Dobry dziadzka — Дорога — 2

жизнь вопреки предопределению. Или: вся моя жизнь — исполнение

предопределения. Или: предопределения нет вовсе. Смысл — в становлении?

Посвящается всем успешным и безуспешным попыткам избавиться

от шизофреничности мышления.

ПРОИЗВОЛЬНЫЙ МАРАЗМ

В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ФОРМЕ

Роман в 47 частях или

Сцены из жизни человека

с извращенным восприятием окружающего мира

Часть 1.

Так вот. Оказался там и он. Случилось ему там объявиться, так как больше и деваться было некуда. Рано или поздно каждый там оказывался, только не на том свете, я имею в виду, а на дороге. Сначала попадал на дорогу, а уж потом, спустя некоторое время, на тот свет.

Сперва, он очутился не на той дороге, о которой идет речь, а на самой обычной, с асфальтовым* покрытием. Остановился грузовик и шофер согласился его подвезти до самого контрольного пункта. Для начала это было неплохо и Онуфрий, начавший было унывать, снова воспрянул духом. Он взобрался в кабину, на высокое сиденье и, положив узелок на колени, уставился на дорогу.

— Но ты не думай, я тебя просто так везти не собираюсь. — заявил шофер.

Онуфрий обомлел. Он не ожидал такого поворота событий.

— А что … , как же? — промямлил он.

— Ты вот что, пой. А то скучно. — пояснил шофер.

— Петь?

— Да.

Как раз в этот неподходящий момент у Онуфрия случился приступ. Эти приступы, непонятно чего, случались у него с раннего детства. Онуфрий не знал, что это такое, только чувствовал, будто во рту у него прорезаются клыки. Тогда он убегал в хлев и там, хоронясь от людей, ждал пока приступ пройдет. Скотина в хлеву обычно в ужасе шарахалась в стороны. Но на людях у него такое никогда не случалось и поэтому, никто и не знал об этой его странности. Онуфрий к этому привык и не очень-то опасался.

Но сейчас его прихватило как раз не кстати. Глаза у него стали закатываться под лоб и он качая, как пьяный, головой обратился к шоферу с такими словами, перемежая их с икотой:

— А ты хорошо подумал, прежде чем сказать мне такое? Ты понимаешь, о чем ты просишь?

Вид пассажира и его странноватые вопросы немного испугали водителя.

* асфальтобетонное — теперь взирая с высоты прожитых лет я уже никогда не напишу «асфальтовое» ибо это в корне не верно. (прим. Автора)

1

— Чего? — не понял он.

— Я гаорю те, шо я када запою … — далее Онуфрий стал молоть что-то вроде сдавленного «агу-агу», сопровождая его звуком сосания вставной челюсти.

— Ты это чего? Ты, брось! — заволновался шофер, — парень, у тебя что, может падучая?

Онуфрий вроде потерял сознание. Голова его свесилась на бок, рот искривился в блаженной усмешке и из него потекла слюна.

Вдруг он очнулся, словно от внезапного толчка. Шофер хотел уже остановить машину, но раздумал.

— Извините, — тихо сказал Онуфрий, вытирая платком рот, — мне что-то плохо стало.

Шофер промолчал и больше не заставлял его петь. И нужно сказать, ему повезло, что он не услышал пения Онуфрия. Онуфрий пел так, что не приведи бог такое услышать, тем более ночью. Но об этом немного позже.

Машина неслась вскачь, мотор надрывался. Создавалось впечатление, что тягач хочет вырваться из-под прищемившего его тяжелого прицепа, и от этого казалось, что кабина прыгает.

— А ты куда едешь? — нарушил молчание шофер.

— На дорогу.

— Ну-ну. — ответил шофер и подумал: «Таким там только и место».

Шофер глянул в зеркало, и лицо его перекосила злобная судорога.

— Ах, сука! Опять! А я предупреждал, я предупреждал!

С этими словами он достал из шкафчика кирпич и опустил боковое стекло. Онуфрий приметил, что в ящике было еще много кирпичей. Заинтересованный, он наклонился к шоферу и глянул в зеркало.

Сзади к машине прицепился мотоциклист и экономил таким образом бензин. Но этого мало! Из коляски пассажир мотоциклиста протягивал руку в дыру в кузове и натурально что-то крал.

Шофер, на ходу высунувшись из окна, прицелился и запустил в них кирпич. Он промахнулся, но мотоцикл отцепился и, круто развернувшись, стал уходить назад. Водитель грузовика заскрипел зубами и, сбросив скорость, тоже развернулся и погнался за ними. Онуфрий посмотрел на него и понял, что шофером овладел азарт.

— Не уйдете сволочи! — скрежеща зубами, говорил тот и нажимал на газ, — теперь то я вас не упущу!

Многотонный грузовик быстро настигал мотоцикл. Онуфрий увидал прямо перед собой напряженную фигуру мотоциклиста и искаженное ужасом лицо обернувшегося пассажира в коляске. В последний момент, когда казалось, мотоцикл вот-вот затрещит под колесами грузовика, он вдруг нырнул куда-то в сторону с дороги и Онуфрий заметил его, мелькающего между деревьями на лесной дорожке.

Грузовик продолжать погоню не мог и шофер затормозил так, что Онуфрий едва не выбил головой стекло.

Вскоре они уже ехали обратно. Шофер был чрезвычайно раздосадован тем, что ему не удалось раздавить мотоцикл.

Онуфрий был изумлен всем, только что увиденным. Ему даже не верилось, что он едет в одной машине с этим самым шофером, о которых у них в деревне много рассказывали. Ему все не верилось тогда, пока он собственными глазами не увидал смятый мотоцикл и два трупа, соседа и его жены. Это произвело на него тогда очень сильное впечатление.

Боясь, чтобы шофер не догадался, что он о нем думает, Онуфрий спросил:

— А вы что везете?

— Как что? Хлеб конечно.

Часть 2.

Онуфрий топтался на месте, под дождем. Ноги его омывал бурный ручей, так как он удосужился стать в канавку, а выйти из нее — не выходил. Он ждал, когда пройдет колонна грузовиков с хлебом, предназначенным для населения дороги. Соваться на контрольно-пропускной пункт вместе с ними он не отваживался, уж больно свирепые морды были у солдат. Вдруг, как крикнут — «Куда прешь? Заняты мы!».

Солдаты и впрямь были очень заняты. Они осматривали проходящие машины. Не прицепился ли кто под днищем, нет ли какого вредительства.

2

За приземистым домиком — помещением КПП виднелись многоэтажные дома, которыми была застроена дорога. Над одним из домов вращалась какая-то прямоугольная плоскость на опоре.

Туда, на ту сторону, на саму дорогу, можно было пройти мимо пропускного пункта по грязной размокшей клумбе с помятыми и сломанными цветами. Никаких ограждений не было. Но Онуфрий почему-то не решался пройти мимо пункта. Ему представлялось, что как только он попытается это сделать, его тут же уложат автоматной очередью из форточки. Ему как раз прекрасно была видна эта открытая форточка, а за окном сидел солдат, что-то пил из кружки и перед ним на столе лежал автомат.

Неизвестно, сколько бы еще Онуфрию пришлось переминаться с ноги на ногу под проливным дождем, если бы солдат не увидал его через окно и не поманил пальцем. Млея от страха, Онуфрий вошел в пункт, предварительно постучав в дверь.

— Ты что? — спросил солдат, неизвестно что имея в виду.

Онуфрию показалось, что солдат пьян и от этого страх его еще больше усилился.

— Мне бы туда, на дорогу.

— Документы есть? — уныло спросил солдат.

— Вот. — Онуфрий стал торопливо, дрожащими руками разворачивать газетную бумажку, а затем марлю.

Солдат терпеливо дожидался, пока он извлечет на свет божий паспорт, а потом, даже не беря его в руки, сказал:

— Катись, деревня.

— Куда? — прерывающимся от волнения голосом спросил Онуфрий.

— А куда хочешь.

Онуфрий решительно, сжавшись в комок, шагнул к двери, но не к той, в которую вошел, а к той, что вела на дорогу.

На крыльце он остановился, не в силах еще осознать свой смелый поступок.

— Неужели все?! Неужели я на дороге, там, куда стремился всю жизнь?

Сердце в его теле дергалось во все стороны от радости. Он зашагал по лужам, забыв даже, от счастья, боязливо оглянуться на дверь пункта.

Несмотря на то, что Онуфрий связывал с дорогой множество надежд, дождь шел, как ни странно, и на этой стороне пропускного пункта, и Онуфрий не знал, где ему укрыться.

Находясь под влиянием своего недавнего смелого поступка, он вошел в подъезд ближайшего дома. В просторном холе сидел швейцар в головном уборе времен Наполеона.

— Вы на дороге новенький? — спросил он.

— Да.

— Ну и дурак.

— Почему?

— В наше время умных людей нет и быть не может. — объяснил швейцар.

И вдруг Онуфрий как-то переродился, стал смелее, видимо сказывалось влияние дороги.

— Ну, а сам то вы, кем себя считаете? — ехидно поинтересовался он.

— Я? А я — дерьмо, немощное дерьмо. Желаете поселиться в нашем доме? Он почти совершенно пуст.

— Нет.

— Отчего же?

— Мне бы только дождь переждать.

— Зачем?

— Как зачем?

— Если дождь кислотный, то вам и так уже терять больше нечего, а если не кислотный, то тем более. — пустился в разъяснения швейцар, — Отчего люди бояться обычного дождя? Вода, — что в нем такого? Все потому, что люди глупы и задавлены комплексами. В ваши годы, юноша, я не испугался бы и запачкаться мочой, не то что дождем!

— Старый дурак! — выкрикнул Онуфрий и поспешил прочь, не в силах больше слушать сумасшедшего старика.

— Я то хоть и дерьмо, а ты и того хуже! — крикнул ему вслед швейцар.

Онуфрий пошел вперед, благо перед ним простиралось 300 тысяч километров дороги. Он шел, рассматривал дорогу и размышлял: «Значит, если здесь все такие пустые дома, то можно

3

поселиться в любом. Тогда, пожалуй, я выберу вон тот, над которым вертится прямоугольник.»

Эта дорога совсем была не похожа на ту, первую, можно сказать пробную. Затея с Луной в трубе и ведущей к ней дорогой рухнула и провалилась в полном смысле этого слова. Гигантская труба чудо-электростанции вместе с Луной рухнула и погрузилась в пучину болот, населенных нечистью, а дорога, та странная автострада на опорах, вся забитая автотранспортом, наконец-то провалилась целиком и полностью, как того и следовало ожидать. Оставались, правда, потом кучи автомобильных кузовов, где ютились уцелевшие люди, но очень скоро их изъела ржавчина, а людей извела нечисть.

Теперь умы всех занимал новый грандиозный проект — термоядерный маятник. Это было сложнейшее приспособление, которое приводило планету во вращение против своей оси. Зачем и кому это было нужно, никто не знал, но все были безумно увлечены этой идеей. К тому времени, когда Онуфрий попал на дорогу, строительство дороги было уже тридцать лет, как закончено, а строительство термоядерного маятника близилось к завершению. Даже назывался точный день пуска маятника. Вполне возможно, что это завтра ежедневно.

В отличие от первой «лунной» дороги на этой, которая несколько раз опоясывала земной шар, на протяжении многих километров можно было не встретить ни одного автомобиля. Людей на ней тоже было очень мало, но вечером их почему-то становилось слишком много. Так много, что все не помещались на тротуарах, а на проезжую часть выходить мало кто отваживался, так как водители скоростных машин можно сказать только этого и ждали. Фар на таких машинах нет, потому что даже если бы они и были, водитель все равно ни за что не стал бы их включать. Мотор работает очень тихо и машина двигается быстро и бесшумно, и незаметна в темноте. Что и говорить, водители этих машин были просто сволочами. Они пользовались вседозволенностью, но и в отношении их также было все дозволено. Каждый мог попытаться их убить или нанести какой-нибудь вред, только это мало кому удавалось.

Онуфрий как раз зашел в какой-то трактир и стал невольным свидетелем такого разговора между шоферами из тех, что возили хлеб и давили воров мотоциклистов и тех, которые на скоростных машинах давили по ночам прохожих.

Один из ночных шоферов-убийц похвалялся своими подвигами. На это шофер грузовика с тяжелым вздохом огорчения отвечал:

— Вот если б у меня весь капот был в крови, не одна б сука пристать не посмела.

— Ничего, сынок, — утешал его другой, пожилой, — у меня не то что капот — борта и колеса в крови были, а сегодня сволочи опять прицепились, ушли гады, но ничего, в другой раз не уйдут!

— Вы говорите, — не унимался тот, — а я еще не одного подлеца не придавил, хотя я раза два гнался.

— Ничего, сынок, ты еще свое наверстаешь. Я пока первую гниду придушил, семерых упустил.

Шоферы рассказывали еще много, чего интересного о своей жизни и Онуфрий так заслушался, что совершенно забыл, где находится. Когда же опомнился, то вздумал пойти поглядеть, действительно ли у того шофера весь капот в крови.

Он пришел на стоянку и правда, у грузовика был залит кровью весь радиатор и кое-где прилипли пряди волос.

Онуфрию стало немного жутковато и он ушел со стоянки, повторяя себе, что никогда не будет связываться с этими шоферами.

Он вспомнил о доме, где хотел поселиться и поспешил к нему.

К сожалению, дом находился на другой стороне дороги, и Онуфрию пришлось пересечь проезжую часть. Он пересек ее бегом и так устал, что чуть не упал на другой стороне. Он устал не от расстояния, а от сильного нервного перенапряжения. Решив, что ему просто повезло, Онуфрий направился к дому, над крышей которого вращался странный прямоугольник.

Онуфрий стоял перед входом и пятый раз перечитывал табличку «Чудесный дом», как вдруг его внимание привлек шум на дороге.

Внезапно, не с того, не с сего все окна стали со стуком распахиваться, из них высовывались и выскакивали на балконы люди с разноцветными флажками и приветственно ими размахивали. Из-за крыш поднялся вертолет и завис над дорогой.

На дороге показались черные роскошные автомобили в сопровождении эскорта мотоциклистов. Из вертолета выкинули бумажки, которые дождем стали опускаться на дорогу. Неизвестно, откуда

4

взявшийся солдат, впихнул Онуфрия в подъезд, рыча при этом:

— Скорее, дур-р-рак! На улице никого не должно быть!

Онуфрий из подъезда, через стеклянную дверь, увидал, как мимо проследовала странная процессия. И тут до него дошло …

— Неужели САМ!? Он, сам, в одной из этих машин! — восторженно прошептал он. — Мне выпало счастье увидеть его!

И не принимая во внимание тот факт, что еще тысячам людей, кроме него, выпало счастье увидеть и уже не в первый раз, эту процессию, Онуфрий побежал вверх по ступенькам.

Ему повстречался человек, видимо больной псориазом и еще трое, которые то и дело впадали в маразм. Наконец он разузнал, где тут можно поселиться и отправился на поиски указанных апартаментов. Там его послали в другое место, а в другом месте ему сказали, что его уже дважды обманули и, обманув Онуфрия в третий раз, хихикая и перемигиваясь, направили еще куда-то.

Часть 3.

В дверях бескрайней квартиры Онуфрий повстречался с неврастеником, которому нужно было угождать. Неврастеник был молод и, как показалось Онуфрию, очень капризен.

