oalandi — Я приду за тобой... (Часть 2)

Кто знает, может быть оттого я, увидев в книжном магазине в аэропорту продававшийся там самоучитель немецкого, посомневалась немного и купила его. Мне было так завидно, хотелось доказать ей, что я ничем не хуже её, хотя я и сомневалась в том, что не брошу книгу через десяток страниц.

Открыла её, сидя в самолёте. Книга начиналась с предисловия, где автор описывал то, как же он изучал немецкий язык. Делал он это увлекательно, ненавязчиво и очень интересно. Затем рассказывал о красоте немецкого языка, о том, сколько великих людей связаны с Германией… Я чувствовала, что всё больше и больше проникаюсь тем, о чём не знала ничего и что недолюбливала всю свою сознательную жизнь. Кто бы тогда подумал, каким сильным станет это увлечение.

— Вы поступаете или уже учитесь на языковом? — услышала я голос рядом с собой.

Я оглянулась. Самолёт был маленьким, всего по два кресла на ряд. Поэтому родители сидели на своей паре кресел, а я сзади них у окна. Я настолько увлеклась книгой, что и не поняла, что у меня появился попутчик — всклокоченный небритый парень лет где-то двадцати пяти. Стало немного не по себе, как будто бы меня застали за чем-то постыдным. Хотя отчасти оно так и было — я привыкла к тому, что чтение книг в нашей семье совсем не одобрялось.

— Нет, я вообще-то ещё только в школе учусь, — я спрятала книгу в сумку. Странно, но, когда я была подростком, мне часто давали больше лет, чем мне было на самом деле. — Просто интересуюсь этим.

Мы немного поговорили. Он был подвыпивший, но разговаривал спокойно, почти не жестикулируя. Рассказывал о том, что едет к невесте, что она обижена на него за пьянство, что его не особо любят родители. Я почти ничего не говорила и не задавала вопросов. Было так непривычно это слушать. Да, верно говорят, то, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, но всё же… Мне было жаль его. Но разве я могла чем-то помочь? Чем? Прочитать ему нотацию, чтобы он обиделся и уж точно сделал наоборот? Высказать сожаление: «Я тебя так понимаю»? Но это было бы ложью, я всё же не понимала, почему он так делает. Сделать ничего было нельзя…

Когда мы уже снижались, он выпросил у меня телефон. Я назвала его, но без кода региона дозвониться до меня он всё равно бы не смог. Да и он всё равно сказал, что никогда не позвонит мне. Потом взял мою руку. Я немало читала о том, что девушка обязательно должна прерывать нежелательные ухаживания, пока мужчина не осмелел, я понимала это. Но ничего не делала. Нет, я и не ощущала ничего, никакой «тёплой сладкой волны», которую так любят описывать в любовных романах, никакого томления. Но и отдёргивать руку я не стала. Сама не очень понимаю, почему я так поступала.

Когда самолёт сел, он поцеловал меня в висок. Не больше. Потом встал и, не прощаясь, пошёл к выходу. Родители, к счастью, ничего из этого не увидели. Да и хорошо. Несладко бы мне иначе пришлось.

Я до сих пор ощущаю этот поцелуй на своих волосах. Всегда вспоминаю эту историю, когда хочу доказать себе то, что я всё же нравилась кому-то. Хотя было ли это так — я не знаю.

Конец лета я провела, читая книгу. Освоение языка шло достаточно медленно, я не торопилась. Постепенно заучивала новые слова и правила, часто перечитывала уже пройденное, исписала развалины клуба склонениями основных немецких глаголов. Всё равно делать было больше почти нечего. Моя подруга детства часто таскала меня с собой на эти развалины, где собиралась вся молодёжь того Богом забытого украинского села. Но мне было скучно. Они курили, пили дешёвое вино и пиво из соседнего ларька, болтали на ужасной смеси русского и украинского на совершенно ничего не значащие темы. Ко мне практически все относились, как к немного ненормальной, хотя не дразнили и не обижали. Только моя подруга почему-то считала, что со мной можно и нужно что-то сделать. Она без конца повторяла: «Тебе нужно краситься, тебе нужно хорошо одеваться, думать о себе, найти парня, наконец…» Особенно меня злило последнее. У неё был кавалер девятнадцати лет (а ей было четырнадцать) — пожалуй, единственный из этой компании, ещё немного стоящий внимания. По крайней мере, он был умным и не стеснялся этого. Он даже немного нравился мне, хотя, конечно, не настолько, чтобы отбивать его у подруги — да и вряд ли бы я смогла сделать такое. Подруга, кстати, была очень даже красивой, хотя вам она бы, возможно, не понравилась бы из-за полноты — но в деревне другие мерки, здесь в цене как раз умеренная пухловатость тела. Она твёрдо решила, что найдёт мне парня, всё время предлагала какие-то варианты, знакомила со всеми, а, когда из-за моего вызывающего и порой глупого поведения они отворачивались от меня, отчитывала, но без злости. Нет, я, конечно, ценила её заботу обо мне, но мне иметь кавалера совсем не хотелось. Собственно, не было такого желания и никогда, если не учитывать той единственной мысли о Лёше.

Так что немецкий занимал меня куда больше, чем все, они вместе взятые. Под конец августа я буквально влюбилась в этот язык, хотя ещё практически ничего не могла сказать. И, когда я покинула Украину, на пару дней приехав к сестре, одним из первых моих дел был следующий вопрос:

— Hast du eine Katze?

«Есть ли у тебя кошка?» Это было практически единственное, что я могла сказать. Фразу составила заранее и долго смаковала её в уме. Позже уже узнала, что сделала две ошибки в произношении — с правилами чтения я ещё тогда совсем не дружила — но уже то, что после месяца изучения я что-то смогла… Сестра ответила, при этом ни один мускул на её лице не дрогнул:

— Долго думала? У тебя ошибка, нужно говорить «habt du»…

Как раз грамматически я всё сказала верно, ошиблась она. С того дня я перестала расспрашивать её. Мне и так стало ясно, что ничего она не знает.

