Дьяченко Сергей — COR HUMANUM

что скрыто в его сердце...

.

СЕРГЕЙ ДЬЯЧЕНКО

COR HUMANUM

роман-трилогия

.

книга первая

НЕВЕДОМЫЙ ГОРОД

.

Ибо извнутрь, из сердца человеческого,

исходят злые помыслы...

Евангелие от Марка 7:21-22

.

часть первая

DEJA VU

.

   — А вот, как ты объяснишь НЛО?

   — Да никак! Выдумки это всё.

   — Выдумки? Ну уж нет! А фотографии неопознанных летающих объектов? А очевидцы?.. Это что, по-твоему?

   — Ник, ты журналист, и не мне тебе рассказывать, как это делается. Половина из всего этого монтаж в чистом виде, а всё остальное бред больного воображения.

   — Нет, Николай, ты всё-таки неисправимый скептик, причём последней пробы.

   На кухне, в клубах табачного дыма, за столом напротив друг друга сидели двое мужчин, лет им обоим было чуть за тридцать. У одного бледная кожа лица, аккуратная чёрная бородка, на щеках розоватый румянец, серые глаза его поблёскивали, выпил он уже прилично, да и тема, которая обсуждалась, вызывала у него некоторую экзальтацию; другой, с упрямым взглядом карих глаз на смуглом лице, был его оппонентом.

   На кухонном столе стояла двухлитровая пластиковая бутылка с пивом, а та, что была уже пустая, под столом. В тарелках лежали тонко нарезанные ломтики красной рыбы, несколько кусочков хлеба, тут же банка паштета и салат в пластиковой коробочке — это был ужин двух холостяков.

   — Я согласен, есть шизофреники и всякие тому подобные. Но проблемой НЛО занимаются и серьёзные люди, учёные и даже военные! И про них ты скажешь, что они ненормальные?

   — Эти серьёзные люди свои цели преследуют. Как они там себя называют?

   — Ты про кого?

   — Те, кто за тарелками гоняются! — Николай, приподняв блюдце в котором лежали кости от рыбы, продемонстрировал полёт летающей тарелки.

   — Уфологи, — поглядев на тарелку, ответил Ник.

   — Да, уфологи. Ты хоть раз слышал о каком-нибудь известном учёном, чтобы тот, занимаясь серьёзной наукой, бегал бы за летающими тарелками? Да они делом заняты! А эти, бездельники!.. — Николай пальцем показал на блюдце с костями, — в науке ничего не сделали, зато в том, что нельзя потрогать руками... — он потёр пальцами, как это обычно делают, когда говорят о деньгах, — уж специалисты! Теперь скажи мне, почему они этим занимаются?

   Взяв стакан, Николай сделал несколько глотков, допив пиво, поставил стакан и посмотрел на друга.

   — Для того чтобы им денег давали! — ответил он сам на свой вопрос.

   — Это само собой, деньги конечно. А без денег, какая наука может развиваться? Уфология тоже наука. Она потому и наука, что люди хотят узнать, что же происходит там... — Ник головой показал на потолок. — Сколько уже случаев было! Моряки сколько раз видели эти объекты. И летчики...

   — Ну и что? Чем это мешает им? Летит себе рядом, ну и пусть себе летит, железяка... — Николай улыбнулся, — дальше!

   — Значит, ты в это не веришь? — сказал Ник, показывая вверх дымящейся сигаретой.

   — Я собственным глазам только верю.

   — А вот что, если увидишь? Что ты тогда будешь говорить?

   — Вот, когда увижу... — кивнув, показал оппонент наверх. — И то, ещё подумаю, верить мне или не верить.

   Николай взял пластиковую бутылку, налил пива в оба стакана.

   — Если бы во вселенной существовала другая жизнь, — пододвинув к себе свой стакан, глядя на собеседника, продолжал он, — то этих пришельцев, их как китайцев было бы! А на Луне у них база бы была.

   — Существуют параллельные миры. Пришельцы эти из других измерений к нам приходят.

   — Слушай, тёзка, а это уже знаешь на что похоже!.. — Николай насмешливо посмотрел на друга. — Все эти разговоры про параллельные миры и бермудский треугольник — это диагноз! Об этом только в соответствующих заведениях закрытого типа дискутируют. Дадут им люминальчика, и несёт их по параллельным мирам бессознательного.

   — И в бессмертие души ты тоже не веришь?

   — С того света ещё никто не приходил и не рассказывал, как там у них.

   Отпив из стакана и глядя на друга, Николай продолжал:

   — От того, что я буду думать, что после смерти будет, что жизнь лучше станет?

   — Ну, лучше может и не станет, а всё-таки как-то спокойнее... — ответил Ник, улыбаясь.

   — Что спокойнее?

   — Ну вот ты, разве не боишься смерти? У тебя всё-таки работа такая. Ты, ведь, бывает, и жизнью рискуешь. Милиционеров вон сколько гибнет!

   — А кто её не боится? — произнёс Николай с усмешкой. — Только сумасшедший не боится. В человеке страх это инстинкт самосохранения, природой заложен.

   — А тебе разве не интересно, что с тобой после смерти будет?

   Николай глотнул пива, поставив стакан, ответил:

   — В гробу будешь лежать, вот что будет!

   — Да я же не об этом! Я же тебе говорю о том... — продолжал убеждать Ник, — что после земной жизни человек существует в другой субстанции, в виде энергии!

   — Верить-то во всё что угодно можно.

   Николай достал из пачки сигарету, чиркнув спичкой о коробок, прикурил.

   — А мне это сейчас что-нибудь даёт? — затушив спичку, сказал он. — Знаю я или не знаю, что там после смерти будет...

   Затянувшись, Николай выпустил сизую струю дыма в потолок.

   — Какая мне от этого польза? — бросив коробок на стол, глядя на друга, продолжал он. — И вообще, доказательств существования этих субстанций, как ты их называешь — нет.

   — Ну-у нет! — стал возражать Ник. — Доказательств полно! Современная наука сейчас уже многое из этого доказывает.

   Глотнув пива, затянувшись коротким остатком сигареты, Ник продолжал:

   — А индийские йоги! Вот они, например, могут месяцами находиться в состоянии самадхи. И даже есть такие случаи, в Гималаях, десятилетиями так сидят. А они откуда, по-твоему, берут жизненную энергию?

   — Самадхи? — тоже сделав глоток, переспросил Николай, хитровато глянув на товарища. — Ты по-русски изъясняйся, а то моя твоя не понимай! Я китайского не знаю.

   — Это индийские духовные практики, — просветил друга Ник. — А самадхи это состояние абсолютного внутреннего сосредоточения, экстатического транса...

   Сделав затяжку, Ник увлечённо пустился рассуждать на любимую тему.

   — Индийские йоги владеют особой практикой, с помощью которой достигают абсолютного контроля над своим телом. Представляешь, находясь в физическом теле, они ментально путешествуют в астральном мире! И пребывая в состоянии самадхи, достигают сампаджаны — силы внутреннего просветления...

   — И для чего это надо, — снова глянув на друга, прервал Николай, — достигать этой самой — сампа-джаны?

   Он хорошо знал, что на этой теме Ника иногда заносит. Тот обо всём об этом мог рассуждать часами, выпадая из времени, и если его не останавливать, эти разговоры могут продолжаться до утра.

   — Ну, для того чтобы... Ну... знать там про всё, владеть собой.

   Глотнув пива, Ник продолжал:

   — А ты знаешь, что мысли материальны? — затушив окурок в пепельнице и откинувшись на спинку стула, он с некоторым превосходством поглядел на собеседника, желая просветить его и в этом вопросе.

   Николай многозначительно посмотрел на пластиковую бутылку с остатками пива.

   — Да, действительно материальны... — согласился он. — Как подумаешь о чём-нибудь, так пойдёшь и сделаешь то, о чём подумал.

   — Да я же не про это!

   Ника возмущал упрямый скептицизм друга.

   — Я о том, что наши мысли влияют на материальный мир, в котором мы живём! — уже несколько разгорячёно, заговорил он. — Наша планета окружена мыслями людей. Мы как бы окутаны ими, — Ник руками показал, как это, по его мнению, выглядит. — Это такая тонкая материя!.. — кажется, его снова понесло.

   Николай протянул руку к бутылке, чтобы налить пива. Ник, продолжал рассказывать:

   — Вокруг нас происходят всякие события, которые мы и объяснить-то не можем...

   — Слушай! — перебил Николай. — Поздно уже. Давай допьём, тут нам понемножку осталось. Мне ещё домой добираться, транспорт уже скоро ходить не будет, успеть бы надо.

   — Да-да, конечно, — произнёс Ник, посмотрев в тёмное окно. — Тебе же ещё до дома ехать.

   Допив пиво, друзья попрощались, договорившись созвониться, и как-нибудь ещё раз встретиться, побеседовать о жизни и обо всём остальном.

Пожилая женщина, судорожно хватаясь за его запястья, пыталась освободиться от давившей на лицо подушки, но слабые пальцы разжимались и соскальзывали. Он держал подушку за края и с силой вдавливал в лицо своей жертвы. Сквозь пуховую подушку были слышны её тяжёлые стоны, напрягаясь всем телом, она силилась высвободить голову из-под подушки.

Его уже начало раздражать упрямство старухи в борьбе за жизнь, и злило, что так много усилий приходится прилагать, чтобы лишить её жизни. 'Пора бы старухе умереть...'.

Сжав челюсти от напряжения, он с силой коленом вдавил подушку ей в лицо, почувствовав, как хрустнули шейные позвонки... и тут на какое-то мгновение испытал сладостное облегчение... 'Вот и всё!'. Чувство мести, мучившее так долго, теперь было удовлетворено.

Женщина разжала пальцы на его запястьях, её руки стали медленно опускаться на кровать, ноги ещё конвульсивно подрагивали... наконец, она совсем замерла. Его напряжённые мышцы стали расслабляться... Перестав давить на подушку, поднявшись во весь рост, стоя возле кровати, он долго смотрел на лежащее на постели неподвижное тело...

Глаза уже привыкли к полумраку, и он стал оглядывать комнату. Небольшая комнатушка была тесно заставлена старой мебелью, на шкафу до самого потолка громоздился какой-то хлам, у стены стояла старая ширма, валялись мешки с тряпьём...

   Снова взглянув на мёртвую старуху, он протянул руку, чтобы убрать подушку с её головы, но так и остановился с вытянутой рукой, поймав себя на мысли, что не хочет видеть лица покойницы.

Вдруг в тишине раздался странный дребезжащий звон, комнату наполнили металлические звуки какой-то мелодии... Большие старинные часы в тёмном полированном корпусе стояли в углу, их почти не было видно, лишь маятник, тускло поблёскивая, медленно раскачивался в такт этой оглушающей музыки.

Он стоял, не в силах пошевелиться, не в силах оторвать взгляд от этого мерно качающегося серебристого диска...

Из автобуса, продираясь сквозь толпу людей, стремящихся попасть в переполненный салон, вышел мужчина в чёрной кожаной куртке. Резко выдернув застрявшую было между лезущими в автобус сумку, он быстро пошёл по тротуару. Чуть выше среднего роста, хорошо сложён, волосы тёмные, слегка вьющиеся, лицо с правильными чертами, взгляд прямой, и шёл он твёрдой походкой вполне уверенного в себе человека.

Пройдя немного вдоль дороги, мужчина свернул в широкий переулок и направился к пятиэтажному кирпичному зданию с решётками на окнах первого этажа. Над входом в здание висела большая вывеска из белого пластика, на которой красными буквами было написано 'МИЛИЦИЯ'. Мужчина, легко открыв тяжёлую металлическую дверь, вошёл в здание.

— Гридин! — увидев вошедшего, махнул рукой, дежурный офицер, приглашая зайти в комнату дежурной части. — Труп у нас, — поздоровавшись за руку, сообщил он неприятную новость.

— Ивлев здесь?

— Да, пришёл уже. Вас всех ждёт.

— Ясно.

Гридин вышел из дежурки и направился в кабинет. Чувствовал он себя невыспавшимся, вчера засиделись с другом допоздна, пили пиво и рассуждали о параллельных мирах. 'А, с Никольским всегда так... С чего бы ни начали разговор, всегда этим кончается, потом снится чушь всякая...'. Он непроизвольно стал припоминать фрагменты своего сновидения, что-то странное было в нём... ощущения странные... словно наяву было. Однако, дойдя до двери кабинета, уже не думал об этом, его начали захватывать заботы предстоящего дня.

— А, это ты, Николай, — взглянув на вошедшего в кабинет подчинённого, произнёс начальник уголовного розыска районного отдела милиции Ивлев.

Он стоял у своего письменного стола и раскладывал бумаги, что-то ища.

— Работа есть, с утра пораньше... — проговорил Ивлев, просматривая какой-то лист. — Мужчину нашли...

— Я уже знаю, — проходя к своему столу, ответил Гридин.

Он не стал раздеваться, повесив сумку на спинку стула, так и сел в куртке за стол.

— Убийство?

— Да сам толком... — Ивлев продолжал просматривать бумаги. — Только собрался из дома выходить, тут позвонили... — найдя, что искал, он стал складывать документы в папку. — Утром прохожие наткнулись. Участковый уже там на месте. Прокуратура тоже сейчас туда прибудет.

— Где обнаружили труп?

— На Поселковой.

— В частном секторе?

— Да, там рядом, на пустыре, — Ивлев закрыл папку. — Ну всё, поехали. Егора и Сидоркина ждать не будем, они своими делами пусть занимаются.

Ивлев и Гридин вышли из кабинета и направились к выходу. Ивлев на ходу застёгивал пуговицы на своём бежевом плаще. Капитан милиции Ивлев был высок ростом, худощав, его светлые волосы всегда аккуратно причёсаны, носил он безукоризненно отглаженные костюмы. В его лице, манерах, походке был некоторый аристократизм. Всегда серьёзное озабоченное выражение серых глаз придавало ему вид сдержанный и строгий. Проходя мимо дежурной части, Ивлев махнул рукой дежурному офицеру, давая тому знать, что они на выезде.

