santehlit — Кратер Скорби

   Думаю, случись такое лет дцать назад, то-то был ажиотаж. Люди сбежались бы со всех своих углов, поглазеть на внеземное чудо. А теперь — в порядке вещей, будто каждый день летающие тарелки приминают траву в московских двориках. Только заядлый шахматист Сорока, поднял голову от доски и проводил любопытным взглядом стройную фигурку моей законной жены. До самого подъезда проводил. А потом горестно вздохнул — то ли ушедшей молодости, то ли проигранной партии.

   — Вот вы как устроились, — Люба обошла все комнаты. — Не дурно, не дурно. Главное, стиль сохранён. Теперь такие вещи только в музеях.

   — Да будто бы? — взъерошился, не зная, что ожидать от этого визита.

   — А это, наверное, твоя светёлочка? — гостья обратилась к Диане. — Скромно, уютно. Мне нравится.

   — Где меня поселишь, дружок? — это уже ко мне. — Какая на вечер программа? Хочу в Большой.

   Сходили квартетом в Большой театр. Потом ресторан. Говорила только Люба.

   — Москва — самый архаичный город на земле. Всё сохранено, всё. Как в прежние добрые времена.

   Электра попросила соку. Диана мороженое. Для них любая пища — лишняя нагрузка на организм.

   — А мы с тобой, Гладышев, употребим водочки с балычком. И шашлычки! Кутить, так кутить.

Подозвала робот-официанта, нащёлкала его клавиатурой песню прошлого века. Выпила и подпевала:

   — Я рождён в Советском Союзе

   — Сделан я в СССР….

   Пыталась всех втянуть в разговор, но смотрела только на Диану. Во все глаза.

   А я напрягался — что-то будет вечером?

   Дома вечером Люба:

   — На правах старшей жены требую тебя к себе. Где вы меня устроите?

   Устроили гостью в гостиной. И меня. Электра осталась одна в нашей семейной спальне. Диана в своей комнате — бывшей моей.

   — Гладышев, слабак, сними оптимизатор, — потребовала законная супруга. — Неужели так плохо выгляжу, что тебе нужен стимулятор?

   — Скорее наоборот, ты так великолепна, что боюсь опрофаниться.

   — Ничего, не бойся — всё у нас получится.

   И получилось. Я проспал допоздна и проснулся один. Вдвоём мы остались в квартире.

   — Где Диана? — спросил Электру.

   Но та не знала.

   Надел оптимизатор и попросил Билли связать с дочерью.

   — Мы с Любовь Александровной в Кремле, — услышал родной звоночек. — Здесь так здорово!

   Ещё бы. Бывшая резиденция русских царей и президентов превращена в исторический музей. Обойти её недели едва ли хватит. И мы терпеливо ждали. Но следующий раз услышали дочь, когда она была уже в Австралии. И опять:

   — Здесь так здорово!

   Потом была Антарктида. Потом Центр Управления Погодой на Сахалине. И мы поняли, что потеряли дочь навсегда.

   — Она выросла, — утешала меня Электра. — Она жаждет дела. С твоей женой ей интересней.

   — Женой, женой, — брюзжал как стопроцентный старик. — Ты моя жена и мать моего ребёнка, которого у нас подло похитили.

   — Она будет приезжать.

   Мы прожили с Электрой двадцать лет. Два десятка годов, наполненных теплотой сердечных отношений, спокойствием размеренной жизни и уютом московской квартиры. Думаете это скучно? Отнюдь. Мы не пропустили ни одной премьеры, ни в одном театре мегаполиса. Посетили все музеи, выставки, и потом следили за каждым обновлением экспозиций. Мимо не проходили новинки литературы. Мы посещали творческие вечера и капустники нынешних и будущих знаменитостей.

   Одно тяготило — как в то памятное утро Диана пропала вместе с Любой из нашей квартиры, так все эти годы и не удосужилась переступить её порог. Всё ей некогда, всё ей недосуг. Даже пообщаться толком не удавалось. Иногда, достигнув чего-то, она выходила на связь и, захлёбываясь воодушевлением, делилась новостями. Это были мгновения нашей радости. Которая тут же уступала место грусти (или огорчению?), ибо на вопрос: «Ты прилетишь, Дианочка?» неизменно следовал ответ:

   — Ой, сейчас некогда.

   И связь завершалась.

   На исходе двадцатого года нашего проживания в Москве мы получили от дочери приглашение на свадьбу. На свадьбу! Наша Дианочка выходит замуж. Порадует нас внуками.

   Мы собирались, переговариваясь.

   — Ну, как же при её непоседливом образе жизни с малышом?

   — Ребёнка мы непременно заберём к себе. И воспитаем.

   Мы собирались на свадьбу, а думали о новорожденном. Понимали, что дочь уже не вернуть в наши чертоги, а вот её детей…. В том, что у Дианочки будет ребёнок, сомнений не было — для чего же ещё современным молодым людям жениться?