Но это разочарование не отбило всё более возраставшего увлечения немецким языком. Я носила за собой учебник даже в школу и тайком читала его под партой. Я оживлялась, если слышала слова «немецкий» и «Германия». В конце концов, я решила, что одного учебника мне будет недостаточно и стала искать в Интернете… Была у меня в компьютере одна немецкая песня Lafee. Поискала про неё, нашла сайт, с которого можно было скачать песни. Скорость интернета, кстати, была у меня ужасной, и одна песня скачивалась полчаса, а то и больше. Связь по карточкам, оплата за время соединения. Невыносимо дорого… Воровство значительно увеличилось. Хотя мой отец тоже нередко воровал у матери деньги, поэтому она не замечала этого. Скачала всю дискографию почти за месяц, заслушивалась, хотя ничего особенного в её творчестве не было — меня завораживал язык. Многие считают немецкий грубым, некрасивым, сравнивают его с лаем собак… А я до сих пор чувствую, что во мне что-то дрожит, если слышу неподалёку от себя: «Hallo! Wie geht’s?»…

Потом я зарегистрировалась на её фанклубе. Поладить с ребятами оттуда не получилось, меня вскоре выгнали. Я создала ещё два аккаунта, играла роли совершенно других людей, но вскоре мне это надоело, и я ушла сама. Но там услышала о группе Rammstein. Я не знала о них ничего, хотя слышала немало негативных откликов со стороны моих одноклассников. Но на сайте их очень хвалили, я подумала немного…и скачала одну песню. Понравилось. Тогда я сходила в единственный в посёлке магазин дисков, их сборник там нашёлся, купила (скачивание из Интернета обошлось бы мне и дороже, и нервнее) Нет, сказать, что я уж совсем была восхищена, я тоже не могла. Как и с Lafee — не плохо, но и ничего гениального. Лишь немецкий заставлял меня снова и снова слушать эту музыку.

Зарегистрировалась и на их фанклубе. И, о чудо, — там был раздел, посвящённый именно немецкому! Уроки, ссылки на словари и книги, тексты… Я была в полном восторге. Ребёнок нашёл себе хорошую игрушку… Много времени проводила там, читала, училась, много спрашивала у тех посетителей, которые знали немецкий, некоторых даже порядком достала своими бесконечными расспросами… Потом ещё иногда стала заглядывать в раздел развлечений. Там были собраны словесные игры вроде «ассоциаций» или «городов». Со временем всё больше укреплялась в игре «Включаю-выключаю свет». Суть была в том, чтобы написать соответственно либо «включаю свет», либо «выключаю свет», объяснив при этом, почему так сделано. Я же устроила из этого некое подобие ролевой игры, в итоге чего главная цель стала побочной — все просто писали в начале про свет как бы невзначай, а затем уже стремились внести свою лепту в те события, вдохновителем которых была я. Знаете, существует такое развлечение, когда несколько человек пишут рассказ, каждый по очереди свой кусочек, так вот у нас было примерно то же самое… Хотя регулярно писали только два человека: я и Люси. Вернее, сначала она была просто MissisSin (не сразу поняла, что это означает «госпожа грех», да и до сих пор иногда по ошибке читаю это как «миссис синус»), а уже после, когда немного подружились, стала Люси. Хотя близкими подругами мы так и не стали, ведь она была тогда в два раза старше меня (мне 13 и ей 26!) Общие темы для разговора вряд ли бы нашлись, хотя мы не разговаривали тогда, общение происходило только через эту игру. Потом более-менее регулярно стали заглядывать ещё две девушки, Ярна и Флайка, если брать ники. Сначала я злилась, когда в игре Люси уделяла больше времени им, чем мне (вот она, ревность!), но позже осознала, что с ними это становится куда интересней, и стала даже скучать, если появлялась только Люси.

Я стала Интернет-зависимой, правда. Возвращалась домой только для того, чтобы наскоро поесть и сесть за компьютер. Заметьте, у меня был выпускной класс в музыкальной школе. Я, всегда бывшая самой старательной, начала прогуливать уроки… Сначала редко, а под конец года совсем часто. Учителя еле-еле вытянули меня на красный диплом, ради которого я сама практически пальцем о палец не ударила. Опять же родители часто ворчали, в то время доступ в Интернет ещё был по телефонным проводам, до нас после двух дня было невозможно дозвониться. Но я почти не обращала на это внимания. Ворчат — ну и подумаешь? Зато у меня наконец-то появились друзья, пусть и виртуальные, я была занята тем, что мне безумно нравилось… Говорят, что в подобных играх человек создаёт себе мир, в котором бы хотел жить. Так как такая реальность куда приятней для него, то в трудную минуту он всегда пытается погрузиться в него. Пусть даже это и не спасает от проблем… Тогда получается очень странная ситуация, мой персонаж — девочка-подросток, почти аналогичная мне но живущая в Германии в доме своей тётки, постоянно попадает в неприятные переделки и почти всегда прилично страдает от этого. Неужели подсознательно я хотела того же самого? Ярна часто спрашивала меня об этом, уже потом мне стало известно, что она психолог по образованию — разумеется, её это очень интересовало... А я и сейчас не знаю, как мне ответить на это. Скорее всего, да, ведь я уже не верила в то, что когда-нибудь буду счастлива — оно и случилось — а острых ощущений мне всё равно хотелось, ведь я невыносимо скучала здесь в этом городе. Значит, она была права, и жизнь на острие ножа была для меня куда слаще, чем спокойное тихое существование в спокойствии и безбедности, о чём мечтают многие… Впрочем, думаю, ничего нового я в этом не открыла — многие подростки хотят острых ощущений. Мой отличие состояло лишь в том, что особо хорошего я себе не желала.

Ярна вскоре написала мне личное сообщение. Просто «привет, как дела?» Я была, мягко говоря, в недоумении, я просто не понимала, чего от меня может хотеть девушка двадцати двух лет? Может быть, я даже боялась, всё-таки, согласитесь, это казалось очень подозрительным. Но я ответила. Так и завязалась наша с ней переписка. Сначала я относилась к ней очень настороженно, нередко отвечала грубо, хотя она не давала никаких поводов для такого обращения. Потом, когда я всё-таки установила на свой компьютер ICQ, она…как бы даже объяснить то, при каких обстоятельствах мы начали общаться там… В моём списке контактов была Люси, и она часто, иногда даже по нескольку раз на день, писала мне: «А тебе привет от Ярны». Иногда это раздражало, в итоге я не выдержала, и попросила её номер. Потом оказалось, что она этого и добивалась, так как не решалась попросить мой номер ни у меня, ни у девочек. Оно и верно, кто знает, как бы я отреагировала на такое.

Уже во время наших переписок по асе я узнала, что звали её Олей. Вскоре она даже потребовала не называть её по нику — только по имени. До сих пор чувствую лёгкую обиду, когда вспоминаю о том, в какой форме она это сделала… Вообще, мы часто ссорились из-за мелочей в самом начале. Тогда этими мелочами чаще всего были мои задержки с ответами — я могла иногда позволить себе отойти на минутку от компьютера — чаю себе налить или ещё чего-то в этом роде — и, возвращаясь, часто видела серию пришедших сообщений в стиле «привет!чего делаешь?чего молчишь?ты меня игноришь?ща обижусь!да ну тебя, достала» и мелкие буквы user is offline в самом низу списка. Обычно она сама потом приходила мириться ко мне. Или бывали недоразумения, вроде «— что значит лол? — жжёшь. — да чего ты меня оскорбляешь!». Тогда извиняться чаще приходилось мне. Я даже не знаю, зачем я это делала. Вроде бы тогда Оля ещё не значила для меня ничего, бросить её было бы проще простого… Или нет? Может быть, предназначение существует, и мы с ней должны были встретиться? Я не нахожу других объяснений тому, что мы всё же сблизились с ней, несмотря на все эти «но».

