georg — 10 ДЕЛЬ ДЖЕЗУ

И Коля ушёл в подполье. Днём сидел в своей комнатке, выползая из неё только по необходимости работать: перед рассветом, когда отдыхающие ещё не продрали свои уставшие после ночных приключений глазки или после захода солнца, когда отдыхающие плотненько ужинают и смотрят приезжих артистов. Ну, а если что надо сделать по электричеству или на водокачке, так в твоём распоряжении круглые сутки. Если же его вызывали работать грузчиком, то он молча шёл, делал всё, что ему приказывали, а по возвращении из города сразу же старался спрятаться подальше с глаз интеллигентной публики в своей каморке. К его чудачествам уже все привыкли, поэтому никого не заботило его странное поведение. Все окружающие, почти не сговариваясь, почти молча, отнесли Николая к числу неудачников, не вполне нормальных людей, что позволяло им спокойно терпеть его всеми презираемый труд рядом с собой. Работает, справляется, и всё, больше от него ничего и не требуется. Пусть пашет и дальше.

А Колю настигла тоска по своей любимой скрипочке. Днём он много спал, а ночью, когда отдыхающие уже уставали и, пресыщенные, расползались по своим постелям, когда под кустами уже никого не было, он бродил по берегу озера. И когда уже совсем становилось невмоготу, он становился лицом к воде и, воображая, что в руках у него его любимая скрипочка и смычок, играл. И в его ушах звучал вальс Крайслера «Муки любви». Вся его жизнь состояла в основном из двух частей: из воображаемой скрипки и реальной метлы.

В этом настроении и застал его Алёша Строганов. Это было утро выходного дня. Николай только что проснулся и не знал, чем ему заняться. К людям выходить не было абсолютно никакого желания, а продолжать лежать без дела уже не было никакой возможности: бока болели.

— Ты чего валяешься? — спросил Алёша. — Почему не приходишь? Женщины уже ремонт заканчивают, а ты к ним и носа не кажешь. В чём дело? Что-то произошло?

— А чем я им помочь смогу? — вяло произнёс Коля, нехотя поднимаясь, чтобы сесть на кровати. — Им без меня лучше работается. Они молодцы. А я болван, ничего толком не умею делать.

— Э, да ты, я смотрю, совсем раскис, — Алёша внимательно присмотрелся к Николаю. — Не умываешься, наверное. А в город почему перестал ездить?

— Зачем? — Коля вяло и безучастно пожал одним плечом.

— Да что это значит: «Зачем»? — возмутился Алёша, всё внимательнее и пристальнее присматриваясь к Николаю. — Люди ждут его, волнуются, спрашивают: не случилось ли чего с Коленькой? А он тут лежит и дрыхнет как сурок. Так что с тобой случилось? — Алёша стал прямо перед Колей и стал откровенно присматриваться к нему. Коля молчал, опустив голову. Ничего не обнаружив, повернулся к окну и стал рассматривать стол, застеленный газетой. Хлеб, соль, нож стакан, крошки, графин. Алёша подошёл к столу, понюхал стакан, понюхал графин, налил из графина в стакан, выпил, пожал плечами. Опять повернулся к Николаю. — Вода. Ничего не пойму. Ты, случаем, не запил?

— С какой это такой роскоши? — хмыкнул недовольно Коля и отвернулся от него к двери.

— Да вроде бы, на запойного не похож, — сам себе проговорил Алёша. — Морда, вроде, не опухшая. Вот только не ухоженная. Нет, с этим у тебя, кажется, всё в порядке. А с остальным потом разберёмся. Когда собираешься в город ехать?

— Не собираюсь я в город ехать, — равнодушно произнёс Коля, продолжая изучать дверь собственной комнаты.

— Вот тебе — на, — от удивления Строганов сел на стул. — Что-то мне совсем непонятно твоё поведение. А в чём дело, никак в толк не возьму. Может, расскажешь?

— А что рассказывать? — Коля пожал плечами, продолжая равнодушно созерцать дверь. — Ты же сам всё видишь: не пью, не курю, по бабам не бегаю. Чуть ли не святой. О чём рассказывать?

— Так, так. На измор решил меня взять, да? Ну, давай, давай, я терпеливый, я и не такое терпел, — Алёша констатирующее хлопнул ладонями по коленкам. — Ну, ладно, пусть, тебе не хочется приходить ко мне в гости, ты не хочешь видеть и слышать меня. Я это могу понять. Но ответь ты мне, пожалуйста, почему ты не едешь в город?

— Не хочу.

— Нет, ну, ты, сегодня, прямо, подарок какой-то. Не хочешь отвечать мне или не хочешь ехать?

— Не хочу отвечать, — после довольно продолжительного молчания произнёс Коля, опустив глаза вниз.

— Почему не хочешь отвечать? — чувствовалось, что Алёше приходится применять немалое усилие над собой, чтобы поддерживать разговор в более или менее спокойном русле. — Тебе не хочется со мной разговаривать?

— Нет, — опять коротко ответил Коля.

— Что нет? — чуть не взорвался Алёша. — Ты можешь толком ответить?

— Как спрашиваешь, так я тебе и отвечаю, — тоже рассердился Коля. — Если желаешь удовлетворить своё любопытство, так задавай вопросы толком.

— Спасибо. Понял, — Алёша помолчал, собираясь с мыслями. — Из нашей задушевной и содержательной беседы я с большим трудом уловил, что тебе не по душе эта тема нашего разговора. Я обещаю тебе закончить её побыстрее. Но что мне надо узнать, то я должен узнать. Нравится тебе это или нет. Я пришёл к тебе по делу, а не просто так. Хотя в начале я самым серьёзным образом считал, что меня очень беспокоит состояние твоего здоровья и всего прочего. Теперь я сильно сомневаюсь в целесообразности моих первоначальных намерений. Но отбросим шелуху. Приступим к делу. Я понял, что в город ехать ты хочешь, но почему-то не едешь. Ответь мне, пожалуйста, почему ты не едешь в город?

— Потому что мне ехать не в чем. И потому что мне ехать не на что, а зайцем ездить я не умею, — не сдержав вздоха, произнёс Коля.

— Как? — Строганов замер, в удивлении глядя на Николая. Потом оглянулся на стол. — Ты что, сидишь на хлебе и воде? — он ещё раз удивлённо посмотрел на Николая и произнёс, покачав головой. — Вот болван.

— Да уж какой есть.

— Да нет, прости, это я не на тебя, — взволнованно взмахнул руками Алёша. — Это я о себе. За то, что до такой простой вещи не смог догадаться. Мне ведь женщины говорили, что ты перестал в столовую ходить. А я, дурак, не догадался. Подумал, простое чудачество. Извини меня, пожалуйста.

— Да ничего, бывает, — Коля обмяк, расслабился.

— Таак, —Строганов в задумчивости почесал в затылке. — Тогда сделаем так: я сейчас еду домой, завожу машину, подъезжаю сюда, и мы с тобой едем в город.

— Зачем? — спросил Коля, не выказывая ни малейших признаков радости или, хотя бы, удивления.

— Игорь приехал, — не вдаваясь в подробности, сообщил Алёша.

— Ну и что? — спокойно пожал плечами Коля. Затем выпрямился и впервые посмотрел прямо в глаза Алексею. — Если я ему нужен, пусть приезжает сюда. Я его не выгоню. Но я не мальчик на побегушках, чтобы мчаться к хозяину по первому его зову.

— Вот это да, — Алёша от изумления открыл рот и уставился на Николая. И Коля спокойно выдержал его взгляд. Алёша помолчал. — А что? — произнёс Алёша через некоторое время. — Может быть как раз в этом и состоит та самая сермяжная правда, которая позволила тебе достигнуть того, чего ты достиг: Константин Михайлович без тебя мыслить уже не может, ты стал для него третьей рукой. И ты имеешь право так говорить. Но есть одно большое но, которое заставит тебя поехать со мной в город.

— Да не собираюсь я ехать с тобой в город, — уже с некоторым раздражением буркнул Коля.

— Поедешь. Ещё как поедешь. Бегом побежишь в мою машину.

— Щаз, разогнался. Вот шнурки только поглажу и побегу.

— Слушай. Ну к чему такая суровость? — Алёша начал уламывать Колю. — Ну чего ты так сердишься?

— Да не сержусь я, — пожал плечами Коля. — Просто, что есть, то есть. Мне много не надо. С работой я справляюсь. На моём участке чистота и порядок.

— Послушай. Ну замотался человек. Забыл о деньгах, — продолжал бить в одну точку Алёша. — Я, вон, рядом с тобой, и то — прошляпил. Зачем обижаться так долго и сердито?

— Да не сержусь я и не злюсь, — тоже не сдавал свои позиции Коля. — Но ты тоже пойми меня. Я — на работе. Мне завтра до восхода солнца уже надо начать мести, чтобы, к выходу почтенной публики, я успел убраться с их глаз подальше, дабы не нарушать душевного равновесия нормальных членов общества своим ненормальным видом и странным образом жизни. Ну пойми ты меня: я — на работе!

— Ну, ты и фруктик! — покачал головой Алёша. — Из тебя гордыня так и прёт, как опара.

— А ты закваску ложи по норме, тогда ничего и вылезать не будет, — отрезал Коля. — Ну, посуди сам: зачем мне туда ехать? Мне надо выспаться. Ведь завтра рано вставать. Утром меня могут и в город повезти, чтобы грузить что-нибудь. Нет никакого смысла мне на ночь ехать в город.

— Ой, бедненький! Не высыпается он, — не удержался от язвительности Алёша. — Ну, ладно, так и быть. Придётся тебе сказать кое-что, хоть я и обещал не говорить. Игорь тебе сюрприз привёз.

— А я уже получил от него сюрприз, — усмехнулся Коля и опять уставился в пол. — Теперь уж и не знаю, что мне с ним делать-то, с его сюрпризом?

— Ну и характер! — возмущённо взмахнул руками Алёша и опять заметался по комнате. — Это же не человек! Это же глыба какая-то железо-бетонная! — от внимания Алёши не ускользнуло, как Николай вздрогнул при последних его словах, выпрямился и кинул резкий взгляд на него. И понял Алёша, что попал в самую больную точку Коли. — Ладно, нарушу своё обещание молчать. Игорь папу привёз.

— Какого папу? — не сразу понял Коля.

— Твоего папу, — усмехнулся Алёша.

— Моего папу? — вскочил Коля с кровати. — И ты до сих пор молчал? Ты сам фруктик ещё тот! Это же жестоко!

— Ишь ты! А ты, оказывается, чувствительный ещё? — Алёша удивлённо покачал головой. — Смотри, ты сразу и о жестокости заговорил. Вскочил, забегал, со мной ехать засобирался. А ты же говорил, что никуда со мной не поедешь? Уже передумал? А так упорно стоял на своём. Такой твёрдый характер был.

— Да, ладно, и без твоей машины могу обойтись.

— А что? Автобусом поедешь? Так ты же говорил, что у тебя денег нет? Уже появились?

— Нет, не появились. Пешком пойду.

— О, ты сможешь! Ты — такой! Всё победишь и одолеешь.

— Ой, ну ладно, ну извини меня, — чуть ли не по-детски заныл Коля. — Поехали скорее в город.

— Ха! — восхищённо взмахнул руками Алёша. — Совершенно другой человек передо мной! Теперь с тобой можно и поговорить. Ты посиди здесь. Я сейчас схожу за машиной и приду за тобой. Договорились?

— А зачем? — вяло попытался протестовать Коля. — Разве мне с тобой нельзя?

— Так ты же стесняешься показываться людям на глаза в своём пострадавшем костюме, — усмехнулся Алёша.

— Ой, ну ладно тебе шутки шутить, — заныл Коля. — Пошли побыстрей.

— Пошли. Я действительно, немного переборщил с шутками. Я машину оставил не у ворот главных, а здесь, около грузовых ворот автомобильного спуска к озеру.

ПЛАНЁРКА

В городе, после первых объятий, приветствий и поцелуев, Игорь отвёл Колю для разговора с папой в отдельную комнату, а сам начал расспрашивать Строганова о делах в Русановке. Узнав, что Коля сейчас сидит совершенно без денег, еды и одежды, испуганно ахнул и, сокрушённо качая головой, постучал костяшками пальцев по ней.

— Вот олух! Вот болван! — никак не мог успокоиться он. — Совсем забыл! Ну что мне с собой делать? Сколько ни стараюсь продумать всё до последней мелочи, ан нет: где-нибудь что-нибудь прошляплю. Хоть маленькая, но всё равно, прореха останется. Сильно ругался Коля?

— Ругаться, вроде бы, и не ругался, но в город ехать ни в какую не хотел, — улыбнулся Алёша. — Сказал: если я ему нужен, пусть сам сюда едет. Пришлось сообщить ему, что ты его родителя привёз. Ничего?

— Что ничего? — не понял Игорь.

— Да ты же говорил, чтобы я не говорил ему об этом.

— Ой, ну что ты? — махнул рукой Игорь. — Я же думал, что я нормально всё сделал. Спасибо тебе огромное. Я теперь думаю: как же мне теперь извиняться перед моим будущим родственником?

— Каким родственником? — не понял Алёша.

— Да перед Колей же, — сказал Игорь. Но, увидев, что Алёша всё равно ничего не понимает, пояснил. — Да я же на его сестре женюсь. Ездил к его родителям просить руки. Теперь, вот, Владимир Михайлович к нам приехал познакомиться, да о свадьбе с моими родителями договориться. Заодно и Колю повидать. Соскучились. Да к тому же ещё одно дело решили обговорить. В общем, дела очень хорошие у нас намечаются.

— Значит, свадьба скоро? — улыбнулся Алёша.

— Скоро, — засмеялся весело Игорь. — Весной или летом. Сейчас Таня готовится к выпускным экзаменам. Хочет побольше пятёрок нахватать. Может быть, диплом с отличием получится. Я тут уже ей местечко приготовил. Она меня прогнала, чтобы я не мешал ей готовиться к экзаменам.

— И правильно сделала, — с усмешкой одобрил Алёша. — Сейчас ей от тебя пользы, как от козла молока. Вот сдаст экзамены, тогда только крутись. Ну что ж, скоро погуляем. Это дело не просто хорошее, а очень замечательное.

–Погуляем, — расцвёл Игорь. — Ты ужинать с нами останешься?

— Да придётся, — кивнул Алёша. — Коле завтра рано утром надо на работу. Так что, я отвезу его назад в Русановку.

— Ага. Нет, если тебе надо ехать, то поезжай. Я его отвезу. Я сегодня ещё не пил.

— Ну нет уж, — покачал головой Алёша. — Ты сегодня — гвоздь программы. Тебя будут поздравлять, наставлять, сообщать, что тебя ожидает, как надо вести себя, о чём думать, что говорить. Да что мне, трудно посидеть с вами, что ли? Я жену предупредил, что могу и задержаться. Посижу с вами, послушаю. Интересно же.

После ужина мужчины собрались в кабинете хозяина дома и сели вокруг стола. Все смотрели на Игоря.

— Коля, ты не смог бы завтра приехать к нам? — начал Игорь, обращаясь к Николаю. — Дело в том, что все документы на право управления ротоциклом Боря уже подготовил. Дело только в твоей росписи. И всё. Обратно ты поедешь уже своим транспортом. Следующее. Мы тут посоветовались с папой и мамой, да и Света тоже принимала участие. Даже не просто участие. Это именно с её подачи мы взялись за решение этой проблемы. Так вот, мы решили выделить для тебя отдельную комнату в нашем доме. Теперь — ты наш родственник. Мы, просто, обязаны стараться понравиться тебе, чтобы ты не отговорил Таню переехать к нам, в наш дом. Итак, закажешь дубликат ключа от нашего дома и будешь приходить в любое время дня и ночи. Я тебя очень прошу не стесняться, а то мы начнём думать, что чем-то не понравились тебе. Следующее. У нас в гараже места предостаточно, спокойно поместится и твой ротоцикл. Можешь ставить его там и брать в любое время суток. С деньгами у тебя теперь проблем нет и уже не будет. Я ещё раз прошу простить меня за промах. Так, теперь и твоя скрипка у тебя. Будем терпеливо ждать, когда ты опять сможешь играть. Может, и нам удастся послушать в нашем доме игру лауреата международного конкурса. И помни, наша консерватория мечтает видеть тебя в своём штатном расписании должностей. Наши преподаватели считают за большую честь работать вместе с таким мастером. Наши студенты пока даже и не мечтают о возможности учиться музыке под твоим руководством. Мы все очень любим тебя и ждём твоего возвращения. Кажется, всё. Вопросы есть?

— Нет, — Коля улыбнулся той чёткости, с которой Игорь расправился почти со всеми его проблемами.

— Хорошо, — кивнул Игорь. — Тогда, перейдём к главному. — Твой папа хочет попробовать сделать несколько копий «дель джезу». Экспериментальная, так сказать, работа. Ты знаешь, что его скрипки получили очень высокую оценку у многих ведущих специалистов в этой области. Мне кажется, что скоро скрипки Владимир Михайловича будут цениться так же высоко, как и скрипки Страдивари, Гварнери или Амати. Но пока речь не об этом. Твой папа задумал сделать не просто скрипку по образцу «дель джезу», а совершенно неотличимую от неё. Мне специалисты говорили, что это невыполнимая задача. Но твой папа хочет попробовать сделать это. Он говорит, что это будет для него экзамен высочайшего уровня. Но он уверен, что это можно сделать. Только скрытый товарный знак позволит узнать, где скрипка Гварнери, а где твоего папы. Ты не против того, чтобы поучаствовать в этой работе?

— Ещё бы, — кивнул головой Коля. — А руководство консерватории не будет против того, чтобы скрипку трогали для обмеров и прослушивания?

— Уже согласились, — заверил Игорь. — Ведь это эксперимент мирового масштаба. Ведь проверяться скрипка твоего папы будет на международном конкурсе. В случае положительного результата резонанс этого события будет международный. Тут пахнет сенсацией! Успешное окончание этой работы ещё больше повысит интерес к нашей консерватории. Ну, как, есть ещё какие-нибудь вопросы?

— Да, есть одна проблема, — задумчиво произнёс Коля и умолк.

— Так в чём дело? — поторопил его Игорь.

— Да вот, даже и не знаю, как вам сообщить об этом, — медленно и осторожно начал Коля. — То, что я хочу вам сообщить, так необычно, так дико, что вы можете мне и не поверить. Дело в том, что «дель джезу», я уверен, собираются украсть.

— Как это — украсть? — испугался Владимир Михайлович.

— Говори, — очень серьёзно и настойчиво произнёс Игорь. Когда Коля рассказал о случайно подслушанном разговоре бандитов в ресторане поезда, Игорь от удивления покачал головой. — Ничего себе история. Это тебя сам Бог послал к нам для того, чтобы мы смогли избежать этой страшной и позорной неприятности. Трудно себе и вообразить, что с нами было бы, если бы ты не услышал об их чёрном замысле. Постой, постой, а та история, о которой мне папа рассказал, ну та, когда пытались отнять скрипку у Иры Русановой, это как-то связано с тем, что ты только что нам рассказал? Это они?

— Ну да, — подтвердил Коля. — Это те же самые лихие люди.

— Странно, — задумчиво пробормотал Игорь. — Получается, что Аспидовские решили пойти на прямой грабёж. Но это же не их стиль. Получается, что кто-то из их банды решился заняться чёрным делом. Что-то произошло в империи Старика. Это надо тщательно обдумать. Может, именно это позволит нам пошатнуть позиции их империи. Я очень тщательно изучил их клан. Сейчас империей управляет папаша, а в преемники себе он готовит своего старшего сына, Леонида Аспидовского. Старик в последнее время очень сильно активизировал свои агрессивные действия. Есть сведения, что он готовится взять под свою опеку весь город. Для этого ему надо контролировать голоса избирателей. И если сорвём это чудовищное ограбление, и если мы предадим огласке факт грабежа, причастность Старика или его людей к этому ограблению, если мы сможем документально подтвердить всё это, то нам легче будет не допустить это семейство к власти над городом. А заодно создадим себе кучу очень опасных проблем, —последнюю фразу Игорь произнёс очень тихо. Да, эта новость — всем новостям — новость. Твой рассказ для меня не просто удивителен, он меня, просто, поражает: замахнуться на весь город, но в то же время связать себя обычной уголовщиной? Это не Старик. Это его сыночек. Сын решил пойти против родителя. Как тут не вспомнить: разделяй и властвуй? Если Лёнечка действительно решит втайне от родителя провернуть это дело, он нам сильно поможет. Вот только реакцию Старика на этот факт. Пока, очень трудно предугадать. Если бы это был посторонний человек, я бы очень точно мог предсказать его дальнейшую судьбу: он бы исчез бесследно, и никто бы не узнал, что с ним произошло. А что будет с Лёнечкой я, пока, не могу сказать. Надо эту операцию очень тщательно продумать и подготовить. Слишком много зависит от неё.

— А кто такой Аспидовский? — неуверенно спросил Николай Иванович.

— О, это такой человек, которого в городе знает каждая собака, —с подчёркнутой многозначительностью сказал Игорь. — Без его позволения ни один бродячий пёс не поднимет ногу на столбик. У него сейчас большие проблемы, так сказать, со здоровьем. Он перестал быть кобелём. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, и не будете задавать мне уточняющие вопросы на эту тему. Поэтому Старик сейчас сильно нервничает, просто, рвёт и мечет. К нему сейчас очень страшно подходить. Так, значит, Олеся захотела поиграть на «дель джезу». Всему городу известно, что Лёня Аспидовский очень хочет жениться на ней, но вот до свадьбы дело всё как-то дело не доходит. Теперь понятно, в чём загвоздка.

— А я и не слышал об Аспидовском, — тихо произнёс Николай Иванович.

— Естественно, — пожал плечами Игорь. — Ты занимаешься авиацией, а он бизнесом и политикой. Ты творческая личность, романтик, занят очень серьёзным и нужным людям делом, а он сам ничего не делает, а живёт тем, что у людей отбирает заработанное, да ещё и кровь человеческую легко проливает. Вас разделяет громадная пропасть. Ваши интересы лежат в разных плоскостях. Это и замечательно, что ты о нём ничего не слышал.

— Но ты сказал, что его знает каждая собака, — продолжал неуверенно размышлять Николай Иванович. — Вот я и подумал, что я, наверное, ничтожнее городского пса.

— Ой, папа, ну извини меня, я как-то и не подумал об этом, — засмеялся Игорь. — Я совершенно не то хотел сказать. Я имел в виду тех людей, которые живут по волчьим и собачьим законам. А ты очень далёк от этой страшной компании, поэтому ты и не слышал о нём. Поверь мне, знать его –это уже опасно. Я бы тоже не хотел его знать.

— Да, но, тогда, получается, что ты тоже собака?

— Да так оно, наверное и есть, — уже с грустью согласился Игорь. — Я вынужден отслеживать направление их интересов. Я стараюсь предугадать направление опасности, которая исходит от них. Тут уж ничего не поделаешь.

— А в чём сила Аспидовского? — спросил Николай Иванович. — Он что, член городской администрации?

— Нет, пока ещё нет, — отрицательно покачал головой Игорь — Главная его сила, конечно, в деньгах. Очень крупных деньгах. На эти деньги он покупает членов городской администрации, а потом дёргает их за верёвочку. Большая часть власть имущих людей нашего города самостоятельно и шагу не сделают, только с его на то позволения. Они для него как солдатики в кармане у маленького мальчика, словно шахматные фигурки: какую хочет, ту и вынет, какая ему приглянётся, ту и вперёд выдвинет.

— Каким образом?

— О, это очень долгий разговор, — безнадёжно махнул рукой Игорь. — Мы и до утра не сможем разобраться в их хитросплетениях. Это целая система маскировки наглого бандитизма под легальный бизнес. Попробую рассказать вкратце. В основе всего лежит разложение работы милиции: всё начальство получает вторую зарплату у Старика. А за это передаёт ему сведения о тех преступлениях в городе, шантаж действующих лиц которых может дать хорошую прибыль. Я даже не имею в виду такие пустяки, как продажность преподавателей высших учебных заведений –это такие мелочи, что о них и не стоит говорить. Старик, конечно, всегда в курсе этих маленьких нечестных делишек, но он их старается не трогать, потому что сведения о том, каким образом получают выпускники институтов свои дипломы, используются потом, когда выпускник становится, например главой банка. А когда студентка сдаёт зачёт преподавателю у него дома, на квартире? Старик даже создал систему предоставления возможности сдачи преподавателям зачётов и экзаменов студентками в специально приспособленной для этого гостинице. Ведь потом эта студентка может поступить работать в очень закрытое учреждение, информация о работе которого стоит баснословно дорого. А работа советником при президенте? А если она выйдет замуж за высокого политика? Да информация сливается к нему таким потоком, что компьютеры раскаляются докрасна. Президент думает, что это у него родилась идея, но он не знает, что рождена эта идея в фирме Старика, а в голове у президента она появляется в виде приёмного ребёночка. Таможня, службы безопасности, все виды советников –все они на крючке у Старика. Я уже не говорю о бизнесменах. Каждый бизнесмен платит ему, как минимум, за безопасность. И тот, кто платит ему регулярно, без задержек, тот действительно не имеет проблем в этом отношении. А те бизнесмены, которые обращаются по вопросам безопасности в милицию, обязательно получают проблемы, в самом широком ассортименте, так как Старик платит высшим чинам милиции за то, чтобы они косвенно толкали бизнесменов к нему, а не к министру внутренних дел. Так обстоят дела в нашем городе. Государственная налоговая служба сливает ему информацию о махинациях клиентов, и Старик снимает сливки с молочка этой коровки. А если человек задолжал в другом городе, а спрятаться решил у нас, то в этом случае разыгрывается целый спектакль со многими действиями, с большим числом действующих лиц, с весьма драматическим развитием событий, а нередко и с трагическим исходом. И банки Старика разрастаются и пухнут. А учёт доходов бизнесменов? Я имею в виду крупных. Да налоговая служба государства ему м в подмётки не годится. Я уже имею основания думать, что все финансисты и советники высшего руководства являются сотрудниками фирмы Старика. Да вы и сами об этом можете догадаться. Вспомните нашего «голову», который идентифицируется по признакам: меченый и горбатый. Вы же знаете, что он официально получил крупнейший бонус от своего шефа в виде нобелевской премии. Уж он-то очень много сделал для того, чтобы превратить всех нас в работников фирмы Старика. Но саамы страшный, самый коронный номер Старика — это информация! Старик имеет досье на каждого человека, который является потенциальным выдающимся деятелем. И не важно, в какой именно области человеческой деятельности: финансы, политика, наука, искусство. Они ему нужны для создания соответствующего имиджа, для того, чтобы избиратели с замиранием сердечным внимали речам человека, который сумел наизусть выучить тот текст, который ему написал его советник, который писал этот текст под диктовку помощника Старика. Все деятели у Старика на крючке.

— И каким образом он ловит их на свой крючок? — спросил Николай Иванович.

— Тоже очень сложная система. Но весьма и весьма результативная. И Старик постоянно её отрабатывает и совершенствует. Принцип простой. Молодой человек или девушка уже в школе начинают интересоваться сексом, выпивкой, музыкой, наркотиками. Старик старается поймать их в свои сети как можно на более ранней стадии. Потом эта информация помогает ему подобрать ключи к глубинам души человеческой. Конкретный пример. Ты знаешь гостиницу «Звёздная»?

— А как же, знаю. Там внизу прекрасный ресторан, — обрадовался Николай Иванович. — Мы там несколько раз отмечали памятные даты: то у кого-то день рождения, то кому-то премиальные выдали, то на пенсию провожаем. Бывал там не раз. Хороший ресторан, тихий такой, уютный. Обстановка там какая-то особая.

— Ну вот, а говоришь, что не знаешь Старика, — грустно покачал головой Игорь. — Да, очень интересный ресторанчик. Самый любимый у Старика. Он там частенько сидит в уголке. Это его личное заведение. Хотя ни одна налоговая инспекция не сумеет доказать это. Так вот, на втором этаже гостиницы, как раз над рестораном, есть шикарные спальные номера. Там самые красивые женщины нашего города уединяются на некоторое время со своими любовниками. При чём, муж в это время может сидеть в ресторане внизу, совершенно не догадываясь, чем именно в этот момент занята его любимая жёнушка. А бывает и наоборот: жена в ресторане танцует с какой-нибудь знаменитой личностью, который, лаская её в танце, уговаривает подняться с ним в номер, чтобы посмотреть, что он ей показать хочет. А муж этой красавицы в это время уже показывает молоденькой девочке своё достояние. Всякое случается в ресторане. Для этого их и делают. Но я не об этом. Так вот, мало, очень мало, да почти что никто и не знает, потому что за конфиденциальностью этой информации следит сам Старик, и нарушители вскоре кормят в море рыб своим собственным мясом, так вот, повторяю, мало кто знает, что в соседней комнате в это время идёт съёмка того, чем занимаются девочки с мужчинами. Аппаратура самого высшего качества, созданная по последнему слову науки и техники. Хорошее качество записи получается даже при съёмке в полной темноте, так используется подсветка невидимой для человеческого глаза частью спектра. И этот материал потом используется для того, чтобы заставить делать человека не то, что он хочет или считает нужным, а то, что считает нужным и хочет Старик. Я предполагаю, что импотенция у Старика возникла и развилась именно потому, что он слишком сильно увлекается просмотром того, что происходит в этих номерах. Профессиональное, так сказать, заболевание.

— И откуда тебе всё это известно? — удивился Николай Иванович.

— По роду своих занятий, — вздохнул Игорь. — Но давайте оставим эту гадость. Давайте поговорим о прекрасном. Точнее. О том, как уберечь от воров гордость нашего города: «дель джезу».

— Так её, может быть, как раз сейчас и воруют? — всполошился Владимир Михайлович.

— А что? Очень даже может быть, — задумчиво и очень медленно, по слогам произнёс Игорь. — Только вот именно сейчас мы ничего уже не сможем сделать. Будем надеяться, что сегодняшняя ночь для скрипки пройдёт спокойно. Давайте не будем настраивать себя на такие мрачные расклады: все мы под Богом ходим, и если Он захочет позволить нам защитить скрипку от воров, то сегодня с ней ничего не случится. А если Бог посчитает как-то иначе, то . извините, не собираюсь спорить с Ним. Значит, так нам на роду написано. Будем терпеть. Итак, давайте поговорим о том, что мы сможем сделать для её охраны завтра и последующие дни. Нет, Алёша, ты посмотри как всё славно получается. Тебя именно Бог направил к нам в эту ночь. И совершенно не случайно ты привёз Колю и сам остался у нас. Ведь это именно твоя специальность. Я правильно говорю?

— Да, всё так и есть, это моя специальность, — улыбнулся Строганов

— Ты позволишь мне сейчас и других ознакомить, только в самых общих чертах, с основными направлениями твоей, уже давненько ушедшей в прошлое, деятельности? И если я вдруг начну говорить о том, что не должно быть разглашено, то ты меня остановишь. Идёт?

— Я не против, — кивнул головой Алёша.

— Друзья мои, нам с вами крупно повезло, — с весёлой улыбкой начал Игорь. — Сейчас я с каждой секундой всё больше и больше убеждаюсь, что нам благоволит Сам Господь, потому что если бы Алёша Строганов не выбрал для своего проживания свои родные края, нашу славную Русановку, если бы Алёша Строганов не приехал к нам сюда, если бы он не остался, чтобы потом отвезти Колю обратно в Русановку, то я, просто-напросто, не только бы не знал о чём мне вам говорить и что вам предлагать, но и понятия никакого бы не имел с чего начинать. А теперь я чувствую себя как король на собственных именинах. Как только я вкратце познакомлю вас со специальностью Алёши, так сразу передам всё управление операцией по спасению «дель джезу» ему. А сам буду, ну, если не отдыхать, то постараюсь быть хоть чем-то полезным. Итак, Алёша Строганов до возвращения в Русановку на жительство служил в войсках «Осназ». Не пристально присматриваться к тому, чем они занимаются, это не безопасно. Да меня это почти и не интересует. Для нас очень важно то, что, работая, назовём это работой, а не службой, на Ближнем Востоке, он занимался приблизительно тем же, чем всем нам предстоит заниматься при спасении скрипки великого мастера. Алёша, ну как, ты согласен немножко размять косточки. Нет, ты не беспокойся, много времени мы у тебя не отнимем. Всё делать будем мы, а ты только скажешь нам, что нам делать: что приобретать, где приобретать и как правильно устанавливать, чтобы уберечь скрипку от воров. Только консультации. Согласен?

— Согласен, — улыбнулся Алёша. — Не дать сволочи почувствовать себя вольготно — об этом я мечтал с детства.

