oalandi — Я приду за тобой... (Часть 3)

Остаток лета я провела в деревне. В моей жизни за это время ничего особенного не происходило, а вот Оля успела переехать в другой город к своей бабушке. Компьютера там у неё не было, значит, теперь мы могли поддерживать связь только через телефон… Мне было очень досадно, ICQ ведь куда удобнее — даже не в большой стоимости сообщений было дело. А телефоны у нас обеих были ранних моделей, мобильный ICQ на них не работал. Да и как можно было использовать эту программу в моей деревне, где даже для отправки смс нужно было бегать и искать сеть… Меня это порядком расстраивало, ведь Оля была единственным человеком, с которым мне было интересно… Да и маме казалось подозрительным то, как много времени я проводила с телефоном и как часто я его заряжала — порой по два раза на день. Нетрудно догадаться, что она думала. Но доказательств не было, поэтому она молчала — разве что изредка грозилась отобрать телефон. Я, как правило, притихала на пару дней, но потом всё начиналось сначала.

Когда мы приехали домой, меня ждало сильное разочарование. Компьютер не работал, папа что-то сделал с ним, что он не включался. Наверно, даже к лучшему, что это случилось не при мне, иначе бы он обвинил в этом меня. Но как зла я была! Пришлось прожить без него три недели (целых ТРИ недели! только представьте себе, как это много для того, кто страстно желает) У меня была самая настоящая ломка, так хотелось увидеться со всеми, снова прочитать историю сообщений в ICQ с Олей (почему-то очень хотелось сделать это) Однако когда компьютер всё-таки починили, меня ждало ещё большее разочарование. На сайте меня забанили. На сайте, которому я отдала год, на котором нашла столько друзей и полюбила немецкий… Нет, это однозначно было несправедливо!

Я решила создать другой сайт. Обычно вся моя уверенность испарялась почти сразу же после того, как я начинала выполнять задуманное, но на этот раз всё получилось наоборот. Я выбрала упрощённую он-лайн систему создания сайтов, знания HTML практически не требовалось, так что создавать там можно было практически безо всякого труда. Этим я была довольна. Но вскоре встала проблема. Я выбрала группу Kent, они шведы, не особо известны, поэтому информации было совсем немного, да и та в основном на шведском. Выкачав всё английское, что было доступно, я решила работать с оставшимся. Нашла в интернете русско-шведский словарь и начала переводить… Вы когда— нибудь пытались переводить с незнакомого вам языка со словарём? Шведский нетрудный, но я всё же делала массу ошибок, в основном в синонимах. И всё же выкладывала эти тексты с жуткими неточностями на сайт… Посетителей, кстати, было не так уж и мало — сама не знаю, почему. Но никто из них не знал шведский, поэтому все воспринимали это как должное.

Я пригласила туда и моих подруг. Их на сайте не банили, но, как они сами сказали, без меня им было играть не так интересно. Мы создали отдельный раздел, который видели только мы, там и была тема с игрой. Это было куда удобней. Больше не было страха перед тем, что какую-то из записей админ посчитает неподходящей и удалит, мы могли делать решительно всё, что захотим… Изредка на сайт заходила Оля — она иногда ходила в интернет-кафе. В игре она, правда, уже не участвовала — объясняла это тем, что всё равно её редкие записи обязательно будут не к месту — но всё же я всегда искренне радовалась, когда видела на сайте такой дорогой мне ник — Ярна…

Ярна, как Оля мне сама объясняла, взято из одной русской книги в стиле фэнтези, где так называлась стихия огня. Мне она всё же не казалась огнём — нет, огонь не может быть ласковым, не может быть добрым, не может быть нежным — а всем этим была она. Я сама не замечала того, как постепенно стала идеализировать её, воспринимать уже не как подругу, а как девушку…

Но осенью это ещё не имело значения. Я была счастлива, и ничего мне больше не было надо. Музыкальная школа была окончена, так что я была свободна уже после обеда, родители весь день пропадали на работе, так что никто мне не мешал — весь день я проводила в Интернете… Я много общалась с Люси и Анжелой (кстати, именно так звали Флайку — совсем забыла сказать вам это) Но с ними так и не сближалась. Разница в возрасте, что ли влияла? Вот между собой они были очень близки, я знала. В чём-то очень одинаковые — обеим уже под тридцать, у обеих по дочери и обе в разводе, в чём-то противоположности: Люси — самая настоящая женщина-вамп, без комплексов и сожалений, Анжела — достаточно скромная, «вполне заурядный человек», как она говорила сама.

Я не знаю, как они относились ко мне, да и не интересно мне это больше. Возможно, как к подростку-акселерату, возможно, как и к равной — в Интернете ничего удивительного в этом нет. В игре уж мы были равны однозначно, если одна из нас отсутствовала, уже было скучно.