Улица Поселковая находилась в частном секторе, откуда к микрорайону высотных домов вела грунтовая дорога, пролегающая через пустырь. Подъезжая к конечной остановке на окраине микрорайона, они увидели на пустыре 'Газель', на которой приехала следственная бригада из прокуратуры, рядом стояли участковый и понятые.

— Вон они! — сказал Ивлев, кивнув в ту сторону.

— Ага, вижу, — ответил водитель, выруливая на грунтовку.

По обе стороны дороги рос небольшой кустарник, налетающий порывами холодный ветер срывал с ветвей остатки пожелтелой листвы. Следователь и криминалист осматривали место происшествия. Не отвлекаясь от своего занятия, они поприветствовали приехавших оперативников. Криминалист с озабоченным видом фотографировал лежащий на боку лицом к земле труп мужчины.

— Так, с этим закончили... — сказал криминалист и стал складывать фотоаппаратуру в сумку. — Теперь можно осматривать, — он надел резиновые перчатки, снова подошёл к трупу, склонившись, стал ощупывать голову убитого.

Ивлев и Николай за руку поздоровались с участковым, старшим лейтенантом Наумовым, он стоял у обочины и безучастно наблюдал за работой следственной бригады.

— И что тут? — спросил у него Ивлев.

— А вон, сам смотри, — ответил участковый, кивая на лежащее на земле тело.

Криминалист внимательно осматривал труп.

— Проникающая рана в области височной кости. Колотая рана, возможно нанесённая острым предметом с небольшими поперечными размерами, — комментировал он результаты осмотра.

Следователь, немного полноватый, уже в годах, с седыми коротко стрижеными волосами, неторопливо описывал место преступления.

— На шее тоже что-то есть... — продолжал криминалист, внимательно всматриваясь в покраснение, растянув двумя пальцами кожу вокруг раны на шее убитого. — Похоже на ожоги.

— Какого характера рана на голове, огнестрельная? — поинтересовался Ивлев.

— Нет, от пули входное отверстие не такое, — снова посмотрев на рану на голове, ответил криминалист. — Раневой канал слишком узкий, и кость вокруг не раздроблена. Скорее ударили чем-то, но сильно. Штырём каким-нибудь.

— Надо бы посмотреть вокруг, — оглядывая кусты, сказал участковый. — Может, валяется где-нибудь что-то похожее. Ударили да бросили. Здесь железяк всяких полно.

Продолжая осматривать труп, Криминалист взялся за кисть руки убитого и стал ощупывать суставы.

— Возможно, что смерть наступила не сразу, — говорил он следователю. — Окоченение ещё не произошло. Но часа четыре пролежал здесь, не меньше. Точнее сказать пока не могу.

— Может, его битой с гвоздём? — спросил Гридин. — Есть умельцы, делают такое.

— Нет, от биты не так, — отходя от места осмотра, ответил криминалист. — Вскрытие покажет, — снимая перчатки, добавил он.

— Интересно, документы при нём есть какие-нибудь? — сказал Ивлев, подходя к трупу, и склонившись, стал осматривать одежду.

Потянув за рукав пальто, Ивлев развернул мужчину лицом вверх. Руки трупа раскинулись, ноги же остались в прежнем положении, и тело приняло неестественно вывернутую позу. Из кармана пальто убитого Ивлев достал ключи, из кармана брюк извлёк несколько измятых денежных купюр и небольшую белую бумажку.

— Документов нет. Это кассовый чек... — произнёс он, рассматривая бумажку.

К нему подошёл Гридин, присел на корточки. Ивлев выпрямившись, спросил у него:

— И что думаешь?

— Крови на земле нет, — ответил Николай, оглядывая покрытую жухлой листвой землю вокруг трупа.

— И я тоже так думаю. Его принесли сюда или привезли, и бросили.

— Похоже на ограбление, — предположил Николай.

— Возможно, — задумчиво произнёс Ивлев. — Но сюда он не своими ногами... Вот только откуда его могли привезти?

Отойдя от трупа, Ивлев стал оглядывать окрестности: с одной стороны новый микрорайон, с другой дома частного сектора. Поднявшись, Николай подошёл к Ивлеву.

— Опять нам работы сегодня будет... — проговорил он, застёгивая молнию на куртке, закрывая шею от холодного пронизывающего ветра.

— Подскажи, когда её не было? — оборачиваясь, сказал Ивлев. — Пальто-то на нём не дешёвое, — кивнул он на мёртвое тело. — Да и костюм хороший.

К месту преступления подъехал санитарный 'уазик', неспешно погрузив труп, санитары уехали. Следователь с криминалистом, завершив все свои дела, отпустив понятых, приведённых участковым, направились к 'Газели'.

— Давай, Ивлев, занимайся, — сказал следователь, усаживаясь впереди с водителем. — Если что, сразу звони, — и кивнув, прощаясь с оставшимися на дороге оперативниками, с силой захлопнул дверцу.

— Приехали, бумажки оформили и уехали, — провожая взглядом машину со следственной бригадой, сказал участковый.

— Ты зря так, — ответил ему Ивлев. — Летягин мужик серьёзный, в прокуратуре давно, дотошный.

— Я бы в следователи пошёл, пусть меня научат, — перефразировал стишок Николай.

— Ну, с чего начнём? — спросил Ивлев коллег.

— Свидетелей надо искать, — сказал Николай.

— Павел, а он случаем не с твоего участка? — кивая на место, где лежал труп, обратился Ивлев к участковому. — Может, видел когда?

— Может и с моего, всех-то не упомнишь.

— Ты по своему участку пробегись, опроси всех, кого только можно, — сказал ему Ивлев и посмотрел в сторону высоток. — А мы на микрорайон пойдём, там поспрашиваем. И по ларькам пройдёмся на конечной остановке.

— Там, кстати, магазин круглосуточный есть, — сказал Николай, глядя в ту же сторону.

Ивлев и Гридин вернулись в отдел часа через три. В кабинете находились два оперативника, молодой и старше возрастом. Был тут и ещё один мужчина, видимо, задержанный. Коллеги поприветствовали друг друга, пожимая руки.

— Привет!

— Здорово!

— И что там? — спросил Ивлева тот, что был старше, звали его Егор. — Кого на этот раз?

Егор Шишкин был высок ростом, плотного телосложения, с несколько кудрявой чёрной шевелюрой, тридцати четырёх лет, старший оперуполномоченный уголовного розыска. На нём был костюм тёмного цвета, верхняя пуговица светло-голубой рубашки расстёгнута, галстуков он не носил, не любил их. Когда Егор бывало, рассказывая какую-нибудь историю, вроде как шутку, то делал это с совершенно серьёзным лицом, будто всё это было правдой.

— Мужчине голову проломили... И пока больше ничего, — снимая плащ, ответил Ивлев.

Молодой оперативник, Вадим Сидоркин числился стажёром, школу милиции только окончил. Коротко стриженные с золотистым отливом волосы придавали ему совсем мальчишеский вид. На лице всегда румянец, то ли краснел постоянно, то ли от природы такой. Сидя за столом, он составлял протокол. На нём была светлая рубашка, вязаный жилет из тонкой шерсти, на спинке стула висел светло-коричневый пиджак. Из заплечной кобуры, опоясывающей торс, виднелась рукоятка пистолета. Сидоркин время от времени поправлял ремень кобуры, словно ремешок, то и дело, сползал с плеча. Вадим допрашивал задержанного, стараясь держаться как можно увереннее.

Задержанный, мужчина лет тридцати в неопрятной одежде, безучастно смотрел в пол, вся его поза показывала, что ему сейчас ни до чего нет дела, только бы поскорее опохмелиться.

Ивлев прошёл к своему столу, на котором находился громоздкий семнадцатидюймовый монитор.

— А, старый знакомый! — садясь за стол и всматриваясь в лицо мужчины, произнёс Ивлев. — Что, Торопов, всё никак не успокоишься?

— Покурить можно?.. — не поднимая головы, попросил тот.

— Курить вредно для здоровья, — ответил ему Егор.

Вадим пододвинул к задержанному исписанный лист.

— Прочитайте и распишитесь, — сказал он, подавая ручку.

— Сейчас у тебя тихий час будет, в отдельном кабинете, — сказал задержанному Егор. — Давай, Вадим, уводи его.

Ивлев проводил взглядом выходящего из кабинета Торопова, которого Сидоркин повёл в камеру.

— Ну что, давайте над всем этим подумаем, — произнёс Ивлев, когда за Сидоркиным закрылась дверь, и уже с озабоченным выражением на лице начал раскладывать на столе бумаги.

* * *

Резкий писклявый звук электронного будильника проник в сознание, вырывая Никольского из сна. Не открывая глаз, Николай перевернулся на спину, полежал ещё немного так, собираясь с силами, чтобы встать... вот только теперь он окончательно вышел из сна.

Поднявшись с постели, потянулся, широко зевнул, выдохнув из себя неприятный пивной дух, поморщился. Пройдя в кухню, включил чайник, отдёрнув занавеску, посмотрел в окно, после чего пошёл в ванную.

Посмотрев на себя в зеркало, пальцами погладил небольшую аккуратную бородку, пристально вглядевшись, заметил седой волосок. 'Ну вот, в тридцать-то один год!'. Недовольный находкой, сдвинул брови. 'Впрочем, вот уже и тридцать два скоро стукнет', — подумал он, беря с полочки ножницы. Выстриг волосок и, держа ножницы наготове, снова оглядел бородку. Положив ножницы, осмотрел в зеркале плечи, торс. Чуть ниже среднего роста, стройный, Никольский выглядел очень даже хорошо, всем остальным при осмотре себя также остался доволен.

Одевшись в спортивный костюм, пошёл завтракать. Сварив крепкий кофе, включил стоящий на холодильнике маленький телевизор — так для него начиналось каждое утро. Нажимая кнопки пульта, пробежался по каналам, выбрав новостной, сел за кухонный стол завтракать. То, о чём вещали телеведущие, его не особенно интересовало, звуки, доносившиеся из телевизионного приёмника, ему нужны были для того, чтобы поскорее войти в рабочее состояние, он совершенно спокойно мог и за работу сесть, совсем не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Позавтракав, Никольский пошёл в комнату.

Подойдя к письменному столу, включил ноутбук. Пока операционная система загружалась, сходил на кухню, сделал себе ещё чашку кофе. Вернувшись в комнату, он сел за стол, поправил монитор, отхлебнул из чашки бодрящего напитка, взглянул на стену, где висели в рамочках под стеклом грамоты за творческие достижения. Отставив чашку, положил пальцы на клавиатуру — вот теперь можно поработать.

Во второй половине дня из-за серых облаков наконец-то появилось скупое осеннее солнце. Ветер разогнал тучи, отогнав к далёкому горизонту.

Никольский вышел из дома и направился к остановке. Порывистый ветер шаром надувал куртку, поддувая под неё, прикасался холодными струйками к телу. 'Надо было потеплее одеться', — зябко ежась, подумал он, идя против ветра.

Когда ещё был дома и одевался, глянул в окно, увидел солнце и синее небо — это-то его и обмануло. А теперь ничего не оставалось, как быстро дойти до остановки, сесть в первый же подъехавший транспорт и ехать в редакцию.

Никольский прибавил шагу, пошёл быстро, придерживая рукой сумку, крепко прижимая к себе, как будто от этого станет теплее. Войдя в подъехавший автобус и увидев свободное место рядом с кабиной водителя, прошёл по салону, сел и стал смотреть в окно.

Придя на работу, Никольский сразу оказался в суете редакционной жизни. Проходя между столами, отвечал на приветствия коллег кивком головы, с некоторыми здоровался за руку. Подойдя к своему рабочему месту, поприветствовал молодую женщину сидевшую за соседним столом. У неё были тёмные волосы до плеч, большие чёрные выразительные глаза, строгий офисный пиджачок подчёркивал тонкую талию.

— Здравствуй, Наташа.

— Здравствуй, Ник. Статью принёс? — не отрываясь от работы, спросила она. — Потапенко уже спрашивал о тебе.

— Да, всё в порядке.

— Я сказала ему, что ты появишься только после обеда.

Никольский поставил сумку на стол.

— Сейчас зайду к нему.

Он достал из сумки папку с бумагами и пошёл в кабинет редактора.

— Павел Васильевич, здравствуйте! — приоткрыв дверь, заглядывая в кабинет, произнёс Никольский.

— А, Николай, наконец-то! Заходи. Ты материал подготовил?

— Да, всё готово. Вот статья... — ответил Никольский, подходя к столу.

Он положил на стол редактора листки и сел в кресло стоящее у стены. Потапенко взял листки, поправив на носу очки в тонкой металлической оправе, начал читать.

— Хорошо! Да, неплохо... — быстро пробегая глазами по строчкам, поговаривал редактор. — А вот здесь немного перебрал, — показал он на последний листок, когда дочитал статью.

— Так я же не в ботаническом саду был, не пестики-тычинки описывал. Тюрьма всё-таки!

— Ладно.

Потапенко отложил листки в сторону, снял очки, положил перед собой.

— Сегодня утром в мэрию приглашали руководителей СМИ, — редактор многозначительно помолчал. — Следующий год, это ведь год выборов. И вот, в связи с этим будет тебе редакционное задание...

— Но я же не по этой тематике работаю? Это Голованов... Ну ещё Наташа может что-то написать.

— Нет, ты не понял. Тебя никто и не заставляет писать о выборах.

Слегка постукивая пальцами по столешнице, Павел Васильевич посмотрел на Никольского так, будто собирался вести с ним доверительную беседу.

