Недугов — Берега Стикса

“БЕРЕГА СТИКСА”

I

ЗЕМЛЯ ЖИВЫХ

[1]

   — Ну? — Осторожно протянул Павел, пытаясь ненавязчиво завязать разговор, минуя скучные и ненужные прелюдия. Его взор был устремлён на человека сидящего напротив. — Что это, карта?

   Мужчина, чьё имя для Остапова так и осталось тайной, отвёл слегка испуганный взгляд в сторону и стал рыскать глазами по окрестностям кафешки, в которой они сидели. Павел нахмурил брови, заметив, как нервничал его собеседник. Мужчина постоянно ёрзал на стуле и воровато оглядывался по сторонам. Спустя секунду он, наконец, ответил.

   — Вы будете добираться туда три дня. — На одном дыхании произнёс мужчина, неожиданно севшим голосом. Остапов взглянул на него исподлобья, откинувшись на спинке пластмассового стула. Это было совсем не то, что он хотел услышать. Павел нервно застучал кончиком карандаша по своему блокноту. Он лежал перед ним на столе, открытый на новой странице.

   — Куда? — Пожал плечами Остапов, делая вид, что не понимает собеседника, и, сокрушаясь, подумал, что избежать прелюдий всё же не удастся.

   — Куда, куда!? — Мужчина оживился, у него на лице Павлу удалось прочитать раздражение. Человек подался вперёд, пригнувшись, и практически упав на стол. — Вы сами знаете, о чём мы говорим!

   — Мне нужна карта! — Перехватил инициативу Остапов, так же плавно подавшись вперёд. Теперь они сидели лицом к лицу, и в нос Павлу неожиданно ударил запах перегара, едва различимый, но всё же легко узнаваемый. Он снова нахмурился, вдруг подумав, а не ошибся ли столиком…

   Остапов бросил короткий взгляд в центр миниатюрного ресторана, но обнаружил, что кафе было практически пусто. За дальним столиком, в полумраке сидела пара — мужчина и женщина. Они тихо разговаривали о своём, видно оставаясь довольными царящей обстановкой.

   За окном уже стояла осень. Начало октября окрасило жёлтым деревья, стоящие на улице, и уже первые листья начали осыпаться на землю. Красная пора разогнала любителей жаркого лета. Теперь до самой зимы в таких ресторанчиках быстрого питания, посетителей можно будет пересчитать по пальцам. А зимой хозяева и вовсе закроют своё заведение, снова дожидаясь весны. А потом опять всё пойдёт по своему замкнутому кругу…

   — Что там? — Взволновано спросил мужчина, проследив взгляд Остапова, и так же остановившись на людях, что сидели в глубине строения. — Кто они? Вы их знаете!?

   Павел неуверенно перевёл взгляд на собеседника, прищурившись, словно пытаясь просветить его рентгеном.

   — Нет. — Коротко ответил он. — А что случилось?

   — Вы что, не понимаете?! — Гневно зашипел человек — За эту информацию мне перережут горло в первом же переулке!

   — Откуда она у вас? — Не унимался Остапов. Как истинный журналист он был готов принять любые сведения, хоть мало-мальски относящиеся к готовящейся статье, тем более что часть обещанных им денег уже была заплачена.

   — Вы будете добираться туда три дня. — Снова повторил мужчина. Его глаза смотрели на стол, но взгляд проходил сквозь его поверхность. — Вы выезжаете на Павловское шоссе, едете на восток тысячу восемьсот семьдесят километров. Будет поворот на Малино, оттуда ещё сто пятьдесят…

   — Стой-стой! — Замотал головой Павлов — Какое Малино!? Какие километры!? Мне нужна карта… Мы договаривались о карте!

   — Нет никакой карты! — Снова зашипел мужчина. Теперь он смотрел на Остапова, с такой злостью, что журналисту стало не по себе. — Если хотите туда попасть, записывайте, если нет — уходите!

   Человек неожиданно громко закашлялся, сжавшись в комок, и побагровев. Павел, растерявшись, вскочил на ноги, и перегнувшись через стол, ударил собеседника кулаком по спине. Ему показалось, что мужчина поперхнулся, но как только Остапов опустил кулак для второго удара, человек моментально вскочил, и перехватил руку журналиста. В этот момент Павел увидел оголившееся из-под задравшегося рукава куртки, запястье мужчины. Его кожа там покрывали красные разводы, очень похожие на ожог. Остапов остановился, открыто разглядывая руку незнакомца. Лишь через секунду, опомнившись, и проследив взгляд журналиста, мужчина быстро отпустил его руку. Он поправил рукав, и сел на своё место.

   Тишина, наступившая в кафе, уже ничем не разрывалась. Пара за дальним столиком и бармен за стойкой, молча смотрели в сторону собеседников. Поняв, что они попали в центр внимания, Павел поправил свитер, и быстро уселся на стул. Они оба молчали, Остапов уткнулся в свой блокнот, безотчётно листая его страницы. Мужчина напротив просто смотрел в окно, справа от себя. Он иногда покашливал, явно сдерживая в себе какую-то болезнь. Павел брезгливо подумал, что это может быть даже туберкулёз… Он нервно сглотнул, обратив внимание на внешность незнакомца. Убогое, протёртое пальто сидело на мужчине, лет сорока пяти, как на вешалке. Шерстяной свитер давно скатался, и выглядел не лучше.

   Наконец, когда тихий разговор снова наполнил кафе, а бармен куда-то ушёл, Остапов решил заговорить.

   — Говорите. Я буду записывать… — Серьёзно сказал он, пододвигая блокнот к себе поближе. Мужчина посмотрел на него недоверчиво, но через мгновения уже рассказывал журналисту о маршруте, по которому ему нужно будет ехать. Когда незнакомец закончил, и Павел окинул беглым взглядом написанный под диктовку текст, слегка присвистнул.

   — Они спрятали его так далеко? — Из записи Остапов мог сделать только один вывод — ему предстояла долгая дорога.

   — Мне пора! — Единственное что ответил мужчина. Он нервно встал из-за стола, и уже направился к выходу, но, посмотрев на Павла в последний раз, вдруг остановился рядом с ним.

   — Вы подумали, что я всегда был таким? — С какой-то обидой в голосе произнёс незнакомец. Остапов поднял на него недоумевающий взгляд. — Это ОН сделал это со мной, и со многими другими. Я пытался прижиться в этом мире, но видимо никогда не смогу…

   — Вот остальные деньги… — Тихо произнёс журналист, сунув руку в задний карман брюк, и достав из его недр белый конверт. Мужчина нервно сглотнул. Его глаза сжирали конверт, но дрожащие руки не хотели его брать. Павел видел растерянность и неуверенность во взгляде незнакомца, но он выполнил свою часть уговора, и Остапов теперь должен был выполнить свою.

   — Берите! — Сказал он, приблизив конверт к мужчине, и видя его болезненное состояние. — Купите лекарства…

   Незнакомец тяжело выдохнул, прикрыв глаза. Он взял конверт, не смотря на него, и лишь когда засунул в карман пальто, снова посмотрел на Павла. Остапов протянул ладонь правой руки, чтобы пожать мужчине руку, но тот лишь отошёл на шаг назад. В его глазах журналист прочитал дикий страх, как будто незнакомец увидел привидение.

   — Пусть Бог не даст вам найти это место… — Дрожащим голосом произнёс он, и, развернувшись, быстрым шагом направился к выходу

   Мужчина вышел на улицу, хлопнув за собой дверью. Павел остался сидеть за столиком ещё полчаса. Он заказал себе кофе, а потом ещё одно. Прошедшая встреча никак не хотела выходить из его головы. Несколько раз Остапов перечитал текст в блокноте, и столько же раз подумал о том, что всё это полный бред…

[2]

Три дня спустя:

   — Извините. — Павел нагнулся к окну железнодорожной кассы, увидев внутри женщину лет тридцати пяти. Она держала перед собой зеркало, подводя ресницы, и всячески игнорируя присутствие Остапова.

   — Извините… — Кашлянул журналист, через несколько секунд, так и не дождавшись ответа. Женщина нехотя оторвалась от зеркала, лениво взглянула на Павла.

   — Ну чего вам, молодой человек? — Затянула кассирша.

   — Мне нужен билет до Окска. — Остапов протянул в окошко кассы сторублёвую купюру, даже не представляя, сколько он будет стоить, и на всякий случай, держа в другой руке ещё одну сотку.

   Женщина изменилась в лице. Её глаза округлились, она привстала от удивления.

   — Куда-куда?

   — Окск. — Недоумевающее ответил Павел

   — Вы что сказок наслушались!? — Удивление кассира пропало, на его место пришло раздражение, и даже странная злоба. Женщина повысила голос, нахмурила брови. — Какой Окск!? Вы обратились не туда!

   — А куда? — Чувствуя себя полным идиотом произнёс журналист, но в этот момент окно кассы закрылось, и белые жалюзи опустились на стекло. Он стоял несколько секунд, всё ещё сжимая в руке деньги, теперь уже совершенно ненужные, и тупо глядел на закрытое окно кассы.

   — Бред какой-то… — Угрюмо пробубнил себе под нос Остапов. Он медленно отошёл от кассы, в глубь зала ожидания, и устало сел на первую скамейку, принесённую как будто с улицы. Павел нахмурил брови, расстегнул сумку, и достал свой блокнот.

   “…Железнодорожная станция Астахово.” — Значилась последним в списке мест, которые ему надо было посетить, после него, в самом низу страницы стояло только одно, последнее слово: Окск… Журналист несколько раз обвёл его карандашом, и поставил жирную точку. Это был пункт назначения, искомая величина, как сказал бы математик. Но Остапов не был математиком. Он ещё раз пробежал глазами по списку в блокноте. Всё что миновал Павел, было осторожно зачёркнуто тем же карандашом.

   — Неужели это всё!? — Подумал журналист, закрывая блокнот, и вспоминая всё, что пережил. Как и предупреждал информатор в кафе, на всю дорогу у него ушло три дня, и теперь, оказавшись в этом Богом забытом месте, какая-то баба, просто взяла и перечеркнула все его усилия!?

   — Ну, уж нет! — Злобно подумал Остапов. Он быстро убрал блокнот, обратно в спортивную сумку. Оставив её на скамейке, Павел встал и уверенно подошёл к кассе.

   — Девушка, откройте! — Повысив голос, сказал журналист. Он постучал по стеклу, твёрдо решив, что не уйдёт отсюда пока не добьётся своего. Но прошло несколько секунд, а обстановка так и не изменилась.

   — Мне надо с вами поговорить! — Ещё настойчивей застучал по окну Остапов, но в этот момент сквозь жалюзи протиснулась женская рука, она ловко прикрепила к стеклу табличку с надписью: “обед”

   Упрямство кассира потрясло Павла. Он тяжело выдохнул, злобно взглянув на окно.    

   — Я журналист, понимаете, газета Московские Новости, Павел Остапов…

   — Эко тебя занесло, Павел Остапов… — Чей-то угрюмый бас, откуда-то с боку заставил журналиста замолчать. Остапов перевёл взгляд влево, увидев детину огромного роста, стоящего в дверях вокзала. На нём была оранжевая форма железнодорожника, едва ли не почерневшая от грязи, а на плече покоилась внушающая уважение кувалда.

   Павел нервно сглотнул. Он вдруг понял, что теперь уже точно не добьется никаких ответов. Не сводя подозрительного взгляда с незнакомца, детина подошёл к кассе, и громко постучал по стеклу.

   — Маш, он чё? — Грубым басом спросил железнодорожник, не дождавшись пока окошко откроется.

   — Выкинь его отсюда! — Едва ли не заверещала женщина с другой стороны, так, что Остапов вздрогнул. Лицо детины стало суровым, оно покраснело, ноздри раздулись.

   — Вот чёрт… — Тяжело выдохнул журналист, понимая, что больше выходов у него нет.

   Железнодорожник сделал угрожающий шаг в сторону Павла.

   — Я сам… — Быстро нашёлся Остапов, не желая получить кувалдой по голове. Он развернулся, и быстрым шагом направился к скамейке, на которой сидел. Журналист схватил сумку и поплёлся в сторону выхода. Он не поворачивался, но чувствовал, как детина идёт за ним следом, не торопясь, переваливаясь с ноги на ногу. Когда Павел и его конвоир оказались у двери, Остапов медленно повернулся, увидев, что железнодорожник стоит в шаге от него, и возвышается как гора.

   — Не подскажите, как добраться до Окска? — Вдруг произнёс журналист, протягивая детине сто рублей, которые всё время до этого держал в кулаке. Железнодорожник аккуратно взял свёрнутую трубочкой купюру, и засунул в карман штанов.

   — Выйдешь, направо. Пройдёшь пятьдесят метров. Обойдёшь кирпичное здание, с другой стороны будет...

   Железнодорожник сделал шаг вперёд, Павел, шаг назад. Он оказался на улице. Дверь вокзала закрылась у него перед носом, и Остапов услышал лязг засова.

   — Урод… — Тихо произнёс журналист ухмыльнувшись. Он развернулся, вдохнув свежего воздуха, и достав из кармана плаща чёрные очки, нацепил на нос.

   — Он сказал направо и пятьдесят метров? — Весело подумал журналист, ловя кожей лучи неприветливого осеннего солнца. — Ну что ж, посмотрим…

   Если бы не неприятный осадок на душе после теплого приёма в зале ожидания, то, придя по указанному железнодорожником адресу, Павел бы точно рассмеялся. Остапов вошёл внутрь обшарпанного одноэтажного здания, выложенного из кроваво-красного кирпича. Наверно когда-то оно служило для хранения железнодорожного инвентаря, но теперь его переоборудовали под, странного вида кафе, совмещающего в себе заодно и функции магазина. На фасаде здания, прямо над входом висела наспех сколоченная табличка. Буквы, выведенные красной краской, гласили: “Окск” Такое название для магазина-кафе, журналисту сразу показалось довольно странным. Это слишком откровенное совпадение, натолкнуло Павла на мысль что, город Окск был где-то неподалёку…

   Войдя внутрь заведения, Остапов снял очки. Он прошёл несколько метров, погружённый в полумрак, и остановился у прилавка, за которым стоял коренастый мужичок, лет пятидесяти пяти. Окинув взглядом содержимое полок, журналист грустно вздохнул. Здесь были только продукты первой необходимости. Причём под туалетную бумагу была целиком выделена одна из немногих полок. Павлу тут же вспомнились времена Советского Союза.

   — Да-а… — Подумал он с тоской. — Ещё каких-то десять лет, и как город-призрак, начнут искать это Астахово…

   — Что-то хотели? — Вежливо спросил продавец, в принципе не очень обрадовавшись потенциальному покупателю. Впрочем, Остапов знал, как сильно он выделялся из общего антуража местных жителей, а надеяться на радушный приём для чужаков, было как минимум наивно. Эх, эти болезни глубоких провинций!..

   — Вы не подскажите, как мне добраться в Окск? — Иронично спросил Павел, небрежно облокотившись о прилавок. В этот момент журналист спорил сам с собой, насколько развито чувство юмора у Астаховцев, но, вспоминая детину, что выгнал его из вокзала, мог поспорить — оно было равно нулю!

   — Окск? — Переспросил продавец, и Остапов к неописуемой радости увидел недоумение на лице мужчины. — Вы сейчас в “Окске”!

   Павел окинул взором стоящие за спиной два стола и пустующие стулья, расставленные в небрежности. Полумрак идеально подходил для этого места, отлично скрывая пыль на редкой мебели.

   — Нет... — Рассудительно, и совершенно спокойно начал говорить журналист, пытаясь быть как можно вежливей. — Конечно, всё это очень похоже на пустующий город-призрак, но…

   — Вы ищите город!? — Широко улыбнувшись, воскликнул продавец, докопавшись до сути первого вопроса Павла.

   — Да. — Тяжело, но как-то облегчённо выдохнул Остапов, почувствовав, как его поиски сдвинулись с мёртвой точки.

   — А зачем он вам...? — Внезапно по серьёзному спросил мужчина. Улыбка в одну секунду сползла с его лица, а в глазах заблестел непонятный холод.

   — Я журналист, газеты Московские Новости, Павел Остапов. — Журналист достал своё удостоверение, и показал продавцу. Несколько секунд он тупо разглядывал корочку, скорее всего не разу не видев ничего подобного.

   — Я такой газеты не читал… — Единственное, что сумел ответить Павлу мужчина, подняв на него удивленный взгляд.

   — Это не важно. — Остапов пытался не сбиться с линии вопросов о городе, направляя движение их разговора в нужное русло. — Как мне добраться до города?

   — Вы что будете заказывать? — Продавец посмотрел на журналиста отсутствующим взглядом, так, что Павлу стало не по себе.

   — Мне очень нужно в Окск… — Остапов порядком уставший от всего этого, уже жалел, что взялся за это дело, с тоской вспоминая улицы столицы, пусть холодной, но зато своей, родной.

   — Вы будете что-нибудь заказывать? — Подобно роботу повторил мужчина, не сводя с журналиста отсутствующего взгляда. Павлу показалось, что в голосе продавца как будто прозвучали железные нотки. Всё это было слишком странным, добираясь до Астахова эти три дня, Остапов не встречал ничего кроме недоверия, и чем дальше от столицы он уезжал, тем сложнее ему становилось договариваться о чём-то с провинциалами, всё время, натыкаясь на одну и туже стену непонимания…

   — Ладно. — Наконец сдался журналист, подумав, что отдых ему не помешает. — Кофе есть?

   Он бросил на прилавок сторублёвую купюру, которую в зале ожидания держал у кассы прозапас, и направился к ближайшему столику. Павел поставил сумку на один из стульев, а сам сел рядом, аккуратно положив руки на стол, и сцепив пальцы в замок. Как ни странно, но поверхность стола, за которым он сидел, не была пыльной, как не были пыльны и стулья. Остапов ещё раз окинул взглядом помещение кафе-магазина, только теперь почувствовав некий, своеобразный уют, создаваемый полумраком. Он явно недооценил это место, оказавшееся не таким плохим, как показалось с начала…

   — Вам кофе со сливками? — Неожиданно донеслось до журналиста из подсобки, куда ушёл продавец, приняв заказ.

   — Да! — Крикнул в ответ Павел, припоминая как день назад, в какой-то глуши, его на полном серьёзе спросили какой кофе ему давать — горячий или холодный! Получалось, что это Астахово не было такой уж глухоманью, если люди здесь знали что такое сливки!

   — “По третьему состав до Вербинки, по третьему состав…”

   Женский голос, изуродованный, и усиленный громкоговорителем, зазвучал над станцией как раскат грома. Остапов вздрогнул, почувствовав, как что-то закачалось под потолком, слегка позвякивая. Журналист боязливо поднял взгляд.

   — Да вы не бойтесь. — Добродушно произнёс продавец, подойдя вплотную к столику Павла, совсем бесшумно. Он поставил перед ним чашку с коричневатым напитком, а рядом положил сдачи. Бегло взглянув на деньги, Остапов смог определить, что кофе здесь стоило около двадцати рублей, и не дороже чем в местах до этого. — Здесь всегда так шумно. Город живёт за счёт станции, и к шуму все уже привыкли…

   Журналист не без радости заметил, что хозяин заведения несколько подобрел с момента их последнего разговора. Он подумал, что неплохо было бы снова спросить про Окск, но потом осёкся, решив сначала втереться к продавцу в доверие.

   — Такая судьба у маленьких городков вдалеке от столицы… — Грустно улыбнулся Павел, сделав глоток. Он решил поддержать разговор. Старик тяжело опустился на свободный стул, что стоял напротив Остапова.

   — А вы из столицы? — С какой-то надеждой в голосе спросил мужчина, снова подняв глаза на журналиста.