У Оли в тот момент были не лучшие времена. Она никак не могла найти работу — ей то предлагали зарплату ниже прожиточного минимума, то соглашались принять только с бесплатным испытательным сроком — знаем мы это, по окончанию обязательно уволят, как не выдержавшую испытание, и возьмут другую, чтобы нажиться на её бесплатном труде… Бабушка Оли часто пилила её из-за этого, помимо того, ещё требовала, чтобы Оля вышла замуж и родила… Мне часто приходилось утешать её, отговаривать от необдуманных поступков — то она хотела уйти в монастырь, потому что ощущала себя в церкви необыкновенно хорошо (она была довольно-таки религиозной в отличие от меня), то ещё чего-то… Я и не помню всего. Очень мучилась от того, что не могла помочь ей ничем, кроме утешений. Потом ещё её бабушка поставила ультиматум: или она находит работу за неделю, или её выгонят из дома… Оля почему-то скрывала это от меня, рассказала только по прошествии этой недели, когда её всё-таки взяли секретаршей на мизерную ставку. Не очень понимаю, почему она таилась. Неужели ей было стыдно за всё это? Но ведь как бы я могла без неё…

Впрочем, это клише. Прекрасно бы прожила и без неё. Да, было бы немного грустнее, одиночество бы мучило…но в остальном всё бы было таким же. В конце концов, потребность в дружеском общении не является жизненно необходимой… Но тогда мне казалось, что я не смогу без неё. Я уже не представляла себе утра без того, чтобы разбудить её, приготовлений ко сну без ласкового «Спокойной ночи, малышка…»

Примерно в середине осени мы начали переписываться. Обычными бумажными письмами. В привычку вошло по нескольку раз на дню заглядывать в почтовый ящик — я очень боялась, что письмо прочитают мои родители, не думаю, что они бы обрадовались, если бы узнали, что я переписываюсь с незнакомым им человеком. Оля тоже думала так же насчёт своей бабушки, поэтому я посылала ей всё до востребования. Я получала примерно по два письма от неё в месяц, столько же писала сама. Одиннадцать из них до сих пор сохранились у меня. Иногда перечитываю их, хотя делала это так часто, что уже выучила их наизусть. Кажется, из тысячи почерков узнаю буквы, выведенные её рукой — некрупные, с сильным наклоном вправо, не очень понятные… В её письмах вроде бы не было ничего особенного, но и до сих пор они дороги мне. Они были милыми, трогательными, даже немного наивными. Вообще, как я уже, кажется, говорила, в Оле было очень много от ребёнка. До определённого момента… Но об этом позже.

Сейчас мне придётся рассказать о том, что на первый взгляд не имеет никакого отношения к истории. Но просто этот человек сыграл свою роковую роль намного позже — не вижу смысла рассказывать его предысторию одновременно со всем. Итак… На моём сайте был раздел по изучению шведского. Маленький, очень плохо скроенный — ещё бы, ведь его делал человек, не владеющий языком. Я им почти не занималась, да и зачем, ведь всё равно его никто не читал. Но в один прекрасный день в теме, куда был выложен русско-шведский разговорник, я увидела сообщение: «Тут есть ошибки. Могу исправить, если хотите».

Собственно говоря, разговорник я взяла с туристического сайта, ошибок там не было. Вернее, были — в том, что вместо шведских букв ä, ö, и å были написаны а, о и е. В принципе, это могла исправить и я, если бы была не такой ленивой. В тот же день я отредактировала разговорник, исправив все недочёты с буквами.

Но кто же это был? И откуда он знает шведский? Ник пользователя был Frodo123. «Толкиенист» — сразу же решила я. Возраст-имя не указаны, страна — Швеция. Сначала я не поверила — многие фанаты пишут в профилях страны, откуда происходят их кумиры, но потом вспомнила, что как админ я могу видеть IP-адреса посетителей. Простучала его адрес по базе. «Гётеборг, Швеция». Про Гётеборг я уже несколько раз слышала до этого, знала, что это второй по численности населения город страны — как Санкт-Петербург для России или Акюрейри для Исландии. Честное слово, я была достаточно удивлена. Ладно, раз он швед, то почему тогда так хорошо говорит по-русски? Эмигрант? Через пару недель выпросила его номер ICQ, уже первый разговор оставил неизгладимое впечатление. Он был необыкновенно умным человеком. Не просто эрудированным, как я, а именно умным. Причём умным ненавязчиво. Парень того типажа, который сам по себе очень скромный, вполне даже возможно, что его теснит кто-нибудь более наглый. Но…впрочем, я идеализирую его. Даже сейчас, после всего, что случилось.

Впрочем, стоит вернуться к Ольге… Моя привязанность к ней росла с каждым днём. И в один декабрьский день, глядя на её фотографии, я неожиданно почувствовала возбуждение. Меня заводил её вид, её длинные светлые волосы почти до пояса, полное лицо и губы, смущённая улыбка… Не так сильно, конечно, как я возбудилась на той дискотеке, но всё же достаточно, чтобы начать мучиться совестью. Какое я имею право хотеть её? Она девушка, она далеко, она намного старше меня… Я ощущала себя озабоченным подростком, который тайком на уроке пожирает глазами свою молодую учительницу, и от того мне было ещё стыднее. С каждым днём это становилось всё хуже и хуже, не было уже практически ни одного часа, во время которого я бы не бичевала себя. Я ненавидела это, я чувствовала, что рано или поздно не сдержусь и расскажу это ей, а как она отреагирует? Она ведь религиозная, консервативная… В лучшем случае просто уйдёт, а в худшем… Я рисовала себе самые жуткие картины.