— Речь там шла вот о чём... — начал он, сцепив пальцы в замок. — В городе обстановка стабильная, спокойная. И власти над этим продолжают работать. Да, есть проблемы, но на то и проблемы, чтобы их решать в рабочем, так сказать, порядке.

Редактор замолчал, посмотрел на стол, сложил лежащие перед ним листы в стопку, расправив загнувшийся уголок, снова посмотрев на Никольского, продолжал:

— А вот некоторые СМИ... — подавшись вперёд, Потапенко выставил указательный палец. — Как бы сгущают краски, гоняются за сенсациями, — выпрямив спину, он побарабанил пальцами по столу. — Затронули и криминальную тематику. Мол, пишите вы журналисты о растущей преступности и о маньяках. А вот о правоохранительных органах пишите так, что выходит, будто они ничего не делают, — он помолчал, пристально глядя на журналиста. — Односторонне подходим, получается. И там!.. — редактор кивнул, указывая наверх, — нам дали понять, что в таком ракурсе преподносить гражданам обстановку в городе не надо. У граждан от этого складывается неправильное отношение к власти.

Павел Васильевич положил ладонь на принёсённую статью и, глядя на сотрудника-коллегу, сказал:

— Писать надо созидательно.

— И что для меня в связи с этим меняется? — спросил Никольский, недоумевая по поводу того, чего же от него хочет редактор.

— Николай, не о проститутках писать надо, не о наркоманах и не о зеках! А о работе правоохранительных органов, вот что от нас сейчас требуется.

Никольский всё ещё не понимал, чего от него хотят:

— Про сфабрикованные дела, про взятки, про оборотней в погонах?.. Это что ли?

— Нет, Николай, не про это!

Потапенко надел очки, поместив их на самом краю носа.

— Ты, наверное, смотрел, сериал был такой 'Следствие ведут знатоки'. Майор Томин, Знаменский, помнишь?

— Смотрел, конечно, в детстве...

— И как? Нравится тебе Знаменский?

— Ну да, нравился...

— Вот как надо писать! Вот и напишешь про то, как эти люди неустанно борются со злом, и выходят победителями в этой борьбе.

Никольский насмешливо улыбнулся:

— Это в детективах по закону жанра добро должно побеждать зло. В журналистике по-другому, а тем более в рубрике 'криминальная хроника'. Тут другие законы действуют.

Потапенко посмотрел на журналиста, поджав губы.

— Николай, не мне тебе объяснять про законы. Сам понимаешь, сегодня одни законы, завтра другие.

Павел Васильевич взял листки со статьёй, подержав в руках, отложил в сторону.

— Нас попросили... Сам знаешь, кто на выборы идёт, — редактор опять многозначительно кивнул вверх. — Ему переизбираться в депутаты и у него приятельские отношения с начальником городского управления милиции.

Павел Васильевич взял в руки карандаш, подержав, положил.

— Вот и представь себе!

Снова взяв карандаш, редактор тоном, не допускающим никаких возражений, дал задание:

— Ко дню милиции напишешь пару очерков про героические будни милиционеров находящихся на страже интересов граждан. С фамилиями героев и всё такое.

Потапенко жестом показал, что разговор окончен, но тут же спохватился:

— Да, вот ещё что. Подумай, как написать так, чтобы было видно, кто в городском совете более всех проявляет заботу о гражданах, поддерживает органы правопорядка. Всё понял? Ну всё, иди, работай, — по-доброму закончил Павел Васильевич.

Выйдя из кабинета редактора, Никольский направился к своему рабочему месту. Подойдя к столу, уселся на стул, развалившись, вытянув под столом ноги, стал обдумывать только что услышанное от редактора. 'Да ладно, в чём проблема, напишу я... Вроде раньше политика меня никогда не касалась. А вообще... это меня и сейчас не касается. Мне какое дело, кто там с кем в приятельских отношениях...'.

— Ник! Ты, что такой задумчивый? — спросила Наташа.

Её вопрос вывел его из размышлений.

— А, ерунда! — махнул он рукой.

— Павел Васильевич, что ли, сказал тебе что-нибудь? — она посмотрела на Никольского с любопытством и немного насмешливо.

— Да нет, так...

Наташа вновь принялась за работу.

— Но вот понимаешь!.. — Никольский хотел было что-то сказать. — А впрочем... — передумал он.

Николай и сам пока не знал, что об этом обо всём думать, но неприятный осадок после разговора с редактором остался. Он ещё некоторое время сидел так, размышляя, потом, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, сказал:

— А мы с Николаем вчера вечером посидели у меня.

— Я знаю. Он мне звонил.

— А ты чем вчера занималась?

— Ты же знаешь, у меня мама в больнице.

— А, да.

Он хотел ещё что-то спросить, но передумал.

— Наверно, всю ночь сидели? — не отвлекаясь от работы, спросила Наташа.

— Да нет, не всю ночь. Только до утра! — пошутив, ответил Никольский.

— Наверно, и голова ещё болит?

— В воскресенье приходите ко мне, — неожиданно предложил он. — Посидим, поговорим, я что-нибудь приготовлю, вина выпьем.

— А что за праздник?

— Да просто. Почему обязательно праздник нужен?

Обдумывая это предложение, Наташа посмотрела на Никольского.

— Ник, я пока не знаю. Там видно будет, — она перевела взгляд на монитор. — Вообще-то, мы с Николаем собирались к моей маме в больницу сходить.

— Ну и приходите ко мне потом.

Наташа движением ладони дала понять, что сейчас занята.

— Посмотрим... — произнесла она, вглядываясь в монитор.

Наташа читала написанный текст, иногда быстро пробегая пальцами по клавиатуре. Никольский ещё немного понаблюдал за девушкой...

Он вспомнил, как когда-то пригласил новую сотрудницу их газеты к себе домой. У него часто собирались друзья, коллеги. И пригласил он на вечеринку девушку, конечно же, рассчитывая на будущие отношения с ней. Но в тот вечер она ушла с его другом.

* * *

Подполковнику Лобачевскому было чуть за сорок, но выглядел он значительно старше, может из-за того, что на его большой голове начинала появляться лысина, а росшие от висков и на затылке коротко стриженые волосы с сединой. Высокий, полноватого телосложения.

Начальником этого отдела милиции Лобачевский стал недавно, приехав из другого региона, где проходил службу, будучи офицером войск МВД в звании майора. Получив должность начальника районного отдела внутренних дел и милицейское звание подполковник, приступил к выполнению новых обязанностей.

С утра по понедельникам начальник, прежде всего, вызывал к себе оперативников и проводил с ними совещание.

— План оперативно-розыскных мероприятий подготовили? — спрашивал Лобачевский Ивлева.

— Да.

Ивлев подал Лобачевскому несколько листков.

— Вот план.

— Личность убитого установили? — читая поданные листы, продолжал расспрашивать начальник.

— На данный момент личность убитого не установлена, — отвечал Ивлев. — Может и не из нашего района этот человек. Отрабатываем несколько версий. Пока предположительно, думаем, что его убили из-за машины. Экспертиза одежды показала: на пальто пятна бензина есть.

— Бывает такое, когда заправляешься, — заговорил Егор, — и попадает на пальто... А бензин девяносто шестой... должно быть, хорошая машина.

— Ещё у него в кармане брюк лежал чек, — продолжал Ивлев. — Чек этот из магазина, который торгует запчастями к автомобилям. В магазине, к сожалению, не вспомнили покупателя. Согласно чеку ему продали моторное масло, а в этот день много покупали.

— И прежде чем убить преступник воспользовался электрошокером, — добавил Гридин.

— Нашли свидетелей, — продолжал докладывать Ивлев. — Продавщица круглосуточного магазина и охранник показали, что видели машину на дороге. Модуль стеклянный, всё видно. Охранник обратил внимание на то, что машина простояла на дороге больше часа. И видел, что в салоне горел свет, а фары были потушены. Но потом машина уехала в сторону микрорайона. Кто был в машине, он не разглядел, темно было, и далеко всё-таки. Пока не установим личность убитого, зацепиться будет не за что.

— Ничего, денька через четыре будем знать, кто такой, — сказал Егор. — Родственники, поди, заявят об исчезновении человека.

— Через четыре дня?.. — Лобачевский недобро глянул на Шишкина. — Слишком большая роскошь для оперативника, — строго произнёс начальник. — Фотографию убитого раздайте участковым, пусть порасспросят людей на своих территориях. В поликлинику зайдите, может, обращался когда. Терапевтам обслуживающим наш район фотографию покажите. Если он с нашего района, кто-нибудь да и запомнил его.

Лобачевский постучал ручкой по столу.

— Ивлев! Этим заниматься плотно. Свяжитесь с автоинспекцией. Марку автомобиля установили?

— Нет, продавщица и охранник на это не обратили внимания, но вроде как иномарка. Охранник говорит, что не отечественная, это точно, но вот какая марка автомобиля не разглядел.

— Ладно, с этим пока разобрались, — уже более спокойно произнёс Лобачевский. — Работайте, отрабатывайте все версии. Что по гаражам? — заглянув в ежедневник, задал он следующий вопрос.

— По гаражам тоже работаем, — ответил Ивлев.

— Три кражи уже! Не многовато ли? — Лобачевский сказал это так, будто в этом была вина оперативников.

— Проверяем всех местных, которые у нас по учётам проходят, — ответил за Ивлева Егор. — Возможно, кто-то из них к этому причастен.

По кражам из гаражей у оперативников пока ничего не было. Лобачевский недобро посмотрел на подчинённых, потом снова заглянул в ежедневник, перевернул листок.

— И вот ещё что... — сказал он нахмурившись. — Результаты экспертизы из морга пришли, на некую Воронову... При вскрытии экспертиза показала, что Воронова умерла не своей смертью.

— Это какая Воронова? — Ивлев впервые слышал эту фамилию и ничего не знал об этой смерти.

— Участковый Кобылкин оформлял. Женщина пожилая, одна жила. Соседи хватились её только на третий день, вызвали участкового. Кобылкин оформил протокол о смерти, и отказ он же писал. А вскрытие показало, что смерть была насильственной. Вот её адрес, — Лобачевский протянул Ивлеву листочек с записанными на нём данными. — Нам ещё представлений из прокуратуры не хватало, — уже строже продолжал начальник, он был явно раздражён тем, что ещё и это на них свалилось. — Езжайте туда и начинайте работу по этому делу. И этого, Кобылкина подключайте. Это как надо было осматривать?

Лобачевский умолк, оглядел подчинённых недовольным взглядом:

— Всё, идите, работайте.

Оперативники поднялись и по очереди покинули кабинет начальника. Все четверо они вошли в свой кабинет, сели каждый за свой стол.

— Что-то Лобачевский сегодня не в духе, — начал Егор.

— А ты когда-нибудь видел его другим? — подхватил разговор Николай.

— Вообще, интересно, он когда-нибудь улыбается?

— Ты на его месте был бы весёлым? — открывая ежедневник, вступился за начальника Ивлев.

— Я слышал, что он у нас долго не пробудет, — продолжал Егор.

— Это откуда ты такое слышал? — спросил Николай.

— Знакомые из городского управления подсказали. А ведь он к нам пришёл из системы исполнения наказаний, замом начальника тюрьмы был. Строгача, между прочим!

— Что это его в нашу систему потянуло?.. — заглядывая в ящик стола, произнёс Гридин.

— Его будто бы в городское прочат, — стал рассказывать Егор о том, что знал о начальнике. — А показатели-то у нас нынче, не того! Вот он и мечет.

Шишкин приготовил чистый лист бумаги и карандаш, у него была привычка что-нибудь рисовать, когда он думал, а думать было о чём, особенно в связи с последними событиями.

— И вообще, про него говорят, что он тёмная лошадка, — уже что-то рисуя на листе, вновь заговорил Егор. — И связи у него есть.

— Связи где? — спросил Ивлев.

Егор пожал плечами:

— Ну, этого я не знаю.

— Со связями в его годы генералами становятся, — листая ежедневник, сказал Ивлев.

— Да он не старый. Ещё, поди, женится скоро.

— Так он же женатый? — посмотрев на Егора, сказал Николай.

— Официально, да, женатый, и дочь у него есть, но он с ними не живёт. По слухам, вроде разводиться будут.

— А тебе вообще, что до него? — глянув на Шишкина, сказал Ивлев.

— Да так...

— Ладно, давайте по делу.

Уже обдумав с чего начать, Ивлев стал давать подчинённым поручения:

— Вадим, бери фотографии убитого и в поликлинику. И в ЖЭУ тоже зайди. Может, узнает кто. Егор, — обратился Ивлев к Шишкину. — Ты пройдись по своим доверенным лицам, поспрашивай, кто у нас подобным промыслом занимается, а я по картотеке посмотрю. Николай, а ты давай отрабатывай по старушке. Бери участкового, и езжайте с ним в морг. Когда всё выяснишь, что там с ней случилось, тогда и поедем к ней домой.

Ивлев оглядел оперативников:

— Так, вопросы есть? Тогда за работу!

Участковый капитан Кобылкин, находясь в кабинете участковых, сидел за письменным столом и что-то писал. На столе лежала его старая потёртая кожаная папка с кучей всевозможных бумаг. Маленького роста, с большим животом, с немного взлохмаченными седыми волосами, он сидел в расстёгнутом кителе, навалившись на стол, и старательно заполнял протоколы. За долгое время службы Кобылкин усвоил одно важнейшее правило — должным образом всё оформить и вовремя сдать.

— Ну что, Валерий Степанович, надо к Вороновой ехать! — зайдя в кабинет участковых, сказал Николай.

— Да-да, знаю...— вздохнув, произнёс участковый. — Материал-то по Вороновой вернули. Подожди немного, сейчас поедем. Мне вот тут дописать надо.

— Я тогда на улице подожду. Ты на машине?