   — Да. — Тихо ответил Павел. Кофе, которое он пил, оказалось не самым лучшим на вкус, но и не самым плохим.

   — И вы журналист? — Остапов не ожидал этого вопроса так быстро, он думал, что продавец сначала будет мучить его расспросами о столице, о жизни в Москве, однако…

   — Да в большой газете. — Журналист кивнул, допив свой кофе, и поставив чашку на стол. Старик тут же забрал её, и встав, пошёл за прилавок, обогнув, его продавец, скрылся в подсобке.

   — И вы будете писать о НЁМ? — Как-то странно произнёс мужчина, севшим голосом выйдя обратно, и остановившись в центре маленького зала. Он снова уставился на Павла отсутствующим взглядом, словно смотрел сквозь него.

   Остапов медленно кивнул. Его сердце неожиданно замерло, словно он хотел услышать свой приговор.

   — Всю правду? — Продавец в прострации подошёл к столику журналиста, и сел на свой стул. Он как удав не сводил с Павла взгляда, который почти завораживал.

   — Где он? — С трудом произнёс Остапов, он тяжело дышал, сердце учащённо билось в груди.

   — Он далеко. — Зловеще произнёс старик, и словно по команде его голоса, полумрак, царящий вокруг стал медленно сгущаться, тьма, словно ожила на глазах журналиста, он почувствовал, как холод начал забираться под кожу. — Но… даже… сюда… доходит… зло… которое… он… несёт!...

   Павел вздрогнул от удара за спиной, он освободился от наваждения, но, чувствуя, как сворачивается в комок желудок. Продавец так же вздрогнул, и резко поднял глаза, устремив взгляд куда-то за спину Остапова.

   — По первому… — В дверном проёме стояла та самая женщина, что полчаса назад сидела на кассе в зале ожидания. Павел узнал её, хоть дневной свет резал привыкшие к полумраку, глаза.

   — По первому пути… — Женщина еле стояла на ногах, прижав руку к груди, она никак не могла отдышаться, видимо преодолевая весь путь от вокзала до кафе, бегом. — По первому пути, поезд…

   Продавец медленно встал из-за стола, его руки были сжаты в кулаки, а лицо странно побелело. Развернувшись в полкорпуса журналист так же поднялся на ноги, и теперь оба мужчины молча смотрели на кассира, словно ожидая самого страшного.

   — Он едет, по первому!... — В глазах женщины стоял какой-то ужас, она бросала взгляд то на Остапова, то на старика, никак не в силах взять себя в руки. Наконец её взгляд остановился на Павле, испуганный, загнанный взгляд, о котором журналист нередко читал в ужасах, но никогда не видел в жизни…

   — Он едет на первый путь… поезд до Окска… — Выдохнула она, наконец, и, закрыв рукой рот, облокотилась о дверной косяк. Продавец подскочил к кассирше, и подхватил её под руки. Он довёл её до второго стола, и посадил на стул. Остапов безучастно смотрел на всё это, не понимая толком, что произошло. Женщину било, словно электрическим током, её тело содрогалось. Старик побежал к прилавку, а оттуда в подсобку, через секунду он вернулся со стаканом воды. Мужчина аккуратно поднёс его кассиру, и держал пока она пила.

   — Что стоите!? — Бросил он раздражённо Павлу через плечо. — Это за вами!

   Журналист нервно сглотнул и сделал шаг назад. Весь ужас ситуации, мешал ему рационально думать. Остапов схватил сумку. Он не мог оторвать взгляда от женщины, что никак не приходила в себя, и чувствовал, как у него самого задрожали руки.

   — Идите! — Грозно рыкнул старик. Павел кинулся к выходу.

   — Стойте! — Снова скомандовал продавец, на сей раз Остапов не почувствовал злобы в его голосе. — Если вы тот за кого себя выдаете, у меня есть кое-что для вас!

   Журналист замер в дверном проходе. Мужчина встал с колена и быстрым шагом направился обратно в подсобку.

   — Зачем… зачем? — Стонала женщина, упав на стол, и схватившись за голову руками. — Ну, зачем ты туда пошёл?

   Старик вернулся через несколько секунд, держа в руках небольшую деревянную коробку, упакованную в пожелтевшую от времени белую ткань.

   — Я долго ждал пока кто-нибудь решиться туда поехать! — Он резко вложил коробку Павлу в руки. — Это моему брату. Адрес на крышке. Найдёте. А теперь идите, видите, что вы натворили!

   Продавец снова кричал.

   — Что это!? — Пролепетал Остапов, пятясь назад — Почему?

   — Её сын сгинул там… — Сквозь зубы прорычал старик, его глаза покраснели и налились огнём. — Идите же…

II

ХАРОН

[1]

   Журналист выбежал на улицу, и обогнул магазин с другой стороны. Наваленная щебёнка, оказавшаяся под ногами от проходящего в метре железнодорожного полотна, заканчивающегося тупиком, скрипела при каждом шаге. Павел торопился, фокусируя взгляд на вокзале, и продолжая упорно продвигаться вперёд. Лишь пройдя половину пути, Остапов остановился, поняв, что не имеет ни малейшего представления о том, где находиться эта первая платформа, и куда ему вообще надо было идти. Тяжело дыша, журналист оглядел территорию станции. Огромное количество путей, уходило, кажется, в бесконечность с одной и другой стороны. На некоторых из них стояли железнодорожные вагоны, загораживающие часть станции. Павел сделал ещё несколько шагов в сторону вокзала. Он оглядывался по сторонам, тщетно пытаясь взять себя в руки и успокоиться после пережитого шока. Наконец его взор упал на пешеходный мост, возвышающийся на некотором отдалении от вокзала. Вагоны, стоящие под ним, загораживали Остапову обзор, и увидеть чем оканчивался мост, он не мог. Журналист вдруг отчётливо понял, что ему надо было именно туда, дыхание Павла выровнялось. Он неуверенно сунул руку в карман пальто, и, вынув оттуда солнечные очки, опять надел на глаза. Остапов почувствовал себя легче, очки, с которыми он не расставался, добавляли журналисту уверенности в себя, в самые тяжёлые моменты. Они уже не раз помогали ему в нелёгком деле журналистики. Под лучами солнца, которые становились холоднее с каждым днём, он направился в сторону перехода…

   Поезд величаво катил стальные колёса по рельсам. Павел увидел его из далека, за несколько километров. Он медленно поднялся на мост, ведущий от здания вокзала к одной единственной платформе на станции Астахово. Как и весь вокзал, она была пустой. Остапов быстро поднялся на парапет, но остановился, оказавшись наверху. Журналист медленно подошёл к краю моста, облокотившись об высокие перила. Маленькая зеленоватая точка, отдалённо напоминавшая электричку, медленно шла к платформе, показавшись из-за густой листвы отдающей желтизной. Павел обратил внимание, что на всей станции напрочь отсутствовали провода высокого напряжения.

   — Странно — Подумал Остапов, помня, что для электричек они были жизненно необходимы.

   Краем глаза, журналист увидел фигуру, движущуюся внизу, в сторону вокзала. Он перевёл взгляд, узнав в силуэте кассиршу. Она медленно шла по дороге от магазина, видимо придя в себя. Женщина спотыкалась едва ли не на каждом шагу, но не смотрела вперёд. Её бледное, как мел, лицо было обращено на Павла. Остапов вспомнил слова старика, и по телу его побежали мурашки. Он опустил взгляд, потом снова посмотрел в сторону приближающегося состава. Журналист нервно сглотнул, впервые подумав о том, что зря ввязался в эту откровенную авантюру, но отступать было уже поздно…

   Дверь вокзала со скрипом отворилась, впуская кассира внутрь. Она скрылась в чреве обветшалого здания, и через секунду в проёме показалась уже знакомая фигура детины, в оранжевом костюме обходчика, но уже без кувалды. Он стоял, облокотившись о косяк и курил, скрестив огромные руки на груди.

   — “По первому поезд до… Окска — Павел невольно вздрогнул. Голос кассирши снова прокатился над станцией, подобный громовому раскату. Он был холодным и беспристрастным, как и прежде, но чуть дрожал. — По первому до Окска…”

   Поезд приближался. Остапов решил, что ему надо было уже спускаться. Он подбросил сумку, удобнее повесив её на плече, и бросил последний взгляд на вокзал станции Астахово, сняв очки. Внимание журналист приковал к себе детина, стоящий в дверях вокзала. Он лениво бросил сигарету на землю, и неожиданно поднял правую руку. Павел прищурился, пытаясь понять, что тот собирается делать, и неожиданно увидел, как железнодорожник замахал ему, словно прощаясь. Остапов неуверенно развернулся, силясь понять, что всё это значит, он надел очки на нос, и направился к лестнице, ведущей вниз, на платформу. Он вдруг вспомнил о мифической подземной реке Стикс, где за монету, лодочник Харон переправлял желающих в царство мёртвых…

   — Здесь с меня денег пока не взяли... — Грустно усмехнулся сам себе журналист. О том, что могло быть дальше ему приходилось только догадываться…        

   Это действительно был поезд. Когда состав вошёл на территорию станции, Павел сразу обратил внимание на внешний вид тянувшего локомотива. Чёрный дым выходил из трубы на крыше тепловоза. Действительно, ему не надо было электричества. Стальная махина, словно по инерции катилась по рельсам, уже покрывшимся ржавчиной. Остапов прошёл по платформе, на встречу составу, пытаясь разглядеть его как можно подробнее. Он вдруг вспомнил о цифровом фотоаппарате, который лежал в его сумке в месте с ноутбуком и телефоном. Журналист расстегнул сумку, и через мгновение извлёк фотоаппарат. Он раскрыл объектив, и, приложив к глазу, начал выбирать наиболее удачный ракурс, подпуская поезд ближе. Павел случайно нажал на кнопку. Фотовспышка оказалась невидима при свете солнца. Остапов медленно опустил фотоаппарат, даже не взглянув на появившийся, на дисплее цифровика снимок.

   — Что за чёрт… — Журналист нахмурил брови, пытаясь понять, то, что предстало его глазам. Поезд поравнялся с платформой, и только теперь Павел смог увидеть длинные вагоны, тянувшиеся за локомотивом. И Остапов безошибочно узнал в них обычную электричку. Вместе с головным вагоном, заканчивающимся кабиной машиниста. Электричка была прицеплена к тепловозу на обычной сцепке. Журналист бегло посчитал вагоны. Их было восемь, все как один. Токоприёмники, на крышах были опущены, и, судя по цвету, давно заржавели. Павел перекинул недоумевающий взгляд на тянувший локомотив. Внутри Остапова всё похолодело... Стекла кабины были выбиты и наглухо заложены листами толстой стали. Тепловоз был бледного выцветшего зелёного цвета со следами коррозии, и небольшими вмятинами на корпусе, и больше напоминал поезд-броненосец времён Второй Мировой войны. Журналист пытался разглядеть номер локомотива, но он был безнадёжно испорчен: многих букв не хватало, другие оказались изувеченными так, словно их специально сбивали зубилом.

   Тепловоз медленно прошёл мимо Павла, он не издал ни единого звука. Оказавшись у края платформы, поезд остановился с глухим шипением. Вагоны дернулись, словно в конвульсии и затихли. Несколько секунд Остапов тупо глядел на состав, не зная, что делать. Вагоны электрички, вставшие напротив него, были оснащены дверьми, открывающимися автоматически, но состав не питало электричество, поэтому открыться сами, они не могли. Журналист на, ставших ватными, ногах приблизился к ближайшему вагону вплотную. Павел медленно коснулся потускневшего окна, тщетно пытаясь заглянуть внутрь, и вдруг почувствовал нечто зловещее. Он одернул руку, снова окинув состав взглядом, от начала и до конца.

   — Стикс…? Переправа…? — Непонимающе подумал Остапов. — А где же лодочник?    

   Проходили минуты, а в ситуации коренным образом ничего не менялось. Чёрный дым медленно поднимался из трубы локомотива. Логика подсказывала журналисту, что он должен был идти к началу состава, к тепловозу, в конце концов, если поезд остановился, значит, им кто-то управлял! Павлу не оставалось ничего другого как проверить свою догадку. Он развернулся, и устало пошёл к локомотиву. Благо он не слишком далеко отошёл от начала платформы, и теперь лишь два вагона отделяли его от цели. На ходу Остапов убрал фотоаппарат обратно в сумку. Он сфокусировал взгляд на поезде, стоящем впереди. Журналист прошёл один вагон, пару раз он пытался разглядеть обстановку внутри электрички, но странная однотонная мутность на всех стёклах, не позволяла заглянуть во тьму вагона. Когда Павел дошёл до первого вагона он заметил, что состав дёрнулся. Остапов подумал, что поезд вот-вот тронется и поедет обратно, он прибавил шаг, и, поравнявшись с головным вагоном электрички, остановился. Кабина тепловоза, обращённая в сторону состава, так же оказалась наглухо забита железом.

   — Эй! — Крикнул журналист, неизвестно кому, уже и, не зная, что делать дальше. Он кинул взгляд на кабину машиниста в электричке, отметив про себя какой беспорядок, творился внутри. — Этот поезд едет в Окск!?

   Ему никто не ответил, вместо этого у себя за спиной, Павел вдруг услышал скрежет металла и глухой удар, который сотряс вагон. Остапов встал в нерешительности, и медленно повернулся назад. Первая дверь поезда, сразу за кабиной машиниста, оказалась открытой. Журналист повернулся к ней в пол корпуса. Он остался стоять на месте, ещё раз посмотрев на тепловоз впереди… “Лодочник”, который должен был перевезти его на другую сторону воображаемой реки Стикс так и остался безмолвным. Павел медленно развернулся. Он промедлил ещё секунду, после чего уверенным шагом направился обратно.

   Одна единственная открытая дверь в этом своеобразном непроницаемом бронепоезде манила его какой-то пустотой. Остапов обернулся, увидев солнце, он снова потянулся к очкам, но на сей раз, убедив себя не надевать их. Он вошёл внутрь вагона…

[2]

   Внутри электрички было очень холодно, и безлюдно. Павел миновал пустой тамбур, и, осторожно отодвинув створку двери, вошёл в вагон. Он услышал как за спиной, снова заскрипело железо, и глухой удар сотряс вагон. Остапов сделал несколько шагов в глубь электрички, присматривая в рядах жёстких деревянных сидений подходящее место. Он нашёл его у окна, смотрящего в сторону вокзала, и сел, поставив сумку рядом с собой, по ходу движения поезда. Журналист чувствовал себя здесь не слишком уютно, хоть внутри и отсутствовали любые признаки опасности, но непривычная тишина, с какой обычные электрички не ходят, неожиданно надавила на барабанные перепонки. Павел сидел тихо, едва не сжавшись в комок, представив в какое место мог привезти его, этот поезд из ночного кошмара, который, впрочем, даже и не думал куда-то ехать…

   Неожиданно из глубины сумки до Остапова донеслась громко заигравшая мелодия. Забыв все свои страхи, журналист быстро расстегнул сумку, и ловко извлёк из её недр спутниковый телефон. “Босс”— высветилась на экране красноречивая надпись. Павел нажал на кнопку приёма, и быстро поднёс аппарат к уху.

   — Остапов, где ты там, ты должен был позвонить ещё вчера!? — Голос начальника как всегда был чуть раздражённым и чуть повышенным. За долю секунды журналист вспомнил, что действительно должен был позвонить в редакцию своего журнала ещё вчера вечером, но так устал после дороги, что просто-напросто забыл это сделать.

   — Я уже на финишной прямой, Олег Николаевич! — Не без доли радости сообщил боссу Павел.

   — Что!? — Голос начальника стал подозрительным. — Где ты, что случилось?!

   — Я… — Начал было Остапов, но тишина, стоящая в вагоне неожиданно прервалась. Журналист вздрогнул и замолчал, подняв глаза к потолку.

   — Станция Астахово. — Пронеслось по пустым вагонам. Ровный женский голос отдавал какой-то сталью, которая тонкой иглой вонзалась в сердце, заставляя его болезненно сжиматься.

   — Что там у тебя!? — Хмуро спросил босс, но журналист едва уловил смысл сказанных им слов. — Что за шум, Остапов?

   — Осторожно…— Страшное шипение донеслось из динамиков наверху. Осматривая потолок, и вздрагивая при каждом резком звуке, Павел сумел разглядеть, что динамики были вмонтированы в обшивку вагона, и находились над каждым сиденьем.

   — Остапов… ты меня слышишь…? — Начальник надрывался по телефону, но возникшие помехи заглушали его голос.

   — Следующая станция…— Голос на плёнке проглотил о закрывающихся дверях, оставив только слово: осторожно. По спине Остапова прокатился холодок… Снова зазвучало жуткое шипение.

   — Я в поезде. Как только приеду, перезвоню… — Не отрывая заворожённого взгляда от потолка, ответил журналист.

   — Где ты? — Прокричал начальник — Я тебя плохо слышу…

   Но Павел уже не слышал его. Он медленно отвёл телефон в сторону, и нажал на кнопку сброса.

   — Следующая станция… — Повторил голос, теперь искажённый до неузнаваемости. Он хрипел, через динамики, пробивался с каким-то лаем на заднем фоне. У Остапова закружилась голова. Он сидел, едва держа себя в сознании, однако, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и упадёт в обморок. Желудок болезненно сжался.

   — Станция… станция… — Повторило ужасное эхо, тонким писклявым голосом. Помехи нахлынули с новой силой, кажется, маскируя чей-то страшный смех. Журналист вскочил на ноги, и, поняв, что произойдёт вскоре, кинулся обратно в тамбур. Желудок крутило со страшной силой. Хоть поезд и стоял, но Павел не мог сосредоточиться. Его кидало из стороны в сторону, как при сильном движении. Он выскочил в тамбур, сильно ударившись о дверь, и завернув к дверям, противоположным платформе, излил содержимое желудка на грязный пол.

   В один момент шум прекратился. Остапов завалился на стену плечом, и едва не упал, согнувшись пополам. Гробовая тишина снова наполнила электричку. Когда желудок журналиста, наконец, отпустило, он, чуть пошатываясь, побрёл обратно в вагон. Настроение было жуткое. Усевшись на своё место, Павел взял телефон, в спешке брошенный на сиденье, и убрал обратно в сумку. Он глубоко вздохнул…

   — Следующая станция Окск… — Мирный женский голос закончил начатую фразу. Остапов снова вздрогнул, и уже приготовился к повторению своего кошмара, но ничего этого не произошло. Поезд плавно тронулся, и медленно набирая ход, поехал обратно...

[3]

   Платформа осталась за спиной. Тихий стук колёс умиротворял одного единственного пассажира, что осмелился заглянуть в царство мёртвых… Журналист вскоре забыл о том, что с ним произошло. Павел смотрел в мутное окно, провожая нахмуренным взглядом открывавшиеся пейзажи. Он ехал уже около часа, без остановок. Желудок Остапова жалобно урчал, требуя пищи, и хоть в сумке журналиста всё ещё оставались кое-какие запасы, но он принципиально не хотел, есть в этом месте. Решив дождаться более подходящего момента, Павел расслабился, вытянув ноги, и расстегнув пальто. В вагоне не было ни жарко, ни холодно. Остапов заметил, что электричка не морозила, и не грела, абсолютно ничем не пахла, (журналист сильно удивился этому, он не редко ездил в электричках, и сказать, что они “пахли”, было, как минимум соврать!) словно пытаясь сохранить нейтралитет в этом мире.

