал, почему он так себя ругает, подумаешь, одноклассница. Ну, не виделись десять лет, и что с того? Вечером он пошел в гараж, где обычно собиралась теплая компания. Он думал, что ребята отвлекут его от дурацких и никому не нужных мыслей, однако, просидев там битых два часа, Андрей не смог выйти из состояния ступора. И еще не было слишком поздно, как он лежал в кровати, постепенно засыпая, ведь день был напряженный, и усталость, наконец, им овладела.

Таня с родителями была на даче, их плодовый сад грозил осыпаться, и нужно было срочно собирать абрикосы. Целый день, не покладая рук, семья возилась в саду, и только на закате они уехали. Таня старалась регулярно бывать дома, но это не всегда получалось, ведь работа могла застать ее где угодно, ее могли найти и выудить отовсюду. Ее основная работа была связана с популярной львовской газетой «Высокий замок»: это постоянные разъезды, командировки, иногда домой она попадала далеко после полуночи. Бабушкину квартиру, доставшуюся ей по наследству, Таня продала и купила себе квартиру во Львове, получилось все быстро и удачно. И теперь, можно сказать, Татьяна была самостоятельной, независимой девушкой и перспективным специалистом. Она несколько раз организовывала выставки своих фоторабот, занималась веб-дизайном и уже сколотила себе имя в городе. Один раз ее работы выставлялись в Варшаве и имели успех. В общем, ее карьера шла в гору, но при этом Таня осталась такой же мягкой и застенчивой, какой ее знали со школы.

На следующее утро Мочан проснулся с мыслью, что нужно позвонить Резник, и пока он не укатил по делам, снял телефонную трубку.

— Алё, — сонным и совсем незнакомым голосом ответила Таня.

— Здравствуйте, а Таню можно.

— Можно, это я.

— Не узнал тебя, ты дома?

Такого глупого вопроса он сам от себя не ожидал. Неужели не ясно, ведь она же сняла трубку?

— Кто это?

Таня еще не успела проснуться, но внутри что-то защемило: а вдруг это с работы? Но нет, у нее нет русскоговорящих сотрудников, они же львовяне.

— Это я, Молчан.

Он произнес собственную фамилию, как ему показалось, очень официально.

— А чего ты с самого утра? — удивилась Таня.

— Мне на работу… Я тебе вчера вечером звонил…

Таня его перебила:

— Я была с родителями на даче.

— А я уже думал, что у вас телефон поменялся.

Таня молчала, и Андрей молчал, неловкость испытывали оба, но она заговорила после паузы первая:

— У меня на вечер пока планов нет, так что…

И тут она осеклась: получается, что она сама ему навязывается, этого еще не хватало! Но Андрей быстро ее подхватил:

— Я освобождаюсь приблизительно в шесть, могу к тебе заехать.

— Договорились.

«Слава богу! — Таня выдохнула с облегчением, — кажется, она не выглядела полной дурой». Из-за своей застенчивости она до сих пор была одинока, но это ее не напрягало, она любила быть одна наедине со своими мыслями, любила гулять одна, шумных компаний избегала, даже ее коллектив, в который она быстро влилась и полюбила, не особенно притягивал ее веселыми празднованиями дней рождений и разных других дат.

Вечером он позвонил ровно в шесть, они договорились встретиться в Гагаринском парке. Сидя на бордюре возле озера, они тихо разговаривали. О работе, об одноклассниках, о Красавине.

— Знаешь, кого я видел?

Таня вопросительно посмотрела на него.

— Черненко. Он был в Чечне, представляешь! Семь лет. Недавно вернулся, кажется, этой зимой.

— Я не удивляюсь, вечно его куда-то заносило. Я как-то звонила Мироновой, она в Киеве, вышла замуж, сыну полтора года уже…

— Бедный Вован.

— Чего это он вдруг бедный?

— А ты разве не помнишь, как он за ней все время бегал?

— Почему же не помню, все было на моих глазах…

— И не только на твоих, — перебил ее Андрей.

— А помнишь, как вы Красавина перепутали и чуть по голове ему не надавали, ну, тогда, когда он нас с Полиной с дискотеки провожал?

— А… Да. Мне потом стремно было на тренировки показываться… А помнишь, как ты в яму колесом заехала и перекувыркнулась через велосипед?

— Такое не забывается.

Они пустились в воспоминания, разговор оживился, и наконец-то настала непринужденная атмосфера.

— Слушай, Андрей, давай Черненко позвоним, вместе встретимся. Кстати, кто еще здесь есть из наших?

— Кажется, больше никого. — Он помолчал, потом резко повернул к ней голову. — Вспомнил! Дэн Марков вылетел из велосипеда на Тур де Франсе, чуть не погиб…

— Да ты что?!

— Но я не знаю, что там произошло, и где он сейчас — тоже.

— Он живой?

— Да он то живой, это точно, но больше ничего не знаю. Связи с ним совершенно никакой. Как-то видел Миронову, она рассказала, что встретила в Севастополе Севку Зарубина, он плавает на кораблях коком.

— Вот это да! Никогда бы не подумала, чтобы Сева…

Но Андрей не дал ей договорить:

— А тот видел Чередниченко. И знаешь, где?

Таня пожала плечами.

— В Эмиратах! Она бизнеследи, куча бабок, даже остров личный есть.

Таня покачала головой, но при этом сказала:

— Я никогда не сомневалась, что Вероника будет блистать в высшем обществе, но почему в Эмиратах, как ее туда занесло?

— Не знаю, как-то занесло…

— А Попович?

— Приезжала в прошлом году. Живет в Запорожье. У нее уже трое детей, представляешь?

— Отличница…

— Спортсменка, комсомолка… Вышла замуж за профессора, но, по-моему, он не очень старый, лет на пятнадцать старше.

— Ну, это еще ничего.

Черненко позвонил Молчану первый, как чувствовал. Они втроем встретились и решили смотаться на несколько деньков на море. Как будто и не прошло десяти лет, как будто они еще учатся в одном классе, мозолят целым днями друг другу глаза, срывают вместе уроки, сачкуют, в общем, радуются жизни. Черненко взял увольнительную на неделю: он работал в отделе по борьбе с экономической преступностью и контрабандой, занимался тем, чем и в Чечне. Он уже был в звании капитана, и когда Таня с Андреем увидели его в форме, загордились, как будто это их личные заслуги, что одноклассник стал таким.

К сожалению, в самый разгар Таню выцепили из газеты, и ей срочно нужно было срываться с места, хотя у нее была еще законная неделя отпуска. Молчан с Черненко тоже по инерции вышли на работу. Таня говорила, что, может быть, если получится, вырвется и отгуляет положенную неделю. Однако у нее ничего не получилось. Для журналистов наступали не легкие времена.