— Да, на машине. Ты подожди меня я быстро, допишу только и секретарю отдам.

Николай вышел на крыльцо отдела, достал сигареты, закурил, и стал ждать участкового, посматривая по сторонам. На парковке для служебного транспорта стояло несколько машин, среди них были и личные автомобили сотрудников отдела. Одна из машин, новенькая иномарка, принадлежала Лобачевскому. 'Должно быть, дорогая', — отметил про себя Николай, разглядывая автомобиль. Рядом стоял старенький зелёный 'Москвич' Кобылкина.

На крыльцо вышел участковый.

— Ну вот, я всё сдал.

Он направился к своему автомобилю, шаря по карманам в поисках ключей. Гридин пошёл за ним.

— Сейчас, поедем, сейчас...— говорил участковый, открывая дверцу.

— Сначала в морг, — сказал Николай, усаживаясь в машину.

— В морг так в морг... — вздохнув, ответил Кобылкин, заводя двигатель.

Морг, в который увезли тело покойной Вороновой, находился за городом, недалеко от кладбища, в недавно построенном комбинате ритуальных услуг. Кобылкин вёл машину осторожно, не торопился, умело объезжая неровности и ямы на дороге.

— Я ведь, когда осматривал Воронову, ничего такого не увидел, — начал он разговор. — Ну, лежит себе на кровати... И ведь как будто спала! Так и померла, наверное, во сне. Может, ошибка какая в этой экспертизе?

Кобылкин явно пытался оправдаться, уж очень не хотелось иметь неприятности по службе.

— А как тут вот увидишь? Я что, врач? Я вот смотрю, лежит себе, крови нет, синяков нет, дверь не взломана, вещи целы. Да там и вещи-то, какие!

— Посмотрим, может и вправду ошибка, — ответил Гридин, ему тоже хотелось на это надеяться, лишние хлопоты кому нужны.

— А что по тому трупу, есть что-нибудь? — спросил Кобылкин.

— Пока ничего.

Николай без всякого интереса посматривал по сторонам, разглядывал обгоняющие автомобили, впрочем, торопиться было некуда, вот только неплохо было бы где-нибудь перекусить. Встав утром позже обычного, он не успел позавтракать, тут ещё, совсем некстати, на глаза попался стоящий при дороге ларёк с дымящимся рядом мангалом...

Возле здания похоронного комбината было довольно много машин. Кобылкин направил автомобиль к стоянке. Они вышли из машины, Валерий Степанович запер 'Москвич', оглядел здание.

Массивное трехэтажное строение из красного кирпича с высокими узкими окнами стояло на небольшом холме, к центральному входу вела широкая лестница, входные двери из тонированного стекла, тускло блестевшего на солнце. Над входом в здание, прямо в стене золочёными буквами было выложено 'КОМПЛЕКС РИТУАЛЬНЫХ УСЛУГ'.

— Сейчас ведь и хоронят-то по-другому, сжигают... — то ли с сожалением, то ли просто так, произнёс Кобылкин.

Николай и участковый направились к зданию, поднявшись по ступеням крыльца, вошли внутрь.

В просторном вестибюле, отделанном серым мрамором, группами стояли люди. Одни, со скорбным выражением лиц молчали, погрузившись в свои мысли, другие, стараясь соблюдать торжественную тишину, подобающую в таких случаях, тихо переговаривались. Вестибюль освещали хрустальные люстры с подвесками. Окна и дверные проёмы были занавешены тяжёлыми портьерами из лилового бархата с кистями. Николай осмотрелся, в глубине зала увидел мраморный барьер с табличкой, на которой золочёными буквами на чёрном фоне было написано 'АДМИНИСТРАТОР', за барьером сидела молодая женщина в ярком макияже. Они направились к ней.

— Здравствуйте! — подойдя, поздоровался Николай.

— Здравствуйте! — посмотрев на подошедших и приятно улыбнувшись, поприветствовала она в ответ.

Чуть наклонив голову, администратор смотрела на обратившихся к ней мужчин с готовностью ответить на любой вопрос, касающийся услуг заведения.

— Мы из милиции, — сказал Николай. — Нам нужен эксперт-криминалист.

— Ах, так вам в морг! Вам, наверное, Бронислав Моисеевич нужен?

— Да... — ответил Николай, как бы тоже имея в виду того, кого она назвала.

Женщина указала на неприметную дверь в конце зала.

— Пройдите туда, — всё так же улыбаясь, стала она объяснять, — там спуститесь по лестнице и выйдете в коридор. Пойдёте прямо. В конце коридора увидите дверь с табличкой 'Прозекторская'. Бронислав Моисеевич сейчас должен быть там.

При слове 'прозекторская' Кобылкин скривил физиономию, ему приходилось видеть, как делают вскрытие.

— Спасибо, — поблагодарил Николай администраторшу.

Спустившись в подвал, они оказались в длинном коридоре с множеством дверей по обеим сторонам. Здесь было прохладно, видимо из-за работающих холодильных установок. В конце коридора увидели ту дверь, о которой говорила администратор. По лицу Кобылкина было видно, что ему не хочется идти туда.

Они прошли в конец коридора, подошли к двери с поблёскивающей табличкой, на которой гравировкой, буквами с завитушками, было выведено 'Прозекторская'. Николай постучал — никто не ответил, тогда он приоткрыл дверь, заглянул. Постояв, ожидая, не откликнется ли кто, они вошли.

Прозекторская оказалась довольно просторной. Лампы дневного света под потолком хорошо освещали помещение. На середине комнаты находился металлический стол, над ним большой круглый светильник, всё выглядело как в операционной, во всём никелированный блеск и стерильная чистота. Пахло формалином и ещё чем-то таким... отчего Кобылкину стало до тошноты противно.

— Ну вот, ещё и нет никого! — недовольно сказал он, но с явным облегчением, поскольку его опасения увидеть здесь покойников не подтвердились.

— Что ж, придётся подождать, — осматривая помещение, сказал Николай.

Гридин подошёл к стоящему у стены письменному столу. Кобылкин тоже подошёл к столу, тяжело опустился на стул.

— Ну давай подождём, — неохотно согласился участковый.

Николай отошёл от стола и с любопытством стал рассматривать лежащие в стеклянном шкафу хирургические инструменты — пилы, захваты и всякие крючья, хромированные, холодно поблёскивающие в люминесцентном свете. Потом он подошёл к прозекторскому столу, положил ладонь на холодное заполированное металлическое ложе.

— А ведь когда-нибудь и нам представится случай здесь полежать, — глянув на Кобылкина, сказал Николай.

— Это ты, может, здесь и ляжешь. А я ещё поживу... На мой век ещё хватит.

Участкового раздражало то обстоятельство, что пришлось ехать в это неприятное место, и ещё то, что приходится ждать этого патологоанатома, да ещё Гридин со своими глупыми шуточками.

От нечего делать, Кобылкин, чтобы занять себя хоть чем-то, стал просматривать лежащие на столе бумаги, среди них были и фотографии. Он взял одну, вгляделся.

— Тьфу! — сморщив лицо, произнёс участковый. — Чёрт знает что! — он раздражённо отбросил фотографию. — И патологоанатом этот! Где его носит?..

Николай, вскинув руку, посмотрел на часы.

— Да, наверно придётся идти поискать его, — сказал он, размышляя, идти ли искать эксперта или подождать ещё немного.

В тот же момент дверь распахнулась, и в прозекторскую стремительно вошёл небольшого роста лысоватый человек в квадратных очках с толстыми стеклами. Белый халат на нём был расстёгнут, в руке он держал листки.

— А мне сказали, что меня ищут!

Вежливо улыбаясь, патологоанатом поглядел на посетителей бесцветными глазами сквозь толстые стёкла очков.

— Чем могу, так сказать?

— Здравствуйте... — заговорил Николай. — Э... собственно говоря, мы хотели узнать подробности смерти Вороновой.

— Вороновой?.. — пытаясь припомнить фамилию, патологоанатом наморщил лоб.

Подойдя к столу, он протянул руку к лежащим на столе бумагам. Кобылкин начал было приподниматься, освобождая стул.

— Нет-нет, сидите, — сделал патологоанатом знак рукой. — Воронова?.. Знаете, я фамилии у них не спрашиваю, — сказал он, улыбнувшись. — Уж, пожалуйста, уточните, о ком идёт речь, — взглянув на сотрудника милиции, попросил эксперт.

— Пожилая женщина, старушка, можно сказать, — стал пояснять Николай. — Её оформили умершей, а вскрытие показало, что смерть была насильственной.

— Да-да-да, припоминаю! Было, было такое дело!.. — патологоанатом заулыбался, наконец-то вспомнив, о ком идёт речь. — О, это целая история! Да-да, сейчас расскажу.

Патологоанатом сложил ладони в замок, собираясь поведать об этом случае.

— В своём, так сказать, деле я не новичок. Я всё-таки специалист... — он настороженно посмотрел на посетителей, не сомневаются ли они в этом, но, увидев, что его внимательно слушают, продолжал: — Надо, знаете ли, готовить смену, учить будущих врачей. И на чём, вы думаете, надо учить будущих врачей?

Тут патологоанатом умолк, посмотрев на внимательно слушавших милиционеров так, словно ожидал от них правильного ответа.

— А?

Не дождавшись, сам ответил:

— Правильно! На нашем, так сказать, материале...

Глаза Бронислава Моисеевича засияли, он, слегка покачиваясь, приподнялся на носках.

'Придурковатый какой-то', — подумал Николай.

— Знаете, при первичном осмотре трудно сказать, от чего умер человек, если, конечно, нет явных признаков насильственной смерти. Там... например, колото-резаных ран, гематом, странгуляционной борозды на шее. В данном же случае, со старушкой, как вы говорите, ничего такого не было, и я спокойно отдаю этот материал студентам...

— Так её убили или нет? — прервал патологоанатома Кобылкин, будущее медицины его не интересовало, он хотел поскорее уйти отсюда.

— Так я вам об этом и говорю! Для наглядности, в учебных целях, так сказать, для практикантов, я сам и взялся провести вскрытие. Мы провели исследование по всему спектру необходимых процедур. И вот же, как повезло студентам, такой хороший материал попался! Для них это, безусловно, хороший опыт, — патологоанатом выставил указательный палец. — Гипоксемия! Oxygenium, asphyxia!

— Как?.. Гипо?.. — начал переспрашивать Кобылкин, пытаясь воспроизвести слова, произнесённые патологоанатомом. — Это что?..

— Это по-латыни, удушье, — патологоанатом приподнял брови, немного удивляясь неосведомлённости работников милиции в этом вопросе. — Пониженное содержание кислорода в крови, — стал он разъяснять. — Из-за затруднённого дыхания, соответственно, нарушается и кровообращение. А в результате, — Бронислав Моисеевич развёл ладони, — Asphyxia! Удушье.

— Ничего не понимаю, — вставая со стула, сказал Кобылкин.

Николай в общих чертах понял, в чём тут дело, но всё-таки ему хотелось знать подробности.

— Что могло быть орудием убийства? — спросил он.

— Вы, любезный, скажите, что явилось причиной смерти? — недовольно продолжал Кобылкин, всё больше раздражаясь.

— Это интересный вопрос, — сказал патологоанатом, задумавшись на секунду, будто что-то решая, при этом взглянув на милиционера через свои непробиваемые очки. — Что ж, пойдёмте, я вам всё покажу.

Кобылкин был готов идти куда угодно, лишь бы поскорее со всем этим покончить.

— Прошу! — жестом приглашая следовать за ним, указал патологоанатом на дверь.

Бронислав Моисеевич привёл их в соседнее помещение. Здесь было холоднее, в стену были вмонтированы небольшие дверцы, за которыми находились камеры с телами. Патологоанатом направился к одной из камер, открыл дверцу и выкатил столик с телом.

— Вот, прошу полюбоваться!

Николай подошёл к столику и стал с любопытством рассматривать труп. Кобылкин, морщась, стоял у него за спиной.

— И что?.. — спросил Николай.

— Во-первых, при удушении меняется цвет кожного покрова. Вот посмотрите! Патологоанатом провёл пальцами по мертвенно бледному старушечьему лицу.

Кобылкин, испытывая самые неприятные ощущения, едва наблюдал за действиями патологоанатома.

— Конечно, сейчас это уже не так заметно, но мы провели лабораторные исследования. Кислород не поступал в клетки в нужном количестве. Далее, э-э... микротравмы лёгочной ткани, а такое происходит при сильных дыхательных нагрузках...

— А может, она просто во сне задохнулась? — проговорил Кобылкин, всё ещё надеясь на то, что экспертиза допустила ошибку. — Старенькая ведь была. Головой в подушку и задохнулась.

— Тогда уж, любезный, легче предположить, что спала она в противогазе, — глянув на него, ответил Бронислав Моисеевич, очки патологоанатома при этом сверкнули в свете люминесцентных ламп. — В неисправном! — несколько строго добавил он.

— А чем её могли задушить? — спросил Николай.

— Ну, ваш коллега, в общем-то, правильно подсказал. Так можно подушкой, или чем-то подобным. В конце концов, полиэтиленовый мешок для этого тоже подходит. Но в данном случае, как показали проведённые исследования, вероятнее всего была подушка. Есть и ещё нечто. Вот посмотрите...

Патологоанатом взялся руками за сморщенное, серое с бледной желтизной лицо старухи и попытался повернуть ей голову.

— Шейные позвонки... — говорил он, напрягаясь оттого, что маленькая голова старухи на окоченевшей шее никак не поворачивалась, тогда Бронислав Моисеевич приподнял неподвижное тело за плечи, оно казалось лёгким.

Кобылкин никак не мог понять, что патологоанатом хочет им показать.

— Хорошо! Э-э... хорошо... — морщась от этого вида, заговорил он. — Вы дайте нам заключение, и мы пойдём.