Знаете, такова психология человека, что он хорошо способен представлять себе плохое, но не хорошее. Взять хотя бы описания ада — вот где фантазия развернулась в полную силу. И крюки, и сковородки, и кипящее масло… А рай? Всегда одна и та же скучная картина: вечнозелёный садик и ты, гуляющий в белоснежном одеянии в компании барашка. И так у людей со всем. Вот и я совершенно не предполагала, что здесь может быть хороший конец — нет, я предпочитала рисовать себе картины ужасов и бояться собственного воображения…

После Нового года это стало совсем невыносимым. Меня возбуждали теперь даже её сообщения. Может быть, мастурбация бы помогла, но мне стыдно было заниматься этим теперь… Я подходила к грани терпения, за которой я уже однозначно не смогла бы сдержаться. Да, по сути, я не могла сделать ей ничего — расстояние убивало все возможности — но что могло спасти меня от этого жгучего стыда?

На мой день рождения в конце января она прислала мне книжку Ремарка на немецком. Это была «Ночь в Лиссабоне». Посылка пришла за несколько дней до нужной даты, я всё же не сдержалась и открыла её. Прочитала всю за два дня, исписав все страницы пометками. Если вы читали этот роман, то знаете, что помимо всего там присутствуют два персонажа, искренне любящие друг друга — Йозеф и Элен. Так как они супруги с девятилетним стажем, страсти в их чувстве уже давно нет, всё строится в основном на взаимном уважении… Я постоянно сравнивала эту любовь с собой — разумеется, далеко не в пользу себя. Может быть, я и не способна на любовь? Только на болезненную влюбленность, какая была у меня к Алексею, или на похоть, как к Оле? Книжка неоднократно поливалась слезами — вообще я часто плакала в то время. Впрочем, каким-то чудом мне удавалось скрыть это и от мамы, и от Оли. Наверно, не стоило, от этого я страдала больше, накручивала ситуацию, и оттого мне всё казалось совсем безнадёжным… Или всё же нет? Может быть, стоило совсем молчать? Возможно, тогда бы со мной не случились все эти беды…

Потом наступил мой день рождения. Я не люблю праздников, а этот день — особенно. Когда я была маленькой, эта дата была связана для меня с неприятным обрядом приглашения многочисленных родственников на чай с тортом, родственники вечно задирали меня, и каждый такой вечер заканчивался слезами — что поделать, я очень обидчивая. Когда пошла в школу, день рождения вообще стал самым обычным набором уроков и домашних заданий, только с той разницей, что приходилось вечером принимать подарки. Обычно это была какая-нибудь ненужная мне бижутерия или что-то мыльное — зачем, как будто бы у меня дома нет геля для душа. Собственно говоря, только Оля единственный раз угадала с подарком, когда послала мне ту книгу. И всё. Вот так и получилось, что и в свой пятнадцатый день рождения я ощущала себя, мягко говоря, не очень. Читала где-то, что это подсознательная память организма о собственном неприятном появлении на свет. Что ж, если это так, то у меня воспоминания были особо сильными… С утра мне не везло. В школе никто не поздравил, были две контрольные, в одной из которых я не написала ничего — не могла даже сообразить, как делать те задачи по алгебре. Да ещё и поскандалила с учительницей из-за какой-то мелочи. Дома мама с торжественным видом вручила мне коробочку с золотым браслетом (выглядел он довольно-таки жалко — тонюсенькая тускло-жёлтая цепочка, почти невесомая), потом довела меня до истерики задушевным разговором о парнях («смотри, Марина, тебе уже пятнадцать. У всех подружек куча поклонников, а у тебя что? Вот сама подумай, кто посмотрит на тебя, пока ты не начнёшь следить за собой? Тебе нужно краситься, красиво одеваться, сесть на диету…») Потом она же и обиделась на меня и выгнала в мою комнату. Я переоделась и легла, хотя было всего лишь семь вечера. За весь день не было ни одного сообщения — ни от Оли, ни от кого, за стеной мама жаловалась папе на меня, я слышала каждое слово, и обида, жалость к себе и злость на себя одновременно росли во мне. Да что же я за человек такой? Родителям не то, учителям не то, про одноклассников вообще молчу — они бы радовались, если бы меня на улице сбила машина. Если всем не нравлюсь, значит, я действительно плохая? А что если….

Впервые в жизни я задумалась о самоубийстве. Короткие обрывочные мысли были, конечно, и до того, но именно в мой пятнадцатый день рождения это сформировалось. И с того момента это желание не оставляет меня. Даже сейчас.