   Павел легонько прикоснулся к стеклу, вдруг подумав, что вагон был всего лишь плодом его воображения. Но это оказалось не так. Стекло было холодным, наверное, таким, каким и должно было быть… Прошло ещё минут десять. Остапов размял затёкшее тело, и откровенно заскучав, начал оглядываться по сторонам. Поезд двигался приблизительно с одной, равной скоростью, и в вагоне можно было слышать только стук колёс, ни жужжание электричества, ни работы других приборов. Журналист поднял взгляд, но динамики на потолке замолчали сразу после отправления от Астахово, и всю дорогу хранили молчание…

   Павел встал. Он замер ожидая, что за такой шаг ему точно не избежать наказания, но ничего не произошло. Простояв ещё секунду Остапов, решил провести маленькую экскурсию по вагонам. Он кинул встревоженный взгляд на свою сумку, но тут же успокоился, с облегчением подумав, что ему не обязательно брать её с собой. В электричке кажется, никого больше не было, и за сохранность вещей можно было не опасаться.

   Сунув руки в карманы пальто, журналист, как ни в чем не бывало, медленно побрёл вперёд, по ходу движения состава. Здесь не было страшно, хотя какое-то напряжение никак не покидало Павла. Чуть пошатываясь в такт движению поезда, он добрёл до тамбура, и, остановившись перед закрытыми дверями, опасливо оглядел пространство внутри. Не увидев явной опасности с другой стороны, Остапов рывком отвёл дверь в сторону и прошёл в тамбур. Здесь не было ничего, что могло удостоиться вниманию журналиста, и ничего что хоть как-то отличало обстановку внутри тамбура от тысяч таких же... Павел приблизился к двери разделяющей вагоны электрички и заглянул в маленькое окошко на самом верху. В соседнем вагоне так же не было ни единой души, и ни единого признака жизни. Остапов медленно положил руку на стальную ручку двери, и неожиданно поднял глаза к потолку. Его мимолётная догадка подтвердилась в ту же секунду. Два динамика располагались прямо над головой журналиста и с каким-то недоверием смотрели на него. Наверное, это и было единственным различием между этой электричкой и любой другой, из нормальной, повседневной жизни. Через мгновение Павел потерял интерес к этой особенности, которой так и не сумел дать достойное определение, и, открыв железную дверь, прошёл в следующий вагон. Он без промедления проследовал дальше, лишь бегло оглядывая пустующие сидения, и пытаясь представить себе то время, когда эта электричка ходила по общему расписанию, и возила людей...

   Дверь в противоположный тамбур, на сей раз, была открыта, но внутри него, как и везде, не было ничего особенного. Остапов прошёл не останавливаясь, и словно набирая ход, прошёл в следующий вагон. Ступая по твёрдому полу и даже слыша слабое эхо своих шагов, журналист прошёл ещё один вагон, а потом и ещё один. И всё это время, пейзаж запустения и неестественного порядка, преследовавший его как наваждение, ни разу не изменился...

   Павел открыл очередную дверь, ведущую в очередной тамбур, и неожиданно увидел, что оказался в последнем вагоне этого странного поезда. Впереди была дверь ведущая в кабину машиниста. Выкрашенная в белый цвет, она не имела не только ручки, но даже замка. Словно в прострации Остапов провёл по ней рукой, и задрожал, почувствовав, как мурашки забегали у него по затылку. Теперь он был уверен, что оказался в электричке в полном одиночестве. От этого ему не стало лучше, атмосфера этого места давила на журналиста как пресс, но теперь Павел мог не беспокоиться за собственную жизнь, хотя бы до того момента, когда поезд не придет на конечную станцию...

   Остапов вернулся обратно в свой вагон, и снова оказался рядом со своими вещами. Это дало ему силы и некоторую уверенность в своей безопасности. Он сел у окна, и в задумчивости подперев подбородок рукой, уныло провожал бегущий с другой стороны пейзаж. Так прошёл час... Журналист снова встал, разминая затёкшие мышцы, и сделав несколько кругов по вагону. Он посмотрел на наручные часы, усаживаясь обратно. Прошло уже полтора часа, но ничего не менялось, и как предчувствовал Павел, до конечной цели было ещё далеко. Он развлекал себя, как мог, вспоминал анекдоты и случаи из жизни. Всё это время поезд катил с одинаковой скоростью, и эта монотонность движения просто сводила Остапова с ума. Он сидел, раскинувшись на жёстком, неудобном сиденье и считал каждую минуту...

   Взгляд журналиста упал на сумку. Как назло он не взял с собой никаких журналов или кроссвордов, за что уже успел отругать себя. Прошли уже более двух часов мучительной поездки, и у Павла уже не осталось никаких идей, как скрасить своё одиночество... Он медленно расстегнул сумку и сунул в неё правую руку. В такие моменты ему всегда помогала семья, и хоть сейчас любимые люди находились в тысячах километрах от него, Остапов всегда мог увидеть их лица... Он достал свой телефон, и склонился над дисплеем. Уже заученными движениями журналист открыл одну из папок в директории видео файлов, и через мгновение радостный детский голос наполнил пространство вагона. Павлу показалось, что он заглушил собой даже громкий стук тяжёлых колёс поезда, полностью заполнив разум Остапова, и вытеснив из него всё другое, всё лишнее... Журналист улыбнулся, увидев шестилетнего сына, приветствующего его. Именно эти мгновения позволяли Павлу делать свою работу по-настоящему хорошо, и каждый раз он рвался домой, чтобы снова обнять свою семью... Остапов сам снимал это видео на маленькую камеру, прямо с телефона, и в размытых не чётких силуэтах едва узнавались лица близких людей, но это лишь ещё сильнее заставляло журналиста желать увидеть их в реальной жизни.

   — Привет! — Перед глазами Павла появилось лицо жены Ольги. Она улыбалась, как всегда...

   — Мы очень скучаем! Приезжай быстрее! — Этой записи было уже больше полугода. Остапов был не только режиссером этого видео, но и его сценаристом, записав свою семью, и придумав им диалоги. Камера двинулась. Ольга прошла на кухню, и продолжила уже там.

   — Помни, Паша, тут всегда тебя ждёт хорошая, домашняя еда! — Ольга не удержалась и рассмеялась — Мне правда нужно это говорить!?

   Журналист улыбнулся ещё шире, вспоминая, как они репетировали всё это, прежде чем записать. Ольга с трудом понимала важность сказанного, и это её невероятно смешило...

   — Папа, папа! — На кухню прибежал маленький Артём, и встал рядом с матерью, замахав рукой. Мальчику доставляло всё это необычайное удовольствие. — Мы тебя ждём!

   — Ждём и любим! — На сей раз, добавила Ольга, она села на стул, и взяла сына на колени. Они замахали руками вдвоём, и запись закончилась...

   Павел ещё несколько секунд смотрел на их счастливые лица, после чего убрал телефон обратно в сумку. В этот момент приглушённый скрежет привлёк к себе внимание Остапова. Он встрепенулся, поспешно застегнув сумку, и завертел головой, пытаясь определить, откуда пришёл звук. Через секунду он повторился, став чуть громче. Журналист напрягся всем телом, полностью сосредоточившись. Скрежет повторился, и только сейчас Павел понял, что его источник находился впереди. Остапов вскочил на ноги, чувствуя, как начинает учащённо биться сердце. Что-то заскрежетало снова, а потом ещё. Журналист встал в проходе, не спуская глаз с двери соединяющую вагоны, и виднеющуюся через стёкла тамбурных дверей. Стало понятно, что звук идёт спереди, словно считая вагоны и вот-вот, будет здесь. В последний раз заскрежетало невыносимо близко, так что начало резать слух. Павел определил, что следующий вагон будет его, и прищурился. В этот момент Остапова с силой бросило вправо. Он не успел сориентироваться, и едва не упал в пространство между сиденьями, в последний момент, зацепившись за край спинки одного из них, и описав полукруг, невольно присел на жёсткую скамейку. Сердце журналиста замерло, и, придя в себя лишь через несколько секунд, он сумел понять, что произошло...

   Состав резко ушёл влево. Причём настолько, что Павел успел разглядеть самый первый вагон, показавшийся в одном из противоположных окон, буквально на несколько секунд. По резкой дуге поезд видимо сошёл с ветки основного пути, и теперь как ни в чём небывало продолжал своё движение...

   Остапов встал на ноги. Он пытался успокоить себя, чувствуя, как лёгкая паника заставляет дрожать пальцы. Журналист прошёл на своё место, и сел у окна. Через несколько минут он уже снова лениво разглядывал пейзаж за мутным стеклом. Хоть поезд и сошёл с одной из веток, и теперь двигался, как показалось Павлу, в никуда, по одноколейке, но в картине за окном, не изменилось коренным образом ничего. Ветки деревьев, как и прежде, подступали к железнодорожному полотну, и частенько цепляли и карябали крышу вагонов. Остапов лениво подумал, что через несколько лет по этой дороге уже не проедет ни один состав. Он специально высматривал окна среди сплошного зелённого массива, пытаясь увидеть признаки человеческой жизни, но лес, местами расходящийся от поезда на несколько метров, был непроницаем. Огромные деревья, кажется ни разу не видящие человека, величественно раскачивали своими кронами. Журналист пытался сориентироваться в пространстве, понять своё местоположение. Но единственное к чему мог придти разум Павла было предположение о том, железная дорога, по которой его катали уже около трёх часов, была каким-то ответвлением от БАМа, или же им самим...

   Остапов устало прислонил голову к оконному стеклу, обрадовавшись его прохладе. Журналисту не хотелось бы уснуть здесь, но вся обстановка не способствовала бодрому времяпрепровождению. Его глаза начали закрываться сами собой. Зелёные краски за окном расплывались, образовывая замысловатые рисунки. Павел всё глубже и глубже погружался в водоворот собственных мыслей. Он думал о доме, о тёплой уютной постели, и о человеке, который дал ему карту проезда до Окска...

   Пейзаж за окном неожиданно изменился. Стволы деревьев резко расступились и замутнённому сознанию Остапова, предстала неожиданная картинка. Журналист не успел разглядеть её. Он вышел из размышлений, но поезд вдруг дёрнулся, и набирая ход, не оставил журналисту даже шанса, увидеть всё конкретнее. В его подсознании отложилась лишь странная выжженная земля, с торчащими, обгоревшими стволами деревьев. Они утыкали поверхность, как спички, не больше метра в высоту. Павел расправил затёкшую спину, вдруг подумав, что его цель назначения была где-то рядом. Он кинул взгляд на наручные часы. В общей сложности он ехал уже три часа и десять минут. Даже если поезд двигался со скоростью не больше пятидесяти километров в час, он увёз Остапова от станции Астахово-2 на расстояние около ста пятидесяти километров...

   Журналист с каким-то беспокойством прикидывал эти числа. По его спине невольно побежали мурашки. Если всё это было так, и Павла не катали по кругу, рассчитывать на помощь людей извне, Остапову не приходилось... От этой мысли ему стало не по себе, но обратной дороги, уже не было...

   В этот момент деревья в окне опять расступились и поляна, которую увидел Павел в тот момент, заставила его забыть обо всём... Она была немного больше предыдущей, но всё остальное полностью совпадало. Обгоревшие основания некогда растущих здесь деревьев действительно напоминали натыканные в землю спички. Невероятно тонкие пни, натолкнули Остапова на мысль, что кто-то намеренно жёг их на протяжении нескольких дней. И прежде чем поляна снова скрылась за ветками и листьями деревьев, журналист сумел разглядеть в самом её центре огромный монолит. Его поверхность у основания почернела от сажи, а макушка валуна осталась белой.

   Вагон тряхнуло. Павел обеспокоено завертел головой, пытаясь определить, к каким сюрпризам ему готовиться дальше. Состав продолжал набирать скорость, так, словно спешил как можно быстрее убраться из этого места. Остапов встал, и, нахмурившись, сделал несколько шагов вдоль вагона. Его качало из стороны в сторону, но журналист упорно продолжал идти по ходу движения. Он хотел добраться до тамбура, почему-то представив, что там наиболее безопасное место, и в этот момент деревья, сопровождающие поезд всё это время, исчезли. По обе стороны железнодорожного полотна вытянулись гигантские поля выжженной земли, тянувшиеся на многие десятки метров. Павел замер, зацепившись за спинки двух сидений, и опасливо переводил взгляд с окон слева и справа от себя.

   — Что за... — Успел пробубнить себе под нос Остапов, и в этот момент динамики над его головой разом взорвались адским шумом помех. Вагон подпрыгнул, и, не удержав равновесия, журналист повалился на пол спиной. Оказавшись внизу, он с ужасом кролика перед удавом, смотрел на торчащие из потолка чёрные мембраны.

   — ...Уважаемые пассажиры...! — Истошно завопил кто-то невидимый, и Павел вздрогнул. Он рефлекторно закрыл уши руками, поморщившись от боли, которую вызывал этот звук. — Наш поезд подъезжает...            

   Страшным грохотом наполнился воздух внутри вагона. Он начинал сводить Остапова с ума. И не сразу он заметил, как неожиданно резко стемнело. Словно огромная чёрная туча обволокла вагоны поезда. Сердце журналиста сжалось в комок, и в этот момент он приподнял голову, услышав, как затрещали стёкла окон, готовые лопнуть, и впустить внутрь эту чёрную массу. Павел вскрикнул от ужаса, и вскочил на ноги. Дверь тамбура за его спиной, медленно приоткрылась, словно зовя в безопасное место. Остапов кинулся к ним, почувствовав, как что-то сзади шипит. Он не мог заставить себя обернуться, и лишь перебирал в уме имена святых, прося их защиты. Тьма подкрадывалась к нему всё ближе, словно идя по пятам, как и грохот, который становился всё громче. И когда до тамбура оставались несколько последних метров, силы покинули журналиста, и он потерял сознание. Вагон ещё раз подскочил на неровных рельсах, отбросив своего единственного пассажира в сторону. Последняя железная ставня упала на окно, и последний луч света, покинул это место. Павел погрузился в темноту, но уже не почувствовал этого...

   — ...Уважаемые пассажиры наш поезд подъезжает к конечной станции. При выходе из вагонов не забывайте свои вещи…

   Совершенно спокойно произнесла запись на плёнке голосом молодой девушки. Поезд продолжал нестись вперёд, но уже чувствительно сбрасывая ход. Он был уже совсем рядом...

III

Земля Мёртвых

День первый

[1]

   — Мы приехали! — Грубый мужской голос едва был способен привести Павла в чувство. Остапов сидел на заднем сиденье автомобиля, сжавшись в комок. Его голова упала на ветровое стекло, и медленно съехала вниз. Внутри машины работала печка, теплота и мирное урчание ещё не заглушённого мотора, создавали атмосферу некоего уюта, из плена которого не хотелось возвращаться.

   — Проснитесь мы приехали! — Слова водителя доносились до сознания журналиста, как из запертой бочки. Павел стонал во сне, подёргиваясь в конвульсиях. Ему не хотелось открывать глаза, хотя где-то в глубине, он понимал, что сделать это надо было обязательно. Он оказался в искомом месте...

   Чья-то рука неожиданно резко коснулась его плеча. Остапов вздрогнул, подавшись вперёд. Его глаза расширились от ужаса.

   — Что с вами? Мы приехали! — В не меньшем испуге, водитель старой “копейки”, отдёрнул руку назад, и как-то раздражённо посмотрел на своего пассажира. Это был не монстр, а человек. Журналист несколько секунд непонимающе всматривался в лицо таксиста, мужчины лет тридцати. Он пытался вспомнить, как оказался здесь. Последнее что помнил Павел, это как что-то произошло в поезде. Он ехал не меньше двух часов, кругом был один лес. Деревья подходили вплотную к железнодорожному полотну, а в некоторых местах даже цепляли вагон своими ветками. Потом резко стемнело. Хотя на улице стоял день. Остапов смутно припомнил, как что-то упало на окна, с металлическим звоном. Кажется, это были ставни. А дальше была лишь чернота, и жуткое шипение динамиков с потолка…

   — Вы себя хорошо чувствуете? — Лицо водителя стало озабоченным. Он заглушил двигатель, работающий на холостых ходах, и снова повернулся к журналисту. — С вас семьдесят рублей.

   — Как я оказался здесь…? — Павел дотронулся до своего лба рукой. Голова невыносимо болела, как после похмелья, но Остапов хорошо помнил, что не пил…

   — Вы приехали на поезде… — Лицо таксиста, покрытое лёгкой щетиной, расплылось в улыбке.

   — Что в этом смешного? — Непонимающе произнёс журналист, положив руку обратно на сиденье, и с некоторым облегчением нащупав свою сумку.

   — Нет. — Отмахнулся рукой мужчина. — Ничего смешного, просто вы первый человек за несколько последних лет приехавший на нём…

   — Хорошо… — Задумчиво ответил Павел, и сам не понимая, что в этом было хорошего.

   В наступившей тишине они смотрели друг на друга. Остапов понял, что пришло время выходить, он нащупал ручку замка на двери, и потянул на себя.

   — Семьдесят рублей за доставку… — Стараясь быть, как можно невозмутимым снова произнёс водитель. Улыбка исчезла с его лица.

   — Ах да, конечно! — Опомнился журналист и поспешно закопался в карманах. Он виновато улыбнулся, пытаясь сориентироваться. Павел достал бумажник и отсчитал положенную сумму пятидесяти рублями и двумя десятками. Он уверенно протянул их таксисту. Аккуратно взяв деньги, мужчина пересчитал купюры и сунул в карман.

   Остапов медленно открыл дверь, впустив в салон автомобиля осеннюю прохладу.

   — Скажите, если не секрет, — Неожиданно заговорил водитель, снова улыбнувшись — Вы здесь что-то забыли? Что вас занесло к нам?

   Журналист закрыл дверь, и снова посмотрел на таксиста, так, как будто вспомнил что-то важное.

   — Я журналист… — Павел привык говорить это сотни раз, но сейчас почему-то слова застревали у него в горле. — Газета Московские новости…

   — Журналист?!— Изумлённо повторил мужчина, но Остапов почувствовал ноты фальши в его голосе.

   — Да. — Снисходительно улыбнулся Павел. Отчаянно пытаясь вспомнить, как оказался в машине.

   — Будете писать о нас… — Как-то безразлично произнёс таксист, утвердительно закачав головой, и добавил через секунду. — Вадим.

   Он протянул руку.

   — Павел. — Остапов уверенно пожал кисть его руки. Он взял сумку, и, распахнув дверь, вышел на улицу.

   Солнце ослепило глаза журналиста. По привычке Павел потянулся за очками, но уже через несколько секунд они не потребовались. Глубоко вдохнув свежего воздуха, Остапов огляделся по сторонам. Таксист припарковал машину на большой улице, уходившей вверх и вниз. Дома, стоящие по обеим сторонам от дороги, несколько удивили журналиста своей архитектурой. Приземистые здания чаще всего одноэтажные, выглядели так, как будто их построили несколько веков назад. Нечто похожее Павел видел в Санкт-Петербурге. Все здания имели расписные барельефы на фасадах. Крыши треугольных форм были выложены тонкими листами обычного железа. По первому впечатлению от данной картины, журналист мог сказать, что это было больше похоже на декорации к фильму о царской России. По улицам ходили люди, правда современная одежда на них, портила общую картину…

   — Заблудились? — Уже знакомый голос донёсся до Павла слева. Остапов перекинул взгляд, увидев, что Вадим, так же покинул машину. Закрыв на замок дверь, он крутанул ключами вокруг пальца.

   — Где я? — Остапов явно ничего не понимал… Люди, ходившие по улице, проходили рядом с ним сверху и снизу, не обращая никакого внимания на чужака. Если это и был тот самый город-призрак Окск, то он не был таким уж призраком, как о нём рассказывали. Зловещность? Журналист всматривался в лица проходящих мимо людей, и не видел ни злобы, ни ненависти в их глазах…

   — Окск. — Осторожно ответил Вадим, задумавшись, и напрягшись, видимо ища в вопросе журналиста, подвох.