— А-а, вам заключение надо? Да-да... У меня есть копии. На всякий случай всегда есть копии. Пойдёмте.

Патологоанатом закатил столик с покойницей и закрыл камеру. Кобылкин спешно первым направился к выходу. Они снова вернулись в прозекторскую. Бронислав Моисеевич, ища нужный документ, стал перебирать небрежно наваленные на столе бумаги.

— Воронова, Воронова... Минуточку, минуточку... Ага! Вот, кажется, это и есть то самое заключение...

Бронислав Моисеевич подал листок милиционеру.

— И работёнка же у вас... — убирая листок в свою толстенную папку, произнёс Кобылкин.

— Ну что вы! Работа как работа. Привыкнуть ко всему можно. За деньги, разумеется! — за толстыми стёклами очков глаза патологоанатома холодно сверкнули. — Когда вот так, ежедневно встречаешься со смертью, так сказать, лицом к лицу, то начинаешь к ней иначе относиться. Смерть вполне естественна. Это как явление природы. Сегодня солнце, а завтра будет дождь, остаётся только одеваться по погоде, — Бронислав Моисеевич улыбнулся, пристально глянув на посетителей.

На этот раз взгляд бесцветных глаз патологоанатома не показался Николаю таким уж придурковатым.

— Рад был вам помочь. Всего доброго! — Бронислав Моисеевич сделал жест рукой в сторону двери, давая понять, что аудиенция окончена.

Все трое направились к выходу.

— А что, сегодня у вас нет никого? — кивая на прозекторский стол, спросил Николай.

— Как же, всегда есть. Мрут же, знаете ли! А здесь... — патологоанатом оглянулся. — Здесь у нас для вип клиентов.

Выйдя из прозекторской, махнув рукой, показывая на длинный коридор с дверьми по обеим сторонам, он добавил:

— Остальные там.

Патологоанатом развернулся и, также стремительно, как и появился, исчез в одной из многочисленных дверей.

Николай и Кобылкин вышли из морга и направились к стоянке.

— Вот тебе и на!.. Ещё одна забота, — с раздражением проговорил Кобылкин, открывая дверцу машины. — Чёрт бы побрал этих студентов!

Николай взглянул на придорожное кафе, чувство голода напомнило о себе. Неплохо было бы чего-нибудь съесть, до города ещё ехать и ехать.

— Валерий Степанович, погоди-ка! Я сейчас сбегаю куплю чего-нибудь. Есть хочется. Тебе купить?

— Нет! Ничего мне не надо, — буркнул Кобылкин, садясь в машину.

— Я быстро!

Николай направился к кафе.

Кобылкин вёл машину, задумавшись о чём-то, но при этом внимательно следил за дорогой. Николай молча ел беляш, смотрел по сторонам, и казалось, ни о чём не думал.

— И как ты можешь есть после этого? — высказался Кобылкин.

— Пока живёшь, надо есть, — Николай, улыбнувшись, посмотрел на него. — Чтобы жить!

— Я разве против еды. Просто... — Кобылкин поморщился, видимо, вспомнив покойницу. — Ну да, тебе что... ты молодой...

Дальше, до самого города они ехали молча.

— Так-так...

Ивлев оглядел узковатую прихожую, приоткрыл дверцу встроенного шкафа, заглянул внутрь.

— Что у нас здесь?..

— Да, чего только тут нет, — проговорил Николай, заглядывая в комнату.

— Не квартира, а склад потерянных вещей, — согласился Ивлев.

Проходя в комнату, запнувшись о мешок с тряпьём, валявшийся на полу, он осторожно отодвинул ногой мешок в сторону.

— Про отпечатки пальцев можно даже не думать, — посмотрев на покрытую пылью столешницу комода, проговорил Ивлев.

Комната квартиры, в которую они пришли, размерами была небольшой. Мебели мало, но вся какая-то громоздкая, и от этого комната казалась совсем маленькой. Посередине стоял круглый стол покрытый синей плюшевой скатертью, жёлтая бахрома скатерти свисала почти до самого пола, вокруг стола стояли четыре разных по стилю старомодных стула. У стены находился большой комод, уставленный всякими безделушками и фарфоровыми статуэтками, рядом стоял высокий с обшарпанными дверцами шкаф. Кровать с прикроватной тумбочкой находилась у окна, кем-то наскоро заправленная постель выглядела небрежно. В углу трёхстворчатая ширма. Плотные шторы закрывали всё окно, отчего в комнате был полумрак.

— Что, Валерий Степанович, тут бабка лежала? — спросил Ивлев, подойдя к кровати.

— Тут, тут, — ответил Кобылкин, осторожно присаживаясь на стул. — Так вот и лежала...

Ивлев поморщился, втягивая носом затхлый воздух.

— А запашок-то ещё чувствуется.

— Из родственников никто ещё не интересовался? — спросил Кобылкина Николай. — Барахло-то это, конечно, никому не нужно, а вот на квартиру, надо думать, наследников налетит много.

— А нету у неё родственников, — ответил участковый. — Никого у неё нет.

— Что, и вправду нет? — удивился Ивлев. — Ну, тогда на одну версию будет меньше.

— У тебя уже версии есть? — спросил Николай, разглядывая старинный комод.

— Вот сейчас и будем их искать.

Ивлев открыл дверцу шкафа, осмотрел его содержимое. Перебрал несколько платьев, висевших на вешалках, потом стал приподнимать постельное бельё, лежащее в шкафу на полке.

— Николай, раздвинь шторы, а то ничего не видно, — попросил он, посмотрев на единственную тускло горевшую в люстре лампочку. — От такого освещения только ослепнуть можно.

Гридин раздвинул шторы, отмахиваясь от полетевшей на него пыли. В комнате стало немного светлее.

— Что ты обо всем этом думаешь? — подойдя к кровати, спросил Ивлев. — Как её могли убить?

— Экспертиза показала, что её задушили... — ответил Николай, глянув в угол, туда, где стояла кровать, — подушкой.

— Это понятно, что задушили...

Сдёрнув покрывало, которым была накрыта постель, Ивлев стал внимательно осматривать постельное бельё, на одеяле лежала пижама.

— Это исподнее вряд ли что-то нам даст... Надо в документах поискать, — сказал он посмотрев на комод. — Может, там что интересное будет, зацепки какие появятся.

Ивлев направился к комоду.

— И какой смысл убивать старуху? — произнёс Николай, разглядывая сваленные у стены вещи. — Одно рваньё. Кому это понадобилось бы?

Ивлев, достав из верхнего ящика комода пачку пожелтевших фотографий и старых конвертов, стал их просматривать.

— А может, она внучкой графа была, — заговорил он, перебирая конверты, — и хранила фамильные драгоценности, а тот, кто её убил, знал об этом.

— Это ты, наверное, детективов начитался, — сказал Николай, посмотрев на ширму. — Хороший сюжет, между прочим. Может, роман напишешь, когда на пенсию выйдешь?

— Делать нечего будет, напишу.

Читая обратные адреса на конвертах, Ивлев спросил у участкового:

— Валерий Степанович, а где работала Воронова, не знаешь?

— Соседка говорила, вроде в конторе какой-то, — оглядывая комнату, ответил Кобылкин. — Не то бухгалтером не то отчёты какие делала. В строительном тресте, кажется. Ну так она на пенсии уж лет пятнадцать, а то и больше. Я-то с ней не очень общался, уж больно сварливая она... была. Только и делала, что жалобы писала, всё справедливости искала.

— Ладно, в её личной жизни пусть следователь разбирается, — сказал Ивлев, положив просмотренные фотографии в ящик комода. — А нам надо сейчас хоть за что-нибудь зацепиться... С соседей будем начинать. Надо бы опросить всех в этом подъезде. Замки не сломаны, значит, впустила убийцу сама, и соседи могли его видеть.

Ивлев подошёл к столу, упираясь кулаком в столешницу, снова оглядел комнату.

— А что, Валерий Степанович, наверняка она с кем-нибудь из соседок была в тесных отношениях, и может подруга знает, кого покойница приглашала к себе.

— Она с соседкой напротив дружила. Та цветы забрала, когда я опечатывал квартиру, — ответил участковый, посмотрев на подоконник. — Сказала, жалко будет, если засохнут.

— Вот с неё и начнём. Пойдём, заглянем к ней.

Ивлев направился к выходу, Кобылкин, поднявшись со стула, неторопливо пошёл за ним. Обернувшись, Ивлев сказал:

— Николай, ты посмотри тут, может, найдёшь чего.

Оставшись один продолжать осмотр, Гридин подошёл к комоду, достал из ящика пачку старых фотокарточек, особо не вглядываясь в лица, быстро просмотрел. На фотографиях были запечатлены разные люди. На одной из них заснят женский коллектив, видимо, этот снимок был сделан на предприятии, на котором работала Воронова. На других снимках в основном тоже были женщины, а с мужчинами фотографий было мало. Воронова замужем не была. Николай выдвинул другой ящик комода, порылся, перебирая вещи. Ничего, что представляло бы хоть какой-нибудь интерес и здесь не нашлось.

Вдруг, в полной тишине раздался металлический звон. От неожиданности Гридин вздрогнул. Звон доносился из угла, из-за ширмы, наполняя комнату дребезжащей мелодией. Эта мелодия показалась ему знакомой.

Медленно подойдя к ширме, он отодвинул створку и увидел большие напольные часы в полированном корпусе. Серебристый маятник мерно раскачивался в такт мелодии. На мгновение наступила тишина, потом в часовом механизме что-то закрутилось, издавая механический звук, и часы торжественно, гулко как колокол, пробили три раза.

Николай стоял и смотрел на часы не в силах оторвать взгляд от качающегося маятника. У него закружилась голова, он погрузился в странное состояние... возникло ощущение, что всё здесь ему было уже знакомо, что это уже происходило с ним раньше. Николай, медленно оборачиваясь, оглядел комнату, сейчас он воспринимал это место уже по-другому...

Осторожно ступая, ещё не зная зачем, он подошёл к кровати. Немного постояв, протянул руку, дотронулся до лежащей на кровати подушки, взяв подушку за угол, потянул, но тут же резко отдёрнул руку. Сердце начало сильно стучать, ему стало жарко, лоб стал влажным.

— Что за чертовщина?..

Николай провёл ладонью по лбу, стирая пот. 'Чёрт знает что, я же во сне это всё видел! Нет, такого быть не может...'. Пятясь назад, он отошёл от кровати, наткнулся на стул, отодвинул его. В висках стучало. Присев на стул, он начал размышлять о том: что же с ним произошло?.. Его не то чтобы что-то испугало, нет, не страх он сейчас испытывал. Это было нечто другое, то, чего он ещё не понимал. 'Я знаю, это... это называется дежа вю. Это мне только кажется, что я здесь был раньше, и это всё как-то связанно с психикой. Бывают такие состояния... В общем-то, нормально всё'.

— Фу-у, ерунда какая-то! — облегчённо вздохнул он.

Гридин немного успокоился, когда нашёл объяснение тому, что с ним произошло, но где-то в груди всё же что-то ныло. 'Да, дежа вю! Со всеми такое бывает, и люди рассказывают...'. Он даже улыбнулся, снова посмотрев на кровать. 'Как в кино, в этом, про Шурика'. Николай вспомнил кадры из старого кинофильма, и ему стало смешно.

Послышались шаги, в квартиру вернулся Ивлев.

— Ладно, поехали в отдел, — сказал он, заглянув в комнату. — Других дел ещё полно. Прокуратура этим пусть занимается. Следователь сделает осмотр по всей форме, возбудит дело, тогда уж...

— Что соседи? — спросил Николай.

Ивлев подошёл к сидящему на стуле Гридину.

— Есть кое-какие интересные сведения... — ответил Ивлев, ещё раз оглядывая комнату. — Проверять надо. Кобылкин опросит жильцов, может, ещё чего узнаем.

Ивлев взглянул на Гридина.

— Нашёл чего-нибудь?

— Хлам только один, — махнул ладонью Николай, поглядев на мешки в углу.

— Ну и поехали тогда отсюда.

Ивлев снова посмотрел на Гридина.

— Ты какой-то бледный?

— Да ерунда... — Николай поднялся со стула. — Устал, наверное.

* * *

   Никольский любил готовить, и когда появлялся повод, ему представлялся случай показать себя в этом деле. В его домашней библиотеке, в основном состоявшей из книг по философии, теософии и эзотерике, имелись книги и по кулинарии.

Готовя пищу, Николай не придерживался строгой рецептуры, заданной в кулинарных книгах и, будучи личностью творческой, всегда привносил много чего от себя, смело экспериментировал с ингредиентами, да так, что результат, порой, был далёк от первоначального замысла. Полагаясь на интуицию, он старался никогда не повторяться, впрочем, у него всегда всё получалось и довольно вкусно. И всё же заниматься кулинарным искусством на своей маленькой кухне ему приходилось не часто, в обычные же дни он обедал, а иногда и ужинал в кафе.

   Сегодня специально для гостей Никольский решил приготовить индийское блюдо. Была у него и такая книга — с рецептами вегетарианской ведической кухни. Такую пищу едят кришнаиты, исповедующие брахманизм, одно из течений многоликого индуизма. Был в жизни Николая период, когда и он не ел мяса, но это как-то быстро прошло.

   Гарнир Никольский приготовил на пару по рецепту из этой книги, а вот куриное филе, которое никак не входит в рацион кришнаитов, вымочив в винном соусе с мёдом и имбирём, запёк в духовке.

   Он глянул на часы — скоро придут гости. Всё было готово, настроение приподнятое, стол накрыт. Достав из холодильника бутылку красного сухого вина, принёс в комнату, поставил на стол, оглядев сервировку, поправил салфетки. В этот момент раздался звонок в дверь. Никольский поспешил в прихожую.

   — Вот и вы! — открывая входную дверь, с улыбкой приветствовал он гостей. — Заходите!