— Вот и прекрасно, — Игорь удовлетворённо потёр руки. — Мне, признаться, тоже очень интересно попробовать свои силы в этом направлении. Тем более, что заполучить в эксперты такого специалиста –большая удача. А кто отворачивается от удачи, тот поворачивается к неудаче. Зачем? Неужели мы похожи на глупцов? Предлагаю такой план первых действий: Владимир Михайлович работает со скрипкой, делает копию «дель джезу». Когда копия будет готова, мы положим её вместо оригинала. Саму «дель джезу» устраиваем в тихом и надёжном месте, а скрипка Владимир Михайловиче служит нам наживкой для воров. Причём, главная задача заключается в том, чтобы уличить семью Аспидовских в организации грабежа. Это поможет нам организовать громкий судебный процесс, может быть, даже придать этому процессу международную огласку. А там, глядишь, удастся избавить город от этой нечисти. Владимир Михайлович, вы не будете возражать против такого использования вашей скрипки?

— Ну что вы? Да ни в коем случае, — замахал руками Владимир Михайлович, самым активным образом выражая своё согласие. — Для меня очень большая честь, если моя скрипка ляжет на место «дель джезу». Да и потом, вы уж простите меня за несколько не вполне приличный образ мыслей, но я, к моему стыду, думаю о том, что эта акция явится мощной рекламой для моих изделий. Вы уж простите меня за меркантильность.

— Мне бы хоть крошечную толику вашей меркантильности, — негромко проговорил Игорь, но тут же спохватился. — Извините, я имел в виду не деньги, а ваше мастерство при изготовлении скрипок.

— Ты считаешь, что свалив Старика, тебе удастся улучшить обстановку в городе? — скептически покачал головой Алёша. — Что-то мне не верится в это. Уж слишком всё у тебя просто.

— Да, — поддержал Алёшу Николай Иванович. — Игорь, я, хоть, и не специалист по волчьим стаям, но тоже не могу разделить твоего оптимизма: когда ты уберёшь Старика, обязательно отыщется другой, который станет на его место. Волчья стая никогда не бывает без вожака. Зачем рисковать собой и людьми? Да ну его. Не стоит связываться. Я вон сколько прожил, не зная об этой пакости, и ничего, нисколько не жалею. Проживу и дальше.

— Нет, вы так говорите, потому что не знаете какая это зараза, — разволновался Игорь. — Это самая настоящая раковая опухоль: он не только сам гниёт, но делает всё для того, чтобы люди были такими же как он, но подчинялись ему, служили ему, прославляли его. Только таким он согласен предоставить право жить. А всё остальное должно или подчиниться ему, или погибнуть. Третьего нет. Он не допускает возможности существования нейтралитета. И если кто-то из нас пока ещё не знает о нём, то это временно. Это только потому, что он ещё не успел добраться до этого человека. Метастаза настигнет каждого, кто не защитится от неё. Весь вопрос только во времени. Это самообман, если человек считает, что его не коснётся беда. Всё, что возникает помимо его воли, он старается заглушить. Я с вами согласен, что когда Старик уйдёт или ослабнет, то на его место появится другой претендент. Слишком много в мире претендентов на королевский трон, хотя для маскировки пост этот ныне называется президентским. Ну ничего, это временно. Когда Наполеон получал власть, он выдавал себя некоторое время за демократа, хотя уже в то время не скрывал своего презрения к королям. Не потому что он презирал королевскую власть, а потому что корона, считал он, находится не на той голове. И когда символ власти он натянул на свои уши, так сразу же объявил себя императором, и сразу же приступил к расширению зоны влияния. И преуспел на этом поприще, потому что очень многие пожелали пристроиться поближе к роскошному пирогу, чтобы не только отхватить себе кусочек пожирней, но у ближнего своего не забыть отнять. Ничего нового. Всё старо и уже давно известно. А когда новый королёк сел в кресло президента, он сразу начинает с Нэпа, начинает наводить Новый Элементарный Порядок, свой порядок. И первейшая задача королька: «Эх, королевство маловато! Но ничего, мы у соседей возьмём недостающее». Наивно считать, что удастся отсидеться в тихом месте у тёплой стенки. Была бы пища, а едок на неё всегда отыщется. Весь вопрос только во времени. До вас, просто, ещё очередь не дошла. Но дойдёт. Обязательно дойдёт. Самые хитрые это знают, поэтому всеми силами стараются попасть в ту команду, которая хочет быть не пищей, а едоком. Так зачем же ждать, когда тебя слопают? Я не хочу быть употреблённым по желанию какой-нибудь мерзости, но и не хочу кого-нибудь употреблять по своему желанию. Я хочу любить и быть любимым. Оглянитесь! Третьего не было, нет и никогда не будет. Таракан за печкой чувствует себя в полной безопасности только потому, что хозяева, по той или причине, не добрались до него. Но судьба таракана известна. Теперь о том, почему я такой активный в борьбе с ними. Я сражаюсь за жизненное пространство для себя и для тех, кого я люблю. Чем нас будет больше, чем шире будет зона нашего влияния, тем будет меньше места для них, тем они будут дальше от нас, тем нам и детям нашим будет лучше жить. В пределе я хочу, чтобы они совсем исчезли. Чтобы я или мои дети могли спать спокойно там, где захотят, и не беспокоились нисколько ни о чём. Чтобы они творили прекрасное не боясь зла и насмешки. Вот вкратце то, чем я руководствуюсь в своей жизни. Ну скажите мне, что в моих желаниях неправильного? Вот вы мне говорите, что на место Старика придёт другой. Я тоже так считаю. Но давайте реально смотреть на вещи. Пока другой будет бороться за власть, пока очистит себе место, пока окрепнет, пока будет сражаться за повышение своего рейтинга, на всё это надо время. И что, нам спокойно надо сидеть и смотреть, как нас собираются ощипывать? Где ваша логика? Зачем же сидеть и ждать, когда тебя распотрошат и в суп кинут? Воспользуемся этим временем переходных процессов, откроем форточки, проветрим воздух. Возьмём веник, швабру, тряпки и наведём порядок. Никто к нам не придёт, чтобы навести нам порядок в нашем доме. Оглянитесь: дышать уже невозможно! Вы, просто, уже привыкли, поэтому не замечаете, что деловая и культурная жизнь у нас постепенно хиреет. Посмотрите на экономику. Вот вы помните, экономикой и развитием у нас заправлял красивенький германец Грейфер. Что он делал? Он зелёненькие листики собирал в копилку, подрывая крылышки рублю. Ну естественно. Как ему приказали, так он и делал. Потом мы вдруг закричали, что у нас кризис появился. А скажите, кто из вас заметил, что перед кризисом Грейфер покинул свой пост, отдав его несчастной, но симпатичной, женщине? Кто-нибудь обратил внимание на то, как внезапно и непонятно Грейфер перебрался в другую кормушку? А бедная женщина чувствовала себя такой счастливой, когда ей доверили этот пост. Она не знала, что кризису уже велели быть, а Грейферу приказали сменить кормушку. Вот вам прекрасная иллюстрация симфонии власти и финансов. А посмотрите, кто заправлял нашей культурой. Швыдкий мальчик. И что он теперь? В загоне? Да нет же, всё такой же живой и швыдкий. Но всё это мелкие цветочки. Кто возразит мне, что если хочешь уничтожить государство, что постарайся в первую очередь сгноить в помойной куче молодёжь. Неужели вы не видите? И в первую очередь — школа! Вот она где, наша надежда, наша опора. Посмотрите, как успешно фурсируются школьные процессы: преобразования, новации, непрекращающаяся чехарда с учебниками и программами, каждый из которых обязательно хуже предыдущего, забивание голов детей и портфелей всяким мусором, доведения детей до ненависти к обучению. А увеличение финансирования! Всё делается для того, чтобы платить не только не умеющим работать с детьми, но и не желающим этого. Дети в школе стали уже помехой для офурсевших педагогов. Неужели вы не видите, как дети целенаправленно разлагаются? И вы хотите, чтобы я спокойно смотрел на это?

— Всё происходит по Божьей, — грустно вздохнул Алёша. — На всё Его воля.

— Нет, я не могу принять такое объяснение, — вскипел Игорь. — Я не позволю оскорблять Господа. Если даже я, простой человек, считаю для себя оскорбительным сохранять спокойствие при виде, как плохо обращаются с тем, кого я люблю, то как можно такое говорить на Бога? Даже человеческий уголовный кодекс считает наказуемым уголовным преступление ситуацию, когда кто-то знает о готовящемся преступлении, но ничего не делает, чтобы предотвратить преступление. И вы что мне хотите сказать, что Бог знает о том, что они с нами делают, но ничего не предпринимает?

— Но ведь это же факт, когда бывают такие случаи: маленькая невинная девочка, которая ещё ничего плохого не успела сделать, попадает в руки маньяка, садиста и насильника, — сказал Алёша. — А Бог Вездесущий, Всеведующий и Всемогщий. Он не может не знать, что маньяк собирается делать с девочкой. Это же факт. Ты не можешь этого отрицать. Отсюда следует — такова воля Бога.

— Бред сивой кобылы в лунную майскую ночь, — застонал Игорь, схватившись за голову и раскачиваясь в бессилии. — Начнём с конца. Бог — Всемогущий. Я даже не буду трогать тавтологию: если Бог Всемогущий, то Он может позволить Себе быть и не Всемогущим. Это не мои проблемы, и не твои, это Его проблемы. Но я точно знаю, что Бог не может заставить меня любить себя. Чисто формально — это невозможно. Это невозможно по самому определению: что такое любовь. Бог может превратить меня в пыль, в ничто, но заставить полюбить Себя — не может. Посмею утверждать даже, что не хочет. Потому что это будет уже не любовь. Это будет уже что-то такое человеческое, современное, когда женщина выходит замуж, чтобы жить в довольстве и роскоши, а поэтому она во всеуслышание объявляет: я люблю тебя. Это происходит потому, что в нашем мире не существует формализации слова — «любовь».

— Ты хочешь сказать, что тебе известно значение слова любовь? — удивился Алёша.

— Да.

— И ты его сейчас скажешь?

— Нет.

— Почему? — ещё сильнее удивился Алёша.

— Потому что то, что легко входит, так же быстро и выскакивает, — засмеялся Игорь.

— Ну, знаешь, это не честно, — возмутился Алёша.

— Да пойми же ты меня. Я не хочу, бегло, на лету говорить на эту тему. И что получится? Я скажу, а ты начнёшь спрашивать: почему так, а не иначе? Или: а что это значит? Ну, и всё в этом духе. Так мы и до утра проговорим. Нет, давай так договоримся: Когда Колин домик ваши женщины закончат ремонтировать, мы все соберёмся у него, приготовим ухи, раков купим, а потом, под пивко, я и выложу все свои соображения. А сейчас давай заканчивать. Надо же хоть немного поспать. Коле, вон, и спать-то почти ничего не осталось.

— Ладно, только один вопрос: почему нельзя обвинять Бога, когда умирает невинный ребёнок?

— Отвечаю. Скажи, если я к тебе приду и начну в доме твоём или самому тебе что-то делать из самых лучших побуждений, ты как посмотришь на это, что ты скажешь мне?

— Ну, как минимум, пошлю тебя подальше, — после непродолжительного раздумья произнёс Алёша. — Ещё один чисто риторический вопрос: кто культурней, интеллигентней, интеллектуальней: мы с тобой или Бог?

— Мне что, отвечать тебе? — вспыхнул Алёша.

— Не стоит утруждаться, — пожал плечами Игорь. — Мы друг друга знаем давно. Итак, если даже мы с тобой не полезем туда, куда нас не просят, то уж тем более Он, который любит нас настолько, что не может позволить Себе расстраивать нас Своим незваным вмешательством в нашу жизнь.

— А как же тогда быть с тем, что ты говорил: если даже человеческая юрисдикция не позволяет человеку чувствовать себя невиновным, если он знает о готовящемся преступлении, но ничего не предпринял, чтобы предотвратить его? Пусть маленькая ещё невинная девочка не попросила меня оказать ей помощь, защитить её от насильника, но я видел это преступление и ничего не сделал, то разве я нормальный, культурный, интеллигентный человек? Почему то, что преступление для меня, является допустимым для Бога? Разве ты не видишь применение древнего языческого принципа: что позволено Юпитеру, то не разрешено быку? Тут что-то не так.

— Умный. Очень умный. Как все современные. Вот только ты ошибаешься, что для Бога это неожиданный выпад. Бог знал о твоей повышенной умности. И проблема эта легко решена. Я согласен с атеистами. Они говорят, что Бога нет. Я тоже утверждаю, что Бога нет. Как тебе понравилось моё выступление

— Я думаю, что ты похож на дарвиниста: тоже произошёл от обезьяны, — Алёша устало пожал плечами. — А для обезьяны такие выступы допустимы. На обезьян нельзя ни сердиться, ни обижаться.

–Т ы молодец, — не стал ввязываться в полемику Игорь. — Разница заключается в том, что атеисты вообще отрицают существование Бога, а я констатирую, что сейчас Бога на земле нет.

— Но для такого заявления надо иметь факты, — пристально глянул на Игоря Алёша.

— Конечно, — согласился Игорь. — Если бы я это стал утверждать от себя, то меня надо было бы отправить в психушку. Поэтому я, чтобы поскорей закончить этот разговор, сообщу тебе, что об этом говорил ещё Моисей, потом Давид, потом пророки. Причём, вот что, оказывается, интересно: если все до одного пророка говорили об этом в будущем времени, то этот пророк говорит уже как о свершившемся факте. Из его слов следует, что мы уже более двух с половиной тысяч лет живём в периоде богооставленности. Вспомни, что Бог обращался не с земли, а с небес. Он — там!

— И кто этот пророк? — спросил Алёша.

— Сам поищи.

— Ладно, это надо обдумать, — задумчиво произнёс Алёша. — Я тут нашёл своё объяснение, почему Бог не вмешивается в нашу жизнь. Но сейчас, пожалуй поздно продолжать этот разговор. Отложим до следующей встречи. Вечно живущим торопиться некуда. Давайте разбегаться. Дела не стоят на месте.

РАЗВЕДЧИК

— Так ты, значит, разведчик? — спросил Коля, когда они с Алёшей поздней ночью возвращались в Русановку.

— Да, пришлось хлебнуть, — невесело усмехнулся Алёша, пристально всматриваясь в полотно дороги, выхваченное светом фар у густой тьмы ночи, дабы случайно не задавить какого-нибудь пьяницу, заснувшего на обочине. Яркий свет фар то слепил глаза, отражаясь от мокрых скал, то совсем исчезал, проваливаясь вниз, к водам реки, быстро мчащейся из Русановского озера к морю.

— Трудная работа?

— Не то слово, — нехотя выдавил из себя Алёша, не поворачивая головы. — И вспоминать не хочется. Понимаешь, когда кого-нибудь вербуют или внедряют, то он живёт почти нормальной жизнью. Он живёт среди своих. Общается с ними, как будто он их друг. Как в нём это умещается, я не знаю. И знать не хочу. Ни разу сам не пробовал. И не хочу пробовать. Я бы так не смог: притворяться за деньги другом окружающих тебя людей и в то же работать против них, против своих друзей, сослуживцев, близких знакомых. Пить с ними, ездить с ними на пикники и корпоративные вечеринки, пожимать руки, улыбаться, но знать, что цель твоей жизни –полное истребление их. Жутковато. Не для меня. Нет, конечно, если война идёт, и враг пришёл на твою землю, чтобы отнять её, то тут, конечно, все средства сгодятся для уничтожения противника. Раз они пришли убивать моих родных или сделать их своими рабами, то они для меня мои личные враги, их надо уничтожить. Нормальное чувство к болезнетворным паразитам. Профилактика, дезинфекция и прочее. Но в мирное время? Нет, не смог бы. Это как удар в спину ножом — нехорошо, подло.

— А ты как работал? — спросил Коля.

— Ну, мы работали совсем по другой схеме, — усмехнулся Алёша. — Представь, стоит станция технического обслуживания, а то и совсем почти в открытую: корпункт какого-нибудь агентства. Никакой, почти, тайны. Кому надо, все знают: чья станция и чем занимается. Россияне среди арабов. Но мы следим не столько за арабами, сколько за англичанами и американцами. Все тебе улыбаются, но по глазам видно: всегда начеку. И пока ты работаешь по мелочам, никто и ничего тебе не угрожает. Но если тебе удалось раскрыть в маленькой, ничтожнейшей лавочке, которая, кажется, только чудом держится на плаву, резидента, так берегись: в любой момент совершенно случайно грузовик накроет тебя в машине. Или ещё проще: шлёпнут из пистолета с насадкой из-за угла. Вот так и жил: всем улыбался, а палец постоянно на спусковом крючке держал.

— И что случилось?

— А, обычная история, — махну рукой Алеша. — Сели мы одной фирме очень плотно на хвост. Мы думали, что они не замечают этого, но у них техника оказалась получше, и они засекли наши жучки. Они в то время готовили переговоры по большому договору, а нам наше начальство приказало сорвать эти переговоры или, по крайней мере, оттянуть последнюю фазу принятия решений. Тогда, как я потом узнал позже, какая-то наша фирма хотела перехватить кусок пирога в свою пользу. Ну, и бросили нас в пекло без серьёзной предварительной подготовки. Начхать им было на то, что с нами будет. Для них главным было сорвать переговоры с конкурентом. Всё так и получилось. Переговорщики, обнаружив за собой наблюдение, запаниковали, побоялись огласки, отложили принятие решений. Ну, нам и решили отомстить. Обложили нашу контору со всех сторон. Надо было менять крышу. А тут новый срочный заказ. Мы понимали, пока мы в городе, нас не тронут. Нам сообщили, что новая база для нас готова. Надо было исчезнуть, раствориться. Ну, мы, не скрываясь, вышли, сели в свои машины и поехали все в разные стороны. Они не ожидали такого развития событий. Они хотели нас поодиночке переловить и перевербовать. Долго же мы не могли на базе сидеть, должны же были куда-то сходить, с кем-то связаться, попробовать поодиночке выбраться. Они даже не стали ждать ночи, чтобы выкурить нас с нашей базы. И тут нам сообщили, что они решили натравить на нас полицию. Это было уде совсем не по правилам. Мы, конечно, ничего наказуемого не совершали, бояться нам было нечего. Но полиция имела право задержать нас на несколько часов, якобы для выяснения личности. Ну, и всё. Там, в полицейском участке нас бы рассредоточили и начали бы выпускать поодиночке. Вот этого мы боялись больше всего. После того, как тебя выпустят из полицейского участка, с тобой можно сделать всё. Ты исчез бы навсегда, никто бы о тебе ничего не узнал. Вот это нам сильно не понравилось. И мы, не дожидаясь полицейских, вышли, сели на машины и разъехались в разные стороны. Расчёт был на полную внезапность. Всё мы сделали правильно. Они сидели спокойненько в своих машинах, ожидая, что мы сами упадём им в ручки, как перезревшие яблоки с дерева. У них даже в планах не было такого развития событий. Это нам облегчило задачу. Мы успели рассыпаться. Часть их машин уцепилась за нашими. Они не подозревали, какую бяку мы им приготовили. Пока они колесили по пескам за нами, другие наши ребята, которым удалось оторваться от погони, вышли в запланированный район и приготовились к встрече. Поколесив по пустыне достаточное время, мы одновременно собрались в том месте, где наши ребята лежали в засаде. Это была небольшая долинка в горах, апельсиновая роща. Болваны, они с четырёх сторон одновременно выехали на один перекрёсток в роще. Это надо было видеть, когда на большой скорости их машины бились бампер в бампер. Мы их всех побили и повязали. Потом мы их разобрали по своим машинам и отдали особистам. Что уж там с ними сделали, не хочу даже думать. Их, конечно, отпустили, но без перевербовки дело никак не обошлось. Машины их сгорели там в роще, на перекрёстке. Вскоре приехали пожарные, полиция. Но никого, ни нас, ни наших противников там уже не было. Ребята рассказывали, что их поодиночке отпускали в городе, как будто они сами пешком пришли в город из той злополучной для них, но очень приветливой для нас рощи. Я сам ничего не помню, да и не мог помнить: когда уже всё закончилось, я свалился без памяти. Сердце не выдержало такой страшной нагрузки. Меня ребята сразу на самолёт. Оклемался я немного уже в госпитале на берегу Балтийского моря. Пол года меня не отпускали. Врачи сказали, что я везучий. Мог на всю жизнь инвалидом остаться. Поехал домой. А я, ведь, по подписке не мог никому сообщать, где я и что со мной. Я уже привык к этому. Никогда никому не сообщаю, когда приду. Всегда смотрю и вперёд, и назад, и по сторонам. Всё время готов ко всему. Только сейчас начинаю потихоньку избавляться от этого. Прибыл домой. Нет, не в Русановку, а в свой дом, к жене. А у неё другой мужик. Я опять чуть в госпиталь не попал. Запер их в спальне, а сам взял бутылку, пошёл на кухню и напился. Вот это меня и спасло. Через некоторое время я подумал: «А какого хрена ты ещё хотел? Тебя жена молодая дома ждёт, а ты аравийскую пыль глотаешь. А для чего? Война, что ли?» А тут ещё в новостях передают, что наши правители заключили договоры на 20 лет на поставки сырья Китаю и Японии. Какие 20 лет, когда всё так быстро меняется? Да через пару лет доллар сгорит синим пламенем, и они нам предъявят претензии по большому счёту с применением военной силы. А у них армия уже, кажется, 20 млн. человек. Что мы с ними будем делать? Лить кровь свою и чужую? Зачем эти договоры на такие сроки? Только чтобы отхватить себе в карман побольше денег, а что будут делать те, кто придёт через 20 лет никого не интересует И подумал я: на кого я работал до сих пор? А тут Михаил Леонтьев по первому каналу говорит о том, что современные олигархи подобны мародёрам, которые раздели труп догола и довольные, как тараканы на жирной кухне. А мне тут же подумалось: всё так, Леонтьев очень прав, вот только и до него почему-то не доходит, что человек, которого они ограбили и раздели догола, совсем не труп, а доведённый до беспамятства человек, и не просто человек, а –женщина! И они воспользовались её временной беспомощностью, причиной которой они же и являются. И они поглумились над нею как хотели. Почти! И эта женщина имеет странное и непонятное для них имя — Родина. А эти люди уже не одну тысячу лет не имеют Родины, поэтому они мстят всем и вся вокруг. Ещё святой Владимир, когда крестил Русь, отказался от их веры, потому что она оставила их без Родины. И теперь они захватили нашу землю и жируют на ней, всеми силами вредя ей, стараясь уничтожить само понятие Русь! И плюнул я на всё. Не стал мстить любовникам. Ну не выдержала молодая и красивая женщина без мужика. Я сам во всём виноват. Может быть, она хоть с этим мужиком счастливой станет. Хорошо ещё, что у нас с ней детей не было. Всё более или менее терпимо перенёс. И уехал я. Оставил ей квартиру и уехал к себе домой. Если Бог простит меня за то, что я не к Нему искал путь, а хотел показать всему миру какой я сильный, ловкий, смелый и меткий, то даст мне Господь всё, что мне нужно для счастливой жизни. И я теперь с каждым днём убеждаюсь всё больше и больше, что я правильно сделал, сделал правильный выбор.

После этого они долго ехали молча.

— Как ты думаешь, удастся уберечь скрипку от воров? — спросил через некоторое время Коля.

— А что тут думать? — пожал плечами Алёша. — Надо не думать, а делать. Стараться делать по максимуму. Всё зависит от того, насколько мы всё тихо сделаем. Надо ни в коем случае не спугнуть воров своими подготовками к операции. Всё представить так, будто речь идёт не о защите от воров, а о подготовке её к концерту. Пустить слух, что готовится концерт на выезде, тогда воры забеспокоятся, заспешат, не смогут тщательно подготовиться, станут ошибаться. А нам наоборот, надо всё крайне тщательно продумать, каждый шаг выверить, подготовить. Много зависит от Игоря, от того, сможет ли он найти хорошую аппаратуру. В общем, очень много зависит от умственных способностей: и наших, и воров. У кого этих способностей окажется побольше, тот и выиграет. А проигравший посыплет свою голову пеплом. Будем стараться. Ну вот, мы и приехали. Тебе помочь вещи отнести или сам справишься?

— Конечно справлюсь. Не так уж и много их. Ты, если надо что-то сделать по дому, зови меня. Не думай, что обеспокоишь. Я уже приловчился, привык на работе управляться быстро. Так что, с большим удовольствием.

— Ладно, не загружай себя, — усмехнулся Алёша. — У нас на работе подобралась прекрасная бригада отменных ребят. Хорошо помогаем друг другу. Обещаю, как-нибудь при удобном случае познакомлю тебя с ними

— Буду ждать, — немножко грустно улыбнулся Коля. — А то я уже начал было подумывать, что ты не хочешь знаться со мной.

— Ну вот, не городи ерунды, — сказал просто Алёша. — Ведь я же знаю, что тебе сейчас приходится труднее всех из нас. Зачем же я ещё и свои заботы буду взваливать на тебя? Надо мне что-то придумать, чтобы выветрить из твоей головы такие очень даже не хорошие думки. Обещаю подумать об этом.

— Да вся трудность моя вовсе не от того, что работы на базе отдыха много, — печально произнёс Коля, взваливая сумку с вещами и едой на правое плечо, а футляр со скрипкой беря в левую руку. — Всё дело в том, что я всё время один да один. Волком иногда выть хочется.

— Так ты приходи к нам просто так, без всякого дела. Просто, в гости. Чаю попьём, аль ещё чего. Телевизор, в крайнем случае посмотрим. А там глядишь, и работа какая-нибудь подвернётся. Да, хоть, ведро воды принести.

— Ну, ладно, потопал я, — вздохнул Коля. — Чего это я тебя задерживаю?

— Нет, постой, я на полном серьёзе, — взяв за руку, остановил его Алёша. — Я очень хочу послушать как ты играешь на скрипке. Я уже давно не слышал звук живой скрипки. Всё то радио, то телевизор. А ведь это же совсем не то.

— Да я же уже всё поперезабывал и разучился, — с сомнением покачал головой Коля. — Боюсь, что уже и не смогу.

–А нам спешить некуда, —успокоил его Алёша. –Бессмертным торопиться несолидно. И ты не торопись, дело своё делай хорошо. Вспоминай, отрабатывай, расширяй репертуар. Да и потом, если даже и собьёшься, то ничего страшного не случится. Так что, мы подождём. У нас с тобой впереди одна только вечность. Мы ж с тобой только жить начинаем.

— Звучит как-то необычно, но весьма оптимистично, — засмеялся Коля. — Буду очень сильно стараться. Ну, пока!

— До побаченья, — тоже заспешил Алёша. — Поехал я. Оксана, наверное, уже вся изнервничалась.

Строганов сел в машину и поехал домой.

ВСТРЕЧА В КОНСЕРВАТОРИИ

Проводив уезжающего Алёшу, Коля пошёл в главный корпус. Войдя в свою комнатку, включил свет, сел на кровать и положил футляр со скрипкой на колени. Медленно поднял крышку. Вот она, его миленькая, его ароматненькая, его желанная. Лежит, красавица, поблескивая тёмным лаком. Коля наклонился и медленно, глубоко вдохнул родной лаково-канифольный запах. Долго он наслаждался ароматом своей возлюбленной, никак не осмеливаясь взять её. И наконец, когда острота ощущения первого дыхания после долгого перерыва притупилась, когда всё его существо уже окончательно поверило в то, что его возлюбленная действительно с ним, что ничто не угрожает их свиданию, он осмелился прикоснуться к её телу: для начала, не извлекая возлюбленную из одежды футляра, провёл, еле касаясь, по струнам, и чуть не заплакал, услышав призывное, чуть слышное пение. Да, это был её голос, голос его возлюбленной. –Ну как же ты мог покинуть меня? –робко укоряла она его своим нежным, певучим голоском. –Как же ты мог жить без меня? Я так сильно соскучилась по тебе. Ну давай же, поскорее возьми меня.

И он взял её. Он целовал её. Он гладил её. Он ласкал её. Прижимал двумя руками к груди и шептал ей нежные слова любви. Просил простить его. Обещал больше никогда не покидать её. Уверял её, заверяя клятвенно, что не изменял ей ни с какой другой скрипкой. Что он всё время думал о ней, тосковал и, даже, плакал. Но такой уж он неудачник, что, вот, пришлось уехать. Но теперь это никогда не повторится. И она простила его. Она смеялась его ласкам. И она позволила ему делать с ней всё, что он захочет. А ему очень хотелось заставить её петь. Он знал, что у него сейчас ничего не получится, по крайней мере, ничего хорошего. Но он точно знал, что не сможет заснуть, если не прикоснётся своим смычком к её струнам. Он знал, что она вскрикнет от боли, но он уже был в таком напряжённом состоянии, что сдержать своего желания просто не мог. И, чтобы не потревожить соседей её криком в поздний час ночи, он опять уложил её в постель, ой, простите, в футляр и понёс её в их будущий дом. Там он и сделал с ней то, что так сильно желал. И она, конечно, испуганно вскрикнула, протестуя, негодуя и жалуясь на его неумелые действия. Но он быстро смирился со своим временным поражением. Он ещё раз поцеловал любимую, прося простить его, и отправился спать. Заснул он как младенец, обняв левой рукой возлюбленную за шейку.

И с этих пор у Коли началась совершенно иная жизнь. В этой необычной жизни, не ахти уж и такая трудная, но безрадостная, чёрная, вызывающая кривые ухмылки других людей, работа с метлой скрашивалась тяжкой, до пота, до онемения пальцев, до невозможности поднять руку от усталости, до болей в ногах и пояснице, но радостной, иногда весёлой, а иногда и грустной. Жизнерадостной и трагичной, торжественной и тоскливой работой смычком. Отошли на второй план и даже дальше бытовые, едовые и денежные проблемы. Теперь его жизнь окрашивалась двумя цветами: серым, иногда даже до чёрного, когда он оставлял скрипку и выходил в мир, и сиренево-голубовато-жёлтый, когда он брал в руки свою любимую скрипочку. Только она стала его настоящей жизнью. А всё остальное превратилось в какой-то грязный, неприглядный, неудачно организованный антракт. В редкие минуты отдыха он уходил к озеру и подолгу сидел на берегу, любуясь лунной дорожкой. Хотелось ступить на неё и пойти в сказочную, счастливую даль. Иногда брал лодку и уходил к противоположному берегу, где, лазя по скалам, знакомился с необжитыми берегами русановского озера, слушал успокаивающее журчание ручья, текущего со склонов гор в озеро. Так он познакомился с Бабьим источником. На том берегу Коля открыл новый для себя, удивительно прекрасный мир, на который уже давно не ступала нога человека.

На некоторое время он даже забыл думать об Ирине. Его захватила жизнеутверждающая мощь и нечеловеческая красота музыки Баха, которая проникла в самые укромные уголки его души, осветив в ней такие чувства, о существовании которых он только подозревал. И чем больше он входил в прежнюю форму, чем совершенней становилась его игра, тем сильнее в нём росло желание поделиться богатством и красотой скрипичной музыки с другими. Всё чаще и чаще он стал брать свою скрипочку с собой, когда шёл гулять на озеро. И, уйдя на другой берег, забравшись там на прибрежную скалу, играл, аккомпанируя буйству красок утренней зари, превращающей водную гладь озера в море расплавленного червонного золота, а небесный свод в ярчайшую палитру красок, от пронзительно синего на западе до ослепительного сияния жёлтого на востоке, с сильно меняющейся светлой прозеленью между ними.

Но вскоре и этого оказалось недостаточным для него. И Коля начал всерьёз думать о походе со своей скрипочкой к Алёше Строганову. Ему уже тяжело было удерживать в себе красоту музыки. В сердце возникло и окрепло чувство необходимости поделиться с кем-то из своих друзей не только радостью сотворения нового, прекрасного мира звуков, сотканного из нитей мелодий, тем и сюжетов, но и восторгом, который охватывает всё твоё существо, весь дух при достижении вершин, ещё совсем недавно казавшихся абсолютно недоступными. Справедливости ради надо отметить, что сначала у Коли возникло очень мощное желание сыграть дуэтом с Ирочкой. Он страстно, до невозможности терпения, желал насладиться изумлением в её глазах, когда она вдруг увидит его не только хорошо одетым, но и со скрипкой в руках. Только надо было узнать её репертуар. И Коля его узнал. Он уже начал представлять себе, как приблизительно минут за десять до начала её занятий с профессором, он войдёт к ней в аудиторию со скрипкой в руках, без футляра, и начнёт играть, и будет смотреть в её глаза, чтобы не упустить ни одного мига, ни малейшего движения милых губ, ни одной искринки в её глазках. Он хотел ещё раз искупаться в том море восхищения её сердечка, в котором купался тогда, в далёком уже, и как теперь кажется совершенно фантастическом, прошлом, на международном конкурсе, когда он стоял во фраке на сцене, а она сидела в зале и, от волнения сцепив свои ручки на груди, со слезами на глазах переживала за него. Он до боли в сердце хотел ещё раз увидеть её прекрасные глазки, сияющие восторгом не в сторону кого-то, а только в его сторону. И он приступил к осуществлению своего идиотского желания. Первая же встреча с Ириной в консерватории разбила в пух и прах все его бредовые мечтания.