— Они не дают мне покоя. — обиженно сказал неврастеник, впуская Онуфрия в квартиру.

— Кто они?

— Птицы.

Неврастеник посторонился и Онуфрий пошел по коридору мимо двух дверей. За одной кричали, за другой было тихо. Онуфрий остановился перед третьей, последней, и, обернувшись, спросил:

— А зачем наверху вертится этот прямоугольник?

— А это ты поймешь, когда до земли останется девять метров. Об остальном тебе расскажут птицы, — довольно неопределенно ответил капризный неврастеник и скрылся в той комнате, где кричали.

Онуфрий направился дальше. Перед ним тянулся длинный ряд смежных комнат, причем многие из них были смежные с четырех сторон и еще с потолка и с пола, при помощи лестниц. По необозримым просторам этой квартиры кто-то носился на мотоцикле, мелькая то тут, то там в дверных проемах.

В каждой комнате кто-то жил, и Онуфрий видел, что поселиться ему негде. Он поинтересовался, нет ли где свободного угла. Старуха, болтавшая в тазу мутную воду, ответила:

— Обратись-ка к Самсону, он тут всем распоряжается.

— А где он?

— Когда?

— Что когда? — не понял Онуфрий.

Из соседней комнаты выехал мотоциклист.

— Я сколько могу предупреждать, чтоб не шумел? — закричала старуха и выплеснула на него воду из таза.

Тогда мотоциклист повернул в глубь ее комнаты и вскочил передним колесом на зеркальный столик, побив много вазочек.

— Ах ты, злодей! — крикнула старуха, схватила палку и стала избивать мотоциклиста.

Удары сыпались на его спину, плечи, голову в шлеме.

Он издавал какие-то звуки, мало походившие на человеческую речь, и беспомощно закрывался руками. Потом он все же выехал из комнаты и довольно отчетливо произнес:

— Ты, стерва, горазда почки отбивать.

Мотоциклист уехал, надымив выхлопными газами.

— Так где же все-таки мне найти Самсона? — спросил Онуфрий, наблюдавший эту гнусную сцену.

— А пошел ты! — огрызнулась старуха, — ходят тут всякие.

Она грохнулась на пол и, прижимая к полу мокрую тряпку, поползла на карачках под стол. Онуфрий пошел дальше. Он еще несколько раз спрашивал о Самсоне, но никто ему ничего конкретного не сказал. Один козел, читавший лежа книгу, выразительно посмотрел на Онуфрия и пощипал и подергал себя за левое ухо, а потом за нос. Онуфрий почему-то испугался его и через

5

пять комнат проследовал бегом.

Потом он повернул на право, еще раз направо, потом налево и прямо. И так три раза. Ему повстречалась группа людей. Они стояли перед дверным проемом, заколоченным досками и громко кричали. Громче всех кричал полный мужик в майке и с подтяжками.

— Как так можно! — возмущался он, — у нас тут понимаешь ли, коммунизм, а он тут … !

Когда все накричались вволю, они стали выламывать доски и выломав их, ворвались в комнату. В комнате кто-то истерично выкрикнул:

— Вон! Я здесь живу!

— Ишь ты, частнособственнические инстинкты проявляет!

Вопли любителя частной собственности заглушил крик многих глоток. Что было дальше… Мужик с подтяжками вырвался из плотной группы людей и топая, как слон ускакал прочь. Больше Онуфрий ничего не видел.

Он брел из комнаты в комнату, смущаясь при виде выставленной на показ личной жизни, а жильцы комнат его нисколько не смущались, как не смущались и друг друга.

Онуфрий даже разуверился в своем идеале дороги, но, одумавшись, прогнал эти упаднические мысли прочь от себя.

Он оказался в комнате, похожей на кухню. Вдоль одной стены, выкрашенной в темно-зеленый цвет, стояли умывальники. Над ними висел лозунг «Долой двери и другие барьеры на пути живого человеческого общения!». Над одним из умывальников склонился человек и тошнил. В перерывах между приступами рвоты он зачем-то высовывал язык и трогал его кончик пальцами.

— А почему у вас все ссылаются на птиц? — спросил Онуфрий.

— Тише, молодой человек, — испугался тот, — у нас о птицах можно только кстати.

— А где Самсон? — спросил Онуфрий.

— Спросите там.

Онуфрий вошел в указанную дверь и удивился некоторой перемене. Эта комната отличалась от остальных. В ней стояли шкафы и чертежные доски. Двое с бакенбардами и в очках склонились перед одной из этих досок и обсуждали чертеж.

— Вот, посмотрите.

— Да.

— Это гайка.

— Да что вы говорите, не может быть!? Действительно гайка!

— Гайка? Да где же она?

— Вот.

— Ах, вот! И правда, это гайка.

— Где Самсон? — прервал их рассуждения Онуфрий.

— Не мешайте, мы работаем.

— Прошу вас, не отвлекайтесь, итак, о чем это мы?

— Вот, это гайка.

— Неужели? Ах да, вот, вот, она, я вижу.

— Вы правы! Это, несомненно, гайка.

— Вы уверены в этом?

— Не стану утверждать, но, тем не менее, что же это, если не гайка?

— И правда что?

— Это не гайка? Хотя чем-то похоже.

— Да-да, вы правы. Несомненно, есть сходство с гайкой.

— Да на то похоже.

— Быть может, это болт?

— Ну что вы! Это гайка. Да-да, именно гайка и ничто другое.

— Гайка? Да где вы ее видите!?

— Вот.

— Ах, вот! И впрямь гайка! Но постойте, мы смотрим не тот чертеж!

— Не тот?

— Не тот.

— Неужели?

— Самсон где!!! — взревел Онуфрий, стократно затмевая этим рыком свой подвиг на пропускном пункте.

6

Инженеры испугались и побледнели.

— Господи, да он только что туда вышел.

Онуфрий ринулся в указанном направлении и очутился на балконе. На перилах, головой вниз, висел не согнутых коленях человек и закинув руки за голову, отжимался над пропастью. Пропасть была глубока, она находилась за домом, а Онуфрий предполагал, что этот балкон выходит на дорогу, в то время как дорога была на другой стороне дома.

— Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… , — пыхтя отжимался человек.

Вдруг на Онуфрия напал дикий соблазн и, поддавшись ему, Онуфрий подкрался к спортсмену и пощекотал его за пятку. Спортсмен нервно захохотал, разогнул колени и полетел вниз, продолжая безумно хохотать.

Онуфрий в ужасе отпрянул, словно только сейчас осознал, что сделал. Он закрыл глаза и прислонился к стенке.

— Пятнадцать, шестнадцать… — донеслось до него.

Онуфрий осторожно открыл один глаз и увидал, что рядом на перилах по-прежнему висит спортсмен и отжимается. Онуфрий пошел дальше по длинному балкону. Когда он проходил мимо спортсмена, ему показалось, что тот, согнувшись, четный раз — как-то странно улыбается, а в нечетный раз — кривит лицо в омерзительно-печальной гримасе.

На балкон выходило около десятка дверей, и из каждой доносилось:

— Вы считаете, что это гайка?

— Вообще то я не уверен, но есть все основания полагать, что это не в коем случае не болт.

— Да полно вам! Но в самом деле, гайка ли это?

— Где?

— Да вот — это.

— Это? Ну конечно гайка!

— Это гайка?

— Да, это гайка.

— Погодите-ка. Здесь что-то написано. Это болт!

— Болт?

— Болт!

— Но ведь мы говорим про гайку!

— А как же надпись?

— Давайте ее сотрем.

— Давайте.

— И что же у нас получилось теперь?

Онуфрий метался от одной двери к другой и везде слышал этот разговор. Обезумев, он хотел было кинуться с балкона, но тут ему почудилось, будто там внизу, на дне пропасти, среди куч мусора движется торжественная процессия в сопровождении эскорта мотоциклистов. Он в ужасе отшатнулся и бросился в ближайшую дверь. Инженера при его появлении умолкли.

— Самсон только что туда прошел. — несмело сказал один.

Онуфрий посмотрел на них волком и выбежал из комнаты. В следующей комнате он столкнулся нос к носу с каким-то крупным представительным мужчиною.

— Ты кто такой? — спросил крупный мужчина, — я тебя здесь раньше не видел.

— Я ищу товарища Самсона. — объяснил Онуфрий.

— Ну я товарищ Самсон. Чего тебе от меня нужно?

— Я ни в чем не нуждаюсь, так как на каждом шагу встречаю теплую заботу дяди Вани! — заученно выпалил Онуфрий, — вот, только, я бы хотел тут поселиться…

— Жить тут хочешь? — то ли обрадовался, то ли огорчился Самсон, — ну пошли тогда.

Часть 4.

— Карп, Карп, Карп-Карп-Карп!

Самсон с Онуфрием достигли предела. Дальше смежных комнат не было. Самсон бесцеремонно сдвинул чей-то шкаф и, отмерив от угла два метра, нетерпеливо крикнул:

— Карпуша! Ну где же ты?!

Явился мужик в запачканном фартуке и смолотом в руках.

7

— Сюда, Карпуша, пожалуйста. — указал Самсон.

Карп размахнулся и нанес страшный удар своей кувалдой в стену. Посыпалась штукатурка и упала люстра.

— Ах, Карпуша! Да не сюда, а вот сюда!

— Ась? — уточнил Карпуша.

— Сюда, сюда. Да ты никак, пьян?

— Не, мы не могем, мы ж понятие имеем. — оправдался Карп и ляснул в стену, где было указано.

Обои порвались, и оказалось, что это еще один дверной проем в стене, заклеенный обоями.

Взорам собравшихся открылась комната и в ней два инженера-конструктора. Они удивленно обернулись.

— Мыр. — сказал один и икнул.

— Извините. — ответил Самсон и задвинул дверной проем шкафом. — Расходитесь товарищи, ничего особенного, просто вселяем.

Он повел Онуфрия в другую комнату и там они при помощи кувалды Карпа, открыли вход в свободную комнату.

— Ну, вот, здесь и поселитесь. — сказал Самсон. — О, вам повезло. Комната смежная только с одной стороны и в полу есть окно.

— В полу? — удивился Онуфрий, — куда же оно выходит?

— Ну, это будет зависеть только от вас, что захотите, то в нем и увидите, только вот это колесо повернете. Ну а я пойду, дел много. Счастливо оставаться.

Самсон в сопровождении молотобойца Карпа удалился. Онуфрий взялся за колесо и завращал его. Вокруг все заскрипело, комната стала поворачиваться. В окне стали поочередно показываться то комната внизу, то экран телевизора, то дорога, то пропасть с мусором. Онуфрий оставил телевизионный экран и заслушался прелестной чушью, что молол диктор.

— Начинаем передачи свободного телевидения дороги. Наше телевидение самое свободное. Оно свободно от всего, а главное, от ответственности за передаваемую информацию. Послушайте песню. Это фрагмент из последнего концерта поп-музыки.

Показалась сцена, на нее, подогнув в коленях ноги, выполз артист, богато укрвшенный вороньими перьями. Он изображал из себя гения эпохи — дядю Ваню. Поползав по сцене взад-вперед, он подполз к микрофону и запел:

— Р-родина слышить, р-родина знаить, где в облаках ее детки порхають!

Это была вольная интерпретация одной старинной патриотической песни.

Показали публику. Она лезла друг на друг, рыдала, рвала на себе волосы и многие царапали ногтями лица в кровь.

Песня неожиданно прервалась на полуслове, и появился диктор с улыбкой факира-пожирателя сабель.

— Начинаем серию репортажей с мест предполагаемых событий.

На экране возник участок дороги. Голос за кадром сообщил:

— По предсказаниям синоптиков экстрасенсов-ясновидцев, а также ряда других безответственных товарищей один из этих домов должен рухнуть. Это может случиться в каждую минуту, поэтому мы намерены транслировать эту заставку в течение пяти часов. Ах не спешите выключать телевизоры. Это всего лишь шутка.

Опять появился диктор-факир:

— Доводим до вашего сведения, что величайший мыслитель нашего времени товарищ дядя Ваня выразил свое мнение по поводу птиц. Он сказал что рыба — не мясо…

Онуфрий повернул окно.

Ах, господа, я право в затруднении, нужно ли это? Ведь это так странно!

Из сообщений свободного телевидения дороги Онуфрий, кроме всего прочего, почерпнул сведения и о отм, что группа экстремистов, пытавшихся убить дядю Ваню, подавлена бронепоездом. Бронепоезд «Боец за что-нибудь — дядя Ваня» являл собою нечто совершенно исключительное, но об этом позже.

Онуфрий заглянул в соседнюю комнату и обнаружил в ней того самого мотоциклиста. Какая-то женщина кормила его бульоном из ложки. Он ссасывал с ложки жирную жижу и вытирал рукавом подбородок.

— Вы наш новый сосед? Очень приятно! Ах, видите, мой сыночек так беспомощен, так нежен

8

и беззащитен!

— Послушайте, а зачем он ездит тут по всему дому на мотоцикле? — спросил Онуфрий.

— Он очень хочет ездить на мотоцикле, но я боюсь пускать его на улицу. Там он может попасть под влияние этих ужасных шоферов.

— Да? — издевательски поинтересовался Онуфрий.

— Конечно! Ведь он такой доверчивый!

— Доверчивый?

— Да.

— Ну и дура.

— Почему, почему вы так говорите?

— В наше время умных людей нет и быть не может. — сказал Онуфрий и ушел.

А вот, представьте себе, будто идет Онуфрий, да не туда. Это возможно? Нет! Ни в коем случае. Онуфрий разведал ближайшую кухню в окрестностях его комнаты, также сортир.

Оказалось, что Онуфрий, после разговора с сумашедшим швейцаром, пребывал в состоянии припадка своей болезни постоянно. Правда, дефектов речи, слюнотечения и нарушения двигательных функций не наблюдалось.

Онуфрий заскучал и ему вздумалось пойти погулять на улицу, но сколько он не пытался, ему не удавалось это сделать. Из дома не было выхода.

Он встретился с тем человеком, который тошнил в раковину умывальника и предупреждал его о птицах. Этого человека звали Клим.

Клим подтвердил, что выйти из дома невозможно, тем более, если будешь этого очень хотеть.

— А если не буду хотеть? — спрсил Онуфрий.

— Все равно отсюда не выйдешь. Хотя, впрочем … — Клим не договорил и куда-то ушел.

Онуфрий стал раздумывать, как бы ему не хотеть отсюда выбраться, чтобы выйти из дому на улицу. От этих размышлений у него заболела голова. Потом он почувствовал беспокойство, и вслед за этим ему стало казаться, будто во рту у него растут клыки. Клыки выперлись изо рта и Онуфрий видел это в грязном зеркале.

Он зарычал и бросился на стену. Тонкая корка краски проломилась и он вместе с умывальником повалился в комнату. Это была та самая комната, где рассуждали инженеры-конструкторы.

— Сколько это может продолжаться?! — возмутились они.

— А вы, сволочи, если я вас еще увижу, то выколю вам глаза. — грубо заявил Онуфрий и уполз назад, волоча за собой умывальник.

«Вот какие здесь все сволочи» — рассуждал он и ненавидит себя за то, что пришел на дорогу.

Из соседней комнаты донесся голос диктора свободного телевидения дороги:

— Пять минут назад, по требованию общественности, рухнул дом номер пятнадцать, чего мы с нетерпением ожидали последние пять часов. Погибло множество стариков, женщин и детей.