Мне было безумно одиноко и больно, то ли от одиночества и пережитого за день, то ли ещё от чего-то. Почти два часа я рыдала в подушку. Слёзы длились слишком долго, под конец я стала задыхаться, захлёбываться своими рыданиями, было такое ощущение, что я умираю. Кажется, я даже молилась. Молила об избавлении от этого мучения, даже о смерти. Да, знаю, это считается самой крайней степенью эгоизма, но что это собственно меняет? Да кому я такая плохая нужна? Ольге? Она просто ещё не знает, что я — всего лишь жалкая похотливая свинья…нет, хуже, намного хуже свиньи! Что я могу ей дать? Я только причиню ей боль…

Что же делать? Я не хочу, чтобы она страдала из-за моей чёртовой озабоченности… Кажется, я знаю… Я достала телефон и набрала короткое сообщение: «Отвали от меня». Отослав, бросила телефон в сторону. Нет, я не смогу сейчас выдержать её истерику, которая, конечно же, начнётся после такого.

Я не помню, сколько я ещё плакала. Может быть, пять минут, а может быть, десять часов. Да и не важно. Этим сообщением я подписала свой приговор. И теперь ничего исправить уже было нельзя. Лучше бы я умерла прямо в тот день…

Ответа на моё сообщение так и не пришло. Я постаралась успокоить себя, внушала себе, что это значит, что Оля просто спокойно отнеслась к ситуации и теперь без труда забудет меня… Утро прошло как в похмелье. У меня ныло всё тело, и было ощущение, как будто бы к вискам приставили по дрели. Это было невыносимо. Хорошо ещё, что родители уехали по делам, а в школу не надо было.

Всю первую часть дня я отлёживалась. Потом немного полегчало, я нашла в себе силы сесть за компьютер и зайти в Интернет. В почтовом ящике было несколько писем от Люси и Анжелы. Стало не по себе, они ведь никогда не писали мне раньше. Я помедлила немного, но потом всё-таки открыла их. Все (а было их пять, три от Анжелы и два от Люси) были длинными нотациями в адрес меня. Насколько я поняла, после моего сообщения Оля позвонила каждой их них, долго плакала в трубку, жаловалась на меня… «Ты просто не представляешь себе, как ты заставила её страдать!!! Извинись немедленно!!!» — так заканчивалось последнее из писем.

Мне снова стало хуже, глаза защипало, но плакать не получалось — всё слёзы были выпущены на свободу вчерашней ночью. Я была лишена единственного утешения отчаявшихся.

Следующие четыре дня прошли как в тумане. Внешне, возможно, всё выглядело так же, как и раньше. Но внутри меня не было ничего, кроме пустоты. Было такое ощущение, что меня разрезали, тщательно выпотрошили, не оставив совсем ничего, и снова зашили. Пустота давила изнутри, казалось, сейчас она разорвёт меня в клочья. Это чувство не исчезало, только в редкие секунды мне удавалось забыться, но потом всё возвращалось с удвоенной силой.

Я делала всё на автомате, а не потому, что мне хотелось что-то сделать или я осознавала, что это нужно; я почти не ела, меня тошнило от одного запаха пищи, сон превратился в беспокойную дрёму, я часто просыпалась. К концу четвёртого дня я была в совершенно невменяемом состоянии. В голове настойчиво билась мысль: неужели Оля не выдержала и наложила на себя руки? Да, я знаю, она религиозная, и по идее ей должна быть противна даже мысль об этом. Но разве кто-то никогда не делает ошибок? Иначе почему вот уже четыре дня она не пишет ни мне, ни Люси, ни Анжеле, не появляется нигде и никто ничего о ней не знает?

В конце четвёртого дня я сидела в ванной и под шум воды точила лезвие, почему-то оно казалось мне недостаточно острым. Воды была обжигающе горяча, почти кипяток, я была вся красная, но неприятных ощущений совсем не замечала. Я не говорила себе прямо, что хочу умереть, но из моих действий это было понятно само собой… Вообще-то вскрытие вен — один из самых ненадёжных способов самоубийства, особенно при современной медицине. Даже при самом лучшем раскладе вероятность удачи не превысит десяти процентов — а это практически ничего. Но тогда я ещё ничего не знала о самоубийстве, кроме совсем смутного представления, подчёрпнутого из фильмов и художественной литературы. Да и не до этого мне было, не до обдумываний. Меня слишком занимала моя совесть. Получался софизм: если из-за меня Оля покончила с собой, значит, я убийца. По крайней мере, с точки зрения религии. Да и по законам доведение до самоубийства тоже карается — не знаю, правда, каким сроком, да и неважно это. С точки зрения религии ад я уже заслужила. То есть как бы я не жила, его мне уже не избежать. Ну а если был прав Дарвин, и на самом деле после смерти ничего нет? Тогда самоубийство ещё логичней, мне совсем нечего бояться, тем более что в том смысле жизни, который можно вывести из его учения — улучшение породы во главе всего — вряд ли я с моим букетом хронических болезней и нежеланием иметь детей могу здесь быть полезна. Значит, самоубийство — лучший выход…

Да, я знаю, я же сказала, что это лишь софизм. Именно так я думала тогда. Хотя сейчас считаю, что если каким-то чудом мне бы удалось свести счёты жизнью — ведь тогда бы я не убила столько людей…

Я попробовала легко провести лезвием по коже груди. Бледно-бежевое пространство сразу же прорезала тонкая красная полоска. Наточено как надо. Я выставила вперёд правую руку и, зажав лезвие в левой, приложила его к синевшей на коже вене. Кажется, она даже еле заметно пульсировала. Или мне только казалось?