   — Привет, Ник! — поприветствовала его Наташа.

   — Здорово! — поздоровался с Никольским Гридин.

   Николай и Наташа вошли в квартиру.

   — Раздевайтесь! Одежду сюда в шкаф вешайте.

   Снимая плащ, Наташа вдохнула доносящийся из кухни запах приготовленной пищи.

   — Мм, как вкусно пахнет!

   — На вот, держи! — Николай протянул Никольскому бутылку вина.

   Никольский взял бутылку и пошёл в кухню, чтобы поставить вино в холодильник, заодно снять фартук. Николай и Наташа прошли в комнату.

   Никольский жил в однокомнатной квартире панельной пятиэтажки. Мебель в квартире была простой и, по всей видимости, покупалась давно. На стенах висели репродукции картин Рериха, иконки, много было картин с фантастическими космическими пейзажами. Ещё своё жилище Никольский заполнял самыми разнообразными диковинными вещицами не задорого купленными в магазинах торгующих всякой восточной экзотикой.

   В книжном шкафу и на высоком стеллаже стояли книги в красивых переплётах. В первом ряду сочинения Блаватской 'Тайная доктрина' и ещё что-то, книжки по 'Живой этике' Елены Рерих. 'Агни-йога' стояла рядом с 'Розой мира' Даниила Андреева, 'Бхагавадгита' соседствовала с 'Теодицеей' Лейбница. Были у Никольского книги: Соловьёва, Бердяева, Ивана Ильина, и тут же сочинения Ницше, и много ещё кого из известных мыслителей можно было здесь увидеть. Находилась на полке и Библия, большая в теснённом с позолотой переплёте — подарочный экземпляр!

   Увлекался Никольский разными учениями не просто так, он был достаточно осведомлённым во всех этих вопросах человеком.

   — Садитесь за стол, — заглядывая в комнату, сказал Никольский. — Я сейчас салат принесу.

   — Тебе помочь? — спросила Наташа.

   — Да не надо... А хотя, пожалуй, помоги. Ты салат возьмёшь, я горячее принесу. Николай, ты пока открой бутылку, штопор на столе.

   Разместившись за столом, начали раскладывать салат по тарелкам. Гридин разлил вино по бокалам.

   — Ну! — произнёс он, подняв бокал. — За здоровье!

   Бокалы стукнулись друг о друга, издавая тонкий мелодичный звон.

   — Как твоя мама? — сделав несколько глотков, спросил Никольский Наташу.

   — Сейчас уже лучше. Встаёт, ходить начала.

   — Да, сердце это серьёзно.

   — Врачи всё успокаивают, говорят, что может обойдётся.

   — Это хорошо.

   Салат был простенький: огурцы, помидоры, зелень, с ним справились быстро, после чего Никольский с торжествующим выражением на лице, приподняв вилку, произнёс:

   — А сейчас я вас накормлю своим фирменным блюдом, — он с самодовольным видом посмотрел на гостей. — Индийская кухня! Правда, с некоторыми моими дополнениями.

   — Ты как всегда, что-нибудь, да и выдумываешь, — прокомментировал Николай.

   Никольский приподнял крышку большого противня, сам при этом наслаждаясь открывшимся видом. На желтоватом рисовом гарнире лежали золотисто-коричневые кусочки печёного мяса, сверху блюдо было покрыто лимонными и банановыми ломтиками, и ещё какие-то веточки, ягодки, листочки... По комнате распространился волшебный аромат.

   — Какая вкуснятина! — восхищённо произнесла Наташа. — Ник, ты гениальный повар!

   — Классно, — скупо произнёс Николай.

   — Налей вина, — попросил его Никольский. — Я пока разложу по тарелкам.

   — Теперь выпьем за нас! — взяв бокал, предложил Николай.

   — За то, чтобы мы всегда были вместе, — поддержал тост Никольский. — За дружбу!

   — Ник, ты замечательный друг! — сказала Наташа. — Желаю тебе добиться таких же профессиональных успехов в журналистике, каких ты добился в кулинарном искусстве.

   Снова подняли бокалы.

   — До кулинарных успехов мне далеко, — выпив вина, заговорил Никольский. — Я только любитель.

   — Любителем быть лучше, — заговорил и Николай, подцепляя на вилку кусочек мяса. — Как только станешь профессионалом, тут же и наскучит.

   — Это ты точно подметил. Честно говоря, готовить такое каждый день, меня на это не хватит.

   — А рис какой вкусный! — пробуя гарнир, произнесла Наташа. — С таким интересным ароматом!

   — Рис готовится отдельно, — с видом знатока, стал рассказывать Никольский. — Сначала рис немного обжаривают с приправами. Но с какими!.. — он хитровато посмотрел на гостей. — В этом и секрет индийской кухни!

   — Поделишься секретом?

   — Здесь особые приправы нужны. У меня есть знакомые в ашраме. Я когда был у них, они мне надавали всяких пряностей. Им из Индии привозят.

   — Где-где ты был? — взглянув на Никольского, спросил Гридин.

   — В ашраме, у кришнаитов. Кстати, по ведической традиции пищу надо посвящать Кришне.

   — А зачем это нужно Кришне?.. — Николай с наслаждением жевал мясо. — Выдумают всякое... Нет бы просто поесть, так нет же, надо ещё и изгаляться над едой.

   — Над пищей надо мантры читать, так она освящается.

   — Это что-то вроде камлания? — насмешливо глянув на Никольского, спросил Николай.

   — Ты зря так к этому относишься, в этом что-то есть. Я в ашраме ел такую пищу, она совсем другую энергетику имеет.

   — Хуже от этого она, конечно, не становится, но и лучше тоже не будет, — взяв бутылку, Николай налил вино в бокалы.

   — А вот давай попробуем!

   Никольский встал, подошёл к стеллажу, на котором стояли книги и всевозможные статуэтки восточных божков, взял с полки маленький серебряный колокольчик.

   — Это мне в ашраме подарили, — он потряс рукой, и колокольчик издал тонкий мелодичный звук. — Когда пищу освящают, читают священные мантры, при этом исходят вибрации. Энергия, которая проникает в еду, изменяет её.

   — Ты это... поосторожнее с этим! — Николай отодвинул свой бокал подальше. — А то вино сейчас в воду превратится! — усмехнувшись, добавил он.

   — Николай, ну!.. — Наташа строго посмотрела на него, но сама при этом улыбнулась.

   Никольский сел и, протянув руку над столом, монотонно-однообразным голосом начал произносить слова мантры, сопровождая своё чтение треньканьем колокольчика.

   — Харе Кришна, Харе Кришна. Харе Рама, Харе Рама. Рама Рама, Харе Харе...

   Закончив читать мантру, Никольский весело поглядел на друзей.

   — Ну вот, теперь пища освящена!

   — А на вкус, вроде, такая же... — Николай отправив кусочек мяса в рот, стал жевать так, будто пробовал, изменился ли вкус, естественно, ёрничая.

   — Дело не во вкусе, а в энергетике.

   — Христиане перед едой читают молитвы и благодарят Бога, — сказала Наташа.

   — У евреев тоже там что-то такое есть, — добавил Николай, запивая съеденное мясо вином. — Они только кошерную пищу едят, кажется, так это называется.

   — Да, у каждого народа есть своё представление о вере... — заговорил Никольский.

   Прожевав и глотнув вина, он завёл разговор на религиозную тему.

   — Но Бог на самом деле один. Его только называют по-разному. Кришна, Аллах, Будда, Иегова. И каждый по-своему верит. Главное верить в Бога, а уж как Его называть, не всё ли равно.

   — Каждый по-своему, это точно, — тоже глотнув вина, продолжал Николай. — Только вот почему один для всех Бог разные правила придумал?

   — Что ты имеешь в виду?

   — У одних одни, у других другие.

   — Почему ты решил, что правила разные.

   — Получается так. Вот смотри, — начал Николай дискуссию. — Одни говорят, что Бог прощает только по их канонам, которые они исповедуют, а другой веры люди не получают прощения. Те же в свою очередь заявляют, что они прощаются по своим. А христианство вообще утверждает, что человек грешник, то есть в принципе от рождения грешник. В других религиях не так. И по их вере человек рождается нормальным, и только потом совершает грехи, а кто не совершает, тот святой. Например, у тех же буддистов, индуистов и всяких там... У них если человек совершенствуется в течение всей жизни, то становится просветлённым, если не совершенствуется, то не становится. И на этом всё! Лично мне и без нирваны хорошо.

   — В том и есть грех, — отвечал ему Никольский. — Грех в том, что человек не желает совершенствоваться. Оставаясь несовершенным...

   — Э-э, нет, подожди! А с какой стати я должен совершенствоваться? Не пить, не курить, весело не смеяться... Это что ли совершенство? И почему кто-то за меня решает, что мне надо совершенствоваться? Опять же, в чём?

   — Совершенствоваться можно и в стирке носков, — произнесла Наташа, сделав глоток из бокала, ей этот разговор казался скучным.

   — И что есть совершенство? — продолжал Николай, глядя на Никольского.

   — У каждого народа есть священные писания, там написано...

   — Если Бог один, то и правила для всех должны быть одни, — настаивал Николай. — А то получается: у одних — ихний бог их прощает, а других — нет, но у тех свой бог есть, и он только своих прощает... Правила безопасности дорожного движения во всём мире одни. Представь, если бы правила были разные, в каждой стране свои.

   — Дорожные правила тоже разные... В Японии, например, левостороннее движение. И в Англии...

   — Это исторические нюансы и только! А во всём остальном правила везде одинаковые.

   — Так и в религиях тоже исторические нюансы есть, так сложилось.

   — Нет, — твердо сказал Гридин. — Если Бог есть, и Он один над всеми, то и правила должны быть одни.

   — Каждый народ находится на своём уровне развития. В Африке, например, какие-нибудь дикие племена до сих пор поклоняются деревьям. Пройдя свой исторический путь развития, и они придут к единобожию, к единым для всех принципам.

   — По-твоему выходит, что Бог тут ни при чём, и всё зависит от того, на каком уровне развития находиться цивилизация?

   — Ну... правильно, — подумав, ответил Никольский. — Изначально же все люди были язычниками.

   — Ладно, хорошо. Тогда скажи мне, зачем нужна вера в единого Бога?

   — Единобожие устанавливает единые общечеловеческие принципы, и человечество нравственно совершенствуется, идя к...

   — А-а, ну с этим я согласен! Сначала люди перестали жрать друг друга в Европейской части планеты, с приходом туда единобожия, потому что это стало нехорошо, а потом и остальные тоже должны перестать лакомится печёнкой убитого врага.

   Николай прищурившись, ехидно посмотрел на Никольского.

   — Между прочим, ты лицемеришь!

   — Это в чём я лицемерю? — удивленно глядя на друга, спросил тот.

   — Ты вот Кришне Харе всякие провозглашаешь, а этот бог запрещает есть мясо. Это что, по-твоему? — Николай ткнул вилкой в противень, в котором лежали кусочки мяса.

   — А я только на пути к совершенству, — находчиво ответил Никольский. — И я не кришнаит.

   — Значит, несовершенный? Так совершенствуйся! Что же ты тогда?.. — снова показывая вилкой на противень, посоветовал Николай товарищу.

   — И совершенствуюсь! Не всё сразу.

   — Так что, ты мне тут сказки о Боге не рассказывай. Эти истории только для маленьких детей подходят, чтоб не шалили, или для папуасов, чтобы друг друга жрать перестали.

   — Ты материалист, марксист! — заявил Никольский.

   — Никакой политики! Я здравомыслящий человек.

   — Мужчины, хватит спорить! — сказала им Наташа. — Давайте лучше пить кофе.

   — Да, давайте! — согласился Никольский. — Сейчас сварю кофе.

   Он встал из-за стола, вытер руки салфеткой, и уже собираясь выйти из комнаты, вдруг предложил:

   — А пошли пить кофе на кухню!

   — Давайте тогда уж и посуду уберём, — сказала Наташа.

   Встав, она стала складывать пустые тарелки стопкой.

   Никольский взялся за противень, в котором оставалось немого гарнира.

   — Я унесу тарелки, — сказал Николай Наташе, — ты бокалы возьми.

   Вся компания переместилась на кухню, Никольский включил чайник.

   — А где та бутылка, которую мы принесли? — спросил Николай.

   — В холодильнике.

   Наташа всполоснула бокалы. Никольский достал из шкафа коробку конфет. Гридин разлил вино по бокалам.

   — Ты, Николай, Фома неверующий, — глотнув вина, продолжил Никольский прерванный разговор.

   — Почему Фома? — лукаво поглядывая на друга, спросил Николай.

   — Фома это ученик Христа, который сказал, что пока не увижу Христа воскресшим, не поверю, — глотнув ещё, Никольский закусил конфетой. — Так ты как тот Фома, — жуя, добавил он.

   — А ты мне скажи, во что я должен поверить, может я и поверю!

   — В Бога конечно.

   — В какого? Их много!..

   — Ну, хотя бы, в того же Христа.

   — А вот пока не увижу Его воскресшим, не поверю!

   Вода в чайнике закипела.

   — Я сделаю кофе, — сказала Наташа, вставая.

   — Вы вот люди образованные, вот и скажите мне, за что я должен у Бога прощения просить? — начал Николай.

   — За то, что ты грешник, Коля, — ответила ему Наташа.

   — Я грешник? — Николай хоть и возмутился, но так, в шутку. — А что я сделал такого плохого вашему Богу?

   — Ты не сделал, это Адам сделал.

   — Интересно же получается! Он, значит, согрешил, а мне за него отвечать? Я что-то не улавливаю логики.

   — А грех от Адама всем людям по наследству передаётся, — ответил Николаю осведомленный в этом вопросе Никольский.

   — Это как? Как гены, что ли?

   — Вроде того.