   Павел устало поставил сумку на тротуар, ещё раз, оглядев окрестности. Легкая дымка, которую он не увидел сначала, и больше похожая на туман, обволакивала дома, порядочного вида. Здесь не было ни хаоса, ни запустения, ни грязи. Если бы не странности, которые Остапов встретил по дороге сюда, то с лёгкостью смог бы отнести этот провинциальный городок к тысячам таких же…

   — С вами точно всё нормально? — Снова поинтересовался водитель, облокотившись о крышу своего автомобиля.

   — Да. — Задумчиво ответил журналист. — Вы не подскажете что это за здание?

   Павел указал на двухэтажное, кипельно-белое здание, стоящее через дорогу. Оно выделялось из общей массы именно своими двумя этажами. Ещё одно такое же здание стояло метрах в двадцати вверх по улице, на той же стороне дороги.

   — Это здание нашего ОВД! — Не без доли иронии ответил Вадим, бросив на него задумчивый взгляд из-за плеча. — Лейтенант Гаврилин здесь самый главный.

   — Лейтенант Гаврилин? — Осведомился Остапов, ещё не вникнув в систему местного взаимоотношения. — Он мэр?

   — Он?! — Усмехнулся таксист. — Он не мэр! Он Царь и Бог! Если у вас есть какие-нибудь вопросы, идите сразу к нему. Он введёт вас в курс дела… Кстати обязательно зайдите, все кто прибывает должны первым делом идти к нему.

   Вадим посмотрел на наручные часы.

   — Но сегодня уже поздно… Выспитесь, а завтра с утра сразу к нему!

   — А где мне спать? — Единственное что сумел спросить журналист, с трудом переварив услышанное.

   — Здесь, выше по улице, метрах в ста пятидесяти есть небольшая гостиница. К ней ведёт тропинка между двух магазинов. Хозяйку зовут Елизавета. — Водитель смерил Павла оценивающим взглядом. — Думаю, она сдаст вам комнату, если она, конечно, вам по карману…

   — Я надеюсь… — Недобро усмехнулся Остапов. Он поднял свою поклажу, и, достав солнцезащитные очки из кармана расстегнутого пальто, надел. Журналист бодро зашагал в указанном направлении.

   — Павел! — Неожиданно окликнул Остапова Вадим. Он остался стоять у машины.

   Павел остановился, и обернулся.

   — Приятно было с вами познакомиться! — Добродушно воскликнул он, и вскинул руку в прощальном взмахе. — Если потребуется такси, то я стою здесь целый день!

[2]

   Дорога, указанная таксистом Вадимом, действительно привела Павла к двухэтажному, высокому зданию. Крышу местной гостиницы, бардового цвета, Остапов увидел задолго до того как нашёл к ней дорогу. Как и говорил его первый знакомый в этом городе, к дому шла узкая тропинка, ведущая от главной дороги, и проходящая между двумя побочными зданиями. Таксист сказал, что это магазины... Но журналист не видел никаких вывесок, или иных опознавательных знаков на их фасадах. Скорее всего, магазинами они были когда-то давно, но не теперь... Зарешеченные окна обоих домов тоскливо смотрели на Павла своей пустотой. Двери были плотно закрыты, и ни что не выдавало каких либо признаков жизни, внутри. Миновав магазины, Остапов прошёл ещё несколько метров, пока не вышел к гостинице.

   Он встал перед фасадом здания, с каким-то мистическим ужасом увидев не привычный дом, а очередной особняк, построенный не позднее девятнадцатого века. Журналист не слишком хорошо разбирался в архитектуре, и даже не смог подумать что-то большее. По периметру гостиница была окружена высоким стальным забором со столбами из какого-то белого камня. Высокие, кованные решётки с острыми шпилями наверху, заставили Павла невольно передёрнуться. Гостиница стояла окутанной лёгкой дымкой, и больше напоминала декорацию к фильму ужасов. Дикие яблони, высаженные на территории, в сознании Остапова неожиданно преобразились в кресты и надгробья. С долей иронии журналист подумал, что для полного антуража не хватает только их…

   Павел вошёл в широкие ворота с аркой наверху. В конце концов, у него просто не было выбора, где ночевать. Если это была гостиница, то ему нужно было именно туда… Пройдя по извилистой тропинке, Остапов оказался у двух огромных дубовых дверей, ведущих внутрь особняка. Он взошёл на широкое крыльцо, и встал в нерешительности.

   — Бред какой-то… — Подумал журналист, почувствовав взгляд, впившийся ему в спину, и нервно потерев взмокший лоб. Он обернулся, решив проверить, нет ли кого сзади. Но вампиры, оборотни, и зомби были лишь плодом его разыгравшейся паранойи. Дорога за спиной была чиста.

   Павел решительно постучал по двери. Он услышал глухие, шаркающие шаги спустя несколько секунд. Они приближались, но дверь никто не открывал. Остапов нервно смотрел на дубовую роспись с потрескавшейся краской, и когда он уже отчаялся дождаться хозяйки, дверь, наконец, открылась.

   Худосочная старушка лет семидесяти деловито подняла на журналиста взгляд, оторвав его от пола. Хозяйка щурилась от света, ловя фокус на лице незнакомца, как подумал Павел, наверно пытаясь узнать в нём какого-то знакомого, что уже давно не заходил в гости.

   — Здравствуйте! — Остапов не стал дожидаться, когда старуха начнёт говорить, взяв эту инициативу в свои руки. — Вас зовут Елизавета Петровна?

   Хозяйка молчала, видимо переваривая сказанное. Выражение её морщинистого лица ни на секунду не изменилось.

   — Я Павел Остапов! — Добродушно произнёс журналист, даже сумев выдавить из себя некое подобие улыбки. — Мне сказали, что это гостиница, и что здесь я могу…

   — Проходите… — Тихо и как-то безразлично перебила Павла хозяйка. Она с необычайной лёгкостью распахнула массивную дверь. Остапов почувствовал дуновение холодного воздуха. Он вырвался из недр дома, и обдал лицо журналиста. Хозяйка сделала шаг в сторону, приглашая гостя внутрь. — Всё уже готово…

   — Что? — Павел недоумевающее смотрел на старушку, что не проявляла к гостью особого интереса.

   — Ваша комната наверху. — Отчеканила она. — Вторая дверь налево.

   Решив, что сказала всё, хозяйка гостиницы, медленно развернулась на месте, и более не сказав ни слова, зашаркала по холлу. Её фигура исчезла в полумраке особняка, и не найдя больше слов, Остапов последовал за ней.

   Дубовые дверь бесшумно захлопнулись у него за спиной. Журналист вздрогнул, неожиданно погрузившись в полный мрак. Ту часть холла, что он успел разглядеть, когда дверь была ещё открыта, и впускала хоть какой-то свет, Павел прошёл по памяти, но, миновав гостиную, хозяйка прошла в коридор, поворачивающий направо. Остапову приходилось ориентироваться лишь на шаги старушки, что быстро удалялись. Журналист рванул вперёд, больно ударившись боком обо что-то твёрдое, и судя по скрипу, сдвинул это с места.

   — Извините! — Павел чуть раздражённо крикнул вслед уходящей хозяйке. Он по-прежнему старался быть как можно дружелюбнее, но подобные неудобства начинали выводить Остапова из себя. — У вас хоть здесь свет есть!?

   Старушка остановилась, и через мгновение журналист услышал, как зашипела, вспыхнув, спичка. Лицо хозяйки, испещренное глубокими морщинами, сурово смотрело на Павла. Тени старинного интерьера пугающе танцевали в кровавом свете зажженной спички. Женщина молча, и как-то сурово смотрела на своего нового постояльца. Она опустила спичку на уровень столика, у которого остановилась, и зажгла керосиновую лампу.

   — Идите за мной. — Высокомерно произнесла старуха, и тяжело выдохнув, повернулась к Остапову спиной. Она подняла лампу над головой чуть дрожащей рукой, и необычайно величественно зашагала вдоль коридора. Журналист поправил съехавшуюся с плеча от удара сумку и, потерев ушибленный бок, поплёлся следом.

   Они поднялись по изогнутой широкой лестнице с мощными перилами на второй этаж особняка. Павел ни на шаг не отставал от хозяйки, однако не мог не отметить, какой невообразимый интерьер находился внутри дома. Остапову казалось, что неведомая сила перенесла его на несколько веков назад, даже воздух, который будто сгущался перед лицом журналиста, навевал какую-то тоску по тому красивому времени. Как и сказала хозяйка, комната Павла находилась слева от лестницы и была второй по счёту. Она остановилась у двери и задумчиво посмотрела на гостя.

   — Да, деньги… — Опомнился Остапов, сгоняя с себя наваждение, и вспоминая, как неловко себя чувствовал, когда расплачивался с таксистом. Он снова полез за бумажником, пытаясь как можно быстрее покончить с этим, и, наконец, уединиться.

   — Нет. — Тихо ответила старуха, качнув головой. — За эту комнату уже заплатили.

   — Кто? — Павел замер уже держа в руках бумажник.

   Хозяйка неожиданно ожила, и, опустив лампу на уровень груди, вплотную приблизилась к Остапову. От удивления он сделал шаг назад, и снова упёрся во что-то твёрдое спиной.

   — Лейтенант Гаврилин. — Лаконично произнесла женщина, и, опустив глаза, протянула журналисту лампу. Осторожно выдохнув, Павел аккуратно взял её, неожиданно учуяв запах почти выветрившихся духов. Не сказав ни слова, старуха развернулась, и пошла дальше по коридору, что делал поворот через несколько метров.

   Нахмурившись, Остапов остался стоять у двери своей комнаты, провожая фигуру хозяйки, обёрнутую в белое платье, больше напоминающее ночную сорочку, как саван. Журналист потянулся к ручке двери, но, дёрнув её, убедился, что дверь закрыта.

   — А ключ? — Осторожно прикрикнул Павел женщине в след, пока она не скрылась из виду.

   — В замке. — Бросила она через плечо, не останавливаясь.

   Остапов провёл рукой по косяку, нащупав ключ, который действительно был, всунут в замок. Он повернул его два раза, и открыл дверь во внутрь комнаты.

   — Извините. — Смущённо прикрикнул журналист ещё раз. — Где я могу поесть?

   Старуха остановилась, и тяжело выдохнув, медленно повернулась в сторону Павла. И хоть он не видел её лица, а лишь общие контуры, но всё же понял, что откровенно надоел этому человеку. Остапов нервно сглотнул, и уже хотел войти в номер, но хозяйка неожиданно спокойно ответила ему.

   — Ужин сегодня я не успею приготовить, только завтра утром. Магазины тоже уже закрылись… Если у вас есть запасы еды с собой, то поешьте сегодня вечером их… Кстати туалет в конце коридора слева, последняя дверь направо, душ там же, но горячая вода будет, тоже, только завтра...

   — Хорошо. — Поспешно ответил журналист, решив, что больше не спросит у женщины ничего лишнего.

   Павел перешагнул порог, наполовину оказавшись в комнате, но старуха неожиданно заговорила снова. Остапов замер, вслушиваясь в каждое её слово.

   — Если вам ещё не сказали, молодой человек, то вам надо будет посетить лейтенанта Гаврилина в ближайшее время…

   — Мне сказали, что сегодня я уже не успел, теперь только завтра утром… — Пожал плечами журналист.

   — Хорошо. — Хозяйка одобрительно кивнула.

   — Это ОЧЕНЬ влиятельный человек здесь? — Неожиданно, даже для себя самого, продолжил диалог Павел, прищуриваясь. Он пытался разглядеть лицо женщины, скрываемое мраком.

   — Его приказы здесь не обсуждаются… — Произнесла она в ответ, и развернулась, продолжив свой путь. — Спокойной ночи…

   Остапов осторожно вошёл в комнату и тихо закрыл за собой дверь. Он Исподлобья осмотрел довольно богатую обстановку, и смерил оценивающим взглядом высокую односпальную кровать, заправленную на редкость аккуратно. По специфике работы Павлу часто приходилось ночевать на разных кроватях и в разных условиях, и зачастую условия эти были воистину спартанские. Журналист болезненно переносил подобные перестановки, и, как правило, никогда не высыпался так, что бы потом уверенно браться за работу.

   Остапов прошёл по шерстяному ковру, постеленному на пол. В комнате было всего одно окно, выходящее на восток. Через старинные белые, наглухо зашторенные занавески с улицы пробивался мутный свет, который впрочем, не слишком эффективно боролся с полумраком, царившим здесь. Павел добрался до окна и, поставив тлеющую лампу на тёмно-коричневый стол, рядом с кроватью, рывком раздвинул занавески. Яркий свет ударил его по глазам, но Остапов стерпел, сощурив глаза. Он неторопливо отошёл в сторону. Кровать, на которой журналисту предстояло спать, была не только опрятной на вид, но оказалась на удивление мягкой. Павел присел на неё, и положил сумку на полу рядом. Неожиданная усталость навалилась на его плечи. Остапов вспомнил, что ему пришлось пережить за последние три дня, он тяжело выдохнул, скинул с себя пальто, и упал на мягкое покрывало спиной. Через несколько минут Павел уснул…

[3]

   Остапов не помнил, сколько пролежал так, полностью отключившись. Когда журналист открыл глаза, в комнате снова было темно. Павел приподнялся на руках, искоса заглянув в окно. На улице стояла ночь, или поздний вечер. Он снова упал на мягкое одеяло, не желая подниматься с пригретой постели. Но, немного полежав, и окончательно придя в себя, журналист решил, что работа была, прежде всего... Остапов нехотя встал, покрутив затёкшей шеей и вытерев вспотевшую кожу. Спать в одежде никогда не было приятно, но раздеться днём он просто не смог. Немного оклемавшись, Павел почувствовал, что в комнате стало намного жарче, чем было сначала. Он лениво подошёл к окну, и открыл форточку. Белоснежные занавески колыхались под порывами прохладного ветра, врывавшегося с улицы. Протерев глаза, журналист вгляделся в пейзаж ночного города.

   В общем, это не была картина полного запустения. Где-то вдалеке медленно качаясь, мигали среди крон деревьев, три уличных фонаря. Отсюда Остапов не мог видеть, что они освещали, но мог поспорить, что только самые важные объекты этого города. Павел попытался увидеть главную улицу, через которую попал в особняк, но ни улицы, ни сада перед домом с такого ракурса увидеть оказалось невозможным. Окончательно проснувшись, журналист решил, что ему пора действовать. И первое с чего решил начать Остапов, было, не оригинальным, но, по крайней мере, достаточно важным — поиском санузла…

   Он подошёл к двери, снова почувствовав духоту, которая словно пробивалась из-под пола, и, повернув ручку, с удивлением заметил, что забыл запереть замок, перед тем как отключиться. Павел нахмурился, подумав, что не стоит быть таким беспечным впредь. Он вспомнил о керосиновой лампе, слишком поздно, когда уже открыл дверь своей комнаты, и сделал шаг вперёд. Темнота чёрным клубком окутала его правую ногу, так, что журналист перестал её видеть. Он вздрогнул от неожиданного ощущения, которое переживал впервые, и отскочил назад. Ему показалось что чьи-то холодные пальцы вонзились в кость… Почти на ощупь Остапов добрёл до стола где оставил лампу. Он схватил ее, как только нащупал, и неожиданно встал, как вкопанный не в силах пошевелиться. Входная дверь комнаты, оставшаяся приоткрытой, медленно скрипя несмазанными петлями, отворилась внутрь. Павел не мог пошевелиться. Какой-то необузданный ужас завладел его телом, не давая сделать ни малейшего движения.    

   — Спички...! — Молнией пронеслось в мозгу журналиста. Он опустил руку на поверхность стола, и начал лихорадочно её ощупывать. У Остапова не было с собой ни спичек, ни зажигалки. Он не курил, а маленький запас в один коробок, который находился в сумке, был вне досягаемости. Половицы за спиной Павла неожиданно затрещали, сначала одна, потом вторая. Звук приближался, заставляя сердце журналиста биться сильнее. Воображение начинало рисовать Остапову самые разнообразные картинки, своей жуткостью они были одни хлещи других. Всё это не прибавляло Павлу уверенности, его движения стали менее ловкими. Подсвечник, стоящий на краю стола, ближе к окну, с глухим ударом упал на пол, и откатился под подоконник. Журналист опустил руку ниже, нащупав в гладком корпусе стола маленькие ручки выдвижных ящиков. Он рывком открыл один из них, и просунул руку внутрь. Скрип половиков прогибающихся, словно под ногами кого-то тяжёлого зверя, приближался. Остапов не мог заставить себя обернуться, он был напуган как ребёнок, и едва не скулил от страха.

   Рука Павла нащупала в ящике стола несколько свечек, он просунул кисть ещё дальше, и с невероятным облегчением обнаружил заветную коробочку. Бешеным рывком журналист извлёк её, и, достав спичку, зажёг. Он резко развернулся, решив, что встретиться с незваным гостем один на один, и молил Бога, что бы это была всего лишь старушка, хозяйка гостиницы, зашедшая проведать своего постояльца. Спичка не погасла от манёвра Остапова. Он поднял её над головой, и услышал, как заскрипела последняя половица, что находилась аккурат под ногами Павла. В комнате никого не было… Он тяжело выдохнул, не в силах больше стоять на ногах, и облокотился о стол. Журналист встряхнул головой, прогоняя наваждение и мысленно броня себя за глупый, необоснованный страх.

   Остапов зажёг лампу, и положил спички на стол, так и не решившись убрать их далеко. Он вышел в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. Сказать, что это место было зловещим, означало не сказать ничего! Павел медленно шёл вперёд, держа лампу на уровне головы, на вытянутой руке. Он плавно обходил мелкие препятствия из богатого интерьера мебели особняка в виде комодов, столиков, и обычных стульев. Справа от журналиста, вдоль стены, на равном промежутке расстояния в пять метров, выныривая из тьмы, тянулись массивные двери. Остапов мог лишь догадываться, что это были другие комнаты, такие же, как и его. Миновав последнюю, четвёртую дверь, Павел очутился у Т-образного, перекрёстка. Он остановился, пытаясь вспомнить, в какую сторону нужно было идти. Журналист по очереди осветил оба прохода, сначала правый, потом левый. Правый коридор оказался короче, он поворачивал налево, и уходил во тьму. Книжные шкафы, забитые литературой, занимали большую часть прохода, так же исчезая во тьме. Остапов мог в шутку поспорить, что не одно поколение хозяев этого дома загнулось над этими томами, сидя по вечерам у камина…

   Легкий сквозняк ударил Павла в лицо. Ветер прошёл справа налево, затронув бутоны букета цветов, стоящих в шикарной вазе на столе, прямо перед журналистом. Остапов осветил их, опознав в цветах, розы. Полураскрытые бутоны игриво колыхались на сквозняке. Павел прищурился, и сделал шаг вперёд, вплотную подойдя к столику. В центре букета, виднелся край белой бумажки, осторожно вложенной между цветов. Журналист не мог не пройти мимо такой находки. Он колебался несколько секунд, прекрасно понимая, что за подобное любопытство его вряд ли погладят по головке, но с другой стороны, он был здесь один и… дал себе слово вернуть всё обратно, когда поглядит. Это была визитка, с золотой тесьмой, и надписью на обороте: “Элеоноре, от Эдмонда. С любовью!” С каким-то трепетом Остапов держал её на ладони свободной руки, вглядываясь в каждую букву, аккуратно выведенную мужской рукой. В который раз Павел подумал, что время в этом городе сотворило самые настоящие чудеса. Старинная архитектура, и послания из прошлого… во всём этом чувствовалась лёгкая грусть, и тоска.

   Но у поездки Остапова были другие цели. Он аккуратно вложил визитку на место, и снова оглядел оба прохода, так и не решив, куда ему идти дальше. Когда сквозняк опять дал о себе знать, прокатившись, на сей раз, по ногам журналиста, он решил повернуть налево. Короткий коридор с книжными шкафами не внушал ему безопасности, оттуда тянуло тревогой, от которой по спине бежали мурашки.