Потом отложила лезвие в сторону. Взяла телефон, лежавший на ящике с грязным бельём. Набрала сообщение: «Хорошо, если ты не хочешь разговаривать, то ладно. Я удаляю твой номер». Отправила. Потом зашла в телефонную книгу, быстро нашла в своём небольшом списке контактов Олю. Ярна… И рядом фотография — она стоит, сжав свои роскошные светлые волосы. Она всегда отрицала, что она блондинка, утверждала, что на самом деле у неё русые волосы. Но почему же на всех фотографиях они были именно светлыми? Светлый — от слова свет… Солнышко моё…

Почувствовав возбуждение от таких мыслей и вида Оли, я разозлилась на себя и, уже ни о чём не думая, удалила контакт. Положила телефон на место, снова приложила лезвие к руке. Попробовала двинуть. Больно. Неглубокий прорез прошёл в какой-то доле миллиметра от вены, крестом перерезав старый шрам после той детской попытки повеситься. Я резала вдоль, а не поперёк — уже позже прочитала, что это немного увеличивает шансы на успех. И как я только догадалась, ума не приложу. В фильмах, которые я смотрела, всегда резали поперёк.

Я прикрыла глаза. Мысленно представила себе ванну с красной водой, как там плаваю неестественно бледная я, крики родителей… А будут ли они вообще кричать? Нет, кричать-то будут однозначно, невозможно реагировать на такое спокойно. Но вот в остальном… Я никогда не верила в те картинные сцены из фильмов, когда многочисленные родственники собираются вокруг гроба, рвут на себе волосы, кричат, причитают: «Как же мы не могли помочь ему, ведь какой хороший он был…» А сам покойный лежит недосягаемо прекрасный, и только гламурная струйка крови стекает из уголка губ… Нет, так не бывает. Да, я заставлю страдать моих родственников, возможно даже так, как я сама не страдала никогда. Но такого не будет. Да и не хочу.

А ведь мне страшно… Руки липкие и холодные, вряд ли кипяток в ванной тут при чём-то. И если приглядеться, пальцы еле заметно дрожат. Возможно, именно поэтому я промахнулась в первый раз. Наверно, страшно почти всем самоубийцам, ну разве что кроме тех, кто просто по пьяни прыгает с десятого этажа, перепутав его с последней ступенькой лестницы… Так, надо сосредоточиться. А то так просижу ещё до прихода родителей с работы, то-то весело будет.

Я резанула по руке, на этот раз глубже. Снова боль. Я посмотрела на руку. Снова мимо. Может быть, не стоит закрывать глаза? Да и резать надо намного глубже, я ведь почти глажу кожу, если бы лезвие не было так хорошо наточено, то я бы не смогла порезать себя…

Зазвенел телефон. Коротким сигналом, тем, который используют для уведомления о приходе сообщения. Я вздрогнула. Практически никто, кроме Оли, не писал мне. А сообщений я ни от кого не ждала. Значит…

Я выронила лезвие, услышала бульканье и еле слышный стук металла об эмаль ванны. Но это меня не интересовало. Я схватила телефон, едва не уронив в воду и его, резким движением раскрыла (тогда у меня был слайдер, и все телефоны я по привычке пыталась открыть именно так) Сообщение с незнакомого номера. Как назло, я не помнила ни одной цифры в номере Оли, и не могла сказать наверняка, её это или нет. Впрочем, чего это я мучаюсь, можно ведь спокойно посмотреть.

«Вот как? Ты всё ещё этого не сделала?»

Я неожиданно почувствовала, что вода всё же очень горячая, резко встала из ванной. Лезвие на дне не замедлило впиться мне достаточно глубоко в ногу, я вскрикнула и, покачнувшись, вышла из ванной. Из пореза на ноге густо стекала ярко-красная жидкость, мне стало не по себе, хотя никогда раньше крови я не боялась. Да и ещё после воды ранку сильно щипало. Но я всё же взяла телефон и набрала ответ:

«А как бы я иначе писала тебе, если бы номер был удалён?»

Потом вытащила пробку из ванной, принялась смывать кровь с ноги холодным душем. После ванны с кипятком вода буквально ласкала распаренную докрасна кожу. Я случайно посмотрелась в зеркало и ужаснулась: мокрые, почти чёрные от воды волосы, облепили красное и оттого словно распухшее раза в два лицо, глаза вообще показались на таком фоне узкими щёлками… Я поторопилась отвести взгляд. Потом закуталась в полотенце (дома никого не было, но я слишком стеснительная, чтобы разгуливать голой по дому даже одной), побежала в спальню родителей, в тумбочке мамы нашла бинты, вату и йод, быстро обработала рану. Нет, ни вен, ни артерий я не задела, ничего серьёзного тут не будет. Я даже не думаю, что родители обратят внимания на перевязку — я часто резалась всякими острыми предметами.