***

Таня уехала, но Андрей не собирался так просто выпускать ее из виду. Ему вдруг подумалось, что он уже десять лет потерял, но больше не намерен. Эта Резник, она не похожа на остальных, просто загадка природы какая-то. Проучились же с ней бок о бок в одном классе, и все равно… Он вспоминал, как в старших классах пытался даже выказывать ей знаки внимание, при этом вспоминалось, как это выглядело неуклюже и похабно с его стороны. А она вместо того, чтобы хоть как-то реагировать, вообще не замечала его. Углубляясь в эти мысли, Андрей подумал, что и сейчас, когда они встретились спустя десять лет, она воспринимает его не более чем, как предмет антиквариата. Как будто ей приятно видеть старый и знакомый объект и все. Даже на море она больше общалась с Черненко, а не с ним. И все-таки однажды он уловил что-то мимолетное, но важное. Ему показалось, что в ее стеснении, замкнутости есть что-то еще. Да. Это было, когда они возвращались. В маршрутке они сидели напротив друг друга, и он один раз перехватил взгляд, который она почему-то поспешно отвела. И он прочел в нем грусть и… нежность. Да! Именно нежность. Еще раз она посмотрела на него так, когда садилась в поезд. Почему же он уже целый месяц сидит и ничего не делает, погрязая в работе и буднях? Ему уже давно надо было поехать во Львов и найти ее. Ну да! Здесь его мысли скептически делали поворот. Приедет он и что дальше? Здрасьте, встречайте. Больше всего он боялся прочесть в ее глазах вопрос: «С какой стати ты сюда явился?» Он уже это представлял в разных красках: этот ее ироничный и холодный взгляд, который у нее появился (в школе такого не было), он даже почувствовал легкий озноб. Тогда что получается? Ждать еще неизвестно сколько у моря погоды, пока она приедет в Крым и позвонит ему сама? А если не позвонит? Она же не удостаивала его чести все эти десять лет, только их случайная встреча на этой забацанной автостанции стала поводом.

Молчан собирался с духом еще неделю. Однако чем дальше он оттягивал, тем пессимистичнее на это смотрел, поэтому, подумав, что дальше будет хуже, решил идти ва-банк. Оставив работу на ребят с базы, он сел на поезд и отправился во Львов. Найти «Высокий замок» не составило вообще никакого труда, но в редакции ее не было. Зайдя внутрь, Андрей вдруг ощутил, что находится среди абсолютно чужих людей, даже взгляды ему казались враждебными. Но он двинулся к ближайшей открытой двери. Там сидели две девушки и парень.

— Здравствуйте, — поздоровался Андрей, но это получилось у него как-то вызывающе.

— Добрий день, — сказал парень, с любопытством уставившись на гостя.

— Я ищу Татьяну Резник, она здесь работает.

— Так, але вона зараз на інтерв’ю і, можливо, вже сьогодні не повернеться… Чекайте, Ви десь здалека приїхали?

— Да, из Симферополя.

— То я їй зараз зателефоную, щоб вона після зйомок заїхала в редакцію, почекайте.

Тот ушел в соседнюю комнату, Андрей осторожно опустился на стул, и пока он ждал, девушки из-под воль весело и интригующе косились на него, делая вид, что занимаются своей работой. Парень вернулся и сообщил, что она не могла говорить, но он все-таки ее предупредил, чтобы она потом заехала на работу.

— Спасибо, — сказал Андрей, собираясь уходить.

— Нема за що. До речі, ви можете її тут почекати, вона має приїхати за сорок хвилин, годину — максимум. Можете пройти в хол, якщо Вам тут незручно.

Андрей предпочел ждать в холле, улыбочки этих барышень его смущали. Интересно! Когда это такое было, чтобы он кого-то смущался? Обычно было все с точностью до наоборот: он всегда смущал слабый пол. Но здесь он чувствовал себя как в другой стране, и, несмотря на вежливость этого хлопца, был весь в напряжении. Тон этих людей не был ни расслабляющим, ни дружелюбным, скорее, наоборот. А, может, ему просто показалось. Пока он сидел в холле, мимо него туда и обратно прошло человек пятьдесят, и он чувствовал себя сторожевым псом, который обнюхивает каждого прохожего, но ему нужен был только один запах. Вместо сорока минут он прождал полтора часа. Таня, появившись в дверях, сначала его не заметила, и чуть было не прошла мимо. А он словно воды в рот набрал и теперь был точно похож на собаку, которая всем своим видом показывает своему хозяину, как его заждались, но сказать ничего не может. В этот момент в холле было людно, и Таня так бы и не заметила Андрея, если бы не его красноречивая поза: он весь подался вперед — вот-вот оторвется от кресла.

К большому счастью тот немой вопрос в ее глазах он не увидел, они только расширились от удивления:

— Как ты здесь оказался?

— Привет, Таня, — он поднялся и шагнул ей на встречу.

В холле уже собрались зрители: что это за внештатные отношения у их фотокора? Таня, оценив ситуацию, резко подхватила Андрея под руку и быстро увлекла за собой вниз по лестнице.

— Завтра, наверное, целая полоса в номере будет посвящена мне, — с улыбкой сказала она, — идем скорее отсюда, эти любопытные журналисты готовы совать свой нос везде и всюду.

Когда они вышли на улицу, Андрей зачаровано смотрел на желтеющие деревья, улавливал запахи, наблюдал за летающими паутинками. Это была осень. Но совсем другая. В Крыму все не так, хотя, казалось бы, какая разница между осенью в Симферополе и осенью во Львове? Оказывается, колоссальная. В Крыму осенью наступает такое состояние, как будто на землю опускается теплый невидимый туман, и в него погружается все без исключения: люди, деревья, дома. И все они живут одной жизнью, вернее, пребывают, при этом становится легко и свободно. Здесь же все воспринимается по отдельности: вот стоит каштан, под ним валяются каштанчики, вот лавочка, на которой уже насыпано желтых листьев, вот трамвай, который заворачивает за дом, а вот он сам, а рядом идет Таня. Ну, в общем, картина приятная. Только куда они идут? Уже прошли с пол километра, но ни о чем не говорят, он так увлекся созерцанием Львова и сравнением его с Симферополем, что даже забыл, что он здесь делает. А ведь нужно действовать, ведь он так и не ответил на ее вопрос, как он здесь оказался. И он начал ни с того ни с сего:

— Симпатичный у вас город.

— Да, мне он тоже нравится, иногда мне кажется, что я его люблю больше, чем…

— Чем Крым?

— Не знаю, а еще мне кажется, что он меня тоже любит.

— Кто?

Его же собственный вопрос вернул Андрея с небес на землю. Получится очень смешно, если этот кто-то…, но Таня в этот момент ответила:

— Львов.

Оказывается, она показывала ему город, но без комментариев, пусть он сам посмотрит на него и поймет, что он прекрасен. Они уже шли полчаса, еще столько же — и они на месте, то есть у нее дома.

— И как тебе Львов? — спросила она и испытывающее посмотрела на одноклассника.

— Хорошо, мне нравится, но я здесь уже бывал сто раз проездом.

— Но ведь ты не ходил по этим улочкам, где мы сегодня шли.

— Не ходил, поэтому и говорю, что мне понравилось.

— Это все? — она разочаровано отвела взгляд, словно давая понять, что можно было в более красочных выражениях рассказать о своих впечатлениях.

И Андрей рассказал. О том, что жить без нее не может. Что приехал к ней, чтобы сказать это. Что все эти десять лет он на самом деле ждал того момента, когда они встретятся на этой несчастной задрипанной автостанции. Что еще в школе он хотел ей сказать об этом и даже пытался, но у него ни черта не получилось. Что после того, как она уехала, он места себе не находил и больше месяца маялся дурью вместо того, чтобы сесть на поезд и прикатить к ней. Что он никогда и никому такого не говорил. Что он сам от себя в шоке. Что он приехал сюда и не намерен уезжать ни с чем, так что у нее и выбора-то на самом деле и нет. Что он готов ждать ее ответа, но только ни в коем случае она не должна говорить «нет», пусть лучше подольше подумает, все равно все дороги ведут к нему. Что он все понимает, вернее, ничего сейчас не соображает. Что, в конце концов, так надо. Его действительно прорвало. Он говорил долго, много, сам толком не вникая, о чем, главное, — не дать ей возможности вставить что-нибудь в паузе.