   Павел продолжил поиски санузла, и неожиданно очутился в самой настоящей галерее. На стенах, по обе стороны от журналиста висели портреты мужчин и женщин. Они величественно смотрели на незваного гостя, невольно тревожащего покой мертвецов. Остапов решил пройти это место, не особо задерживаясь, чувствуя, как снова начинает разыгрываться его воображение. Лишь несколько из картин удостоились внимания Павла: на одной из них была изображена полная дама лет сорока, в красивом, старинном платье, а на второй мальчик лет десяти, сидящий на стуле в чёрных шортах на подтяжках, и белой рубашке. Остапову показалось что мальчик, которого он увидел вторым, выглядел каким-то не естественно оцепеневшим, как усажанная на стул кукла, без выражения в больших карих глазах. К сожалению никаких подписей под картинами не было, и узнать, кого изобразил неизвестный художник, не представлялось возможным.

   Журналист решительно двинулся дальше. Коридор неожиданно расширился, открывая взору Павла лестницу, по которой он поднимался днём. Теперь Остапов запомнил к ней дорогу, и знал, как спуститься вниз. Он миновал лестницу, и снова коридор сузился, уступая свободное место очередному потоку старой мебели, расставленной вдоль стен.    

   Как и говорила хозяйка, дверь туалета и ванной комнаты, находилась в самом конце коридора. Узкое окно, которым он кончался, выходящее на запад, было скрыто под занавесками, точно такими же, как у Павла в комнате. Он аккуратно раздвинул их и выглянул в окно. С этой стороны дома было так же темно, но на сей раз ни света уличных фонарей, ни какого либо другого искусственного освещения, журналист не увидел. Простояв с лампой у окна несколько секунд, Остапов развернулся к двери и открыл её вовнутрь.

   Капля воды звонко упала с ржавого крана на дно чугунной раковины нелепо вписанной в общий вид уборной. Павел неуверенно вошёл в помещение, только теперь погрузившись в атмосферу суровой реальности. Именно это он ожидал увидеть, когда ехал сюда, и уже размышлял, о чём ему придётся писать. Развал и деградация… Журналист разочарованно вздохнул, повесив керосиновую лампу на крюк, вбитый в стену у самой двери. Освещение было мизерным, но этого вполне хватало, чтобы не споткнуться о выемки в кафельном полу. Некогда прекрасный узор теперь был безнадёжно испорчен зияющими дырами. Скорее всего, плитка просто-напросто отсырела от постоянной влажности, и отвалилась. Тоже самое происходило здесь и со стенами. Углубившись в комнату, Остапов увидел в самом углу обычный дешёвый унитаз, чуть покрытый зелёной плесенью у основания. Запах сырости отдающий мочой, ударил журналиста в нос. Он неохотно подошёл к отхожему месту, слегка поморщившись…

   Уже возвращаясь обратно, Павел встретил хозяйку. Она поднималась по лестнице, держа в руках старинный подсвечник, с пятернёй зажженных свеч.

   — А-а, Вы проснулись! — Высокомерно произнесла она, только увидев журналиста в коридоре, за несколько метров от себя. Остапов встал от неожиданности, и прищурился, когда старуха подняла подсвечник над головой, осветив постояльца. Свет пяти свечек оказался куда ярче, чем небольшой огонёк в лампе Павла. — Надеюсь, вы не заблудились здесь?

   — Нет. — Журналист продолжал щуриться, но постепенно восстанавливая потерянные ориентиры. — А как вы догадались, что я спал?    

   — Я заходила к вам в комнату. — Остапов грозно взглянул на хозяйку, вмиг забыв о свете, что резал глаза. Он хотел, было возмутиться, но в последний момент передумал, с трудом, но Павел сумел проглотить тот факт, что кто-то был в его комнате, когда он спал, а значит был беззащитен. Мурашки поползли по спине журналиста. Он был в незнакомом городе, где, судя по всему, жители были очень крепко повязаны между собой, в полном одиночестве. Они могли сделать с ним что угодно, и никто бы не пришёл на помощь… Остапов поспешил отогнать от себя такие мысли, пытаясь настроиться на оптимистичный лад. В конце концов, журналистика оставалась и остаётся одной из самых опасных видов деятельности. Как спорт, в котором ради хорошего кадра или видеорепортажа, приходиться рисковать очень многим. — Вы спали…

   Хозяйка закончила и вопросительно поглядела на чуть раздражённое лицо Павла.

   — Уже поздно, ложитесь спать. — Старуха не дождалась от него какого-либо ответа. Она развернулась, и неспешно зашагала обратно, вниз по лестнице. — Я шла, чтобы предупредить вас о завтрашней встрече. Не забудьте. Лейтенант Гаврилин начинает принимать в восемь часов утра…

   — Хорошо. — Скупо ответил Остапов, зашагав в сторону лестницы. Он остановился у перил, и проводил хозяйку особняка недоверчивым взглядом. Когда багровый свет от свечей старушки, окончательно затерялся в недрах дома, журналист без всякого энтузиазма зашагал обратно в комнату.

   Неприятный осадок, оставшийся на душе Павла, после последнего общения с хозяйкой, не дал ему нормально поужинать в этот вечер. Он сидел за широким столом, мрачно смотря на недоеденный бутерброд, лежавший на салфетке и купленный чуть меньше суток назад. Хлеб его уже начал черстветь, а колбаса и сыр, наложенный сверху, покрываться склизкой плёнкой. Остапов устало потянулся за бутылкой воды, стоящей рядом, и залпом допил её содержимое. Журналист так и не смог заставить себя доесть бутерброд, хотя съел уже один, ему просто не хватило на это сил. Слегка поморщившись, он смахнул весь свой импровизированный ужин в целлофановый пакет, и поставил его на пол, рядом со столом. Интуиция подсказывала Павлу, что начинать писать статью, или хотя бы делать её наброски, ему было необходимо прямо сейчас, но, поглядев на свою сумку, по-прежнему стоящую у кровати, и прикинув, сколько займёт времени возня с ноутбуком, отказался от этой мысли. Тем более что Остапов не был сейчас в состоянии концентрироваться, чувствуя как усталость новой волной, накрывает его тело.

   Журналист поднялся со стула, окинув комнату недоверчивым взглядом. Новая комната, как и новая кровать, была не похожа не предыдущую, и, можно было сказать, что хранила свои, новые, тайны. Павел взял со стола керосиновую лампу и направился к входной двери. На этот раз он решил не допускать дневной ошибки. Повернув ключ в замке на два оборота, Остапов дёрнул за ручку, убедившись, что закрыл дверь. Чуть подумав, он сообразил не вытаскивать ключ, и оставил его, на всякий случай, в замке. Теперь, когда видимый источник, из которого могла исходить угроза, оказался блокированным, журналист дал себе немного расслабиться. Он потушил лампу, поставил её на стол, и быстро раздевшись, нырнул в кровать. Она действительно была мягкой, и даже слегка уютной, и ощущения от первого впечатления, надолго вписались в его сознание. Павел рассчитывал, что это маленькое утешение, за пережитый дискомфорт хоть как-то скрасит его сон, и не ошибся…

День второй

[4]

   Наверное, несколько минут Остапов лежал в кровати и щурился от света, не сразу поняв, что наступило утро. Он открыл один глаз, потом второй, и перевернулся на бок, не в силах заставить себя встать. Широкая полоса солнечного света пробивалась сквозь оконные занавески, и падала на противоположную стену, рядом с дверью. Павел лежал ещё полчаса, прислушиваясь к мерному раскачиванию деревьев за окном, и ласковому шуму ещё не опавшей, но уже пожелтевшей листвы. Он встал, как только понял, что валяться без дела дальше, уже не имеет никакого смысла. Журналист спустил на пол голые стопы, слегка поморщившись от холода ковра, но всё же уверенно поставив на него ноги. Остапов потянулся, пытаясь вспомнить, как уснул ночью, но не смог этого сделать, видимо отключившись сразу, как днём. Несколько секунд Павел прислушивался к своему телу, пытаясь определить насколько хорошо ему удалось отдохнуть, и к некоторому удивлению понял, что за ночь полностью восстановил свои силы. Журналист сунул руку под подушку, нащупав свои наручные часы. Электронный циферблат на них показал Остапову половину девятого. Он опаздывал уже на полчаса, и решил тут же собираться на встречу.

   В сумке Павла лежал комплект сменной одежды, который он всегда брал с собой на длительные командировки, но поскольку журналист и так потерял время, не решился возиться с ним. Остапов схватил костюм, в котором приехал сюда, и быстро оделся. Уже через несколько минут он спускался по лестнице, мысленно готовясь к предстоящей встрече со святая святых этого города — лейтенантом Гаврилином. Даже мутно, Павел не сумел представить себе этого человека. Таксист Вадим, сказал что он “Царь и Бог”, хозяйка гостиницы почти так же отзывалась о нём. Человек с такой властью, скорее всего, был тираном, подчиняющим себе всё и вся. Даже странно, что по пути в гостиницу журналист не увидел вереницу портретов этого Гаврилина, на столбах и фасадах домов, с лозунгами, типа: “А ты записался в красную армию!?” Конечно, всё это было фантазией Остапова, он оказался в гостиной особняка, и твёрдым шагом направился в холл, вспоминая дорогу на улицу по ходу.

   — Завтрак готов! — Хозяйка выскочила из-за очередного угла, и как показалось журналисту, слишком юрко, преградила ему путь. Павел вздрогнул от неожиданности, остановившись, не дойдя до входных дверей считанные метры, и уже видя их перед собой. — Почему вы проснулись так поздно?

   Запах духов, который Остапов почувствовал от старухи накануне вечером, на сей раз, неожиданно резко ударил его в нос. Это был приторный запах, способный перебить всё что угодно. Как ни странно, но, снова увидев хозяйку особняка, у журналиста напрочь отбилось чувство просыпающегося голода.

   — Простите. — Твёрдо произнёс он, не имея ни какого желания останавливаться надолго от долгожданного выхода. — Я забыл поставить будильник, и поем, как только увижу лейтенанта Гаврилина…

   — Хорошо — Неожиданно согласилась старушка, отступая в сторону, и освобождая Павлу дорогу. — Я отнесу еду вам в комнату…

   — Ладно. — Коротко ответил Остапов, делая первые шаги по направлению к дверям. Он отошёл от хозяйки, оставшейся стоять на месте, на несколько метров, и снова услышал её голос. Этикет предписывал журналисту остановиться, и повернуться к женщине лицом.

   — И ещё одно, что вам надо знать на будущее. — Голос её снова стал властным, не терпящим возражений. — У нас не принято запирать двери…

   Павел бросил на хозяйку резкий взгляд. Он ничего не ответил. Выслушав её пожелание, Остапов молча развернулся обратно, и, преодолев последние метры, оказался у входных дверей.

   В который раз за всё время пребывания в Окске, журналист снова подумал, почему люди так бояться это место. Мужчина в кафе, где Павел получил схему проезда до города ещё в Москве, пожелал ему никогда не найти его. Ещё один человек, который сказал ему держаться подальше от Окска, был хозяином кафе-магазина с таким же названием, Остапов припомнил, что подумал тогда о городе, который должен был быть где-то рядом, а потом кассир, с её полуобморочным состоянием… Журналист вышел на главную улицу города, снова увидев людей. Он чувствовал себя превосходно, ловя кожей приятные осенние лучи, пробивавшиеся сквозь лёгкую дымку. Павел не ощущал какого-либо вселенского зла находясь здесь, наоборот, хорошо проведённая ночь внушила ему изрядную порцию оптимизма. Остапов беспечно улыбнулся, подумав о том, что пробудет здесь ещё несколько дней, соберёт нужную информацию, а потом поедет домой.

   Журналист вступил на асфальтное дорожное покрытие, решив, что сначала перейдёт дорогу, а уже потом начнёт спускаться к зданию ОВД. Оно стояло далеко внизу, и выделялось из общей кучи домов, своей безупречной белизной.

   — Как настоящая мэрия! — C юмором подумал Павел, снова попытавшись представить себе этого Гаврилина. Хотя до полудня было ещё далеко, да и время года не слишком ассоциировалось с чем-то тёплым, тем более что в спину Остапову дул прохладный ветер, но становилось по-настоящему жарко. Журналист снял пальто, и перекинул его через руку. Он бодро спускался вниз, перейдя перекрёсток, и оказавшись у большого кинотеатра, к входу которого вели массивные каменные ступени. Парапет наверху потрескался, а местами осыпавшаяся лепнина обнажила железный каркас. Огромный деревянный щит, на фасаде старого здания, в обязанности которого, по всей видимости, входило оповещение горожан о проходящих премьерах, был пуст, оставались лишь маленькие обрывки от прежних плакатов, намертво приклеенных к щиту.

   Павел не стал задерживаться у кинотеатра, навряд ли там теперь проходили киносеансы, об этом красноречиво говорила массивная входная дверь, забитая железными листами крест-накрест. Остапов двинулся дальше, снова удивившись архитектуре местных зданий, казалось, абсолютно все они были из другой, прошедшей эпохи.

   — Сколько же лет было этому городу? — Вдруг подумал журналист, сосредоточив взгляд на здании ОВД, до него оставалось совсем немного. Где-то сбоку подала сигнал машина, Павел вздрогнул, и огляделся по сторонам, к удивлению увидев уже знакомую “копейку”. Вадим вскинул руку в приветственном жесте, и слегка улыбнулся, он прибавил газу, проехав вниз по улице. Остапов запоздало кивнул ему в ответ, проследив, как таксист остановил автомобиль метрах в двадцати, у закрытого магазинчика, с потускневшей надписью, над входом: “НАХОДКА!” Гласила интригующая вывеска, или даже название, журналист смутно припомнил, что именно в этом месте вчера он оказался. Вадим не врал когда говорил что стоит здесь каждый день.

   Павел прошёл широкий сквер, у ОВД, засаженный молодыми елями, и с несколькими аккуратно расставленными скамейками. В его центре красовалось строение, отдалённо напоминающее фонтан. Но трещины и выбоины в некоторых его местах, а так же изуродованная фигура пионера, гласящего в медную трубу, в центре основания, красноречиво говорили о том, что этим украшением города уже не пользовались лет двадцать...        

   Парадный вход в здание местной власти, с табличкой “милиция ”, маячил перед глазами. Остапов поравнялся с железной дверью ведущей внутрь, и уже вступил на первую ступеньку, миниатюрной лестницы, как вдруг услышал голос Вадима за спиной. Журналист остановился, и доброжелательно улыбнувшись, посмотрел на таксиста.

   — Идёте к Гаврилину? — Вадим стоял посередине дороги, сунув руки в карманы ветровки. Он прищурился от солнца, и чуть изогнул голову.

   — Да, хотел зайти! — Павел сошёл на тротуар, не без интереса слушая собеседника.

   — Я подумал, когда вы закончите, я мог бы показать вам город… — Неуверенно проговорил Вадим. Он стоял как школьник перед доской, не выучивший стихотворение, на уроке у строгого учителя, с трудом подбирая слова.

   — Замечательно! — С наигранным восторгом ответил Остапов, смутно представляя к чему клонит таксист, хотя, насколько сумел он понять местный менталитет, навряд ли мужчина имел в виду что-то особенное. Люди в этом городе отличались прямолинейностью, просто журналисту, как чужаку, было всё ещё трудно привыкнуть к этому. — Как только я освобожусь, обязательно найду вас.

   — Хорошо! — Вадим улыбнулся, искренне обрадовавшись, что Павел не послал его с ходу ко всем чертям. — Я буду в машине!

   Он развернулся, и бодро зашагал обратно, к автомобилю. Несколько секунд Остапов смотрел ему в след, не думая, наверное, ни о чём конкретно. Он развернулся, и быстро взойдя на крыльцо ОВД, открыл железную дверь.

   Внутри здания было невероятно холодно. Павел поежился, погрузившись во мрак, и сделал неуверенный шаг вперёд. Он оказался в узком коридоре, уходящим влево и вправо. На стене напротив, Остапов увидел стенд средних размеров. Большими буквами на самом верху было написано: ”ИНФОРМАЦИЯ ”. Журналист остановился перед ним, с любопытством изучая прикреплённые к стенду приказы и объявления. На самой верхней бумажке был набранный на механической печатной машинке приказ, короткий текст которого информировал горожан о введении комендантского часа, начинающегося с восьми часов вечера — летом, и шести часов — зимой! Дата стоящая внизу документа заставила Павла нахмуриться. Если здесь не было никакой опечатки, то этот документ был написан, и висел здесь, уже более пяти лет!    

“СУББОТНИК 5 ОКТЯБРЯ, ЯВКА ОБЯЗАТЕЛЬНА ВСЕМ!” Гласил заголовок документа, чуть ниже, и написанного от руки. Журналист рефлекторно посмотрел на наручные часы, с каким-то облегчением обнаружив на циферблате семёрку. Субботник прошёл два дня назад, прямо перед приездом Остапова, и видимо не прошёл напрасно, Павел отметил определённую чистоту налощённую, по крайней мере, на главной улице. Рассмотреть остальные документы, журналисту не дало время, он неожиданно опомнился, услышав донёсшийся сверху стук клавиш печатной машинки. Остапов тут же вспомнил про приказ о комендантском часе, он тоже был набран на механической машинке, и не на той ли что стучала сейчас наверху!?

   Павел безошибочно определил, где находилась лестница второго этажа, левее информационного щита, висела наклейка: изображённая лестница, зелёного цвета, и стрелка, указывающая налево. Эта композиция была явно позаимствована из набора пожарной безопасности, и в другом месте указывала бы на аварийные выходы из здания, но это был Окск… А может быть у неё был особый, свой, смысл: ”Нужна срочная помощь!? Тогда наверх!”

   — Царь и бог!? — Усмехнулся про себя журналист, повернув туда, куда предписывала миниатюрная инструкция на стене, и двинулся вдоль широкого коридора.

   Стук машинки становился громче. Остапов проходил ряды старых потрёпанных дверей, что сейчас оказались просто-напросто забиты от ненадобности. Было невероятно представлять, что когда-то это здание кишело людьми, здесь не было тихо как теперь, и в воздухе не летала пыль, попадающая в редкие просветы, между косяками дверей. Павел осторожно шёл во всём этом великолепии, изумлённо погружаясь в атмосферу отшельничества с налётом готической мистики, ведь как бы не была печальна участь этого города, Окск был красив, и совсем не виноват, что люди кинули его, в поисках лучшей жизни…

   Коридор плавно поворачивал направо, журналист медленно вышел из эйфории собственных мыслей. Бетонная лестница, вставшая впереди, уходила вверх. Остапов остановился, прислушиваясь к стуку машинки, что отсюда, казался совсем близким. Он уверенно поднялся по лестнице, твёрдо сжимая деревянные перила.

   На втором этаже всё было несколько иначе, пыли здесь оказалось намного меньше, а света чуть больше. Коридор второго этажа оказался намного меньше, чем на первом, в нём не было ответвлений, и поворотов, имея вид своеобразной финишной прямой. Он кончался широкой дверью, с серебристой табличкой.

   Павел снова повернул налево, и теперь держал курс именно на эту большую дверь. Интуиция подсказывала ему что человек, ведущий все дела в этом городе, находился именно за ней. Журналист прошёл несколько метров вглубь коридора, пытаясь как можно скорее прочитать надпись на табличке последней двери, как вдруг чей-то грубый бас заставил его остановиться.