Из ванной снова раздалась призывная трель телефона. Я бросила всё и побежала в ванну, по дороге отметив, что придётся мыть пол — тонкий красный след тянулся по коридору.

«Тебе мало?»

Следующие полчаса прошли в уборке и переговорах с Олей. Она писала мне раздражённые, злые сообщения, хотя даже в них сквозь пелену напускной гордости сквозила боль… Когда уже ничего в квартире не показывало того, что только что в ней едва не оборвалась жизнь, Оля спросила меня, почему я это сделала. Какое-то время я сомневалась, может быть, стоит чего-нибудь приврать. Нашла в холодильнике водку, глотнула немного. Вкус был гадкий, но стало немного легче. Решила, что всё же пусть лучше всё будет так, как должно быть, написала длинное сообщение, где объяснила ситуацию.

Ответа пришлось ждать пятнадцать минут. Вам приходилось когда-нибудь ожидать чего-то важного для вас? Неважно, чего именно — прихода любимой девушки на место свидания, решения суда или результатов теста на ВИЧ. Если что-то подобное было в вашей жизни, тогда вы должны помнить, что в ожидании время растягивается в бесконечность. Так это было и тогда. Я исходила всю квартиру, пыталась заняться хоть чем-нибудь, брала книги с полок, открывала первую страницу, затем отбрасывала их в сторону — нет, мои лучшие друзья были бессильны помочь мне сейчас. Долго смотрела на часы, под конец мне уже казалось, что секундная стрелка цепляется за деления, а минутная вообще пятится назад. Это было невыносимым. Села за фортепиано, но пальцы словно одеревенели и совершенно не желали меня слушаться. Под конец я легла на пол (заметьте, ковра не было, по полу всегда гулял сквозняк, а я была после ванны), закрыла глаза и постаралась ни о чём не думать…

Снова сигнал. Телефон был в кармане штанов, я сразу же достала его.

«Знаешь, у меня ещё в декабре были мысли о том, что я хочу тебя изнасиловать»

Скажу честно, я не поняла, о чём она. Но почему-то мне стало спокойно. В конце концов, она не начала кричать, значит, она приняла это…

Весь вечер она писала мне. Рассказывала о том, как после моего сообщения долго рыдала в подушку и потом спала почти сутки. О том, как не выдержала и рассказала своей матери — с тех пор она ненавидит меня, а ведь она не знает, что я, вдобавок ко всему, ещё и убийца её единственной дочери. О том, как все те три дня мучилась, читая мои мольбы о прощении, но гордость просто не позволяла ей ответить. Как читала книгу «Сумерки» Стефани Майер — знаете такую? Оля считала, что именно этот роман помог ей пережить трудное время, последним сообщением настойчиво советовала мне прочитать его, добавляя: «Ну ты же совсем как Эдвард!»

Я не люблю всех этих модных бестселлеров, тем более про вампиров. После Стокера эта тема почему-то стала очень модной. А кто вообще знает, почему именно они? Почему не черти? Почему не те же лешие, домовые, эльфы (впрочем, это неудачный пример, про эльфов с гномами пишут), летающие охотники? Не очень понятно. Впрочем, меня раздражает не сколько то, что пишут, а то, что сделали. Многие века вампиров боялись, это были чуть ли не злейшие убийцы. А теперь возьмите любой современный вампирский роман. Вампир — это ангел во плоти, вынужденный пить кровь. Почти всегда он питается животными, а людей просто обожает. Впрочем, что поделать, ведь пишут эти романы, как правило, молодые одинокие женщины, которым всё хочется чего-то необычного… Роман я всё-таки прочитала, хотя далось мне это с трудом. Так и не поняла, при чём здесь был Эдвард. А вот Оля была в восторге. Ладно, признаю, стиль был неплохой, но по-моему Майер слишком уж перегнула палку, оставив от первоначального вампира лишь название и потребность в крови… Пожалуй, больше не буду высказываться о книге. Лучше не критиковать того что любит большинство. Так вот… Когда я прочитала, Оля начала расспрашивать меня о том, понравилось ли мне. Старалась быть тактичной, но всё же в итоге обидела её ответом. Потом спросила насчёт Эдварда. Она тогда обиженно ответила: «Ты почитай его признание».

Я плохо запоминаю сюжет книги, которая мне неинтересна, так что искать это самое признание пришлось достаточно долго. Потом всё же перечитала. Она имела в виду эпизод, где Эдвард рассказывал о своей любви к Белле, как он сильно хотел укусить её, потом влюбился, долго боролся сам с собой. Бред. Хотя что-то общее с моей ситуацией всё же было.