Но Таня и не пыталась. Конечно, она же не была круглой идиоткой и с самого первого момента, как увидела его в редакции, примерно поняла, зачем он здесь. Этот месяц с хвостиком после крымских каникул она каждый день как по расписанию думала о нем, но в голову лезли все больше странные мысли, они путались, иногда она хотела позвонить ему, но всегда в последний момент передумывала: мысль о том, что он не звонит ей, останавливала ее. Но все же после Крыма она чувствовала себя в каком-то постоянно приподнятом состоянии, от этого она уставала, ей даже хотелось выкинуть этот эпизод из памяти, но с другой стороны, — и не хотелось. Она представляла, что однажды он таки приедет, а это произошло гораздо раньше, чем она ожидала. Но вместе с тем в душе поселился коварный червячок сомнения или даже страха. Ей и хотелось вдеть Андрея и одновременно не хотелось. Но, так или иначе, он здесь, и, кажется, сопротивление с ее стороны просто бесполезно, да она и не собирается сопротивляться, ей вообще ни о чем думать не хочется. Вот он — сильный, уверенный, готовый ради нее на все или почти на все, что еще ей надо?

Во Львове Молчан пробыл четыре дня, он мог бы и больше, но позвонили ребята и обрушились на него с претензиями, почему он не едет назад, тут столько проблем накопилось, с документацией полная неразбериха, покупатель нервничает, работа стоит, все на взводе.

— Я должен возвращаться, когда ты приедешь?

Таня растерянно посмотрела на него, не зная, что сказать.

— Сейчас я не могу.., может быть, вырвусь через недельку, но не знаю, — бессвязно залепетала она.

— Нет, меня это не устраивает, я не собираюсь ждать неизвестно чего.

— Пойми, у меня работа…

— А у меня нет?! Вот теребят уже, а всего лишь каких-то четыре дня прошло. Что будем делать?

Этого вопроса Таня и боялась. Он предлагает ей решать, вернее, заставляет. Можно, конечно, все бросить и отправиться за ним на край света, то есть в Крым. А как же ее работа?

— Я тебя понимаю, — неуверенно начал он, — но рано или поздно все равно надо будет что-то решать, нам обоим. Но я не представляю себе, чтобы я…

Он не договорил, но это и не нужно было. И так ясно, что Андрей и мысли не допускает, что он все бросит, это должна сделать она. Хотя он прекрасно понимал, что это несправедливо, но другого выхода он просто не видел. Так они пока ни о чем не договорились, нужно хорошенько все обдумать, взвесить. А пока придется мотаться друг к другу, когда у кого выпадет свободная минутка. На этом и остановились.

* * *

— Полина, возьми трубку, я уже убегаю.

Женя вышел за дверь, а в коридоре продолжал звонить телефон.

— Хорошо, что ты дома, не уходи, я скоро буду.

Это была Таня. Она уже второй раз приезжает на этой неделе. Полина выглянула окно: на машинах и на деревьях ветер теребил ленточки. Через двадцать минут приехала Таня.

— Ну, что там? — спросила Полина.

— Людей становится еще больше, с тем, что было, когда я приезжала два дня назад, не сравнить, — Таня сбросила пальто, — а где Женька?

— На работу пошел, буквально перед твоим приходом.

— Он сегодня в ночную?

— Да.

— Жаль, компании нет, а ты что сегодня делаешь?

— У меня Тарас.

— Ах, да, я забыла. Ты приютишь меня на пару денечков?

— О чем речь? Конечно. Я дам тебе ключи, чтобы ты не зависела от нас.

— А с кем Сашка останется?

— Со мной пойдет.

— Смело, таскаешь его всюду за собой.

— Ничего, пусть привыкает, у меня же нет бабушек под боком.

Подруги наспех выпили чаю, и разбежались по своим делам. Таня сложила фотоаппарат и помчалась на Майдан. Полина отправилась на встречу с Тарасом. На дворе стояла поздняя осень 2004 года, все внезапно закружилось в одном вихре событий: сначала киевляне вышли на улицу, потом к ним примкнули люди из разных уголков страны в знак протеста. Чуть больше десяти лет назад, когда рассыпалась большая страна (и о которой уже успели забыть), здесь осталась Украина. Тогда большинство ее жителей (за исключением национально сознательных) не понимали, что это такое, где они находятся и где их вещи. Не говоря уже об обычных жителях соседней Европы (куда уж там — мира!), многие из которых даже не догадывались, что существует такая страна.

Но пришло время, и люди поняли: то, что с ними делали, можно охарактеризовать только в непечатных выражениях, и они вышли на улицы, заполонили весь Майдан — главную площадь страны, Киев украсили ленточками, шариками. По состоянию это был самый настоящий праздник, незнакомые люди так просто улыбались друг другу, знакомились. Но все-таки в самые первые дни было страшно, это потом немного попустило. Танька примчалась через день после того, как все началось. Они с Женей все свободное время пропадали на митингах. А у Полины на каждый день был Тарас, не говоря уже о Сашке. С Тарасом они готовили гастрольную программу в Италию, и ехать нужно было через десять дней.

Каждый день звонил Александр Николаевич, он очень волновался за ребят, ведь они в эпицентре. Пока приехать он не мог, но как только появится минутка, он сразу же сюда. Еще тогда, когда Полина училась в школе и ни во что не вникала, он предрекал, что наступят крутые перемены, и вспять ничего невозможно будет повернуть. Все, процесс пошел. Да, не так, как ему хотелось, вернее, как он себе это представлял. Да, пришлось раскачиваться десяток лет. И наверняка придется еще. Да, не бывает все, как в сказке, — за эти годы наделали ошибок и набили шишек. Зато теперь люди поняли, что они люди, с которыми нужно обращаться по-человечески. Ведь мы же сами не замечали, что не уважаем себя, позволяем и другим насмехаться. Возьмите хотя бы нашего северного соседа: там совсем другое. Да, там тоже все в упадке, тоже люди живут плохо, но какая гордость за себя и за державу! Уму не постижимо. И наконец-то в Украине до людей дошло, что кроме них самих защитить эту страну некому. Как же можно жить здесь и не любить ее, не уважать своих соотечественников. И, кажется, жизнь в этом смысле налаживается. Александр Николаевич смог приехать через неделю, поворот в событиях уже наступил, осталось немного подождать. И дело не в том, кто до какой власти дорвался, плевать на них, главное, что люди стали другими. Все: и те, кто вышел на майдан в Киеве, и те, кто был против всяких майданов.

— Я смотрю, — у вас тут весело, — с порога сказал он, снял пальто и обнял дочь.

Маленький Саша выглядывал из-за двери, Александр Николаевич подхватил его на руки.

— Папа, я только теперь тебя понимаю… помнишь, когда ты приехал из Киева, мама была на взводе, а ты просто сиял.., я, честно говоря, не понимала, что это с тобой.

Александр Николаевич перенесся почти на пятнадцать лет назад: он хотел, чтобы Инна тогда поняла его состояние, и она пыталась, а главное, — она очень беспокоилась за него, потому что любила… Как давно это было, он тогда был счастлив, счастье переполняло его: любимая и любящая жена, обожаемая дочка. Нет, сейчас он вовсе не чувствует себя обделенным, но все-таки того не вернешь, а так иногда хочется.

— А где Женя?

— Они с Танькой на Майдане, он даже домой не заезжал, с работы сразу туда.

— И Таня здесь?

— Да, она же в газете работает, мотается из Львова в Киев и обратно, они с Женькой спелись, нашли друг друга, им вдвоем не скучно. Пап, ты отдыхай, у меня с Тарасом репетиция, мы с Сашкой убегаем через десять минут. В общем, ты разберешься, что тут к чему, ладно?

— Не волнуйся за меня, иди и Тарасу передавай привет.