Онуфрий заглянул в ту комнату и громко спросил:

— А вам не кажется, что на телевидении работают психически больные люди?

— Нет, как можно? — ответили ему.

Онуфрий наконец разглядел, что в этой комнате находится студия телевидения. Он испугался, что работники телевидения его изобьют, и стал тихонько скулить.

— Не мешайте! — злобно крикнул кто-то из студии, — вы что, вашу мать так и разэтак, не видите, что идет запись?!

— Извините. — пробормотал Онуфрий.

— Продолжаем, товарищи! К утру должно быть готово!

— Как сообщил начальник пожарной охраны дороги, — продолжал диктор, — они намерены прибыть на место происшествия не менее чем через двое суток, после возгорания, если оно состоится.

— Извините, я не понимаю … — вмешался Онуфрий.

— О, боже! — возопил тот же голос из студии, — уберите этого идиота!

Онуфрия кто-то стал выталкивать вон.

— Но я требую, чтобы мне объяснили! — сопротивлялся Онуфрий.

9

В студии матерились. Из соседней комнаты прибежал кто-то.

— Да вы что, совсем уже с ума посходили?! У нас там прямой эфир, а они, суки, тут матом, понимаешь ли!

Завязалась драка между работниками телевидения. Онуфрия тоже крепко побили, и он едва уполз.

Часть 5.

Часы на камине, идущие в обратную сторону, показывали четверть восьмого. Гений эпохи убедился в этом, водя некоторое время пальцем по циферблату. Затем он соскочил на пол и что-то бормоча, пошел (как мог) к столу. Вскарабкавшись на стул, а с него на стол, он стал кататься по столу, подминая различные деловые и государственные бумаги. Накачавшись вволю, он подкатился к телефону и набрал номер.

— Ало! Сегодня четверг, вы знали это?

— Да.

— Так что примите к сведению.

— Понял.

— И еще, я хочу поохотиться.

— Все понял, через пять минут будет готово.

Дядя Ваня скатился со стола на пол и подполз к носилкам. Тот час же его подхватили и понесли по ступенькам вниз. В нижних помещениях его погрузили в автомобиль. Тут же явились мотоциклисты и кортеж выехал на дорогу.

Миновав контрольно-пропускной пункт, они двинулись по шоссе в направлении поля. В поле было очень сыро. Моросил мелкий холодный дождь. Буксуя в грязи и переваливаясь на ухабах, машина ехала по полю к небольшому бетонному холмику. В нем был люк.

Дядя Ваня спустился в этот люк и оказался в плохо освещенном низком помещении с бетонными стенами, полом и потолком. Стены были влажные, с потолка то и дело срывались капли воды. Люк за дядей Ваней закрылся.

— Запускайте! — закричал он.

Где-то в углу заскребла ржавая железная задвижка. В подземный бункер впустили несколько десятков ворон.

Минут десять из бункера доносились полузвериные вопли инвалида дяди Вани и истошные хриплые крики ворон. Что он там делал, никто не знал. Но после каждого такого посещения из бункера убирали вороньи трупы. У многих из них были оторваны головы, ноги, крылья.

Вскоре люк открылся и на свет божий явился дядя Ваня. Он был забрызган кровью, одежда вся в перьях и в пуху, в волосах застряло множество перышек.

Он залез в машину, и кортеж двинулся в обратный путь.

— Ну, убейте меня, убейте меня! — бросался в машине дядя Ваня, — Что вы можете со мной сделать, ничтожества!?

Таким образом он наслаждался своей властью.

— Вы скоты! Убейте меня!

— Что вы, как можно, да мы …, всем сердцем, беззаветно…! — подхалимствуя, оправдывался один из его спутников, строя на лице соответствующее выражение.

Остальные же сидели неподвижно, с каменными, непроницаемыми лицами.

Кортеж двигался уже по дороге. Дядя Ваня переживал критические минуты небывалого душевного подъема. Он визжал и хрипел, стонал, разок-другой ударился головой в пуленепробиваемое стекло и, обессилив, откинулся на спинку сиденья и слабым голосом запел:

— Родина слышит, родина знает…

Автомобиль проследовал по дороге и скрылся в воротах резиденции гения эпохи. Прежде, чем выбраться из машины, он спросил:

— А все ли у нас хорошо с упаковками?

— С какими?

— Ну, с упаковками, вообще, все хорошо?

— Так точно.

10

Дядя Ваня тяжело вздохнул и вылез в услужливо открытую дверцу.

Оставшись один в своем кабинете, он уткнулся лбом в стену и долго скулил. Потом он отполз под стол и заснул. Через несколько часов его разбудили громкие крики и выстрелы за окном. Сначала он испугался, но когда узнал, в чем дело, успокоился.

Дело было в том, что посереди дороги стоял бронепоезд, окруженный толпами восторженного народа. Над людьми реяли флаги, лозунги, прославлявшие гения эпохи. Бронепоезд тоже был украшен флагами.

Часть 5. Милитаристический супермонстр — бронепоезд

«Борец за что-нибудь — дядя Ваня»

(о том, что было обещано ранее)

На дороге, посередине проезжей части были проложены рельсы, наподобие трамвайных. На них-то и стоял бронепоезд — оплот защиты мира и труда.

Бронепоезд этот, еще до того, как был воплощен в жизнь, привиделся главному конструктору в кошмарном сне.

Бронированные вагоны поражали своими грубыми формами и обводами корпусов. Они были унизаны пусковыми ракетными установками. Из башен и амбразур, расположенных в самых немыслимых местах, торчало множество стволов, самого разного калибра. На бронепоезде базировалось десять вертолетов, пять самолетов с вертикальным взлетом, несколько десятков танков и бронемашин, а также два, постоянно готовых к запуску, спутника с лазерным оружием. Все это размещалось внутри бронепоезда в люках, хранилищах, на выдвижных взлетных площадках.

… из соседнего помещения донесся разговор:

— Вы о нем, что-нибудь слышали?

— Как же, он наложил на себя руки.

— Да ну!?

— Правда. Так и ходит.

— Как так?

— С руками наложенными.

— Ай-ай-ай, что вы говорите!

— Да. Вернемся к делу. Итак, это гайка.

— Если я вас правильно понял, то …

— Нет, нет! Не возражайте! Это — гайка.

— Но позвольте!

— Ну, хорошо. Для начала хотя бы допустим, что это гайка. Итак, перед нами гайка.

— Гайка?

— Конечно гайка! Что же еще?

— Мне казалось, это болт.

— Пускай болт! Пускай хоть черт знает что! Я же говорю, давайте допустим, что это гайка.

— Значит, это все-таки болт?

— Да нет же! Гайка!

— Гайка? Хотя постойте, вот здесь, вверху, да-да здесь, чем-то и впрямь напоминает гайку.

— Где вверху?

— Да, это гайка! Именно так и есть. Вы меня переубедили.

— Значит, вы теперь тоже думаете, что это гайка?

— Да-да, это гайка.

— В таком случае, я буду придерживаться мнения, что это болт.

— Болт?!?!?!

— Болт.

— Но почему? Вы же сами только что утверждали, что это гайка!

— А вы, позвольте заметить, утверждали обратное.

— Но теперь, я считаю, что это гайка.

— А я теперь считаю, что это болт.

— Зачем вы постоянно меняете свое мнение?

11

— А вы?

— Я — чтобы спорить!

— Зачем спорить?

— В споре рождается истина.

— Ну что ж, значит, вы полагаете, что это гайка?

— Нет, это болт.

— Вы не правы, это гайка и ничто другое!

— Где вы видели такую гайку?

— Все-таки, это болт.

— Болт?

— Болт.

— Идите вы к матери, с вашим болтом. Это гайка!

— Как это вы говорите, что это гайка, если я считаю, что это гайка, а вы — что болт?

— Я считаю, что это болт?

— Да.

— Тогда какого черта, вы сами меня запутали?!

— Вас никто не запутывал, а это изображена, тем не менее, гайка.

— Болт!

— Нет, гайка!

— Болт!

— Болт!

— Болт? Гайка.

— Вот и я то же говорю.

— Вы опять меня путаете!

— Нет, это вы меня.

— Значит, мы сошлись во мнении, что это гайка.

— Гайка? Да вы что?! Это же болт.

— Ну никак это не может быть болтом.

— Почему не может?

— Потому, что это гайка.

— С таким же успехом можно утверждать обратное.

— О чем это вы?

— Я все о гайке.

— Но это же болт.

— Болт? Кто сказал, что это болт?!

— Вы сказали.

— А что вы говорили?

— Что я говорил?

— Я не помню, что вы говорили, а я?

— А вы что?

— А что я говорил?

— Не помню.

— В таком случае, я признаю, что был не прав. Это, действительно, гайка.

— Что вы мне голову морочите!? Какая еще гайка? Это болт!

— Где болт?

— Вот.

— Я ясно вижу гайку!

— Вы не туда смотрите, вот здесь!

— Это тоже гайка.

— А что же там?

— А там болт.

— Но вы же говорили, что и там изображена гайка!

— Значит, и вы считаете, что там — гайка?

— Нет, я так не считаю.

— А что же вы говорили?

— Я говорил, что там гайка.

12

— Тогда почему вы отрицали это только что.

— Потому, что это болт.

— Ерунда, ничего подобного.

— Но ведь вы сами говорили …

— Когда?

— Не помню!

— Я тоже.

— Что тоже?

— Знаете что, этот чертеж лишний, давайте его порвем.

— Давайте.

Инженеры рвут чертеж.

— А что же у нас изображено тут?

— Как, что, гайка.

— Посмотрите внимательнее.

— Болт.

— Болт.

— Но больше похож на гайку.

— На болт.

— Кто это чертил?

— Я.

— Ну и что же вы чертили?

— Не помню.

— Вы чертили гайку.

— Не может этого быть, я хорошо помню, что чертил болт.

— А вышла гайка.

— Нет, болт.

— Гайка.

Дверь захлопнули и продолжение этого замечательного разговора в бронепоезде никто не услышал. Зато услышали другой крик:

— Я ежедневно подвергаю свое тело дегидратации!

Это кричал толстый мужик с подтяжками.

— Он сумасшедший. — пояснил кто-то.

— Не оправдывайте меня! Я В этом не нуждаюсь! Лучше объясните этим кретинам, что это не болт и не гайка, а водопроводный кран!

— С превеликим удовольствием!

Около минуты что-то шумело. Затем донеслось:

— У меня весь радиатор в крови.

— Ну, давай еще по одной.

— Ваше здоровье!

Грубый солдат, сидевший в грубой каюте бронепоезда, грубо снял с грубой головы грубые наушники и грубое подслушивание разговоров в домах дороги, прекратилось. На этот раз политически и идеологически враждебных речей и настроений выявлено не было.

Часть 7.

— Ватерклозет, господа! Ватерклозет! Прошу вас!

— А удобен ли он?

— Конечно! Вне всякого сомнения!

— Ну-ка, посторонись! Дай пройти! — Онуфрий грубо растолкал людей, собравшихся у ватерклозета, — дай-ка я тут выс…сь.

Онуфрий спустил штаны и уселся на клозетную чашу. Среди собравшихся он заметил участливое лицо Клима.

— Ну, как? А? — с замиранием спрсил кто-то.

— Нормально, — после некоторой паузы ответил Онуфрий, — с…ть и с…ть можно.

— Вы уверены? Вы хорошо почувствовали и проверили?

— Да.

13

— Ну и слава богу! — облегченно вздохнула толпа и разошлась.

Остался только один Клим. Он стоял, прислонившись к дверному косяку.

— Поздравляю! — Клим протянул руку Онуфрию, когда тот встал с унитаза.

— С чем?

— С облегчением.

— Спасибо.

— На здоровье.

Тут в помещение заглянул мужик с подтяжками, которые оставляли на его голом теле красные полосы, и Онуфрий подумал, что это — пролежни от подтяжек.

— Господа, а вам не кажется, что ваш разговор глуп и нисколько не содержателен.

— Да, вы правы, это так и есть. — ответил Клим.

Вдруг дядьку с подтяжками кто-то грубо оттолкнул, и в помещение вскочили люди.

— Кто здесь выдавал себя за Харуна-Аль-Рашида? — выкрикнул кто-то из них.

— Он, он! — дядька с подтяжками указал на Клима, и двое тут же схватили его под руки.

— Как твое имя? — спросил третий из пришедших.

— Мао Цзэдун. — ответил Клим.

— Врет! — заявил дядька с подтяжками.

— Ну, тогда Гон……….кий В.

— Опять врет! Все врет!

— Клим! Клим я!

— Говори правду, а не то задушим!

— Хорошо, так и быть, скажу, — сдался, наконец, Клим, — меня зовут дядя Ваня.

— Наконец-то! Что же ты сразу не сказал, мы бы тебя и не трогали.

Люди отпустили Клима и ушли. Дядьку с подтяжками Клим пнул ногой под зад в соседнюю комнату, где тот налетел на негра. И негр взял его и засмеялся, и куда-то понес, говоря всем встречным, что несет его на мясо.

А Клим молвил:

— Так-то. Тот, кто прикрывается именем гения эпохи, неприкосновенен. Запомни это на будущее.

И тогда Онуфрий поблагодарил за науку, и пошел отыскивать свое жилище, а по пути он обратился к каким-то людям, и сказал им следующее:

— Я Жамбын Батмунх.

— Ну и что? — не поняли люди.

— Однако, я вру.

— Молодец.

— Разве вы не хотите узнать правду?

— На это нам — раком. — отвечали люди.

— Тогда знайте, о люди, что я — дядя Ваня! — воскликнул Онуфрий.

И как только он это произнес, люди внезапно оживились, набросились на него и затолкали головой в ватерклозет.

— За что?! — захлебываясь, кричал Онуфрий.

— За подлость! — отвечали они.

Часть 8. Воспоминание о Бобефе.

(Часть, абсолютно выпадающая из общего контекста

повествования. В качестве лирического отступления.)

В сквере играла музыка. Среди деревьев горели гирлянды лампочек, возле танцплощадки толпились люди. Внизу по реке проплывали прогулочные катера, из них доносился смех, звуки музыки. Там тоже веселились.

В дальней глухой аллее парка, на покосившейся скамейке сидели трое: мужик в грязных сапогах и в рваном ватнике с кепкой на голове — это был Бобеф*, рядом с ним фраер с пижонскими усиками и с краю богомерзкий старик, отец Поликарпий* с клочковатой заплеванной бородой. Поликарпий был пьян. Фраер напевал на мотив «Смело товарищи в ногу»:

14

Дряхлая, выпали зубы,

Свиток годов на рогах.

Бил ее выгонщик грубый

На перегонных полях.

— Махмуд*, — обратился Бобеф к поющему фраеру, — почему он заставляет себя так долго ждать?

Махмуд ничего не ответил и продолжал напевать:

Мыши скребут в уголке…

Бобеф вынул из внутреннего кармана ватника бутылку водки и взболтнул ее.

— А теперь будем вешать награды. — заплетающимся языком сказал Поликарпий и поник головой.

— Разрешите. — Махмуд галантно выхватил из рук Бобефа бутылку.

Бобеф на это никак не отреагировал. Махмуд же откупорил бутылку и вылил ее содержимое на голову и за шиворот Поликарпию.

— Сладки и прекрасны плоды Ирака! — воскликнул тот, облизывая лицо языком.