   Возникли проблемы.

   Свадьба должна состояться на Луне.

   Нет, это не было чьей-то прихотью. Из новостных сообщений, мы знали, что Луна активно колонизируется, и уже насчитывает несколько сотен тысяч человек постоянного населения. Среди них жених нашей дочери.

   — Как он выглядит? — спросил. — Пришли изображение.

   Но Диана:

   — Прилетайте, всё увидите.

   Хорошо сказать — прилетайте. Мы из Москвы уж много-много лет ни шагу. А тут — шутка сказать — на Луну.

   Надо с кем-то связываться, что-то узнавать, кого-то просить.

   Решил попросить Любу. Мы не общались с того дня, как она похитила нашу дочь. Самовольно заменила ей отца и мать. Разве мог такое простить? Но обстоятельства вынуждали. Да и про зятётечка хотелось поподробнее.

   Прошу Билли связать с Любой.

   — Да? — голос законной жены сух и деловит. — Я пришлю за вами летательный аппарат.

   И всё. Конец связи. Нет больше времени для меня у Главного Хранителя Всемирного Разума. Не имею права обижаться — сам отвёрг. А она лишила меня дочери. Стало быть, квиты.

   Впрочем, если быть справедливым — вряд ли Диане понравился наш образ жизни. Куда как интересней с приёмной мамой — и темы, и масштабы. Живи — гуляй! Нет, живи — работай! Люба это умеет и Дианочке привила. А я что? А мы что?

   Электра сразу смирилась, признав в Любаше лидера. Электра — эта Даша. Даша воплоти, после смерти. Она сказала:

   — Мы летим, любимый?

   — Конечно, милая.

   Мне стыдно перед Электрой за свою слабость.

   Обратился за советом.

   — Билли, что думаешь по поводу?

   — Какие-то сомнения?

   — А ты не мог подсказать женишку, что не вери гут так-то. По-людски: приехал бы, показался да и проси руки суженой.

   — А двадцать пять баранов в калым?

   — Не помешают. Кстати, что придумать в свадебный подарок? Ты ведь знаешь, что у них есть, а чему будут рады.

   — Архаизм всё это, Создатель. У людей радость — раздели её с ними и не надо лучшего подарка.

   — А если мне женишок не понравится, или с Любашей найдутся темы для размолвок — что ж за свадьба-то без драки?

   — С таким настроением оставайся-ка ты в Первопрестольной.

   — От рук отбился?

   — Ну, тогда, какие вопросы?

   Любин личный космолёт (летающая тарелка?) приземлился в хоккейной коробке нашего двора. Беспилотный аппарат. Но всё равно кто-то его отслеживал, кто-то отсчитывал время посадки, время стоянки, отлёта….

   Я бы нырнул в разверзнувшийся люк и был таков. Но Эля (так теперь зову Электру) выдержала (за что благодарен) вполне разумную паузу. Напомадилась. Наряды два-три раза поменяла. Молодец! Что сказать?

   Душа рвалась к дочери.

   Но Люба. Её коварство, ледяной тон.

   Только Электра и вдохновляла.

   Лететь, лететь, конечно, надо — но родителями, а не какими-нибудь там статистами на свадьбу дочери.

   Любиным проискам мы противопоставим своё родительское великодушие.

   Может, всё надумал? Нет никакой проблемы?

   Двадцать лет прошло. Люба смирилась. Главный Хранитель чего-то там смирился, и не будет отыгрываться на наших родительских чувствах.

   Слетаем — посмотрим.

   Сели. Взлетели. Приземлились.

   Да, нет, конечно — прилунились. Раз на Луну, значит прилунились.

   И не почувствовал ничего. Разве только невесомость. Ремнём был пристёгнут в кресле (Эля тоже). Вдруг в какой-то момент чувствую, тело потеряло вес — лёгким-лёгким стало. Само готово лететь.

   Полёт длился — только моргнуть успел.

   На мониторе: «Добро пожаловать на Луну! Отстегните ремни. Сейчас откроется люк-трап».

   Мы отстегнули. Встали на ноги. Вес не вернулся. Ну, разве только частично.

   Шагнул к открывшейся двери — а получилось, взлетел в тарелке до сферического потолка, и приземлился (прилунился?) уже на трапе. Вот такой шажок — на пять-шесть метров — получился.

   Смотрю — мама дорогая! — небо звёздное, и солнце на черте горизонта.

   Встаёт? Садится?

   А кругом Луна. Самая настоящая.

   — Что сдрейфил? — это Билли. — Не удивительно. Первый человек, ступивший на эту твердь, намочил в штанишки. Так что….

   — Слушай, тут же нет атмосферы.

   — А оптимизатор на что?

   — Тогда верни мне земной вес.

   — Легко. Но как же экзотика?

   — Да чёрт с ней. Скажи лучше, почему нас не разрывает внутреннее давление?

   — Тебе хотелось бы? Сними оптимизатор — лопнешь, как воздушный шарик. Кровавенький такой.