В связи с приближающейся зимой, а поэтому и малым числом отдыхающих, Константин Михайлович самым широким фронтом развернул ремонтные работы в корпусах. Понадобились песок, гравий, цемент, известь, лес, кирпич и многое, многое такое, без чего ремонт не сделаешь. Но участившиеся поездки по городским складам в качестве грузчика и простого чернорабочего уже не могли испортить настроение Николаю. С рабочей одеждой у него теперь был полный порядок. Силой его Бог не обидел. Чёрной работы он никогда не чурался. Поэтому, черпая утешение в Библии, а вдохновение в произведениях Баха, Коля всё своё свободное время посвящал работе со скрипкой. Надо сказать, что теперь уже поездки в город отнимали у него не так уж и много времени: поехали в город –загрузили, приехали на базу –разгрузили. Ну, иногда его просили поработать подсобным рабочим каменщика: приготовить раствор да натаскать кирпича к месту кладки. Нельзя тут скидывать со счетов, что рабочий люд на базе отдыха не любил загружать себя длительной и тяжёлой работой.

Всё у Коли шло своим чередом. И это всё было бы совсем не плохо, если бы не всплывало перед его мысленным взором перекошенное презрительной гримасой лицо Ирины.

Во время организации охраны «дель джезу» Коля быстро стал в консерватории своим человеком. Его хорошо запомнили по успеху на международном конкурсе. Спрашивали, чем он сейчас занимается? Бывает ли на гастролях? Очень сильно удивлялись его нежеланию говорить на эту тему. Тактично отступали на некоторое время, а потом намекали, что мечтают увидеть его опять в консерватории, но уже на преподавательской работе. Коля отвечал, что постарается побыстрее дать ответ на столь лестное предложение, но, пока, к сожалению, не может сказать ничего определённого, время, мол, ещё не пришло. Сейчас для него главное –это попытаться понять секрет старых мастеров, попытаться создать современное изделие, максимально сохраняющее «аромат» уникальной скрипки. Его понимали, одобряли, обещали помочь всеми силами.

Коля хорошо изучил расписание Иры. Узнал, в какой аудитории обычно она занимается со своим профессором, и когда заканчиваются их занятия. Всё рассчитал. Всё получилось так, как он хотел. Она выходила, а он подходил к двери, делая вид, что совершенно случайно оказался здесь, мимо, вот, идёт, ни о чём даже и не подозревает. Всё получилось. Но результат ошпарил его, как кипятком. И вроде бы вначале Ира обрадовалась встрече, изумлённо распахнула свои глазищи, засияла, улыбаясь. Но вдруг резко сменила выражение лица, стала строго отчуждённой. И прошла мимо, словно они были незнакомы, чужие. Долго мучил себя Коля размышлениями над причиной такой метаморфозы. И остановился на единственном варианте: она обозналась. Она сначала приняла его за кого-то другого, ей хорошо знакомого и желанного. Но потом поняла, что ошиблась. Увидела, что это, всего лишь навсего, тот самый грузчик свиных окороков, который достал её даже здесь, где можно встретить только организаторов торговли этими самыми свиными окороками В крайнем случае, поедателей, но никак не грузчиков этих самых окороков. И когда она поняла, что так сильно ошиблась, постаралась сменой выражения лица ясно дать понять ему, что глубоко презирает саму касту грузчиков свиных туш. Особенно, когда они так назойливо её преследуют, на давая прохода даже здесь, в её родной консерватории. И ничто вам, мол, не поможет: ни отлично сшитые костюмы, ни изображение изысканных манер интеллигентного мужчины. Не надейтесь. Да, пусть она вначале немножко ошиблась. Но тем хуже для него: она за свою ошибку выльет на него фунт презрения и мешок уничижения. Ходите мимо и не оглядывайтесь.

— Ну что ж, так тебе и надо, возомнившему о себе невесть что, — терзал себя Коля. — Нельзя мечтать о несбыточном: такая красавица не может позволить себе увлечься грузчиком. Вот если бы ты был настоящим скрипачом, тогда у тебя, может быть, был какой-нибудь шансик, и ты имел бы право занять очередь, дожидаясь, когда освободится тёплое местечко. Придурку — и судьба придурошная. Она убедительно доказала тебе, что ты достоин только сочувствия И прими глубокие соболезнования по причине собственной кончины в её сердце, которое принадлежит более счастливому, более богатому и более изысканно одетому. А я должен принять это как свершившийся факт и строить свою жизнь, исходя из этого факта, каким бы гнусным он мне ни казался. Это ещё хорошо, что я показался ей на глаза без скрипки в руках. Вот была бы смеху целая кучка: грузчик свиных окороков со скрипкой в руках.

ОБИДЕЛ ЖЕНЩИН

Ремонт дома закончился, и Коля перебрался в него. Жить-то он в нём жил, а вот спокойствия в душе не было никакого. Даже наоборот. Чувство вины перед женщинами росло ото дня на день. А дело было так. Женщины сами, по своей доброй воле и дружескому расположению духа по случаю успешного окончания ремонта дома устроили, так называемые, «входины». Вообще-то этот ритуал обычно устраивают добрые хозяева, если у них в сердце ещё осталось хоть что-то доброе. Но по случаю той неприятности, которая произошла с хозяином дома, свидетельницами которой они невольно стали, женщины решили сделать первый шаг к настройке нормальных отношений. Они нисколько не чувствовали себя виноватыми, но им было немного жалко хозяина за его какую-то странную непутёвость или невезучесть. И что же теперь, всю жизнь дуться друг на друга? Глупость ещё большая. Вот они и воспользовались причиной, чтобы настроить нормальные отношения. Накрыли скромный стол с небольшой выпивкой. Попросили Алёшу Строганова, чтобы он пригласил Николая. Они сами никакой возможности для этого не имели, так как Коля после того злополучного падения на смазанные клеем обои очень даже успешно всячески избегал встречаться с женщинами. Приходил в дом только после того, как убеждался, что в доме их уже нет. Поначалу женщины к этому относились спокойно, даже с небольшой иронией. Но шло время, а ничего не менялось. И они, видя его упорное нежелание встречаться с ними, рассердились. Они не видели за собой никакой вины в том, что с ним произошло. Ну произошло, так произошло. Ничего смертельного. Чего из такого пустяка делать трагедию? Сделай выводы, будь осторожен. Надо же учиться как-то укрощать свою гордыню. За что на них-то обижаться?

И вот, искренне желая наладить добрые отношения, они устроили маленькое застолье для смягчения напряжённости в отношениях. Хотя прекрасно понимали, что элементарная благодарность за отлично произведённый ремонт просто вопиёт о том, чтобы это сделал хозяин дома, если он, конечно, не считает их обязанными ему, а себя не ставит так высоко, что ему некогда до выражения благодарности. Но Николай не смог заставить себя явиться на «входины». И этот его крайне неблагодарный поступок очень обидел женщин.

— Так с нами не поступали даже самые богатые и заносчивые хозяева, — заявили они Алёше. — Мы его ничем не обидели. Мы же не виноваты, что он так решительно ворвался, когда мы работали. Почему он так нехорошо поступил с нами? Это же самое настоящее свинство с его стороны. Подумаешь, цаца ещё одна нашлась.

Такой характеристики своего поведения Коля не ожидал. Он не явился на «входины» не потому, что считал женщин в чём-то виноватыми, а из самой простой, элементарной трусости. Он боялся, что они вспомнят о его злополучном падении, будут улыбаться. Отпускать шуточки. Он точно знал, что будет чувствовать себя как на суде за решеткой. Ему кусок в горло не полезет. Он будет сидеть словно на одной иголке, ожидая окончания застолья.

И вот, теперь Коля чувствовал, что ему надо что-то делать, чтобы снять с себя их нехорошие мысли о нём. И когда ему стало уже совсем невмоготу, он пошёл к Алёше Строганову за советом и просьбой о помощи. Время было позднее, на улице уже стемнело, поэтому он прихватил с собой скрипочку, закутав её в ткань. Сначала Коля поведал Алёше о своём беспокойстве, о своём желании каким-нибудь способом загладить свою вину перед женщинами.

— Может мне для них сыграть что-нибудь? — предложил Коля и достал скрипку из футляра. — Давай, ты послушаешь меня и скажешь, стоит мне идти к ним с этой музыкой или это вообще никуда не годная идея? А то меня как-то опять мандраж берёт. Я, оказывается, их уже очень боюсь.

Играл он не то, что по мнению музыкальных критиков надо играть для новичков, а то, что должно всколыхнуть в душе человеческой ощущение потребности милосердия и приближения к великой и таинственной Истине, которые обычно дремлют в сердце человеческом по причине абсолютной ненадобности. Коля окончил играть и опустил скрипку. Алёша молча сидел, уставясь в тёмный провал окна за тюлевой занавеской.

— Так, — задумчиво произнёс Алёша через некоторое время. — Ты очень замечательно играешь. Мне очень понравилась музыка. Мы к такой музыке не привыкли. Я имею в виду, что долго находиться в таком состоянии для нас необычно. Нет культуры слушания такой прекрасной музыки. Нас куда-то несёт. Нас кто-то куда-то несёт, чтобы ему пусто было. Спасибо тебе. Я сам к себе после твоей музыке буду теперь относиться совсем по другому. Теперь я понимаю, что человеку, чтобы не превратиться в скотину, просто необходимо устраивать себе отдых. А для чего же тогда воскресение Господне? И во время этого отдыха не смотреть этот страшненький телевизор с его уводящими в сторону программами, а слушать твою музыку. Но я же прекрасно понимаю, что это в современном мире невозможно. Хозяин телевидения никогда не допустит этого. Иначе и Суд не нужен будет, потому что некого будет судить. И не за что. Музыка твоя замечательная. За душу трогает. Не знаю, как другие отнесутся к ней, но я бы ещё послушал с удовольствием. Да я понял, что ты хочешь. И я согласен с тобой. И пришёл ты очень кстати. У нас с женой годовщина свадьбы недавно была. Мы немножко отложили празднование, потому что не до празднований было. Но теперь решили, что можно и отметить. Друзья просят. Вот мы с Оксаной и решили отметить наше семейное торжество в узком кругу наших друзей. Так вот, я приглашу и Скляровых, соседок наших. Ну, а ты, если не возражаешь, сыграешь нам. Ой, я и забыл, — вдруг спохватился Алёша и посмотрел Коле прямо в глаза. — Прости. Ведь не каждый скрипач почитает за честь играть во время застолья. Я об этом и не спросил у тебя. И если ты считаешь, что это не вполне удобно.

— Да перестань ты, — перебил его Коля. — У нас дома мы только этим и занимаемся. Нашёл чем испугать. Всё наоборот. Я буду рад играть вам как угодно. Хоть прямо во время еды. Вы будете пережёвывать шашлык, а я вам буду подыгрывать для лучшего усвоения желудком. Понимаешь, я уже немного пришёл в себя, и мне интересно узнать, как я буду чувствовать себя на публике? Ну сколько можно играть самому себе? Это же не очень интересно. И я очень рад, что моё первое выступление после такого большого перерыва будут слушать твои друзья. Вот только меня волнует немного репертуар: не слишком ли он сложный для неподготовленного слушателя? Не утомятся ли гости с непривычки? Может быть, для игры выбрать что-нибудь попроще и полегче? Ты слушал очень хорошо. Для тебя играть — одно удовольствие. Как ты думаешь: оставить то, что ты слышал или подобрать что-нибудь полегче? Мне изменить не трудно. Я из репертуара музыкальной школы что-нибудь могу вспомнить.

— Да не знаю я, — пожал плечами Алёша и улыбнулся. — Сам смотри. Мне кажется, ребята будут слушать всё, что ты будешь играть. Только не очень долго. Ну кто его знает, может, у кого-то не хватит терпения и он начнёт на стуле ёрзать. Для начала, для пробы возьми что-нибудь покороче. Но самое главное — ты сам не дрейфь. Всё будет путём.

— Понял, — даже обрадовался Коля. — Я тоже так думал. Но потом засомневался. А ведь надо учитывать, что это будет не концерт в зале филармонии, а простое застолье. Я подберу пару коротких вещичек. А если почувствую, что не идёт, то ограничусь исполнением одной. Есть такие вещи: короткие, яркие и эмоционально напряжённые. Ты не бойся, я постараюсь, чтобы скучно не было. В музыке при желании каждый может отыскать усладу для сердца.

— Вот и хорошо, — согласился с ним Алёша. — Послушай, а зачем откладывать хорошее дело в долгий ящик? Скляровы живут рядом. Неужели ты не сможешь сейчас извиниться перед женщинами? Давай сходим. Я их, конечно, приглашу на пятницу. А ты сейчас с ними объяснишься. Ведь ничего особенного-то и говорить не надо. Просто, попробуй хоть как-то попросить прощения за то, что не пришёл тогда. Они же беспокоятся: вдруг обидели тебя чем-то незаметно.

— Ну конечно же, — обрадовался Коля возможности обрести спокойствие. Это же как зуб больной вырвать. Друг поможет, если что пойдёт не так. — Неужели я такой уж слабак? Да не может этого быть. Пошли.

И они тут же пошли к Скляровым. Коля попросил у женщин прощения. Алёша пригласил их на своё семейное торжество. Но об игре на скрипке ничего не говорили. Елизавета Сергеевна понимающе и по-доброму улыбнулась Коле и сказала, что у любого человека в жизни могут произойти разные неприятности, что тяжёлые времена в первую очередь бьют по хорошим людям, и что они ни в коем случае не собирались шутить по поводу той истории. Расстались они друзьями. Дом Скляровых Коля покидал под блеск сияющих Маринкиных глаз. И в его душе снова воцарились покой, мир и удовлетворение. Неизвестно, надолго ли, но и это было для сердца утешение.

— Ой, как хорошо всё получилось! — воскликнул Коля, останавливаясь около крыльца дома Алёши. — Спасибо тебе преогромное. Так быстро, так всё хорошо! Прямо, такой преогромнейший каменище с души свалился, даже и не знаю как тебя отблагодарить.

— Знаешь, знаешь, нечего прикидываться, — засмеялся Алёша. — Если ты сыграешь у нас на празднике, то это останется в нашей памяти на всю жизнь. Так что помни: мы тебя ждём.

— Буду стараться изо всех сил, — радостно засмеялся Коля.

МАЛЕНЬКАЯ ВЕЧЕРИНКА

В пятницу вечером Коля пришёл к Строгановым немного раньше назначенного срока. Марина была уже там и помогала молодой хозяйке дома управляться на кухне. Коля, ещё когда шёл от калитки к крыльцу, слышал через открытую форточку на кухне постукивание ножа о деревянную доску, погромыхивание крышек о кастрюли и сковородки, звяканье ножей и ложек. И пряный запах ухи, томлением довёдённый до высшей степени совершенства, щекотал нос и заставил облизнуться, и вспомнить о стопарике беленькой. И вот, Коля очутился в прихожей. Приоткрыв дверь кухни, выглянула Марина, чтобы посмотреть, кто пришёл и какой из него прок можно получить. И Коле показалось, что на него буквально клубами повалили запахи жареного мяса, рыбы, салатов и ароматных пирогов. И понял наконец-то Коля, что у его желудка сегодня большой и напряжённый вечер. Увидев его, Марина засветилась улыбкой и вышла к нему в прихожую.

— Ой, как хорошо, что ты пришёл, — заговорила она и протянула руку. — Я прямо со школы сюда. Тут столько работы, просто, ужас! Крутимся, крутимся, а всё равно не успеваем. Вот-вот гости явятся, а у нас ещё уха не готова. Ты нам не сможешь помочь? Надо уже стол накрывать. Грузчиков не хватает.

— Я всегда с удовольствием. — неизвестно чему улыбаясь во весь рот, сказал Коля.

Причёска и наряд Марины определённо указывали на то, что между работой и её появлением на кухне должно было пройти весьма значительное время. Но, наверное, он и Марина. Просто напросто, жили в совершенно разных временных измерениях. Шкалы не одинаковые. Колю не очень-то сильно тревожил внешний вид, а для Марины это бы существенный фактор, ради которого она не жалела времени. И ей многое удалось. Она была не слишком высока, но, зато, не просто стройна, а изумительно, даже умопомрачительно изящна и прекрасна. Как это можно, чтобы с такой красотой и до сих пор не быть замужем? Другие, и не такие стройные, и даже вовсе не так уж изящные, а красотой и в сравнение не годились, а к её возрасту не только уже вышли зам уж, но, вот уж совсем удивительно, не один раз. Почему же Марине этот простенький шаг давался с таким большим трудом? Ответ был давно, наверное, от сотворения мира, известен: Марина совсем не была дурой. Хуже того, она была слишком умной. В нашем мире это большая беда для девушки. Конечно, бабушкин передник сумел многое скрыть в своих необъятных просторах. Но мы вместе с Колей ещё кое-что увидим и непременно полюбуемся. Коля, удовлетворив себя первоначальным, беглым обзором прекрасного лица, взял её руку, промедлил не более секунды, наклонился и поцеловал кончики пальцев. Марина весело засмеялась и сжала его пальцы.

— А что это у тебя? — спросила она, с явным удивлением кивая на скрипку. — Скрипка? Это твоя?

— Да это так, — смущённо пробормотал Коля. — Подарок Алексею. Я обещал

— А, — быстро и легко успокоилась Марина, решив, что внутри скрипичного футляра находится какой-то подарок, о котором ещё рано говорить. — Ну, так ложи свой подарок и помоги нам стол накрывать. Вон, уже и гости собираются, а у нас стол ещё почти пустой. Ужас, что о нас могут подумать. Скажут, недотёпы взялись за дело.

— Конечно, о чём речь? –обрадовался Коля возможности постараться для такой красавицы и принялся носить тарелки, блюда, ножи. Вилки, ложки, хлеб и всё, что ему доверяли. А Марина командовала, что и куда ложить и ставить.

Гости пошли прибывать непрерывным потоком. Дом наполнился движением людей и разговорами. Кому делать было нечего, те садились к телевизору и усиленно делали вид, что им некогда, что они заняты самым важным делом, что если они сейчас не посмотрят отчёт о количестве пострадавших и погибших, то это будет всё, это будет самый настоящий конец всему. Но вот, все приглашённые прибыли, и на столе стоит всё то, что должно стоять на праздничном столе. Молодая хозяйка быстро побежала в свою комнату и вскоре появилась оттуда с более или менее упорядоченной причёской и в меру ограниченного времени ухоженным лицом. В нарядном платье она остановилась на мгновение на пороге, сложив руки на животе. Смущённая, она с тревогой поглядывала то на гостей, то на свою маму, сидящую с внуком на руках на единственном в доме кресле, то на мужа. Ещё совсем недавно юная, неопытная девочка, все проблемы которой решались всего одной фразой: «Мама, а что теперь делать?», она впервые в жизни сама принимала гостей и готовила им стол. О, как она внутри себя боялась, что кто-нибудь из её гостей останется недовольным, что кому-то из них не понравится что-то из того, что она приготовила. Она никак не могла привыкнуть, что теперь она уже не девушка, а и жена, и мать, и хозяйка. Но всё, пока, было хорошо. Гости, кажется, были довольны, что удалось всем собраться вместе. Неужели эти взрослые дяди и тёти ждут того, что она сейчас скажет?

— Извините, задержалась, вот, — смущённо произнесла Оксана и вопросительно глянула на мужа, словно собираясь ему сказать: «Ну что же ты молчишь? Ведь пора гостям садиться к столу».

— Сейчас, — негромко произнёс Алёша и подошёл к жене. Он взял её под руку и вывел на середину комнаты. — Друзья мои, — произнёс он достаточно громко, чтобы преодолеть звук всё ещё работающего телевизора, которые его любители не успели выключить. — Мы с Оксаной очень благодарны вам за то, что вы пришли к нам на наше маленькое семейное торжество. Прошу простить меня, но прежде чем сесть высеем нам за стол, прошу ещё совсем немножко задержаться, потерпеть, не уподобляться тем, кого в моей любимой книге называют: прыгающие через порог. Я прошу взять ваши стулья и сесть лицом ко мне. Давайте выключим телевизор и трошки посидим в раздумье. Каждый о своём и о нашем, благодаря Бога за то, что Он любит нас. А думать нам поможет наш гость, который специально к этому случаю приготовил нам подарок.

Алёша ободряюще кивнул Николаю, и тот, взяв уже приготовленную скрипку, прошёл в угол и стал рядом с выключенным телевизором. Ему казалось, что никогда раньше он так не волновался. И дело было не столько в том удивлении, с которым смотрели на него гости, сколько в том, что сейчас думает про него Марина? С гостями управиться проще: они нормальные люди, им не может не понравиться то, что он собирался им играть. Эти вещи написаны не им, эти вещи уже давно проверены, их действенность гарантирована, если исполнитель их окончательно не изуродует. А он не мог их испортить, потому что играл их для себя, для своего собственного удовольствия много, много раз. Но его тревожила реакция Марины на его попытку превратиться из дворника в скрипача. Он помнил её шутку о том, что «он метлу держит как скрипку», поэтому боялся преобразования в новую форму: «а теперь он скрипку держит как метлу». И его не могло обмануть то изумление, которое струилось из её глаз. Он знал, что восхищение частенько соседствует с пренебрежением. Вот кто-то из гостей предложил ей стул, словно опасаясь, что она сейчас потеряет крепость в ногах. И Марина, утомлённая работой на кухне, облегчённо села, и сложила руки на коленках, как послушная ученица, и не сводила с Коли своих сияющих, прекрасных, восхищённых глаз.

— Интересно, — мелькнуло у Коли в голове, пока он пристраивал скрипку у себя на плече. — Если бы сейчас на месте Марины оказалась Ирина, исчезла бы из её глаз та надменность, с которой она прошла мимо меня в консерватории?

Сначала Коля сыграл «Муки любви» Крейслера. Он окончил играть. Все сидели не шелохнувшись. И тогда Коля решился и сразу же стал играть «Лебедь» Сен-Санса. Всё шло отлично. Ни шевеления. А Коля смотрел на Марину, не сводя взгляда. Он играл для неё. И с нежным восторгом, почти со слезами, наблюдал, как она погружается в его мир музыки. Вот её удивление растаяло в лёгкой дымке мечтательности. Марина уплывала куда-то далеко-далеко, где нет плохих людей, где все счастливы и нет разочарования, где царствуют только неописуемый восторг и Вечная Истина.

Коля окончил играть, опустил скрипку. Никто не шевелится, словно ожидают ещё чего-то. Ведь не может быть, чтобы вот так сразу: раз, и ничего. Никто не вскочил с восторженными аплодисментами и криками «браво», как это частенько бывает в большом зале, где не редко встречаются натуры с обострённой психикой. Все сидели молча, задумавшись каждый о чём-то о своём, самом сокровенном. И, обводя слушателей вопросительным взглядом, Коля опять, уже в который раз поймал себя на странной мысли: слушатели после его игры становятся неким странным единым организмом. До прослушивания они заняты каждый своими мыслями и проблемами. Отдельно друг от друга. Но после его игры их всех что-то объединяет. Что именно их объединяет и как это происходит, Коля точно не знал. Но уже начинал догадываться. Раньше, до его личного кризиса, эта зарождающаяся загадка имела весьма неопределённые очертания, почти сходные с неверием. Но теперь он твёрдо был уверен в правильности своего наблюдения.

А жизнь шла своим чередом. Убаюканный Колиной музыкой, малыш заснул на руках у бабули. Она посмотрела на Оксану: пора, мол, в постельку. Оксана подошла, взяла сыночка на руки, пригорнула его к груди и, целуя, понесла в свою комнату, чтобы уложить спать на всю ночь. И бабуля пошла вслед за ними.

Все поднялись, чтобы со своими стульями пристроиться на свои места у стола, на котором уже потихоньку остывала горячущая уха. Никто сильно не шумел, чтобы не потревожить сон малыша. Многие из присутствующих знали Колю как метельщика. Странно, конечно, но чего в мире не бывает? Коля молча укладывал свою скрипку в футляр. Всё нормально, всё путём. Выслушали, и то — слава Богу. Он не сбился, ничего не испортил.

— Друзья мои, двигаемся теперь к столу! — довольно громко произнёс Алёша. — Можете не сдерживать своих голосов. Если мой наследник заснул, то это надёжно. Он не будет прислушиваться к таким пустякам, какими считает наши разговоры. Он так любит поспать, что оторвать от этого любимого занятия какими-то там обсуждениями и спорами о политике и спорте просто невозможно. Это уже проверено. Его теперь могут поднять только три «по».

— А что это за три «по»? — спросил смешливый женский голос.

— Это: покушать, поспать и пописать.

— Счастливые родители, — прокомментировал тот же голос.

— Мы никогда не жалуемся, — подтвердил Алёша этот вывод. — Но позвольте мне сначала исполнить мой долг. Не знаю как вам, но мне игра очень понравилась. Поэтому от имени всех тех, кто со мной солидарен, разрешите пожать музыканту руку и пожелать ему не только творческих успехов, но и приятного аппетита. А теперь все быстренько за стол. Всё стынет. Кроме водки.

— Да что там говорить? Игра отличная, — загудели мужские голоса. — Надо ему в консерваторию. Или, в крайнем случае, в музыкальную школу.

— Я обещаю вам, что обсужу с Колей ваши предложения, — заверил гостей Алёша. — Но прошу вас, постарайтесь не разглашать тайну по посёлку о странном увлечении дворника из базы отдыха «Родник». А сейчас все быстренько за стол. Уха перестояла. Водка задыхается. Непорядок. Вперёд!

— А ты и на самом деле, оказывается, настоящий скрипач? — Марина подошла вплотную к Николаю. — Поселковые девчата, когда шутили по твоему поводу, и не подозревали, что так оно и есть, — когда Коля закончил укладывать скрипку в футляр, Марина взяла его руку, чтобы повнимательней рассмотреть её. — Я так сильно рада.

— Коля, ты разрешишь мне положить твой инструмент в моей комнате? — спросил Алёша, подходя к ним. — А вы, ребята, идите за стол. Вон, там Оксана пару мест для вас приберегла. Ждёт вас.

— Пойдём, сядем, — Марина потянула Колю за руку к столу.

Коля отдал скрипку Алексею и сел за стол рядом с Мариной. Всё складывалось самым превосходным образом. Он даже забыл думать про Ирину. О чём страдать? Он у отличных людей, за полным столом, рядом с ним сидит прекрасная девчонка, которая не отодвигает свою ножку от его ноги. Пусть Ирку целует её распрекрасный, расфуфыренный преуспевающий бизнесмен. Маринка ничем не хуже Ирки. Вон как притягивают взгляд мерцающие под столом ножки. Невозможно глаз отвести от белеющей из под коротюсенькой юбчонки кожи. Такая коротенькая юбочка не столько прикрывает её бёдра от постороннего взгляда, сколько притягивает его к ним. Маринкины тёмные бровки на белом личике то и дело взлетают ещё выше, когда она устремляет на него свои прелестные, светло-голубенькие васильковые глазоньки. Её светлые волосы длинными завитушками ниспадают на широкий, в бело-синюю полоску, как у матросов, воротник. И Коля чувствует, что сегодня ему будет позволено зарыться лицом в поток этих лёгких, пушистых, ароматных волос. А как напружинилась её высокая грудь в тесных объятиях бюстгальтера, будто перед прыжком в его руку. И от дыхания воланы её светло-синей шёлковой блузки колышутся, как волны морские, словно призывая Николая прилечь, вдохнуть необыкновенной сладости волнующий аромат, а потом, не выдержав предельного напряжения, раздвинуть волны воланов. И тогда прекрасная грудь вырвется из плена ткани, давая возможность ему насладиться красотой формы, атласом кожи, совершенством налитого упругостью тела и невыразимой изумительностью и притягательностью вершинок грудочек.

Всё это богатство было у Николая перед глазами. Рядом. Так близко, что оставалось только протянуть руку, и вот оно, наслаждение и восторг, упивайся, целуй, гладь, трогай, ну, хотя бы, просто прикоснись. Нет. Даже этого нельзя. Только смотри и глотай слюни. И он смотрел, конечно, украдкой, но зато во все глаза, пользуясь тем, что все окружающие были заняты ухой и водочкой. Марина тоже пила водочку и кушала ушицу. А Коля, отодвинувшись подальше от стола, но поближе к Маринкиным бёдрам, опустив глаза под стол, упивался яркой картиной, не упуская ни малейшей прелестной выпуклости, ни самой крошечной грани из того драгоценнейшего сокровища, которым Марина позволяла ему упиваться. Его летучие, мечущиеся от детали к детали, несколько даже испуганные своей наглостью глаза, делали то, что не имели права делать руки. Они скользили по груди вниз. Срывались страстными каплями с воланов и отворотов, падали на красную юбочку, которая кричала ему из под стола: «Да посмотри же ты, какая я коротенькая. Я же почти ничего не прикрываю, а всё открываю. Если ещё чуть-чуть приоткрыть, то можно увидеть такое, что в приличном обществе никак нельзя видеть. Там уже то, что ты можешь увидеть и потрогать руками только наедине с моей хозяйкой. Она же для тебя всё это открывает. Она же хочет, чтобы целовал её и трогал. Чтобы ты увидел, какая гладенькая кожа между коленками и выше. Она же истосковалась по любви и ласке! Сколько же можно ждать? Невозможно же!» И Коля смотрел. И ему стоило очень больших усилий, чтобы тут же за столом не запустить руку поглубже и проверить: правда ли она такая гладкая, прелестная, нежная и там, повыше? О, нет, только не надо проверять. Зачем же так рисковать? Придёт время, и Марина сама позволит убедиться в этом: и пощупаешь, и погладишь, и больше сделаешь. Всё успеется. Ибо в Марине всё достигло той высшей степени совершенства, которое необходимо девушке для привлечения её суженного. А его всё нет и нет. А ведь так хочется любви!

Сначала гости, утомлённые рабочей неделей, предвкушая предстоящее отдохновение от забот и трудов, молча разгружали в меру обильный стол, звякая о тарелки ложками, ножами и вилками, а о рюмки –рюмками. Затем, когда в желудке процесс начался, и можно было снизить скорость подачи сырья на переработку, некоторые из гостей вдруг начали вспоминать, что совсем недавно произошло в Африке. Но им тут же попытались напомнить, что это произошло вовсе не в Африке, а в Австралии. Но тут же нашлись и третьи, которые твёрдо стояли на том, что это произошло вовсе не там, где думали первые и вторые, а в Америке. После некоторых прений. Общим собранием решили. Что это было где-то на «А». Может быть даже и в Аравии.

— Так может быть, всё-таки в Азии? — проснулся кто-то из задержавшихся в глубоком раздумье.

— Нет, — решительно возразил начинатель прений. — Только не Азия. Азия — это же почти Европа, это же почти рядом с нами. Азия — слово короткое, я бы запомнил. Но не в этом дело. Так вот!

— Ну, вот, началось, — пробормотала сердито Марина, очень низко склонившись над своей тарелочкой. — Сейчас они все последние международные события свалят в одну кучу, а потом весь вечер будут перебирать концы и начала. Потом будут перемывать косточки и ругать собственное правительство. Потом вспомнят слегка о деятелях нашего города. Затем уважительно отзовутся о местных властях. И всё это потому, что с местными властями они изредка выпивают. С деятелями нашего города выпивать редко кому удаётся, но такая возможность не исключена. А о центральном правительстве и говорить нечего — если они и приедут сюда, то им придётся стоять перед ними только чётко сгорбившись и с ясно выраженной улыбкой на физии. Потом пойдёт погода. Потом немножко телевизор, как успокоительные капли перед сном: а. вон там, смотрите, сгорели, и жертв много, а вон там тоже — самолёт упал. Ну, это не у нас, у нас всё тихо и спокойно. После таких сцен им очень хорошо спится. Танцевать они, конечно, не собираются. Они своё уже оттанцевали. Их музыка — храп под телевизор. Их танцы начнутся в понедельник с утра.

— Очень похоже, что всё будет именно так, — тоже тихо прошептал Коля, поворачиваясь к Марине и закидывая правую руку на спинку её стула.