   — Эй! Куда Вы!? — Остапов вздрогнул, и резко повернул голову влево. Только сейчас он заметил, что стук печатной машинки прекратился. Человек сидящий в комнате, которую Павел почти проскочил, сурово смотрел журналисту в глаза. Остапов тут же развернул в его сторону корпус, встав в раскрытом дверном проёме, но, не решившись зайти в кабинет. Он кинул взгляд на нашивки мужчины сидящего за широким письменным столом в милицейской форме, разглядев его должность. Перед сержантом, стояла большая, старая механическая машинка, Павел заметил край заправленного белого листа.

   — Я Павел Остапов. — Напряженно ответил он, не готовясь к такому приёму. Мужчина в кабинете нахмурил брови, явно не питая дружественных чувств к журналисту.

   — Макаров! — В этот раз голос раздался откуда-то из-за стены, и тут было не трудно догадаться, кому он принадлежал. — Пропусти его!

   Сержант раздвинул брови, услышав приказ начальника, но лицо его по-прежнему оставалось напряжённым.

   — Можете пройти… — Недовольно буркнул Макаров себе под нос, и, не колеблясь, снова опустил взгляд на машинку.

   Остапов хотел сказать ему спасибо, но передумал, не зная за что надо было благодарить этого сержанта. И хоть к подобному отношению Павел уже давно привык, но всё же старался избегать таких встреч и собеседников. Он прошёл дальше, не желая больше задерживаться. Подойдя к кабинету Гаврилина вплотную, журналист, наконец, прочитал табличку висящую на двери. Она потускнела от времени, и разглядеть надпись на ней теперь можно было только с очень близкого расстояния.

“ЛЕЙТЕНАНТ ГАВРИЛИН СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВИЧ” — Гласила табличка. Остапов тихо постучался.

   — Да-да! — Раздалось за дверью поспешно — Войдите, Павел!

   Павел повернул ручку замка, и в предвкушении увидеть что-то особенное, затаил дыхание, и открыл дверь...

[5]

   Он осторожно вошёл внутрь, впуская в помещение коридорную пыль и сквозняк. Человек сидящий за столом в конце кабинета, поднял глаза на фигуру журналиста. Гаврилин изогнул одну бровь, скорее анализируя посетителя, чем, составляя заведомо ложное мнение от первого взгляда. Он быстро снял очки, в которых читал бумаги на столе, и теперь прищурился. Лейтенант разглядывал гостя несколько секунд, после чего отложил очки в сторону, и добродушно улыбнулся.

   — Не обижайтесь, если мой человек был с Вами слишком груб. — Мягко произнёс он, и казалось, привычным, плавным жестом указал Остапову на стул, стоящий у двери. — Присаживаетесь…

   Павел вдруг почувствовал себя на приёме у врача. Как было ни странно, но человек, который предстал журналисту совсем не подходил под описание тирана или деспота, держащего весь город в ежовых рукавицах. У лейтенанта были мягкие черты лица, хоть его уже и покрывали морщины, а добродушное выражение наталкивало на откровенный диалог. Определённо Гаврилин не брал власть грубым нахрапом, его не боялись, а уважали, как тонкого психолога, человека которому можно довериться… Остапов понял это за несколько секунд, и несколько расстроился, предчувствуя насколько несговорчивым окажется этот собеседник... В одно короткое мгновение Павлу вдруг показалось лицо лейтенанта до невозможности знакомым, или знакомым его выражение… Он не успел понять, чувство де жавю, исчезло так же быстро, как и появилось…    

   Журналист открыл рот, чтобы задать вопрос, но Гаврилин неожиданно перебил его.

   — Прежде чем Вы начнёте говорить…! — Азартно воскликнул он, выставляя мясистую руку вперёд. — Я хотел кое-что спросить…

   — Да… — Неуверенно ответил Остапов, уже не слишком хорошо понимая, кто тут журналист, и кто задаёт вопросы…

   — Как!? — Непонимающе покачал головой лейтенант. — Как!? Как, Вы нашли нас!?

   Павел был готов к такому вопросу, поэтому не слишком удивился, услышав его.

   — Один человек дал мне план маршрута сюда… — Журналист развернул пальто. Он копался во внутреннем кармане несколько секунд, после чего извлёк блокнот, с которым старался никогда не расставаться.

   — Один человек?! — Недоверчиво проговорил Гаврилин, он перевёл взгляд на блокнот. Остапов уже развернул его, открыв на чистой странице. В его руках неизвестно откуда появился карандаш. Павел приготовился к записи, но, подняв взгляд на лейтенанта, увидел некоторую озабоченность в его глазах.

   — Что-то не так…? — Осторожно поинтересовался журналист. Нехорошее предчувствие вдруг зародилось в голове Остапова, ему почему-то подумалось, что интервью сегодня взять не получиться.

   — Скажите честно… — Взгляд Гаврилина неожиданно похолодел, он смотрел на Павла подобный рентгеновскому аппарату, казалось, просвечивая даже его мысли. — Вы приехали за этим…?

   С этими словами лейтенант опустил руку под стол. Журналист услышал, как заскрипел один из ящиков стола, и через секунду Гаврилин кинул перед собой увесистый кусок железа. Он сделал это небрежно, даже с какой-то брезгливостью. Лишь через секунду Остапов в изумлении увидел, что это был огромный золотой самородок. Лицо Павла вытянулось в недоумении, он хотел что-то сказать, но пересохшее горло напрочь отказалось издавать какие-либо звуки. Взгляд Гаврилина был непреклонным, он терпеливо ожидал ответа журналиста, но как показалось самому Остапову такой взгляд просто выжимал из него правду.

   — … Её сын сгинул там… — Вдруг вспомнились Павлу слова хозяина кафе-магазина посёлка Астахово, словно наяву журналист увидел его лицо, злое и испуганное…

   — Нет! — Совершенно уверенно ответил Остапов, хмуро поглядев в глаза лейтенанта. — Я ничего не знал про золото…

   — … Её сын сгинул там… — Снова повторило лицо старика, вставшее перед глазами Павла. Он еле заметно встряхнул головой, прогоняя наваждение.

   — Да? — Сурово произнёс Гаврилин, но взгляд его снова стал нормальным. Журналист понял, что его ответ понравился лейтенанту, по крайней мере, он был абсолютно честным…

   — Ну, хорошо… — Наконец смягчился Гаврилин, он аккуратно взял самородок, и убрал обратно в стол. — Ещё раз прошу прощение за грубость. Я думаю, Вы понимаете, сколько проблем доставляют нам люди приезжающие сюда в поисках золотых жил, они выдают себя за кого угодно. Насколько я знаю Вы журналист…?

   — Да, Московские Новости… — Остапов расстегнул нагрудный карман рубашки, и, предугадав следующий вопрос лейтенанта, достал своё удостоверение.

   — Можно посмотреть… — Вежливо произнёс Гаврилин.

   — Да, конечно! — Павел поспешно встал, и поднёс свою корочку лейтенанту. Гаврилин разглядывал их не слишком долго, лишь сверил фото на документе с оригиналом, после чего добродушно улыбнулся и отдал удостоверение обратно.

   — Добро пожаловать в Окск! — Торжественно произнёс он, ухмыльнувшись, и протянул журналисту руку. Остапов неуверенно пожал её. — И так что вы хотели здесь?

   — Если честно. — Начал Павел, вернувшись на место. — Я хотел написать большую статью про ваш Город.

   — Хорошо… — Пожал плечами лейтенант, он откинулся на спинку широкого кресла, продолжая добродушно улыбаться. — Мы с радостью поможем вам…

   — Ладно. — Павел отбросил в сторону все лишние мысли, и снова уткнулся в свой блокнот. — Для начала скажите мне, сколько человек проживает в городе?

   — Сорок три человека. — С ходу ответил Гаврилин, оставаясь в расслабленном состоянии, он скрестил пальцы рук на животе. Журналист сделал пометку в блокноте.

   — У вас есть какая-нибудь инфраструктура? — Этот вопрос был одним из самых волнующих в запасе Остапова, он увидел достаточно много чтобы понять, что люди, живущие здесь, должны были как-то получать хотя бы еду. Павел заметил недоумение на лице лейтенанта. — Я имею ввиду то, что вы же отрезаны от остального мира, как вы добываете еду?

   — Каждый из нас занимается здесь общественно полезным делом. — Тяжело вздохнув, ответил Гаврилин, его взгляд вдруг стал невероятно усталым. — Выгляните в окно… У нас есть закусочная, магазин, даже собственное такси. Вы же уже познакомились с Вадимом? Всё это своеобразная работа на благо родного города…

   — И эти люди получают за это зарплату? — Это был логичный вопрос на ответ лейтенанта, но он почему-то заставил Гаврилина нахмуриться, он замялся.

   — У нас нет экономической структуры в общепринятом смысле этого слова, скорее обязанности, и поощрения… — Наконец подобрал слова лейтенант, и его улыбка вернулась на своё место.

   — То есть, проще говоря, у вас присутствуют элементы коммунистического строя? — Недоверчиво спросил журналист, посмотрев на собеседника Исподлобья.

   — Да! — Задумчиво протянул Гаврилин, но потом улыбнулся ещё шире. — Именно коммунистического — от каждого по способности, каждому по потребности!

   Остапов озабоченно посмотрел на лейтенанта, мысли в его голове никак не хотели формироваться в вопросы, этот диалог совершенно смутил Павла. Возникла пауза, которой тут же воспользовался Гаврилин, он подался вперёд, облокотившись о стол локтями, лейтенант сцепил пальцы в замок перед лицом, положив подбородок на большие пальцы.

   — Вас что-то смущает?

   — Не совсем… — Журналист закрыл блокнот. — Просто я не ожидал увидеть здесь такое…

   — Что именно?

   — Я думал, что этот город не обитаем… — Остапов с трудом подбирал слова, он вдруг вспомнил всё то, что ему говорили про город…

   — Я понимаю Вас… — Снисходительно кивнул головой Гаврилин, он снова откинулся на спинку кресла. — Вы из тех людей, что лучше понимают язык мёртвых, чем живых!

   — Я не хотел вас обидеть! — Тут же отреагировал Павел, но лейтенант остановил его повелительным взмахом руки.

   — Вы хотите знать, что держит маленькую горстку людей в этом Богом забытом месте? — Гаврилин изогнул левую бровь, и заигрывающе улыбнулся, он, словно бросал журналисту вызов. — Позвольте мне рассказать вам немного из истории этого города…

   Журналист окончательно убрал блокнот, и теперь сам, расслабившись, облокотился о жёсткую спинку своего стула.

   — Как вы думаете, сколько Окску лет?

   — Не знаю… — Пожал плечами Остапов.

   — Он стоит на этой земле вот уже шесть сот лет! Его история уходит в глубь веков, и закончиться, я думаю далеко не в этом веке…

   — Почему же никто не знал про этот город раньше? — Павел чувствовал себя полным дураком в прояснившихся обстоятельствах. Он сам, услышал это название лишь две недели назад, после усердных копаний в Интернете, причём упомянутое лишь вскользь…

   — Знали, и довольно многие… Русские цари, включая последнего, Николая II, выгодно использовали ресурсы золотого промысла в пригородных землях Окска, пополняя им едва ли не половину государственной казны…

   — Я не понимаю… — Голова журналиста трещала по швам от потока внезапно свалившейся информации.

   — Что здесь не понятного!? — Произнёс лейтенант совершенно спокойно, но Остапов вздрогнул как от удара. — Когда к власти пришли большевики, город просто-напросто скрыли от лишних глаз, всю информацию о нём засекретили, а въезд и выезд закрыли. С того момента Окск снабжал своим богатством другое государство, но всё тех же алчных людей…

   — Что вы хотите этим сказать!? — Павел поднял на Гаврилина недоумевающий взгляд.

   Лейтенант подался вперёд, настолько, насколько это позволял край стола, он пристально глядел в глаза журналисту, так как смотрит на кролика удав…

   — С огромным количеством золота, которое хранит земля этого города, — Тихо произнёс Гаврилин, едва не шепча. — Может поспорить лишь та кровь, что была здесь пролита из-за него…

   — Из-за золота? — Нервно сглотнул Остапов, судорожно вытерев внезапно проступивший пот со лба.

   — Именно. — Лейтенант снова откинулся назад. Его лицо стало невероятно суровым, так смотрят лишь на лютого врага. Губы Гаврилина превратились в тонкую белую линию. Он продолжил через секунду, немного успокоившись. — На всём протяжении своей истории, Окск утопал в крови. Не успевала одна война закончиться, как начиналась другая, здесь погибло тысячи человек, в междоусобных бойнях, сам город разрушался со времени своего основания, за пятьсот лет, более двадцати раз…! Его снова отстраивали, и всё начиналось сначала! Лишь с приходом коммунистов, здесь появился хоть какой-то порядок, правда, с каждым днём он становился всё больше и больше похожим на лагерный…

   — Что было потом? — Решился спросить Павел, у взявшего передышку лейтенанта.

   — А потом… — Не добро усмехнулся Гаврилин, задумчиво подняв глаза к потолку. — Вы верите в справедливость…

   — Какую? — Журналист проследил взгляд лейтенанта, но потолок, как и сама комната, был кипельно-белым, и совершенно голым.

   — В справедливость наказания? — Уточнил Гаврилин, снова опустив взгляд на собеседника.

   — Да… наверное… — Остапов уже не знал, как ответить на этот вопрос, слишком много других мыслей билось в его голове.

   — Потом случилось, то, что должно было случиться давным-давно… золото вдруг исчезло! — Лейтенант снова улыбнулся, но на сей раз как-то вымучено. Павел заметил, что у Гаврилина так же выступили на лице капли пота. Он устало поглядел на циферблат настенных часов, едва ли не единственного украшения своего кабинета, если не считать двух шкафов за спиной с аккуратно поставленными друг к другу папками разного цвета.

   — Как исчезло!? — Такой поворот событий был слишком странный даже для такого искушённого человека как Павел.

   — Уже одиннадцать… — Задумчиво произнёс лейтенант, не обращаясь ни к кому конкретно, но журналист почувствовал, что Гаврилин больше не скажет ничего, по крайней мере, сегодня… — У меня сегодня ещё много дел, увидимся с Вами завтра…

   Совершенно ничего не понимая Остапов встал. Он рефлекторно накинул пальто, и развернулся к двери.

   — Да, и ещё кое-что… — Как бы между делом окликнул лейтенант Павла. Журналист медленно развернулся, находясь в сильной задумчивости по поводу услышанного. — Я наверно слишком многое рассказал Вам сейчас, обдумайте это всё, и приходите завтра утром, я думаю я смогу придумать, как вам написать статью, об истории этого города, узнав всё по порядку. А пока походите по городу, наслаждайтесь отдыхом…

   Гаврилин вежливо улыбнулся, он кивнул, давая понять, что на этом всё. Гость должен был оставаться гостем, и не больше в чужом доме, даже у самого гостеприимного хозяина. Остапов вышел в коридор, плотно закрыв за собой дубовую дверь…

[6]

   — Бред какой-то”— Было первое, что подумал Павел, придя в себя и выйдя на улицу. История Гаврилина казалась ему безумной выдумкой, и чистейшим фарсом... Журналист поправил воротник пальто, и в задумчивости поднял голову, его взгляд заскользил по окнам здания ОВД, Остапов пытался догадаться какое окно выходило из кабинета Гаврилина, но все они выглядели совершенно одинаково, отражая тусклый уличный свет. Павел размял затёкшую шею, и рефлекторно потянулся к очкам. Как вдруг, бодрый автомобильный сигнал, со стоянки через дорогу, заставил журналиста вздрогнуть. Это был Вадим, он вышел из машины, добродушно улыбаясь.

   Остапов перевёл на него чуть раздражённый взгляд.

   — Чёрт! — Подумал Павел, смотря на таксиста из далека, ему так не хотелось идти к нему, но похоже другого выбора уже не было. — В этом городе ВСЕ улыбаются, как дураки, или только избранные!?

   Вадим поднял руку в приветственном взмахе, он звал журналиста на прогулку. Остапов дотянулся до очков в кармане, и лениво насадил их на нос.

   — Чёрт бы вас всех побрал… — Недовольно пробубнил себе под нос Павел. Он двинулся в сторону таксиста, и вдруг подумал, что это совсем не было плохо, журналист мог бы составить Вадиму компанию, и даже угостить его пивом, если конечно оно тут было, а взамен выудить нужную информацию. В конце концов, таксист должен был знать об истории города хоть немного. Остапова не покидало странное ощущение, что история, рассказанная Гаврилиным была правдива лишь на половину…

   — Ну, как Вам наш командир? — Шутливо прикрикнул Вадим с ходу, даже не дождавшись пока Павел подойдёт ближе. Вопрос застал журналиста на половине пути, он добродушно заулыбался, и ответил, только оказавшись рядом с машиной.

   — Трудно сказать… — Слегка нахмурился Остапов, стараясь быть как можно корректным. — Но он очень интересный человек!

   — Это вы пока его хорошо не узнали! — Бодро ответил таксист, закрывая машину. — Вот походите ещё…

   — Вы же хотели показать мне город... кафе... — Наблюдая за действиями Вадима, неуверенно проговорил Павел.

   — Да! — Так же неуверенно ответил таксист, щёлкнув замком водительской двери. — Город — эта улица, а кафе... оно там!

   Вадим кивнул, указывая куда-то вниз. Журналист развернулся, сняв очки. Кафе действительно располагалось чуть ниже по улице, за маленьким перекрёстком, и находилось на первом этаже двухэтажного жилого дома, вплотную примыкающего к тротуару и дороге. Над входом, обращённым в их сторону, висела небольшая, выцветшая вывеска: “ЗАКУСОЧНАЯ”. Было странным, что Остапов не заметил её, когда приехал сюда вчера.

   — Она работает? — Спросил Павел, не оборачиваясь. Он продолжал рассматривать улицу внизу, заметив отсюда край церковного купола. Дорога, ниже кафе, резко уходила вниз, и делала поворот направо, чем она заканчивалась, журналист увидеть не смог. Длинный магазин, стоящий через дорогу, только с правой стороны перекрёстка, загораживал вид. Остапов так же обратил на него своё внимание. Здание магазина, как и закусочная, всё же отличались от других подобных построек, который видел Павел в этом городе. Они не были закрыты, окна целы и не заколочены. Журналист догадался, что это и был тот самый магазин, который упомянул Гаврилин, перечисляя достижения местных жителей…

   — Конечно! — Радостно ответил Вадим. — Каждый день!

   Он закончил с машиной, и поравнялся с Остаповым, встав рядом. Павел продолжал всматриваться в пейзажи, раскинувшиеся внизу, и нахмурился, заметив, что белая дымка, окутавшая город, там становилась чуть плотней.

   — Ну, хорошо, пойдём! — Выдохнул журналист, снова надев очки, и ухмыльнувшись, подумал:

   — Посмотрим, чем вы тут живёте…!

   Внутри кафе было безлюдно. Массивные двери, со стеклянными вставками, открылись вовнутрь, и Остапов с Вадимом вошли в закусочную, оставляя за спиной тусклый уличный свет. Таксист, ловко лавируя между столиков, быстро прошёл к прилавку, за котором стояла девушка лет двадцати пяти. Она бросила на Павла робкий, стеснительный взгляд, и отвела глаза в сторону. Журналист не сразу прошёл внутрь. Он задержался в дверном проёме, хмуро осматривая помещение. Остапов снова снял очки, и на этот раз убрал в карман пальто.

   — Ну что ж… — Подумал Павел рассудительно. Не самая страшная забегаловка, из тех, что встречались ему в жизни, приняла нового клиента, относительной чистотой, и довольно приятным запахом рыбы, шедшим из кухни. Журналист прошёл в глубь помещения. Он осторожно приблизился к прилавку, встав на некотором отдалении от Вадима, что продолжал мило беседовать с официанткой. Остапова не интересовала личная жизнь нового знакомого, поэтому он не стал вслушиваться в их разговор, лишь заметив, на прикреплённом выше груди девушки жёлтом ярлыке, имя: “Светлана”.