   — Грех это не гены, — разливая кофе по чашкам, сказала Наташа.

   — И что это тогда?

   — Грех в том, что человек не желает исполнять волю Божью.

   — Ага! В церкву ходить, поститься, молиться, заповеди исполнять...

   — Дело не в заповедях, — садясь за стол, заговорила Наташа. — Заповеди это всего лишь свод нравственно-этических правил для каждого человека. Главное верить...

   — Верить!? Во что?.. А вообще религия это удобно, — ехидно продолжал Николай. — Убил, украл, потом сходил в церковь, свечку поставил, и простились тебе грехи твои. Прекрасно! Очистил совесть и спи себе спокойно.

   — Нет, так совесть не очистишь, — ответила Наташа, улыбнувшись.

   Никольский взял бутылку, долил вино в бокалы.

   — Надо выпить за даму, — предложил он. — За тебя Наташа, за твой ум и красоту!

   — Я всё-таки вот чего не понимаю... — продолжал Николай, сделав глоток и поставив бокал на стол. — Значит, Адам наелся яблок в раю...

   — Между прочим, Бог запретил ему их есть, — вставил Никольский.

   — А он не послушался и съел, так? Ну его и надо было наказывать. Отправить суток на пятнадцать в ад, пусть бы посидел там, подумал над своим поведением, и чтоб больше так не делал. А я при чём тут?

   Наташа сделав глоток кофе из чашки и посмотрев на Николая, ответила:

   — Если бы Бог отправил Адама и Еву в ад, то нас бы всех не было, потому что все произошли от них.

   — Женщина виновата в падении человечества, — сказал Никольский, поглядев на Наташу. — Ведь первой согрешила Ева, она съела яблоко.

   — Да-а?.. — Николай тоже поглядел на Наташу. — Так-так. Что скажете в своё оправдание мадам? Простите, мадмуазель.

   — А вот что! Ну, во-первых, никаких яблок в раю не было.

   — Как это не было?.. — начал было спорить Никольский. — В первоисточниках сказано...

   — А первоисточники читать надо внимательно! С кем я разговариваю? Неучи!

   — Нас в школе этому не учили, — ответил Николай.

   — При чём здесь школа? Надо просто быть образованным человеком. Это же лично от каждого зависит!

   — Вот ты нас и просвети, — Николай с улыбкой поглядел на Наташу.

   — Ладно, слушайте! — с учительской интонацией в голосе произнесла Наташа. — В раю было дерево познания добра и зла, — начала она рассказывать. — И только с этого дерева нельзя было есть плоды...

   — А вот такой вопрос! — Николай как ученик поднял руку, не давая ей договорить. — Что такого там было в этих плодах?

   — Не перебивай, сиди смирно! — строго глянула на него Наташа. — Дело не в плодах, а в том, что они нарушили запрет. И то, что потом произошло с человечеством. Убийства, войны, голод, болезни — это всё последствия того, что люди перестали исполнять волю Божью.

   — Ладно, с этим понятно. Но тогда, на кой хрен Бог посадил такое дерево?

   — У Адама и Евы должен был быть выбор. Они сами должны были выбрать, где жить — в раю или быть изгнанными. В этом и заключается свобода человека. Люди выбрали быть изгнанными, и все их потомки рождались уже не в раю.

   — Вот интересно! А почему у меня нет выбора? Я, например, тоже в раю хочу жить. А я бы вот рай выбрал.

   — У тебя и сейчас есть точно такой же выбор. Согласись с тем, что ты грешник и покайся.

   — А вот этого я не могу понять! — Николай начал говорить уже серьёзно. — За что мне каяться? Я не убийца, не вор, законопослушный гражданин, к тому же сам стою на страже закона. Вот этого я не принимаю в христианстве. У буддистов, синтоистов и тому подобных как-то всё проще.

   — У них-то всё как раз сложнее... — произнесла Наташа. — Не всякий человек может разобраться в сложных философских системах. В христианстве же всё понятно. И сказано ровно столько, сколько человеку нужно знать.

   — И что человеку надо знать? — поинтересовался Никольский.

   — Прежде всего, знать, что с ним будет после смерти.

   — Ну-у! — усмехнулся Николай. — Остальные религии тоже рай обещают!

   — Но только в христианстве есть спасение через Христа, — ответила ему Наташа. — Неверующих же в Него ждёт наказание... — она посмотрела на Николая и улыбнулась. — И грешники в ад пойдут.

   — Это кто грешники?

   — Вы и есть грешники!

   — Давай-ка, налей ещё! — кивнув на бутылку, сказал Николай Никольскому.

   — А кстати, в раю ещё и змей был! — наливая вино в бокалы, вспомнил Никольский и об этом герое библейской истории.

   — Он-то там что делал?

   — Змей обольстил Еву, — ответила Наташа.

   — Это уже поинтереснее будет!.. — Николай насмешливо посмотрел на Наташу. — Поподробнее, пожалуйста!

   — А ты как думал! — тут же подхватил Никольский. — Женщины, они ещё те!..

   — Дураки вы! Речь ведь не об этом. У вас только одно на уме.

   — А о чём ещё можно было подумать? — стал оправдываться Николай. — Ты сама так сказала.

   — Обольстить — значит увлечь лестью, то есть обмануть. Грамотеи!

   — Ну извини, мы же не такие образованные. Это ты у нас филолог.

   — Змей обманул её... — продолжала Наташа, — сказав Еве, что Бог скрывает от людей правду. Вкусив же запретный плод, они познают добро и зло, то есть станут богами. Адам и Ева уже были богами, сотворены-то они по образу и подобию Божьему были. Их грех был в том, что, не поверив Богу, они поверили лжи.

   — А зачем змею это надо было? — спросил Никольский.

   — Из хулиганских побуждений! — усмехнувшись, ответил Николай.

   Гридин и Никольский рассмеялись, Наташа улыбнулась.

   — Сами вы хулиганы, как мальчишки себя ведёте. Мы серьёзные вещи обсуждаем, а вам всё — хи-хи да ха-ха. Между прочим, во всём мужчина был виноват.

   — Как это мужчина? — возмутился Николай. — Ева же первой съела яблоко!

   — Адам тоже ел, но поступил он, совсем не по мужски, всё свалил на женщину. Все вы такие!

   — Э-э, прошу без оскорблений! — Николай, ткнул Никольского локтем. — На нас наезжают!

   — Да, Ева была любопытна, но это простительно женщине, ей всё было интересно знать, а змей воспользовался этим, подполз к ней и сказал, что, съев плод с дерева познания добра и зла, она будет знать всё. Но он обманул её. С тех пор так и идёт, и нас женщин обманывают, пользуясь тем, что мы ещё и доверчивы.

   — А вот насчёт этого, тут ещё поспорить можно... — вступился Никольский за весь мужской род, — кто кого обманывает!

   — Так, хорошо... — произнёс Николай, пытаясь разобраться в этом не простом деле. — Значит, Бог посадил дерево, змей предложил Еве плоды, она съела. При чём здесь Адам?

   — Он оставил Еву одну. Хотя Бог повелел ему хранить сад. Адам же в это время где-то шлялся, неизвестно где.

   — Нет, подожди, у него наверно дела были. Что, ему возле Евиной юбки надо было сидеть?

   — Вот-вот, у вас у всех, чуть что — сразу дела! А женщину без внимания, значит, можно оставлять?

   — Он, может, на охоту ходил.

   — Да, семью же кормить надо! — поддакивал Николаю Никольский.

   — Какая охота, они только плоды ели! Там всякие деревья росли и разные плоды давали!

   Наташа хорошо знала, что, когда эти двое собираются вместе, с ними невозможно разговаривать серьёзно.

   — За бананами-то тоже надо лазить! Без труда и рыбку...

   — Это Ева накормила Адама этим плодами, когда он с работы пришёл! — продолжал Никольский. — Она за кухню отвечала...

   — Точно!

   — Да, отведав запретные плоды... — пыталась Наташа говорить, — Ева дала их Адаму, но...

   — И они ещё обвиняют нас!.. — возмущался Никольский.

   Наклонившись к Николаю, вполголоса он добавил:

   — Это ещё вопрос, кто кому доверять должен, после всего этого!

   — Спасибочко вам за такое угощенье! — ехидничал Николай.

   Наташа строго глянула на него:

   — Адам, между прочим, не отказался! И он не лучше поступил. Когда Господь пришёл к ним, Адам тут же спрятался в кусты и стал оправдываться: 'Ева мне дала плоды'. Всё свалил на слабую женщину. Очень мужской поступок! А только не с Евы Бог спросил, а с Адама! Земля была проклята за то, что Адам ел плоды. Он был за всё ответственный, как первый человек. Он должен был отказаться, проявить мужество, а он взял и ел! Здорово! Поступок безответственного мальчишки. Адаму было поручено охранять сад от змея, а он вместо этого разлёгся под деревом и нажрался! Он должен был удержать Еву, спасти её. Из-за Адама все проклятия на земле! Еву же Бог наказал скорбью, ведь дети, которых она родила потом, стали жить в жестоком мире, убивать друг друга стали. От Адама грех, от мужчины! Так с тех пор грех и передаётся всем...

   Закончив отповедь, Наташа не сразу успокоилась.

   — Все вы такие!.. — добавила она, посмотрев на обоих.

   Мужчины притихли, не ожидали они такого от своей подруги.

   — А змей... это кто, сатана? — спросил Николай, переводя разговор в другое русло. — Вот, значит, от кого всё зло.

   — Вечная борьба добра и зла, — вздохнув, произнёс Никольский. — Дьявол с Богом борется, и поле битвы сердце человека.

   — Так, хорошо, — решил Николай продолжить разговор на эту тему. — Вот такой тогда вопрос... Бог всё сотворил, и сатану тоже Он сотворил?

   — Нет, Бог сотворил ангела, — стала отвечать Наташа. — Но тот взбунтовался и начал развращать людей

   — Значит, Бог теперь ему дело шьёт? — улыбнувшись, сказал Николай.

   — Ну вас! — Наташа взяла чашку, хотела сделать глоток, чашка была пуста. — Надо ещё кофе сварить.

   Никольский приподнял крышку чайника.

   — У-у, воды нет!

   Он встал, взял чайник и наполнил водой из кувшина, стоявшего возле раковины.

   — Пойду, сигареты возьму, — сказал Николай, вставая. — Покурим.

   Гридин направился за сигаретами в прихожую, где была его куртка. Наташа начала готовить кофе. Вернувшись, Николай сел за стол, открыл сигаретную пачку, хотел закурить.

   — Слушай, у меня же водка есть! — вспомнил Никольский. — Там наверно с полбутылки, с прошлого раза ещё осталась.

   — Во, вот это хорошо! — воскликнул Николай. — А вино уж для дамы оставим.

   Никольский поставил на стол две рюмки, из морозилки достал водку, от ледяной изморози бутылка была матовой. Мужчины выпили водки и закурили. Николай сделал несколько глубоких затяжек. Он стал задумчив и серьёзен.

   — Нет, я, конечно, согласен, что человек должен во что-то верить. За что-то же надо держаться. Для кого-то это вера в Бога, для кого-то это какие-то идеалы, принципы, иначе был бы хаос. Я видел людей, которые вообще ни во что не верят, и ни принципов, ни идеалов у них нет.

   Николай стряхнул пепел в пепельницу, помолчав немного, начал рассказывать:

   — Я когда в милицию пришёл работать, для меня тогда всё в диковину было, — он чуть улыбнулся, видимо что-то припомнив из той поры. — Молодой был, тоже с идеалами весь такой. И вот как-то раз пришли мы с участковым на одну квартиру, в ней семья наркоманов проживала, муж и жена. Информация поступила, что они ещё и приторговывают травой. Не то чтобы точка, так по мелочам, но надо было проверить.

   Николай сделал затяжку, снова стряхнул пепел.

   — Да и время было такое, бардак уже начинался везде. Мы только тем и занимались, что разгоняли наркоманов по притонам, а выйти на поставщиков, это было... — он ещё раз затянулся. — В общем, по всякому было. И вот заходим мы в квартиру, дверь без замка была. Стали осматривать, в квартире пусто, мебели никакой, голые стены, вонь, грязь. Потом заглянули в кухню. И вижу в углу на матрасе двое ребятишек сидят, девочка лет шести и пацан, тот вообще, года три-четыре, наверное. И вот сидят они так уже несколько дней, маму с папой ждут, голодные. Хорошо хоть лето было, одежды-то путёвой тоже на них никакой. Так вот... они все эти дни, пока родителей не было, только одну воду пили. Нет, я, конечно, видел репортажи про Африку, там про голод и всё такое. Но вот тогда... — Николай сделал глубокую затяжку, медленно выдохнув дым, продолжал: — Я живьём увидел глаза голодных детей, — он помолчал немного, глядя на огонёк сигареты. — Посмотрели мы на всё это... взрослых-то нет никого, и ушли. Я участковому говорю, когда уже вышли: погоди в магазин схожу. Купил там печенья, лимонаду. Я понимаю, что таких детей тысячи и каждому не поможешь. Всё это как-то... — Николай замолчал задумавшись.

   — А что с детьми? — внимательно глядя на него, спросила Наташа.

   — А ничего.

   Николай затушил сигарету в пепельнице.

   — Социальные службы должны этим заниматься. Изъять детей, лишить родителей прав на них, определить в приют. Каждый своим делом должен заниматься.

   — Как посмотришь, что творится... — произнёс Никольский. — А про слезу ребёнка, это ещё Достоевский писал.

   — Слезливость Достоевского ничего не исправила в мире, — ответил ему Николай. — И Бога такого я не принимаю. Я вот с Иваном Карамазовым согласен. Если Бог есть, почему Он допускает, чтобы дети страдали?

   Николай взял пачку сигарет, подержав, отложил в сторону.

   — Да и вообще...