Нет, он не обнял Марину, хотя она поняла это движение именно так, он тянулся к её телу, хотел прикоснуться. Его левая рука лежала на его ноге, а его нога была уже вплотную прижата к её ноге, и какие-то микроны отделяли кончики его пальцев от её бедра. Но он никак не мог заставить себя пройти эти самые микроны. Что-то удерживало его. Слишком много народа, наверное, было вокруг. Ну, предположим, дотронется он. А ей что делать? А ему потом что делать дальше? Слишком много вопросов, но ответов никаких. Вот если бы они были наедине, то все вопросы быстро бы получили свои ответы. В ту или другую сторону. Но он узнал бы ответы на все вопросы. А так что? А так полная неопределённость. Какая-то детская суета под столом. Несерьёзно и без пользы для тела и души. Ни к чему эта возня. А вот правая рука, которая лежит на спинке её стула, открыта всем взглядам. Она не может вызвать подозрения, поэтому спокойно может быть использована в качестве разведчика расположения Маринкиных симпатий и антипатий. Левая рука свободно свешивается со спинки стула. Она даже не касается её спины, так как Марина наклонилась вперёд, чтобы в тарелку прошептать недовольство болотом семейной жизни. Если ты женщина ещё достаточно молодая для ощущения движения чувств, если тебя не загружают заботы о детях, то из этого болота есть только один выход. Но этот выход ещё страшнее, чем это самое болото: мужчина, от прикосновения которого в тебе заиграет кровь и возникнет желание, о котором ты уже забыла в постели с мужем. Марина этого ещё не знала, но сердцем чувствовала, что здесь что-то не так, как оно должно быть. И она хотела самого лёгкого: вырваться из этого болота отсутствия чувств при наличии обилия пищи и питья. Марина со вздохом выпрямилась и ощутила прикосновение Колиной руки к своей спине. Лёгкая тёплая волна согрела ей кровь. Она уже не могла отклониться от его руки. Она ждала чего-то. Коля почувствовал теплоту Маринкиной подмышки. Где-то совсем рядом была её грудь, точнее, краешек её груди. Но и этого было достаточно, чтобы его рука сама собой потянулась в глубь её подмышки. Оглянулся по сторонам и не обнаружил наблюдающих за ними. Все были заняты питием, едой и разговорами. Все остальные уже давным-давно прошли эту стадию погони за самкой, поэтому хранили своё состояние покоя или равномерного прямолинейного движения больше всех остальных ценностей. Они уже не только не стремились к ускорениям, но и боялись их, так как знали, что все виды ускорений чреваты нарушением статичного равновесия. А о динамичном равновесии они не желали слышать, так как это слишком сложно и непонятно: чем и когда оно может закончиться. Вот этим свойством консервативной системы Коля и решил воспользоваться. Насладившись сказочно приятным и волнующим ощущением атласной гладкостью кожи Марины в уже, можно сказать, укромных местах, Коля двинулся дальше. Он поглаживал вдавленность её тела, образованную лямочкой бюстгальтера. Ещё чуть-чуть и он доберётся до окраины её груди. Коля потянул к себе Маринку, и она, не выпадая из сладкого оцепенения, послушно прижалась к нему своим левым плечом, и приблизила свою голову к его лицу. И он тут же исполнил одно из своих самых заветных желаний: вдохнул аромат её волос, окунул лицо в их тонкий, лёгкий, вьющийся водопад.

— Да, похоже на то, что всё будет именно так, как ты говоришь, — прошептал он ей на ушко. — Но что ты предлагаешь? Мы же тут ничего с тобой не определяем. Здесь их царство.

— Сегодня в ДК дискотека,. — коротко и нейтрально произнесла Марина.

— Понял, — тоже очень коротко отреагировал Коля. — Ты со мной пойдёшь? — он обжёг её своим горячим дыханием и почти случайно тронул губами ей ушную раковинку, вызвав лёгкую судорожную дрожь в теле Марины.

— Только в том случае, если ты этого хочешь, — прошептала она.

— Я этого уже давно хочу, — ещё тише произнёс Коля, еле сдерживаясь, чтобы не положить свою левую ладонь ей на коленку. — Сейчас Алексей на кухне. Я пойду и предупрежу его. А ты выходи на улицу.

— Хорошо, — тихо согласилась Марина, своей левой рукой касаясь пальцев его руки, которая подбиралась к её коленке. И непонятно было, что она делает этим своим касанием: то ли одобряет его намерение идти к Алексею, то ли предотвращает поползновение его руки к её коленке. — Ты иди, а я ещё чуть посижу и тоже пойду.

— Ну, тогда, я пошёл, — тяжко вздохнул Коля, бросая последний взгляд на её соблазнительно белеющие из под алой юбочки ножки. — Ты тут сильно не задерживайся. Я тебя жду на улице.

Коля быстро договорился с Алёшей, накинул плащ и вышел на улицу. Он не успел и соскучиться, как открылась дверь и на пороге появилась Марина. Она очень спешила. Пальто было распахнуто. Она сделала шаг, закрыла за собой дверь. Ещё шаг, и она остановилась на верхней ступеньке, прямо над Колей, который стоял ниже на три ступеньки и, подняв голову, любовался прекрасным зрелищем: подсвеченная в ночной полутьме электрическим светом, подающим из окон дома, она стояла на верхней ступеньке крыльца, красивая, стройная и нежная, изящная и очаровательная. Её яркий, бьющий в глаза привлекательностью костюм отсекал всякие пути к отступлению. Золотая корона волос сияла над синим морем блузки, под которой вознеслась высокой волною грудь, а снизу пылал огонь блузки, подсвечивая непреодолимо соблазнительные прелести хозяйки, призывая не только полюбоваться, но и потрогать ещё довольно узкие, но уже вполне округлые тугие бёдра. Хуже того, под алым морем юбки Коля видел контрастно белеющие стройные ножки Марины. Он не мог уже сопротивляться силе их притяжения . Он сделал шаг вперёд, поставил ногу на среднюю ступеньку, наклонился, обхватил Марину за колени и выпрямился. Теперь она стоя висела над ним с прижатыми к его груди и животу ногами.

— Ой, что ты делаешь? — испуганно зашептала она, опираясь на его плечи. — Ты же так сейчас уронишь меня. Я же тяжеленная.

— Конечно, ты такая тяжеленная, что я никак не смогу удержать тебя. Подожди, я тебя сейчас уроню на что-нибудь мягонькое, — шептал Коля, поднимая руки всё выше и выше. — Вот только надо найти это мягонькое. Где-то здесь я видел копёшку не то сена, не то соломы. Сейчас я тебя уроню на неё. Сейчас я отпущу тебя, и ты будешь довольна, —продолжая непрерывно шептать, он понёс ей по проходу, собираясь свалить Марину за сараем на кучу соломы. Марина забилась в его руках, требуя, чтобы он не сходил с ума и отпустил её. В результате своего трепыхания, а также по причине того, что Коля постоянно стремился перевести свои руки повыше, она действительно начала опускаться. И вот, под его горячими ладонями уже не колени её, а крепкие бёдра. Её юбка задирается вверх, облегчая ему доступ к её сокровищнице. А Марина, ещё не вполне осознавая, чего он добивается, продолжает опуститься ещё ниже. И под его ладонями уже не бёдра, а её холмики, прикрытые трусиками. Кровь взорвалась в его теле, от прикосновения к её трусикам, и Коля, потеряв всякую власть над собой, начинает стягивать с неё трусики, в то же время не просто притягивая её к себе, а пытаясь бессмысленно натянуть её на себя. Марина, будто наткнувшись на что-то, тихо ахает и вдруг сильно толкает его в грудь. Но его грудь она не может оттолкнуть от себя, не те силёнки, но по третьему закону сама отлетает от его каменной груди. Натыкается на что-то сзади, испуганно взмахивает руками, сильно прогибается в спине назад. Сейчас она повалится перед ним на спину с задранной вверх юбочкой. Коля успевает ухватить её за руку и удержать от падения. Всё, возбуждение уже перешло в совершенно другую фазу. Испуганная и разгневанная, она сжигает Николая взглядом. Сейчас от него останется только горсточка погребального пепла.

— Ты что, уже успел перепить? — Марина гневно вырвала свою руку из его руки и стала одёргивать юбку. О выражении признательности она и не помышляла. — Зовсим с глузду зъихав, чи шо?

Коля стоял перед ней молча, совершенно не соображая, что сейчас произошло и что Марина говорит ему. Да и не собирался он ничего понимать. Он обнял Марину за спину и привлёк к себе, решительно, сильно, без всякой надежды на освобождение. Марина испуганно глянула ему в глаза, выставила руки вперёд, но он сломал эту слабенькую попытку сопротивляться ему. Она сжала кулачки и выставила вперёд локти. По тупому, отсутствующему, бессмысленному выражению глаз Николая. Ослеплённых невидимым ей огнём. Пылающим где-то внутри его сердца, Марина поняла, что перед ней совершенно новое для неё и абсолютно пока непонятное явление. Но она точно знала, что он собирается делать: сейчас он возьмёт её на руки и понесёт куда-нибудь в сторонку, в сарай, на сено, пахнущее летним горячим солнцем и зноем. И он повалит её на это сено, и начнёт раздевать. Весь ужас для неё заключался в том, что она точно так же знала, что на хочет сопротивляться ему. Хуже того, она уже сейчас хочет помогать ему раздеть себя. Это было выше всякого понимания. Она испугалась. И этот испуг спас её. Она уже чувствовала огонь, разгорающийся у неё между ногами. Вот только она не знала, что её так сильно пугает: огонь, который уже во всю пылает в Николае, или огонь, который разгорается в ней. Она боялась и того, и другого.

— Ну что ты? — зашептала она горячо. — Ведь мы с тобой встречаемся совсем ничего. А ты уже забрался так далеко. Ведь этот вечер ещё даже нельзя назвать вторым, потому что он весь ещё у нас с тобой впереди. Ты же почти с первой попытки чуть не, — Марина прикусила язык. — Ну что же ты делаешь? Если мы с тобой пойдём такими темпами, то скоро нам и делать-то почти ничего не останется. Так же не интересно. Я не люблю слишком торопливых. Перестань. Ну. Что? Всё? Поостыл немножко? Ну ты и пожароопасный! Я, прямо, испугалась. Истосковался, бедненький. Так нельзя. Тебя девушки бояться должны. Но на бешеного ты не похож. Пойдём?

— Пойдём, — опустошённо произнёс Коля, но с места не двинулся. Пришлось Марине брать его под руку и разворачивать кругом. Когда они пришли в ДК, танцы были в самом разгаре. Их приходу никто особого внимания не уделил. Так, пустяки, всего несколько взглядов и иронических ухмылок. Совсем не то, что в первый раз, когда многие переглядывались и перемигивались, перешёптываясь: «Смотрите. Маринка-то наша, недотрога, «подметайло» подцепила. Самый лучший мусорщик на всём побережье. Не абы как». Теперь уже никто не удивлялся их появлению вместе. Всё нормально. Дворник, он тоже человек, и ему тоже хочется в углу девчонку зажать так, чтобы она запищала и помокрела. И Маринка, наконец-то, перестала строить из себя недотрогу. Нормальная девчонка живёт нормальной жизнью. Тоже, ведь, хочется и поцеловаться, и пообниматься, и ещё чего-нибудь такого, что другие делают. А то помните, как наш Костик попробовал ухватить её за жопу, запустить пальцы поглубже, чтобы узнать целка она или нет? И как она на него обиделась! Он уже к ней и так, и сяк. Говорит, что с самыми серьёзными намерениями. Жениться хочет. Так нет, ни в какую. А что тут особенного? Многие так делают, чтобы отличить целку от той, у которой уже порвано. Нет, так нельзя. Надо жить как все. Мы все живые люди. У каждого есть свои причуды. Прощать надо. Нельзя отделяться от живых. Живой человек, он завсегда к живому тянется. А то, что уже умерло, то быльём зарастёт. Конечно, выбор её не каждый был готов одобрить. А у многих не вызывал ничего, кроме презрительной ухмылки. А если присмотреться, то ничего особенного. Как все танцует с парнем. Для начала положила ему руки на плечи. А теперь, посмотрите, гладит его затылок, прилипла к нему всем телом, повисла на шее, положила ему голову на грудь. И шепчутся они как два влюблённых голубка. Да, сразу видно, что дела у них уже «на мази».

Да, Марине нравился Коля. Она всеми силами старалась не сравнивать его с Володей, зная уже по опыту, насколько опасны такие сравнения. Они разные, но что-то есть в них похожее. Конечно, может быть, Коля немного со странностями, и худощав слишком, но, зато. Силён необыкновенно. И симпатичный. Но, оказывается, есть в нём такое, что никак не может не насторожить её: непредсказуемость, страшная вспыльчивость. Да, многое она в нём не только не понимала, но не могла даже одобрить. Однако, было в нём то, что, как она уверенно считала, должно быть в каждом мужчине: сила и доброта. Володя тоже был сильный и добрый. Разумеется, Володя был гораздо лучше Коли. Но она уже только слёз пролила, вспоминая о встречах с ним, что в этих слезах можно весь мир утопить. И надо. Да разве Володеньку слезами вернёшь? А жить-то надо. А жить-то хочется. Это ей ещё очень крупно повезло. Надо же, встретить почти такого же парня как Володя. Как она правильно угадала, что метла в его руках –инструмент случайный. Это временно. Вон как замечательно играет на скрипке! Прямо, мастер какой-то. Виртуоз, почти, настоящий. Нет, дворник –это не надолго. Надо с этим получше разобраться. Слишком жирно для базы такого дворника и грузчика иметь. Только для этого надо не упустить его. Может, зря она сегодня не поддалась ему? Ведь самой так сильно захотелось, прямо хоть криком кричи. У меня с Володей и то никогда такого не было. Ох, истосковалась ты, девка, по настоящему мужику. Нет. Определённо, надо было его сегодня закрепить за собой. Уж больно он непредсказуемый какой-то. Вот было бы интересно, если бы он сделал из меня женщину прямо там, на сеновале. А ещё было бы интереснее. Если бы кто-нибудь в этот момент вышел покурить. А собственно, что в этом такого? Все это делают. Чем я должна быть хуже их? Ой, какой он хорошенький. Опять у меня между ногами мокро. Фу, какая сладкая гадость в голову лезет. Терпения нет.

— Он очень хорошо танцует. — шептала Марина сама себе под нос, всем телом прижимаясь к Николаю. — И руки у него замечательные: тёплые, аж горячие, мягкие и, в то же время, сильные. Таким руками схватится за бёдра и всё, и готова, дальше сама будешь раздвигать. Как он тогда, у крыльца, вцепился в мои ноги. Казалось, всё, ещё чуть-чуть и ноги сами поедут в разные стороны. Ой, до чего же приятный парень мне попался. Как сладко, когда он гладит спину. Вот бы руку опустил ещё пониже. Ну, давай же, прижми меня к себе покрепче. Ах, какая твёрдая грудь у него. Интересно, что же это будет со мной, когда он станет раздевать меня? Я уже сейчас вся мокрая. Если бы он сейчас взял мня на руки и понёс на сеновал, я бы не смогла ему сопротивляться. Ужас, как хочется, — в глазах у Марины всё поплыло. Она уже не могла танцевать: остановилась и расставила пошире ножки, пожалуйста, входи в меня. И Колина коленка проникла между её ножек. И Марина опустилась на его ногу. — Готова, — прошептали её губы.

— Да, Марина — девочка что надо, — думал Коля, поглаживая Марине спину и представляя, как он будет вытаскивать блузку из её юбки, добираясь до обнажённой спинки. — И попа, и ножки у неё, просто, обалденные: глаз не оторвать и погладить хочется. А грудь? Так бы сейчас и впился в неё двумя руками. Да, всем хороша Маринка. Только вот одна беда — Ирина лучше. Гораздо лучше. По всем статьям. Маринка чем-то напоминает отличную компьютерную игру: и красиво, и интересно, и увлекательно. Так и тянет поиграть. Но наигравшись, ты её бросаешь и начинаешь шарить вокруг: а нет ли чего получше? А с Ириной всё абсолютно иначе: страшно подступиться, страшно обидеть, никак не можешь наиграться, тянет попробовать и то, и другое, и третье. Она как пропасть, полная огня. Почему меня так тянет кинуться в эту пропасть и сгореть дотла. Но, самое главное, никак не можешь понять: кто с кем играет, ты с ней или она с тобой? А тут ещё третий лишний. Или наоборот: это я пришёл к ней вторым, а впереди меня там уже шарил по полочкам Генрих, получается, что это я третий лишний. И ведь только что обжёгся на Валентине. Должен же хоть чему-то научиться. Ан нет, всё зря, ничему не научился. Я, ведь, принципиальный противник быть вторым. Я лучше на помойку пойду объедки подбирать, чем полезу вторым туда, где до меня уже кто-то побывал. Я же это уже не раз обдумал и решил про себя. Так чего же я опять раз за разом иду к Ирине? Я же точно знаю, что ни физически, ни ещё каким образом не способен полюбить ту, которая до меня уже кому-то ножки свои раздвинула. Не имеет значения, какой степени красоты её ножки. Пусть хоть самые лучшие в мире. Я понимаю, что такое отношении –мой тяжелейший недостаток. Ведь возможны же ситуации, когда и отличная девушка может сделать ошибку. Но я ничего не могу поделать с собой, потому что ничего не хочу делать. Мне нравится быть таким, это мой изыск. И потом, ведь могу я себе позволить хоть крошечный недостаток. Нельзя же быть абсолютно идеальным. Зачем? Только вот одно противоречие гложет мне желудок: как я умудрился при столь странном в этом мире пристрастии к тому, чтобы быть не только единственным, но и первым, влюбиться в Ирину, у которой уже есть кто-то до меня? Если верить тем придуркам из ресторана. Вот именно. Если я им поверю, то я тоже из их числа. Итак, я увлечён Ириной только до тех пор, пока ещё есть надежда, что я у неё могу быть первым. Поэтому, как только я получаю полную гарантию, что это не так, я тут же исчезаю, я плюю на весь этот сраный мир, я не знаю, что я сделаю, но я буду делать всё, чтобы уйти отсюда.

— Знаешь, — после долгого молчания заговорила Марина , не отрывая головы от Колиной груди. –Я, наверное, в школе работать не смогу.

— Почему? — удивился Коля. — Я так понял, что у тебя в школе всё неплохо получается, что тебе в школе нравится работать.

— Да с детьми у меня всё нормально получается, — вздохнула Марина. — А вот учителя, мне кажется, очень странно себя ведут. Я совершенно не могу понять, чем они руководствуются?

— Ну, это не вопрос. Учителя всегда руководствуются той цидулей, которую им присылают сверху. Ведь деньги им платят сверху, поэтому они и стелются подстилкой под теми, кто им платит деньги. Старо, как мир.

— Нет, ну, с тобой так прямо иногда страшно разговаривать.

— Прости. Это у меня от избытка опыта общения с теми, кто лезет учить меня. Продолжай.

— Так вот, подходит ко мне как-то одна учительница, она работает у нас завучем, и говорит: «У моей дочки слабое сердце. Вы её сильно не перегружайте. Дайте ей что-нибудь полегче. Помогите ей на экзамене. Я вас никогда не забуду». Я, конечно, как самая распоследняя дура иду ей навстречу. Девочка нормально заканчивает школу, у неё высокий средний бал, она поступает туда, куда хотела. Всё нормально, всё хорошо. Проходит время, и вот, её мамочка, забыв все слова свои, все обещания, устраивает мне громадный скандал. Прицепилась к тому, что я не так написала поурочный план. Дело-то яйца выеденного не стоит. Я даже не пойму, с чего это она на меня так окрысилась. У других с этими дурацким планами дело гораздо хуже, и ничего, им можно. А эта пишет на меня докладную директору, в которой обвиняет меня в преступной либеральности, в том, что я к экзаменам готовлю слишком лёгкий материал, и ещё целую кучу всяких мелких и противных гадостей. Директор вызывает меня и с удивлением спрашивает, что такого особенно нехорошего я сделала этой женщине? Я и говорю, что совершенно не имею понятия, что такого я сделала, чем я её смогла обидеть? Никому и ничего о ней я не говорила. До вчерашнего дня мне казалось, что у меня с нею нормальные человеческие отношения. И с чего это вдруг такая вспышка, понятия не имею. Директор меня отпустил и попросил делать вид, что ничего особенного не произошло. Никаких мер он не собирается предпринимать, и не собирался. Так это и затихло. Я до сих пор не могу понять с чего это она сорвалась? Скорее всего, что там дома что-то произошло, а на меня всё выплеснулось. Знаешь, я, конечно, рада, что человек с возрастом что-то немножко понял, научился иногда что-то делать, осмелел до такой степени, что теперь может обвинять в бестолковости и глупости ребят неопытных. Но. Ведь, надо же и чувство меры иметь. Нельзя же своих детей подушками обкладывать и конфетами перекармливать, а с чужих детей три шкуры сдирать. Это уродует в первую очередь своих собственных детей. А если посеешь в ребёнке сурепку, то чего потом удивляться, что от ребёнка нет доброго плода?

— Да, — согласился Коля. — Неисчерпаем кладезь человеческой неразумности. Сколько людей, столько и мнений. А национальности! А расы! Но вот что мне кажется интересным. Несмотря на всю эту чехарду с национальностями и расами, я пришёл к очень важному для меня упрощению: не надо делить людей по цвету кожи и разрезу глаз, пустая трата времени. Для меня с некоторых пор существует только два типа людей.

— Каких?

— Только христиане и не христиане.

— Это как? — удивилась Марина.

— А очень просто, — облегчённо улыбнулся Коля, наслаждаясь близостью и податливостью прекрасной девушки. — Есть люди, которые стараются исполнять то, что сказал Христос. Но есть такие, которые находят Его законы излишне строгими, устаревшими, не обязательными. Зачем это делать, если можно не делать? Вон, посмотрите: те этого не делают, и те не исполняют, и ничего, живут и здравствуют. Зачем такие строгости?

— А как же деление христианства на католиков, протестантов, православных? — спросила Марина.

— А разве это деление от Бога? — в свою очередь спросил Коля.

— Ну, не знаю, наверное, нет, — пожала плечиком Марина.

— Вот и правильный ответ: если это разделение не от Бога, то, значит, от врага Бога.

— А что же делать простому человеку, который не разбирается во всех этих тонкостях?

— Ой, ну не надо притворяться, что это такая трудность, с которой просто никак невозможно справиться. Идёт человек на базар, а там море продуктов. Глаза разбегаются. И ничего, никто от недоедания не умер. Это только в баснях осёл такой глупый, что с голоду помер перед двумя копнами ароматного сена. Баснописцы на этом бабки зашибают. А в жизни осёл совсем не глуп. По крайней мере, честней писателей, потому что никого не обманывает И вот, как человек на базаре выбирает продукт: по запаху, по цвету, наощупь, так должен и жизнь свою направить в нужную сторону: по пути здравого смысла, по желанию быть самому счастливым и сделать своих детей здоровыми и счастливыми. Нет, Мариночка, есть только два пути. Третьего пути в мире не существует.

— Но как же определить этот правильный путь? — стояла на своём Марина.

— Ой, да всё проще простого. Это только видимость разнообразия. Никакого разнообразия нет. Всё одно и то же, но только под разными соусами. Протестанты –это те же католики, но только решили отгородиться от тех ужасов, которые натворили католики. И создали протестанты упрощённое изображение веры, лёгкой и незатруднительной, которая удовлетворит все вкусы клиента. Протестантизм –это вера, открытая для всех вкусов. Не надо затруднять себя проблемами веры. Занимайся бизнесом, отдай часть своих денег, а за это получи полную уверенность, что всё ты делаешь правильно. Всё легко и просто. Только немного смахивает на древнейшую в мире профессию. А о самих католиках и много говорить не надо. Столица католицизма –Рим. Рим –это город, в котором убили Петра и Павла. Всё! Дальше работают слова Христа о тех, кто не принял слова апостола в сердце своё. Читай Евангелие, там о них всё сказано. Вот и всё. Осталось только православие. Конечно, у нас тоже есть к чему причепиться, но это субъективные ошибки и недоработки. Ошибки отдельных личностей. Не очень существенные. Зато у православия есть то, чего нет больше ни у кого –это система оказания помощи человеку в любой момент времени и в любой ситуации. Прямо сейчас делай заявку, и если твоя заявка будет принята, то будь уверен, всё исполнится благополучному исходу. Бог ушёл от нас, но Он оставил вместо себя Своих святых. Они сейчас работают. И работают превосходно!

— А как же, тогда, национальности? — спросила Марина, не сильно-то и понимая, что он тут ей сейчас наговорил, но не хотела спрашивать, так как боялась обнаружить свою полную безграмотность в этом вопросе. — Белые и чёрные?

— Для Бога, ведь, нет ничего невозможного. В одной жизни человек живёт немцем, который ругает слишком уж хитроумных евреев. А в следующей жизни он уже сам еврей, которого другой уже немец сжигает в крематории. Я думаю, что каждая жизнь даётся человеку Богом для того, чтобы он исправил свои прежние ошибки и сдал экзамен для перевода его в другой класс. А если завалил экзамен, то остаёшься на повторный курс обучения, и опять попадаешь в свою собственную семью, и твой сын, которого ты недостаточно шлёпал по попе за шалости, будет теперь тебя шлёпать по попе за то, что ты плохо выучил урок, получил двойку и можешь опять остаться на второй год. Кольцо жизни.

— Фу, какие ты страсти тут мне рассказываешь, — передёрнула плечиком Марина. — Ну, в самом деле, зачем человеку столько мучений? Смотри, танцы уже закончились. Пошли домой.

И они пошли. И опять спрятались на автобусной остановке. Тишина. Только собаки своим брехом, надеясь заработать косточку пожирней, сообщают своим хозяевам и всему окружающему миру, что они бдительно несут вахту на боевом посту. На небе ни звёзд не видно, ни луны. Дождя вроде бы и нет, но сплошная облачность затянула всё небо непроницаемой кисеёй, готовой в любой миг пролиться моросью. И была бы глухая темень, если бы далёкие огни города не подсвечивали снизу облака багровым светом, а те, в свою очередь, не отражали их обратно на землю. И этого не сильного рассеянного света хватало, чтобы видеть глаза и губы близкого тебе человека.

— Холодно, — зябко поёжилась Марина. — Пойдём, наверное, домой.

— Сейчас пойдём, — не стал возражать Коля. Прислоняясь спиной к столбу, поддерживающему крышу остановки, он взял Маринкины ладошки в свои руки и притянул её к себе. Она послушно поддалась, но, тут же освободив руки, сложила их перед собой, создав ими преграду для предотвращения активного наступления вражеских сил на её боевые редуты, торчащие к бою. Таким образом, Колины руки стали свободными, да ещё и вблизи объектов пристального и настойчивого исследования, даже путём преодоления некоторого сопротивления. Однако Коля не стал «охальничать», как говорится в наших краях, облапивая не свои выпуклости. Вместо этого он принялся потихоньку, стараясь не спугнуть раньше времени противника, расстёгивать Марине пальто. Когда Марина сообразила, чем, собственно, он занимается, панику поднимать было поздно.

— Ты что творишь? — ахнула она, хватая его за руки. Но он был сильнее, поэтому одной рукой она ничего с ним сделать не могла. И пришлось двумя руками хватать его за одну левую руку, которая расстёгивала саму верхнюю пуговицу. А там ворот блузки. А под блузкой уже ничего и расстёгивать не надо. — Я же сказала: холодно, — шипела она, почувствовав, что с самого начала сражения инициатива полностью перешла на сторону противника.

— Так я же поэтому и творю, — тихо засмеялся Коля. Он слегка отстранился от неё, чтобы побыстрее закончить расстёгивать пуговицы внизу. И его руки оказались в опасной близости от его ножек. И так ему захотелось запустить руку туда, где очень тепло и, может быть, даже влажно, что он, распахнув в стороны полы её пальто, застыл в нерешительности. Нет, он не стал рисковать. Хорошая женщина не терпит торопливости. Сладкий пирог надо кушать медленно, со смаком, с чавканьем и облизыванием сладких мест. К чему торопиться? Пусть Гаргантюа торопится. Коля только провёл рукой по юбочке. Марина замерла: неужели он вот так, сразу, без подготовки, без поцелуя, запустит руку туда? Вот этого она от него никак не ожидала. Слишком уж это примитивно. Но Коля быстро расстегнул свой плащ, привлёк к себе Марину, укрыл её плащом, обняв её спину поверх пальто. Марина, тихо смеясь своему необоснованному испугу, с удовольствием спряталась под его тёплым плащом от ночной сырости. — Как ты могла подумать, что я мог допустить, чтобы моя напарница по танцу замёрзла от холода на этой остановке? — тихо шепта ей а ушко Коля, не забывая и подышать ароматом её волос, и потрогать раковину ушка и губами, и языком, и поцеловать за ушком, и тронуть губами шейку и даже горлышко. — И рано утром, старушки, которые повезут свежее молочко в город на базар, обнаружат, страшно не только сказать, но даже подумать — что и какое? Вот тут, прямо здесь, на этом сыром, грязном и мокром полу. А ведь ещё вчера была молодая и красивая! И начнётся следствие: кто с ней был в последние минуты её юной жизни? И выйдут на меня? И привлекут к уголовной ответственности. Да зачем мне всё это надо? Что бы потом на мня показывали пальцем и говорили: вот тот парень, который не смог согреть девушку поздней ночью на остановке. И что я скажу в ответ? Что ты сама потребовала, чтобы я убрал свои нахальные руки? Да кто мне поверит? Нет, моё положение безнадёжно. Я, просто, обязан, проявляя нечеловеческие усилия…

— Ты сегодня кончишь? — не выдержала Марина, стукая его кулачками по груди.

— Я, конечно, не против. Если ты так настаиваешь. А когда? Прямо сейчас?

— Да когда угодно. Хоть сегодня.

— А до конца сегодня сколько осталось времени?

— Не знаю, —прошептала Марина, поглубже закапываясь в жаркие недра его груди. — Хочешь, я сбегаю домой и посмотрю, который час?

— А ты ко мне вернёшься?

— Сегодня? — засмеялась Марина, не поднимая головы.

— Ух ты, хитрая какая!, — загудел Коля. — Если сейчас ещё сегодня, то это ещё ничего. А если сейчас уже завтра, то ты имеешь право вернуться аж к следующей полуночи. Ничего себе, шуточки.

— Ну, так что? Сбегать. Посмотреть? — продолжала смеяться Марина.

— Ну, нет уж, лучше, не надо, я как-нибудь перебьюсь, — зашептал Коля, покрепче прижимая Марину к себе. — Никуда я тебя не отпущу. Иначе утром на остановке обнаружат уже не твой, а мой окоченевший труп. Опять милиция. Ну зачем загружать занятых людей таким пустяками? Отложим-ка мы это дело в долгий ящик. Ну к чему мне информация о времени, когда у меня на груди такая красавица пригрелась? Не в каждой сказке и не каждому бравому молодцу такое счастье отваливало. Это надо быть круглым болваном, чтобы тебя отпустить.

— Мне очень приятно знать, что ты рядом со мной забываешь о времени, — тихо шептала Марина. — Мне оно тоже ни к чему. Мне тепло. Мне здесь хорошо. Я так хоть до самого утра буду стоять.

— Вот и хорошо, миленькая. Вот и стой спокойненько, и не шевелись, — шептал Коля, поднимая руки. Он взял её голову, опять зарылся лицом в её волосы, потом запрокинул её лицо и наклонился. Марина не только не сопротивлялась. Она приготовилась испробовать его поцелуй. С поцелуями ей давно уже не везло. Собственно, на поцелуях все знакомства и заканчивались. Даже если и находился парень, который ей мог бы, как она сама себя убеждала. Понравиться, то после первого же поцелуя всё очарование исчезало. Можно, конечно, искать причину в холодных, влажных или сухих губах. Дело даже было и не в том, что губы их были безвкусными. Просто, они не грели кровь, не волновали сердце. И тут не надо искать причину. Это всё было не на нашем уровне. Вот у Володи было то, что надо. А всё остальное –пустоцвет. Вот если бы она не попробовала бы поцелуи Володи, то может быть и её отношения с другими парнями складывались бы по другому. Но Володя был, и с этим уже ничего не поделаешь, ничего не изменишь. Вот поэтому Марина не только не сопротивлялась желанию Коли поцеловать её, но настороженно ждала его поцелуя. Если и его поцелуй окажется пустым, то им встречаться не надо. Значит, не тот.