   — Болтун. Но не вижу встречающих.

   — А они тебе надо?

   — Я думал, дочь….

   — Девочке сейчас не до вас. Впрочем, вот она.

   К нам летели два лунатика. Низко над поверхностью, но не касаясь её. Оба в одинаковых греческих туниках. Поди, узнай, который из них наша дочь. Впрочем, утрирую.

   Дианочка кинулась Эле на шею:

   — Мамочка!

   Туника — это мужская одежда или женская?

   Мне протянул руку курчавый, горбоносый, в тунике, но всё-таки молодой человек.

   — Здравствуйте. Меня Павлом зовут.

   Зятёк, стало быть.

   Я ответил на рукопожатие. Но тут Дианка повисла на шее.

   — Папка!

   Всё размерено — голову не разрывает её радостное ликование. Я к тому, что общение у нас телепатическое. На Луне нет атмосферы, так что связки напрягать не приходится. Голосовые.

   — Здравствуй, милая.

   — Идёмте, идёмте, — влечёт нас Диана с космодрома.

   Или стартовой площадки? Здесь уже стоят несколько десятков (а может, сотня?) «тарелок». Думаю, гости слетелись. Наверное, все Распорядители тут. Ещё бы — Главный Хранитель замуж выдаёт приёмную дочь.

   От этой мысли обида царапнула сердце.

   А, впрочем, сколько, Любовь Александровна, ты не интригуй, Дианочка наша с Элей дочь, и она любит нас.

   Впереди какое-то прозрачное строение.

   — Это наша оранжерея, — гордо Диана. — Сейчас я вам что-то покажу.

   Это был лунный камень. Я думал, что сказка. Красивая легенда. Никакого лунного камня в природе не существует.

   — Паша его нашёл, — Дианочка гордо. — Мой Паша — геолог.

   — Теперь, наверное, нет, — будущий зять смущён. — Меня дизайн увлек. Вы посмотрите, посмотрите….

   Вдоль стеклянных стен оранжереи стояли кадки (или тумбы?), из которых причудливыми изваяниями поднимались вверх чёрные, нет, антрацитово чёрные изваяния (по-другому не назовёшь).

   На что они похожи?

   На деревья? Да, вряд ли.

   На скульптуры? Тоже мимо.

   На фантазии изощрённого ума? Ближе к истине.

   Во! На мексиканские кактусы. Только чёрные и без иголок.

   — Они тёплые, — Диана. — Попробуй, папка.

   Я прикоснулся. Да, действительно не холодные, как на то намекал их цвет.

   — Может, радиоактивные? — забеспокоилась Эля.

   — Это застывшие солнечные лучи, — поведал Павел.

   — Правда, правда, — кивает головой Диана. — Они растут, когда светит солнце. Это солнечные лучи воплоти. Паша достал их из лунной шахты, и теперь они растут здесь.

   — А стены стеклянные зачем? — спросила Эля. — От холода?

   — От пыли, — Диана. — Пыль здесь такая вредная — везде норовит влезть. Только это не стекло — полимер прозрачный.

   Я подумал, порадовалась бы мама, будь жива, — какая у неё русская внучка.

   Длинная-длинная оранжерея — вдоль стен причудливые изваяния лунных камней. Когда из-за горизонта выныривает солнце, они начинают расти (прибывать в массе?), аккумулируя его энергию.

   Паша надумал оставить геологические изыскания и посвятить себя дизайну лунных камней. Диана, похоже, разделяет его пристрастия. Или, может, здесь другое? Более глубокие личностные чувства?

   Задаю себе вопрос — будь я женщиной, смог бы полюбить бывшего геолога Пашу?     Спрашиваю об этом Элю. Мысленно, конечно.

   — Он не нравится тебе? — Электра удивлена.

   — А ты в восторге?

   — Отцовский эгоизм, — это Билли влез, как всегда не к месту.

   — В урну хочешь?

   — А рискни.

   Сволочь. Знает, что без оптимизатора на Луне мне не прожить и мгновения — на кусочки разорвёт внутреннее давление.

   Может, действительно отцовский эгоизм?

   Не скажу, что будущий зять вызывал во мне резкую антипатию. Нормальный парень. Но и всё. Казалось, моей незаурядной дочери пристало что-то адекватное.

   Ну, что ж — Паша, так Паша.

   Оранжерея лунных камней не пуста.

   Говорю теперь о людях. Они ходили по вместительному сооружению, разглядывали неземные чудеса, любовались. Возникали вопросы. Они достигали сознания Павла и весьма его беспокоили.

   — Да иди уж, — махнула рукой Диана.

   И тот, как гончая, получившая команду «Пиль!», сорвался с места и полетел к кому-то любопытствующему.

   Настало время родительского часа.

   — Ты любишь его, солнышко?

   — Да, конечно же, папка. Как можно его не любить?

   Молодо-зелено. Ещё как можно!