***

Андрей места себе не находил. Вчера он уже хотел звонить в «Высокий замок»: какого черта Резник гоняют беспрерывно в Киев? Но в последний момент сдержался. Она сама позвонила.

— Ты что, с ума сошла! Хочешь нарваться на?.. — накинулся он на нее, но не договорил, впрочем, по его интонации и так было ясно, что он имел в виду.

— Андрей, я же не маленькая девочка…

Но он еще больше вспылил:

— В том то и дело, что не маленькая! Ты когда-нибудь начнешь думать головой? Почему я должен вылавливать тебя постоянно в дороге, в стране черт знает что твориться, а ты катаешься, ты что, не понимаешь, что я как на иголках?

Дальше он продолжал еще более бессвязно, иногда Таня просто теряла нить его мысли, но в общих чертах понимала, что он крайне не доволен ее бесконечными поездками.

— Но я же фоторепортер, это моя работа, и мотаемся мы не только в Киев.

Этот жалкий лепет оправдания еще больше его распалил:

— Только не вздумайте явиться сюда, ты же, наверное, знаешь, что здесь совсем по-другому смотрят на все…

— Нет, в Крым мы не планируем.

Но тут его тон заметно смягчился:

— Котенок, я соскучился, я больше не могу, я хочу тебя видеть. А как подумаю, что с тобой может что-то случиться, страшно становится, но как тебя выловить с твоими командировками?

— Андрюша, солнышко, не переживай так сильно, сегодня я возвращаюсь во Львов и, может быть, больше не будем мотаться…

— Тогда я тоже сегодня беру билет, — но он осекся, а вдруг Таня сейчас скажет, чтобы он не приезжал?

— Я с дороги сразу в редакцию и только потом домой, ты либо подожди меня, либо позвони, и мы с тобой пересечемся где-нибудь по дороге, хорошо?

Он сначала не понял, что она не возражает, это до него дошло уже после того, как они попрощались… до завтра. Он мигом подорвался и поехал на вокзал, оставив работу на ребят.

Проезжая по Львову, Андрей не мог понять, откуда такое праздничное у всех настроение, у него дома все как всегда: серые дождливые дни — обычное начало зимы, и люди вместе с такой погодой ходят хмурые, невеселые. А здесь: такие же дожди, но люди на улицах и в транспорте совсем как на первое мая, когда были еще демонстрации, запомнившиеся ему с детства. И он подумал: что-то он не понимает, хотя ему уже давно казалось, что он знает, что хочет от жизни, приблизительно какие сюрпризы она может ему приготовить, он был готов к разным ее разворотам, но сегодня, сидя в маршрутке по дороге к Таниному дому, он впервые за много лет усомнился в достоверности своих представлений о жизни, о людях, да и вообще — обо всем. Он явно что-то упустил, не учел, и теперь является свидетелем каких-то непонятных, даже невероятных для себя событий. Не слишком ли он стал прагматичным за эти годы? Но он был уверен, что прагматизм — наилучший подход к жизни. А сейчас это совсем не вязалось с тем, что он видел, не вязалось с Таниным романтизмом, который его, мягко говоря, удивлял. Может быть, он, посмотрев на все это, теперь станет лучше ее понимать? Может быть…

Он позвонил ей с вокзала: она должна была быть дома, когда и он подрулит. Но Андрею пришлось подождать с полчаса, погулять, а заодно и рассмотреть Львов. Тогда, когда он был здесь вначале осени (не говоря уже о том, что он бывал здесь сотню раз проездом), Андрей не успел увидеть красивого города: его голова была занята совсем другим. Но сейчас он убеждался, что Львов — это действительно красавец, и даже немного понял, почему Таня так не хочет с ним расставаться. Погруженный в созерцание красот города, он не заметил, как она тихо подошла к нему с тыла, и, оставаясь незамеченной, закрыла ладонями его глаза. Он обернулся, прижал ее к себе и зарылся лицом в ее волосы. Она нежно провела рукой по его лбу, дотянулась до него губами, так они стояли возле подъезда и даже по началу не заметили, что дождь превратился в мокрый снег, который начал противно кругом налипать, подул резкий и холодный ветер, и только тогда Таня с Андреем поспешили зайти в дом.

***

Андрея совершенно не устраивало такое положение дел. В последнее время они часто ссорятся, мало того, что видятся от случая к случаю, так еще и заканчивается это почти всегда вспышкой эмоций. Но в то же время он понимал, что требовать от нее жертвы он не может. Понимал, но не хотел признавать. К тому же еще жизнь на расстоянии не внушала ему никакого доверия. Нет, он не был ревнив, и, скорее всего, спокойно бы принял появление кого-нибудь третьего. Но он был самым настоящим собственником и считал, что решать должен он: что кому делать, куда кому ехать и где кому быть. Уже прошел почти год со времени, как они встретились на той автобусной станции. И если раньше он вспоминал об этом месте с любовью (ведь там он нашел ее спустя десять лет!), то теперь оно стало злосчастным и раздражало. Пыль, гарь, жара, руки по локти в мазуте, голова кругом от усталости, дальней дороги и злости. Сейчас эти ощущения вспоминались гораздо чаще. Маршрут был для Андрея изъезженным, и станция стояла как раз на его дороге, так что он постоянно курсировал мимо этого захолустного места. И не заметил, как постепенно изменилось его отношение к нему. Летом пылюка, зимой грязюка, он бы с удовольствием объезжал это место другой дорогой, но это была кротчайшая дорога, и поэтому, учитывая долгий путь в Европу и назад, — самая подходящая.

Иногда, проезжая Львов транзитом, ребята не имели времени там остановиться, и Андрей так несколько раз обходился без Тани. Он, конечно, ей звонил, и они могли бы увидеться на полчаса, но она как назло была занята, и Андрей еще больше раздражался. Нет, ревность здесь ни при чем. Он любил, чтобы его желания исполнялись, он привык к этому. У него хватало воли и силы заполучать все и сразу и тогда, когда он хочет. Но Таня не стала ближе, она была все такая же недоступная, мало реального было в их отношениях, и его это не устраивало. Он привык, чтобы окружающие его вещи, люди были доступны на расстоянии вытянутой руки, чтобы он не зависел от капризного случая, от своенравной Резник. А ведь она еще та штучка! За скромностью и незаметностью скрывается упрямство, как у ста пятидесяти ослов. Как можно достичь чего-то, если не уступать людям, не идти на компромисс, быть индивидуалистом? На что у Андрея тоже был характерец ужасный, но он понимал, что, прежде всего, нужно уметь договариваться, иначе дела не будет. Но, видимо, у нее была абсолютно другая философия. Она не любила компромиссов, и когда приходилось идти на них, она это переживала, не иначе как стихийное бедствие. Тем не менее, она могла похвастаться кое-какими успехами в жизни, и Андрей ее за это уважал. Но не мог смириться, что последнее слово будет тоже за ней. Видимо, все к этому шло.

Таня тоже чувствовала, что постепенно отдаляется от Андрея. Но если Молчан больше обращал внимание на внешние обстоятельства, то она, кажется, просто поняла, что это не мужчина ее жизни. Конечно, романтическая встреча в богом забытой дыре, потом его сногсшибательное признание тогда, когда он заявился в редакцию. А как он говорил! Даже не то, что, а то, как: сколько было порыва, благородства, силы, — она просто растаяла, он сразил ее. Но теперь спустя время она поостыла, иногда даже видела в нем того Андрея, которого знала в школе и недолюбливала, такого себе надменного, эгоистичного, насмехающегося, циничного. Но ведь он и не переставал быть таким, просто повзрослел, стал более сдержан.