Наши отношения налаживались, но достаточно медленно. На первый взгляд вообще ничего не изменилось, только если приглядеться, можно было понять, что теперь мы не могли разговаривать так же, как и раньше. Мне было немного легче, хотя возбуждение стало более чем привычным, как у некоторых парней после долгого воздержания становится нормой утренняя эрекция. Иногда я расспрашивала её о том, как же она сама к этому относится. Обычно она отвечала: «Общество само придумало нормы морали, но так ли верно его мнение?» Мне кажется, я знаю, отчего Оля ответила на моё чувство. Я никогда не расспрашивала её подробно о её личной жизни, но как-то раз она сама говорила мне о том, что в её жизни была только одна привязанность (к парню), так и не сумевшая вылиться ни во что. В двадцать два она была нецелованной девственницей, при этом страстно желавшей всего этого. Я не знаю, что было этому причиной, консервативное воспитание, стеснительность или же ещё что-то — но однозначным было то, что она хотела любви, но не получала её… Обычно, когда твоё желание долго не может претвориться в жизнь, ты начинаешь хотеть, чтобы оно сбылось хотя бы частично. Хотя бы половинку, хотя бы кусочек, хотя бы капельку мечты. И вот появилась я — первый человек, который признался ей в любви. Вот она, эта самая капелька мечты! Перед сильным желанием сдалась и мораль, и консервативность, и всё остальное… Что же касается меня — у меня есть склонность влюбляться в самых близких мне людей. В Алексея я влюбилась потому, что он был первый, кто как-то общался со мной, Оля была мне подругой, собственно единственной дорогой подругой за всю жизнь, с третьей любовью, о которой я ещё расскажу, всё вышло так же… Так что мой случай было ещё легче объяснить. Добавьте ещё к этому подростковые гормоны — и картина станет вам вполне ясной.

Бесспорно, такая любовь неспособна продержаться долго… Я осознавала это с самого начала. Оля, кажется, нет. Возможно, я и ошибаюсь, я не заглядывала ей в голову. Во всяком случае, в то время пока я мучилась и без конца расспрашивала её о приемлимости наших отношений, она фантазировала о нашей возможной встрече, делала мне комплименты… Иногда, конечно, моё нытьё доставало её («Да я же тебя жениться на себе не заставляю!»), тогда на несколько дней я затихала, но потом всё начиналось заново.

И, кстати, о свадьбе. Ещё задолго до всего этого Оля говорила мне, что хочет ребёнка. Думаю, она бы была хорошей матерью, у неё есть все задатки к этому. Я неоднократно корила себя этим. Что я могла дать ей в этом? Да, у вас в Исландии считается нормальным, когда две женщины связывают себя браком, усыновляют ребёнка или же одна из них рожает с помощью искусственного оплодотворения, и в паспорт в качестве родителей записываются они обе. Да, но ведь у нас всё иначе! На людей нестандартной ориентации смотрят, как на изгоев (особенно на геев — к девушкам ещё как-то относятся снисходительно), искусственное оплодотворение до ужаса дорогое, да и в большинстве случаев ребёнок ложится на плечи таким тяжёлым бременем, даже двум женщинам из-за заниженной по сравнению с мужчинами зарплатой будет достаточно трудно поднять малыша. Да и даже если всего этого не было бы — ведь я не хотела создавать семью. Я считала и считаю сейчас, что я бы никогда не смогла стать хорошей матерью и супругой. Да и как видите, так и вышло — семьи у меня нет и уже не будет…

Через смски мы часто создавали с ней что-то вроде ролевой игры, описывали действия. Обычно при этом я всегда закрывала глаза и представляла себе: вот мы гуляем по Воронежу, барахтаемся, как дети, в снегу, сидим в кафе, она вытирает мой замазанный кремом нос… Это не реальная жизнь. Но я внушала себе, что всё это происходит. Кто знает, на самом ли деле виртуальное счастье хуже реального горя? Ведь хотя я и мучилась угрызениями совести и борьбой с собой в то время, я не страдала от одиночества, как это было раньше. И что же было лучше, если в любом случае было больно?

В один прекрасный день, вот так через сообщение, она меня поцеловала. По описанию — совсем легко. Я по инерции представила себе это. Я не целовалась уже почти год, с того случая с Гришей на последней дискотеке, но уже одна мысль о том, что всё это может повториться снова, привело меня в такое сильное сладкое томление, что…я с истерикой попросила её больше так никогда не делать. На пару дней она перестала. Хотелось бы мне знать, что чувствовала Оля тогда. Неужели её тоже трясло? Или даже сильнее, чем меня, раз она всё же решалась действовать?

Помимо всего, я часто спрашивала себя: если я хочу её, то как же я собираюсь это желание удовлетворять? Даже если перенестись во времени на пару лет вперёд, когда у меня уже будет какая-то возможность встретиться с ней, как я собираюсь это делать? Обычно между девушками доминирует оральный секс, но… Влагалищный секрет, та самая «смазка», имеет в зависимости от физиологических особенностей либо кисловатый, либо соленоватый вкус. Достаточно неприятный, по-моему, а у меня хороший рвотный рефлекс на всё невкусное для меня… Весело же будет, если в постели меня вывернет наизнанку! Руками? Говорят, уже не так приятно, как языком, да и есть некоторая опасность нанести партнёрше травму, особенно если у тебя длинные ногти — ведь причиняла же я сначала себе боль, когда ещё только начала мастурбировать. Да и я сомневалась в том, а не перебьёт ли стеснение у меня всё желание. Я даже перед родителями никогда не появлялась в белье, переодевалась строго в ванной за закрытыми дверьми. Изредка смотрелась в зеркало и всегда ужасалась виду своего тела: живот тремя складками, далеко не упругая грудь в растяжках, пусть даже и третьего размера, тонкие белые полосы на бёдрах и даже немного на ляжках и предплечьях… Ходячий кусок сала! Я понимала, что даже если Оля тысячу раз назовёт меня красивой и столько же раз поклянётся мне в любви, я никогда не решусь раздеться перед ней. Да, она тоже не была стройной, немного полновата (именно немного, мне это нравилось даже больше, чем стройность), но ведь я была намного хуже… Иногда я говорила себе: даже если она окажется хуже, чем я думаю, я не откажусь. Кто знает, возможно, так же думала и Оля. Но мне всё равно было слишком страшно.