   — Уймись, — это Эля исподтишка.

   Действительно, ведь это у Дианочки праздник, она выходит замуж — чего ж я-то разворчался? Видимо, Билли прав — остаться надо было в Первопрестольной.

   Нет, надо настроиться. Надо полюбить или хотя бы сделать вид, что этот Паша мне не отвратен.

   — Билли?

   — Обыкновенный отцовский эгоизм. Особый рецидив у старых маразматиков.

   Знаю, откуда такое настроение у виртуального Брехунца.

   Как он доставал в Москве за мой осёдлый образ жизни. И лентяй я, мол, и сибарит. В мире дел невпроворот, а я картинки в галереях разглядываю. Искать, говорил, надо Костю и похищенные души прозрачных родичей Эли.

   А я ему — возродившийся Костя твоё детище, вот и напрягайся. И с прозрачными не всё ясно. По-моему, у них полюбовное соглашение. От моих дам отстали, тому я рад. Что ж, мне самому в их лице искать себе неприятности? Я живой человек, имею право на уют и счастье с любимой женщиной. Отстань!

   Долго так продолжалось. В конце концов, отстал. Угомонился. Сверкает серебряным браслетом на левом запястье да шипит себе к месту и не совсем. А я привык. И внимания не обращал. Даже скучновато порой без общения.

   — Тебе как понять? Своих-то детей — один из автоклава, и тот с приветом.

   Молчит скрипучка виртуальная.

   С отцовской нежностью всматриваюсь в любимые черты.

   — Как живёшь? Ты похудела. У вас будет малыш? Первый на Луне?

   — Нет, пока не думали. А ребятишки здесь уже есть. Такие лапушки.

   Покосился на Элю — всё прахом. Попляшем здесь на свадьбе и на свои палати.

   Она сжимает мои пальцы своими — уймись, приемли жизнь, как она есть, не напрягайся.

   Да уж.

   — Папка, ты иди пока к Павлу, а я мамочке что-то покажу.

   — Платье? — это Эля.

   — Ну, конечно.

   Дамы удаляются, а мне не хочется к зятю.

   Трогаю причудливое изваяние лунного камня — вот ты какой! Застывшие капли золотых лучей.

   — Абсолютное топливо, если бы мы не знали реакции аннигиляции.

   Вздрогнул. Обернулся. Люба.

   Двадцать лет прошло со дня последней встречи. Каких-то двадцать лет, и мы снова смотрим в глаза. И — не поверите — любуемся. Не берут годы мою первую и законную жену. Может, порода такая, сибирская? Косметика? Пластика? Да нет, конечно, — оптимизатор. Он, родимый, поддерживает Любу в великолепной форме. Ну, и меня тоже.

   — Так и аннигиляция — архаизм. Антигравитация нынче в моде с телекинезом.

   — Верно, Гладышев. В музее космонавтики реактивные двигатели.

   Пауза.

   Мы смотрим, не отрывая глаз, практически не мигая.

   Ловлю себя на подлой мысли, что хочу её.

   А почему, собственно, подлой?

   — Билли?

   — Мне, что за дело?

   — Предатель.

   Любина улыбка — само очарование.

   — Здравствуй, любимый. Отлично выглядишь.

   Воркует,… обольстительница. Впрочем, женщина и должна быть такой. Не увлечёшь самца — останешься без потомства. Таков закон природы. Только Люба — печальное исключение. Миллионы восторженных поклонников, супруг без патологий, а детей Бог не дал. Или не просила?

   — Закон природы есть такой — не обращала внимания?

   — О чём ты?

   — В дикой природе все самцы гораздо привлекательнее своих подруг. У льва есть грива, у оленя рога, у павлина хвост, у селезня оперение. Знаешь, почему?

   — Просвети.

   — Они должны понравиться самкам, чтобы поучаствовать в продолжении рода.

   — Да что ты?

   — У людей всё наоборот, поскольку и задачи перед человечеством иные — нужно двигать прогресс.

   — И получается….

   — Женщина крутит хвостом перед зеркалом, чтобы мужчина изредка, творя цивилизацию, посматривал в её сторону и обновлял поколение.

   — Браво! Отличная выкладка! Вижу, время зря не терял — развил цельное философское учение. Последователи уже есть или подбираешь?

   — Расскажи о своих успехах?

   — Мне похвастать нечем — время героев истекло. Оптимизатор уравнял людские возможности и способности. Даже Дианочка, щедро одарённая природой, не долго оставалась феноменом. Её способности изучены и материализованы.

   — Я не умею летать.

   — У тебя оптимизатор старой модели. Хочешь, поменять?

   — Спасибо, привык.

   — Я подарю.

   — Расскажи про Луну. Чем тут занят народ?

   — Я покажу попозже. Сейчас пора идти на церемонию.

   Люба плавно оторвалась от полимерного пола оранжереи и легко полетела вперёд. Потом остановилась, обернулась.