Затем все трое опять притихли, только Махмуд тихо запел:

Свяжут ей петлю на шее,

И поведут на убой!

По аллее шли двое, завидев неприятную троицу, они постарались пройти мимо, прижимаясь к другому краю дорожки.

— А-у-а-у-а-у-у! — взвыл Бобеф, запркидывая голову назад.

Прохожие испуганно вздрогнули. Поликарпий сполз со скамейки и бросился за ними на четвереньках, крича при этом:

— Не бойтесь меня! Не брезгуйте!

Тогда те двое пустились бегом и вскоре скрылись за поворотом. Поликарпий повалился посереди аллеи, шагах в семи от скамейки и так и остался там лежать, гнусавя и постанывая время от времени.

— Сорок восемь. — произнес Махмуд, неизвестно что имея в виду.

Тут на аллее появились пятеро. Они неторопливо подошли к скамейке и стали плотным полукругом. Двое, подходя, перешагнули через лежащего Поликарпия.

Бобеф не смотрел на подошедших.

— Ребята, червонец дать? — поинтересовался Махмуд.

— Давай. — словно нехотя согласился один из них, тот, что глуповато все время улыбался.

— А два? А три?

— Чего-о?

— Тише, тише вмешался другой, вынув нож с откидным лезвием. — Мы с дядей разберемся.

— Плоды Ирака… — донесся сзади голос отца Поликарпия.

— Прикурить не найдется? — поинтересовались у Бобефа, который сидел с отсутствующим видом.

Бобеф медленно перевел взгляд на него.

— На, прикури!

С этими словами он выхватил из-под скамейки паяльную лампу, из которой била струя огня, и ткнул ею в лицо того парня с ножом. В этот же момент двое других повалились, так как в спины им воткнулись клинки, брошенные отцом Поликарпием. Третьему Махмуд выстрелил в живот отравленной иглой из пневматической трубочки, спрятанной в рукаве. Четвертому Поликарпий прыгнул на спину, пятого Бобеф и Махмуд прикончили сообща.

— Ты уж, мною не побрезгуй! — Поликарпий лез целоваться к трупу.

Бобеф и Махмуд оттянули его и под руки повели прочь.

* Бобеф, Махмуд, отец Поликарпий — персонажи и главные действующие лица антигуманистического эпоса «Левая Партия». (прим. Автора)

Часть 9.

К помятому, после заталкивания в клозет, Онуфрию прицепился дурноватьенький старичок, от

15

которого исходил смрадный запах.

— Известно ли тебе, о человек, об одной моей прекрасной особенности? — кричал старик.

— Нет, не известно.

— Так знай же, что она такова: сци мне в глаза, а я скажу — божья роса.

— Зачем?

— Так жить веселей. — ответил дурноватенький старичок и сделал попытку ускакать прочь.

Однако, Онуфрий изловчился поймать его за воротник и, подтянув к себе, спросил:

— Не знаешь ли ты, как выйти из этого дома на дорогу?

— Знаю, как не знать.

— Тогда скажи.

— Знать-то знаю, но хоть убей, не скажу. — лукаво усмехнулся старичок и затряс бородкой.

— Отчего же, не скажешь?

— А не скажу оттого, что если б знал, сам бы давно уж вышел.

— Значит, все-таки не знаешь.

— Как не знать?! Я то все знаю, но не скажу.

Онуфрий догадался, что старичок выжил из ума, и что произошло это недавно, только что, минуты две назад. Но отпускать его просто так Онуфрию не хотелось.

— Кто же мне тогда скажет? — спросил он.

— А это ты спроси у Анны Иоановны, она тебе скажет, у кого спросить.

— Где же мне ее найти и кто она такая? — продолжал допытываться Онуфрий.

— А вот этого я тебе не скажу. — снова заупрямился старичок.

Онуфрий понял, что больше от него ничего не добиться, и плюнув в его гадливую морду, вкинул старичка в соседний дверной проем. А там он упал в чью-то кровать и, быстренько зарывшись в одеяла и подушки, заснул.

Но не успел Онуфрий избавиться от дурноватенького старичка, как к нему подошла женщина с грубыми манерами.

— Ты почему не отпустил деда, когда я тебе кричала и продолжал мучить его? — грозно спросила она.

— Я не слышал, как вы кричали. — заявил Онуфрий.

— Нет, вы посмотрите на этого дурака, — сказала женщина, обращаясь к воображаемым слушателям, — разве кто-нибудь когда-нибудь слышал, как я кричала?

— А я что говорю?! — разозлился Онуфрий.

— Молчать! — взвизгнула женщина в ответ. — Я всегда кричу молча, душой!

— Пошла ты к черту, идиотка, вместе с твоим стариком. — Онуфрий собрался уйти, но тут появился мужчина.

Он сразу же набросился на женщину, крича:

— Ах, паскуда, ты опять пристаешь к посторонним мужчинам!

Онуфрий поразился на этого ревнивца, так сильно тот кричал и жестикулировал. Женщина молча выслушала его брань, а потом вдруг ударила по голове железным чайником, который был у нее в руке.

Муж-ревнивец, заливаясь кровью, повалился на пол. Онуфрий, увидав, что дело оборачивается смертоубийством, пустился бегом прочь из этого района квартиры.

Во след ему донесся истошный вопль и ругань. Это жильцы обнаружили в своей кровати старика, нагло залезшего туда, и выбросили его вон. Затем, заметив, что старик помочился в кровати, они захотели убить его, но женщина с чайником стала заступаться за своего воображаемого деда и разгорелась драка. Ревнивец с разбитой головой, придя в себя, поднялся, и тоже принял в ней участие, избивая всех подряд. Но Онуфрий этого уже не видел. Он был уже далеко от этого места.

К попадавшимся на пути жильцам он бросался с вопросами, где отыскать Анну Иоановну. Никто не ответил ему ничего утвердительного, кроме одного доброго человека, который сказал:

— Ты сможешь найти ее через старца Вульфия. Если ты найдешь его и выследишь, то он выведет тебя прямо к Анне Иоановне.

И Онуфрий отправился на поиски старца Вульфия.

16

Часть 11. Как Онуфрий искал старца Вульфия.

— В анкете вы написали, что в свободное время расчленяете трупы.

— Совершенно верно.

— Вы в здравом уме?

— Совершенно верно.

— Пишите новую анкету. — со вздохом сказал товарищ Самсон, протягивая Климу чистый лист бумаги.

Клим тоже тяжело вздохнул, взял лист, сел к столу и принялся по новой писать анкету.

В комнату вошел Онуфрий, диковато косясь на пишущего Клима.

— Что это он делает?

— А черт его знает, вроде ж вот пишет же что-то, — тоном постороннего наблюдателя ответил Самсон.

— Я к вам вот по какому делу… — начал Онуфрий.

— Да-да я вас слушаю. — перебил его Самсон.

— Я вот что узнать хочу, где мне найти старца Вульфия?

— Вот ты каков, — прищурился Самсон, — говоришь, значит, не в бровь, а сразу в глаз?!

— А что?

— А ты иди-ка к народу! Да поспрашай, поспрашай! Вот если там тебе ничего не скажут, тогда уж и ко мне придешь. — ласково закончил Самсон.

— Вот как, ишь ты, хитро. — усмехнулся Онуфрий.

— Иди, поспрашай. — товарищ Самсон выпроводил его из комнаты.

Клим вдруг перестал писать и исступленно уставился в зеркало на стене. В нем он увидел, как сзади по оконному стеклу ползет муха. Он скрипнул зубами, схватил со стола чернильницу и запустил в окно…

Стекло разбилось. На потолке комнаты остался след от разлившихся в полете чернил. Они собирались в капли. Капля набухала, увеличивалась и капала с потолка на пол.

— Так и запишем, так и запишем. — удовлетворенно закивал головой Самсон, по поводу поступка Клима.

В дверной проем снова заглянул Онуфрий.

— Но я хотел бы…

— Вон отсюда! — затопал на него ногами Самсон.

Онуфрий не уходил и тогда товарищ Самсон схватил в руки тромбон, стоявший на красной тумбочке под портретом дяди Вани, и дуя что есть силы в этот тромбон, стал им отгонять Онуфрия. Это подействовало и Онуфрий ушел.

— Написал? — через некоторое время обратился Самсон к Климу.

— Да.

— Давай сюда.

Клим протянул анкету. Самсон быстро пробежал ее глазами.

— Так-так, а, вот здесь написано: «в свободное время я рассекаю трупы».

— Ну?

— Что, ну?! Вон отсюда, я тебе понукаю! Вон! И больше не приходи. С такой анкетой чтоб я тебя не видел.

— Хорошо. — зловеще сказал Клим, — Я уйду.

И ушел.

В разбитое чернильницей окно донеслось с улицы веселое чириканье воробьев. Вскоре появились и они сами. Они пролазили в комнату через дырку в стекле, прыгали по полу, по разбросанным бумагам, по столам и клевали.

Товарищ Самсон достал из-за пазухи сворованный на кухне мешочек муки и посыпал мукой комнату, приговаривая:

— Гуль-гуль гуль.

Птицы с радостью клевали муку.

— Да, уж, — мечтательно произнес Самсон, — вон оно-то как обернулось: птички божьи не жнут и не сеют , а сыты бывают. Гуль-гуль гуль-гуль.

И все воробьи клевали враз и подпрыгивали враз, все вместе. Зазвучала музыка похожая на марш, и птицы под эту музыку дружно разом подпрыгивали в разных местах комнаты и дружно

17

склевывали муку.

Марш играл все сильнее, и птицы подпрыгивали все дружнее и выше и с каждым разом все громче ударяли клювами в пол.

Вот они спрыгались вместе и ровным строем упрыгали из комнаты.

— Ах, ты господи. — сидя на столе и глядя на них, умилялся товарищ Самсон.

Потом он слез со стола и выглянул и увидел: по всей огромной квартире, где только можно, сидят на полу и на мебели птицы воробьи и дружно под музыку клюют.

И Самсон подумал: «а хорошо бы научиться клевать и прыгать так, и еще рассекать трупы!».

Часть 10. Маразматический этюд, как впрочем, и все остальные части.

— Клевые птицы, нечего сказать. — сказал кто-то.

— Нюдь, нюдь! Помогите мне отыскать лексическое значение этого слова!

— Что за слово такое?

— Если есть слово «отнюдь», и оно что-то значит, то должно же быть слово «нюдь».

— Согласен. В таком случае давайте искать вместе.

— Давайте. Начинайте.

— Нет, вы, пожалуйста.

— Почему же я?

— Но так будет лучше.

— Нет уж, вы начинайте, милейший, я после вас.

— Я вам уступаю.

— Нет-нет. Никак не могу согласиться. Только после вас.

— Ну, давайте тогда вместе.

— Нет, вы первый.

— Извините, но мой долг уступить вам.

— Нет-нет, я не приму этой уступки, начинайте вы.

— А пошел ты к черту, мудак! — грубо сказал этот человек тому и ушел.

Часть 12. Как Онуфрий продолжал поиски старца Вульфия.

Онуфрию на глаза попалась комната, где размещалось Федеральное бюро расследований чудесного дома, то бишь филиал милитаристического супермонстра бронепоезда «Борец за что-нибудь дядя Ваня». Онуфрий, не будь дурак, вошел туда, и там ему все обрадовались, так как кним за помощью не обращались уже двенадцать лет. Последний раз они с успехом раскрыли дело о пропаже домашних, изрядно поношенных, стоптанных тапочек одного деда. Оказалось, что дед носил их постоянно и спал в них, однако, вследствие своей склеротичности, он полагал, что на ночь их снимает, и всякий раз с ужасом обнаруживал, что тапок возле кровати нет. Утром же они оказывались у него на ногах, и дед был ужасно обеспокоен тем, что тапки каждую ночь куда-то исчезают.

Но двухлетняя, непрерывная, ежедневная слежка за дедом, помогла с большой точностью и достоверностью установить, что дед носит тапки круглосуточно и действительно, как и предполагалось, спит в них. Таким образом, этот вопрос разъяснился.

Эту преисполненную героизма детективную историю Онуфрию рассказали услужливые и приветливые работники офиса филиала ФБР.

Когда же Онуфрий обратился к ним с просьбой отыскать старца Вульфия, они сразу же приуныли.

Один сотрудники сказали:

— Понимаете, все, чем мы располагаем, это не заполненное досье на старца Вульфия и две засвеченные его фотографии, причем одна из них украдена пять или семь лет тому назад. Но мы можем вам помочь. Мы дадим вам в помощь своего агента. С ним вы обнаружите Вульфия очень быстро.

И не успел Онуфрий вежливо отказаться от такой услуги, как к нему приставили агента — вооруженного до зубов амбала.

«Должно быть, он много ест.» — мелькнула у Онуфрия мысль, и это оказалось не спроста, так

18

как в следующий миг амбал заявил:

— Значит так, с этого момента я питаюсь за ваш счет, вы меня будете содержать, и развлекать, и ублажать, и кормить, и поить. Ясно?

Онуфрий лишился дара речи.

Часть 13. —--------------------------------------------------------------

Пропустим ее из суеверных соображений.

Часть 14. Как Онуфрий избавился от прожорливой напасти.

Прошло немало времени. Агент ФБР, находящийся у Онуфрия на полном довольствии, не столько помогал ему в поисках старца Вульфия, сколько мешал.

Происходило это примерно так. Онуфрий проводил бессонную ночь где-нибудь в коридоре, ибо свой угол был далек и Онуфрий не знал, в какой стороне его комната. К утру он тешил себя надеждой, что проснувшись, не обнаружит подле себя прожорливого агента. Но наступало утро, и рядом развалясь лежал агент, скотски храпя. Потом они шли в ближайшую комнату — кабак и агент ФБР жрал там до отвала. Собственно больше он ничего и не делал. Только нажирался весь день от пуза, а ночью спал. Еще время от времени он справлял естественные надобности, причем не всегда в положенных для этого местах, за что был трижды крепко бит обитателями нескольких комнат, которым это не понравилось.

Правда, иногда он чисто символически прилагал усилия, чтобы разыскать неуловимого Вульфия. Напившись до чертиков, он бросался к разным посетителям кабаков, грубо требовал от них сведений о старце, о котором они возможно никогда и не слыхали. При этом он иногда опрокидывал столы, устраивал дебош и рукоприкладствовал. Его естественно тоже били. Нередко за компанию перепадало и Онуфрию.

После таких приключений Онуфрий утвердился в мысли о необходимости избавления от агента ФБР. К тому же у него стало закрадываться в душу сомнение насчет старца Вульфия. А вдруг, никакого Вульфия то и нет вовсе? Вдруг это выдумка сумасшедшего старика, которому сци в глаза — скажет божья роса?

И Онуфрий сбежал от агента. Как-то ночью, когда тот был сильно пьян и спал,, как убитый, Онуфрий тихонько уполз в темноте. Он полз долго, не останавливаясь, петляя по всей квартире. Он опасался сделать круг и вернуться назад к агенту, поэтому старался придерживаться одного направления. В двух комнатах сонные жильцы, услыхав шорох, бросали в Онуфрия разными тяжелыми предметами. Так было принято отпугивать воров и мышей. Две палки и утюг Онуфрий посчитал своим долгом бросить обратно и таким образом отомстил за несколько полученных синяков.

И, несмотря на то, что он был классическим неудачником, уйти от агента ФБР ему удалось.

Часть 15. Многие тысячи пар птичьих глаз сверху видят все.