Конечно же, так продолжаться не могло. Однажды между ними произошла ссора, Андрей был взбешен тем, что Таня уехала в Польшу вместо того, чтобы дождаться его из Германии, а ведь они, между прочим, договаривались. Так они разминулись всего на пол дня. Разговор по телефону был коротким.

— Я не понял, то есть как это ты в поезде?

— Ну, пришлось мне выехать немного раньше, я не думала что…

Но Андрей перебил:

— А то что я через час буду во Львове, это как?

— Андрей, давай не будем по телефону, я вернусь, и поговорим, ты не понял…

Но тот опять перебил:

— Я все понял, не морочь мне голову…

— Перестань, я скоро вернусь.

— Можешь не спешить!

— Ну, послушай…

Однако в ответ послышались короткие гудки. Себе на удивление Таня не почувствовала ни обиды, ничего такого прочего, мыслями она была в Варшаве, где открывалась выставка львовских фотохудожников. Из своих работ она отправила туда фотоколлажи, сделанные из крымских пейзажей и портретов, на одном из них можно было узнать Андрея, правда, Таня затенила часть его лица, и сразу его нельзя было разглядеть. Как раз эта работа была отмечена премией. Но Таня восприняла это символически: как будто бы прощалась с чем-то (но скорей всего, с кем-то). Она чувствовала, что переворачивает страницу собственной жизни, и была готова к неизвестности.

Действительно, такие отношения, какие были у них с Андреем уже больше двух лет, должны были либо перерасти как в сказке «жили долго и счастливо», либо были обречены на угасание. Судьба выбрала второе. Все реже они виделись. После той ссоры три месяца между ними было молчание, но Таня первая ему позвонила, все-таки чувствовала себя виноватой. Однако черная кошка уже пробежала, и оставалось только ждать конца всей этой красивой истории. И он пришел скорее, чем можно было предположить. Однажды Таня получила заказ оформить сайт одного харьковского писателя, ей было интересно, она прочла несколько его рассказов и повестей. Когда работа приближалась к финалу, тот пригласил ее в Харьков, ведь они были знакомы только виртуально. Таня не заметила, как за работой между ними возникла дружба, доверие и еще что-то. К тому времени (а прошло почти уже пол года) она видела Андрея один раз и слышала по телефону не больше пяти раз. Не было никаких разговоров, упреков, скандалов, просто все закончилось, они оба приняли это как неизбежность. Но теперь Таня попала в историю, очень похожую на историю с Андреем. Опять ей нужно было разрываться между Львовом и Харьковом, правда, ее новый Андрей не настаивал, он с удовольствием подолгу задерживался у нее во Львове, не мучил ее и не терроризировал. Но это пока. Что будет дальше, она не знала, думать об этом не хотелось совершенно. В конце концов, она в этом не виновата.

* * *

Во все это была посвящена Полина, ведь они были лучшими подругами со школы. И как по заказу у Полины началась примерно такая же история, хотя она привыкла к Жениной ревности и даже иногда не замечала. Но сейчас он почему-то не замкнулся в себе как обычно. Полину это удивило. Смешнее всего выглядел повод, из-за которого Женя взорвался. Это был Тарас. Хотя он, зная ревнивый характер Полининого мужа, старался не попадаться ему на глаза, все же получилось так, что он, сам того не желая, оказался в эпицентре скандала. У него должны были быть гастроли с Рижским театром, и он предложил Полине поехать с ним как концертмейстеру (Тарас был уже заслуженным артистом, достаточно известным в Европе и мог диктовать кое-какие свои условия). Но это занимало почти два месяца. Полина заикнулась об этом Жене, совсем не ожидая от него такой реакции.

— Ну, и когда ты едешь, завтра?

— Нет, — удивилась Полина, — через две недели.

— Странно. Обычно ты всегда ставишь меня перед фактом накануне, а тут… предупреждаешь аж за две недели.

— Что с тобой, ты серьезно? — она не понимала его иронии.

— Ну почему же? Я рад, что ты меня хотя бы предупреждаешь…

Но Полина перебила, обида комом стояла в горле:

— Я тебя, кажется, всегда предупреждаю. Ведь это же Тарас, ты что, не понимаешь…

— Еще как понимаю. Почему бы тебе…

Но он не договорил, а Полину это раздразнило:

— Я ничего не сделала, — она почти кричала, — в чем ты меня подозреваешь?! Я так не могу! Женя, когда-нибудь…

Но тут зазвонил телефон, это был Тарас. Он замямлил в трубку:

— Поліна, я хотів сказати, щоб ти не поспішала, по-моєму, немає можливості мені взяти тебе з собою. Я ще точно не знаю, але, скоріш за все, я поїду сам...

— Тарас, можешь меня сейчас не дергать? Давай позже поговорим, я занята, — она повесила трубку.

Но Женя успел собраться и уйти. «Куда это он на ночь глядя?», — подумала Полина, выглянула в окно, но в темноте ничего не смогла разглядеть. Ну вот, она опять осталась виноватой. Неужели она постоянно должна оправдываться в том, в чем не виновата? Женя очень удобно устроился: занял позицию обиженного, а она должна его успокаивать, нянчиться. Как же ей все это надоело. Вот взяла бы Сашку да уехала в Крым. Навсегда. И об этом она подумала не в первый раз. И опять телефонный звонок перебил ее мысли. Это была Омацу. Она приглашала Полину в Японию на фестиваль. Ехать нужно было через неделю. Она уже говорила когда-то об этом Полине, и вот стали известны сроки фестиваля: он проходил в прекрасное время, когда цветет сакура, а для японцев это настоящий праздник, ведь это прекрасное дерево — символ страны. Полина обрадовалась, она давно мечтала туда попасть, Япония была для нее самой загадочной страной, и вот ее мечты сбываются. К тому же она немного отдохнет от участившихся ссор на ровном месте с мужем и, в конце концов, решит, что ей делать дальше.

Женя заявился поздно, было видно, что он хочет что-то сказать, но, вроде, не знает, с чего начать, Полина решила ему помочь:

— Я еду в Японию, помнишь Омацу, девушку, с которой мы познакомились в Неаполе?

— Да… А я хотел тоже сказать, что… — но он осекся.

— Ты тоже едешь в Японию?

Этот вопрос в шутку заметно разрядил обстановку, Женя улыбнулся и сказал:

— Нет… Я хочу взять отпуск и смотаться к родителям в Варшаву… Я хочу взять Сашу с собой, раз у тебя Япония…

— Когда ты хочешь ехать?

— Через неделю.

— Я тоже через неделю, надо на Сашку документы оформить.

Она хотела сказать, чтоб они эту неделю не портили друг другу жизнь, но это было лишним, и она запнулась.

Женя работал каждый день и даже два раза выходил на ночь, у них с Полиной не осталось времени на выяснение отношений, что было к лучшему. Муж и сын отправлялись на день раньше. Она проводила их на вокзал, Женя не показывал виду, что волнуется, вел себя бодро и весело, шутил и рассказывал анекдоты, Саша тоже на удивление не расплакался и все время сидел у папы на руках. Когда поезд ушел, Полина долго смотрела в след, как будто жалела о чем-то, внутри затаилось смутное и какое-то неясное предчувствие, она не знала, почему в груди что-то сжимается.

***

Омацу встречала ее в аэропорту. Полине пришлось лететь из Москвы, потому что рейс из Киева был неудобным. Действительно, Япония оказалась удивительной страной, и это Полина почувствовала сразу же: особенный воздух, свежий, ароматный, легкий. Ей казалось, что она не идет, а скользит по воздуху.