   — Гладышев, — это она моим многометровым прыжкам. — Не смеши народ. Стой, где стоишь — я сейчас слетаю за оптимизатором.

   У меня на руке два серебренных браслета.

   — Билли, ты в котором?

   — Угадай.

   — Помнится, кто-то урны заслужил.

   Любе:

   — Есть здесь урна, мусоросборник, утилизатор?

   — Зачем?

   Снял старый, видавший виды оптимизатор, показал, держа с брезгливым видом двумя пальцами.

   — Давай. Отдам в переработку. Или музей, как экспонат.

   — А говоришь, героев нет.

   — Живых….

   Церемониальный зал ничем не отличался от оранжереи — разве только прозрачный купол повыше. Двумя длинными рядами стояли гости — в бальных платьях, фраках, смокингах. Жених со священником уже томились в одном конце живого коридора. В другом искали меня — предстояло вести дочку под венец.

   Заложив крутой вираж, огибая строй смокингов, вихрем промчался на своё место.

   Дианка прыснула. Эля покачала головой и нахмурилась.

   Подал руку дочери — обопрись. И сам споткнулся, ощутив неожиданный прилив тяжести.

   — Билли?

   — А ты хотел воробышком порхать?

   Вполне земное притяжение. Спасибо друг.

   Рука, согнутая в локте, выдвинута вперёд. На ней покоится ручка моей дочери.

   Пошли, родная. К твоему счастью.

   Зазвучала музыка.

   Гости хлопают в ладоши. И это слышу.

   — Билли?

   — Газ в помещении. Азот.

   До алтаря шагов триста.

   — Пообщаемся, солнышко?

   — Да, конечно, папочка, я вся — внимание.

   — Хочу знать ваши планы относительно потомства.

   — Павел говорит, что дети — это игрушка, забава, а мы взрослые люди и должны заниматься серьёзными делами.

   — Все мужчины так говорят. Но ты женщина — твоё призвание рожать. Поставь его перед фактом.

   — То же самое говорила мама.

   — Пойми, ребёнок, ты — потомок удивительного народа, из-за бесплодия практически исчезнувшего с лика Земли. Доведи это и до Павла. Нельзя искусственно избегать того, что — не дай Бог! — уже заложено в тебя природой.

   — Такие страсти говоришь в день моей свадьбы.

   — Хочу твоего счастья.

   — Ты хочешь внуков в свою московскую квартиру.

   Я чуть не споткнулся.

   — Билли, она опять копается в моей голове?

   — Не обязательно. Эгоистичные желания читаются на твоём лице.

   Я справился, я не споткнулся.

   — А ты считаешь, здесь нормальный пейзаж, нормальные условия для воспитания малыша?

   — Папка, что ты всё об этом и об этом. Как тебе мой Павел?

   — Ты ответила на свой вопрос — он твой.

   Два строя гостей закончились. В одном последней рукоплескала Люба. Значит, гости выстроены по старшинству. А мама Эля осталась где-то там, в начале значимости.

   Передавая руку дочери жениху, смотрел не на него, на Любу — твоё коварство?

   И законная жена смотрела на меня. Во все глаза. И улыбалась.

   Что-то будет.

   Наверное, это справедливо, что ушли в прошлое все формы бракосочетания — осталось венчание. Красивый обряд.

   Клятва Всевышнему.

   А пусть отдувается — сам свёл.

   Ловлю себя на мысли, что Павел мне всё-таки не по душе. Горбоносый, лопоухий. А ведь внуки могут быть похожими на него.

   Целуются.

   Мы хлопаем в ладоши.

   Звучит музыка.

   Первый вальс жениха и невесты.

   Нет, уже молодожёнов.

   Ищу Элю, нахожу Любу.

   — Пригласишь?

   — Эмансипации на Луне в шесть раз меньше?

   — Традиции шорят. Белый танец, и всё такое прочее. Ждать, потом тебя искать. А тут — музыка, и ты под рукой. Пригласишь?

   — Приглашаю, — щёлкнул каблуками.

   Люба — изящный книксен и подаёт руку.

   Мы закружились. Парящие в азоте.

   — Шампанского хочу.

   Шампанское в ведёрках со льдом повсюду на круглых столиках. Это для любителей открывать. Для нелюбителей — в бокалах на разносах. Оно тягучее, почти вязкое, и пузырьки — как в замедленном кино — не спешат шипеть и лопаться. Но вкус отменный. Из закусок — фрукты, сладости.

   Мы пьём. Люба смеётся, обнажая коралловые зубы.

   — Хочу напиться!

   После нескольких бокалов.

   — Гладышев, хочу тебя. Что смотришь? Плюнь в лицо. Оттолкни. Перешагни. Многожёнец несчастный.

   — Стоп! Отмотай назад. Нет, лучше начни сначала, но без концовки.

   — Гладышев, я хочу тебя.

   Закрываю её рот поцелуем.

   У Любы на Луне свои апартаменты.