И укрыться негде, они настигнут повсюду.

На повестку дня сам собой встал вопрос о птицах-убийцах. Как известно, деятельность дяди Вани привела к абсолютной очистке дороги от гадливых ворон. Но огромное их количество оставалось на материке.

Под влиянием загрязненной среды обитания вороны становились хищными агрессорами. Они размножались с большой скоростью. Когда по небу летела стая, то она, как в древности саранча, затмевала тусклое зеленое солнце. Птицы были вечно голодны и добывали корм круглые сутки.

Эти вороны были мельче своих предков, но зато имели более цепкие и острые когти и более сильные клювы. Они вытеснили с больших площадей не только другие виды птиц, но и многих животных. Почти всех, за исключением, пожалуй, рыб — обитателей дна теплых озер-отстойников.

Правда и их поголовье сильно сокращалось. Поскольку вороны наносили большой ущерб малькам, вылавливая их на мелководье. К тому же в воде тоже появились свои монстры, нарушавшие природный баланс.

19

Однако правительство это не сильно волновало. Не особенно оно обеспокоилось и тогда, когда

от птиц–убийц погибло около трех тысяч человек. Людей не могло защитить ничто. Вороны врывались в жилища, настигали в самых укромных уголках. На дорогу с материка потянулся поток беженцев. Опустели сельские районы. Кое-где начался голод. В городах еще держались: на окраинах были поставлены батареи зенитных орудий, и птиц кое-как удавалось отгонять. Причем не было ни одного случая, чтобы мертвая ворона падала на землю. Собратья разрывали ее в воздухе, в стае и пожирали вместе с перьями и с костями.

Правительство встревожилось только тогда, когда и привилегированная часть планеты — дорога стала ощущать отголоски вороньего кошмара. Уменьшились поставки хлеба с материка.

Дядя Ваня отдал приказ о борьбе с птицами. Было послано пять экспедиций, но все безуспешно. Три из них смогли только отловить немного птиц для забав дяди Вани, а две и вовсе не вернулись. Где-то в степи осталась военная техника без личного состава, только кое-где в танках лежали разлагающиеся трупы, до которых птицы не смогли добраться. Так природа мстила за себя.

Вместе с прогнозом погоды давалось сообщение о месте расположения четырех главных стай (на зиму они соединялись в одну) и о предполагаемом направлении их перемещения, чтобы люди могли подготовиться или покинуть эти места.

На дороге птицы пока еще не появлялись. Видимо, их отпугивали ядовитые испарения с поверхности океана. Да и вообще стая не совершала длительных перелетов без отдыха.

А недавно прошел слух, что дядя Ваня лично взялся учить целую роту искусству расправы с воронами.

Часть 16. О злых птицах.

Серж после тренировок дяди Вани, едва живой добирался до казармы, валился на койку и спал тяжелым сном, судорожно сжимая и разжимая во сне руки, исколотые жесткими перьями манекена. Он давно уже знал на память все приемы против птиц, все их уязвимые места и повадки. Однако, дядя Ваня — гений эпохи требовал большого практического опыта борьбы. Поэтому вот уже третью неделю Серж, как и все другие, упражняется на манекене, усаженном гвоздями, обдирая в кровь руки. Но осознание долга и ответственности перед гением эпохи помогает ему пересилить боль и мужественно продолжать совершенствовать свое боевое мастерство.

Серж особенно ненавидел злых ворон, и дядя Ваня подметив это, выделял его среди остальных за особую старательность и усердие. Серж с малых лет проникся этой священной ненавистью. Он родился на материке, в голодные годы и рос там до трех лет. Ему пришлось четырежды пережить налеты Восточной стаи. Она гнездилась в трехстах километрах от его села, на берегу моря, в заброшенном, некогда процветавшем городе, полуразрушенной столице прошлой цивилизации. Четвертый налет Серж пережил чисто случайно, оказавшись в это время в погребе. Кроме него из всех жителей села уцелела тогда только одна семья. Они подобрали сироту, и через некоторое время отправились на дорогу, искать новую светлую жизнь.

Уже возле самой дороги на них напали какие-то бородатые люди с кольями, с топорами, перебили всех, кроме Сержа и забрали все, что у них было. Даже раздели трупы.

Потом Серж с неделю жил на дороге, питался на помойках с собаками. Они были добрые и не обижали его, потому что были сытые. На помойках было много вкусной еды. Там же Серж и спал.

Однако вскоре его поймал какой-то полупьяный шофер большого грузовика и держал при себе, заставляя за еду мыть его машину от грязи и крови, и еще делал с ним что-то не понятное для Сержа и не приятное, и за что ему было почему-то стыдно. Серж пару раз пытался сбежать от него, но шофер всегда ловил его и жестоко бил. Так продолжалось около года, пока наконец, на Сержа не снизошло великое счастье.

Как-то раз, проезжая мимо, его заметил сам гений эпохи. Дядю Ваню привлекла необычная внешность ребенка, его злобный взгляд, квадратная челюсть с тяжелым подбородком.

Он взял его к себе, назвал Сержем, отвез в одну из своих резиденций и забыл о нем. Серж рос и воспитывался на задворках дворца, а затем его отдали в солдаты. Там он старался выслужиться. Офицеры ценили его за квадратную челюсть и готовность всегда вправить мозги своим нерадивым сослуживцам. Однажды он даже прибил одного «дерьмового пацифиста» насильно

20

взятого в рекруты и поэтому служившего из рук вон плохо. Сержу все сошло с рук, его покрыли

командиры. Также он отличился на творческом поприще. Его перу принадлежал меткий и злободневный лозунг «Мы будем вешать одних врагов на петлях из кишок других», который служил наглядной агитацией во многих частях.

В конце концов, Серж, не смотря на очевидную тупость (или наоборот, благодаря), дослужился до младшего офицерского чина и теперь тренировался, готовясь к беспощадной войне с воронами.

Серж любил в первую очередь дядю Ваню, потом себя, но для дяди Вани себя не жалел. Остальных он просто презирал, в особенности маразматиков. Своих сослуживцев он тоже презирал. Одних за то, что служат хуже него, других за то, что лучше. К начальству он относился почтительно, когда нужно — раболепно, но в глубине души тоже презирал за то, что выше него званием.

Часть 17. Опять же о злых воронах.

Если дядя Ваня и забыл о Серже, то Серж о нем не забывал н на минуту. Он хотел, чтобы дядя Ваня вспомнил его, но напомнить о себе не решался. Он считал, что, не совершив какого-нибудь подвига, он не смеет заговорить с дядей Ваней о столь дерзком.

Но вот, наконец, ему представился великолепный случай. Он сдал экзамен на отлично, в один миг, своротив шеи трем полудохлым воронам перед лицом компетентной правительственной комиссии. Теперь он ждал приказа, чтобы выполнить задание и проявить себя с лучшей стороны.

Вскоре он его и получил, это задание.

Из одного города, с материка, поступило сообщение о нападении птиц. Вторая западная стая со скоростью около 30 км/ч приближается к городу. Это была самая многочисленная стая.

Последовал приказ — рассеять стаю. С бронепоезда было поднято восемнадцать вертолетов, оснащенных скорострельными пулеметами и реактивными снарядами. В одном из вертолетов находился Серж.

Все были настроены почти как смертники, но полны решимости — разделаться с воронами. Серж никогда не видел стаи (у него лишь остались кошмарные воспоминания о детстве), поэтому он плохо себе представлял, что это такое.

Вертолеты клином прошли низко над городом. Город был пуст. Везде царило запустение. Ветер гонял по улицам среди серых домов клочья бумаги, мусор. Люди укрылись от ворон в подвалах. Когда город остался позади, Сержу показалось, что он видит впереди, на горизонте, развернувшуюся на все небо огромную черную роящуюся тучу. Было тихо. Только стрекотали вертолеты. Внизу было опустошенное поле, некогда засеянное пшеницей. Справа, вдали виднелась кромка леса.

Туча приближалась. Серж понял, что это и есть стая. Это поняли и все остальные. Вертолеты стали разворачиваться в один ряд, готовясь к бою.

Сквозь шум мотора можно было уже явственно услышать крик тысяч вороньи глоток. Птицы летели такой плотной массой, что оставалось только удивляться, как они не сталкиваются друг с другом.

С первого взгляда даже тупой Серж понял, что вся теория дяди Вани, основанная на существовании вожака стаи не правдоподобна. Ни о каком вожаке не могло быть и речи. От этого Серж и все другие экипажи впали в еще большее смятение. Ведь вся тактика борьбы с воронами оказалась неприемлемой, несмотря на то, что была так тщательно разработана. Однако, отступать уже было поздно. Расстояние между стаей и вертолетами сокращалось.

Не придумав ничего лучше, Серж заорал:

— Залп!

Его примеру последовали другие.

В воронью массу ударили разрывные снаряды. В следующий миг вертолеты врезались в стаю, рассекая птиц винтами. Повсюду были одни лишь черные птицы. По стеклам стекала кровь. Птицы ударялись в стекла, и они вибрировали и дребезжали, словно вот-вот должны были разбиться. Соседний вертолет потерял всякую ориентацию, ушел вниз и врезался в землю. Раздался взрыв.

— Держи курс! Держи курс! — орал Серж пилоту, срывая голос.

Скорострельные пулеметы работали без перерыва, но птичья масса не редела. «Где же конец

21

этой стаи?» — с ужасом думал Серж, — «или она перемещается вместе с нами?».

Все вокруг было заполнено вороньим криком. Кроме крика никаких звуков.

— Стреляй! Стреляй!

— Патроны кончились!

— Двигатель глохнет. Теряем обороты!

Птицы, очевидно, попали в двигатель. Радио связь с другими вертолетами прервалась. Снаружи глухо донеслись звуки еще нескольких взрывов.

Вдруг стекло треснуло. В кабине сразу оказалось как-то много ворон. Пожалуй, не меньше, чем снаружи. Серж услышал крик пилота:

— Сворачивай им шеи, как учили!

— Но их так много!

Серж отбивался, как мог, не видя ничего вокруг, кроме черной пернатой массы, больно ранящей острыми, как бритвы когтями и клювами. Силы покидали его. Он обливался кровью. Его съедали заживо. Неуправляемый вертолет продолжал куда-то двигаться. Серж понял, что это конец.

Когда он очнулся, вокруг стояла странная тишина. Машина лежала на боку. Вокруг была кровь. Все его тело представляло собой сплошную рану и сильно болело.

Часть 18. А возьмите вы шнур …

После долгих скитаний по бесконечным апартаментам бесконечной квартиры, Онуфрий наконец пришел в те края, какие были ему знакомы и где была его комната.

— Ему не нравиться моя анкета. — задумчиво произнес Клим. — Не нравиться, что в свободное время я рассекаю трупы. А приходилось ли мне хоть когда-нибудь рассекать или расчленять труп? Нет! Стало быть, и свободного времени у меня тоже нет. Я всегда чем-нибудь да занят. Вот если я когда стану расчленять трупы — это и будет мое свободное время.

Клим вздохнул, подтерся анкетой и вышел из ватерклозета. Тут он встретил Онуфрия. Онуфрий обрадовался, увидев его, но Клим сделал какое-то странное очень лицо и поспешно скрылся, крикнув ему напоследок:

— I like ice-cream!

— Хитер, хитер. — поводя мордою туда-сюда сказал толстый мужчина с подтяжками, остановившись рядом с Онуфрием и глядя вслед убегающему Климу, — очень хитер, но я все равно на него донесу.

Онуфрий непонимающе взглянул на него.

— Да и на тебя когда-нибудь донесу. — сказал мужчина, — на всех донесу.

Заверив, таким образом, Онуфрия в неизбежности доноса, он удалился.

А Онуфрий крепко приуныл и задумал, было удавиться, но повседневные заботы отвлекли его и он передумал давиться в ближайшее время.

Часть 19. … и удавитесь вы.

Придя к себе, Клим перевел дух. «Если это дело сорвется, я удавлюсь» — подумал он и стал продолжать готовиться к делу. Подготовка заключалась в следующем.

Он достал из коробки, спрятанной под диваном, пистолет. Разобрал его, стал чистить и смазывать. Это был хороший пистолет, крупнокалиберный, семизарядный. Работать, по идее должен был безотказно. Он достался Климу от деда, а деду от его деда. Из него за последние две сотни лет было убито много людей, так что, похоже, и Клим не собирался нарушать эту традицию.

«Теперь дело за малым, — стал рассуждать он, — отсюда можно выйти, если не хотеть этого. А я не хочу убивать, стало быть, и не хочу выходить. Таким образом, я выйду и все-же потом мне придется убить».

Клим улыбнулся, решив в уме эту сложную задачу.

— Хитер ты очень, однако, но я на тебя донесу. — в дверях стоял мужчина-доносчик со своими неизменными подтяжками, глубоко врезавшимися в его голое, сытое тело.

22

— I like ise-cream.

Услыхав такой ответ, доносчик побледнел. На дороге было принято пользоваться упрощенными фразами, обозначающими нечто большее, но общеизвестное, о чем лень было распространяться, но такой словесной формулировки доносчик не знал. Это очень озадачило его. Тяжелые мысли овладели им, и он понуро побрел прочь, позабыв обо всем на свете. Теперь удавиться — понял по его лицу Клим и крикнул ему вслед:

— Бог в помощь!

Часть 20. Как Онуфрий совершенно случайно и неожиданно

для себя встретился с неуловимым

старцем Вульфием и кем тот оказался.

Спустя несколько дней, после возвращения в родные места и холодной встречи с Климом, случилось как-то раз Онуфрию убегать с краденым пряником. Разъяренный хозяин вскоре настиг его и сбил с ног.

Онуфрий сжался от страха, когда он склонился над ним.

— Спроси у меня! — прорычал хозяин пряника.

— Что спросить?

— Спроси, случалось ли мне убивать.

Зная, что дерзить в таких случаях опасно, Онуфрий спросил:

— Случалось ли вам убивать?

— Случалось ли мне убивать? О, да! Помнится, будучи еще студентом, я убил преподавателя за то, что тот прочитал нам лекцию под названием «Животный мир Австралии — ярчайший пример эволюционных извращений». С тех пор меня зовут — Ехидна, и я фактически питаюсь фекалиями. Теперь ты понимаешь, что мне ничего не стоит убить тебя? Отдай пряник!

— Вот, пожалуйста. — Онуфрий поспешно вернул краденное.

Ехидна проворно схватил его и стал придирчиво рассматривать.

— Ты запачкал его пальцами, сволочь! Ты запачкал его!

— Нет, как можно!

— Ты запачкал его! — продолжал страдать хозяин пряника, не слыша оправданий Онуфрия. — Запачкал. Ненавижу!

Вскрикнув, он вдруг очень сильно ударил Онуфрия кулаком в лицо и Онуфрий повалился навзничь, потеряв сознание.

Очнувшись, он отер с лица кровь и первое, что бросилось ему в глаза, была дверь. Это было удивительно. Двери и прочие барьеры на пути живого человеческого общения были, как известно, большой редкостью в чудесном доме. Правда, Онуфрий слыхал, что нескольким личностям товарищ Самсон выдал разрешения на проживание на изолированной жил площади. Но даже не столько сама дверь удивила и обрадовала Онуфрия, сколько табличка на этой двери. На табличке красивыми буквами было выведено: «Баронесса Олигофрен Анна Иоановна».

