Хвостенко Кириллл — Под крылом галактики

Тираннозавр раскрыл пасть. Я провёл банковской картой между его передних зубов и снял несколько тысяч. Только тогда понял, что нахожусь во сне.

У кошмаров женская природа: они обижаются, когда им не уделяют достаточно внимания.

— Ничего подобного, — помнится, возразила мне жена после особенно удачной ночи. Я не ответил, и она ушла плакать на балкон…

Я проснулся и спросил у вязкой темноты: что со мной не так? Я давно уже насильственно забывал жену, с тех пор, как развод украсил жизнь очередной неприглядной галочкой. И вот, нашёл время для воспоминаний: перед пастью тираннозавра, сжимая в руках несуществующую карту, окружённый попугайчиками и матовыми панелями… Видимо, дают о себе знать прожитые года. Всё-таки у долгой жизни много побочных эффектов.

Койка скрипнула под моим весом. Она была мягкой и какой-то зыбучей. Я без спешки встал и на цыпочках прошёл мимо попугайчиков. Всё-таки симптоматично, что слова «жена» и «кошмар» у меня в мозгу находятся рядышком…

Один мой знакомый, капитан Лигмен, пережил 5 свадеб и 4 поездки к тёще. Так вот, он говорил: главное, чтобы гражданский брак не обернулся заводским…

Я вышел из своего отсека сквозь автоматические двери. Тихо переругивались блестящие приборы. В конце коридора Тарон поливал своего пса из водяного пистолета. Это единственное оружие, которое ему разрешили использовать до прибытия.

Я заметил, что оказался в зоне поражения, и в порыве самосохранения поднял руки:

— Я свой!

Тарон выполнил перекат и всё равно прицелился:

— Маъш-бъосок!

Тарон — гений в каком-то смысле. Уверен, он мог бы крошить врагов даже резиновой уточкой. Такая дисциплина у военных называется «скоростной милитаризацией подручных средств». Недавно Дью попросил Тарона выговорить это название целиком. Дело чуть не обернулось гражданской войной за права картавых…

Ещё Тарон — убеждённый собачник. Его адская гончая зовётся Тюбиком, это самец чихуахуа. У Тюбика невероятно женственные глаза и кокетливо вертлявый хвостик. С такими данными он и сам не верит, что у чихуахуа бывают самцы.

Я вжался в безопасный угол перед своим отсеком, а они пробежали мимо, картавый убийца и агрессивная милашка, неразлучные, как половинки ножниц…

За поворотом вышагивал Хотти. У биолога пока не было работы, и за время полёта он в совершенстве овладел техникой идеальной ходьбы. Он следил за узором покрытия, по которому шёл, и ступал строго на определённые элементы. Некоторым даже три высших образования — не помеха… Хоттюшка, 42 годика…

— Не спится? — спросил он и остановился. Совам часто приходится терпеть дискриминацию. Нас вечно путают с жаворонками.

— Тревога была, — говорю, — меня вызывали.

— Слышал.

— Зачем тогда спрашивать?

— Арни, ты молчаливая кукла. Тебя надо за ниточки дёргать, иначе совсем заржавеешь.

Я хотел сказать кукловоду про расстёгнутую ширинку на его брюках, но сдержался. У любителей дуэлей есть правило: никогда не брать с собой перчатки…

Он отвернулся и пошёл дальше покорять необъятные просторы симметрии. Я поскорее завернул за угол. Вдруг перфекционизм заразен…

Общий отсек находился поблизости. Над его входом могла бы быть выбита надпись: «Беспорядок — продвинутая форма порядка». Одноразовые тарелочки в пневмоподставках. На приборной панели разводы от кетчупа. Нацарапанное на матовых стенах судоку.

Апофеозом этой нецелесообразности была шведская стенка. Она удивлялась своему существованию между термошкафом и маршрутизатором. Подрабатывала вешалкой за полставки…

В отсеке было не очень людно. Всё-таки ночь по корабельному времени. В креслах сидели Дью с Камалем. У каждого в руке — бутылка крепкого юпитерского.

— Ты ничуть не изменился, марсоход, — сказал Дью и почесал пятку рукой. Я заметил: он всегда чешет языком, и только потом — остальными частями тела. Его тотемное животное — хамелеон. У обоих язык без костей и скоростных ограничений…

— Что ты имеешь в виду? Мы сегодня уже виделись.

— А ты дай насладиться своей сверхсшибательной мордой, дело у тебя, механика, опасное, даже дерзкое, что-то может бахнуть… Прямо по лицу… Авось и человеком станешь…

Я в который раз удивился тому, как стойко могу держать удар. Всё-таки во мне прозябает боксёр. Да и дрался Дью по-женски. Словесными пощёчинами…

Дело в том, что у меня марсианский череп. От ушей начинается что-то вроде горного оврага. В овраге растёт чёрный лес. Чёрный, потому что я — брюнет.

И мозг вопреки видимости присутствует. Хотя Дью с его извилинами шовиниста это трудно понять. Он весь полёт дежурно подшучивает над моей головой. Остальные не забывают привычно посмеяться. В-общем, царит дружеская, даже нет — семейная атмосфера…

Я выбрал продукты и сел за еду. С моего места сквозь обзорное стекло был виден Плутон. Кто не в курсе: он похож на головку бледного сыра. А россыпь городов на поверхности напоминает плесень… Французы могут оценить по достоинству.

Дью с Камалем заполняли судоку крестиками и ноликами. Тарон заряжал свою пушку под портативным умывальником. Вошедшая Ксюха делала дыхательную гимнастику. Я заметил: она всегда набирает воздуха в грудь перед очередным приступом феминизма. Пора выпускать в вентиляционную систему антибиотики.

Наконец она заявила:

— Любовь к мужчинам равносильна самоубийству.

Дью, выводя жирный нолик, возразил:

— Любовь к мастурбации равносильна жертвоприношению.

Хотти подтянул из коридора:

— Любовь к макаронам равносильна святости.

Я промолчал. Безответная любовь равносильна диагнозу…

Но поставить этот диагноз должен был Камаль. А вместо этого он сказал:

— Куда я потерял чёртов штопор?

На следующее утро я встал с квадратной головой. Смутно пролетело произошедшее: поедание конфет на брудершафт, решение использовать фильм вместо очередной закуси, сватовство Ксюхи к Тюбику, вырезание из пробки свадебных колец, запускание бумажных голубей в открытый космос…

Запела попсовым голосом сирена. Плутон уже ждал своих героев.

А герои в свою очередь искали, чем бы поскорее опохмелиться…