   Мы лежим в её постели, она рисует пальчиком круги на моей груди.

   — Вернёшься в Москву?

   — Я привык. Нам хорошо там с Элей.

   — А как же я?

   — Если все дела переделала, присоединяйся — будем жить втроём. Глядишь, внучка подкинут.

   Долгая пауза.

   — Тебе нравится Павел?

   Люба со вздохом:

   — Дианочка сама его выбрала.

   — Других кавалеров не было?

   — Да полно. Павел — самый бестолковый ухажёр.

   — Я заметил.

   — Но отличный учёный, геолог, дизайнер. Умница.

   — Ну-ну….

   — Зря ты. Все люди имеют доступ к Всемирному разуму. Многие способны формировать вопросы. Но лишь единицы — на них отвечать. Павел из их числа.

   Мне было приятно это слышать. Павла зауважал. Нет, не могла моя дочь увлечься заурядностью.

   Пауза. Если б не фигурное блуждание пальчика по груди, подумал, что Люба спит.

   — О чём молчишь?

   — Хочешь, покажу тебе Луну? У меня здесь есть заповедные места.

   — Наверное, надо возвращаться.

   — Да, брось. Завтра улетишь, и когда ещё будешь.

   Справедливо.

   — Пойдём, покажешь.

   Мы покинули лунный город.

   Дикий ландшафт. Звёзды, земной свет — солнце за горизонтом.

   — По Луне лучше двигаться в полёте, — поучает Люба. — Хоть не велика масса, но почва до того скалистая — легко ногу сломать.

   Оказалось не везде. Я про скалистую почву, опасную для ног. Кратеры, как озёрца водой, почти до краёв полны мелкодисперсной как пудра пылью.

   Летели, едва не касаясь причудливо изрытой поверхности, озирали окрестности, любовались пейзажами.

   Прилунились в центре небольшого кратера.

   — Мой любимый, — поведала жена. — Он маленький — его с Земли не видно — и потому безымянный. Я окрестила его кратером Мечты.

   Кратер Мечты чуть не до скалистых краёв заполнен лунной пылью. По крайней мере, посадка была мягкой. Только Люба осталась на поверхности, а я с головой ушёл в сыпучее месиво.

   В сознании её задорный смех и голос:

   — Гладышев, ты где?

   Я растерялся. Я ещё не умею обращаться с оптимизатором последнего поколения.

   — Билли!

   — Чтоб ты делал без меня?

   Выныриваю на поверхность.

   — Я чуть не утонул.

   — Да, пожалуй: плотность пыли много меньше воды — тебе самому и не выплыть.

   Люба лежит в блюдце кратера, заложив ногу на ногу, руки под голову, лицом к голубому диску Земли.

   Попытался соответствовать.

   — Алёша, смотри какое бездонное небо — целина человеческому разуму. Это хорошо, что ты упразднил границы и объединил землян, а то бы мы до сей поры глазели на звёзды из окопов.

   — Слушай, на Земле атмосфера, а здесь-то ни-ни. Я к тому, что любой космический гость величиною с гвоздь может стать смертельно опасным любому из нас.

   — Исключено. Над Землёй, гораздо выше Лунной орбиты, создан спутниковый зонт. Ни одному метеориту массой больше пылинки не прорваться к планете или её сателлиту. Всё отслеживается и уничтожается.

   — Сколько же потребовалось спутников?

   — Знают в Центре Метеоритной Безопасности.

   — Расскажи мне о Косте. Где он? Что с ним?

   — Вы не общаетесь?

   — А вы?

   Я вытянул шею, чтобы посмотреть, не насмехается Люба? — и нижние конечности мои утонули в пыли. Дёрнул их вверх, и голова погрузилась в серую пудру.

   Фу, какая гадость!

   — Билли, что за чертовщина?

   — Летать, надо учиться, как учился ходить.

   — Хорошо, хорошо, но позже. А сейчас, будь так любезен, всё делать за меня.

   Я вынырнул на пылевую поверхность и заглянул-таки в Любино лицо.

   — Так что с Костей?

   — У него были проблемы — мне так кажется — с обязательствами перед прозрачными. Какое-то время жил в Антарктиде, а твои родственники гуляли в пингвиньих фраках. Потом была подводная лаборатория на Багамских островах, и надо полагать, прозрачные там ихтиандрили. На Новой Гвинеи побывали в облике райских птиц.

   — Пастух заблудших душ!

   — В конце концов, Костя объявился в Манчестере, той самой клинике, где обрёл новое тело. Когда до меня дошла информация, попыталась через посредников — на прямой контакт не хватило — связаться с твоим братцем. Он выслушал предложение, принял, и даже поблагодарил. В Манчестер были доставлены костные останки с острова Скелетов (так, кажется, ты его окрестил?). Их клонировали и заселили душами. Вот такая одиссея твоих прозрачных родственников.

   Холодок тревоги царапнул сердце.

   — Давно это было?