Коля слегка коснулся её губ своими губами, слабо поцеловав, словно пробуя на вкус, словно спрашивая разрешения. Марина, подождав некоторое время, ответила на его поцелуй. Она давала понять, что можно продолжать. И тогда Коля прильнул к её губкам в крепком поцелуе. Ему понравились её губки, и ему захотелось познакомиться с ними поглубже. Он отпустил её голову и, заведя руки Марине под пальто, начал ласкать ей спинку через тонкий, гладенький шёлк блузки. Чтобы не мешать рукам Коли ласкать её, Марина подняла руки и обняла его за шею. Всё шло по программе обольщения. Вот только поцелуя настоящего не получалось. Она невольно следила за его действиями во время поцелуя, а он, в свою очередь, отслеживал её реакцию на его поцелуй, ожидая прихода волнения страсти. Но ни у неё, ни у него не было волнения, а уж тем более, страсти. Они почти притворялись, что целуются. На самом деле каждый из них думал о своём.

Она сравнивала его манеру целоваться с тем, как целовал её Володя. Хотя, нет, не то. Она ждала, когда к ней придёт то счастье, которое она испытала в объятиях Володи. Но Володи не было, поэтому и счастья не было. Были только слёзы в сердце. Да, собственно, даже и не слёзы. Слёзы уже все истекли и высохли. И остались в сердце только острые, колючие, рвущие живую ткань сердца кристаллики, которые остаются вместо моря горьких слёз, когда время осушило его. Высох живой источник. Что может вырасти в сухой пустыне?

А Коля тоже ждал, когда он ощутит пламя страстного огня, которым он горел, целуя Ирочки. Но Ирочки не было, и огня не было. Вместо огня было лёгкое тление, на котором и кружки воды не согреешь. Костёр погас без топлива, и остались только подёрнутые пеплом уголья, которые уже не светят и не греют. Всё, конец жизни. Они уже стали стариками. Впереди замаячил кошмарный ужас –жизнь без любви

— Что-то у нас с тобой ничего не получается, — огорчённо вздохнула Марина, отрываясь от его губ и глядя куда-то в сторону. — У меня такое впечатление, что мы здесь стоим не вдвоём, а в толпе.

Коля тоже начал понимать, что влюблённой парочки из них не получается. Понимая это сердцем, он головой и руками продолжал цепляться за тело Марины, в надежде ощутить в себе дыхание жизни. Бесполезно. Он вдруг подумал, что всё дыхание его жизни забрала с собой Валечка. Он взял у неё силу жизни для победы на конкурсе и победил. А она, взамен взяла его эмоции, взяла с собой, и когда он оттолкнул её от себя ревностью, то она ушла от него вместе с его эмоциями. И он остался голый. Только торжество на конкурсе давало ему надежду на жизнь. А торжество на конкурсе было связано с Ирочкой. И получается, что вернуться к полной эмоциями жизни он может только через любовь Ирочки. Такова расплата за жёсткое обращение с Валечкой. А Ирочка каким-то образом связана с любовными отношениями с Генрихом. Итог всей этой жуткой карусели один –его дело гиблое. Фиксируя это, как печальную, даже страшную неизбежность, он искал выход. Ведь совсем недавно, час назад, он чуть не изнасиловал Марину, так возбудился. А сейчас пустой. Что произошло? Вот оно, её тело, видеть и трогать которое он так сильно желал. Он уже успел вытащить низ блузки из под пояса юбки, и теперь его пальцы гладили её обнажённую спинку. Внешне всё было хорошо, даже отлично. Её кожа была самой превосходной выделки: и нежна, и гладка, и тепла, и каждый изгиб, каждая впадинка, каждая возвышенность ещё не обросли жирком, что позволяло его пальцам ощущать малейшее внутреннее движение Но волшебство сеанса на этом и заканчивалось. Что-то в Маринке изменилось с тех пор, когда они сидели за столом. Там, в галдеже толпы вокруг них, он испытывал к ней страсть, а вот здесь, когда они вдвоём, страсти нет. Может быть Марина права, и они тут вовсе не вдвоём?

— Не получается, — ещё раз вздохнула Марина, отпуская его шею. Она не хотела продолжать лгать, поэтому хотела отделить свою грудь от него. Но руки Коли продолжали гладить её спину, поэтому мешали ей опустить руки дальше. Чтобы поправить одежду. — Пусти меня, пожалуйста, — попросила она.

Коля даже с некоторым облегчением опустил руки. Всё. Ничего у них не получится. Марина продолжала опираться о его грудь, только упёрлась лбом в свои кулачки, которые лежали у Коли на груди.

— Ничего не получается, — в третий раз произнесла Марина, горестно качая головой. — Ты, наверное, думаешь о своей девушке, а я думаю о Володе. Вот и получилось: тут на остановке целая толпа. Попробуй в ней разобраться. Получается, что между нами стена. Нет, даже две стены. У тебя есть девушка?

— Ты думаешь, я стоял бы здесь с тобой, если бы у меня была девушка? — грустно произнёс Коля, а у самого в голове замелькало: «Марине простительно, её парня нет в живых. А мне? Ирина меня презирает. Она, наверное, уже помирилась со своим Генрихом. Как мне теперь жить? И что мне делать? Бороться за своё место в сердце Марины? А с кем бороться? С мёртвым? Абсолютно бесполезное занятие. Остаётся только одно: не тратить силы и идти на дно».

— Всякое бывает в жизни, — вздохнула Марина, не поднимая головы. — Бывает и так, что парень ходит не к одной девушке. И обе довольны. Но ты не из таких, я знаю. Значит, у тебя была девушка. Не может быть, чтобы у такого парня как ты не было девушки. А сейчас временно нет. Значит, между вами что-то произошло. И ты решил найти утешение у меня. Извини, что я не гожусь даже для этого. А ты её любишь. И не можешь забыть её. И она тоже сейчас между нами. Вот почему у нас с тобой так трудно получается такое простое дело. Между нами стоят Володя и твоя девушка. И ты её любишь. Ты никак не можешь забыть её. У тебя есть девушка? А? Ну что ты молчишь? Ну хорошо, я задам тебе вопрос иначе. У тебя была девушка до встречи со мной? Ну не молчи же ты! Это не только для меня плохо! Это и для тебя плохо! Не молчи. Выговорись. Легче будет. Есть девушка, о которой ты думаешь?

— Зачем тебе это? — тоскливо произнёс Коля. — Зачем тебе моё горе?

— Да как же? Коленька! — Маринка обрадовалась тому, что, наконец-то, услышала от него хоть что-то. — Для меня это очень важно, — она опять уткнулась головой ему в грудь. — Ведь у меня никого нет. Все девчата ходят с парнями. Их обнимают, ласкают, целуют. С ними разговаривают. Может быть. Иногда даже и ругаются. Всякое бывает. А у меня никого нет. Если бы ты только знал, как это тяжело. И до сих пор не видела вокруг себя ни одного парня, который бы мне нравился. Да что там парня! Хотя бы, просто, мужчину. Но нормального, стоящего, интересного, с которым можно поговорить. Спокойного, сильного и доброго. Без баламутства. Понимаешь, никого нет. И вот, появляешься ты. Я, как только увидела тебя, сразу заинтересовалась: в этом парне что-то есть. На метлу почти и внимания не обратила. Подумаешь, чудачество. И чем больше я к тебе присматривалась, тем больше ты мне нравился. Другие смеются над тобой, а у меня всё наоборот. То, над чем они смеются, мне в тебе больше нравится: и твоё спокойствие, и твоя невозмутимость, и ум, и сила, и странные речи. Всё в тебе мне нравилось. И сегодня я по особому рада, что не ошиблась в тебе. Но и ты попробуй понять меня. Я и сейчас хочу полюбить тебя, и чтобы ты полюбил меня. И для меня очень важно знать, почему ты холоден со мной? Если это от того, что я тебе не нравлюсь, то это одно, тогда мне конец. Если от того, что у тебя есть другая девушка, которая тебя чем-то обидела, то это совсем другое, тогда у меня есть надежда. Я же знаю, что я хорошая. И если я тебе понравлюсь больше, чем она, тогда всё можно поправить, тогда у нас с тобой всё может получиться. Пойми, для меня это очень важно. Ответь мне, пожалуйста, есть у тебя девушка?

Коля молчал.

— Ну ответь мне, пожалуйста, — чуть не застонала Марина, ещё сильнее сжимая свои кулачки и изо всей силы вдавливая их ему в грудь. Ещё немножко, и она забарабанит ими ему по груди. — Да что это за молчун такой мне попался? Слова из него не вытянешь. Ну что мне, на колени перед тобою становиться?

— Есть, — наконец-то выдавил из себя Николай. — Была.

— Кто она? — Марина как-то обмякла, притихла, смотрела прямо в глаза Коле. — Я имею в виду: сколько лет, где работает или учится. Из какой семьи? Ну хоть что-нибудь расскажи мне про неё.

— Да ты её должна хорошо знать, — тяжело вздохнул Коля.

— Я её должна хорошо знать? — изумилась Марина, резко отталкиваясь от его груди, чтобы с дальнего расстояния посмотреть ему в глаза. — Ты меня пугаешь! С какой стати я должна знать твоих девушек? Я тебя увидела впервые в жизни. Как я могу хорошо знать твою девушку. Коля, мне страшно. Кто она?

— Сестра, — тихо, коротко и обречённо произнёс Коля. Он не выдержал отчаяния в её глазах и начал смотреть в сторону.

— Какая ещё сестра? Из больницы? Сестра чего? Или кого? Да не томи ты мою душеньку! Объясни.

— Сестра Володи, — теперь Коля упорно смотрел в сторону.

— Какого Володи сестра? — и вдруг глаза Марины распахнулись от ужаса. — Моего Володи сестра? — тихо прошептала она, прижимая ладошки к щекам. — Ирка Русанова? Ой, ужас какой! Какой кошмар! Да конечно же: скрипач-дворник! Ой, дура, как же я сразу не догадалась. Да, ведь, всё же ясно без всяких слов. А я, дурёха, допытываюсь, — Марина горестно покачала головой. — Дворник. Грузчик. Электрик. И это всё при том, что ему почти ничего не платят. Безотказный. Куда ни пошлёт его Константин Михайлович, туда идёт, едет, делает. Никогда ни слова против. Золотой работник. Ещё бы! За Ирку Русанову можно всё вытерпеть! А они, дурёхи поселковые, решили посмеяться. Над кем? Если бы они только знали! И я, дура, решила вслед за ними, что ты у нас совершенно случайно оказался. Решила, что от Бога подарок мне. В утешение за Володеньку. Чтобы не плакала сильно. Так ты, значит, на Ирке обжёгся? Подцепила она тебя? Трудно тебе будет к ней подобраться. Там, говорят, тётушка на страже стоит не хуже сторожевого пса. У неё недавно жених объявился, далеко не дворник. Но он тебе не чета. Одна видимость от мужчины. Приезжал иногда к нам на базу, а вот в последнее время что-то не видать. А Ирка, видно, за него уцепилась. Она же — Русанова. А Русановы — очень не простые. С ними лучше не связываться. Не зря люди говорят, что на их семье проклятье лежит.

— Ой, — поморщился Коля. — Только не надо этой мистики, магии, колдовства и прочей всякой сенсорики. Зачем столько слов? На всё надо смотреть проще и ширшее. Скажи прямо: рылом не вышел. И всё сразу станет на свои места. Извини, что побеспокоил ваше величество своим ничтожеством. Пошёл я. Пока.

— Коля! Стой! Не уходи так! — Марина схватила его за локоть. — Ты ничего не понял. Ты неправду говоришь. Зачем ты так на меня? Ведь ты ничего не знаешь. Я же к тебе со всей душой, а ты на меня такое.

— Марина, не надо лишних слов, — Коля стоял почти спокойно. Он не вырывался и не отталкивал её от себя. Он просто стоял, опустив от безнадёжности голову. — Я всё прекрасно понял. Такие как я никому не нужны. Даже больше: мы одним своим видом мешаем вам жить. Всем своим ничтожеством. Прости меня, что я слишком многое о себе возомнил. Решил, что я могу понравиться тебе. Нет, мне, наверное, надо что-то делать с собой.

— Коля, не надо так говорить, — Марина схватила его за руку, прижалась к нему, ткнулась лбом ему в плечо. — Ты ничего не знаешь. Ты очень хороший, замечательный парень. Не говори со мной так.

— Да, я хороший, — бессильно и опустошённо произнёс Коля. — У меня очень много замечательных свойств. Я очень много работал над собой. Когда другие ребята гуляли с девушками, я занимался музыкой. Только всё это никому не нужно. И сам я никому не нужен. Ни одна девушка не захочет терпеть моего бедственного положения. Можно сколько угодно удивляться, восторгаться и восхищаться превосходными свойствами парня. Но ознакомившись с его нищенским состоянием, с его жалким одеянием, с его, в конце концов, драными носками и трусами, отдать предпочтений простому, рядовому труженику, обслуживающему шикарные авто современных нуворишей. Так как это приносит ощутимый и необходимый женщине доход. Кому нужны уникальные достоинства и способности, если они не приносят дохода? Единственно, что в этом мире почитается с уважением, так это способность делать деньги. И если ты считаешь себя способным, пойди и продай свои способности, и дай ей зелёненькие. Ну какой здраво мыслящей девушке нужен нищий муж? Даже талантливый. Но не способный найти покупателя на свой талант. Брысь в будку и не высовывайся. Кто будет кормить и одевать жену? Другой мужчина. За отдельно данные услуги. А когда появятся дети, что они будут кушать? А во что будут одеваться? Кто их накормит? Другой мужчина? Всё за те же услуги? Нет, всё правильно.

— Ты говоришь страшные вещи, — прошептала Марина, отстраняясь от сумасшедшего и застёгивая пальто.

— Но они от этого не перестали быть.

— Но любить за деньги, это же так противно, — с тоской простонала Марина.

— Раньше я тоже так думал, — безнадёжность лилась из Коли как свинцовый дождь. — А за что любить? За красивые глаза? И потом, ведь женщина любит мужчину не за деньги, а за те удовольствия, которые она получает за эти самые деньги. И легко можно молча договориться о том, что о деньгах ни слова, когда целуемся и доставляем друг другу удовольствие. И деньги легко уходят в тень. До удобного случая. Ну, а почему не любить за дорогие цветы? Или за серёжки с бирюзой? За кольцо с рубином? За сверкающее колье? За квартиру? За дачу? За машину? За сало, в конце концов? Где та граница, за что можно ещё любить, а за что уже нельзя? Почему не дать полюбить себя за лыжную прогулку в Альпах? Или за отдых на пляжах Кипра или Египта? За ресторан. За вкусный обед в хорошем ресторане. За бутылку вина и кусок колбасы в подвале тоже можно полюбить. Всё зависит только от того, что у тебя есть и чего ты очень сильно хочешь именно сейчас, в данный момент. Только очень большой наглец предлагает деньги за то, чтобы она дала ему полюбить себя. И только доведённая до страшной степени отчаяния женщина признается, что она любит за деньги. Обычно, при выборе напарника, выдвигаются другие требования: семейный уют, достаток, комфорт, интересная жизнь. Надёжность, — Коля сердито запахнул свой потрёпанный плащ.

— А у тебя, что, есть другие варианты? Что плохого, если твоя любимая зимой окунётся в тёплые океанские волны или утром прогуляется по песку лазурной лагуны? Ты хочешь предложить своей возлюбленной холод, нищету, отсутствие воды и света? Занудную тоску в шелестящей тараканами конуре? Никуда её не выводить и не вывозить? Не показывать, как прекрасен окружающий мир? И после этого ты осмелишься требовать от неё любви, ласки и нежности? Коля, реально ли это? Да возможно ли вообще такое на свете? О чём ты говоришь?

— Конечно же нет, — спокойно пожал плечами Коля. — Никакая женщина, ни я сам, ни один человек на свете не может воспылать любовью к парню в бедственном положении. Я не сумасшедший. Все люди хотят жить в удовольствии и достатке. Никто не хочет нищеты и бедствий. Я тебе хочу сказать о том, что все стремятся жить благополучно, а зачастую кончают жизнь свою в бедственном состоянии. Вот где грандиознейшая проблема! И она на Земле никем не разрешена. Марина, мы с тобой говорим о совершенно разных вещах.

— Не поняла, — Марина смотрела прямо ему в глаза, с удовлетворением отмечая первые признаки оттаивания.

— Когда я тебе говорил о достатке, комфорте, интересной жизни, спокойствии и уюте семейного очага, то специально не упомянул главной составляющей — счастье! Ты же сделала вид, что не заметила моего упущения.

— Я считала, что это само собой разумеется, — пожала плечами Марина. — Какой человек не хочет быть счастливым?

— И все его имеют?

— Нет.

— А тебе лично известен хоть один человек, которого можно назвать счастливым?

— Лично мне? — Марина задумалась. — Ну, сразу так и не скажешь.

— Мариночка, ведь мы с тобой не маленькие и сопливенькие детки. Нам даже не пятнадцать. Мы уже кое-что увидели. Можно и мозгами пошевелить. А если мы слукавим, исхитримся и скажем, что мы пока не всё знаем, чтобы судить о таких сложных явлениях, то и в этом хитреньком случае, чуть поразмыслив, должны сказать, что мы далеко не первые на Земле, что и до нас жили люди, а некоторые из них были настолько самонадеянными, что без капли сомнения и крохи стеснения относили себя к разряду учёных. Так разве не должны были они оставить нам, неразумным, науку о счастье? Человек брошен в море информации, которая уводит его от главного. Идиотизм просветлённого молчания ни о чём. Ложь!

— Нет, погоди, я ничего не пойму. Что ты хочешь мне сказать?

— Но, Мариночка, счастье это же не только сухая философская категория. Это же самая настоящая, реальная вещь, о которой стоит не только говорить, но и заботиться, посвятив всю свою жизнь. Только в счастье смысл жизни. И как всякая серьёзная научная категория счастье состоит из двух составляющих: необходимых и достаточных условий своего существования. И ты мне говоришь о вторичных, достаточных условиях. Ты, конечно, об этом даже и не думаешь, но в твоих словах есть предположение, что необходимые условия сами собой должны выполняться. И это действительно так, потому что если необходимые условия не выполняются, то о достаточных условиях можно и помолчать. Ну, в самом деле, кто всерьёз будет говорить о счастье в условиях голода, нищеты и холода? Но я-то пытаюсь тебе говорить о необходимом условии для счастья, без выполнения которого счастье невозможно в самом богатом дворце, на самом шикарном пляже с двумя коробками сникерсов в обоих руках. Всё будет: и шикарный лимузин, и золотой унитаз в каждом из тридцати туалетов, а счастье без этого условия не будет. Невозможно без него.

— И что это за такое необходимое условие? — удивилась Марина.

— Любовь.

— Ой, ну ты меня, прямо, насмешил. Да кто же спорит с тобой? Это и без тебя все знают?

— А ты не торопись, — серьёзно произнёс Коля. — Не всё здесь так просто, как тебе и всем другим кажется. Один человек говорит: «Я люблю кашу манную». И все его понимают. Другой говорит: «Я люблю Наташу». И этого тоже понимают. Но ведь это же совершенно разные, так сказать, вещи. А разве можно совершенно разные вещи называть одним и тем же словом? Ведь получится путаница. Люди запутались, поэтому и несчастны.

— Да что ты всё выдумываешь? — начала сердиться Марина. — Ведь все окружающие понимают о чём идёт речь. Я никак не пойму, в чём ты здесь видишь проблему? Надо быть проще, тогда и счастье будет

— Ой, какие вы простые, — Коля застонал от бессилия. — Ну смотри. Третий говорит: «Я люблю Марину Влади». Но женился он на другой, например, на Зинке Распутиной. И всем понятно, о чём тут идёт речь.

— Ну и что из этого? — уже насторожённо спросила Марина.

— Так ведь, сердце своё он отдал Влади, а в постель ложится к Зинке, которую не любит. Откуда же тут появиться счастью? Ведь, где твоё сокровище, там и сердце твоё будет. О каком счастье здесь может идти речь? Здесь совсем другое слово напрашивается, которое в приличном обществе не хотят слушать И получается, слушать не хотят, но именно так и делают. А ведь у них дети появляются. И дети появляются не по любви, а по этому самому, о котором и говорить-то нельзя. Он случайно встретил Зинку. Случайно потанцевал с ней. Случайно они оказались в одной постели. Она совершенно случайно оказалась в интересном положении. Пришлось жениться, чтобы не оказаться последним мерзавцем. Деваться некуда ни ему, ни ей. Появились случайные дети. Откуда взяться счастью?

— Бывает, — вздохнула Марина.

— Да. Но тогда чего удивляться, что вокруг себя мы видим столько несчастных людей? Если человек случайно засеял своё поле не добрым зерном, но чертополохом, то чего ему ждать осенью? Где взяться хлебу?

— Ой, ну ты и закрутил, —тихо засмеялась Марина. — Критиковать все мастера. Ты скажи, есть выход простому человеку из этого тупика? Ты знаешь, что надо делать простому человеку, чтобы стать счастливым?

— Теоретически — знаю. Теперь вот надо проверить на практике.

— Хорошо, ты об этом мне в следующий раз расскажешь. Тебя слушать, я смотрю, можно целый день без перерывов. А мне нельзя сегодня долго стоять с тобой: у меня мамочка приболела. Её нельзя надолго оставлять одну. Подожди, не спеши, — потянула она его за руку, видя, что Коля собрался уходить. — Дай сказать. Пусть у нас с тобой сегодня не получилось. Это я виновата. На крыльце у Алёши ты был, просто, огонь. Я теперь понимаю: это Русановы стоят между нами, они нам не дают сблизиться. Я не сумела расшевелить тебя. Но я не хочу совсем расставаться с тобой. Ты очень хороший. Ты нравишься мне. Я не знаю никого, кто был бы лучше тебя. Я буду пробовать понравиться тебе. Не уходи от меня совсем. Ну, хотя бы до тех пор, пока у тебя другая не появится. Мне так одиноко. Давай дружить. Пока даже без заигрываний. А там — посмотрим. Иногда будем ходить на танцы. Говорить. Я очень люблю слушать, когда ты говоришь. Так бы и стояла всю ночь, и слушала бы тебя, и слушала. И скрипочка твоя мне очень понравилась. Я очень хочу послушать ещё как ты играешь. Ну, я очень прошу тебя: не оставляй меня одну. Хоть изредка приходи. А?

— Ну, ладно, —усмехнулся Коля. — Если я ни на что другое уже не годен, как только поговорить со мной, тогда что ж, тогда давай дружить. Мне тоже сейчас очень одиноко. Я согласен.

На этом они расстались.

ДЕЛЬ ДЖЕЗУ

Существует бесчисленное множество способов предотвратить съезжание «крыши» после неудовлетворительных результатов общения с наиболее яркими представительницами прекрасной половины человечества: наркотики, драки, спорт, эстрим, туризм, альпинизм, парус, атлетизм, алкоголизм, политика, гомосексуализм и ещё куча всяких измов. Разумеется, что все эти затеи не дают никакого результата. А какого можно ждать результата, если человек небрежно обошёлся с главной святыней мира: оскорбил, убил –любовь! Да, всё именно так! И никак иначе. Он полюбил Её, и у Них появился прекрасный, изумительный плод –Сын! Сама Истина явилась нам. И что люди сделали с Ним? Распяли на Кресте Любовь! Чего же мы ищем? Что мы желаем после этого страшного преступления? Счастья? Опомнитесь! Какое нам может быть счастье, если мы её называем –Невеста Неневестная! Ведь вдумайтесь: следствием этого является –Христос –байстрюк. И не надо делать вид, то этого никто не утверждает. Утверждают! Ещё как утверждают! Мало того, втихомолку, на своих тайных сборищах они делают всё, чтобы повести всех нас за собой. И до сих пор у них есть много результатов. Каждый человек, который не задумывается над этой проблемой, отворачивается от неё, фактически во всеуслышание заявляет, что ему сейчас некогда, вот он сначала сделает это, а потом будет думать об этом. Все люди не хотят признавать Христа Наследником Бога на Земле. А как признать Господа нашего Иисуса Христа наследником? Очень просто. После вознесения Господа на земле начало распространяться христианство. Главная цель христианина –участие в Брачном Пире. Брачный пир –это общее дело. Итак, Осия сказал, что Господь через два дня, на третий день восстановит нас. У Бога один день равен нашим тысячи годам. Если начать счёт от Осии, то мы сейчас доживаем вторую половину третьего дня. Пора, ребятки, пора! Если рассматривать время и смысл происходящего по Сыну, то начался третий день. Третий день чего? Третий день свадебных торжеств. Ведь мы с вами три дня проводим обряд бракосочетания. На обряде бракосочетания мы свидетельствуем, что Он — Жених, Она — Невеста, а Сын — Наследник. Юридический акт вхождения Сына в наследство. Если мы не приходим на Пир, то мы не признаём Её Женой, а Её Сына –Наследником. Есть такая категория гостей, которая из-за забора наблюдает за пиром. Они вроде бы где-то и здесь рядом, но вроде бы их и нет. Как же отличить туриста и артиста от участвующего в Брачном Пире? Очень просто. По причастию. Тот, кто вкушает вино и хлеб, которые приготовляет Дух Святой, тот, знает это он или нет, но лучше, конечно, чтобы знал и понимал, что он делает: ставит печать на акт передачи Наследства от Отца к Сыну. А если не причастился — отрёкся от Сына. Признал Его байстрюком. Вот вам и ответ на вопрос: почему Бог две тысячи лет, как нам кажется, ничего не делает. Он ждёт, когда мы признаем Его Сына Наследником. Бога не Земле нет. Он на Небесах сидит на Своём Престоле и ждёт, когда закончится Брачный пир. И когда оформление юридического акта завершится, тогда те, кто поставил свою печать под актом, те есть причастился, да не один раз, а все три дня, те в одну сторону, ну, а прочие –в другую. Что же делаю я? Я успел сбежать из кучи непричастных. Теперь я всеми путями старюсь пристроиться к бессмертным. Кроме этого, я хочу быть счастливым. А для этого надо навести элементарный порядок с Любовью. Какое же счастье без любви? Итак, некие негодяи оскорбили и убили, распяв на Кресте, мою Любовь. Это преступление. По человеческим законам каждое преступление не должно остаться без наказания. Поэтому, я требую, чтобы было проведено расследование, найдены виновные, чтобы был Суд, на котором должны быть рассмотрены доводы с той и другой стороны. Для виновного должна быть определена мера наказания. А то ведь получается какой-то беспредел! А то ведь какая-то странная ситуация складывается: так громко кричим о необходимости бороться с терроризмом, а сами сидим в нём, в этом своём золотом унитазе по уши, уже две тысячи лет, и дифирамбы напеваем друг другу. Не пора ли посмотреть на себя честными глазами, без лжи?

Коля искал утешение, разумеется, в скрипке. И изредка, когда его начинало мутить от одного вида метлы, а руки немели от игры на скрипке, он садился на свой ротоцикл и ехал в город, где старался хоть чем-нибудь помочь в организации охраны «дель джезу». Для организации круглосуточного наблюдения за окнами комнаты консерватории, в которой хранилась «дель джезу», Алёша Строганов на чердаке дома, который стоял напротив этих окон, организовал пост наблюдения. Поставили особо чувствительную кинокамеру для съёмок в ночное время, а чуть выше, на крыше стоял инфракрасный прожектор для подсветки объекта в ночное время. Свет этого прожектора человеческому глазу не виден. Конечно, сейф, в котором хранилась скрипка, охранялся системой сигнализации. В случае попытки взлома, сигнал поступал на пульт дежурного городской системы охраны, и те, может быть, даже могли и приехать минут так, через десять. А, может быть, и не смогут приехать, а, может быть, и не через десять минут. Обойти эту самую систему сторожевания можно было без труда. И чтобы исключить всякие «может быть», Алёша Строганов дополнил систему «вохра» своим, отдельным передатчиком с автономной системой питания. Этот передатчик в дежурном режиме потреблял мизерную энергию, а при попытке прикоснуться или сдвинуть с места футляр скрипки, посыла в эфир импульсный, то есть мощно и длительно, сигнал, по которому можно было запеленговать координаты футляра. Для того, чтобы очень быстро и точно определять эти самые координаты, Алёша выбрал несколько подходящих домов в городе, на крышах которых установил миниатюрные приёмные пеленгаторы, которые позволят следить за перемещением футляра. Вообще-то, назвать тот ящик, в котором хранилась скрипка Гварнери, можно было с очень большой натяжкой, так как пара средней тяжести мужиков могла спокойно поднять, поднести к окну, опустить, даже без влочка, в кузов машины и уехать. И вся эта жутко сложная операция заняла бы не больше пары минут. Поэтому утверждать, что дорогая скрипка охранялась, можно было с такой сильной натяжкой, которая граничила, до некоторой степени, с нахальством. А вся система сигнализации не охраняла, должна была просто сообщить, что скрипки на месте, мол, нет, надо искать её. Из этого следовало, что ограбление мог совершить вор средней руки без особой специальной подготовки. Не надо даже и по телевизору проходить подготовку, просматривая художественные фильмы об ограблениях и мошенничествах. И познакомиться с условиями хранения скрипки мог почти каждый желающий, так как сейф, в котором хранилась скрипка, стоял в кабинете ректора консерватории, показывали её каждому заезжему гостю. Вот делать ценные скрипки мы никак не можем научиться, а выставлять их на обозрение, чтобы мошенник мог увидеть и захотеть –это всегда пожалуйста. Весь мир старый они разрушили, а потом захотели построить новый, да на ногах не устояли: сели в лужу, с размаху. Сколько сейчас поразвелось музыкальных центров и синтезаторов, сколько возможностей в паутине удовлетворить самые странные изыски музыкальные, а Моцартов, Чайковских, Бахов и Вивальди нет. А песен нет. Одна на все времена девочка столетняя продолжает «пугать» попсу своим пергаментным личиком. Её давно уже надо египтянам продать в качестве подвижного экспоната пирамид фараоновых.

-Нет, предотвратить кражу скрипки из консерватории нам не под силу, —покачал головой Алёша Строганов, после ознакомления с условиями её хранения. –Для этого надо вести капитальные перестройки. Это же нереально. Забрать скрипку может каждый желающий. Давайте на эту тему даже и не думать, чтобы и шума в консерватории не возникло на эту тему. Пусть воры считают, что «дель джезу» продолжает быть легкодоступной. Это расслабит воров, если они и в самом деле есть. Давайте работать в направлении усовершенствования сигнализации. Это не очень дорого. А мы в это время будем думать, что делать, если её украдут и увезут в какой-нибудь дом. Надо с надёжным прокурором очень тихо обговорить эту темку, чтобы после оглашения факта пропажи скрипки у нас были юридические основания для обыска и изъятия. Быстро и бесшумно. Чтобы воры не подготовились к такому нежелательному для них развитию событий и не уничтожили скрипку. Итак, предлагаю такой вариант действий: на первых порах настраиваем и отлаживаем сигнализацию, потом организуем ночное наблюдений. Причём, надо делать всё, чтобы зафиксировать машину и лица исполнителей. Будем стараться отследить тот путь, которым они повезут скрипку.

— А если напасть на них и отобрать скрипку? — спросил Коля.

— Это делать очень опасно, — не согласился с его предложением Алёша. — Они выбросят скрипку так, что бы уничтожить её. И после этого у нас не будет ни скрипки, ни доказательств.

— Ага, получается, что и делать ничего не надо, — недовольно пробурчал Коля. — Может мы их ещё и к машине проводим? Дорожку ковровую расстелем? Оркестр наймём?

— О, это был бы идеальный случай! — Алёша аж причмокнул губами. — Познакомиться с ними лицом к лицу. Посмотреть на их машину. Проводить их до места. Ничего лучшего и пожелать нельзя. Посмотреть, куда они скрипочку спрячут? Зря ты юморишь. Ты хочешь доказывать вину воров или спасать скрипку?

— Да, вообще-то, на фиг они мне нужны, — прожал плечами Коля. — Мне скрипка нужна, целая и невредимая.

— И я так считаю, — согласился с ним Алёша.. — Поэтому пусть они везут ей в то место, где она, по их планам, должна храниться длительное время. А мы в это время должны приготовить всё, чтобы внезапно у них забрать её.

— А если они сумеют уйти от нас незаметно? — с сомнением покачал головой Коля

— Тогда, мы — болвавны, а они — умные, — вздохнул Алёша. — Но не думаю, что мы будем такими тупыми. Они за скрипкой полезут не днём, когда в консерватории и на улицах будет полно людей, а ночью. Поэтому машин будет мало и надо быть по настоящему крупным болваном, чтобы упустить в таких условиях машину. Да и, я надеюсь, мы к тому времени успеем поставить в скрипку маячок. Так что, уследим, куда они поедут. Не олухи же мы. Заказчик у воров— очень крупная рыба. Если мы сумеем дело провернуть правильно, то судебный процесс будет очень громким, с международным резонансом. Кому захочется из-за такого пустяка на нары лезть?