Я была в девятом классе средней школы, на этой ступени мы всегда сдаём экзамены. Последний год в музыкальной школе закончился в середине мая, после скучной церемонии выдачи аттестатов и выпускного вечера, на котором я просидела всего лишь полчаса — и очень рада этому, говорят, когда большинство выпускников напились, начался настоящий бедлам — после всего этого я занялась подготовкой к экзаменам. Хотя, если честно, я особо не утруждалась, я ведь и так знала, что получу неплохие баллы. Меня куда больше волновал Интернет и игра. Моя подопечная готовилась к свадьбе со своим парнем, она была беременна двойней (на тот момент ей уже исполнилось четырнадцать, но всё же как вам такая оперативность?), всё было назначено на тридцатое мая. И вдруг…мама отняла у меня модем. Ей уже давно не нравилось моё чрезмерное увлечение компьютером, для всего нужен был лишь повод. Им стал мой грубый ответ ей. Да, я тогда была злая, голодная и уставшая, однако для неё оправданием не было.

Итак, я без модема. Он лежал в шкафу, я знала это, но мама практически не отлучалась из квартиры, поэтому незаметно взять модем не получалось. Мне всё же не хотелось слишком рисковать, а то вдруг бы она нашла более укромное место для него.

Уже позже я прочитала, что любая зависимость, в том числе и от Интернета, является химической, поскольку организм при приятной для человека деятельности вырабатывает соответствующие вещества, быстро возникает привыкание… Я, конечно, не ставлю увлечение компьютером в один ряд с, скажем, наркоманией, но оно тоже не так просто, как может показаться на первый взгляд. Во всяком случае, у меня была ломка. Никогда не пробовала наркотиков, ничего психотропного, но, думаю, если бы это случилось, то последующие ощущения не были бы для меня совсем незнакомыми. У меня болело всё тело. Вернее, мучила сильнейшая слабость на грани боли, когда в неподвижности ты ощущал, что все твои суставы словно сводит, а при попытке пошевелиться всё сводило болью. Не было аппетита, я почти не спала — не могла уснуть. От недосыпания появились огромные мешки под глазами, меня стало качать, учителя по нескольку раз на день просили дыхнуть о них. Но всё же страх окончательной потери моей надежды был сильнее — модем я не трогала.

На пятый день мама ушла на рынок за продуктами. Это обычно занимало очень много времени, так что я сразу же поспешила воспользоваться. Я страшно волновалась, руки дрожали, на то, чтобы распутать провода и подключить модем, потребовалось куда больше времени, чем обычно. Но мне всё же удалось это. Я села за компьютер, включила его. Мной целиком овладело жгучее нетерпение, казалось, что строчки не бегут по экрану так быстро, что никто не может прочитать и трети написанного, а ползут, как черепахи. Сердце бешено колотилось в груди, я ощущала, как бьётся сонная артерия на моей шее и как еле заметно подрагивают руки и дёргается левый глаз — да, у меня был самый настоящий нервный тик. Возможно, что-то подобное чувствует наркоман, когда видит перед собой желанный кокаин.

В асе была только Оля. Я не успела даже с ней поздороваться, как она завалила меня взволнованными сообщениями. «Где ты была все эти пять дней? Ты представляешь, как мы с Натали и Настей волновались? Ты в порядке? Всё хорошо?» Мне было стыдно, но, одновременно с тем я была тронута. Об этом до них спрашивали только мои родители, они, конечно, заботились обо мне, но их внимание было раздражающим, а девочек — нет. Мы немного поговорили, я написала в игре, а потом Оля немного пожаловалась на то, что ей трудно. Объяснять сказанное она не захотела, как я ни упрашивала. Сказать честно, у меня есть очень странная проблема, меня всегда располагали к себе те, кто просил у меня поддержки. Наверно, во мне пропал неплохой психоаналитик. Когда-то я даже хотела стать им, меня так привлекало то, что можно помогать людям переживать трудные времена, находить себя… С того дня я стала воспринимать Олю, как близкого человека. Не Люси, с которой я познакомилась раньше всех, не Анжелу, с которой ни разу за всю свою жизнь даже не поссорилась — у нас всегда были очень тёплые отношения — а именно Олю.

Я рассказала ей тогда о проблеме с модемом. Свадьбу в игре перенесли на двенадцатое июня — одиннадцатого у меня был последний экзамен, а тринадцатого я должна была уехать в деревню, где ни о каком компьютере, конечно же, не могло идти и речи. Так что этот день был единственным возможным вариантом. Мама всё же пообещала мне, что я смогу посидеть в Интернете после сдачи экзаменов. Надежда помогла, ломка прекратилась, я стала спокойно готовиться.

Оля сразу же забросала меня сообщениями. До сих пор удивляюсь, где же она брала столько денег на них? Впрочем, у неё было обыкновение писать без пробелов, начиная каждое слово с большой буквы, наверно, удавалось немного экономить таким образом. Хотя мне не очень нравился такой способ, потребовалось немало времени, чтобы привыкнуть.

Оля уже давно относилась ко мне, как подруге. Я даже восхищала её, она не уставала хвалить меня. Я вроде бы не верила, но иногда испытывала что-то вроде удовольствия от похвал — я ведь так не привыкла к этому. Ну а я, в свою очередь, поддерживала её. Она заканчивала пятый курс психологического факультета, писала дипломную работу. Я читала её несколько раз, не могу сказать, что прекрасно всё поняла, однако суть уловила — если вы видели хотя бы одно из подобных исследований, то вам должно быть известно, что обычно непосвящённому человеку практически ничего не ясно. Я быстро полюбила эти сообщения, уже не представляла вечер без её нежной смс «сладких снов, малышка, чмаф тебя в носик». Даже мама никогда не целовала меня в нос. Я всегда считала такой поцелуй выражением особой дружбы, дружбы нежной, немного не доходящей до любви, которая вряд ли может быть ещё между кем-то, кроме девушек. Я практически никогда не вспоминала о том, что она была старше меня на восемь лет — нет, Оля была равной мне. Несмотря на всё, она стала для меня тем, чего я не смогла найти ни в ком за всю мою жизнь.

Экзамены я сдала хорошо, высшие баллы почти по всем предметом. С кислым лицом мама вручила мне модем вечером одиннадцатого июня, а я, торжествуя, зашла в Интернет. Почти весь следующий день провела там, только в середине дня меня всё-таки заставили час потоптать пыль на улице. Виртуальная свадьба прошла на «ура», хотя концовку всё же пришлось немного смять, времени не хватило. В конце дня немного поругались с Олей, но, хотя мама уже силком гнала меня в постель, мне удалось тайком пробраться в Сеть ещё на пять минут и объясниться с моей подругой. Засыпала с летящим ощущением счастья во всём теле, так давно забытым мной. Всё-таки есть в спорах одна хорошая черта — как приятно мириться после всего.