   — Да уж…. Но ты не волнуйся. Первыми визитёрами в палаты заново родившихся были мы с Дианой. Комментарии нужны?

   — Успокоились?

   — А то.

   — Где они теперь?

   — Джигитуют. Великолепная девятка. Их трудно отслеживать — они обходятся без оптимизаторов. Но удивительный народ — с такими способностями сопротивляемости среде. Их видели даже на Луне.

   — С Костей во главе?

   — Возможно, в том числе.

   Задумался.

   Что творится с тобою, брат?

   Какие силы влекут по жизни?

   Какой огонь горит в груди?

   Всёпожирающее тщеславие?

   Костя, Костя, как ты несчастен.

   — Билли.

   — Да нет у меня с ним связи.

   — Я не о том. На Луне ведь нет атмосферы? Стало быть, мы здесь, как в открытом космосе?

   — Считай что так.

   — Откуда твой оптимизатор черпает энергию, поддерживающую организм?

   — Из пыли, когда есть контакт. Синтезирует из лучевой энергии.

   — Но ведь солнце за горизонтом.

   — А звёздные лучи? А отражённый земной свет?

   — Ловкач.

   — Ты думал.

   Наверное, нас потеряли.

   — Нас ждут, милая, надо возвращаться.

   — Полежим ещё. Мне так хорошо здесь — и ты рядом.

   Люба положила голову на моё плечо, руку на второе, а ногу на мои конечности.     Обычные земные нежности. А меня так резко швырнуло в пылевую глубину, что показалось — спиной ухнулся о каменистоё дно кратера.

   Чёрт!

   — Билли! Что происходит?

   — Метеорит. Огромный космический метеорит вонзился в лунную поверхность.

   — Но этого не может быть!

   — Как видишь, может.

   — Где Люба?

   — Летит в Луна-Сити.

   — Свяжи меня с ней.

   Через несколько мгновений Любин голос в сознании.

   — Беда, Гладышев, метеорит из космоса прорвал защиту. Я в город. Сам доберёшься?

   — Я ни черта не вижу.

   — Напряги оптимизатор — у него есть навигаторские функции.

   Какие к чёрту функции!

   — Билли! Я не могу больше в этой пыли. Сделай что-нибудь.

   — Поднимемся повыше. Ещё выше. Ещё. Создатель, ты почти в открытом космосе.

   Я выбрался за границу пылевого облака. Надо мной звёздное небо и голубой диск. И ещё — один край горизонта начал плавиться жидким золотом, намекая на скорый восход солнца. Другой тонул в клубящемся мареве.

   — Билли, что с городом?

   — Нет города, Создатель.

   — Это…. Это….

   — Это катастрофа. Космическая катастрофа.

   — Билли!

   — Понял тебя. Но там нет ничего. Там нет никого. Ни людей, ни их оптимизаторов. Только пыль, которая не скоро уляжется.

   — Ты хочешь сказать….

   — Погибли все.

   — Диана!

   — Все.

   — Заткнись!

   Я рванул с руки оптимизатор и потерял сознание.

   Моё тело покоилось на границе пылевого облака. А душа унеслась далеко-далеко, на голубую планету, в заснеженную Москву.

   — Ма, а что такое жизнь?

   Моя красивая, умная, изящная мать, доктор наук и мастер спорта, пригладила непослушный вихор на мальчишеской голове.

   — Жизнь — это форма существования материи. Вот кристалл — он живёт своей жизнью. Он родился в недрах земли. Его нашли и отдали ювелиру. Теперь он сверкает в кулоне. Ты — мальчик, родился в Москве и ходишь в школу. А когда вырастешь, будешь делать добрые дела.

   — А когда умру?

   — Тебя предадут земле, и на могиле вырастут цветы. Твоё тело продолжит жизнь в новом облике.

   — А душа?

   — Душа отлетит в рай, где будет общаться с другими добрыми людьми.

   — И мы там встретимся?

   — Всенепременно.

   Мы встретимся, мама?

   Моё тело покоилось на границе пылевого облака.

   Я не смог сорвать оптимизатор — Билли был проворнее и отправил меня в нокаут.

   Медленно, медленно, день за днём пыль оседала. И тело моё опускалось вслед за ней. Билли не спешил будить во мне сознание. Удар по психике был мощнейший, и мой виртуальный врачеватель трудился не покладая рук.

   Наконец Луна вернулась в твёрдые границы. Я очнулся.

   Звёзды. Слепящий диск солнца.

   — Билли, где я?

   — Тебя в каких координатах сориентировать — Пифагора, Эйлера, Лобачевского? Проще говоря, если полетишь спиной к солнцу, то скоро доберёшься к тому месту, где был Луна-Сити.

   На месте лунного города зияла огромная воронка. Их называют кратерами.

   На дне кратера, в самом центре — распластанная фигурка. Раскинутые руки придают ей сходство с крестом.

   Люба.

   — Давно лежишь?