Все восемь дней фестиваля Полина была как в сказке. Она не ошиблась: Япония оказалась по-настоящему удивительной страной, от всех предметов, даже от людей исходило почти зримое свечение. Концертный зал был недалеко от Токийского залива, который сразу же выходил в открытый Тихий океан. У Полины было достаточно свободного времени, и она предпочитала проводить его на побережье. Как оно все-таки не похоже на морское! Почему-то на берегу океана сразу чувствуешь его величие и мощь, тебя охватывает трепет, как подумаешь, что откуда-то оттуда, издалека может принести тайфун или даже цунами. Рокочущая прибрежная полоса, ее гул не утихает ни не минуту: тебя как будто приковывает к месту, и ты шагу ступить не можешь. Океан околдовывает, ты мысленно проникаешь в его пучину, потом в его глубины, тебя посещают видения, и только волны эхом отдают на краю сознания.

Конечно, Омацу повозила Полину по стране. Впечатлений было столько, что все они перемешались, только тот день, когда они отправились к Фудзияме, отчетливо запомнился в деталях. На самом деле японцы никогда не называют священную гору этим именем, к которому привыкли мы, иностранцы. Они почитают ее как святыню, и называют Фуджи-сан. Вообще японцы любят самосозерцание, наверное, поэтому они выглядят такими спокойными, ведь основная жизнь — это их внутренний мир. Но самое главное в Японии — это красота, она во всем: от современных мегаполисных билдингов и простеньких деревенских домов до изящного отношения японцев к окружающему миру и друг к другу. Полине многое было непонятно, но это от нее и не требовалось.

Однажды они поехали на север страны и попали на Японское море, в порт заходил теплоход. Всматриваясь в морскую даль, Полина вдруг вспомнила, что по ту сторону воды, и ведь это совсем недалеко, Владивосток. Вот бы попасть туда! Ей оставалось два дня, из Токио она летела в Москву, а оттуда в Киев. Но, к сожалению, она не смогла сдать билет на самолет и оправится во Владивосток на корабле, она смогла только поменять его и вместо Москвы лететь туда, но она и этому была рада. Владивосток встречал ее пасмурной погодой и моросящим дождем. Первым делом она отправилась в адресное бюро. Не замечая луж, по которым она шлепала и того, что хорошо вымокла, она, не теряя времени, за полтора часа нашла адрес Красавина и стояла на лестничной площадке, нажимая на дверной звонок. Дверь открыла молодая высокая девушка, Полина не ожидала и сначала растерялась, забыла поздороваться и стояла молча, но та привела ее в чувство:

— Вам кого?

В ее голосе кроме вопроса прозвучала претензия.

— Ой, извините, здравствуйте, а Сергей Валериевич здесь живет?

Тон у девушки стал более холодный и резкий:

— Да, а Вы кто?

— Я его ученица из Крыма…

— Из Симферополя?

— Да. Я Миронова, Полина.

Глаза девушки повеселели:

— Я много раз слышала о вас, заходите. Я Даша.

Это была дочка Красавина.

Она провела Полину в комнату, сама пошла ставить чайник. Вернувшись, Даша достала альбом с фотографиями, и девушки стали рассматривать снимки пятнадцатилетней давности, попутно Полина комментировала, кто из ребят школьной команды велогонщиков и чем занимается сейчас. На стене тоже висела фотография в рамке, где они после первой победы в Евпатории, точно такая же висела и у Полины. Оказывается, Сергей Валериевич был частично в курсе некоторых событий: о Денисе Маркове и о том, что с ним случилось, он знал, остальные, конечно, выпали из поля его зрения. Только через два часа Полина опомнилась и спросила, где сейчас Сергей Валериевич, и когда он будет.

— Должен бы уже и придти, не знаю, может, задержался, — Даша рассеянно посмотрела на часы.

— А он мог уехать куда-нибудь? — спросила Полина.

— Да нет, он обычно…

Но открывающаяся входная дверь не дала ей договорить, пришел папа. Заглянув в комнату, он быстро поздоровался и закрыл дверь с той стороны. Видимо, он подумал, что к Даше пришла подруга, и решил им не мешать. Но тут он услышал:

— Сергей Валерич!!!

Он открыл дверь и уставился на незнакомку, но почти сразу понял, что он ее знает. Когда до него окончательно дошло, кого он видит перед собой, он так и остался стоять в дверях с открытым ртом. Полина встала и пошла к нему навстречу, но тут возникла какая-то неловкость, которую вовремя разрядила Даша.

— Папа, видишь, кто приехал, и если бы ты знал, откуда она.

— Да, откуда ты, Полина?!

— Из Японии.

— Что???

— Я была там на фестивале, это целая история… А Япония так близко от вас, я не могла не заехать.

— Даша, ты хоть ее накормила, — он начал постепенно приходить в себя.

— Да мы выпили чаю…

— Не знаю, как ты, Полина, но я голодный, как… Так что давайте ужинать, и без разговоров.

За столом они сидели долго, все болтали о старых временах, Даша принимала в этом участие, как будто бы тоже была там и все знает. Конечно, она все знала, папа постоянно рассказывал ей об этих ребятах. Сейчас он тренирует профессиональных спортсменов, и это классно, но таких ребят, как те, у него больше никогда не было. Ведь это же они вернули его к нормальной жизни. Он хорошо помнил, что после своей травмы все становилось хуже и хуже, он даже начал чувствовать себя ущербным, окружающие его не понимали совершенно, не говоря уже о Наташе и той истории. Эх, Наташа, Наташа! Жизнь дала им еще один шанс, она многое поняла, приехала за ним на край света, и они были счастливы. Но потом судьба опять показала волчий оскал. Наташа почему-то подумала, что снова может диктовать и капризничать. Но Красавин уже был не тот. Он больше ее не уговаривал, хотя она и провоцировала его на все, что угодно, и на жалость в том числе. Они опять расстались, прожив три года, полтора из которых сопровождались бесконечными ссорами, так что Сергей не выдержал и обрубил отношения в один момент. Какое-то время он был не в себе, а потом постепенно успокоился и даже ни разу не пожалел о том, что сделал, хотя она не раз пыталась начать сначала. Но как это выглядело с ее стороны! Наташа подстраивала какие-то нелепые ситуации, чтобы только хоть как-то зацепить его. Например, однажды она специально вывихнула ногу на лестнице, забирая Дашу от него в выходные. Она, конечно, проявила изобретательность и выдержку, ведь это же было больно, в конце концов! Дашка побежала обратно и позвала папу. Наташа пролежала у него на диване до вечера, но потом он вызвал для нее такси и сам отвез домой. Он, конечно, понимал, что это не спроста: она ведь никогда не забирала Дашу, та была уже взрослой и самостоятельной девочкой, приезжала к отцу одна и так же уезжала от него. А тут Наташа. Она, конечно, говорила, что была здесь неподалеку, поэтому решила зайти, но после ее вывиха это как раз и вызвало у Сергея подозрения. Что ж, он оценил ее старания, но не подал виду. Встать на одни и те же грабли дважды он уже не хотел. Отношения у них со временем более или менее наладились, но остались на расстоянии, вернее, Сергей упорно держал дистанцию. И в этом не было никакого самопреодоления, ему действительно так было лучше.