Это означало, что Онуфрий сможет у нее узнать, как выбраться из дома. Он бесцеремонно толкнул дверь.

— Вы будете хиромантка?

В ответ раздался визг и в лицо ему полетел поднос с чашками. Онуфрий увернулся, и поднос ударился о дверь. Посередине комнаты, украшенной тут и там портьерами, стояла в трагической позе старуха.

— Что вам нужно, наглец? — подобающим тоном произнесла она.

— Мне сказали, что вы знаете, как выбраться наружу.

— Я не знаю. Но если бы вы себя приличнее вели, я могла бы вас познакомить со знающим человеком.

— У меня нет времени! — взревел Онуфрий.

Старуха вздохнула.

— Вульфий, вылезайте. Этот низкий выследил вас.

«Оказывается, Вульфий существует!» — восхитился Онуфрий.

Из-под кровати с перинами показался Вульфий.

23

— Чем могу быть полезен?

— Я хочу наружу!

— Все хотят.

— Но ты же знаешь, старец, как выйти?!

— Я? Я-то знаю.

— Ну, вот и скажи мне.

— Во-первых, я тебе не старец и не тыкай мне, щенок.

— Что?!! — разозлился Онуфрий и хотел броситься на Вульфия и вытрясти из него все, но вдруг какая-то сила приподняла его, пронесла по воздуху через всю комнату и ударила о стену. Онуфрий так и остался висеть, припертый к стене, не доставая ногами до пола.

Вульфий, качаясь на тонких кривых ногах, подошел к нему. В глазах старца был стальной блеск, и лицо его было очень жестоко.

— Нужно сказать: спасибо вам, господин профессор, за то, что не убили.

— Спасибо, что не убили, господин профессор. — не живой от страха, промямлил Онуфрий.

— Так что же ты хотел, низкий?

— Мне бы выбраться наружу, воздухом свежим подышать.

— Ладно, полезай за мной.

Онуфрий шлепнулся на пол и послушно полез вслед за Вульфием в какую-то узкую дыру в стене, на уровне пола.

Часть 21.

Онуфрий все лез и лез. Похоже, этот узкий ход, где он полз на четвереньках, был проложен в толще стен квартиры.

Временами попадались ответвления в стороны и Онуфрий, чтобы не заблудиться мог только ориентироваться в темноте по запаху пота от ползущего Вульфия, который оказался каким-то злым профессором.

Так они ползли очень долго, иногда ход вел через внутренности какого-нибудь дивана, который занимал всю стену и много лет не сдвигался с места. В одном из таких диванов Онуфрий больно расцарапал ржавой пружиной щеку.

Наконец, они вылезли из-под какой-то кучи тряпья. Было так светло, что Онуфрий вначале зажмурился. В лицо ему подул свежий ветер. Он открыл глаза и обнаружил, что находится на балконе. Это был тот самый знакомый ему балкон. В дальнем его конце на перилах отжимался спортсмен, а из десятка дверей, выходивших на него, доносилось одно и то же:

— Нет, коллега, вы по-прежнему глубоко заблуждаетесь.

— Да нет же, говорю вам, это вы заблуждаетесь. Перед нами несомненно болт.

— Право, это гайка, какой же это болт.

— Гайка? Да где она? Я не вижу никакой гайки, зато отчетливо различаю болт.

— Все-таки это гайка, что бы вам там не мерещилось.

— Нет, это болт.

— Вы настаиваете на своем мнении?

— Да.

— Тогда я присоединяюсь к вам. В самом деле, чем не болт?

— Болт? Но позвольте, это типичная гайка.

— Полно вам, это болт.

— Как же. Так я тебе и поверил. Гайка и есть гайка. Все!

— Попрошу вас не путать гайку с болтом!

Рядом на грязной подстилке лежал обезображенный человек с одним глазом.

— Где мой мундир! Мой мундир! — бредил он.

— Кто это? — удивился Онуфрий.

— Это — некто Серж. Его обезобразили птицы. Сейчас он в беспамятстве, но уже поправляется.

— Зачем он здесь?

— Ему нужен свежий воздух. Я делаю ему примочки. Скоро он встанет на ноги. — похвалился Вульфий своим гуманизмом.

— Но разве на Дороге есть злые птицы?

24

— Нет, я подобрал его на материке.

— На материке? Значит, вы выходите из этого дома. Как?

— Ты знаешь кто я?

— Вульфий. — несмело ответил Онуфрий.

— Я профессор телекинематологии.

— Это спец по телевизорам, что ли?

— Не по телевизорам, а по телекинезу. Я все могу. Отойдем в сторону.

Вульфий оттащил Онуфрия в угол.

— Известно ли тебе, низкий, о том, что раньше была лунная электростанция.

— Да.

— А известно ли тебе, как была поймана Луна?

— При помощи научно-технического прогресса под руководством партии и правительства.

— Это все чушь, пустые слова. Знай же, о низкий, что Луну поймал я. — глаза Вульфия дико заблестели при этом воспоминании. — Я обладаю грандиозной способностью к телекинезу. Я притянул Луну усилием своей воли и удерживал, а они потом уже опутали ее всякими тросами и вставили в трубу. Но без меня у них ничего бы не получилось. Луну притянул я! — кричал в экстазе старец, — но теперь они забыли старика Вульфия, они сделали этот термоядерный маятник, скоро его запустят и я им больше не нужен. Этот безногий урод дорвался до власти, но я им всем и ему тоже еще покажу, на что я способен, я им еще покажу!

Опасаясь, что профессора хватит удар, Онуфрий поспешил успокоить его, заверив, что не сомневается в том, что он им всем еще покажет.

Когда Вульфий наконец успокоился, Онуфрий осторожно задал ему вопрос:

— Как же все-таки выйти из этого дома?

— Отсюда можно выйти только против своей воли. Если не хочешь этого.

— Я это уже слышал.

— Ну, если слышал, так чего же хочешь от меня тогда?

— Что мне для этого сделать?

— Прыгай. — Вульфий указал за перила.

— Но я же разобьюсь!!!

— Это твое личное дело. А впрочем, здесь относительно низко. Обычно прыгают с крыши. Если хочешь, я помогу тебе, доставлю на крышу. Оттуда и прыгнешь.

— Хочу. — отрешенно промолвил Онуфрий, глядя в пустоту перед собой.

— Тогда пошли к инженерам.

Они вошли в ближайшую из десяти дверей.

Часть 22. Как профессор Вульфий спас Сержа.

Своим чудесным спасением из лап ворон Серж всецело был обязан профессору Вульфию.

В последнее время профессор был занят поисками подходящего отмщения за свой непризнанный талант. Он решил испробовать, не подойдут ли ему для этого злые птицы. И он серьезно занялся изучением этой проблемы. Он пришел к выводу, что стая подчиняется некоему общему целостному разуму, а каждая особь в отдельности значительно глупее, чем ее более безобидный предок. У такой вороны, пожалуй, не хватило бы ума добыть мозг из кости, она бы просто пожрала кость, измельчая ее клювом. Вороны страшны были своей массой, количеством.

Именно для того, чтобы установить, что чувствует человек при виде стаи, он и спас Сержа, вырвав его вертолет из стаи при помощи телекинеза. Но Серж оказался тупым и мало что рассказал Вульфию о своих ощущениях, кроме сильного чувства подавленности перед стаей. Такое количество живого, действительно, должно было угнетать.

Вскоре Онуфрий понял, что птицы — не его профиль, хотя возможно он и имел силы направлять стаю, и стал сочинять другой план мести, продолжая влачить жалкое существование в обществе не по годам развратной и похотливой баронессы.

Часть 23. Лифт.

Прервав рассуждения инженеров о загадочном чертеже, Вульфий обратился к ним за помощью

25

— Что же мы можем сделать? — удивились они.

— Постройте хотя бы лифт до крыши.

— Лифт? Ну, это мы быстро.

— Ложись спать, низкий, — посоветовал Онуфрию Вульфий, — лифт будет готов к завтрашнему утру, не раньше.

Онуфрий перед сном сходил в ближайший сортир и по дороге встретился с Климом. Тот сидел в углу и грыз сухари, имея при этом радостное лицо.

— Ну чего, скоро я того, выйду отсюда. — похвалился Онуфрий.

— Ну-ну, давай, бог в помощь. — ухмыльнулся Клим.

— А что?

— А ничего. — придется то того, головкой вниз. Несколько мгновений свободного падения. Большой ущерб.

— Какой ущерб?

— Нервным клеткам ущерб.

— А что же мне прикажете делать?

— Ничего. Вы все ущербные только так и можете, головой вниз с крыши.

Поговорив таким манером, они расстались. «Чего это он так бесится, — думал Онуфрий, — свое происхождение более высоким считает, что ли?». На Дороге жило две социальных категории: солдаты и маразматики, то есть остальное население. Население материка представляло собой низшую социальную категорию — хлеборобов. Среди всех категорий особое место занимала каста — партийных. Ее представители имелись как среди маразматиков, так и среди хлеборобов, солдаты были все без исключения партийные или по меньшей мере сочуствующие.

Считать свое происхождение более высоким, Клим мог на том основании, что его предки жили на Дороге, еще на той, старой, а значит, он был потомственным маразматиком. Онуфрий же в отличие от него стал маразматиком совсем недавно, ибо проживал на материке и считался хлеборобом.

Но Клим вовсе не это имел в виду, разговаривая так грубо с Онуфрием.

На обратном пути Онуфрий задержался в одной из комнат, чтобы посмотреть телевизор.

Показывали рекламу. Полуголая бабенка извивалась и принимала различные позы среди кучи ржавого гнутого металла. Вот, она влезла в ковш экскаватора, и игриво выглядывая оттуда, возвестила о том, что нет ничего лучше на свете, чем собирать металлолом и безвозмездно передавать его промышленности на благо повышения … и т. д.. Онуфрий вспомнил, как на прошлой неделе эта же бабенка рекламировала гробы, и это его развеселило, и он позабыл о неприятной встрече с Климом.

Потом передали сообщение о том, что состоялось очередное самоубийство. Оказывается, тот толстый мужчина, что все время ходил с голым торсом и носил подтяжки, написал сам на себя донос и повесился в сортире.

Когда Онуфрий пришел в комнату, где обитали инженеры, его глазам представилось нечто до ужаса великолепное. Инженеры пробили потолок, притащили откуда-то разные инструменты, материалы и делали лифт. Им помогал Карп — Карпуша — вечно пьяненький открыватель новых комнат, а вообще-то он был слесарь.

Карпуша при помощи своей кувалды монтировал из грубого углового железа конструкцию, которая должна была служить шахтой лифта.

По-видимому, инженерам уже удалось пробить много этажей наверх, потому что, спустившись за материалом, они надолго исчезали опять.

Дождавшись, когда один из них спуститься в очередной раз, Онуфрий подскочил к нему:

— Можно вопрос?

— Ну?

— Вы строили этот дом?

— Ну.

— Тогда скажите, пожалуйста, зачем там наверху, над крышей вертится этот прямоугольник, может — это солнечная батарея?

— Ну да! Скажешь еще.

— Тогда наверно вторая крыша?

— Нет.

— Секретный военный объект?

26

— Куда там!

— Что же это?

— А это ты узнаешь, когда до земли останется девять метров.

— Я это уже слышал!

— Слышал, так чего спрашиваешь?

Недовольный тем, что его оторвали от дела, инженер полез наверх с охапкой железных планок.

А Онуфрий улегся спать рядом со спящим старцем Вульфием, но заснуть так и не смог, с радостным волнением, ожидая завтрашнего утра, когда ему предстояло наконец-то выбраться на волю из этого дурацкого чудесного дома.

Часть 24. Газ.

На Сержа, вернувшегося в свою часть, все глядели с уважением. Как же! Почти первый человек, уцелевший после боя со злыми птицами.

Теперь Серж носил на голове роскошную черную ленточку, закрывавшую выклеванный глаз. Эту ленточку во время торжественной церемонии одел на него собственноручно гений эпохи дядя Ваня.

Сержа еще больше повысили в чине и вскоре, когда назрела необходимость совершить акцию против ворон, дядя Ваня назначил его командиром карательной экспедиции, так как, по его мнению, Серж уже имел некоторый опыт ведения боевых действий против ворон. На этот раз намечалось испробовать принципиально новую тактику борьбы с птицами. Дядя Ваня решил применить химическое оружие.

Собственно применение химического оружия было только частью той грандиозной операции, которую дядя Ваня разрабатывал в последнее время. План его был таков. Зная, что восточная стая гнездиться в заброшенном городе на побережье океана, гений эпохи решил уничтожить место их гнездовья, устроив ядерную бомбардировку города. Но, принимая во внимание тот факт, что птицы могут напасть на самолет, (стая чувствовала каким-то образом грозящую ей опасность), и самолет не долетит до города, дядя Ваня пришел к выводу о том, что птиц нужно будет отвлечь на это время. Карательная экспедиция под командованием Сержа и должна была это сделать.

Серж морально был готов, по мнению гения эпохи, к возложенной на него миссии как нельзя лучше. И правда, Серж с тех пор, как узнал о готовящейся экспедиции и о своем назначении, стал плохо спать, а если и засыпал, то вскоре просыпался в холодном поту и тихо плакал, почти как в детстве, когда был голодный. Однако святой долг перед гением эпохи обязывал его, и он не смел отказаться от назначения. Серж вставал, продолжая плакать и стуча зубами, наливал себе стакан, потом еще и еще. Он боялся птиц.

Зато, когда он напивался, ненависть к злым воронам закипала в нем с новой силой, и он готов был хоть сейчас броситься в одиночку с голыми руками на целую стаю и свернуть шею хотя бы одной сволочи, а там уж пусть и его самого заклюют и разорвут на куски.

Спустя несколько дней карательная экспедиция была высажена в пустынном районе побережья. По дороге к городу отряд, размещенный на двух грузовиках, проезжал через покинутые заброшенные селения. В том числе через поселок, где родился Серж, но он его не узнал. Когда до города оставалось километров триста, весь личный состав с баллонами за плечами и на тележках высадился из машин, а грузовики, согласно приказу, повернули обратно.

Экспедиция прошла в этот день около пятидесяти километров и еще тридцать на следующий. Один, который выдавал себя за экстрасенса, доложил Сержу, что птицы почувствовали их. Он, дескать, чувствует их, а они его. Серж приказал его расстрелять, и экспедиция двинулась дальше. Несмотря на то, что вокруг нее был поднят такой ажиотаж, экспедиция была очень плохо материально обеспечена. Почему это так, знали не многие. Только догадывались, потому что армейское имущество крали и пропивали почти все.

На третий день самые умные из солдат стали догадываться, что они смертники. Двое попытались дезертировать, пока не поздно, но Серж лично их расстрелял и собирался расстрелять еще одного, как вдруг всеми разом овладело какое-то беспокойство. Вдали на горизонте показалась стая.

27

Серж приказал готовить баллоны с газом. У одного солдата все тряслись руки, потом он совсем

бросил все и побежал назад, крича и призывая на помощь маму. Серж пристрелил нервозного и хотел пересчитать, сколько людей осталось, но поленился. «А ведь если сделают ядерную бомбардировку, нас тоже накроет» — подумалось ему без тени сожаления.

Все очень суетились, дрожа от страха. Сержем овладело какое-то наплывшее апатичное безразличие ко всему. Он даже забыл, что собирался застрелиться в крайнем случае.

Стая приближалась.