Потом на недолгое время это исчезло. В одно утро, когда я, как обычно, разбудила её моим сообщением, она кокетливо отказалась просыпаться, попросив сделать что-нибудь, чтобы она захотела. Сначала я предложила пощекотать её, но Оля ответила, что она хотела бы что-нибудь приятное. Не нашла ничего лучше, как описать долгий поцелуй. Между прочим, я сидела на уроке, и мне было ну совсем ни к месту думать сейчас о чём-то посторонним. Но в ответе…в ответе она к моему шоку, описывала, как раздевает меня и целует мою грудь…я не хотела представлять себе это, но тем не менее почти физически ощутила её губы на своей коже. Хорошо ещё было то, что урок как раз закончился, я спряталась в самом заброшенном туалете школы, долго пила ледяную воду из-под крана, приняла несколько таблеток успокоительного, которые всегда носила с собой. Стало немного легче, по крайней мере, меня уже не трясло. Потом написала ответ — «раздела» и её. Ответ пришёл почти сразу же: «Ой, мне же на работу надо! *вырвалась и убежала в ванну*» Мне стало досадно. Но времени на это не было, прозвенел звонок, и мне пришлось нестись обратно в класс, а он был достаточно далеко, конечно, меня отругали за опоздание. Села на своё место, кое-как всё-таки втянулась в работу.

Следующая неделя была самой странной в моей жизни. На меня напал прямо-таки спортивный азарт — я понимала, что Оля тоже хочет меня, но или стесняется, или чего-то боится, из-за чего не заходит в этих виртуальных описаниях дальше поцелуев. Сначала мне казалось, что она, видимо, просто не может воспринимать виртуальный секс как реальный, но позже уже стало ясно, что это не так, и что в общем-то всё у неё точно так же. Я не знала, что мне делать. Я уже не пыталась предпринимать чего-то, но сильное желание соблазнить её не пропадало никогда.

Потом в воскресенье это всё же случилось… Я уже и не помню подробностей. Кажется, она тогда начала всё сама. Или же я ошибаюсь, я не знаю. В тот день я плохо себя чувствовала, поэтому никакого желания заниматься чем-то подобным — я тогда лежала в кровати с сильной болью в животе и чисто механически набирала сообщения. До сих пор интересно, понимала ли она то, что мне было плохо? Видимо, нет… Во всяком случае, не сразу — потом она всё же обиделась на меня, весь вечер потом не разговаривала. Глупо… Я ощущала себя совершенно разбитой и раздавленной. Почему так? Я так хотела, чтобы это случилось, и вот теперь, когда всё пришло, я чувствую себя ещё хуже, чем всегда. Запретный плод сладок и приятен, но иногда только до того момента, как ты его надкусишь…

Потом всё же это пришло в норму. Я снова стала воображать себе секс с ней, иногда даже удавалось получить оргазм (я никогда не использовала руки — слишком уж стыдным мне это казалось — только сжимала бёдра, но этого нередко оказывалось достаточно) Да, это, конечно, был далеко не настоящий секс, но всё же немного лучше, чем обычная мастурбация, когда после всего ты лежишь, ощущая себя опустошённым и совершенно одиноким, и никто не скажет тебе доброго слова…

Кажется, Оля немного сошла с ума в то время, если можно так сказать. Религиозная девушка с достаточно консервативным воспитанием писала мне откровенные письма, мечтала о сексе в лифте, на столе, о вымазывании тема взбитыми сливками с последующем слизывании, использовании фаллоимитаторов, даже об изнасиловании… Я инициативы никогда не проявляла — я боялась чем-то обидеть её, да и не хотелось особо как-то изощряться, ведь всё равно уже ничто не могло вернуть мне того желания, которое я испытывала сначала… Я злилась на себя, я не могла принять этого. Почему я так поступила? Оля была чистой, а из-за моей похоти стала невесть кем. С каждым днём я всё больше и больше ненавидела себя. Дошло даже до того, что во мне проснулось желание жаловаться — настолько сильным это было. Нет, не Оле, конечно же. Просто нескольким своим знакомым из Интернета я жаловалась на несчастную любовь. Без подробностей. Обычно они даже не замечали толком этого сообщения, и через несколько минут я выходила из чата совершенно расстроенная.