Когда прошло почти два года с момента их второго разрыва, в какой-то из зимних вечеров дочь неожиданно приехала к нему с чемоданом. С порога она заявила, что теперь хочет жить с ним. Сергей так обрадовался, что забыл про формальность спросить у Даши «а как же мама?». Он давно мечтал, как ему казалось, безнадежно, чтобы дочка была с ним, но никогда он даже намеком не показывал, как сильно он этого хочет. И тут она сама, как будто прочла его мысли. Даша стала говорить, что у мамы была истерика, она ее не пускала. Но попробуй удержать взрослую девицу, тем более почти на голову выше собственной матери. Сергей осторожно поинтересовался, что же будет дальше, хотя приблизительно он представлял это в самых острых красках. Но его опасения не оправдались, точнее, не совсем все было так плохо. Конечно, Наташа заявилась утром и командным тоном попробовала отправить дочь домой, однако присутствие Сергея лишило ее половины той уверенности, с которой она явилась, хотя он наблюдал за сценой запоздалого воспитания великовозрастного ребенка спокойно и молча. Если бы он что-нибудь произнес, она, несомненно, обрушилась на него, был бы грандиозный скандал, может быть, даже не обошлось без посторонней помощи. И Наташа выдохлась, после чего пришлось поговорить спокойно. Они втроем сели за стол, и Сергей начал:

— Даша уже не ребенок. Я понимаю, что нужно было бы сделать все иначе, а не так: собрала вещички и смылась.

Дальше он обратился к дочери:

— Тебе, моя дорогая, нужно было с мамой нормально поговорить…

— Но я…

— Не перебивай, когда взрослые говорят.

Правда Наташа молчала, инициатива перешла к Сергею.

— Теперь нам втроем надо решать, так что, девочки, соберитесь с мыслями, и без эмоций, пожалуйста.

— Пап, ну, я не знаю, я…

— Если тебе нечего сказать, помалкивай и слушай тех, кто намного умнее тебя. Наташа, — он развернулся к ней на пол оборота, — мне кажется, что Даша может пока пожить у меня. Она, видимо, думает, что ей здесь будет раздолье, но еще неизвестно, что она запоет через месяц.

Тон у Сергея был такой серьезный, что Дашка притихла и вжала голову в плечи, тем временем ее отец продолжал:

— И даже это хорошо, что она приехала, что-то в последнее время она стала слишком разболтанная, говорит, не подумав, делает вообще черт знает что.

И тут вступила Наташа, было видно, что она подбирает каждое слово, и это дается ей с большим трудом:

— Ну, ладно, ты меня почти уговорил, я вижу, что нам нужно всем хорошенько подумать. Хорошо. Я согласна. Пусть пока все останется так, а там будет видно.

Когда мама ушла, Даша лукаво взглянула на папу, она, вероятно, решила, что он взял такой тон и изобразил из себя строгого папашу специально, чтобы убедить маму. Но тут же встретилась с его ледяным взглядом.

— Иди, разгреби вещи, долго они будут валяться на виду?

Даша повиновалась. Папа совсем не шутил, и она это поняла не раз, даже в течение этого дня. Но, тем не менее, она осталась и привыкла, ей действительно не хватало дисциплины.

Такая похожая история на Полинину! Вернее, только то, что они обе остались с папой. Красавин, конечно, только в двух словах рассказал об этом, Полина сначала хотела рассказать свою историю, в смысле, ту, когда мама уезжала в Одессу, но раздумала: все-таки это было лишним.

Время перевалило за полночь, перелет и устлалось буквально валили Полину с ног, хотя хотелось говорить и говорить, ведь она столько хотела ему рассказать, ее просто распирало. Проснулась она поздно, дома никого не было: Красавин ушел рано, Даша тоже — в институт на первую пару. На столе лежала записка: «Доброе утро, разогрей себе завтрак, он в холодильнике на верхней полке, Даша будет к обеду, не скучай».

«Странно, — думала Полина, — как будто все было вчера. А ведь он совсем не изменился, ну, может, чуть-чуть. Если бы он тогда не приехал к ним в школу, сейчас было бы все по-другому, и даже у нее, она ведь закончила все 11 классов, а так бы ушла из школы раньше, раньше бы приехала в Киев, а, может, и не в Киев…». Она выглянула в окно: на улице было солнечно, и все-таки видно, как город дышал влагой. В голове у Полины проносились воспоминания, главным образом о той беззаботной жизни, когда они все были вместе, ей вдруг стало жаль того времени, хотя она всегда с теплом вспоминала о нем, но сейчас ей было больно. Течение мысли привело ее к Жене, и она как будто посмотрела на все со стороны, прежде всего, на себя. Эгоистка? Безусловно. Но что же ей делать? Ведь Женя всегда ни с того ни с сего.., она не может угадать или предвосхитить, и, в конечном счете, заставляет его страдать. И самое смешное, что он не первый, Вовка ведь тоже страдал, почему же она становится причиной для того, чтобы другие страдали, ведь она этого не хочет? Более того, она сама от этого страдает. Пытаясь отогнать от себя дурные мысли, Полина не заметила, как перевалило за полдень, и скоро пришла Даша. Она оказалась приятной девушкой, в общем, Полине она понравилась, но щебетала не останавливаясь, хотелось подойти и выключить ее как выключают телевизор. А скоро пришел и Красавин. Полина начала расспрашивать его, как взять билет и получится ли улететь сразу в Киев. Он начал объяснять, но понял, что ему лучше поехать с ней, они собрались и через сорок минут стояли в кассе аэропорта. В Киев самолеты не летали, пришлось взять в Москву. «Тем лучше, — думала Полина, — даже не буду заезжать домой, а сразу из Москвы поеду в Симферополь». Она думала об этом целое сегодняшнее утро, ведь в квартире никого нет, Женька с Сашкой еще в Варшаве, ей не хотелось быть в четырех стенах одной.

Когда Полина с Сергеем Валериевичем вернулись обратно, Даши дома не было, до самолета было масса времени, аж до часу ночи, и не нужно было спешить. Они разговаривали, и вдруг тема сама по себе перешла на то, о чем Полина думала утром.

— Знаешь, Полина, я замечал тогда ваши отношения с Черненко и не мог понять: почему так. А теперь, когда ты рассказала о Жене…

— Меня, наверное, нужно изолировать от общества, чтобы ни кому не причиняла вреда.

— Как раз наоборот. История с Таней и Андреем понятнее, я же хорошо помню и ту, и другого, они совсем разные, это была действительно случайность, что они так встретились. Но у тебя совсем другое, теперь я начинаю понимать.

Красавин говорил туманно, Полина недоумевала, что это ему там уже стало понятно?

— А вот я совсем ничего не понимаю и чем больше думаю, тем больше запутываюсь.

— Ну, вот смотри. Сначала Володя Черненко, потом твой муж Женя, они похожи…

— Совсем не похожи.

— Подожди. Они оба ищут в тебе не поддержку, не понимание, а наоборот.

— То есть?

— Ты для них как Кармен.

— Ну, Вы сравнили!

— Они оба любят страдать, и ты даешь им эту возможность.

— Но ведь это же мазохизм.

— Ну.., ты преувеличила, хотя, где-то близко. Я, конечно, не говорю, что Черненко, к примеру, похож на этого, как его?.. Он абсолютно нормальный. Но вот эта его поездка в Чечню. Ты думаешь, что это, по-твоему?

— Он всегда был авантюристом и романтиком. А еще он, наверное, хотел испытать себя на прочность.

— Конечно, но еще он искал острых ощущений и жизни на грани, ну, ты понимаешь.

— Да, понимаю, но он всегда был таким.

— Ты же тоже для него была.., в общем, давала ему эти острые ощущения, только не физические, не моральные, а душевные.

— Да?

— Именно! Думаю, твой Женя такой же.

— Мне никогда не приходило в голову…

— По правде говоря, мне такое не нравится, когда люди вытягивают друг из друга жилы. Моя Наташа очень долго и упорно пыталась это делать, но я не выдержал, правда, я совсем другой в отличие от твоих Вовы и Жени.