   — Достоевский, когда вкладывал эти слова Ивану Карамазову, — заговорила Наташа, — он другое имел в виду. Иван был не согласен с тем, что Господь прощает...

   — И я не согласен! — Николай глянул на Наташу. — Не могу я прощать всяких мерзавцев, из-за которых страдают ни в чём неповинные люди, а тем более дети!

   Николай снова взял в руки сигаретную пачку.

   — Да и нет никакого Бога... — сказал он, доставая сигарету.

   Друзья умолкли.

   — Может, кофе ещё? — спросила Наташа.

   — Мы лучше водочки по рюмочке, — прикуривая от зажигалки, сказал Николай.

   Мужчины допили водку. Гридин посмотрел в окно. Стемнело, за окном зажглись уличные фонари.

   — Слушайте, поздно уже. Давай, Наташа, собираться будем, — сказал он, поднимаясь.

   — Да, пора, — Наташа, тоже встала из-за стола. — Ник, спасибо тебе за вечер. Всё было очень вкусно!

   Гости ушли. Никольский стал убирать со стола посуду и складывать в раковину. Подойдя к окну, он увидел, как по тротуару, не спеша, под руку идут Наташа и Николай.

   Они шли к автобусной остановке. Шли медленно, Николай придерживал Наташу под руку.

   — Поедем ко мне? — предложил Николай.

   — К тебе? — Наташа, улыбнувшись, посмотрела на него.

   — Ну а что ты дома одна-то будешь делать?

   Наташа молчала, о чём-то задумавшись.

   — О чём ты думаешь?

   — О маме.

   — С ней всё будет в порядке, — начал он подбодрять. — Скоро поправится...

   — Да, конечно.

   Они сели в автобус. Наташа смотрела в окно, Николай положил ладонь на её руку.

   — Как тебе сегодняшний вечер?

   Наташа улыбнулась, приклонила ему на плечо голову.

   — Устала немного, день сегодня такой длинный. Столько всего...

   Дальше ехали молча, каждый думая о своём.

   Они вошли в квартиру, Николай включил свет. Его холостяцкое жилище хоть и было лишено уюта, но всё было прибрано, разбрасывать по комнате вещи, такого за ним не водилось, и всегда вымытая посуда была аккуратно разложена на полках в навесном шкафу. А вот холодильник обычно пустовал.

   — Хочешь чаю? — проходя в кухню, спросил Николай.

   — Да, давай попьём, — заходя в комнату, ответила Наташа. — Пить хочется.

   Она прошла к дивану, села, включила торшер, неяркий желтоватый свет осветил комнату. Через некоторое время в комнату вошёл Николай, неся в руках две чашки.

   — Я сахар тебе не положил. Ты ведь без сахара пьёшь.

   — Да, без сахара.

   Наташа взяла поданную чашку.

   — Может, печенье?

   — Нет, я вообще есть не хочу.

   Пили чай. Наташа держала чашку обеими руками, дуя на горячую жидкость, пила маленькими глотками.

   — А ты давно Ника знаешь? — спросила она.

   — Да, давно.

   — Как вы познакомились?

   — Он статью писал... Приходил к нам, всё интересовался... Тогда одно громкое дело было, разбойные нападения. Банда в нашем районе орудовала.

   — Поймали?

   — Поймали.

   Николай допил чай, поставил чашку на столик.

   — Ещё он с патрулём частенько ездил. Тоже статьи писал. И с нами как-то один раз на задержании был. Ну и так бывало, посидим, пива попьём, поговорим. К себе часто приглашал. Человек-то интересный, вот и встречаемся иногда по праздникам. В день милиции он всегда к нам заходит.

   — Да, Ник интересный человек. Мне он тоже нравится.

   — Ты к которому часу завтра на работу пойдёшь?

   — Часам к девяти пойду, — подумав, ответила Наташа.

   — Мне пораньше надо. Давай спать ляжем, — Николай с нежностью посмотрел на Наташу.

   — Да, давай.

   Он пальцами дотронулся до её лица, отодвинул спадавшую на щёку прядь волос.

   — Ты очень красивая! — всматриваясь в её лицо, произнёс Николай. — Твоя зубная щётка там, на месте... — он улыбнулся.

   — Хорошо. Пойду, почищу зубы, — тоже улыбнувшись, ответила Наташа.

   Она пошла в ванную. Николай разложил диван, постелил постель.

   Они лежали в постели, её голова находилась на его плече. Николай гладил Наташу по волосам.

   — Я люблю тебя, — сказал он. — Выходи за меня замуж.

   Наташа молчала.

   — Что молчишь?

   — Я тебя тоже люблю.

   — Давай поженимся!

   Наташа молчала.

   — Наташа?.. Ты выйдешь за меня замуж?

   — Я люблю тебя.

   — И я тебя!

   Приподнявшись, Николай стал целовать её. Наташа отвечала на его поцелуи... Время остановилось и поглотило их. Кроме них в этом мире сейчас больше никого не существовало.

   Наташа лежала на боку, прижавшись к Николаю, глаза её были открыты, она слегка прикасалась к его груди пальцем, будто что-то писала.

   — Нам надо пожениться, — уверенно сказал Николай.

   — Может и надо, — тихо произнесла Наташа.

   Николай не понял, что она имела в виду, ответив ему так.

   — Ты хочешь за меня замуж?

   — Я люблю тебя.

   — Значит, ты выйдешь за меня?

   — Я пока не знаю.

   — Как это не знаешь? — Николая удивил её ответ.

   Немного помолчав, она ответил:

   — Я тебе уже говорила... что пока не могу.

   — Ничего не понимаю!

   Николай повернулся к ней лицом, положил руку ей на плечо.

   — Мы уже достаточно давно знаем друг друга... И ты сама говоришь... что любишь меня. И я тоже тебя люблю. Так почему нам не пожениться и не жить вместе? Как муж и жена!

   — А разве нам так плохо?

   — Странная ты, Наташа! — сказал он и улыбнулся. — Все женщины замуж хотят, семью иметь... И я тоже хочу, чтобы и у меня семья была. Нормальная семья, как у всех. Ну и ребёнок, чтобы тоже... Я люблю тебя, и хочу быть только с тобой. А ты разве не хочешь семьи, детей?..

   — Я тоже тебя очень люблю. И тоже хочу быть только с тобой... — Наташа помолчала немного, как будто обдумывала, что сказать. — Но, сейчас я пока не могу...

   Она повернулась на живот, положив голову ему на плечо.

   — Я не против семьи, детей... только попозже. Я ещё много чего хочу сделать.

   — Мы можем вместе всё это сделать, — Николай, приподняв голову, поглядел на Наташу. — А чем тебе помешает замужество? Я не собираюсь быть каким-нибудь затворником. Пожалуйста, реализуйся.

   — Коля, сейчас меня устраивает всё как есть. У меня есть ты. Ты меня любишь, я тебя тоже люблю. У меня есть любимая работа... Я счастливый человек. Понимаешь, сейчас счастливый! Придёт время и мне захочется и другого счастья. Зачем я буду делать то, что для меня сейчас слишком. Это уже перебор.

   Наташа приподнялась, глядя в лицо Николая, пыталась в темноте разглядеть его глаза.

   — Почему надо всё сразу? Почему нельзя растянуть удовольствие, чтобы надолго хватило? На всю жизнь!

   Наташа легла на спину и стала смотреть в тёмный потолок.

   — Я не понимаю, почему люди так стремятся побыстрее прожить жизнь, будто она завтра же кончится. А что потом? Потом, что? Вот и стареют быстро и живут как... нет, не живут, а доживают! Как будто только и ждут смерти, когда же, наконец, их освободят от этой жизни, от которой они уже устали. Ходят по квартире как тени, шаркают тапочками по полу. От дивана до туалета, и обратно на диван, прихватив пульт от телевизора, по пути на кухню заходят, вот и весь их жизненный маршрут.

   Николай повернулся на бок, обхватил Наташу, так будто удерживал, словно она сейчас собиралась вспорхнуть и улететь, куда-то туда, далеко, к своей мечте... И он крепко прижал её к себе.

   — Ладно, пусть всё будет по-твоему.

   Николай поцеловал Наташу, сильно сжимая её в объятиях.

   — Я всё равно тебя люблю...

   Он стоял у кровати в чьей-то квартире. Окно было занавешено плотными шторами, в центре комнаты находился накрытый скатертью круглый стол. На столе стояла ваза с цветами, у стены старый комод. Осмотревшись, он догадался, где находится, обратив внимание на то, что комната была прибрана.

   Неожиданно из кухни вышла женщина, подошла к комоду, выдвинула ящик и стала перекладывать какие-то вещи. Женщина словно не замечала присутствия гостя. Николай присмотрелся к ней, её лицо показалось ему знакомым. 'Не та ли это старушка? Или не она?..'.

   Женщина задвинула ящик комода, повернулась и, глядя прямо перед собой, прошла мимо, будто и вовсе ничего не видя, и вышла в прихожую. Николай постоял немного и направился за женщиной, но в прихожей женщины уже не было. Он прошёл в кухню — и там никого. Не зная, что делать дальше, подошёл к входной двери. Собираясь выйти из квартиры, ещё раз оглядел прихожую. Открыв дверь, шагнул...

   Он ожидал, что окажется на лестничной площадке, но пред ним был коридор, длинный тёмный коридор с множеством дверей по обеим сторонам. Николай пошёл вперёд, чтобы выяснить, куда ведёт коридор. Этот длинный коридор ему что-то напоминал. Пытаясь найти выход, он открывал двери одну за другой и заглядывал — за дверьми были только тёмные комнаты.

   Наконец увидел, что коридор кончается и там, в конце коридора разглядел дверь с табличкой, направился к этой двери. Подойдя и постояв немного возле двери, дотронувшись до ручки, толкнул... И тут же оказался в огромной комнате с застеклённой мебелью вдоль стен. На самой середине комнаты стоял металлический стол. На столе завёрнутое в простыню что-то лежало. Похоже это было... тело, он это понял, когда вгляделся.

   К столу подошёл человек в белом халате с марлевой повязкой на лице, на месте рта повязка была прорвана. Человек этот что-то делал с мёртвым телом. Николай стал приближаться. Подойдя, посмотрел на труп: 'Это же та самая женщина!'.

   Человек с повязкой доставал из трупа внутренности. Николай всмотрелся в его лицо, но увидеть смог только бесцветные немигающие глаза. Подняв руку, человек этот протянул что-то, подавая. Это — что-то было липкое, тягучее, тёмно-красного цвета. Николай посмотрел на лицо покойницы. Мертвая женщина открыла глаза!..

   — Ко всему привыкаешь, если по погоде одеваешься, — заговорил человек с повязкой на лице.

   Он пристально смотрел недвижными глазами, но словно улыбался. Николай отпрянул, почувствовав, как легкие стали заполняться невыносимой вонью. Он попытался отбежать, но тело не подчинялось... Его охватил ужас, и он начал задыхаться, хотел крикнуть, но не смог, горло пересохло... ему казалось, что он теряет сознание и падает...

   Николай открыл глаза. Он лежал на диване в своей комнате, рядом спала Наташа. В горле першило, в груди что-то сдавливало. Вспомнив сон, поморщился. Тихонько, чтобы не разбудить Наташу, поднялся с дивана. Стараясь ступать тише, прошёл в кухню.

   Включив свет, взял с посудной полки стакан, открыв кран, до краёв наполнил холодной водой, не останавливаясь, большими глотками стал жадно пить. Сел за стол, с подоконника взял пепельницу и пачку сигарет, закурил. Перед глазами всё ещё маячило лицо женщины, виденное им во сне... и что-то далекое, будто из другой жизни, обрывочными воспоминаниями стало всплывать из глубин памяти, и как бы проступая, стали проявляться картины событий из далёкого детства...

   — Ты бы форточку открыл, дыму-то сколько... — входя в кухню, сказала Наташа.

   Она вышла из коридорной темноты с накинутым на плечи одеялом, сонно жмуря глаза от яркого света.

   — А я сквозь сон слышу, что кто-то на кухне шуршит. Проснулась, а тебя нет...

   Наташа подошла к окну, приоткрыла форточку.

   — Что не спишь? — присаживаясь на табурет, спросила она.

   — Да так что-то, проснулся и не спиться.

   — А-а.

   Наташа потёрла глаза, снова зевнула, посмотрела на настенные часы в виде совы из керамики.

   — А знаешь, который час?

   Николай тоже взглянул на часы. В совиных глазах светились зелёные цифры — ноль, три, ноль, ноль. Николай затушил сигарету, вдавив в дно пепельницы, посмотрел на Наташу.

   — А с тобой было когда-нибудь такое... такое чувство, как будто бы с тобой это уже происходило? Например, ты пришла куда-нибудь в незнакомое место, а тебе кажется, что ты уже здесь была.

   Наташа улыбнулась.

   — Бывало такое, особенно в детстве. А что, и тебе тоже что-то показалось?

   — Не знаю... — Николай пожал плечами.

   — Вообще-то это называется дежа-вю.

   — Я знаю, что дежа-вю. А что это такое?

   — Ну, это как иллюзия памяти, что ли... — Наташа зевнула, прикрыв рот ладонью. — Человек уже когда-то получал эту информацию, например, о месте пребывания, но мозг её спрятал. А потом, вдруг, она всплывает из памяти, когда человек приходит в это место. Он-то уверен, что находится здесь впервые, но ему кажется, будто это уже всё знакомо. Это такой феномен психики.

   Николай внимательно выслушал Наташу и задумался.

   — Нет, тут что-то не так.

   — Что не так? — спросила она, не понимая, о чём он.

   — Не знаю.

   Наташа поднялась.

   — Ты идёшь спать?

   Зябко ёжась от сквозняка из открытой форточки, она поплотнее закуталась в одеяло.

   — Да, пойдём. Встав, он протянул руку к окну и закрыл форточку.