— Надеть противогазы. — вяло распорядился Серж, мало заботясь о том, слышит его кто-нибудь или нет. Все равно, если не дурак, каждый сам оденет.

Солдаты встали лицом навстречу птицам, держа в руках наконечники шлангов и готовясь открыть краны.

Вороны навалились шквалом черных перьев с пронзительным криком. Солдаты пустили газ в самый последний момент, когда вороны уже успели вцепиться в некоторых когтями и клювами.

Густое бело — желтое облако покрыло все вокруг, клубясь и увеличиваясь. Вначале оно было столь густым, что даже черные птичьи тела не просвечивали сквозь него. Облако газа поднималось вверх, захватывая верхние слои стаи, скучившейся вокруг четырех десятков людей.

Вороны посыпались. С растопыренными крыльями, с мягким шелестом задевая друг друга, вороньи трупы сыпались на людей, уже приготовившихся к страшной смерти. Внезапно исчезнувший вороний крик означал победу.

Мутное облако ядовитого газа унесло ветром в сторону океана. Заваленные почти по пояс птичьими трупами, люди некоторое время стояли в растерянности, затем, придя в себя, стали выбираться из кучи ворон. Восемь человек остались среди птиц. Вороны когтями порвали им противогазы, и они задохнулись. Еще двое умерли на глазах уцелевших сослуживцев.

Когда газ окончательно рассеялся, Серж снял противогаз.

— Будем сообщать, что можно запускать самолет. Мы с честью выполнили боевую задачу. Поздравляю.

Солдаты враждебно столпились вокруг него.

— В чем дело?! — заорал Серж, почувствовав неладное.

— Не нужно сообщать. Мы хотим жить.

— Что!? Не подчиняетесь приказу?

— Мы можем сами погибнуть. Хватит с нас рисковать своей шкурой!

— Молчать!

Серж схватился за трубку радиопередатчика. Прозвучал выстрел и он повалился.

— Добей его. — услышал он чей-то голос.

— Зачем? И так подохнет.

Солдаты устало побрели прочь.

Серж попробовал подняться, но не смог. «Почему так потемнело? — подумал он, — наверное, умираю». Он поднял глаз к небу и вдруг безумно захохотал.

Кто-то из солдат издал дикий крик ужаса.

В небе с большой высоты на них пикировала стая ворон. Солдаты в страхе заметались, разбегаясь в разные стороны. Смертельно раненный Серж злорадно хохотал. Он вспомнил, как старец Вульфий говорил ему что-то о каком-то общем разуме, руководящем поведением стаи и понял, что стая разделилась, и им удалось потравить газом не более одной ее трети. Больше газа не осталось.

— Смеешься, гад? Радуешься?!

Какой-то солдат с перекошенным от злобы лицом разрядил в него пистолет…

— От экспедиции не получено никаких сообщений. — доложил дежурный секретарь дяде Ване, — по расчетам они должны быть уже близко от города.

— Ну и что? — отозвался дядя Ваня, — самолет готов?

— Так точно.

— Посылайте, чего же вы ждете.

— Есть!

И дядя Ваня, еще вчера понявший, что это план не удался, позабыл о нем окончательно и принялся за трапезу.

28

Часть 25. Пророк и проповедник.*

Уже под утро Онуфрий начал засыпать, но тут его кто-то растолкал. Это был Клим.

— Значит, выходишь?

— Да.

— Завтра?

— Да.

— Хорошо, встретимся на дороге, снаружи.

Клим исчез в темноте.

У светящегося экрана телевизора собралась толпа. Какой-то мужчина пускал слух. «Вы слышали, говорят, появился такой человек чудной, в дожде летает».

— Как так?

— А вот когда дождь идет, так он берет и летит.

— Как летит?

— А так. Запросто. Говорят он пророк. Речи такие говорит, послушать — заслушаешься. И все в них, как есть, чистая правда.

— Что ж он говорит-то? Знаешь ли?

— Как не знать. Знаю.

— Тогда скажи.

— Говорить не стану, а лист дать могу. На листе этом все прописано. Вот берите.

Мужчина достал из-под полы кафтана пачку листовок и стал раздавать их, совать в судорожно тянущиеся к нему со всех сторон руки.

На листках был следующий текст:

«Пусть теперь себе откусит протез.

Протеже — протез

Аспирантура — аспирин

Сортир — сортировка

Экстремисты — экскременты

Олигархия — олигофрения

Какие веселые!»

Женщина с подбитым глазом, державшая в руке помятый чайник, лихорадочно и жадно пробежав глазами текст, воскликнула:

— Да не уж то ж, правда!

— Правда, как есть правда. — отвечал мужчина — распространитель листовок.

— Правда? А где про хлеб? Где про животных, про птичек, про лося? — закричал Ехидна, который тоже тут был.

— Все там. Все написано. Читайте, люди, читайте.

— Пошла домой, дура! Нечего чушь слушать. — закричал на женщину с чайником ее ревнивый муж, — там твоего деда опять обижают.

— Обижают?! — женщина, как лев, бросилась прочь, растолкав людей.

— Зверь — баба. — уважительно отозвался кто-то.

— У ней в чайнике кирпич. — похвалился муж, — деда в обиду не даст.

Тут, неизвестно откуда появившись, Самсон с двумя солдатами повязал распространителя листовок.

— Гибну! Гибну! За правду гибну! — взывал тот, когда его под руки тянули прочь.

— Расходитесь! Расходитесь! Нечего тут! — разгонял Самсон толпу.

— Товарищ Самсон! А как с листовками быть?

— Подотритесь ими.

*Примечание: Ни пророком, ни проповедником дождевой мужик не был. Он являл собой абстрактную материальную точку, наделенную некоторыми человеческими чертами. Он лишь имел некоторые необычные качества (например, летал в дожде), благодаря которым ему удалось значительно замедлить процессы старения в своем организме и пережить многие эпохи, приспособившись к среде обитания. (прим. Автора).

29

Оказавшись в пустынном коридоре, Самсон сказал арестованному:

— Ну что, мужик дождевой, доигрались? Сколько можно народ глупостями смущать? Придется вам, мужик дождевой, ответ перед судом держать.

— Воля ваша. — вздохнул дождевой мужик.

Его приговорили к двум дням лепки кирпичей. Это было одно из самых тяжелых наказаний, кроме, пожалуй, смертной казни. Человек, занимающийся двое суток подряд лепкой кирпичей, мог заработать мозоли на руках. Но что самое страшное, есть давали только раз в день.

Таким манером на дороге было принято получать с тунеядствующего слоя населения, с маразматиков, дармовую рабочую силу. Арестовать дождевого мужика понадобилось лишь для того, чтобы он вылепил десять кирпичей. У него это хорошо получалось.

Вульфий, взявшийся добывать материалы для лифта, обратился с просьбой о кирпичах лично к Самсону и тот ему удружил.

— Сделаешь к утру десять кирпичей, — отпущу, — сказал негр, который присматривал за осужденными, дождевому мужику.

Этот негр был хитрым. Он днем ловил пьяниц и уносил их работать на сутки, а то и больше, а всем встречным, что б не они не освободили пьяницу, врал, что несет его на мясо.

Дождевой мужик с радостью согласился на предложение негра и к утру, лишь бы как, слепил десяток кирпичей, которые обламывались, если взять их за один край. И это имело затем последствия. А одиннадцатый кирпич он сделал хорошо и подарил его негру в знак старой дружбы.

Негр тоже также очень обрадовался и потом много лет держал этот кирпич у себя на туалетном столике, вместо вазочки, пока его однажды не украли вместе со столиком.

Часть 26.

Оказалось, что неделю назад неизвестно куда исчез милитаристический супермонстр «Борец за что-нибудь дядя Ваня». Поговаривали, будто группа офицеров и старших армейских чинов по инициативе одного ефрейтора пропили его вместе с рельсами и с личным составом. Говорили также, что дядя Ваня самолично повыбивал им всем за это зубы.

Часть 27.

В ту ночь, когда дождевой мужик лепил кирпичи, Климу приснился страшный сон, будто он расчленяет труп Онуфрия. Но на другой день он его уже не помнил. Зато сосед его за стенкой кричал:

— А вот скажем такой случай. В прошлом, помню, годе поймали мы, значит, тоже поймали одного такого умника — хотел, слыш-ка хотел, подлец, наружу через мусоропровод утечь. Так мы его подлюгу там и заварили. Он, значит, куда не сунься — всюду заварено. Он потом неделю там кричал, все просил, чтоб выпустили. Пока подох. Ну тут, значит Самсон пришел , мол непорядок, надо чтоб мусоропровод работал, значит. Что делать, открыли мы, глянули, а его там уже и крысы съели. Одни только кости и остались. Вот смеху то было. Ну, давай еще по одной.

— Давай!

— Твое здоровье!

Клим достал свой пистолет из тайника, проверил его, зарядил. Он решил его теперь носить с собой всегда.

В брючный карман он не помещался целиком, торчала рукоятка. Тогда он спрятал его во внутренний карман куртки. Еще оставались патроны в коробочке. Клим рассовал их по карманам.

— Дядя, дай патрончик. — вдруг окликнул его кто-то.

В дверном проеме стоял маленький мальчик.

— Как тебя зовут?

— Зигфрид, дай патрончик.

30

— На, только никому не рассказывай, где ты его взял.

Часть 28.

Пропустим ее за ненадобностью.

Часть 29.

Поступим с ней так же, как и с предыдущей.

Часть 30.

Рано утром старец Вульфий разбудил Онуфрия, пиная его в бока.

— Вставай, низкий, пришло утро. Сегодня ты покинешь этот дом. Профессор всегда держит данное им слово.

Настроение у Онуфрия было праздничное. Он сходил в свою комнату, собрал в мешок нужные вещи. Но встреча с одним типом, его старым соседом, несколько омрачила его радость.

— Ну, что, охмурил тебя этот старый проходимец? — спросил тот у Онуфрия.

— Это Вульфий, что ли?

— Кто ж еще. Он уже трепался тебе, будто поймал и притянул когда-то Луну.

— Да, а что?

Сосед удовлетворенно закивал головой.

— А то, что дурак он, сумасшедший дурак, вот что.

Онуфрий плюнул и побежал в инженерскую комнату. «Когда я спрашивал, никто Вульфия не знал, а тут вдруг общеизвестным сумасшедшим он оказался. Все они — дерьмо завистливое. Узнали, что я отсюда ухожу, вот и бесятся, сами то, чай, не могут» — думал он.

У лифта его уже ожидал готовый к проведению мероприятия Вульфий, оба инженера, еще какие-то люди. Чуть поодаль стоял Карпуша, стыдливо и застенчиво поигрывая своею кувалдой.

Навстречу Онуфрию шагнул товарищ Самсон, держа в руках каравай хлеба на расшитом узорами полотенце.

— Отведайте, просим!

— Просим! — закричали все.

Онуфрий даже несколько смутился от такой торжественности. «Неужели этот старый дурак Вульфий не мог обойтись без этих церемоний и зачем было ставить в известность всю квартиру?».

Онуфрий отломал кусок подгоревшего плохо испеченного хлеба и давясь сглотнул. За спиной собравшихся духовой оркестр заиграл туш.

Под аплодисменты собравшихся Онуфрий с Вульфием влезли в кабину лифта, обтянутую металлической сеткой. Вульфий ради такого торжественного случая оделся в дурацкий фрак и нацепил на шею галстук-бабочку, а в его дурацкое жабо Онуфрию просто хотелось высморкаться.

— Желаем удачи!

Лифт тронулся и стал медленно, дрожа и подергиваясь, мягкими рывками, с металлическим скрежетом, подниматься вверх.

«Похоже, я больше не вернусь в этот дом, — вдруг понял Онуфрий, — ну и хорошо, так оно и лучше».

— Хочу тебя предупредить, низкий, — сказал Вульфий, — шахта, как видишь, построена слишком близко к наружной стене дома, поэтому возможны небольшие пространственно-временные извращения, но ты не бойся, я думаю, обойдется без этого.

— Причем здесь наружная стена?

— Как, разве ты не знаешь? Ведь она отделяет этот дом от внешнего мира.

— Ну и что?

— Дом наш особенный. Вспомни, ведь на балкон можно выйти только через одну дверь из комнаты инженеров, а войти в комнату с балкона, то есть с наружи, можно в десять дверей.

— Мне трудно это понять. — сознался Онуфрий.

— Ну ладненько, это детали. Теперь главное — чтоб у них под рукой не оказалось кислоты или кипятка.

31

— У кого? — не понял Онуфрий.

— Приготовься, проезжаем этаж.

Лифт очутился на следующем этаже. Там уже ждали. Вокруг сварной конструкции шахты собрались люди. Они все кричали, угрожали и, когда появился лифт, в его пассажиров полетели испорченные овощи, фрукты. От крупных и тяжелых предметов защищала сетка.

Гнилыми фруктами метили в основном в роскошно одетого Вульфия. Он, позабыв о своей грандиозной способности к телекинезу, беспомощно закрывался руками.

Точно такая же встреча была им уготована на всех последующих четырнадцати этажах.

Онуфрий стойко переносил все неприятности. К концу подъема кирпичи, которыми была закреплена внизу конструкция шахты лифта, раскрошились в конец, и лифт стало страшно шатать, так что пассажиры не могли устоять на ногах. На последнем этаже шахту лифта стало вообще перекашивать и лифт на несколько мгновений заедал и трещал, сжимаемый металлическими конструкциями. Несмотря на то, что Карпуша слыл хорошим слесарем, конструкции тоже разболтались, а кое-где частично обвалились из-за движения лифта. Сама кабина тоже изрядно прохудилась. Ее немало попортили злые жильцы этажей дома. Онуфрий даже стал бояться, как бы не отвалилось дно кабины.

— Это и есть те извращения. — стуча зубами и упираясь руками и ногами изо всех сил в стены кабины, спросил он.

— Нет. Просто лифт одноразового использования.

Наконец, после получасового подъема лифт оказался на крыше.

— А на чем он работает? — спросил Онуфрий.

— Там, внизу, Карп лебедку крутит. Не болтай, а вылезай скорее. Он ведь дурак. Мы уже приехали, а он все еще крутит. Сейчас трос лопнет.

Едва Вульфий с Онуфрием успели выбраться на крышу, лифт рухнул вниз, обламывая и увлекая за собой металлические конструкции шахты.

— Ну вот, давай. — сказал Вульфий.

— Чего? — не понял Онуфрий.

— Давай прыгай.

— Прыгать?

— Ага.

В Онуфрие что-то дрогнуло. Он искал глазами, куда бы удрать, но удирать было некуда. Последняя надежда — лифт, рухнула. Он смирился и подошел к краю крыши. Оказалось, что все балконы забиты людьми. Они ждали, когда он прыгнет с крыши.

Наверное, если бы дело было вечером, то и внизу собралась бы толпа, но сейчас там было безлюдно.

— А может, не надо?

— Чего не надо?! — рявкнул Вульфий.

— Прыгать.

— Ты давай, парень, не ломайся. Нечего тут комедию устраивать. Видишь — люди ждут.

— Не хочу я прыгать! — завизжал Онуфрий

— А лифт тогда зачем строили? Зачем стольких людей беспокоили? Давай прыгай!

— Не хочу!

— Не прыгнешь сам, я тебя все равно сброшу. И не таких видал.

Онуфрий вспомнил, что случилось в комнате баронессы, и понял, что придется прыгнуть.