— А скрипка как? С ней-то, что будет? — спросил Коля.

— Да он же не дурак, сам, добровольно, лично принесёт, когда увидит компромат, — пренебрежительно махнул рукой Алёша. — Ещё и прощения будет просить, как нашкодивший мальчик. И будет просить принять от него скрипку в целости и полной сохранности. И будет уверять, что он нас глубоко уважает, испытывая к нам самую задушевную признательность. Нет, успокойся, обойдёмся без погонь и схваток. Есть, однако, здесь одно серьёзное «но».

— Какое? — спросил Коля.

— В первую очередь они постараются убрать нас. А если не удастся, то будут мстить больно и долго. Поэтому тебе нельзя светиться. Тебе потом выступать на концертах или в консерватории работать. Нельзя, чтобы они тебя знали в лицо. Я –другое дело. Я буду жить в охраняемой зоне. Хотя, в городе я буду тоже появляться, без этого не обойтись. Поэтому и мне надо прятать от них свою физиономию. Вообще, надо постараться всё сделать так, чтобы они нас не видели. А если без этого не обойтись, то надо применять маскировку: грим, очки, парик, нос накладной.

— Да, тебе это необходимо, а ко мне это не относится, — усмехнулся Коля.

— Почему? — удивился Алёша.

— Да они же меня уже видели. И не один раз. Во-первых, в поезде, в ресторане. Потом, ещё, когда я помешал им отнимать скрипку у Иры. Я тогда, конечно, попытался прикрыть лицо платком, но этого хватило ненадолго. Я бегал от них вокруг машины около остановки, пока Ира бежала домой. А там фонарь на остановке. Всё прекрасно видно. Прямо, как днём. Устроили иллюминацию. Никакой экономии электричества. Неет, они меня знают

— Ну и что? — пожал плечами Алёша. — Скрипка Иры — это одно дело, а консерватория — другое. Надо сделать так, чтобы они никак не связали одно с другим. На остановке ты — парень, который защищал свою девушку. Может, и простят. А за консерваторию будут бить очень больно. Поменьше в консерватории появляйся.

— Да, ладно, — махнул рукой Коля. — Ты со мной уже как с маленькой девочкой разговариваешь. Совсем застращал. Теперь спать по ночам не буду и в туалет ночью — только с бабулей за руку. Ты о себе побеспокойся. У тебя жена молодая и красивая. Скоро ещё ребёночек будет. Если они узнают про тебя и возьмут за жабры, то ты станешь как собачка на поводочке, на задних лапках плясать будешь, если попросят. Ты для них — конфетка, которую можно смоктать долго предолго. Ты и пикнуть против них не посмеешь. А мне, пока, терять нечего, кроме своих цепей. Вот поэтому я своими цепями и буду греметь по их головам со всей силы, чтобы на скрипочки чужие не зарились. Я им ещё попорчу жизнь, за то, что они Ирку перепугали, охламоны нахальные и тупые. Поэтому, это ты в консерваторию ни шагу. Я всё буду делать, а ты мне шепотом говори, что и как надо делать. И ещё, больше я к тебе домой — ни ногой. И ты ко мне не приходи, по крайней мере, днём. Чтобы нас вместе никто больше не видел. Понятно?

— Ой, как грозно, конспиратор великий, — улыбнулся Алёша. — Но ты немножко прав. Я уже тоже об этом думал. Это ребята, судя по тому, как ты их описал, очень дурные. Не надо им палец в рот совать. Пусть свои конфетки кушают. А про Оксану и детей — ты прав. Если с ними что — не так, я — труп. С меня не только никакой пользы не будет, я на всё пойду, чтобы их защитить. Поэтому ты абсолютно прав: я не имею права светиться, не имею права что-нибудь делать такое, на что они могут обратить своё вонючее внимание. Я — только консультант. Да и то — незаметно и шепотом. Об этом же надо и других предупредить. Игорю тоже надо сказать. У него скоро свадьба, зачем рисковать? Скрипка, конечно, дело хорошее, но жизнь детям портить из-за неё нельзя. Скрипки хорошие твой папа ещё понаделает. А детюшечек жалко. Всю жизнь потом плакать будем. Не хочу я рисковать ими.

— Всё правильно, — согласился с ним Коля. — Так что конкретно будем делать?

— Ждать, — коротко ответил Алёша.

— Это я понял. Я спрашиваю конкретную программу действий. Я хочу отстранить Игоря от руководства. Не хочу я рисковать счастьем своей сестрёнки. Теперь я буду всё делать и всем руководить. Давай мне чёткую и конкретную последовательность действий. И учти, людей должно быть задействовано как можно меньше. Чтобы они ни за кого не могли зацепиться: только я и техника. Конкретно, что будем делать?

— Ну как, что делать? — пожал плечами Алёша. — Ну, что ты такой непонятливый? Смотри. Вот по сигналу скрытого в скрипке передатчика мы узнаём, что они взяли её в руки свои поганые. Выезжаем к консерватории. Близко к ним не приближаемся, потому что с этого момента над скрипкой нависает угроза уничтожения. Итак, издалека следим за ними. Выясняем, куда они повезут её. Скорее всего, что они постараются побыстрее избавиться от улики. Она жжёт им руки. Она для них — угроза. Им срочно надо обменять её на деньги, чтобы переложить опасность на чужие плечи, а самим собираться в Турцию на пляжах загорать. Вот этот самый момент передачи скрипки из одних рук в другие руки, хорошо было бы очень — заснять. Для этого надо иметь самую современную аппаратуру. Это возможно. Качество там не обязательно должно быть высоким, лишь бы узнаваемы были люди и футляр скрипки. Это сейчас не является проблемой. Надо только хорошо подготовиться. И кто-то должен рискнуть выдвинуться вперёд, чтобы постараться тайно, чтобы они не заметили, снять на камеру процесс передачи. Не думаю, что заказчик пригласит их в дом, потому что это тоже улика: вошли в дом с футляром, а вышли без такового. Для суда это хорошая улика, если провести точный хронометраж. Итак, процесс передачи надо постараться заснять. А потом самое главное. Скрипка лежит у заказчика. Предположим, что кто-то открывает футляр и берёт скрипку в руки, может быть, даже играет. Не в перчатках же всё это будет делаться? Это тоже в будущем станет важной уликой. Теперь самое главное. В футляре скрипки должен быть передатчик, с радиусом действий не меньше несколько сот метров. По его сигналу мы проводим точную пеленгацию. Определяем на каком этаже и в какой комнате, на какой полке какого шкафа находится объект. Предположим, что выяснили. Потом следует операций ареста. Надо сделать так, чтобы мужчины из этого дома или квартиры покинули арену действия, вышли куда-то, вызвали их срочно куда-то. И вот, когда в доме никого нет, или остались только женщины, сделать налёт. Маски шоу. Никто никого узнать не должен. Никто не должен нести личную ответственность за налёт. Создать совет общественности, который потребует от правительства города вернуть скрипку на место. Каждый человек должен приготовиться выдвинуть аргумент в свою защиту: я ничего сам не делал, меня постановление совета заставило. Это на тот случай, если они кого-то из наших постараются взять за жабры. Дать человеку право и возможность полностью отгородиться от этой операции, чтобы они не мстили его родственникам и близким. Это всё действует только в том случае, если мы имеем стопроцентную гарантию возвращения скрипки. Всякие там конституционные права и гарантии по сравнению с той опасностью, которая исходит от воров — ничто, пустой звук. Теперь всё понятно?

— Да так, — засмеялся Коля. — Чуть-чуть. Слушай, а вот ты говоришь, что в скрипке будет находиться передатчик, по сигналу которого мы сможем запеленговать скрипку. Но ведь у них тоже должно быть устройство для обнаружения «жучков». Они же обнаружат сигнал, и всё пропало. Нам не видать скрипки, как своих ушей.

— Молодец, мыслишь в правильном направлении, — с улыбкой одобрительно похлопал его по плечу Алёша. — Ещё лет пятьсот поживёшь, и достигнешь кое-чего. Всё очень просто. Мы поставим в футляр скрипки не просто передатчик, а комплекс: приёмник и передатчик. Радиостанция. При совремённой миниатюризации это не проблема. Микроприёмник комплекса будет управлять работой передатчика. В дежурном режиме работает только приёмник. Причём, нам не нужна от него высокая чувствительность, потому что мы будем не далеко от него, у нас будет мощный передатчик, который обеспечит нормальный уровень надёжности. Исходя из всего вышесказанного, приёмник будет не супергетеродинный, а прямого усиления, на строго фиксированной кварцем частоте. Такой приёмник очень трудно обнаружить, потому что он сам ничего не излучает. Когда на приёмник приходит код, он включает передатчик на пару секунд и тут же выключает его. Не успели зафиксировать координаты, ещё раз включили и выключили. Нет, наш передатчик никто не обнаружит. Единственная проблема — это время. Всю операцию мы должны завершить до того, как сядет аккумулятор.

— И сколько у нас будет времени? — спросил Коля.

— Ну, это зависит от того, какими мы будем располагать средствами. Дело это очень дорогое, поэтому придётся сильно посуетиться.

— Ладно, предположим, что я тут что-то понял, — задумчиво произнёс Коля. — А, вот, мы устанавливаем камеру наблюдения на чердаке противоположного консерватории дома. Это в предположении, что воры будут действовать через окно. А если они вдруг пойдут не через окно? А вдруг через дверь?

— Ну, это ты уж загнул, — засмеялся Алёша. — Что они, совсем с ума сошли, что ли? Машиной подъедут к подъезду? Пойдут мимо вахтёрши? Зачем им нужны лишние свидетели? Может, сразу ей и отпечатки пальцев оставить?

— А они её убьют, — предположил Коля.

— Да ты что считаешь, что у них мозги высохли? — рассердился Алёша. — Не надо бредить. Не делай из них идиотов. Они нормальные люди. Они ничем не хуже нас с тобой. Они умнее нас.

— Нет, ну, ты даёшь! — возмутился Коля. — Если они нормальные люди, то я, тогда, совсем ненормальный.

— Я согласен с тобой, — продолжал смеяться Алёша. — Мы для них, точно, не нормальные. Ну зачем работать, если можно не работать? Председатель центрального банка тоже считает, что работать должны только такие болваны, как мы с тобой. А он научился управлять нашими деньгами по собственному усмотрению и тоже считает, что это нормально. Нет, Коленька, если ты будешь считать себя нормальным в этом уже полусгнившем обществе, то точно скоро попадёшь в психушку. Они тебя туда спрячут, чтобы ты не мешал им жить нормально. Тоже мне ещё, при думал, нормально не нормально. Да вся их наука направлена на то, чтобы нормальное представить ненормальным, а прохиндеев покрасить в нормальный цвет. Так, хватит дурью маяться. Не будут грабители старушку трогать, если как и ты, не насмотрелись американских фильмов и не начитались наших российских писательниц, решивших нагрести побольше бабок на твоей любви к детективам. Зачем им статью менять? При живой старушке они. Просто, решили пошутить. Шутка у них такая. А при убитой вахтёрше кино совсем другое. Просто, надо сделать так, чтобы на вахте ночью в консерватории сидела надёжная вахтёрша, и чтобы она внимательно прислушивалась к тому, что делается на улице. И чтобы у неё был надёжный телефон. Хотя, нет, телефон они, скорее всего, отключат. Может, даже в противоположном крыле маленький пожарчик устроят. Пока пожарники проснутся, пока водички попьют, чтобы трубы не так сильно горели, пока доедут до консерватории, они успеют не только вытащить через окно сейф, но и уехать подальше. Успокойся, они всё будут делать самым простым, безопасным, рациональным и, самое главное, быстрым способом. Поэтому наша главная задача –скрасить им их одиночестве при бегстве. Но и глазки их поберечь, не мозолить, не надоедать сильно.

— Ну, ладно, убедил, — наконец-то согласился Коля. — Но почему ты решил, что они сейф будут спускать именно через окно в кабинете ректора? Другие варианты тебя не интересуют?

— Ой, — застонал Алёша. — Да ты что, хочешь, чтобы я всю консерваторию проводами и датчиками опутал? Чтобы во всех углах поставил наблюдательные посты? И при этом сохранить таинственность? Ну, ты, прямо как некая девушка определённой спецификации: и чтобы ей приятно было, и чтобы денег было много, и чтобы работать было не очень тяжело, не сильнее, чем председателю сбербанка, и чтобы все были довольны, и чтобы она целая была. Нет, я не министр финансов, у которого всегда всё в порядке. Я –простой не нормальный человек. Я прикинул в голове самый удобный способ грабежа. По нему и действую. Для них самый важный фактор –время. Чем быстрее они провернут всю операцию, тем больше у них шансов быть неопознанными. И кто тебе сказал, что я думаю, что они будут спускать сейф через окно в кабинете ректора?

— Но ты же камеру на чердаке противоположного дома направил на его окна? — удивился Коля.

— Нет.

— Как нет? — удивился Коля. — А мне показалось, что это именно так.

— Так, да не так, — начал объяснять Алёша. — Я камеру направил не столько на окна кабинета ректора, сколько на окна его приёмной, где сидит его секретарша. Ты, наверное, не обратил внимания на то, что окна ректора не только украшены красивой решёткой, но ещё и на охранной сигнализации. А окна в приёмной ректора простые, без решеток и сигнализации. Ну засеем ворам мучиться в кабинете ректора, когда они могут пронести сейф со скрипкой ещё с пяток метров, открыть окно в приёмной, положить на подоконник лист оцинковки и спустить на канате сейф в багажник машины. И всё. Делов-то всего на несколько минут. Ты посмотри при случае: под окна кабинета ректора машина вплотную к стене близко стать не может, там ларёк торговый стоит, а под окна приёмной сможет, ничего не мешает: заезжай на тротуар, становись к самой стеночке, открывай багажник, чуть толкнул –и сейф сам оказался в машине. Почти никаких трудов. Сел и поехал. Никто и глазом на успеет моргнуть. А глубокой ночью и моргать некому будет. Повесь липовые номера, и тебя никто и никогда не сыщет.

— А кто всё это снимать будет? — спросил Коля. — Кому-то дежурить надо.

— Да, это самый сложный вопрос, — согласился Алёша. — Но это уже дело Игоря. Или он организует регулярное ночное дежурство, или ставим камеру, которая снимает нужное место с десяти до шести в автоматическом режиме. А мы днём проверяем итоги съёмки и готовим камеру опять к съёмке. Хлопотно, но ничего не поделаешь. Можно поставить ещё одну камеру, которая включается по сигналу передатчика в футляре скрипки.

— Ладно, предположим, что нам удастся снять отъезд грабителей. А дальше что?

— А дальше самое трудное: по сигналу передатчика оповещения мы просыпаемся и выезжаем следить за грабителями. Должен быть хотя бы кто-то один, кто будет видеть их и передавать всем маршрут движения. Да, я забыл тебе сказать, что чип, который будет стоять в футляре скрипки может записывать и передавать нам всё разговоры, которые будут вестись вокруг футляра скрипки. А это, согласись, очень важно. Вот только в этом случае сокращается сильно время работы аккумулятора. А это тоже нас поджимает.

— Ну, ничего, будем крутиться, — задумчиво покачал головой Коля. — Ты молодец. Много чего продумал. Просто, здорово! Вот только я не пойму, как их снять камерой так, чтобы и лица зафиксировать, и как они грузят сейф в машину, и как они едут, и как открывают сейф и достают скрипку, и как передают скрипку заказчику.

— Да, нет, Коля, ты меня не совсем правильно понял, — вздохнул Алёша. — Если я обо всём этом говорил, то имел в виду, что всё это — мечты и прекрасные желания. Программа максимум, так сказать. Но мы сейчас должны все свои усилия направит на то, чтобы выполнить программу минимум. А всё остальное, просто, нереально.

— Почему? — удивился Коля.

— Ну, сам посмотри. Даже если мы сможем организовать сидение человека на чердаке. Это совершенно нереально, чтобы он всю ночь, не смыкая глаз, смотрел на окна консерватории. Он же обязательно заснёт. И хорошо, если он увидит хвост уезжающей машины. А о том, что он увидит как машина грабителей подъезжает к консерватории, я и мечтать не смею — это просто нереально. Теперь дальше, допустим самое невероятное, он снимает, как они грузят сейф в машину. А потом ему надо спуститься и ехать за ними. Так он же никак не успеет спуститься, сесть в машину, завести, тронуться и выехать так, чтобы увидеть их. Это же только агент-007 сможет в кино. В жизни это никак не получится.

— Значит, надо два человека, — сказал Коля.

— Ага, — кивнул Алёша. — Два человека, каждую ночь. И сколько таких ночей? Неделя? Месяц? Два? А?

— Я не знаю, — вздохнул Коля.

— Нет, это всё прекрасные мечты, — тоже вздохнул Алёша. — Нам, хотя бы, уцепиться за их хвост, чтобы выяснить, где они будут вытаскивать скрипку из сейфа? Не будут же они заказчику передавать скрипку прямо с сейфом. Надо же её вытащить. Я посмотрел сейф. Простенький замок. Любой начинающий «медвежатник» справится. Да, в крайнем случае, простой «фортункой» можно разрезать. Не проблема. Потом они поедут к заказчику, чтобы сразу деньги получить. Всё это они должны сделать побыстрей, чтобы улику отдать в другие руки. И только после передачи скрипку заказчику, мы начнём работать для возвращения скрипки на место и наказания заказчика.

— Послушай, — загорелся Коля новой идеей. — А я же сейчас осваиваю свой новенький ротоцикл. Он же ездит быстро и бесшумно. Понимаешь, не тихо, а совершенно бесшумно, только шелест покрышек по дороге. И это не большая машина, а небольшой мотоцикл. Ночью с ним спрятаться очень легко. Давай оборудуем его по последнему слову. И фары инфракрасного света на него поставим. А мне в шлём вделаем камеру для съёмки. И тоже фару для ночной съёмки. Я буду каждую ночь дежурить в городе. Сейчас на базе не сезон, работы мало.

— Да ты же говоришь, что они тебя видели. Да они же злые на тебя, как не знаю кто.

— А как они узнают, что это опять я? У меня на голове шлем будет, лица не видно. Это во-первых. А во-вторых, им же надо на ком-то злость свою сорвать. Если меня не будет, то они будут искать кого-нибудь. Ещё на тебя выйдут. Зачем тебе это? А я — одинокий волк. Мне, пока, ничего не страшно. Пусть погоняются за мной. Посмотрим, у кого лучше получится? Всё, и не отговаривай — я слушать не буду. Я решил, значит — всё. Ты мне помоги ротоцикл оборудовать так, чтобы можно было побольше снять ночью.

— Ой, ну и шуточки у тебя, — как от зубной боли поморщился Алёша. — Ну чего ты в пасть к зверю лезешь? Ведь твоя рожа им не только знакома, но и очень желательна для сближения, — Алёша выдавливал из себя, как из тюбика пасту, весь яд и сарказм, который мог найти в самых глубинных уголочках своей души. — Ты даже представить не можешь, что они будут делать с тобой, если возьмут тебя. Ты, ведь, не только искалечил их напарника, ты не только отнял у них добычу, жирную и лёгкую, но самое главное — ты опозорил их в их же собственных глазах. Ты для них был простой «лох», и вдруг оказался сильнее их и умнее. Нет, они этого не любят и не прощают никому такое. Уж поверь мне, они постараются поиздеваться над тобой вволю. Да не переживай ты, возьмём мы их со скрипкой тёпленькими. И без этого глупого риска.

— Бог не выдаст — свинья не съест, — пробормотал вполголоса Коля.

— Нет, ну, с тобой сегодня, просто, невозможно говорить, рассердился Алёша. — Если бы ты работал с нами на Востоке, те тебя оттуда уже через месяц отправили бы домой, но –вперёд ногами.

— Ладно, ладно, не переживай так за меня, — махнул рукой Коля. — Давай вернёмся, лучше, к нашей главной теме. И что, по твоему, они должны делать после того как передадут скрипку своему заказчику?

— Ну, если предположить, что они не полные болваны, — медленно начал размышлять Алёша. — А если исходить из того, что они состоят в услужении у такого опытного человека, который болванов около себя не будет держать, надо предполагать, что они будут делать себе железное алиби. Это их гарантия дальнейшего безопасного существования.

— И каким образом они это будут делать?

— Да способов очень много, — пожал плечами Алёша. — Самый простой из железных, это спрятаться от милиции в самой милиции.

— Как это? — удивился Коля.

— Изобразить, что их задержали за нарушение порядка. Например, драка в компании. Чуть-чуть подправить время, и всё в порядке. Надо только позаботиться о том, чтобы нежелательных свидетелей не было. Чтобы свидетели были свои люди. Ну, тут очень много вариантов. Всё зависит от способности нафантазировать и от достатка средств. Составляется протокол, что они сидят в отделении милиции, например, в Нахичевани Ростова на Дону. А сами они в это время работают в Новопольске. Закончили работу, отдали скрипку, быстренько сели на самолёт и в Ростов. Утром их отпускают через уплату штрафа, с занесением точного времени задержания и выходы на свободу. Всё. Ни один суд не придерётся. Ещё вопросы есть?

— Понятно, — задумчиво произнёс Коля. — Надо это дело тщательно обмыслить.

— Ага, смотри, только, как бы после обмысления твои мозги КРАЗ по асфальту не размазал, — приложив максимум усилий, съязвил Алёша.

— Ну, значит, для того и дорогу асфальтом стелили, — хмыкнул Коля. — Хочешь жить — умей вертеться. Значит, мозги были недостаточно доброкачественными. Мне надо всё это срочно и обстоятельно обговорить с Игорем.

ГРИБ

Коля зачастил к Фроловым. И как Игорь ни уговаривал его отказаться от опасной затеи самому поймать преступников, как ни убеждал, что его дело — играть на скрипке, а не гоняться за преступниками, отговорить так и не удалось. Пришлось Игорю пообещать установить на ротоцикле соответствующее оборудование. Через некоторое время у Коли в дополнение к обычному мотоциклетному шлёму появился второй, стоимость побольше, чем сам ротоцикл. На нём стояли: компактный инфракрасный прожектор, электронно-оптический преобразователь, позволяющий Коле видеть в полной темноте, компактная высококачественная телекамера с телескопическим объективом, способная писать изображение в полной темноте; и чувствительнейший остронаправленный микрофон, позволяющий писать далёкие, тихие разговоры, даже шепотом, даже через стекло.

Когда на базе отдыха в Русановке работы было не очень много, Коля оставался в городе, чтобы подежурить на чердаке дома, слуховое окно которого смотрело на приёмную ректора. Он надеялся, что именно ему удастся зафиксировать на камеру момент кражи «дель джезу». Но мелькали ночки, а воры не появлялись. И всё чаще у него возникало сомнение: а не зря ли он людей взбаламутил?

— Посмотришь на твою недовольную физиономию после дежурства, и приходит в голову мысль, будто ты не очень рад медлительности воров, — осуждающе покачал головой Алёша, встретив как-то его утром в Русановке. — Такое впечатление, что ждёшь не дождёшься, когда же украдут скрипку?

— Да ладно тебе издеваться, — усмехнулся Коля. — Придумаешь же такое. Ну что поделаешь? Ну, не нравится мне сидеть без толку. Ни себе, ни людям пользы никакой. Хочется, чтобы побыстрее всё закончилось.

— А ты не сиди, — посоветовал Алёша. — Ты надёйся на мою автоматику. Она, понимаешь ли ты, у меня полностью автономная. Чужому воздействию извне никак не подлежит.

— Так дело ещё и в том, что у меня уже сомнения закрадываются в голову, может, и никакой кражи и не будет? Может быть, напрасно я вас всех взбаламутил? И людям покоя не даю. Стыдно, ведь. Поэтому я и стараюсь сам почаще дежурить.

— Это было бы хорошо, если бы все наши хлопоты оказались пустыми, — успокоил друга Алёша. — Ну, подумаешь, посуетились немножко, чуть подрастратились. Но, понимаешь, я сам, когда увидел как небрежно хранится такая драгоценность, как легко её украсть, сказал себе: «Да не может такого быть, чтобы не нашлось желающих прибрать к рукам такое сокровище. Ведь, огромные же деньги. Придут и возьмут. И следов не оставят». Нет, коля, если у них эта идея появилась, то они не оставят её в покое. Обязательно сотворят. Вон, слышал? Игорь говорит, что Олеся стала избегать Лёньку Аспидовского. Её всё чаще стали видеть с Пашкой Хандрой из «имам шайтановского» района. И получается, что всё сходится с твоими словами. Так что, не будем, пока, успокаиваться.

— Так почему они так долго не берут скрипку?

— Наверное, тщательно готовят операцию, — пожал плечами Алёша. — Они же не глупые. Они понимают, что только при очень тщательной подготовке они своё дельце смогут провернуть очень быстро, разбежаться в разные стороны и потом надёжно уйти от ответственности. Так что, пока подождём. Не так уж и много времени прошло. Отдохни получше.

Колина жизнь теперь значила прибавила скорости развития событий. Надо было по прежнему стараться понравиться Константин Михайловичу, стать для него незаменимым, необходимым работником. Стать для него таким полезным и надёжным человеком, которого его глаза в трудные моменты сами будут искать. К прежним обязанностям теперь прибавились чуть ли не ежедневные занятия со скрипкой. И когда его руки вспомнили свои прежние обязанности, когда Коля почувствовал, что потихонечку восстанавливает свою форму работы с любимой скрипочкой, как-то само собой стало получаться, что зачастил к Фроловым. Теперь у него была у них в доме своя комната. Теперь у него был свой ротоцикл, и не надо было тратить много времени на ожидание автобуса. И как-то само стало получаться, что его потянуло на огород Фроловых. А если точнее говорить, то не на весь участок, а только на ту часть, которая примыкала не посредственно к огороду Русановых. Когда Елена Александровна забеспокоилась: не перетрудит ли гость свои нежные ручки и не надорвёт ли свое хрупкое, как у всякого скрипача международного класса, здоровье? Коля постарался успокоить её, заверяя хозяйку дома, что ему очень полезно подышать свежим воздухом, что для его здоровья будет полезно поработать тяпкой или секатором, что он очень соскучился по земляным работам. Мол, у себя дома он всё своё свободное время проводил исключительно на огороде: то поливая капусту, то окучивая картошку, то подвязывая помидоры или огурцы, то прореживая морковку или свеклу, то ремонтируя изгородь. Его перечень работ этим списком и ограничился, потому что как ни старался, ничего больше придумать не мог. Да если говорить по правде, то и с этим списком он был знаком больше по наслышке, чем на деле. Коля чётко понимал, что он хитрит и даже изворачивается, но ничего с собой поделать не мог, так как ничего не желал делать.

— Вот бы Татьяна услышала, как я её будущим родственникам лапшу на уши вешаю, — шептал он сам себе под нос, отправляясь обрезать густые заросли малины, которые бушевали на меже с участком Русановых. — Вот бы мне досталось на орехи, — и Коля тяжко вздыхал, вспоминая, как он находил тысячу предлогов, чтобы избежать этих самых «любимых» огородных работ дома. А зачем? Хоть работай, хоть не работай, а по весне свежая клубничка обязательно сама собой появится на столе. Да не в тарелочке, а в тазике. И никто конкретно это, как будто, и не делал. Само собой так вкусненько получалось. И никого не надо благодарить. И не обязательно кого-то любить. А зачем утруждать себя и своё высокое интеллектуальное величество? Ведь всё это само собой сделалось. В результате случайного стечения обстоятельств, которые Дарвин определил как эволюционный путь перехода от обезьяны к современному человеку. Хочешь «бэху» заиметь? Да пожалуйста, иди к горе. Там внутри неё есть все элементы, из которых состоит любимая тобою машинка. Посиди около неё немножко, сообщая высшей энергетикой свои пожелания. Глядишь, и из внутренностей горы на подиуме выплывет твоя любимая. Именно того цвета, который тебе нравится. И отделка будет в твоём вкусе. Правда вкусы твои меняются так быстро, что ни одна эволюция не поспеет за тобой. Но ничего, великий и мудрый Дарвин вставит тебе самые мощные обезьяньи мозги, которые позволят тебе иметь на одной неделе семь выходных, а в остальные дни ты усиленно будешь гоняться за адреналином и наркотой. Да, так вот, то же самое эволюционное стечение случайных обстоятельств посыпало клубничку сахаром и обильно поливало сметанкой. Вкуснятина! Какой великий и мудрый Дарвин! Это именно он приказал мне дать моим родителям: ты дал мне клубничку с сахарком и сметанкой? Всё теперь отойди, не мешай мне быть счастливым.

Да всё это было. Но — прошло. А сейчас Коля рвался на огород, уверяя всех самым клятвенным образом, что без земляной работы на огороде он, просто, жить не может, дышать нечем. И в этом не было никакого лукавства, никакой фальши, ибо только с огорода Фроловых Коля имел возможность обозревать задворки усадьбы Русановых. У них тоже был не очень маленький, но и не слишком большой огородик, который позволял хозяевам не бегать каждое утро на базар за пучком свеженькой петрушки и пёрышком зелёного лучка. Всё рядом и очень свеженькое. А Коля получил возможность изучить за… Ой, простите, чуть не сказал — заднюю. А ведь современный культурный человек не любит, когда ему напоминают, что у него есть такая часть его тела. Наверное, опять Дарвин сработал. Уж очень тесно связанные ассоциации: качество головы определяется извилинами, но самая мощная извилина у человека находится как раз в этой части тела, которую надо обойти. Ладно. Я скажу, что Коля получил возможность изучить анти фасадную часть дома, в котором жила его любовь. Там он увидел на втором этаже балкон, на который выходили три двери. И, прячась за почти голыми деревьями садика Фроловых, Коля имел счастье наблюдать, как утром обитатели дома Русановых проветривают свои спальни. И видел он Ирочку. И сердце его сладко ныло: вот, можно крикнуть, позвать её. Может, откликнется. А может, пошлёт куда подальше? Как же узнать это? Да разве крикнешь? Вон она, тётушка, собственной персоной выплыла. Контролирует: не кружится ли чёрный ворон над девушкой, которая должна проложить ей путь в высший свет? Кыш, подлая птица. И Коля прятался куда подальше, чтобы не засветиться. Но путем неоднократных наблюдений за объектом, он определил, что дверь в Ирочкину спальню слева, а в Сашенькину — справа, а между ними — дверь тётушки, которая постоянно и надёжно контролировала своих племянниц. Чтобы ни-ни, и ни с кем. И ничего, что позволяет себе тётушка с бравым полковником милиции. Рано им ещё. Пусть сначала слёзками умоются. Да не один раз. Балкон был общим на три спальни, что позволяло тётушке, прогуливаясь на свежем воздухе, через окна и застеклённые двери контролировать, чем там девушки занимаются в свободное от серьёзных занятий время? Не слишком ли они заняты изучением своих чувствительных точек? С этой далеко идущей целью тётушка убеждала девочек повесить на окна и двери только лёгкие, тюлевые прозрачные занавески. И с большим трудом сестричкам удалось отстоять право хоть изредка прикрывать окна лёгкими голубенькими шторками. Ну, правда же, иногда слишком много солнечного света мешает. Хочется иногда побыть в темноте и одиночестве. Этими своими странностями сестрички очень сильно расстроили тётушку. И не надо, мол, брать примера с неё. Просто, у неё очень слабые глаза, поэтому она повесила у себя такие плотнючие занавеси, которыми впору прикрывать не окна жилого дома, а сцену Большого театра: не вырвется не только ни единый фотончик информации, но и ни один квант звука. Не надо никаких аналогий. Вот поживёте с моё, тогда и посмотрим, какие вы начнёте петь песни. И вообще, что если что позволено пастуху, то это не значит, что и крова туда может пойти.

Коля, конечно, с удовольствием бы тёмной ночкой побродил бы по их балкону, потрогал бы ручку заветной двери, которая крайняя слева, но зачем тревожить сердце своё мечтами о несбыточном? Ему хотя бы познакомиться поближе с их банькой, которая стояла в самом далёком углу усадьбы, а потому была ближе всего к нему. Перед банькой под навесом были сложены дрова, в два штабеля, с проходом посредине. Это давало возможность после сильного пара выйти на свежий воздух голяком, и в то же время не пугать случайного зрителя своими неприкрытыми частями тела. И если пофантазировать на эту тему, то много чего в голову может прийти. Но не о всём же, что в голове, можно говорить. Так и распугать всех недолго.