   Павел принялся изучать меню, лежащее на стойке. И немного смягчился, беря обратно все дурные мысли, которые когда-либо думал об Окске, правда, пролистав миниатюрную книжицу, заметил, что практически все блюда в меню закусочной были рыбными.

   — Это Павел Остапов, знакомьтесь! — Голос Вадима, заставил журналиста поднять глаза. Он посмотрел на таксиста, потом на девушку, и медленно кивнул, натянуто улыбнувшись.

   — Очень приятно…

   — Ладно… — Вадим потёр руки, довольно замурлыкав. — Мне ухи, и чай с бутербродом!

   — А уха свежая? — Остапов внимательно смотрел девушке в глаза, неожиданно почувствовав себя бестактным. Он увидел недоумение и долю обиды во взгляде официантки.

   — Да. — Тихо ответила она, задумавшись. — Только сейчас сварили…

   — Тогда мне тоже… — Остапов улыбнулся и весело подмигнул девушке, пытаясь хоть как-то загладить свою вину. — Не обижайтесь, там, откуда я, общественное питание, всегда было просто кошмарным…

   — А вы, правда, из Москвы? — Официантка стеснительно улыбнулась в ответ, и не сдержалась, чтобы не задать этот вопрос, который, впрочем, Павел ждал уже довольно долго. Он крутился у всех на устах, но никто не осмеливался произнести его в слух, лишь молодая и наивная простушка, наверно, грезившая тем, чтобы убраться из этого захолустья, не побоялась произнести свой вопрос в слух. Журналист снисходительно улыбнулся, почувствовав себя старым охотником в кругу детей и рассказывающим им небылицы... Конечно, Остапов всё понимал, для них он был как инопланетянин, приехавший совсем ненадолго, но Павел не любил врать, и рассказывать небылицы…

   — Москва — Философски произнёс он — Такая же деревня, но только большая...!

   — Окск не деревня! — Неожиданно встрепенулась девушка, так, что журналист осёкся на полуслове, её глаза стали серьёзными, даже чуть хмурыми, и Остапов подумал, что недооценил этих людей... — Мы живём в ГОРОДЕ!

   Тон официантки стал до боли знакомым тоном школьного учителя, говорящего классу маленьких учеников правило: “жи, ши — пиши с буквой и”... И спорить с этим было бесполезно!

   — Извините! — Павел аккуратно положил меню обратно на стойку, и поспешил ретироваться, не рискуя вступать с жителями ГОРОДА Окск в полемику по поводу правомерности такого громкого названия, как сказал Вадим, для одной улицы. В конце концов, это было полностью их право...

   — Заказ будет через пять минут, ждите... — Резко произнесла девушка, смерив журналиста презрительным взглядом и, развернувшись, гордо зашагала на кухню. Остапов проводил её виноватым взглядом, сожалея, что так получилось, и направился к Вадиму, уже занявшему самый последний столик, у стены.    

   — А почему здесь только одна улица!? — С ходу спросил Павел, присев на стул рядом. Он снял пальто, аккуратно положив его на свободный стул, и принялся закатывать рукава рубашки. Остапов почувствовал как таксист несколько секунд с какой-то жадностью разглядывал его руки, но сделал вид что ничего не заметил.

   — Здесь... — Опомнился Вадим, и задумался. — Нет, не одна улица...

   Он снова был весел, видимо в предвкушении сытного обеда.

   — В смысле? — Непонимающе произнёс журналист, вконец запутавшись!

   — А лейтенант Гаврилин не рассказывал Вам...? — Таксист как-то жалобно посмотрел на Остапова, и неожиданно замялся.

   — Нет... — Павел внимательно смотрел в глаза собеседника, почувствовав, что нащупал что-то важное, то что утаил лейтенант в их беседе. — А, что Гаврилин должен был мне рассказать?

   — Ну... — Вадим никак не мог подобрать нужные слова, его мысли путались. — О городе?

   — Он мне рассказал только об истории города. — Слегка усмехнулся журналист, вспоминая услышанное, и до сих пор относясь к этому скептически. — И то, только общую... Ещё о золоте...

   — Он рассказал о золоте!? — С восхищением воскликнул Вадим, едва не подпрыгнув на месте! — И... он показал ЕГО Вам!?

   — КОГО!? — Осторожно спросил Остапов, недоверчиво покосившись на собеседника.

   — Самородок! — Гордо ответил таксист, мечтательно заулыбавшись.

   — Да! — Павел несколько расслабился, но недоверчивость так и осталась в его глазах.

   — Это был самый большой самородок который я когда-либо видел! — С непонятным патриотизмом произнёс Вадим, словно он был готов отдать за него жизнь... хотя с другой стороны, а кто бы не хотел... И даже журналист, сейчас, сидя в закусочной, сам вспоминал увиденное богатство с несвойственной ему алчностью.

   — Гаврилин сказал что золота больше нет... — Осторожно начал прощупывать почву под ногами Остапов, стараясь быть как можно беспристрастным.

   — Да... — Грустно протянул Вадим, и Павел увидел в его глазах глубокую печаль.

   — Почему? — Журналист задал следующий вопрос, и неожиданно почувствовал как шагает по минному полю — одно неверное слово и, словно, конец...

   Таксист кинул на него пронзительный взгляд, и хотел что-то сказать, но в этот момент их разговор прервала официантка. Она тихо подошла к столу, и только когда девушка подошла к ним вплотную, Остапов заметил её. Он вздрогнул от неожиданности, резко подняв на девушку глаза.

   — Ваш заказ! — Холодно произнесла она, поймав взгляд Павла, и положила поднос с двумя порциями ухи, двумя стаканами чая и четырьмя бутербродами на тарелке, на стол между посетителями.

   — Отлично! — Снова заулыбался Вадим, быстро взяв тарелку с первым, и поставив к себе.

   Журналист взял свою тарелку и, поставив на стол, несколько секунд рассматривал её содержимое.

   — Не волнуйтесь! — С трудом произнёс Вадим набитым ртом. Он уже начал истреблять свою порцию, с завидной скоростью. — Не отравим!

   Остапов усмехнулся, и, взяв ложку, зачерпнул в неё немного ухи. Обед был горячим, и невероятно вкусным. Распробовав наваристую похлёбку, Павел с удовольствием доел её до конца, он отметил про себя, что действительно был не прав, сомневаясь в качестве местного питания, по сравнению с Московскими заведениями, кроме уважающих себя ресторанов, оно было вне конкуренции...

   — Ну, как вам наша рыба? — Голос Вадима вывел журналиста из размышлений. Остапов непонимающе глядел на собеседника несколько секунд. Разговоры о Столице, навели на Павла ностальгические воспоминания. Ведь как не было бы хорошо в гостях, дома всегда лучше!

   — Вы сами добываете её? — Сориентировался журналист, вернувшись в реальность. Он ещё раз задумчиво поглядел на дно своей тарелки.

   — Ага! — Вадим потянулся за чаем, и бутербродами с маслом. — Из нашей реки. Она тут не далеко...!

   Остапова вдруг осенило. Туман, который он видел и вправду мог оказаться испарением от проходящей в непосредственной близости к городу реки. Он вдруг подумал, что пока всё услышанное здесь, звучало вполне удовлетворительно, хотя Павла не покидало странное чувство наигранности обстановки...

   — Но купаться не советую! — Меж тем продолжал Вадим. — Она мелкая, но дно песчаное, очень много водоворотов из-за оседания ила и... прочего!

   Таксист лениво отмахнулся, не желая вдаваться в научные подробности, и жадно впился зубами в бутерброд. Журналист с некоторым дискомфортом смотрел на своего нового знакомого, ощущая, как болезненно сжимается желудок. Самому Павлу от природы не было нужно слишком много еды, и съеденного супа оказалось вполне достаточно! Он молчал несколько секунд, пытаясь сформулировать новый вопрос.

   — А Гаврилин, он уже долго стоит у власти в Окске? — Наконец произнёс Остапов, чувствуя послеобеденную усталость.

   Вадим запил чаем проглоченный кусок хлеба, и потянулся за вторым бутербродом.

   — Лет... двадцать! — Он на секунду задумался, нахмурив лоб.

   — А до него, кто-то ведь был? — Павел медленно придвинул к себе стакан с чаем. Это было последнее, что он мог употребить...

   — Их было слишком много! — Недобро усмехнулся Вадим.

   — Кого? — Тут же насторожился журналист. Он медленно крутил чашку кончиками пальцев, никак не решаясь сделать глоток.

   — Управленцев! — Иронично ответил таксист, снова ухмыльнувшись, на этот раз с каким-то презрением. — Они не могли поддерживать порядок слишком долго!

   — Золото сводило всех с ума? — Осторожно предположил Остапов.

   — Это мягко сказано... Видели вы бы этот город лет тридцать назад... — Вадим откинулся на спинку стула, погрузившись в себя. Он небрежно положил не начатый бутерброд на стол. — Я думаю, вам перерезали бы глотку уже в поезде...

   — Да-а... — Задумчиво протянул Павел, снова почувствовав себя не уютно. Он, наконец, поднял стакан с чаем и почти залпом выпил его.

   — Вы всё...? — Знакомый голос официантки, донёсся до журналиста, с боку. Девушка стояла возле стола, терпеливо ожидая ответа, который впрочем, не заставил себя долго ждать.

   — Да! — Остапов поставил пустую кружку из-под чая на стол, и потянулся за бумажником.

   — Не надо! — Тут же воскликнул Вадим, едва не вскочив с места. — Я угощаю!

   Отчего-то Павел не стал с ним спорить. Он задумчиво смотрел на таксиста несколько секунд, после чего быстро встал из-за стола.

   — Сколько должны? — Услышал журналист голос Вадима за спиной. Он снова флиртовал с официанткой, мило улыбаясь. Остапов усмехнулся, и, взяв пальто, медленно направился к выходу. Павел дошёл до входной двери, и развернулся, увидев, как таксист протягивает девушке деньги. И хоть внутри закусочной было темно, он заметил три купюры, в руках Вадима. Журналист мог поклясться, что это были пятьдесят рублей и две десятки... Уж не те ли деньги, которыми он сам расплатился с таксистом вчера...?!

[7]

   За время их получасового отсутствия на улице города ничего не изменилось. Остапов с какой-то тоской смотрел на вялотекущую жизнь местного населения, и если бы не богатая история Окска, и замысловатая архитектура зданий, Павел уже давно разочаровался бы в нём... Приятная усталость навалилась на плечи журналиста, вышедшего под лучи полуденного солнца, и вдруг он вспомнил о том, что думал по пути в закусочную: Остапов хотел угостить Вадима пивом, и поговорить по душам. Наверное, это был уже не подходящий момент, но как только таксист показался в дверях идущий следом за Павлом, он развернулся, и виновато улыбнувшись, сказал:

   — Может быть, выпьем по бутылочке пива? — Журналист старался быть как можно добродушней и ненавязчивым, но, услышав его слова, Вадим в нерешительности встал и резко поднял на Остапова строгий, и чуть испуганный взгляд.

   — Алкогольные напитки здесь запрещены! — Едва ли не выпалил он, так что Павел вздрогнул от неожиданности. Лицо таксиста стало непроницаемым.

   — Извини, я не знал... — Тут же поспешно ответил журналист, и, развернувшись, продолжил путь. Лишь через несколько секунд он понял почему...

   — Запрет ввёл Гаврилин? — Осторожно поинтересовался Остапов, не поворачиваясь.

   — Да. — Коротко ответил Вадим, поравнявшись с Павлом. Они вступили на дорожное покрытие, и направились к машине таксиста. — Он так же ввёл комендантский час, и конфисковал всё оружие у населения!

   — Пять лет назад. — Тут же отреагировал журналист, обратив внимание на состояние асфальта под ногами, он потрескался настолько, что ездить по нему было уже не безопасно, огромные выбоины в которых при быстрой езде можно было спокойно потерять колесо, чернели то тут то там... — Да я читал приказ на стенде в ОВД... Так проще держать всё под контролем?

   — Вы чужак! — Холодно ответил Вадим. — Вы не поймете, как жить в обществе, которое хочет перегрызть вам глотку...

   Остапов решил промолчать, и никак не комментировать признание таксиста... Сам Павел уже тридцать лет жил в таком обществе, но жаловаться на него было совершенно бесполезно. Журналист вдруг подумал, что это и была единственная правда. Люди создавали мифы об утопиях и раях на земле, не от лучшей жизни... Шли поколения, и цивилизации сменяли друг друга тысячи лет, а в общественном укладе не изменялось абсолютно ничего, с разницей в тысячи километров происходило одно и тоже, люди убивали себе подобных только ради собственной выгоды...

   Остапов вдруг с уважением посмотрел на Вадима, но промолчал. Павел подумал:        

   — Неужели этому обществу вдруг удалось сделать то, что не удавалось миллионам других...

   Они молчали, уверенно двигаясь вперёд, и думая каждый о своём. Как назло журналисту напрочь отказались лезть в голову хоть какие-нибудь вопросы о городе, словно здесь и так было уже всё понятно. Они дошли до “копейки” Вадима, и остались стоять на улице.

   — Хорошая машина! — Остапов решил сменить тему разговора, который зашёл в тупик. Он внимательно оглядел кузов автомобиля, заметив его сильную обветшалость, и неожиданно вспомнив свой джип. Машину пришлось оставить в маленькой деревушке перед Астаховым, дальше на ней было уже не проехать...

   — Это груда металлолома! — Иронично ответил Вадим, для наглядности легонько ударив по колесу “копейки” ногой. — Но я почти полностью собрал её сам!

   — Из запчастей других машин? — Догадался Павел.

   — Да! Когда золото исчезло, люди начали покидать Окск. Кто-то забирал вещи с собой, кто-то нет, но в любом случае покинуть город можно было лишь на поезде, и все машины просто оставили здесь...!

   — Но я не вижу здесь других машин... — Задумчиво произнёс Павел, осмотревшись по сторонам. Это была правда. Он не видел стоящих машин на улице, и не видел, чтобы они двигались по городу.

   — Машина на ходу, есть только у меня и лейтенанта Гаврилина! — С гордостью произнёс Вадим. Протерев тусклый капот от воображаемой пыли тряпкой. Вспомнив о Гаврилине, журналист рефлекторно посмотрел на здание ОВД. Он снова рыскал глазами по окнам, где мог находиться кабинет лейтенанта, но снова ничего не увидел в них...

   — Послушай. — Вдруг серьёзно произнёс Остапов, вспомнив свой разговор с Гаврилиным. Павел легонько облокотился о крышу автомобиля рукой. Таксист поднял на него внимательный взгляд. — Гаврилин говорил мне, что у него есть идея как мне по порядку узнать об истории города. Что он имел ввиду?

   — Трудно сказать... — Задумчиво ответил Вадим, потерев подбородок, и присев на капот. — Единственное что приходит в голову, это библиотека...

   — Библиотека!? — В недоумении переспросил журналист, но подумал, что это было самое вероятное предположение.

   — Да. На станции города есть библиотека! — Продолжил он более уверенно. — Если только там есть исторические хроники хотя бы последних сто лет... Только в этот промежуток времени, здесь был относительный порядок, и Окск твёрдо стоял на ногах...

   — Это далеко...? — Остапов попытался скрыть азартный блеск глаз, но Вадим предположил его следующий вопрос.

   — Нет..., но она закрыта, и туда уже давно никто не ходил...

   Было не трудно догадаться, у кого имелся ключ от дверей этого хранилища знаний!

   — А ключ только у Гаврилина!? — Всё это уже начинало выводить Павла из себя. Куда он ни старался заглянуть, его всякий раз возвращали в одно и тоже место — кабинет лейтенанта. Журналист невольно согласился с тем, что Гаврилин действительно был хозяином этого города!

   Вадим молча кивнул. Он старался не подавать вида озабоченности этой проблемой, но Остапов заметил искорку интереса в глазах собеседника.

   — Я думаю, что смогу отвезти Вас туда, если лейтенант даст добро... — Вадим снова улыбнулся. Павел принял это за хороший знак, решив, что помощь человека на колёсах, в этом деле, ему точно не помешает. Журналист снова почувствовал себя уставшим. Ему срочно нужен был отдых, тем более что Остапову надо было обдумать услышанное, и хотя бы набросать план будущей статьи...

   Они разошлись. Павел медленно пошёл вверх по улице, а Вадим остался стоять у машины. Журналист по-прежнему внимательно вглядывался в лица редких прохожих, но как и прежде не находил в них ничего страшного! Остапов подумал, что это место считают дьявольским совершенно необоснованно, и лишь из-за отдалённости его от цивилизации.

   С этими мыслями Павел добрался до гостиницы. Его наручные часы показывали без пятнадцати час — самое время для хорошего отдыха! Журналист быстро миновал яблочный сад, и, оказавшись у двери особняка, зашёл внутрь.

[8]

   Дом встретил Остапова пронзительной прохладой, сковавшей тело. И первой мыслью Павла было о том, что хозяйка гостиницы отсутствовала в доме, он показался журналисту каким-то оцепеневшим, и одиноким. Остапов поёжился, и, сделав несколько шагов в сторону гостиной, осторожно огляделся по сторонам. Он остановился в дверях, ожидая, что хозяйка как обычно неожиданно выскочит из-за двери, но этого не произошло. Как это ни странно, но Павлу стало значительно легче, от мысли полного одиночества, стараясь не шуметь, он прошёл к лестнице ведущей на второй этаж, и быстро поднялся по ней. На втором этаже оказалось гораздо теплее, и журналист спокойно шёл по узкому коридору. Он хотел достать спички, но это оказалось лишним. Окна выходящие наружу в нескольких местах по концам коридора, давали достаточно освещения, чтобы не споткнуться об мебельную утварь.

   Остапов дошёл до поворота, уходящего к комнатам, и уже хотел, было пройти дальше, но неожиданно остановился, медленно опустив взгляд на тумбочку, на которой вечером прошлого дня обнаружил букет цветов, с визиткой от некоего Эдмонда... Павел случайно задел один из бутонов роз рукой, и с каким-то ужасом увидел, как он с лёгкостью оторвался от стебля, и упал на лакированный стол, превратившись... в пыль. От неожиданности журналист отскочил назад, он уставился на остатки розы с испуганным выражением лица, не поверив в произошедшее. Ведь вчера он видел их, и цветы были совершенно нормальными, можно даже было сказать свежими!

   — А что вы хотели увидеть!? — Голос старухи раздался над самым ухом Остапова, так как будто прозвучал раскат грома. Павел вздрогнул, и резко поднял на хозяйку взгляд.

   — Я не хотел... — Пролепетал журналист, чувствуя, как испарина покрывает его лоб.    

   — Они уже очень давно стоят здесь... — Словно не услышав его, продолжила женщина, она стояла, полностью погрузившись во мрак, но её образ из-за белого кружевного платья безошибочно узнавался среди серого интерьера. — Не пугайтесь... и в следующий раз будьте осторожнее!

   Со странной зловещностью произнесла хозяйка, и Остапов нервно сглотнул. В коридоре повисла тишина, Павел увидел, что женщина больше не смотрела в его сторону, полностью сосредоточившись на вазе с оставшимися цветами. В её взгляде, даже не смотря на полумрак, журналист сумел почувствовать некую печаль. Это был идеальный момент, чтобы ретироваться, но Остаповым вдруг овладело профессиональное любопытство. На свой страх и риск он решил продолжить этот разговор...

   — Кто был этим Эдмондом? — Осторожно произнёс Павел, не спуская пристального взгляда с хозяйки, и готовый в любой момент “дать по тормозам”, если почувствует нагнетание обстановки. Но к его облегчению старуха ответила ему совершенно спокойно:

   — Так звали моего отца... — С гордостью ответила она, высоко задрав подбородок, и смерив журналиста чуть высокомерным взглядом. Но потом добавила уже спокойно, вернувшись с небес на землю. — Это было очень давно! Элеонора, моя мать, тогда была балериной в одном из театров Парижа средней руки. Это были первые цветы, которые он подарил ей!