— Но ведь я этого не хочу.

— Придется тебе терпеть, это все, что я могу сказать.

Полина расстроилась из-за этого разговора, но все-таки ей стало легче, ведь Красавин действительно многое ей объяснил. К вечеру она совсем повеселела, вдруг поняла, что жизнь на самом деле прекрасна. Она приедет домой и сразу же позвонит Женьке, чтоб он как можно скорее приехал в Крым, там так хорошо сейчас, все распускается... Они начнут новую жизнь. Эти мысли совсем ее окрылили, и она была уже счастлива в предвкушении встречи с мужем и сыном. Как все-таки хорошо, что она, спустя много лет увидела Красавина, а он так просто разрешил все ее проблемы. Сергей Валериевич и Даша провожали ее на самолет. Не успели встретиться, как она уже уезжает. Она до последнего момента держалась, видимо, он тоже испытывал нечто подобное, но когда этот момент наступил, они оба одновременно почувствовали грусть, так стало жалко прощаться, ведь неизвестно, увидятся ли они еще когда-нибудь.

* * *

На подъезде к Симферополю небо заволокло чернющей тучей, почти сразу пошел обложной ливень, так что за окнами ничего не было видно, дождь стоял стеной, иногда, меняя направление, хлестал по окну. Привокзальная площадь превратилась в море, машины не ехали, а почти плыли. Несколько раз Полина проваливалась почти по колено. Александр Николаевич встречал ее с зонтиком на остановке.

— Видишь, у нас тут просто потоп, — он обнял дочь, и они быстро пошли, даже почти побежали к дому.

— А Женя не звонил, не говорил, когда точно они приедут?

— Ты вчера позвонила, да? Так... Он тоже вчера, он еще не взял билет, обещал сегодня перезвонить.

— А Вовка знает?

— Да, конечно, я ему сказал, а как же?

— Ну, а ты как, рассказывай...

— У меня все нормально, Пьери приезжал две недели назад.

— В гости или что-то хотел?

— А как ты думаешь? Я познакомил его с переводчиком, будет издаваться здесь. А ну, марш мыть руки и переодеваться, вся мокрая, простудишься!

— Как мама? Не звонила? — Спросила Полина из ванной.

— Да уже год ее не слышал, в последний раз — когда ты с Сашкой приезжала... Как Япония?

— Я такого никогда не видела, — Полина зашла в комнату, вытирая волосы полотенцем, — как на другой планете.

— Понятно, в общем, тебе понравилось.

— Не то слово!

— А почему вы с Женей решили не ехать вместе в Варшаву?

— Я же в Японию поехала, — Полина поняла смысл вопроса, но решила прикинуться, Александр Николаевич понял, что она не хочет отвечать, и больше не продолжал.

Он знал, что между ними бывают недоразумения и ссоры, но Полина всегда уходила от этой темы. Он был рад, что Женя с Сашей скоро приедут, значит сейчас все нормально. Он очень любил внука, который был как две капли похож на его собственные детские фотографии, тот тоже обожал крымского дедушку.

Полина хотела позвонить Вовке, но забыла: 12 часов в самолете и 20 в поезде лишили ее жизнеспособности, она час отлеживалась в ванной, и вдруг услышала из коридора голос отца:

— Полина, Володя звонит, что ему сказать, что бы позже перезвонил, или ты сама...

Полина, быстро натянув халат, выскочила из ванной.

— Аллё, Вовка, ты свободен? Можешь зайти?

Через полчаса она открывала ему дверь. Он был, как ей показалось, не такой, как всегда, они крепко обнялись.

— Представляешь, где я была? И кого видела?!

— Твой отец говорил, что звонила из Владивостока, так что я все понял, ну, как он там?

— Совсем не изменился, дочка уже взрослая, живет с ним.

— В общем, Красавин молодец, хоть бы разочек приехал за все это время.

— Ближний свет! Это я там была почти проездом.

— Чем он занимается?

— Тренирует сборную Владивостока...

Но Вовка ее перебил:

— А ты хоть сама давно в седло садилась?

— Не ехидничай, прошлой осенью, между прочим! А ты?

— Постоянно...

Теперь его перебила Полина:

— Слушай, а давай завра с утра вспомним детство, прокатимся куда-нибудь в сторону Перевального ли Виноградного, куда хочешь.

— Отлично! У меня завтра вторая смена, с утра я свободен, как птица.

— Ты по жизни такой, — резюмировала Полина.

Они еще разговаривали, но скоро Черненко ушел домой. В кабинете Александра Николаевича горел приглушенный свет, Полина решила ему не мешать и легла в кровать. В памяти проносились картинки все больше о том, когда они, не замечая времени, тренировались на спартакиады, отборочные и чемпионаты, перед глазами крутились колеса, потом все закрутилось в одну карусель, и Полина уснула.

В шесть утра прозвенел будильник. Она, проходя на цыпочках мимо папиной двери, чтобы его не разбудить, тихонечко собралась, настроила велосипед и вышла из квартиры. Майское утро дышало свежестью: такое бывает только в это время. Полина, выйдя немного раньше, два раза прокатилась вокруг собственной школы, за это время она успела окончательно проснуться, чувствовала себя превосходно, и настроение было отличное. Вчера звонил Женя уже из Киева, завтра они с Сашкой будут здесь. Ей так не терпелось его увидеть, как будто она ждала его изменившимся. На самом деле, новой стала она.

Володя ждал ее на остановке. Сначала они поехали вдоль водохранилища, заехали довольно далеко, солнышко начало уже пригревать. Они остановились и сели возле воды.

— Знаешь, это мой каждодневный маршрут, как ты угадала, чтоб мы сюда поехали? — Володя смотрел на Полину также, как в тот день, когда они заблудились на Медведь-горе, это было семь лет назад, за это время столько изменилось! Он тогда служил в Чечне, она еще училась, теперь он здесь, а у Полины уже подрастает сын. Но все равно он был рад, что они сидят сейчас вместе, вот передохнут и поедут дальше. В голове звучала любимая с детства песня:

Я так долго ждал тебя,

Верил и мечтал.

Сколько раз казалось мне:

Этот миг настал.

Но открывала полночь мне глаза,

Лунный взгляд пустой стрелой пронзал.

Мысли его прервала Полина:

— Ты же сам сюда завернул.

— Да? А, по-моему, ты ехала первая.

— Нет, ты.

— Значит, мне показалось...

— Но мне тоже хотелось сюда.

— Правда? Я же говорил!..

— Смотри, с той стороны берега туман над водой. Пять минут назад его было много, а сейчас почти нет.

— Все проходит очень быстро.

— Нет, не все, что-то остается на всю жизнь.

— Жизнь сама быстро проходит.

Полина, задумавшись на миг, с ним согласилась. Они еще какое-то время сидели и разговаривали, а потом вдруг как по команде почти одновременно встали и отправились назад. Почему-то они оба решили ехать по другой дороге. Они уже почти доехали, за перекрестком из-за деревьев виднелся пятый этаж Вовкиного дома. Дорога спускалась где-то под 30о наклона. Полина увидела только белую пунктирную полосу дорожной разметки, но проехать ее не успела. Мокрый асфальт после вчерашнего ливня, а на встречу, и тоже с горки — КамАЗ.

— Полина!!! — Вовка чуть не оглохнул от собственного крика.

Была слышна приближающаяся сирена скорой помощи, люди, машины поперек движения, кто-то пытается отвести Володю в сторону, но он намертво вцепился в Полинину руку.

«Кончаю! Я могу только повторить сказанное. Смерти нет!».*** (***Д. Лондон "Звездный скиталец")

26.09.06.