А время, между тем, как ему и положено, всё шло и шло. Всё менялось. И встреча с Ирой в коридоре консерватории уже не казалась ему такой уж мрачной, позорной, отвратительной и пугающей. Острые, раздирающие душу воспоминания, начали притупляться, сглаживаться. Казались уже не столь отталкивающими.

— Ты же ничего не знаешь, — убеждал Коля сам себя, — а делаешь такие глубоко идущие выводы. Может быть, у неё в этот день случилась какая-нибудь крупная неприятность. Может быть, она на занятиях получила разнос от профессора. Может быть, у неё разболелся зуб. Да мало ли какая неприятность может произойти у человека.

Укрощать-то он себя, конечно, укрощал, но обида в сердце жила и язвой жгла и грудь, и голову, раз за разом приводя к мысли о несбыточности мечтаний, о безнадёжности его положения, о том, что давно уже пора смириться и признать себя обыкновенным, заурядным, вечным неудачником. А тут ещё неудачная попытка поухаживать за Маринкой. Нет, в таком положении никак не потянет на то, чтобы отождествлять себя с Дон Жуаном или, хотя бы, Казановой. Обыкновенный неудачник. А хотелось нравиться, хотелось быть любимым. Он знал, что если он сейчас заставит себя прекратить думать об Ирине, уедет прочь отсюда, то потом будет ругать себя за то, что не выяснил всё до конца и бросил барахтаться. Он пытался заставить себя думать о ней как о самой простой, обычной девушке, которых так много вокруг. Ничего не получалось. Тянуло на фантазии, от которых штаны тяжелели и в ушах глухими толчками шумела кровь. И все мысли об одном — как бы увидеть. Не мог он ничего не делать. Пока что-то предпринимаешь, до тех пор в сердце живёт надежда. И решил Коля сделать ещё одну попытку свидеться с Ириной. Последнюю. И если эта попытка окажется неудачной, то всё. Больше он к ней ни на шаг не приблизится. Ладно, он постарается успешно закончить начатое дело по внедрению на базу отдыха «Родник». Ведь это будет не совсем нормальным, если обиженные жизнью и руководством люди не получат место для утешения сердца. По его личной вине. Из-за того, что он классический неудачник. Нет, он сумеет заключить договор с Константин Михайловичем. А потом ноги в руки и прочь подальше из этого Новопольска. И никаких концертов и конкурсов.

Вот поэтому Коля попросил Свету Фролову, сестру Игоря, разузнать, каким образом он может свидеться с Ирой? Света не отказалась помочь этому странному их будущему родственнику, будто совершенно случайно встретилась с Сашенькой, сестрой Ирины, поговорила с ней об жизни, о здоровье Константин Михайловиче и Екатерины Михайловны, о том, как идут дела у Ирочки в плане подготовки к приближающемуся международному конкурсу? Не мешает ли ей её жених этой самой подготовке? Наверное, Ирочке и другие парни не дают покоя? При такой-то красоте от парней, наверное, и отбоя нет? Неужели уж и совсем никакого времени нет? Так и головой двинуться недолго. После этого разговора Света принесла Коле пренеприятнейшее известие, о котором уже не раз ему говорила: тётя Катя охраняет Иринку как змей Горыныч Елену Прекрасную, висит, прямо таки, буквально «на хвосте», контролирует каждый шаг, каждую попытку движения в сторону. А парней так и на пушечный выстрел не подпускает, чтобы не испортили товар. Не порвали бы где-нибудь, что-нибудь. В общем, надежды на свидание и в помине нет никакой.

Коля не знал, что ему делать? Позвонить нельзя. Записку передать нельзя. Света даже не осмелилась обратиться к Сашеньке с такой щепетильной просьбой. А Коля, кроме этой записки через Сашеньку, ничего придумать не мог. Он бы ещё долго пребывал в этом состоянии беспомощного неведения, если бы не его величество случай, который нам посылается свыше в самый последний момент, когда мы готовы обозвать себя самым последним словом и совершенно впасть в отчаяние. Однажды, при обрезке кустиков разбушевавшейся малины в конце огорода Фроловых, Коля тайком заглянул через забор и вдруг увидел за банькой Русановых у ствола дерева под шапкой из травы и пожелтевших листьев какой-то странный белый большой шар. Скрываясь от Русановских окон за банькой и поленницей дров, он перемахнул через забор, подобрался поближе, наклонился и пощупал. Да это же гриб! Дождевик. Решение всех проблем пришло мгновенно. Гриб ждать не может. Надо сегодня же что-то сделать. Сегодня у Иры занятия в консерватории. Только бы успеть.

Бегом в дом. Быстро переоделся и на автобус. Доехал до консерватории. Успел. Занятия скоро закончатся. Конкретного плана не было, но он знал, что всё появится на месте. На входе, между двумя стеклянными дверьми висит телефон-автомат. Он посмотрел в фойе. Дежурная с кем-то разговаривает по телефону. Вот оно, решение. Заклинив жестянкой от пивной банки рычаг автомата так, чтобы желающий не смог услышать разрешающего гудка автомата, повесив от руки написанный транспарант: «Телефон не работает», он поднялся по лестнице на нужный этаж и, осторожно выглядывая, дождался, когда в коридоре появились Ира со своей неразлучной тётей. Он спускался на первый этаж чуть впереди них. Расчёт оказался идеально точным. Когда он, расклинив автомат, позвонил дежурной и попросил позвать к телефону Русанову Иру, та сначала сказала, что её, пока, нет, но затем, не успев положить трубку, увидела как Ирочка протягивает ей ключ от кабинета и произносит в трубку: «Подождите. Вот она». Затем берёт у Иры ключ, а ей отдаёт трубку. Ира с удивлением берёт трубку и говорит: «Алло, я слушаю». Коля коротко бросил в трубку: «В одиннадцать. Около баньки» и повесил трубку. Тётушка, чуть не успев дойти до двери, услышала, что племянница с кем-то разговаривает по телефону, и замерла с протянутой рукой. Потом повернулась к Ирине. Коля воспользовался тем, что она отвернулась от него и смотрит в обратную сторону, быстро повесил трубку и выскочил на улицу. Сердце билось как у зайца, который только что избежал волчьей пасти, и теперь может не только дальше жить, но и бежать. Он успел убежать от внимания тёти Кати, которую уже боялся как ребёнок огня. Нет, Коля не побежал. Он легко, грациозно и степенно паря над асфальтом, пошёл к автобусу. Ирину с тётушкой ждала автомашина, а он — автобусом.

И чем ближе стрелка поднималась к одиннадцати, тем сильнее Колю охватывало чувство ожидания неизбежного краха своих наглых мечтаний. Он даже не посмеивался, он саркастически издевался над собственной самоуверенностью.

— Надо же, возомнил о себе невесть что, — бубнил себе Николай чуть ли не со злостью, — как же, жди, сейчас она так и кинется, прилетит к на свидание с тобой! Сейчас она бросит своего шикарного Генриха и полетит на крыльях любви к тебе, грузчику злосчастному, подметайлу и разгребателю вонючих урн. По ночам не спит, мечтает: ах, когда же ко мне явится Коленька, возьмёт меня на руки и понесёт меня, чтобы положить и начать раздевать? А, кстати, куда ты её собираешься понести? В свой дом или чужой? Если в чужой, то, как пионер, будь всегда готов к тому, что в чужом доме чужой мужчина может сделать с твоей девушкой всё, что ему похочется. Потому что сам ты — никто. И у тебя ничего нет. Поэтому ты на девушку не имеешь никакого права. А ты — бомж. И от тебя можно ожидать много чего всякого. Например, запоя глубокого. Или синяка под глазом. И уж никак не добротной квартиры, круиза по Мраморному морю или пару неделек отпуска от всех забот на пляжах Мальдивских островов. Ну подумай глупой своей башкой, ну с какой стати она побежит к тебе на свидание? Чем хорошим ты можешь её прельстить? Возможностью заиметь ребёнка от алкаша? Ну, просто, очень соблазнительно! Да никакая девчонка не устоит от такой потрясной перспективы! Сразу прибежит! Да первому же зову! Щаз! Вот как только шнурки погладит, так и прилетит на крыльях, чтобы заиметь от грузчика свиных окороков, плюс к тому же ещё и дворника, ребёночка. Да она с самого детства мечтала по утрам мести улицы и тротуары! Особенно ей это нравится, когда вокруг все глазеют на тебя. Чтобы обязательно все видели, какая счастливая с Коляшей. Особо, когда он на карачках ползёт и гнёт маты своим заплетающимся языком. Не говоря о мордобитиях, там, всяких. Куда там, раскатал губы трубочкой в страстном ожидании. Голубой герой нашего времени.

Бурчать он, конечно, бурчал себе под нос, но точно знал, что сегодня ему дежурить ночью у баньки. Это в любом случае. Он не может не сделать этой попытки. Даже если точно будет знать, что сидеть ему в разбитом корыте. Потому что это, всё таки, лучше, чем каждый день терзать себя самобичеванием.

Ещё не было и половины одиннадцатого, а он уже нёс вахту около баньки, как на капитанском мостике. И мучительно фиксируя черепашью скорость минутной стрелки, пытался развлечь себя представлениями о том, что сейчас, именно вот в эту данную минуту, она делает. Это было очень трудно, так как он ни разу не был внутри дома, поэтому не знал, как выглядит лестница, кухня, зал, спальня, ванная комната, не говоря уж о туалете. Очень было трудно ему.

Но как ни страдал он трудностями детализации сценария, а минутная стрелка, не глядя на черепашью скорость, начала уже подползать к одиннадцати. А потом, сволочь этакая, и вовсе перевалила нулевую отметку. И вот, часы начали отсчитывать последние минутки текущих суток. А Ирочки не было. И всё повернулось иншей стороной. Теперь Николай со страхом смотрел как быстро мчится эта сволочь к двенадцати. Вот сейчас наступит то мгновение, когда он должен будет, ну, просто, обязан будет сказать себе: «Ну, что? Всё? Ждать-то больше нечего! Бесполезно! Абсолютно бесполезно. И какого хрена ты здесь стоишь? И чего ты, мечтатель с метлой, ждёшь? Бери ноги в руки и вали отсюда!»

И Коля знал, что это для него будет как попадание торпеды в пороховой погреб крейсера. Всего только один раз «ахнет». И всё закончится. И ничего дальше не будет. Всё пойдёт ко дну. И никакие победы , даже на самых высоких международных конкурсах, не помогут. Не нужны будут никакие премии, никакие награды, никакие аплодисменты. Ничего не надо будет. Потому что жизни дальше не будет. Никакой! Будет только медленное и страшное ожидание смерти. Гоняться за третьей катастрофой он уже больше не сможет. Всё!

Вот, эта мерзкая минутная стрелка, теперь уже не с черепашечьей медлительностью, а как сумасшедшая, со скоростью смертоносной торпеды, которая, оставляя за собою серебристый пенный след, неумолимо несётся к намеченной перекрестием перископа точке: пороховому погребу крейсера. Вот, сейчас будет один большой «бах», и всё! И вся жизнь вдребезги! И Коля, расширив глаза от ужаса, смотрел на циферблат. Сейчас наступят новые сутки. И жизнь прорежет невидимый раздел: до него ещё было что-то похожее на ожидание счастья, а после него не будет ничего, кроме ожидания смерти.

Однако катастрофы, пока, не произошло. Она решила подождать в сторонке. Пока. На дорожке, ведущей от дома к баньке, кто-то появился. Фигура не мужская. Женская. Девушка. Так это же она! Чтобы не спугнуть Ирочку своим внезапным появлением перед её очами, Коля выдвинулся в проход между поленницами так, чтобы Ирочка увидела его заранее, но и не так далеко, чтобы с балкона дома можно было увидеть появление посторонней личности во дворе Русановых.

Ирочка вовремя заметила ожидавшего её Коленьку. Она ещё издали узнала любимого. Ей хотелось побежать к нему, кинуться и повиснуть у него на шее, прижаться всем своим существом к этому миленькому, сладенькому дурачку, который так долго где-то пропадал. Подумаешь, беда, тётушка помешала в консерватории. Ну, и что теперь? Совсем убежать? А почему не поискать ещё встречи? Да, хотя бы, просто иногда издали увидеться, улыбнуться, даже тайком. Ну зачем же так долго не показываться? Если очень сильно захотеть, так можно сделать как-нибудь, чтобы увидеться. Вот сегодня же получилось. Смог же всё-таки. И сейчас она готова прижаться к нему всем телом и целовать, целовать, целовать. Один поцелуй под лестницей в филармонии, это, конечно, хорошо. Но — мало же! Если поцелуй такой сладенький получился, то почему же ещё не повторить? Глупенький какой. Сейчас ты будешь меня целовать всю ночь. Пока злые силы не вырвут тебя из моих объятий. И тогда я умру, счастливая до невозможности.

Так думала Ирочка, еле сдерживая себя, чтобы не побежать к нему. И чем сильнее ей хотелось побежать, тем сильнее она придерживала себя, тем мельче становился её шаг, тем внимательнее она смотрела себе под ноги, чтобы, не дай Бог, не оступиться, не шлёпнуться, не растянуться, не стать посмешищем. И потом, она же не знала, зачем он пришёл к ней? Может быть, для него это вовсе и не любовное свидание, а деловая встреча. От него можно всего ожидать. Вот она кинется ему на шею, а он отстранит её от себя и скажет: «Подожди, эти глупости потом. Давай сейчас обсудим проблему: чем ты занимаешься в своё свободной время? Или, когда к тебе приходит Генрих. И вообще, чем вы с ним занимаетесь в твоей спальне?» Ирочка боялась Колю. Поэтому она и хотела побыстрее прикоснуться к любимому, и в то же время страшилась, что он позвал её совсем не для любовного свидания. Но как она ни отодвигала миг встречи, но он приближался. Вот, он уже совсем рядом. И что же сейчас будет? Ещё один крошечный шажочек, и она — под навесом. Почти вплотную с ним. И она сделала этот шаг. И посмотрела в его глаза. Что в них?

И никакая темень не могла спрятать сияющей радости в его глазах. И сердечко Ирочки замерло от счастья, и начало таять, и жаром ударило в лицо. И запылали щёчки, и перехватило дыхание. И она уже позабыла обо всём. Только его глазоньки, немного ещё испуганные, но уже восторженные. И его рученьки, которые уже тянутся к ней.

Коля, боясь спугнуть любимую неудачным словом, молча взял её ладошки в свои грубые ручищи и, склонившись, принялся осторожненько выцеловывать каждый пальчик по отдельности. Он ещё боялся, что эта их встреча может оказаться последней, поэтому пытался взять от неё как можно больше: и аромат, и сияние ореола волос любимой, и красоту лица, и нежность кожи каждого пальчика, и тончайшую хрупкость каждого ноготочка. И он не только выцеловывал, но лизал и посасывал изумительнейшие мозольчики. Он хотел спрятать возлюбленную всю в своём сердце и унести её с собой, чтобы она была всегда с ним, чтобы согревала его, веселила в горестях, сглаживала мелкие и крупные неприятности. И если нельзя унести её всю, то надо постараться захватить как можно больше воспоминаний о вкусе каждой складочки. И он целовал, лизал и посасывал всё, что она ему пока сейчас давала. И он был счастлив. Он радовался, что она, ни о чём его не спрашивая, терпит его наглую приставучесть. Меньше всего он хотел бы сейчас услышать от неё вопрос: «А зачем ты сюда пришёл? Для каких таких дел ты позвал меня к себе? Зачем заставил покинуть уютный и тёпленький домик, вытащил в эту промозглую темень из чистенькой и тёпленькой постели? И вообще, кто ты такой, чтобы так вести себя со мной?» Он никак не мог поверить своему счастью: его богиня без всяких вопросов и разговоров отдавала ему всё, что он сейчас хотел получить от неё. И он тоже молча брал, упоённо и жадно наслаждался, боясь того момента, когда в её устах прозвучат эти естественные вопросы. И пока Ирочка не произносила ни звука, и пока ему ничего не надо было объяснять ей, он осторожненько ласкал, гладил, целовал её рученьки. И вот, насладившись её ладошками. Выцеловав каждую пучечку, каждую впадинку, вылизав каждую складочку и каждую косточку, он, словно всем удовлетворившись, немножко успокоился, прикрыл её ладошками своё лицо, вдыхая очень родной запах. Всё. Теперь он готов был ответить на все её вопросы.

Может быть, у Ирочки и возникло пару вопросов о том: зачем он позвал её, но только до тех пор, пока Коля не взял её руки в свои и не начал целовать их, согревая своим дыханием. Она сначала немного боялась, что он сейчас укорит её чем-нибудь, кольнёт каким-нибудь вопросом. Но медленно, словно сладчайший сироп, тянулись минуты, а он ничего не спрашивал и ничего не сообщал. Только целовал. И больше ничего. И ей было очень приятно, что ему так сильно нравятся её руки. И все вопросы, если они и были, как будто ливнем смыло. Ой, как хорошо! Можно спокойно, ни о чём не тревожась, стоять и смотреть на этого странного мальчика. Такого большого, и такого непонятного. Интересно, он собирается её сегодня целовать или так и будет только гладить, облизывать и обсасывать её пальчики. Ладно, пусть подольше это делает. Какая прелесть! Оказывается, на Земле можно быть счастливой. И ничего для этого не надо делать. Только спокойно, ни о чём не тревожась, смотреть, как он исступлённо, и в то же время нежно, легко и летуче, целует, нет, не просто целует, а выцеловывает ей пальчики, как будто они — это самая большая драгоценность во всём мире. И камень её сердца опять начал превращаться в живую плоть. И жар его страстного сердца зажёг огонь в её груди. И всё тело стало вдруг каким-то невесомым, словно она стояла уже не на земле, а парила в воздухе. И весь мир куда-то удалился, чтобы не мешать им. И остались они вдвоём с ним в какой-то сказочной стране. И никаких вопросов.

Ирочка позабыла о своём первом, настороженном удивлении. Теперь она смотрела на его склонённую голову и никак не могла прийти в себя от изумления. Ещё вчера. Да нет, почему вчера? Сегодня утром она ещё была в таком жутко подавленном настроении, что и вспоминать не хочется. Хотелось всё бросить и отправиться искать какой-нибудь уголочек, где можно быть хоть чуточку посчастливей. Надо же! А счастье само привалило к ней! Всего один крошечный звонок по телефону, всего пару слов, и вся жизнь изменилась. И ничего больше не надо. Как же так? Ты бьёшься, стараешься, чего-то добиваешься, а оказывается, что ничего особенного и делать-то не надо. Надо, чтобы у тебя был хоть изредка звоночек. И всё! И больше ничего! Как же так? Почему это обыкновенное, на первый взгляд, целование рук доставляет ей такое наслаждение, что даже грудь напряглась, дыхание перехватывает и аж внизу живота, между ног что-то напрягается и чего-то требует. Ему, этому «что-то», тоже хочется, чтобы к нему проявили внимание, чтобы прикоснулись. И никаких тисканий груди, никаких хватаний за ягодицы и всего прочего, о чём и говорить-то не всегда прилично. Ничего того, что так усиленно рекомендуют заумные тибетские, так называемые, мудрецы. Не нужны ей их странные рекомендации. И вообще, ничего ей не надо. Ей надо только одного: чтобы ночь сегодняшняя никогда не кончалась.

— Всё? — спросила Ирочка, когда Коля затих, уткнувшись лицом ей в ладони.

— Всё, — тихо ответил он, глубоко и медленно выдыхая, готовый теперь ко всему.

— А зачем ты меня позвал сюда?

— А у меня для тебя подарок есть, — тихо засмеялся ей в ладошки Коля.

— Подарок? — удивилась Ира. — Я не ослышалась? Это не обман?

— Да, подарок, — подтвердил Коля, поднимая голову, чтобы полюбоваться миленькими глазками.

— И какой он, этот твой подарок, — тоже тихо засмеялась Ирочка, подумав про себя: «и зачем мне ещё какой-то подарок? Ты — самый лучший мой подарок». — А ты мне его покажешь?

— Обязательно.

— А когда?

— Потом.

— Почему? — надула она губки, пытаясь изобразить нетерпеливое неудовольствие. — Почему потом, а не сейчас?

— Э, нет, — покачал головой Коля, не отрывая глаз от её лица, от губок, от глаз, от щёчек. — Если я тебе сейчас покажу, ты обрадуешься такому сокровищу, схватишь его и тут же убежишь от меня. Зачем я тебе буду нужен, если ты уже получишь подарок?

— Ой, куда там, — Ирочка старалась изобразить, что сейчас обидится. Но у неё ничего не могло получиться, потому что всё лицо её сияло радостью так сильно, что, казалось, ночь уже заканчивалась, сейчас заря заполыхает. — А ты не боишься, что я могу и обидеться?

— Конечно боюсь, — пожал плечами Коля. — Но у меня выбор не очень широкий. Если ты обидишься на меня, то захочешь мне высказать свою обиду. А я в это время буду иметь возможность любоваться твоей красотой. А если я тебе вот так, просто возьму и отдам подарок, то ты на радостях сбежишь от меня, и я останусь только со своим носом. И что мне тогда делать?

— Глупости всякие выдумываешь тут про меня, — Ирочка продолжала делать вид, что вот-вот обидится. Она смотрела на него, и вдруг на неё накатила волна беспричинного веселья. Совершенно не понимая с какой стати, и, самое главное, не имея никакого желания понимать это, ей захотелось, открыто и совершенно не сдерживаясь, залиться радостным и счастливым смехом. И только страх спугнуть этого большого, смелого и сильного парня, робко притихшего у неё в руках, как только что вылупившийся из яйца цыплёнок, останавливал её. И она, прихватив жемчужными зубками нижнюю губку, смотрела на Колечку, не зная, куда себя девать от переполнявшего её восторга и восхищения. Ирочка впервые в жизни всей душой вдруг постигла свою красоту и ценность. Она, оказывается, для Колечки была самым большим сокровищем из всех сокровищ на Земле. Это она прочитала в его глазоньках.

Да. Да. Именно так. Её остановило не опасение своим смехом поднять на ноги весь Новопольск. Да пропади он, хоть, весь пропадом, лишь бы Коленька не ушёл от неё. Её даже не останавливала боязнь своим весельем поднять старую каргу по прозванию — тётя Катя. Ибо Ирочка твёрдо знала внутри себя, что она терпит слишком уж чрезмерное опекунство тётушки только потому, что это опекунство полезно ей самой. Оно сдерживает её, не даёт расслабиться, гульнуть в сторону, помогает сконцентрироваться на музыке для достижения поставленной перед собой очень высокой цели. Но, придёт время, и всё станет по своим рабочим местам. И всё будет так, как захочет она, а не тётя Катя.

Нет, сейчас Ирочка больше всего боялась хоть чем-то обидеть этого, ну такого славного, парня, такого любименького, что вся её жизнь без него, серая и скучная. Ну, просто, никуда не годится. И вот, боясь спугнуть Колечку, она, прикусив губку, смотрела на него, и, наконец-то, решилась на вопрос, который уже давно мучил её.

— А ты что, не хочешь, чтобы я убежала от тебя?

— Ни за что на свете, — очень серьёзно ответил он. — А тебе хочется уйти?

— Разве мне может что-то помешать уйти, если я захочу это сделать? — Ирочка недоумённо пожала плечиком на странность этого вопроса. И тут же пояснила для самых туповатых. — Если бы я хотела уйти, то зачем же приходила сюда?

— Да? — спросил Коля, удивляясь собственной недогадливости. — А я об этом даже как-то и не подумал.

— Надо же, какой верх непонятливости, — она внимательно и серьёзно смотрела ему в глаза. — И зачем же я, по твоему, пришла сюда?

— Ну, я думал, что тебя заинтересует: для чего я тебя позвал? — Коля, выпрямившись, во все глаза рассматривал Ирочку, стараясь, несмотря на ночную темноту, посильнее и поярче запечатлеть в памяти любимые черты.

— Конечно, — кивнула она головой, — меня это заинтересовало. И сейчас интересует. Вот, взять к примеру, где он, этот твой подарок для меня? Я очень люблю хорошие подарки. Он у тебя в кармане?

— Тебе очень хочется увидеть подарок? — Коля сделал вид, что удивился.

— А что тут удивительного? — чуть капризно надула губки Ирочка. — Вот только прошу тебя, не надо ловить меня на слове. Это всё игра. Я пришла совсем не за подарком.

— А за чем?

— А затем, чтобы увидеть: кто меня позвал?

— А ты не догадывалась? — спросил Коля.

— Догадывалась, конечно, — продолжала мягко улыбаться Ира. — Но догадываться — это одно, а точно знать — это нечто совершенно другое.

— И ты рада?

— Чему?

— Видеть меня.

— А ты рад?

— Очень.

— Я тоже, — тихо улыбнулась Ирочка. — А подарок хороший?

— Мне кажется, что да, — пожал плечами Коля. Он поднял правую руку и робко провёл средним пальцем по её бровкам. — Он особенный. Редкий.

— Большой?

— Достаточно большой, — Коля сиял от удовольствия. — В нём, наверное, не меньше двух килограмм.

— Арбуз?

— Ой, ну какой арбуз? Стал бы я связываться с арбузом, — засмеялся Коля, переходя от бровей к поглаживанию щёчек. — Дарить арбуз — это как-то по базарному. Это же скучно. Я как представлю: идти на базар, покупать арбуз, тащить его, не давать тебе выспаться из-за арбуза. В этом есть что-то торгашеское. Брр.

— Так что же это? — в Иришке начал разыгрываться настоящий интерес. — Да, два килограмма в карман не спрячешь.

— Не волнуйся, ты его скоро увидишь и сама сорвёшь, — попытался успокоить её Коля.

— Я сама его сорву? — ещё сильнее удивилась Ирочка. Ей начала нравиться эта полночная игра в «угадайку». — Так ты не купил его? И я сама его сорву?

Ей нравилось прикосновение Колиных пальцев к её бровям и щёчкам. Ей это так понравилось, что она уже не следила за его поведением, за движением его глаз и пальцев, за его сладким дыханием. Ей уже хотелось прикрыть глаза от удовольствия. Даже не хотелось следить за собственными ощущениями. Ей хотелось просто стоять и чувствовать его рядом, ощущать его ласковое тепло. Ей нравилось чувствовать прикосновения его пальцев. И она хотела только одного: чтобы это не прекращалось. И всё. И больше ничего.

— Да, ты сама его сорвёшь, — подтвердил Коля, опуская палец от её щёчки к нежнейшему овалу подбродочка.

— Странно, как-то, — тихо прошептала Ирочка, приподнимая головку, словно упрашивая Колю не забыть погладить и горлышко. И Коля исполнил её невысказанное желание, провёл пальцем сверху вниз по одной стороне, а снизу вверх по другой. Ему очень хотелось от горлышка опуститься вниз, туда, где в сумеречной темноте белели холмики её грудей. А можно было ещё и наклониться, чтобы прильнуть губами к сонной артерии, чтобы ощутить губами движение её крови. Но, пока, сдержался. Не стал обострять ситуацию. Ему было вполне достаточно и того, к чему его допустила любимая. А Ирочка продолжала шептать. — Я сама его сорву. А он далеко?

— В двух шагах, — прошептал Коля и коротко прикоснулся пальцем к её нижней губке. — Тут, совсем рядом.

— А. Я поняла. Ты в цветочном горшке вырастил цветок и принёс его мне, чтобы я сама могла его сорвать, — Ира обрадовалась возможности говорить, чтобы скрыть от Коли своё сильное желание целовать его палец. А может быть, даже взять его в рот.

— Цветок весом более двух килограммов? — улыбнулся Коля.

— Да, действительно, что-то не то, — прошептала Ирочка, нисколько не расстраиваясь тому, что не угадала. — Так что же это такое, этот твой подарок?

Но Коля молчал. Не встречая сопротивления своим ласкам, он потихоньку смелел. Перевёл свой взгляд на её губы и теперь смотрел на них, не отрываясь. Они привораживали его к себе своей красотой и загадочным блеском. Ему хотелось наконец-то попробовать их на вкус. И сдерживать себя было всё трудней и трудней. Глазами он уже целовал Ирочку вовсю, но палец его продолжал медленно скользить по внешнему контуру её сказочно прекрасных губок.

— Ну, Колечка, он сам вырос или его сделали? — чуть ли не со стоном произнесла Ира, тоже не сводя глаз с его губ. «Да что же ты всё гладишь и гладишь? — просилась на волю через глаза её жалобная мысль. — Или тебе совсем не хочется поцеловать меня?»

— Вырос, сам вырос, — совсем тихо прошептал Коля, склоняясь к её лицу.

— В теплице? — уже совсем еле слышным шепотом спросила Ирочка, поднимая своё лицо ему навстречу.

Ответа она уже не слышала, так как Коля прильнул к её губкам. Поцеловал он её не сильно, а осторожненько, нежненько, очень даже робко. Он каждую губку пробовал на вкус. Обсосав и облизав их каждую в отдельности, он начал внедряться в глубь её рта. Словно истомлённый, измученный иссушающим жаром безводной пустыни путник, добравшийся наконец-то до живительного источника, пил и пил вкуснейший нектар. Пил, и никак не мог напиться. И забыла Ирочка обо всём. Сначала она просто позволяла ему целовать себя. А потом, когда он начал добираться до её язычка, ей уже мало было того, что он целует её. Ей самой хотелось пить его сок. И она начала покачивать головой из стороны в сторону, то отрываясь от его губ, то опять всасываясь в его приоткрытый рот. Так они играли друг с дружкой губами довольно долго. При этом Коля не схватил её в свои объятья, не сжал, а заведя свои руки ей за спину, он не то, чтобы обнял, скорее обвил руками спинку любимой, еле касаясь ладонями пальто. Коля держал в своих объятиях Ирочку гораздо бережней, чем любитель древностей держит в своих руках старинную китайскую вазу тончайшего фарфора, обожжённую пламенем, в котором сгорел её ваятель. Коля боялся грубым обращением или неловким движением повредить величайшую на свете драгоценность. Коля прикасался к Ирочке примерно так, как археолог прикасается к древнейшему, реликтовому манускрипту, который может рассыпаться в прах не только от воздействия кожи пальца, но и от дрожания рук, от резкого дыхания, да и просто — от яркого света. Нельзя даже дохнуть, чтобы не разрушить то, что чудесным образом сохранило время. Он старался неосторожным движением не разрушить то, что сегодня возникло между ним и Ирочкой. Он не схватил её, ломая и опрокидывая, а осторожненько привлекал к себе. Ирочка охотно, облегчённо чуть слышно вздохнув, сама слегка подалась ему навстречу. Однако она тоже не спешила поднять руки, чтобы обнять его за шею. Нет, пусть он не думает, что она уже не может жить без него. Пусть не берёт себе слишком много в голову. Она должна иметь право всегда в любой момент принять собственное решение. Может быть, даже и уйти в любой момент. Поэтому руки её висели вниз как плети. И она не спешила прильнуть к нему, прижаться, как простая девочка, готовая побежать за первым парнем, который позовёт её за собой в свою квартиру или в машину, и предложит выпить стакан вина. Ирочка, всего лишь навсего, только прислонилась к этому странному парню, от которого так и пышет каким-то будоражащим жаром, от которого голова идёт кругом и в глазах туман. Однако Ирочка, в перерывах между поцелуями, не забывала чуть запрокинуть склонённую немного головку, чтобы не оказать никакого препятствия Коле, если он захочет поцеловать не только губки, но и то, что ему больше всего нравится в ней. И погрузилась в негу сладкого ожидания счастья.

И Коля, утолив жажду соками её рта, насладившись движением её язычка, всё чаще и чаще стал отрываться от её губ, чтобы ощутить нежность тонюсенькой кожи горлышка, пульсирование крови сонной артерии, упругую твёрдость раковинки ушка, щекочущую пушистость волос. Он лизал, сосал и покусывал её кровеносные сосуды, словно желал пить уже не сок её рта, а кровь, её живую кровь. И она тихо смеялась, изгибалась дугой, и запрокидывала голову. Каждое прикосновение его губ наполняло её тело страстным, уже жгучим волнением. И она подставляла ему свои груди, искала своим животиком прикосновения к его животу. Грудь её как-то даже потяжелела, словно налилась до сих пор ещё не ведомой ей истомой. И стало трудно дышать.