   — Надо лететь в Центр Метеоритной Защиты, разбираться в причинах прокола, а у меня нет сил.

   — Такая поза что-то даёт?

   Пристроился рядом на мягкой, как облако, пыли, раскинул руки.

   — Знаешь, что бывает от таких ударов?

   — Что, милая?

   — Алмазы рождаются.

   — Кажется, их называют слезами Аллаха.

   — Плакать хочется, но на Луне это невозможно — недоступная слабость. Ты как?

   — Пус-то-та. Гулкая пустота.

   — Ничего. Со временем заполнится. Полетишь на Землю?

   — Останусь с тобой.

   Помолчали, переваривая. Я — вдруг принятое решение. Люба — полученную информацию.

   — Почему мы здесь одни? Где народ?

   — Ногой топнула — чтоб ни одна душа без моего позволения.

   — Это верно — спасателям здесь делать нечего, а от сочувствующих стошнит.

   Помолчали, подыскивая тему, не провоцирующую разногласий.

   — Скажи, нужна человечеству эта Луна проклятая?

   — Теперь мы летать сюда будем каждый год 30 октября.

   — Согласен. Но городов здесь строить не будем.

   — Мы с тобой. А люди пускай. Человечество не запугают несколько сотен смертей.

   — Погибли все Распорядители.

   — Новых изберут.

   — Что тебе даёт пост Главного Хранителя?

   — Масштабы. Возможность быть в авангарде прогресса.

   — Честолюбие?

   — Скорее норма жизни.

   — Почему за мной не оставляешь права выбора?

   — Прости, была не права. Каждый волен на свою индивидуальность.

   — Эти бы слова да полвека назад….

   Солнце скрылось за горизонт — закончился лунный день. На поверхность опустилась мгла, а небо стало ярче. И ближе.

   Оттуда, из глубин неведомого космоса, примчался огромный болид на чудовищной скорости, и не стало очень дорогих мне людей. Сколько ты ещё таишь опасностей, звёздная Ойкумена? Не пора ли взяться за тебя всерьёз?

   — Билли.

   — Проснулся, Создатель? Тебя надо основательно встряхнуть прежде, чем на что-то подвигнуть. Сколько я тебе говорил — займись делом, займись делом…. Может, и не было этой трагедии, займись ты делом в своё время.

   — Думаешь?

   — Теперь-то что гадать.

   — Ладно. Помолчи.

   Обратился к Любе:

   — Тебе не стоит лететь в ЦМЗ, искать причину трагедии. Я назову её здесь и сейчас.

   Люба встрепенулась, села, по-турецки скрестив ноги:

   — Говори.

   — Космические скорости опережают реакцию Всемирного Разума.

   — Думаешь?

   — Нужна реорганизация. А под защиту следует брать всю солнечную систему, а то, не ровён час….

   — Гладышев, солнышко моё, неужто? Дай я тебя расцелую.

   Поцелуй Любе не удался — она утопила меня в пыли. Своим порывом. Потом извлекла и всё-таки припала устами.

   Приснился сон. Из голубого детства.

   Юркий физик, он же астроном, вызвал к доске.

   — Расскажи нам, Гладышев о лунных кратерах, природе происхождения и названиях.

   — Кратеры Луны не имеют ничего общего с вулканической деятельностью. Это следы внешнего воздействия космических тел на её поверхность. Вот этот назвали кратером Скорби. Здесь был город Луна-Сити, где выращивались удивительные кристаллы — лунные камни. Гигантских размеров метеорит, залетевший из космических просторов, в мгновение ока превратил город и его обитателей в пыль.

   — Как это, Гладышев? Никто ещё ничего не слышал о городе на Луне, а кратер Скорби — место его гибели — уже обозначен на её карте?

   — Значит, эта карта из будущего.

   — Вот я тебе вкачу сейчас двойку из настоящего — и плакала твоя медалька.

   Закончилась лунная ночь. Последняя ночь скорби.

   Мы улетаем с Любой. Нам уже выслали новый аппарат взамен погибшего. Он прилунился неподалёку и терпеливо ждёт.

   Впрочем, о чём я? Никто нас в нём не ждёт — тарелка пуста, а посадка совершена в автоматическом режиме.

   Я уже готов к отлёту — простился и настроился.

   Моя жена медлит.

   Она в центре кратера.

   Она в позе лотоса.

   Быть может, плачет.

   Возможно, молится.

   Не будем мешать.

   Моя жена, Любовь Александровна Гладышева, в девичестве Чернова, великий человек. Но и ей не чужды минуты слабости. Минуты скорби, минуты великой печали.

   Пусть себе.    

   В наш век женщины разучились плакать. Это плохо.

   Это плохо потому, что мы, мужчины, разучились жалеть их и защищать.

   Слава Богу, нам с Любой это не грозит.

                                                                                                                                    А. Агарков. 8-922-701-89-92

                                                                                                                                   п. Увельский 2009г.