Утром мы уехали в деревню к родителям матери. Я заранее положила на телефон деньги, много денег — пополнить баланс там не было никакой возможности. И я не ошиблась: писала она мне часто и немало. Сеть там ловилась очень плохо, более-менее только возле речки, до которой нужно было идти три километра, и почему-то в туалете. Вы знаете, что такое русский туалет в деревне? Это у вас в ваших загородных домах обязательно есть качественная канализация. А у нас во дворе просто стояла кое-как сбитая коробка из досок высотой в полтора человеческих роста. И всё это прикрывало обычную выгребную яму. Запах стоял невыносимый, и, разумеется, сюда слеталось очень много мух, привлечённых им. Поэтому я чаще ходила к речке. Брала с собой книгу, садилась в тени дерева на том берегу, где никого не было, читала, когда становилось жарко, купалась (хотя вода в реке была так себе, грязная до невозможности), и отвечала на сообщения Оли, как только они приходили. Трудно объяснить, о чём мы всё-таки говорили. Во многом это была обычная девичья болтовня. Нет, не подумайте неверно, не о парнях и косметике — об этом как раз у нас разговоров не было — просто по содержательности, думаю, многие бы сочли их за пустые… Вообще диалоги между девушками всегда несут в себе смысл за счёт эмоций, а не информации. А эмоции возможно передать даже в коротком сообщении — смайлики, знаки препинания, интуиция, иногда воображение — всё, что помогает понять то, какие же эмоции испытывает твой собеседник. Да и я практически не помню тем. Видимо, всё же что-то не совсем важное. Хотя примерно к середине июня я уже призналась ей в некоторых вещах, которые, думала, не расскажу никому никогда — например, в том, что мастурбирую. Кстати, её ответ на это признание до сих пор хранится в моём телефоне (я сохраняю их в каждой новой купленной «нокии» — как-то так вышло, что у меня аппараты только этой фирмы) — «я не думаю, что ты озабоченная и то, что ты хочешь этого, абсолютно нормально. Мне тоже нередко кажется, что всё бы отдала за это» Я была в лёгком шоке после этого сообщения, почему-то всегда думала, что она очень консервативная и, соответственно, должна отвергать даже мысли о сексе. Оказалось, однако, что это было не так. Но о нём мы почти не разговаривали. Да и могли ли мы? Мне было просто не о чём, ей, как выяснилось позже, тоже… Разве что изредка она могла написать что-то вроде «я такая холодная, прямо как льдинка, и никто не согреет. Мне нужен по-настоящему горячий мужик». Временами Оля была грубоватой, мне не нравилось, когда она употребляла такие слова, впрочем, я прощала ей это.

Но в целом я скучала в деревне. Друзей у меня не было и там — да кому я там, собственно, была нужна, на мне прочно висело клеймо «городская», да и сама не особо хотела сближаться с деревенскими. Увлечения книгами не одобряли и там, часто прятали их, требовали идти гулять на улицу, а мне не хотелось ни бесцельно колесить весь день по деревне (ходить в лес мне не разрешалось), ни играть в карты с деревенскими (это было третье занятие кроме работы в огороде и по дому и просмотра телевизора). Карты я, кстати, тоже терпеть не могу. Да и, собственно, в библиотеке не было интересных книг, в основном популярная литература вроде детективов Дарьи Донцовой. Я прочитала парочку, а потом стало противно, и я перестала читать. Иногда писала рассказы, пряча тетрадь с ними в небольшой промежуток между спинкой дивана и стеной. Как-то раз пошёл дождь, по стенам моей маленькой комнатки (это, по сути, была даже не комната, а отгороженная рваной занавеской часть коридора) текла вода, тетрадь промокла насквозь и чернила расплылись настолько, что не получалось разобрать ни слова. Тогда мне было очень жаль своего труда, а сейчас, чувствую, даже рада — всё равно писатель из меня был никудышный.

В конце месяца меня отвезли в лагерь неподалёку от деревни. Я была безумно рада этому — ну наконец-то хоть какая-то возможность вырваться из этой скуки! Когда ехали на автобусе, мне позвонила Оля. Я была в полном шоке, решила даже сначала, что это ошибка — ну с чего это она так, ведь всегда же писала. Тем более в последние несколько дней она писала мало, я никак не могла понять, чем же я её так обидела — ведь вроде бы всё было в порядке. Поколебавшись пару секунд, нажала на кнопку вызова.

— Алло?

В автобусе было очень шумно, переговаривались пассажиры, сильно гуде= механизм, поэтому я слышала, что в трубке слышен голос девушки, но не могла разобрать ни того, что же она говорит, ни даже того, какой у неё голос. Я видела несколько фотографий Оли, почему-то мне всегда казалось, что голос у неё должен быть немного детским, возможно, высоким, возможно, очень мягким… Стало очень стыдно — я даже и догадываться не могла, что же она говорит мне. Прервала звонок, быстро написала сообщение: «Я в автобусе, совсем ничего не слышно. Что случилось? Если надо поговорить, то я сделаю это, когда приеду, если что-то срочное, давай по смс». Ответ пришёл лаконичный: «Позвони». Больше она ничего не сказала. Я была, мягко говоря, в замешательстве. С одной стороны, раз она позвонила, значит, случилось что-то серьёзное — то есть плохое (что поделать, я пессимистка!), с другой, раз попросила перезвонить, то время у неё есть, ничего криминального не случилось… Но почему же тогда Оля ничего не объясняет? Ведь она же знает, что я волнуюсь за неё, как можно так поступать?

Оставшиеся полчаса пути растянулись для меня противной фруктовой жвачкой. Казалось, прошло часа три, по крайней мере, а не всего лишь тридцать минут. До чего же иногда бывает невыносимым ожидание, если вам доводилось испытывать что-то подобное, то вы прекрасно понимаете моё нетерпение. Я пыталась петь вполголоса знакомые песни, чтобы хоть как-то скоротать время, но звуки моего голоса тоже тянулись во времени. До чего же было неприятно… Честное слово, под конец, когда уже замелькали здания лагеря, я была готова растерзать Олю, если она не объяснит мне немедленно своего поведения.

Едва спрыгнул с последней ступеньки автобуса, я достала телефон и парой быстрых движений послала вызов в далёкий город.

— Алло, спасибо тебе большое, что позвонила, я так рада, честное слово!

Я не ожидала, что у Оли был именно такой голос. Хотя он был и мягким, и своими интонациями напоминал речь детей. Но больше всего я ощущала смущение, уверена, она сейчас стеснительно улыбалась, словно просила прощения. И я почувствовала, что совершенно перестала злиться на неё. Устраивать разборки уже не хотелось.

— Оля, что случилось? — я прикрыла телефон у уха ладонью и отошла подальше от автобуса. — Я так волновалась.