И вот, его нога толкнулась ей в коленки, и в голове у Ирочки всё поплыло, ножки её ослабели, и, чтобы не упасть, ей пришлось их расставить немного пошире. А он, ощутив это её движение, ещё глубже вдвинул свою ногу между её ножками. Она уже своим междуножием сидит на его бедре. Это было уже слишком. Она поплыла в какую-то неведомую ей пока ещё страну, в которой так всё сладко волнующе, что не хочется ничего делать, кроме как лечь на спинку. И поэтому Ирочка потянула к себе Коленьку, чтобы он прижал её к себе покрепче и не дал ей упасть на спину и раздвинуть ему свои ножки. И это всё при том, что он, собственно говоря, ещё ничего особенного и не сделал. Нет, он не был спецом по уламыванию целостности девушек, но он был очень способный ученик, и всё эту очень хитрую науку быстро осваивал на лету, интуитивно. Да и почва была очень благодатная. Сама напрашивалась на прогрессирующие развитие событий. В общем, обе стороны проявляли глубокую заинтересованность.

С Генрихом у неё было всё иначе. Поцелуи с Генрихом разочаровали её. Она помнила, что в первые дни знакомства с этим бизнесменом в ней тоже жило ожидание счастья. Она хотела научиться целоваться с мужчиной. Она хотела стать взрослой. Познать ласки мужчины. Узнать, что в них такого особенного? Почему некоторые женщины буквально сходят с ума от мужских ласк. Нет, с ума сходить она, конечно, не собиралась, но попробовать хотела. Да она слышала пословицу: одна попробовала и … Ну, ладно, можно же в любой момент остановиться. Она же всегда умеет держать ситуацию под контролем. Сможет и с этой проблемой справиться. Надо только не терять голову. Бедная глупышка. Она даже не предполагала, что ей не придётся напрягаться, чтобы держать себя в руках, чтобы не увлечься и стать жертвой мужского обольщения. Холодные, бесчувственные поцелуи Генриха склонили её к мысли, что любовные услады, если они вообще на свете существуют, не для неё. Прикосновения, трогания, поглаживания и, уж тем более, попытки куда-то засунуть палец и где-то что-то покрутить, не вызывали в ней ничего, кроме сначала недоумения, а потом и возмущения. Зачем это? Чего он добивается от неё? Чего он хочет получить от неё? Что она должна делать в ответ на его попытки ущипнуть её за грудь или, ещё хуже, за что-то там, под юбкой? И это всё то, о чём так много пишут и показывают? Но если это действительно так приятно и увлекательно, то почему все люди, с которыми она пыталась поговорить на эту тему, изо всех сил старались избежать разговоров на эту скользкую тему? Не испытали ли и они того же самого разочарования, которое выпало на её долю. Может быть, они тоже не встретили в своём партнёре своё счастье? И они боятся признаться в том, что не понимают о чём идёт речь? Наверное, всё именно так. Иначе, чем можно объяснит несчастные браки? Разочарование! Ожидали встречу со счастьем, а получили «как у Черномырдина».

И Ирочка, как всякий нормальный человек, не стала впадать в панику оттого, что в ней нет любовного волнения при поцелуях с Генрихом. Она решила, что так оно и должно быть. Ну, не все же люди одинаковые. Есть такие, которые с прямыми ногами, а есть и такие, у которых ноги, мягко сказать, не так уж и прямые. И что, им теперь не жить. Да нормально живут. И никто не станет утверждать, что кривоножки несчастней прямоножек. Скорее наоборот. Есть кареглазые, а есть зелёноглазые. Одни мужчины становятся лысыми чуть ли не с двадцати лет, а другие до самой глубокой старости ломают расчёски о свои заросли. Нет одинаковых людей. У каждого есть своя особенность. И не надо комплексовать по этому поводу. Одни женщины, может быть, падают в оргазм чуть ли не от первого поцелуя, а другие и во время полового акта лузгают семечки. И ничего страшного не происходит ни с теми, ни с другими. У каждой женщины своя судьба. Таким образом Ирочка пришла к очень утешительному для себя выводу: если у неё есть незаурядные музыкальные способности, то по закону энтропии у неё должно быть спокойное, равнодушное отношения к поцелуям Генриха. А то ведь может получиться, что одному человеку достанется всё, а другому не достанется ничего. Это же очень не справедливо. И не надо паниковать. Всё нормально. Так и должно быть. Твой удел — музыка, а не секс. Пусть в нём находят своё утешение те, у кого с музыкальными способностями не всё в порядке. Не все ж коврижки сладкие только тебе одной, надо же и другим чем-то утешиться. Музыка, она, ведь, вечная, а секс он, наверное, странный: то есть, то, вдруг, нету. И кто знает, может быть ей удалось с этой странной, просто чудовищной логикой до глубокой старости, не попадись её на жизненном пути Коля. И от всей этой галиматьи не осталось и следа.

Она влюбилась в него буквально с первых же минут. Она же чётко помнила, как ей понравилась близость его тела уже в троллейбусе. Она же помнила, как ей стало приятно, когда она при дёрганиях троллейбуса ощутила прикосновение его горячего и твёрдого органа к низу её живота. Никакого стыда или другого какого неудобства в ней не было. Она понимала, что в этом нет ни его вины, на её. Просто, масса людей толкала его в спину, а он, защищая её от напора толпы, вынужден был иногда прижиматься к ней. Такова жизнь. Дело-то житейское. С кем не бывает? Не надо комплексовать по пустякам. И она сама прижала его к себе. И в груди стало жарко, и глаза закатились под лоб. Она уже в троллейбусе готова была пойти за ним куда угодно, если бы он позвал. А в поезде? Всего одна поездка с незнакомым парнем в битком набитом людьми купе, и от всей её логики не осталось и воспоминания. А если бы они были не в плацкартном вагоне, а в двухместном купе? Вдвоём. Да она сама бы затащила его на себя, так ей хотелось, чтобы он целовал и ласкал её. Ужас. Она хотела самой откровенной близости с парнем, которого видела первый раз в жизни.. В ней трепетало, пылало желание его ласк, чтобы он не только поцеловал её, но прикоснулся к груди, провёл по животу, тронул там, между ножками. Она чётко понимала, что не стала бы сильно сопротивляться, потому что сама хотела этого.

И поняла Ирочка, что она самая простая обыкновенная женщина, которая хочет любви. Хочет сама любить и чтобы её любили. Это особенно открылось ей на концерте в филармонии, под лестницей. Когда он поцеловал её, то очень быстро она почувствовала, что между ножками стало очень горячо и мокро. И там был такой жар, такой зуд, что если бы он догадался дотронуться до трусиков между её ножками, то она бы сама сняла их. Несмотря на возможность появления в их уголке кого-нибудь из посторонних. Она так сильно хотела, чтобы Коля ей сделал это, что испугалась своего желания. И она нарочно разыгрывала из себя оскорблённую девочку, чтобы он не почувствовал своей власти над ней. Она боялась потерять не столько свою целостность между ножками, сколько — независимость. Она неудержимо хотела мужчину. Это ей весьма и весьма пришлось не по душе. Ещё бы, создать самую высокую в мире башню, засесть в ней оригинальной, талантливой, абсолютно неповторимой, слегка пренебрежительно посматривающей на подружек и просто знакомых женщин суетящихся где-то там внизу вокруг «вечного идола» — фаллоса, и вдруг увидеть себя самой простой, самой обычной женщиной, которая сама, совсем потеряв голову, прижимается к этому идолу. И уж совсем возмущал её тот факт, что мужчина, без которого она уже просто жить не может, вдруг оказывается — обыкновенный грузчик. Это уже ни в какие ворота не лезло. Ведь на свете есть так много нормальных мужчин, которым она сильно нравится. И с вполне приличной профессией. Ну почему именно ей такая странная судьба? Как она могла влюбиться в грузчика? Это всё от того, что она в троллейбусе не знала, что он — грузчик. Если бы она с самого начала знала, что у него такая профессия, то никакого влечения к нему бы не испытала. Это всё — самообман. Она сама себя загнала в этот странный тупик. Зачем ей дети от пьяницы? Уж лучше за Генриха выйти. Нет, надо всё это срочно ломать. И она давала себе самые страшные обещания, что больше не поддастся его колдовским чарам. Но все эти обещания жили в ней только до вечера. Она ложилась в постель, и он являлся к ней в её фантазиях. Она ни о ком и ни о чём не могла думать. И всегда все эти фантазии заканчивались одним и тем же: он укладывал её в её же постель, раздевал, снимал трусики, целовал, раздвигал её ножки, ложился и … Нет, это, просто, невозможно. Так нельзя. Это запрещено. Надо было с этим что-то делать. А что тут сделаешь? Всё, что запланируешь и решишь, и дашь себе самую страшную клятву — только до ночи. А потом она уже ничего с собой не может поделать. И она придумала для себя единственный выход. Ей надо повнимательней присмотреться к Николаю. У него какая-то своя манера обращения с девушками. Совсем не такая, как у Генриха. Абсолютно не такая. А она привыкла к тому, как трудится над нею Генрих, поэтому у ней нет иммунитета к ласкам этого странного грузчика. Вот она присмотрится, немножко привыкнет, волшебство пропадёт, и останутся обычные серые будни. И произойдёт то же самое, что произошло у неё и с Генрихом. Она привыкнет к его методам соблазнения. И будет спокойно следить, как он гладит её груди, хватается за сосочки, пытается их крутить. Она с удовольствием будет посмеиваться над его стараниями расшевелить её, троганием трусиков возбудить в ней страстное желание отдаться ему. Надо только немножко привыкнуть к именно его манере обольщения.

— Просто, ты уже перестояла, — шептала она себе ночью, утешая себя, чтобы освободиться от страстных переживаний, от желания его ласк. — Тебе уже немало лет, ты уже не маленькая девочка, а ты ещё никого толком не любила, вот и ухватилась за первого попавшегося стоящего мужчину. Ты же не знала, что он грузчик. И интеллект его не должен превышать бутылки водки. Если бы знала, так сразу же взяла себя в руки, и не было бы никаких проблем. Ещё тебе не повезло в том отношении, что Генрих оказался не в твоём вкусе. Может быть он тоже мужчина, но — не твоей мечты. Какая-нибудь другая женщина кончает под ним, а тебе не дано. Ничего, окончишь консерваторию, встретишь настоящего парня, не грузчика. Избавишься от этого наваждения. Ну, а пока поиграй с грузчиком в любовь. Убедись, что нет в нём ничего особенного. И если он тебе кажется сейчас сильно привлекательным, то это скоро пройдёт. Главное, это хорошо подготовиться к встрече с ним, настроить себя так, чтобы не он владел ситуацией, а научиться самой управлять его действиями. Вот, казалось бы, совсем себя убедила, что не нужен ей грузчик, а в филармонии он вдруг, неожиданно поцеловал тебя, и всё, ты потекла. Ой, да нет же. Да всё же совсем не так. Тут нельзя обманывать себя. Иначе ничего не получится. Чтобы научиться управлять их отношениями, надо реально оценивать и его и своё поведение. Если обманывать саму себя, то не удастся правильно подготовиться к встрече с ним. Ну вспомни же, что с тобой было в филармонии. Когда он вёл тебя из зала в фойе, и людей становилось всё меньше и меньше, тебе всё сильней и сильней хотелось, чтобы он тебя обнял и поцеловал. Это чувство в тебе не только существовало, но росло с катастрофической быстротой. И когда он прислонил тебя к стене, а вокруг уже никого не было, ты уже совсем перестала соображать, что происходит, перестала дышать в ожидании его поцелуя. И он, негодяй, взял и поцеловал тебя. Воспользовался твоей слабостью. Казанова. Дон Жуан. Бессовестный соблазнитель слабых женщин. Воспользовался её неопытностью, её незнанием мужчин, её долгим аскетическим образом жизни. А ты сразу же потекла. С первого же поцелуя ты сразу же забыла о всех своих клятвах и обещаниях чётко контролировать ситуацию. И вся наполнилась пламенем его сладкого дыхания. И не стало воли, и ушёл разум. И тебе очень хотелось, чтобы он раздел тебя, ласкал, целовал, гладил, прикоснулся не только к груди, но и там. Ты очень хотела, чтобы он сделал это. Ужас! Целоваться до полного расслабления в фойе филармонии! До чего ты докатилась? И с кем ты так расслабилась? С грузчиком свиных окороков! Ты — самая обычная, простая женщина. Ты неудержимо хочешь его. Нет, с этим надо что-то делать. Надо научиться останавливать его, чтобы приступить к холодному анализу происходящего.

А чтобы научиться, надо встречаться. Вот что ей больше всего понравилось во всей этой логике. Ей понравилось, что для облегчения жизненных переживаний ей надо как можно почаще встречаться с Колей. Поэтому она так легко уговорила себя, что сегодняшняя встреча с Колей, не только не повредит ей, но и пойдёт, некоторым образом, на пользу. Ей только было немного страшно, что первый же его поцелуй разрушит всю её логику. А может, всё дело в том, что поцелуй был всего один? Может, если поцелуев станет больше, она более спокойно будет относиться к ним? Нет, это определённо, в другой раз она не позволит ему доводить себя до такого состояния.

И вот, этот другой раз пришёл. До самого поцелуя она вполне владела собой. Хотя, надо отметить, ей всё сильнее хотелось поиграть с Колей. Даже потанцевать или запеть. Чудно! Она сама уже чувствовала в себе нарастающее желание совершить что-нибудь очень весёлое и совершенно неожиданное для себя самой. И вместо того, чтобы вести с ним разговор о каком-то, там, непонятном подарке, её так и тянуло, к примеру, толкнуть его в грудь. Да не чуть-чуть, не шутливо, а по-настоящему, чтобы он обязательно не устоял на ногах, свалился. Он бы, конечно, вначале рассердился, вскочил, захотел бы и ей сделать что-нибудь подобное, в отместку. А она бы побежала от него. А он, разозлённый и выведенный из себя её проказой, погнался бы за ней. А она бы побежала от него. Но не так быстро, чтобы он не смог её догнать. Но и не так медленно, чтобы он сразу же догнал её. И чтобы всё это происходило не здесь, в городе, а где-нибудь в лесу. На маленькой опушке, по краям которой растут берёзки и кусты. И вот, он всё-таки поймает ей, и схватит за плечи, и она не устоит на ногах, и они вместе упадут на травку, под кусточек. И он навалится на неё, придавит всем телом к земле так сильно, что и дышать будет невозможно. И вот, он уже впился своим ртом в её рот, заливая её своей сладчайшей влагой. И его руки гладят ей грудь. Сначала легко и ласково, а потом всё сильнее и сильнее. И вот, он одной рукой старается распахнуть ей платье спереди, а второй рукой за спину, и лихорадочно дёргает застёжку бюстгальтера. И ему никак не удаётся разобраться в таинственных хитростях защёлки. Тогда она сама, потеряв терпение, начинает помогать ему. Прочь бюстгальтер, прочь платье. И он, ошеломлённый красотой её сокровища, приник губами к груди, ласкает, целует сосочек, кусает и сосёт всю её небольшую грудь, захватив её полностью в рот. Да так глубоко, что её сосочек трогает его глотку. И она, охнув, изогнувшись всем телом, вся устремляется к нему, стараясь лобком не только дотронуться до его органа, не только сильно прижаться, но жёстко потереться. И он срывает с неё трусики. И она распахивает навстречу ему свои ножки. И он наваливается на неё. И она дико кричит от боли и наслаждения!

О, ужас! Да откуда же ей всё это известно? С какой стати она так неудержимо этого хочет? Ведь с ней этого ещё ни разу не было. Книги и кино. Да не помнит она, чтобы это там было так живо и прекрасно. Но она точно знает, что это уже было у неё. И неописуемое блаженство разлилось по всему её телу. Ещё немножко, и она сама начнёт искать его.

— Ой, нет, — вяло сопротивляется Ирочка уже бушующей в ней буре. — Только не это. Ведь я хочу отдаться ему сейчас же, прямо здесь, в баньке. Там же хорошо. Там можно будет даже совсем раздеться. Ну и что? Что потом ожидать от всего этого? Потом выйти на международный конкурс беременной? Вот смеху-то будет. Нет, никак нельзя. А как хочется. Как странно он ласкает. Даже не гладит спину, а только проводит над ней рукой, чуть касаясь пальто. До чего же сладко. Несравненно приятней, чем лапание Генриха за трусы. Ну, прижми же ты меня к себе покрепче.

А Коля, наслаждаясь покорностью Ирочки, положил ладони плотно ей на спину, сильно прижал и начал уже не поглаживать, а пощипывать и тискать тоненькую и гибкую спинку. Ирочка подняла руки, обняла и повисла на его шее. Ножки уже не держали хозяйку. Она ничего не делала уже во время поцелуя, только покорно подчиняясь любому его движению и желанию. Подставляя то верхнюю, то нижнюю губку, в зависимости от того, к какой из них любимый желал приникал своим ртом, чтобы пососать. И когда он, испив весь сладкий аромат внутренней полости её губ, начал протискиваться сквозь её зубки, она не сопротивлялась, послушно, с наслаждением раздвинула их. И Коля добрался до кончика её языка. И в голове у Ирочки всё поплыло, и глазки закатились, и внизу живота вспыхнул огонь. И ей нестерпимо хотелось пригасить этот жар, прижавшись к его уже огнедышащей дубине. А он, угадав её желание, схватил снизу обеими руками её за ягодки, приподнял, натянул на себя и посадил себе на ногу. И влагой наполнился рот, и всё стало влажным. Теперь его рукам стало немножко посвободней, теперь можно было идти дальше и глубже.

Но Коля, боясь своего неумения целоваться, боясь этим навлечь на себя возмущение Иринки, начал медленно уходить из её рта. И когда он, словно прощаясь с её ртом, слегка прикоснулся кониками своих губ к её слегка вздёрнутой верхней губке, Ира возмутилась тем, что он хочет оставить её ротик, и, выплывая из сладчайшего небытия, широко распахнула свой ротик и захватила своими губами его губы, и засосала их внутрь себя, и выставила вперёд язычок, словно упрашивая любимого ещё немножко поиграться с ним.

И Коля понял её желание, и, уже не владея собой, не вошёл, а ворвался в её рот, нисколько не рассуждая, ей будет больно или не очень. Он своими губами раздвинул пошире её губки и захватил уже не кончик, а весь, до самого корня, её язык. И начал ритмично пропускать его сквозь свои губы и зубы по всей длине, от корня до кончика. Разгораясь страстью всё сильнее и сильнее, он уже не облизывал нежно её язычок, и даже не вибрировал о него своим языком, а буквально терзал чуть ли не изо всех сил. Он впился в её рот, движением своей головы из стороны в сторону распахивая его, так, словно собирался разодрать ей рот, как Самсон разодрал пасть льву.

— Да ты что, совсем ошалел, что ли? — сладко застонав, зашептала Ирочка, отталкивая от себя любимого и сползая с его ноги, чтобы стать на землю

Коля несколько секунд постоял молча, словно приходя в себя. Немного оклемавшись, он так же молча прислонил Ирочку к штабелю дров и начал расстёгивать ей пальто. Ирочка, странно улыбаясь, затаив дыхание и приоткрыв ротик от приятного изумления, тоже молча следила за его действиями. Оказывается, это может быть очень приятным, когда мужчина тебя раздевает. И очередная волна наслаждения залила грудь. Да так сильно, что не было никаких сил для оказания хоть какого-нибудь сопротивления. Да какое там сопротивление? Грудь стала такой тяжёлой и плотной, что ни вздохнуть, ни охнуть.

И вот, пальто расстёгнуто и распахнуто. Теперь Коля любуется ей сисечками через тонюсенькую ночнушечку. На груди и на спине сильно открыто. Чтобы любимому было легче добраться до своих владений. И волнующе белеют в ночной полутьме хрупкие плечики и сисечки. Не в силах отвести глаза от ложбинки, уходящей под рубашку, Коля сначала несмело положил свои руки на талию любимой. А потом, быстро наглея, осторожно, медленно начал поднимать их вверх, всё ближе и ближе подбираясь к её прекрасным, упругим холмикам. И вот, его ладони ощутили нижние склоны торчащих вверх, прямо к нему, матово поблёскивающих возвышенностей. И он обхватил их, и нежно сжал, и потянул вверх, к себе, и начал с разгорающейся страсть массировать их, всё ближе и ближе подбираясь к возбуждающе торчащим вершинкам.

Ирочка не сдерживала Колиного нахальства. Даже если бы она и была способна сейчас к анализу и рассуждению, то оправдала бы своё непротивление тем, что хотела сравнить эти ощущения с теми, которые она испытывал при попытке ласканий своих сисечек Генрихом. Наивно, конечно, но для оправдания своего желания сгодится. А потом она и совсем позабыла о каких бы то ни было сравнениях. Забыла она и том, что почти обнажённая стоит зимней ночью на улице. Если у неё и возникло ощущение прохлады и пустоты, то только оттого, что к её животу почему-то не прижимался Колин живот. Зато Колины руки вливали огонь в ё грудь. И этот его сладчайший огонь разливался по всему её телу, и стекал вниз, и скапливался между ножками. Ирочка запрокинула голову, откинулась назад, упершись затылком в дрова и выставила вперёд свой тазик, ища им соприкосновения с Колечкой.

А он повёл руки ещё выше, положил ладони ей на плечи и начал сдвигать с них ночнушку. Вот он, склонившись, принялся выцеловывать её и горлышко, и шейку за ушком, и само ушко. Потом опустился к груди и, широко открыв рот, захватил чуть ли не всю её сисечку, начал сосать и ласкать то зубами, то языком, а то и трогая сосочек верхним нёбом. Тем временем его рука заскользила по её боку вниз, к бедру, затем ещё ниже, к коленке, а от неё начала медленно подниматься вверх, заодно прихватив и подол ночной рубашки. Ирочка испуганно сжала ножки, но было уже поздно, так как пальцы его были уже между бёдрами, поэтому её действие вызвало обратный эффект: не защитило от вторжения, а усилило возбуждение, и её, и его. Колина рука, наслаждаясь прохладненькой гладкостью кожи внутренней поверхности бёдер любимой, начала раздвигать их в стороны, помогая себе коленкой. Он не торопился. Чтобы получить побольше удовольствия, он то и дело останавливался, пощипывая и поглаживая, а то даже и грубовато тиская то напрягающиеся, то бессильно расслабляющиеся ножки. И вот, его ладонь уже пока только через трусики ласкает ей лобочек. Он уже трогает то, к чему она даже сама себе запрещала прикасаться. И чаще всего без всякого успеха. Ирочке стало так приятно и хорошо, такая сладкая истома разлилась по всему телу, что стало жарко. Тело стало каким-то лёгким, невесомым. Она начала взлетать к звёздам. Ирочка испуганно задрожала, начиная осознавать, что её крепость добровольно сдаётся и уже совсем готова открыть ворота победителю. Всё, для сопротивления уже нет никаких сил. Да и сопротивляться тоже не было желания. Она не понимала, что с ней такое происходит? Она катастрофически быстро слабела. Её коленки сами собой начали сгибаться, и она, неуправляемо, импульсивно дёргаясь, начала опускаться ему на руку. Какие-то непонятные и неуправляемые сладчайшие микровзрывы сотрясали всё её тело. Она запрокинула голову назад, на дрова, и прикусила губку, чтобы не закричать от наслаждения. Удары страстного волнения то и дело сотрясали её тело. Она изнемогала.

— Ой, Колечка, миленький, да что же ты это со мной делаешь? Да какой же ты сладенький, зайчик ты мой серенький. Не могу, хорошенький ты мой. Я сейчас совсем умру, так мне хорошо. Прошу тебя, не трогай меня там. Умоляю тебя, не делай этого. Всё, всё хватит, прошу тебя, оставь меня. Я сейчас не выдержу. Да прекрати же ты мучить меня!

Она начала осознавать: ещё секунда, другая, и она станет его рабыней, безмерно счастливой от возможности прикоснуться своими губками хотя бы только к его пальцу. Нет, это было уже слишком. Это не входило в её планы. И она заставила себя очнуться.

— Да хватит же, — сначала вяло, а потом с нарастающей настойчивостью, Ирочка принялась отталкивать от себя насильника. — Ну, хватит, я говорю. Хватит. Поиграли, и хватит. Хорошего понемножку. Ты, я вижу, очень опытный в таких делах. Всё делаешь молча. Продвигаешься вперёд семимильными шагами. Так быстро, что за тобой и не уследишь. Сказал бы хоть слово какое. Понравилось или нет? Может, это у тебя, просто, развлечение от скуки? Может, тебе всё равно, с кем так играться. Может быть, я у тебя сто пятнадцатый эпизод в твоей жизни? Хоть бы рассказал, где научился этой науке? Ну, чего молчишь? Где научился? С кем учился? Расскажи хоть что-нибудь.

— Да нигде и ни с кем я не учился, — смущённо пробормотал Коля, медленно приходя в себя. — Чего ты выдумываешь? Просто, я люблю тебя. Люблю до полной потери всякой памяти и сознания. Неужели это так трудно понять?

— А чего же ты, тогда, молчишь? Такие слова мне хорошие принёс, и молчишь. Ты бы с этих слов и начинал. А то явился, значит, как хозяин, руки везде суёт, куда не положено. И остановить не успеешь. Шустренький какой. И очень даже пожароопасный, и совсем даже какой-то неуправляемый, — Ирочка любовно гладила своего миленького, серенького зайчика по щеке. Ей хотелось поцеловать его. Но она боялась, что он опять вспыхнет как порох. И её зажжёт. А во второй раз она его уже не захочет останавливать. — И вообще, ты какой-то дикий. Быстро голову теряешь. Послушай, я сейчас что-то сделаю. Но ты пообещай мне, что исполнишь то, что я тебя попрошу. Ты же говоришь, что любишь меня. Значит, должен исполнить всё, что я захочу. Исполнишь? Ну, пожалуйста, ну, пообещай мне, а то я уже не могу.

— Исполню, — улыбнулся Коля. — Исполню всё, что ни попросишь.

— Руки опусти свои. Вот так, пусть они висят по швам. И обещай мне не поднимать их. Обещаешь?

— Обещаю.

— Смотри. А то Бог тебя накажет, если не исполнишь своего обещания.

— Обещаю.

— Ну, стой и не шевелись. Шевельнёшься — уйду, — Ирочка, таинственно улыбаясь, положила ладони ему на шею, притянула его голову и принялась нежно целовать миленького. — Какие губки у тебя сладенькие. Какая она у тебя пухленькая. Так и тянет откусить кусочек. Нет, не шевелись, а то уйду. Ой, не могу, как хорошо. Дай мне свой язычок, сладенький мой, — Ирочка прильнула к возлюбленному в долгом поцелуе. И она не выдержала, прижалась к нему всем телом. И выдвинула ножку вперёд и начала толкать и тереть бедром его страшнейшую дубину.

Коля не выдержал, запустил руки ей под пальто, схватил за попку, сжал, приподнял и начал задирать ночнушку.

— Ой, да что же ты опять со мной делаешь? — со стоном оторвалась она от его губ и начала отталкивать его от себя. Потом прижалась головой к его груди и закрыла лицо руками. Ирочка успокаивала себя, чтобы не кинуться опять ему на шею. И не попросить, чтобы отнёс её в баньку. Там есть удобная полочка. Там можно раздеться, лечь на полку и … Нет, нельзя. Это кончится тем, что на конкурс она выйдет беременной, — Ты же обещал мне, что не будешь поднимать руки на меня, не будешь шевелиться. Неужели ты Бога не боишься?

— Ага. Да кто же сможет выдержать такую пытку? — шептал Коля, целуя ей волосы. — Разве Бог не понимает, что я простой человек. Я не могу выдержать такого издевательства. И я ничего не могу поделать с собой.

— Вот теперь я знаю, какой ты мне подарочек приготовил, — тяжело вздохнула Ирочка, отрываясь от его груди. Теперь она смотрела ему прямо в глаза. Её указательный пальчик ласкал его нижнюю губу. — Это тот, который сам растёт. Только почему так мало? Почему всего два кило? Так не годится. Он у нас будет побольше.

— Ты о чём говоришь? О каком подарке? — спросил Коля и прихватил её пальчик сначала зубами, а потом засосал его весь в рот.

— О твоём подарке. Ты же ребёночка решил мне подарить? — она оттолкнулась от него, запахнула на груди пальто и прислонилась к спиной к дровам, продолжая смотреть ему в глаза. Только теперь уже — грустно. — Ты решил, что если на свете станет ещё одним грузчиком больше, то будет как раз то, что мне надо для счастья? Так, да?

— Ой, ну у тебя и язычок, — показать тебе подарок?

— Покажи, если тебе не жалко, — она усмехнулась, не скрывая удовольствия от той оценки своих способностей, которую услышала от него. — Буду рада, если я ошиблась.

— Ну, держись, — пробормотал Коля. Он наклонился и подхватил её на руки. Ирочка тихонько ойкнула, засмеялась и, обняв Коленьку, прижалась к нему. Теперь она могла трепать его длинные волосы, дышать ароматом его кожи, целовать ухо. Не застёгнутое пальто распахнулось, и Коля приник к её груди.

— Перестань, не отвлекайся от самого главного своего дела. И вообще, смотри, лучше, под ноги. А то ещё грохнемся. Вот будет потеха. Шума не оберёшься.

Коля вышел из под навеса, свернул направо, подошёл к дереву и поставил Ирочку на ноги.

— Вот он, — сказал Коля и показал вниз.

Ирочка наклонилась и приподняла листья и траву.

— Ой, гриб, — тихо зашептала она. — Да какой огромный.

— Ты чем это тут занимаешься? — услышала Ирочка грозный голос над своей головой.

— Ой, смотрите, тёть Кать, гриб вырос. Да какой здоровенный!

Коля вовремя увидел приближающегося стража целостности своей племянницы, ретировался и спрятался за банькой. А женщины, сорвав гриб отправились в дом. Тётушка всё время допытывалась: чего это племянницу поздней ночью гулять потянуло? А та всё никак не могла успокоиться, всё восторгалась, восхищалась, гладила гриб и даже целовала его. А на все допытывания тётушки кратко отвечала: «Не спалось. Решила прогуляться. И вот — гриб. Это мне подарок от Пресвятой Богородицы. Сегодня же Её Рождество».

ВОРЫ

Коля сидел на корточках под стеной баньки. Нет, не найти мне слов, которые смогут правильно и полно описать то состояние, в котором он находился. Да где же взять их, для описания состояние человека, только перешедшего от смерти к блаженству? Теперь весь мир для него освещался только огнями любви Божественного наслаждения. Когда женщины удалились, Коля не встал, а вспорхнул. Не перелез, и даже не перепрыгнул, а легко и плавно перелетел через изгородь, разделяющие приусадебные участки Фроловых и Русановых.

— Да зачем эти изгороди всякие прочие, там, заборы? — пела его душа, когда ноги несли его к гаражу. — Нет, это всё никуда не годится! Это всё от аспида. Так прочь Аспидовских из нашей жизни. Здесь сейчас зарождается новое княжество: Ивановых, Фроловых и Русановых!

В дом ему заходить было совсем не обязательно, так как всё необходимое для возвращения в Русановку было в гараже. Стараясь поменьше шуметь, он вывел своего стального коня на свежий воздух, закрыл гараж. Не открывая ворот вывел свой ротоцикл через калитку на улицу. Куда ехать? Время было уже далеко за полночь, а сна — ни в одном глазу. Сел в седло и потихоньку покатил по дороге. Он сдерживал себя, чтобы не газануть, чтобы не помчаться птицей к новым высотам успехов и наслаждений. Нет, ехать надо медленней, чтобы полной грудью вдыхать свежий и чистый воздух, чтобы насладиться ароматами новой жизни. Повернул налево. Тормознул у русановских ворот. Окна тёмные. Тишина и спокойствие. Уже все спят. Пусть милой приснятся сладкие сны. Поехал дальше. Подъехал к перекрёстку. Поедешь направо — попадёшь в Русановку. Поедешь налево — в город. Повернул направо. Вот автобусная остановка. Вот тут стояла машина грабителей. Хороший камушек ему тогда попался, быстро из машины получился кусок дерьма. А вот и цветничок, в который он въехал на спине, после удара Крепыша. Цветов, конечно, почти и не осталось. Кирпичики уже опять все на месте, аккуратно побелены. Коля постоял на том месте, где Ирина в тот вечер вышла из автобуса, затем медленно развернулся и покатил в город.

Вот и здание консерватории. Тишина. Коля проехал до первого перекрёстка и повернул налево. Впереди стояла машина с включёнными стояночными огнями. Иномарка. Опять иномарка. В салоне трое. Мужики. Коля невольно насторожился, сконцентрировался. Медленно проехал почти вплотную с иномаркой. Вот один, прикуривая, щёлкнул зажигалкой. Высокий, голубоватый язычок пламени осветил молодую, красивую головку с завитыми в локоны белокурыми волосами, аккуратно подстриженные усы и бородка. Ну, такого красавчика ни с кем не перепутаешь.

— Так это же Мушкетёр! — вспыхнула молнией в голове у Коли.