— Хорошо. Я прыгну.

— Ну вот и молодец, вот и хорошо. — обрадовался Вульфий. — Прыгай.

— А мешочек мой?

— А что мешочек, с собой возьми. — ласково ответил профессор.

— Слушай, Вульфий, а зачем ты это все устраиваешь, ведь я не первый уже?

— Нет, не первый.

— Что ж это тебе дает?

— Моральное удовлетворение.

— Отчего?

— Оттого, что делаю людям хорошо. Ты прыгай давай, низкий, прыгай.

32

Онуфрий встал на край крыши. «Как высоко! А пошли вы все…».

Он качнулся и полетел вниз, испытывая вначале что-то вроде любопытства. Но потом им овладел страх. «Что же это, меня убивают им всем на потеху? Нет! Жить хочу! Не хочу умирать! Нет!».

Рядом мелькали этажи небоскреба, забитые жадными до зрелища жильцами. Роились их ненавистные Онуфрию лица. Земля приближалась.

«Девять метров» — произошла в мозгу Онуфрия какая-то безжалостная, еще не определенная констатация.

Удара он не почувствовал, только из его мешка разлетелись во все стороны по тротуару вещи.

— Так вот почему там вертится этот прямоугольник, — понял Онуфрий и открыл глаза, — он вертится потому, что ничего этого нет, нет этого поганого дома. А я жив.

Но дом был. Он возвышался тут, рядом, однако балконы его были уже пусты.

Часть 31.

Дядя Ваня заскучал и решил развлечься следующим образом. У него имелись выбитые офицерские зубы. Ему пришла идея — вымазать их салом и жиром и подкинуть вместе с кормом в вольер, где содержались пойманные для его забав вороны. Авось, гады подохнут! Ведь интересно же!

Так он и поступил. Но вопреки его ожиданиям поганые создания переварили зубы и ни одна из них даже не то, что не подохла, но и стали нагло каркать, словно издеваясь над гением эпохи.

Дядю Ваню это вывело из себя и он, схватив палку, бросился в вольер и молотил ею направо и налево, убивая ворон. Когда последняя сволочь перестала хрипло кричать, задавившись своей кровью, дядя Ваня облегченно вздохнул.

Он выполз из вольера и улегся на полу, устав. Вскоре он заснул сладким сном. Но вдруг ему стало сниться что-то нехорошее, будто те офицеры, которым он выбил зубы, устроили переворот, свергли его и мучают на дыбе.

Эти сновидения заставили его проснуться. Он почему-то с ужасом подумал, что его популярность среди населения падает, и его все перестали уважать. Эта мысль совсем повергла его в телесную дрожь. Дядя Ваня боялся лишиться власти. Нет, он не любил властвовать, он любил душить ворон. Но не любил крутых перемен в своей жизни, и ему тяжело было бы пережить это. Гений эпохи любил, хотел и мог душить ворон и он душил их.

Для поднятия бодрости и боевого духа, особенно после последних голодных кризисов, он решил устроить большое празднество с парадом войск, с факельным шествием и с фейерверком. А еще неплохо было бы расстрелять этих офицеров и ефрейтора, надо же — пропили целый бронепоезд с танками, ракетами, самолетами, спутниками, да еще и названный его именем! Обязательно нужно расстрелять.

Дядя Ваня немедленно распорядился об этом. Вскоре дежурный вернулся и доложил, что все они сидят в одном кабаке и пьяны до такой степени, что расстрелять их нет никакой возможности.

— Почему? — удивился дядя Ваня.

— Пожалуй — не почувствуют.

— Логично. — согласился дядя Ваня. — Вы свободны.

Дядя Ваня покушал, вычислил время по своим часам, идущим в обратную сторону. Потом, вспомнив о своих утренних тяжелых думах, отдал приказ о немедленной организации праздника в его честь.

Часть 32.

Клим выключил телевизор.

— Сегодня или никогда. — решил он.

Он плотно покушал, не спеша собрался. «Итак, я никого не хочу убивать, значит не хочу и выходить из этого дома, и именно поэтому я выйду».

Тут, как раз, через комнату на малой скорости проезжал маменькин сынок на мотоцикле.

— Васек, чего дам. — подозвал его Клим.

Тот услышал его слова сквозь треск мотоциклетного двигателя и подъехал к нему. Его считали убогим и иногда вот так подзывали к себе жильцы и часто давали ему по уху, а иной раз могли

33

дать и конфетку или сухарик. Ради этого стоило рисковать.

— Чего дашь, дядя? — промямлил верзила, который был не намного младше самого Клима.

— А ты, детка, не устаешь вот так ездить все время?

— Не-а.

— Отдохни.

Клим спихнул его с мотоцикла и Васек заревел, как маленький ребенок. Клим сел на мотоцикл, дал газ и рванул с места.

Руководствуясь своей интуицией, он поехал прямо, не сворачивая. На пути он едва не сбил двоих жильцов и кое-где попортил обстановку. Где-то что-то скинул, зацепив, что-то обрушил, задел, опрокинул. Ему отчетливо запомнился только один большой шкаф. Когда подгнивший пол прогнулся, шкаф рухнул и если бы Клим ехал чуть медленнее, то, наверное, прибил бы его.

Вдруг впереди возникла дверь. Клим вышиб ее передним колесом и оказался в небольшом коридорчике. В него выходило еще три двери.

В углу сидел капризный неврастеник.

— Они не дают мне покоя. — пожаловался он Климу.

— Кто?

— Птицы.

— Ах, птицы!

— Дверь не лестницу там. — указал неврастеник.

Клим тронулся и, выбив и эту застекленную дверь с двумя створками, вылетел на лестничную площадку. Мотоцикл занесло на разлитых помоях и круто развернуло.

«Теперь вниз. — подумал Клим. — Вот это я знаю точно».

Он поехал вниз по ступенькам ,едва успевая поворачивать на площадках. Лестница была пуста, только однажды ему повстречался кто-то испуганно прижавшийся к стене.

Когда, выломав двери подъезда, Клим выехал на Дорогу, у него слегка кружилась голова от такого быстрого спуска на мотоцикле по ступенькам.

«Ну вот, я и вырвался из этого дома…». С этой мыслью он помчался по дороге, завершать задуманное, развив большую скорость.

Часть 33.

— Должен вам сказать, дорогие мои, что неоднократно я слышал советы такого рода, дескать помажься птичьим жиром и ноги или какие другие конечности, если были оторваны, так непременно тут же отрастут. Так вот смею вас уверить в том, что эта информация не что иное, как провокационная клевета.

Дядя Ваня толкал с трибуны речь о жирах животного происхождения. Эта речь была составлена для него в экстренном порядке за ночь придворными дураками («спичрайтерами»).

— Я, как видите, стараюсь, чтобы мои слова были обязательно полезны хотя бы кому-нибудь. В данном конкретном случае, например, домашним хозяйкам. — продолжал дядя Ваня. — Тут нельзя не упомянуть о достоинствах заячьего жира, ибо он часто встречается в различных кулинарных рецептах…

Толпа, собравшаяся на одной из самых больших площадей Дороги, с замиранием тысяч восторженных сердец следила за речью гения эпохи. Некоторые фанатики очень быстро записывали его слова в блокноты.

Над толпой реяли флаги и транспаранты, прославлявшие гениальность вождя. Сам гениальный вождь, ежась в тулупе, сидел перед микрофоном на бархатной подушечке и увлеченно говорил о жирах. Стоило только завести дядю Ваню, и он мог бесконечно распространяться на любую тему. Он называл это своей гениальной демагогией и гордился этим. Но рано или поздно его демагогия заканчивалась, но не раньше, чем у дяди Вани начинало болеть посаженное горло.

Обычно его здоровья хватало на 3-4 часа трепотни. В этот раз выступление растянулось на целых пять часов.

Перед этим состоялся военный парад. Торжественным строем прошли солдаты. Дымя в морозном воздухе, покрытая инеем, проехала боевая техника, та, которую еще не успели пропить.

— … и, стало быть, в заключение я скажу вот что. Это если хотите, мое заключительное слово: Рыбий жир — мерзость возведенная в абсолют. У меня все, спасибо товарищи!

Площадь взорвалась бурей оваций. Последнее высказывание гения эпохи было немедленно

34

увековечено в истории литературы и философии.

Вся площадь была оцеплена солдатами. Это были отборные части, лично натасканные дядей Ваней на ворон. На них он полагался, как на свою самую надежную опору.

Толпа народа сдерживалась солдатами на приличном расстоянии от трибуны.

Как раз в это время, когда дядя Ваня закончил свое выступление, к цепи солдат подъехал Клим на мотоцикле. Солдат поднял автомат:

— Сюда нельзя.

— I like ice-cream. — сказал ему Клим.

— Что?

— I like ice-cream.

У солдата сразу сделалось унылое лицо. Он вышел из цепи и стал нервно покуривать, о чем-то сосредоточенно думая.

Его соседи в оцеплении не обратили никакого внимания на Клима. Это не входило в их обязанности. Каждый отвечал только за то, что происходило перед ним. А если кто-то прорвался за оцепление через соседа, то это не его дело.

Таким образом, Клим беспрепятственно въехал на площадь. Он быстро приближался к трибуне.

С трибуны спускался дядя Ваня. Он делал это самостоятельно, прыг-скок, со ступеньки на ступеньку. Толпа за спинами солдат с почтением следила за ним. Рев мотоциклетного двигателя в наступившей тишине подействовал на всех как-то гипнотически. Все впали в растерянность и замешательство.

Клим остановился в пространстве между трибуной и толпой. Он был как раз напротив трибуны.

Дядя Ваня впился глазами в мотоциклиста и страх прошел по его телу волнами. Клим не спеша, рассчитанным движением вынул пистолет.

Из ртов государственных деятелей на трибуне поднимался парок. Они поняли и уже ждали…

— Нет! — визгливо прокричал дядя Ваня.

Прозвучали четыре выстрела.

Тело безного инвалида, кувыркаясь, слетело вниз по ступенькам и упало на площадь у подножия трибуны.

С крыши соседнего дома с пронзительными криками взлетели потревоженные галки. Все стояли не двигаясь, осознавая то большое событие, которое только что произошло.

К Климу подошел какой-то чиновник, спустившийся с трибуны.

— Что же ты наделал, дурак!? У меня теперь больше нет идеала в жизни. Дурак!

Он наотмашь ударил Клима ладонью по лицу и пошел прочь. У Клима из разбитой губы потекла маленькая струйка крови.

Все тихо, поспешно разошлись. Площадь быстро опустела. На ней остался только Клим перед трибуной и труп дяди Вани, слегка припорошенный идущим мелким снегом. Снежинки падали в широко раскрытые глаза быстро остывавшего мертвеца и не таяли.

Часть 34.

Теперь, каждый раз, как это случалось, Онуфрий чувствовал припадок своей болезни. В нем сидел зверь, и этот зверь вырывался каждый раз. Если Онуфрию не удавалось разделаться со своей жертвой, он очень долго страдал, пока зверь не уходил обратно. Припадки болезни, которой страдал Онуфрий с детства, с тех пор, как он вышел из чудесного дома, стали для него мучительны. Что бы как можно меньше терпеть эти муки, он старался побыстрее прикончить жертву.

Вот и в этот раз, он задумался, и когда взглянув в зеркало, на повороте, увидел, что гады прицепились сзади. По его расчетам они могли висеть на хвосте уже десять минут.

— Сколько ж успели украсть! — заскрежетал зубами Онуфрий.

Нет, он не потянулся в шкафчик за кирпичами, хотя они там были. Онуфрий неспроста слыл одним из самых умных шоферов в здешних местах. Прицепившиеся сзади воры на мотоцикле, к своему несчастью, наверное, не подозревали об этом.

Онуфрий резко затормозил, так что задымились покрышки, и тут же дал задний ход. Двое воров едва успели выскочить из подминаемого под многотонный прицеп мотоцикла. Они бросились бежать по шоссе. Один, что был помладше, бежал, прижимая к груди две ворованные

35

буханки хлеба.

Онуфрий круто развернулся, едва не «сложив» прицеп и погнался за ними. Тут то он и взял кирпич и опустил стекло. Воришки разбегались в разные стороны к бокам шоссе, туда где не было ограждения и откосы позволяли спуститься с насыпи. Вдруг старший упал и это все решило. Онуфрий переехал его.

— Папа! — закричал второй, остановившись и роняя хлеб.

Онуфрий повернул и попер к нему, благо ширина дороги позволяла маневры. Но тот, придя в себя, бросился бежать к обочине. Погнавшись за ним, Онуфрий чуть не съехал под откос. Подлец успел соскочить с шоссе. Онуфрий метнул в него кирпич, но не попал.

— А, сволочь! Все равно подохнешь, домой не дойдешь. В этих гиблых болотах, только голодные банды и бродят.

Онуфрий еще раз прошелся колесами по раздавленному посереди шоссе телу и раздавил разбитый мотоцикл.

Машина, взревев мощными моторами и увеличивая скорость, двинулась по шоссе дальше, к Дороге.

*

* *

МОРАЛЬ: Если написано, что роман состоит из 47 частей, это еще не значит, что на самом деле их не 34.

P.S. Впрочем, возможно, продолжение и следует.

Postscriptum:

Д О Р ОГ А — 3

Ничто иное, как оставшиеся 13 частей «Дороги»

Часть 47 (13). — последняя. Она ни о чем. Так себе, часть и часть. Пропустим ее из суеверных соображений. Если она ни о чем, стало быть, и читать тут вовсе нечего.

Часть 35 (1).

Прибежавший издалека мальчик-оборванец с грязной котомкой за плечами, с которой он никогда не расставался, сообщил, что завалы из шпал на ближайшем перегоне уже разобрали. Клим, скрывавший последнее время, что он Клим — убийца гения эпохи, немало порадовался этому известию, и, загадочно улыбаясь, продолжил обход поезда, проверяя колесные буксы вагонов.

— Бог в помощь. — послышалось сзади, когда Клим был уже у последнего вагона.

По откосу, ковыляя, поднимался на насыпь заросший старик в потрепанной военной форме, без погон. Он стал, опершись на палку.

Клим некоторое время тяжело и недоверчиво смотрел на него и, наконец, угрюмо ответил:

— За грибами, дедушка.

— За грибами, — дед пошевелил густыми бровями, — что ж. И много думаешь добыть?

— Много.

Клим ответил с таким выражением, чтобы дед понял и убрался прочь. У него не было никакой охоты беседовать с подозрительным старцем.

— Ну, как знаешь, — сказал дед, собираясь уходить, — только помни, любезный человек, мундир этот, что на мне, мною самолично с убитого снят.

Дед сверкнул глазами и заковылял вниз по откосу.

Клим вернулся к тепловозу, где его дожидались четверо сообщников.

— Ну, поедем, пожалуй.

— Врагов нигде никто из вас не заметил?

— Нет. — отвечали сообщники.

— Ходил тут дед какой-то странный, вот я и опасаюсь.

Двое отправились в конец состава, взявши с собою пулемет и большое количество лент к нему. Хлопец с котомкой сразу ушел куда-то в середину состава, в пустые вагоны. Не любил он человеческого общества, и все предпочитал в одиночестве достать из своей котомки кусок «ржавого» сала и погрызть его, погрызть. Так он и поступил сейчас.

Ну а Клим с четвертым сообщником остались в тепловозе, запустили двигатель, и поезд тронулся в путь.