— Я…ну, как бы сказать…у меня сегодня утром была защита диплома.

— Уже??? — в какой-то момент я расслабила руку, телефон едва не упал на асфальт, я испугалась и сжала трубку ещё сильнее, пластик еле слышно хрустнул под моими пальцами. — Но почему ты не сказала мне об этом раньше?

— Знаешь, я как-то не хотела волновать тебя из-за этого и… — голос моей подруги стал совсем тихим. — Извини, в общем.

— И как защита? Успешно?

— Четвёрка.

— Молодец, — я улыбнулась. Вообще-то за пробную защиту у неё был высший балл, но четвёрка, в общем-то, тоже неплохой результат. Тем более, я прекрасно знала, сколько труда и усилий она вложила в эту работу.

— Эх, да какая ещё молодец, дура, ведь могла бы защитить куда лучше…

Я не стала расспрашивать её, в чём дело. Какая, собственно, теперь разница?

— Оля, ну успокойся ты, — я постаралась придать голосу как можно более мягкий тон. — Я же прекрасно знаю, что ты и так всё прекрасно знаешь.

— Ага, ты вон сколько знаешь, и ничего…

— Оля, ну чего ты так? Разве это главное? Разве я дружила с тобой из-за этого?

Ответом мне было всхлипывание.

— Оля, ну ты чего… — я почувствовала себя совсем неловко. — Ну, не плачь, пожалуйста. Тебя что, родители за отметку отругали?

— Да нет, — тихо ответила подруга. — Ну, мама была немного расстроена, я видела это.

— Оля, милая, ну ведь жизнь на этом совсем не закончилась. Ты ещё не раз успеешь порадовать маму, — я утешала её как могла. — И вообще, ты по-любому остаёшься моей самой лучшей, самой любимой подругой!

— П-правда?

— Да, конечно! — поспешила заверить её я. — У меня правда никогда не было такой чуткой и понимающей подруги, как ты. Ты просто чудо!

— Спасибо, — она снова всхлипнула. — Я не ожидала, честное слово. Спасибо тебе большое. Ой, у тебя же ещё деньги уходят… Пока тогда.

— Пока, — в моём голосе скользнула нотка металла. Терпеть не могу, когда кто-то напоминает мне о деньгах на счету мобильника. В конце концов, если я позвонила, значит, я в состоянии оплатить разговор!

Я нажала кнопку отбоя. Да уж… Стало жаль Олю — четвёрка, конечно, совсем не трагедия, но так убиваться из-за неё тоже должно быть, мягко говоря, очень неприятно. Мне-то уже давно было практически наплевать на свои отметки, хотя родители нередко ворчали, что с моим умом я должна приносить домой табель только с высшими баллами… Надеюсь, мне на самом деле удалось её утешить.

Лагерь находился километрах в десяти от города в сосновом бору. Когда мы шли по старой разбитой дорожке к белевшим вдалеке зданиям, мама громко восхищалась тем, какой же замечательный воздух и как замечательно здесь будет жить. Если честно, у меня очень плохое осязание, я чувствую только очень сильные запахи, поэтому тогда никакой разницы я не чувствовала. Ну, подумаешь, воздух немного прохладней. Не в нём же одном дело. Если уж полностью вести здоровый образ жизни, то нужно будет не только это. Да всё равно почти никто не сможет делать всё так, как положено. Все мы люди, у всех есть свои маленькие вредные слабости — от конфет и сна по утрам до героина и ЛСД, всем нам трудно отказаться от них — чаще всего даже совсем невозможно. Жизнь, знаете ли, вообще вредная штука, от неё умирают.

Впрочем, не будем сейчас о смерти, для неё время будет позже… Мы подошли к маленькому зданию администрации, стоявшему особняком от столовой, спальных корпусов для детей и вожатых, танцплощадки и ещё какого-то здания — позже я узнала, что там проводились многочисленные кружки — по сути, единственное занятие детей в этом лагере. Сосен было очень много, некоторые росли даже посередине дороги — заливая асфальт, их не стали срубать. Трава была вытоптана, буйной растительности не было практически нигде — разве что немного ромашек, земляники и клевера у исписанной граффити бетонной стены, которая окружала территорию лагеря. Не скажу, что мне здесь понравилось. Деревья подавляли меня, а почти голая земля наводила тоску. Наш лес был намного лучше. Да, знаю, всяк кулик своё болото хвалит, но что уж тут поделать.

Мы зашли в администраторскую. В домике было всего лишь две комнаты, в той, куда мы зашли, стояла софа, покрытая плюшевым покрывалом, письменный стол вишнёвого цвета, лакировка которого от времени потрескалась и местами отпала, обнажая светлую фанеру, запачканный землёй ковёр, шкаф с чёрными папками (сразу же вспоминались «Семнадцать мгновений весны») и безвкусная акварель на стене. В общем, более чем скромная обстановка. Администратор, женщина одних лет с моей матерью, пригласила нас сесть. Она была неприветливой, впрочем, мне казалось, что это было от усталости, а не внутренней злобы — она действительно выглядела невыспавшейся. Мы быстро прошли все необходимые процедуры, потом мама отсчитала мне три тысячи (целых три тысячи!я не могла и мечтать о такой уйме карманных денег!), вручила сумку и пожелала хорошего отдыха. Хм, отдыха. Я не думала, что это может быть отдыхом. Я уже несколько раз была в летних лагерях до этого, сказать честно, ни разу мне это не понравилось.

Я спустилась по наклонной тропинке вниз, к спальному корпусу. Это было двухэтажное здание, давно не ремонтировавшееся. Холл был просторным, вернее, он казался таким из-за почти полного отсутствия мебели, если не считать стойку вахтёра, конечно. Я поднялась по маленькой винтовой лестнице наверх, свернула направо, отсчитала в коридоре пятую дверь, постучалась.

— Войдите! — раздались из-за двери сразу три голоса. Я зашла и сразу же оказалась под прицелом нескольких взглядов.

Терпеть не могу, когда меня пристально разглядывают. Всегда такое ощущение, что сейчас скажут: «Так, вы подозреваетесь в совершении такого-то преступления, сейчас мы вас обыщем, раздевайтесь». Да, я знаю, что при обыске не раздевают, но ощущение было именно таким.

В комнате сидели три девушки. Уже с первого взгляда я поняла, что это типичные подростки, ничем не отличающиеся от своих сверстниц. Вообще-то я думаю так практически про всех девушек с пирсингом и крашеными волосами, нередко из-за того отношусь к людям гораздо холоднее, чем они заслуживают, но в тот раз я угадала… Все три девушки были крашенными блондинками. Крашенными в очень неестественные оттенки, было ощущение, что все они в париках. Им бы подошёл обычный русый цвет, незамысловатые стрижки вроде каре, но желание быть модными и современными победило здравый смысл, как всегда. Они смотрели на меня очень пристально, явно оценивая то, можно ли принять меня в компанию. Я постаралась сделать как можно более безразличное лицо. Мне и не хочется быть с вами…

— Привет, — бросила, наконец, одна из них. По её тону стало ясно: экзамена я не прошла.

— День добрый, — голосом, не выражающим никаких эмоций, ответила я и подошла к кроватям.

— Тебе остаётся только вот эта, — быстро сказала та же девушка, указывая на верхний ярус кровати у стены. Я хмыкнула. Не люблю спать на втором ярусе. Нет, не поймите неверно, упасть я не боюсь. Но мне не очень просто залезть на второй ярус… Да-да, именно так! Ну, что поделать, не дружу я со спортом!

Я бы могла описать вам все мои проблемы с этими девушками, но зачем? Скажу только, что они невзлюбили меня сразу, в первую же ночь измазали зубной пастой (к сожалению, сплю я очень чутко), всячески пытались задеть, обидеть… Иногда у них получалось, но я старалась не подавать виду, брала учебник немецкого и плеер и уходила куда подальше в бор. Чего они только не выдумывали… Размочили мои тампоны водой, покрасили красной краской и раскидали по коридору, исписали мой личный дневник ругательствами, найденными в словаре (прочитать они всё равно не могли, я писала его на немецком на тот момент), копались в моём телефоне, успели отправить Оле смс «ПРИВЕТ У ТЯ ПАРЕНЬ ЕСТЬ???», я потом долго доказывала ей то, что это была и не я (в конце концов, когда мне удалось это сделать, она сама смеялась и попросила ответить им «муж у меня есть, а любовника я бросила»), не разрешали мне пользоваться розетками для зарядки телефона и плеера и забираться на кровать, становясь на прикроватную тумбочку. Это превратилось в настоящую войну, но я терпела.

Что бы я делала без Оли! Она так здорово поддерживала меня всё это время. Наверно, без неё я бы сорвалась и натворила бы глупостей. Ещё здорово помогал кружок рисования, где я проводила всё время. Оказывается, были у меня некоторые задатки и к живописи… За три недели под руководством вожатой — кстати, дипломированного живописца — я неплохо набила руку в портретах, и сейчас могу с лёгкостью набросать вам женскую фигурку. Все рисунки остались в деревне — взять домой их я не могла, а было так жаль, ведь я вложила столько труда в них. А так в целом в лагере было скучновато. Я упрямо бойкотировала все мероприятия, вечерами во время конкурсов сбегала в художку, украв ключ у вахтёра, там запиралась изнутри, слушала музыку в полной темноте — свет не включала, чтобы не узнали, что я здесь, переписывалась с Олей, иногда разговаривала со всеми предметами по-немецки — таким образом я тренировалась. Но на дискотеки обычно ходила. От танцевального класса у меня осталось некоторое умение и любовь к этому, большинство людей танцевать не умели совсем, поэтому я всегда была одной из лучших. Собственно говоря, достойным своим соперником я считала только одного мальчика, звали его Гришей, и было ему двенадцать, то есть он был на два года младше меня. В общем, мальчишка. Но, что уж скрывать, он мне нравился, я даже опасалась, что это может перерасти во что-то большее — глупо ведь влюбляться в того, с которым расставаться через какой-то десяток-другой дней. Да и не получилось.

Дело в том, что вместе со мной отдыхала моя племянница. Если быть точным, то она мне даже не родственница — Катя дочь от первого брака жены моего двоюродного брата — но я никогда не заморачивалась на этом. Это был, пожалуй, единственный член моей семьи, которого я нежно и совершенно бескорыстно любила, хотя в свои девять лет она уже полностью подавала все признаки того, что вырастет из неё самая обычная гламурная дамочка, которых я так не люблю. Я не видела её уже восемь лет, кто знает, может быть, она бы разонравилась бы мне сейчас. Но тогда я даже представить себе ничего плохого о Кате не могла. Она была очаровательным ребёнком, умела понравиться любому, поэтому ей сходило с рук практически всё. Пожалуй, она была чересчур избалованна — родители ни в чём ей не отказывали, я была в ужасе, когда увидела, сколько у неё дорогих игрушек, о которых в своё время я и мечтать не смела — однако никому и не приходило в голову как-то попрекнуть её этим. Кроме того, Катя была красивой девочкой, всё в ней так и говорило о том, что через несколько лет этот цветок распустится во всей своей красе, и очаровательный ребёнок станет потрясающе красивой женщиной. Так что даже сейчас у неё не было отбоя от поклонников. А девочка она была на редкость влюбчивая, за три недели в лагере я успела выслушать несколько историй про «самых лучших мальчиков на свете». Я не обращала на это особого внимания, всё равно долго они в её голове не сидели. Но дней уже за пять до отъезда она пришла ко мне, как обычно, с очень счастливым лицом, как уже никогда не было. Я сразу же заподозрила неладное. Нет, чего это я, что может случиться необычного с ней?

— Привет, Катя. Садись, — я улыбнулась ей.

Катя села на одну из кроватей. Соседки по комнате не разрешали мне делать того же самого, поэтому я всегда сидела на полу. Хорошо ещё, что был ковёр, а то я бы наверняка продрогла бы.

— Марин, я нашла его, — Катя мечтательно прикрыла глаза.

«В сотый раз», — подумала я.

— Я уже рассказала ему, он сказал, что тоже любит меня. Он даже поцеловал меня.

Так. Это уже что-то новое. Ещё никогда за рамки «платонических» чувств у неё не заходило.

— К-куда? — недоумённо спросила я.

— В щёку, — Катя заметно порозовела.

— Эм… — я была в сильном недоумении, слова подбирались с трудом. — И кто же это?

— Ну, светленький мальчик из третьего отряда. Гриша. Такой милый мальчик, если бы ты знала!

Мне стоило большого труда сидеть спокойно ещё полчаса, пока она рассказывала о Грише. Она — с ним? Но ведь у него целое море поклонниц, зачем ему Катя… Я не вникала в смысл её слов, да и вообще все звуки долетали до меня приглушённо, как будто бы на лицо положили подушку. Неужели я ревную? Я? Я, которая не ревновала прежде никогда? Которой было противно само это слово? До чего же плохо человек порой знает сам себя!

Когда Катя ушла, я взяла плеер, телефон и вышла на улицу. От Оли не было ни одного сообщения, вдобавок ко всему я ещё почувствовала себя безумно одиноко. Впрочем, это было бы и к лучшему, если бы они сейчас написала мне, то я бы наверняка начала бы ныть, а мне совсем не хотелось нагружать своими проблемами ещё и её…

Погода была хмурой, небо затянуто плотными серыми тучами, сквозь которые не пробивалось ни единого лучика света. Но дождя почему-то не было. Я отошла в самую дальнюю часть лагеря, туда, куда не ходил почти никто, легла на траву (одежда всё равно была чёрной), какое-то время слушала Rammstein, но моё состояние не подходило этой музыке — отбросила плейер и стала просто слушать тишину. В музыкальных школах это один из самых первых уроков — детей заставляют просто сидеть тихо и слушать, иначе они никогда не сумеют по-настоящему концентрироваться на музыке. Нет, абсолютно тихо, конечно же, не было. Еле слышный шум ветра, далёкие звуки лагеря… Я почувствовала, что уголки глаз пощипывает. Хотелось плакать… Глупо. Из-за чего? Из-за того, что Катя успела вперёд меня? Да разве я когда-нибудь попыталась бы заполучить Гришу? Так ли он был мне нужен? Ведь ничего особенного к нему я не испытывала… Какая же я идиотка… Я почувствовала почти физическую боль в груди, захотелось кричать, крушить всё… Я с силой ущипнула себя за живот. Боль немного отрезвила, стало легче, разве что ущипленное место теперь отзывалось неприятной пульсацией. Да разве кто-то сможет посмотреть на такую, как я…

Да, знаю, практически все девушки хотя бы раз в жизни произносят эту фразу. Это закономерно, ничего странного здесь нет. Впрочем, даже сейчас у меня бывают порой такие мысли, хотя доказательств обратного за жизнь я накопила немало.

Оля, как я уже упоминала, психолог по образованию. Не знаю, была ли её проницательность следствием этого, но она почувствовала сразу, что со мной что-то неладно. Я так и не рассказала ей, в чём же дело, но вечером она смогла успокоить меня отвлечёнными разговорами. По крайней мере, получилось уснуть.

Да-да, это была самая обычная ревность. Никто от неё не застрахован. Вообще-то я не люблю это чувство, я считаю, что оно способно погубить даже самые лучшие отношения, допускаю ревность только для пар с большим стажем, когда это помогает внести в любовь что-то новое. Однако, что уж скрывать, и она меня мучила, причём порой совсем безо всякого повода. Так было и сейчас. Три дня я была не в себе, Оля с трудом успокаивала меня, но даже ей, хоть убейте, я не могла довериться. Неужели я завидовала Кате? Ведь раньше я относилась даже презрительно к тем, у кого было много поклонников. Или это всё тоже было от зависти, ведь у меня никогда не было так? Возможно, кто знает.

Но всё изменилось так же неожиданно, как и началось. На четвёртый день мне пришлось утешать Катю, долго плакавшую у меня на груди. Из того почти невнятного бормотания, прерываемого судорожными рыданиями, я смогла понять только то, что Катя увидела Гришу, целующегося с одиннадцатилетней девочкой из его отряда. Я долго успокаивала племянницу, целовала её волосы, гладила, а она никак не хотела успокаиваться. Почти два часа она провела у меня, пока слёзы не кончились, но и даже после этого она ещё долго судорожно вздрагивала. С каждой секундой я всё больше ощущала злость на него…и на себя. И мог же ещё такой мне понравиться! Ничем я не умнее тех девочек, которые с восторженным видом пишут на зеркалах помадой «Я люблю тебя»… Впрочем, верно говорят — никогда нельзя узнать человека по первому впечатлению о нём.

Думаю, из меня бы могла получиться стерва. Ведь всё для этого было — жестокость, гордость, мстительность, а красивой и обаятельной я могла бы стать, если бы захотела этого. Пожалуй, мне не хватало только уверенности в себе, ведь роковые женщины редко сомневаются — или, по крайней мере, ловко притворяются в том, что не могут делать это. К чему я говорю это — обида за племянницу разозлила меня, а так как пострадала она, а не я, то я не терзалась сомнениями вроде того, стоит или не стоит. На всего лишь пару дней я стала стервой.

У одной из девушек в отряде был корсет, я попросила одолжить его мне. Помимо того, что он заметно стройнил, в нём я ещё не могла горбиться, как обычно. Уже первый раз надев его и взглянув в зеркало, я была приятно удивлена тем, как же я изменилась. Нет, со мной ещё однозначно можно было что-то сделать. В тот день долго тщательно мылась под душем, умудрилась сделать себе причёску — обычно никогда не занималась волосами, даже вызывающе накрасилась. Не знаю, шёл ли он мне на самом деле, но по молодёжным меркам это должно было считаться довольно-таки красивым. На меня оглядывались практически все, когда я с самым гордым выражением лица шла через холл на дискотеку.

Я практически не отдавала себе отчёта в том, зачем я это делаю. Подсознательно я всего лишь хотела отомстить ему, даже не сколько за племянницу, сколько за собственную глупость. Конечно, Гриша не был виноват в моём промахе. Но разве это что-то меняло?

На танцполе было пока что совсем немного людей, человек десять от силы. Никто не танцевал, все только умудрялись разговаривать пол оглушающую музыку. Я сразу же заметила Гришу, он стоял у самого выхода и о чём-то болтал с неряшливо одетой девочкой. Ей было лет десять, но уже при первом взгляде на неё я поняла, что лет через восемь это будет редкая красавица. Стало не по себе, я закусила губу. Так, ладно, не стоит отвлекаться на каждое смазливое личико, не за этим ведь пришла.

Я вышла на середину танцпола. Цветные лучи от прожектора блуждали по площадке, чаще всего попадая именно в эту область. Это сильно слепило глаза, я закрыла их. Мне сейчас незачем что-то видеть. Только отвлекаться из-за этого буду.

Играла быстрая тревожная композиция. Я начала танцевать под неё. Пыталась вложить в танец всё, что я умела, но, конечно, старалась также, чтобы он был соблазнительным. В конце концов, немного гибкости после танцкласса у меня осталось. До сих пор иногда испытываю сильное желание посмотреть на то, как же это выглядело со стороны. Наверно, очень красиво по молодёжным меркам.

Когда песня закончилась и наступили те несколько секунд тишины, во время которых ди-джей успевает поменять пластинку, а танцующие — перекинуться несколькими фразами, не надрывая горло, я открыла глаза. Людей на площадке стало больше раза в два. Я с удовольствием отметила то, что почти все взгляды были устремлены на меня. Парни смотрели с восторгом, кто-то даже оценивающе, как будто бы прикидывая, а не стоит ли эта цыпочка чего-нибудь, девушки с осуждением или с завистью. Всё-таки мой танец произвёл фурор… Гриша стоял там же, где и был, и пристально смотрел на меня. Я не могла понять, что же именно выражали его глаза. Да ничего, вечер длинный, ещё успеется…

Не вижу смысла описывать тот вечер. Во многих отношениях он был скучным и однообразным, во всяком случае для того, чтобы повествовать о нём. Могу сказать, что в тот вечер отбоя от поклонников мне не было. Во мне проснулась та девушка, которая, наверно, всегда существовала, но была загнана куда-то вглубь жизненными обстоятельствами. Я беззастенчиво кокетничала со всеми, на каждый медленный танец меня приглашали по несколько человек, я даже не ругалась, когда кто-то пытался пощупать меня за мягкое место — в общем, вела себя как самая типичная популярная девушка… Скажу честно, я страшно возбудилась. Прикосновения всегда вызывали у меня приступ желания, а в тот вечер их было больше, чем достаточно. Парни, похоже, тоже это ощущали, во всяком случае, мне несколько раз предлагали «выйти погулять вместе». Я знала, зачем — возле дальней беседки часто находили презервативы. Может быть, я бы и воспользовалась ситуацией (я была слишком возбуждена, чтобы думать о морали), но сейчас было нельзя, ведь надо было следить за Гришей… Почти весь вечер он так и смотрел на меня, кажется, о чём-то думал, при этом сильно сомневаясь. Интересно было бы знать, что там творилось в его голове. Наверняка раздумывал о том, как он мог не заметить такую девушку — а ведь она была всё время поблизости. Но, глядя на то, сколько парней увиваются вокруг неё, сомневался, сомневался… Иногда я бросала на него долгий зовущий взгляд, призывно приоткрывала губы и подмигивала. Этот неловкий флирт, похоже, действовал на него, но решиться он всё же никак не мог. Я уже начинала терять терпение — вечер подходил к концу, а мой безумный план никак не реализовывался. Но где-то за пятнадцать минут до отбоя он всё же подошёл.

— Марин… — смущённо начал он. — Здорово выглядишь.

Я улыбнулась. Редко делаю это, всегда считала, что улыбка у меня так себе. Впрочем, вряд ли бы сейчас она показалась ему плохой.

— Послушай… Ты, конечно, сегодня в центре внимания, но…может, потанцуем?

— Конечно, — я подмигнула ему.

Спорю, он не привык к такому напору. Девочки, которые раньше были у него, конечно, пытались ему понравиться, но они были всего лишь девочками, их флирт был достаточно невинен. Я же вела себя как взрослая соблазнительница — или, во всяком случае, пыталась делать так. Не скажу, что у меня хорошо получалось, но ведь на всех подействовало… От непривычки, видимо.

— Знаешь, — сказал Гриша. — Я просто удивляюсь, как я тебя не замечал. Ты такая красивая, оказывается…

Я ничего не ответила, только смотрела на него томным взглядом. Нет, он всё же ещё был ребёнком. Как жестоко я ошиблась, однако… Впрочем, разве я сама не ребёнок, ведь мне самой всего лишь четырнадцать? Возможно и так.

Потихоньку я отводила его в танце в самый дальний угол танцпола. За нами, конечно, следили, но меня это особо не волновало. Я пыталась разбудить в нём того мужчину, которому ещё нужно было время, чтобы появиться. Безумная идея, кто спорит! Он говорил что-то ещё, но я не слушала его. И так понятно, что это было: комплименты, комплименты, комплименты… Наконец, мы оказались в углу. Здесь было темно, музыка не оглушала. Я подвинулась совсем близко к нему, мои волосы щекотали его лицо.

— Чего ты боишься? — прошептала я.

В следующий момент он меня поцеловал. В губы.

Я с большим трудом сдержала желание ответить. Всё возбуждение, накопленное за такой вечер, словно взорвалось во мне, я схватила свою руку другой, крепко сжала, боль немного отрезвила меня и одновременно я почувствовала что-то тёплое на коже как раз в тех местах, где ногти впивались в кожу. Целовался он совсем неумело, скорее просто тыкался губами в моё лицо, но даже такая ласка возбуждала настолько, что мне хотелось прибить себя — ну почему я так завожусь от любой мелочи? Вряд ли бы я смогла целоваться искуснее, ведь, если подумать, это был мой первый поцелуй… Как глупо! Злость на себя полностью захватила меня, я резко отстранилась и дала Грише пощёчину. Он тихо жалобно вскрикнул. Представляю себе его удивление — девушка приходит на дискотеку, разодетая как продажная девка, из кожи вон лезет, чтобы соблазнить его, а потом резко поворачивается назад…

— Марина! — воскликнул он. Я постаралась вложить в ответный взгляд всю свою ненависть. Всю ненависть к себе.

— Это всё тебе за то, что играешь с чужими сердцами, — громко и чётко сказала я, а потом бросилась бежать.

Несколько человек на танцплощадке окликнули меня, но я не реагировала, на выходе чуть не сбила с ног девочку лет восьми, споткнулась на лестнице и едва не упала. Потом был быстрый бег к корпусу. Ветер свистел в ушах, кололо в боку, в горле пересохло, казалось, болело всё. В комнате, к счастью никого не было, и в окно я увидела, что все три мои соседки сидят в беседке-курилке. Почти не сбавляя темпа, я забежала в ванну, заперла дверь, быстро разделась, встала под душ и включила воду на максимум…

Я мастурбировала так рьяно, как никогда до этого. Обычно всё же немного сдерживалась, старалась делать всё тихо и не особо терзать свою промежность — сегодня всё было иначе. А что? Всё равно из-за шума воды моих стонов не было слышно. Да и вряд ли бы сейчас меня смогло удовлетворить что-то другое. Я не ощущала ничего из внешнего мира, только капли холодного (горячей воды часто не бывало) душа, бьющие по моему разгорячённому телу и возбуждающие только ещё больше… Кажется, я кончила четыре раза, только потом почувствовала страшную усталость…и боль. Боль в промежности. Я посмотрела на свои пальцы — они были перепачканы кровью. Я принялась в ужасе ощупывать себя…

Читала где-то, что, если девушка очень возбуждена, то она может и не почувствовать боли при дефлорации. И вот теперь это произошло со мной… Сказать честно, до сих пор не очень понимаю того, как же я умудрилась это сделать. Но факт остаётся фактом — в тот вечер я сама лишила себя девственности, из-за чего потом пришлось порядком пострадать…

Вообще девственность — достаточно относительное понятие. Можно сохранять плеву целой, но быть первой минетчицей в городе. Да и можно ли было считать девственницей меня, ведь я мастурбировала и до этого. Не знаю.

Кое-как смыв косметику и кровь (в какой-то момент мне показалось, что я всё же переборщила, и кровь теперь не остановится никогда), вымывшись полностью, я вышла из ванной. Переоделась в свою длинную синюю пижаму — вечный предмет насмешек соседок, совсем без сил забралась на кровать. Достала телефон. Восемь сообщений, все от Оли. Прочитала их все. «Куда ты пропала?» «Я тебя обидела? Прости пожалуйста, ответь только!» «Марина, ну что это такое, я же волнуюсь» Теперь вдобавок ко всему мне ещё стало стыдно за подругу. Как я могла забыть про неё за всеми этими делами… Рассказать ей? Нет, пожалуй не стоит. Написала: «Прости, пожалуйста, деньги закончились, мне только что положили» (вообще-то это было враньём, у меня на счету было ещё рублей триста, этого хватило бы ещё надолго), и, даже не дожидаясь её ответа, заснула.