   Женщина снова мечтательно смотрела на высохший букет. Журналист с задумчивостью проследил её взгляд, переваривая услышанное, и бегло прикидывая, сколько они уже стоят здесь. Он снова посмотрел на хозяйку, оценивая её возраст, и с ужасом получил цифру равную не менее ста пятидесяти годам! Такого просто не могло быть! Остапов долго стоял не в силах принять такую правду, да и не мог! Рациональный разум Павла, и железная логика давали сбой, работая с такими величинами...

   — Вы не верите!? — Подозрительно прищурилась старуха, так, что журналисту стало не по себе. Но отрицать очевидное было уже бессмысленно. — Я вижу это по вашим глазам!

   Остапов не нашёлся что ответить. Он лишь виновато молчал, ожидая продолжения рассказа хозяйки. Павла не покидало странное чувство тревоги, появившееся внезапно и нарастающее по мере их разговора. Журналист успел только пожалеть, что решил узнать эту историю, как женщина заговорила снова, и его страх лишь усилился...

   — Пойдёмте... — Устало произнесла старуха, и двинулась прямо навстречу Остапову. В её руках, неизвестно откуда, появился подсвечник, но свечи на нём уже не горели. Павел едва успел отойти с дороги, пропуская хозяйку, и вжавшись в стену. Она ушла вперёд, по направлению к лестницам, и журналисту не оставалось ничего другого, как последовать за ней...

   Женщина не ушла далеко. Она прошла по коридору, в ту часть дома, где находился санузел, и прежде чем старуха остановилась, Остапов догадался, что она хотела показать ему. Хозяйка встала посередине коридора, медленно развернувшись к стене слева от себя. Павел встал рядом, но на некотором отдалении. Он быстро вспомнил, что находилось здесь... Картины... И как минимум две из них журналист уже видел. Это была не молодая женщина, и ребёнок. В полумраке вспыхнула спичка, и кроваво-красные тени заплясали на стенах и потолке. Маленькое пламя осветило ту самую женщину, которую видел Остапов, но этого было явно недостаточно. Женщина зажигала свечи одну за другой, ловкими, заученными движениями. Журналист слишком долго и не прикрыто смотрел за действиями хозяйки, почувствовав это, она снисходительно улыбнулась.

   — Мы уже привыкли к такому образу жизни! — Павел впервые видел, как старуха улыбалась. В отблесках багрового пламени улыбка эта не выглядела слишком приободряюще... — Вы тоже скоро привыкните...

   Когда последняя свеча зажглась тоненьким огоньком, хозяйка подняла подсвечник над головой. Остапов прищурился от света.

   — Это Элеонора. — Женщина с гордостью смотрела на портрет своей матери. — В свои лучшие годы. Говорят, мы очень похожи...

   Журналист участливо всматривался в картину на стене несколько секунд. Он снова пытался разглядеть на полотне имя женщины или хотя бы подпись художника, но ни одного, ни второго на нём не оказалось. А говорить о сходстве двух женщин, вообще не приходилось. Павел не рассматривал изображение Элеоноры с такой точки зрения.

   — Да, что-то общее есть! — Соврал Остапов. — А кто это?

   Павел кивнул в сторону портрета мальчика, сидящего на стуле. Его изображение висело чуть дальше по коридору, и снова вызвало странное чувство де жавю.    

   — Это Артур, мой родной брат. — В голосе старухи появились печальные ноты. Она сделала несколько шагов в сторону картины. Остапов последовал за ней. — Он умер от лейкемии, очень давно...

   Хозяйка приблизилась к полотну, и болезненно улыбнувшись, прикоснулась к поверхности холста тонкими пальцами. Журналист промолчал, решив оставить женщину наедине со своими горестями. Он развернулся, но старуха вдруг заговорила снова...

   — Отец не выдержал этого горя. — Её голос заставил Павла вздрогнуть. Он снова повернулся к хозяйке лицом. — Он покончил с собой. У себя в кабинете...

   Гордо подняв подбородок, женщина зашагала к лестнице. Её величественная походка снова несколько смутила Остапова. Он пропустил старуху вперёд.

   — Почему здесь нет его портрета? — Осторожно поинтересовался журналист, ступая за хозяйкой, и стараясь от неё не отставать.

   — Он не любил вывешивать себя на всеобщее обозрение, предпочитая жизнь затворника. — Журналист прислушивался к каждому слову. Неожиданно, даже для самого себя, заинтересовавшись этим рассказом. Навряд ли его можно было где-то использовать, но возможно сведения, предоставленные женщиной, могли сослужить Павлу другую службу. — В то время у нас дома бывало очень много гостей...

   Они миновали лестницу, и продолжили идти вперёд. Старуха освещала им дорогу, уверенно ступая по скрипучему полу.

   — Эдмонд был аристократом. — Снова заговорила она через секунду. Остапов заметил, что они опять подошли к тому месту, откуда начали этот разговор. Столик с засохшими цветами оказался слева от журналиста. — Когда они с Элеонорой приехали в этот город, он был убогим, и на него было страшно глядеть!

   К удивлению Павла, они не остановились. Хозяйка прошла поворот, ведущий к комнате Остапова, и направилась дальше. Туда, где коридор уходил влево, и в ту часть дома, где журналист ещё не был.

   — Отец занимался архитектурой. — Тяжело вздохнула женщина, так, словно говорила это каждый день. — Он спроектировал и построил большинство зданий в городе. Вы видели некоторые из них, это кинотеатр, больница, церковь, и даже здание нашего ОВД...

   Они прошли мимо книжных шкафов, заваленных грудой пыльных изданий, видимо позапрошлого века, и, повернув, очутились перед широкой, массивной дверью с резным замком.

   — Это его кабинет... — На одном дыхании произнесла старуха. Она подняла подсвечник над головой на столько высоко, насколько смогла, осветив дверь и показав её постояльцу. — К сожалению после смерти Эдмонда Элеонора закрыла его и ни разу никого не впускала внутрь. Она прожила ещё несколько лет, а после смерти матери ключ пропал. Некоторое время я пыталась найти его, но всё было бесполезно...

   Хозяйка замолчала. Павел смотрел на дверь через её плечо, пытаясь сообразить следующий вопрос, но женщина опередила его.

   — Там всё осталось не тронутым, таким, каким было в последний день жизни Эдмонда... — Как-то зловеще произнесла она, и тут же добавила, резко развернувшись к Остапову лицом. — Всё это осталось в прошлом...

   Тон старухи снова стал раздражительным, журналист сделал невольный шаг назад, увидев какое-то испепеляющее презрение в глазах хозяйки. Она смерила Павла взглядом, и недовольно фыркнув, зашагала по коридору прочь.

   — Я зря рассказала вам всё это! — Бросила женщина через плечо. — Вы никогда не оцените эту боль! Такие как вы, привыкли пережевывать истории чужих несчастий, и выплёвывать их на страницы своих жалких газет!

   Остапов не смог ответить что-то вразумительное. Он испытал приторное чувство, которое можно было охарактеризовать, как пощёчину. Журналист проводил старуху недоумевающим взглядом, и когда ужё нашёл нужные слова, осёкся произносить их в слух. Как бы жестоко и несправедливо звучало всё то, что он услышал, но Павел не забыл о том, кто даёт ему крышу над головой. Он должен был просто смериться с таким отношением, встречая его далеко не в первый раз! Хозяйка повернула за угол, и Остапову не оставалось ничего другого, как последовать за ней. Это был вынужденный позор, всё сильнее и сильнее журналисту стало казаться, что от покорности начинала зависеть его жизнь...    

   Женщина ждала Павла у столика с цветами. Она прошла чуть дальше по коридору, и, остановившись, медленно развернулась к постояльцу. Остапов не торопясь, приблизился к старухе. Он молчал, и пристально, но без какого-либо выражения смотрел ей в глаза.

   — Вам наверно уже нужно работать! — Жестко произнесла хозяйка, снова задрав подбородок. — Извините, что отвлекла вас от вашего дела, желаю приятно отдохнуть...! И кстати, мне пришлось оставить ваш завтрак сегодня утром перед дверью! Вы опять заперли комнату!

   Журналист не успел сказать хоть что-то в своё оправдание, он просто и не думал оправдываться, но как бы то ни было, женщина продолжила, и как понял Павел, её не очень интересовало его мнение.

   — У нас есть правила, которым должны подчиняться все! Это касается и гостей нашего города! И вы сделаете всем нам большое одолжение, если станете уважать наши законы! Тем более что в доме кроме меня больше никого нет, и опасаться за вещи абсолютно не стоит!

   — “А опасаться за жизнь?!” — Тупо подумал Остапов, но и тут решил промолчать. Ему неожиданно стало страшно от слов старухи, в них веяло чем-то зловещим, не хорошим. Журналист молча свернул в коридор, ведущий в его комнату. Они разошлись, и Павел всем сердцем надеялся что сегодня он больше не встретиться с хозяйкой...

[9]

   Когда Остапов вошёл в комнату, лёгкая прохлада ударила по его коже. Журналист облегчённо выдохнул прогоняя все нехорошие мысли от прошедшего разговора, и словно оставляя их в коридоре за спиной. Павел закрыл замок на два оборота, и ему стало немного легче. Остапов снова почувствовал себя в некой безопасности. Комната служила ему своеобразной психологической крепостью, защищающей от воздействия внешнего мира. И первая хорошая мысль забралась ему в голову за последние полчаса.

   — “От комнаты не было второго ключа!” — Злорадно усмехнулся журналист, окинув помещение беглым взглядом. Все вещи лежали на своих местах, ровно так, как Павел оставил их утром. Он подошёл к письменному столу у стены, и поставил на него тарелку с завтраком, которую хозяйка действительно оставила под дверью. Приглядевшись к стоящей на фарфоровой тарелке банке, Остапов с удивление разглядел в ней обыкновенную тушёнку. Тут же рядом, на тарелке лежал консервный нож, и вилка. Журналист повертел банку в руках, и не найдя на ней каких-либо знаков информирующих о сроке годности данной продукции, с подозрением положил обратно. Ему уже не хотелось, есть, а даже если бы и захотелось, то Павел не открыл бы ее, даже будучи при смерти от голода...

   Остапов вернулся к своей сумке. Он поднял её с пола и поставил на кровать. Журналист не мог больше тянуть с началом статьи, хоть настроение и не располагало к писанине. Он вытащил ноутбук и добрался с ним до стола.

   Открывшаяся белая страница на синем фоне, ослепила Павла. Глаза, привыкшие к полумраку не сразу разглядели мигающую вертикальную палочку в верхнем левом углу, пустого листа. Несколько секунд Остапов тупо смотрел в монитор. Он сидел на стуле напротив, положив подбородок на ладонь правой руки, и всё ещё не имея ни малейшего понятия с чего начать. Профессиональная смекалка подсказывала журналисту перво-наперво придумать название для будущей статьи, но как назло сейчас никакие идеи не навещали Павла. Остапов встал, и медленно прошёлся по комнате.

   — Окск... Окск... — Задумчиво твердил он себе под нос, решив, что, давая название статьи лучше оттолкнуться от названия города. Журналист остановился у окна, и облокотился о подоконник. — Окск... Проклятый город...?

   Нет. Павел снова вспомнил всех тех людей, кто так уверенно твердили это. Хоть название и выглядело интригующим, но это была не правда. Да и имя газеты, в которой трудился Остапов, не позволяло искажать факты.

   — “Только свежая и достоверная информация!” — Кричал каждый раз начальник в приступе праведного гнева, стоило кому-нибудь из подчинённых провести в номер “жёлтые” статьи. — “Мы должны уважать наших читателей, тогда они начнут уважать нас!”

   Павел не сомневался в правильности такого подхода, поэтому их издание просуществовало так долго, в то время как разные бульварные газетёнки вспыхивали и гасли как спички. Журналист продолжил свои размышления, наблюдая в окно за течением городской жизни. Лёгкий туман накрывал улицу, стелясь сверху вниз, как полупрозрачная простыня. Несколько человек промелькнуло между зданиями бывших магазинов. Они не остановились и даже не глянули в сторону особняка. Кажется, почти никого в этом городе не волновало присутствие чужака... Или это была лишь хорошо преподнесённая видимость...?! Остапова не покидало странное чувство тревоги с того момента, как он оказался в Окске. Рассказ лейтенанта об истории города выглядел вполне правдоподобным, но лишь, если исключить некоторые моменты... Журналист с трудом принял объяснения Гаврилина о местной экономике. “От каждого по способности, каждому по потребности?” Павел скептически относился к подобным высказываниям, как и любой человек, живущий в духе современности, оставляя всё это на совести канувшей в Лету идеологии, а не реальному раскладу дел. Наглядным примером этому служила та же банка тушёнки, стоящая на столе. Остапов вернулся, и снова взял её в руки. Он пытался разглядеть адрес изготовителя данного продукта, но толи случайно, толи специально, банка оказалась затёрта настолько, что определить её родину не представлялось возможным. Журналист в задумчивости положил консервы обратно. Он сел на стул и откинулся на спинку, подняв голову к потолку.

   — Окск... — Продолжал он твердить как молитву. Павел закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, и в этот момент увиденный на станции Астахово поезд, вспыхнул перед его глазами. Остапов резко вскочил с места. Журналист вспомнил, что сфотографировал состав с платформы, но так и не поглядел на получившуюся фотографию. Он подскочил к сумке, и быстро извлёк фотоаппарат. Павел включил прибор, и, усевшись на край кровати, принялся с интересом листать архивы уже сделанных изображений. Поезд, подъезжающий к перрону, был, как ему и полагалось, в самом конце виртуального фотоальбома. Остапов пытался разглядеть его на маленьком дисплее цифровика, но разрешение снимка оказалось слишком велико. Не долго думая он достал кабель для подключения фотоаппарата к компьютеру, и вернулся к ноутбуку. Журналист подключил к нему фотоаппарат, и принялся копировать снимок на жёсткий диск. Вся операция заняла не более минуты. Когда копирование закончилось, Павел открыл файл снимка, и медленно откинулся на спинку стула.

   Поезд появился на мониторе компьютера, в максимальную величину, и во всех красках. Остапов погрузился в размышления. Сейчас, сидя на этом стуле, и имея возможность рационально рассуждать, журналист по-настоящему задумался над всем этим. Тогда, стоя на платформе станции Астахово, у него не было выбора, садиться в этот поезд, или ждать другой. Список мест, которые необходимо было посетить Павлу, заканчивался на железнодорожной станции, и больше никуда не вёл. У Остапова просто не было выбора... И теперь он с подозрением и непониманием вспоминал прошедшую дорогу.

   — Харон... — Мрачно подумал журналист. Сверля фотографию пристальным взглядом. Он подумал тогда именно так. Лодочник и переправа... По спине Павла забегали мурашки. Даже через фотографию этот призрак из ночного кошмара вселял в Остапова необъяснимый ужас. И хоть журналист не был пугливым человеком, от рождения оставаясь скептиком, и повидав за свою карьеру много странного и даже мистического, но ещё ни разу он не сталкивался с таким направленным проявлением живого человеческого кошмара. Как будто этот поезд действительно перевозил души людей в другой мир. С земли живых, на землю мёртвых...

   — Земля мёртвых... — Словно осенило Павла. Наверное, это как нельзя лучше характеризовало мир, в который он попал. Находясь в одной плоскости и измерении с тем миром, что остался на перроне станции Астахово, но всё же являясь какой-то невероятно обособленной его частицей. Частицей живущей по своим законам, со своей историей и неповторимой атмосферой. И без какого-либо будущего... Остапов всё больше и больше приходил к именно такому выводу.

   “Земля мёртвых...”

   Вадим говорил, что он был первым посетителем Окска за последние пять лет, приехавшим по железной дороге... Остапов ещё раз взглянул на фотографию “Харона”. Ему не было понятно, зачем кому-то делать из обычного поезда, подобную “страшилку”. Возможно, чтобы отбить у нерадивых добытчиков золота охоту приезжать в город. Но кассир на станции Астахово напрочь отказалась разговаривать с журналистом по поводу поезда, приезд которого привёл женщину в истерику. Всё это было как-то странно, если не сказать большего... Павел нахмурился, пытаясь разобраться в этой особенности, но как он ни старался придумать хоть какое-нибудь рациональное объяснение пережитому, ничего вразумительного из этого не выходило. Он понял лишь одно — поезд прислали за ним из города, и возможно только лейтенант Гаврилин мог пролить свет на это обстоятельство. Остапов встал и, сунув руки в карманы брюк, в некоторой растерянности подошёл к окну.

   — Земля мёртвых... — Задумчиво произнёс он, посмотрев на улицу. Абсолютно ничего за время его отсутствия, за стеклом не изменилось. Жизнь Окска текла мерно и скучно... Журналист неожиданно остановил ход мыслей, и резко развернулся. Только сейчас он понял, что ко всему прочему у него появилась ещё одна проблема... Павел вернулся к ноутбуку, и, облокотившись о стол, свернул все открытые приложения.

   — Чёрт... — Устало выдохнул он, потерев подбородок. Заряд батареи компьютера упал ровно на середину. Ему оставалось работать ещё несколько часов... Проблема, которую Остапов не заметил сначала, сейчас видимо оказалась полностью неразрешимой. Машина, от аккумулятора которой, журналист заряжал ноутбук во время длительных поездок, осталась далеко за пределами его досягаемости. Журналист выключил компьютер, и закрыл его. Он дошёл до кровати, и измученно сел на край.

   Проблемы собирались на голову Павла как снежный ком, а о том, что могло ждать его дальше, Остапов даже не хотел думать. Он потёр виски, пытаясь унять головную боль, и обессилено упал на широкую кровать ничком. Что-то угнетало журналиста в этой обстановке. Какая-то невидимая сила словно высасывала из него жизненную энергию. Павел не раз слышал рассказы об энергетических вампирах. Он с трудом верил этим историям, но теперь, наверное, понимал ощущение людей, ставших их жертвами... Смутно, Остапов подумал о необходимости звонка домой. Он выходил из всех сроков положенных инструкциями по безопасности, пропустив уже два сеанса. Ещё несколько дней просрочки и газета начнёт искать своего сотрудника “пропавшего без вести”. Журналист отключился, думая об этом...

[10]

   Когда он открыл глаза на улице стоял вечер. Павел поднёс к заспанным глазам наручные часы, обнаружив, что проспал шесть часов. Остапов медленно привстал, потирая затёкшую шею, и поставив ноги на пол. В комнате царил полумрак, но журналист увидел как шторы окна, располагающегося сразу перед кроватью, раздувались подобно парусу, но журналист не чувствовал прохлады. Наоборот, в помещении стояла жара, и спёртый воздух ничем не вентилировался. Заваражённо смотря на пляску белой материи, Павел встал. Он подошёл к окну, и дотянулся до форточки. Воздух, входящий в помещение оказался странно тёплым, даже обжигающим. Остапов закрыл окно, и занавески медленно опустились, встав на место. Почти на ощупь Остапов добрался до стола. Он зажёг несколько свечей на подсвечнике, оставленном у ноутбука, и сел на стул.

   Несколько минут журналист приходил в себя. Он лениво подвинул к себе блокнот, и открыл его на чистом листе. Окск — Земля мёртвых... Написал Павел на самом верху страницы карандашом. Он на секунду задумался и встал. Остапов вернулся к столу через мгновение, держа в руках свою сумку. Он поставил её перед собой и открыл. Наверное, сейчас не был подходящий момент, чтобы распаковывать вещи, но журналист предпочёл вооружиться перед следующим визитом к лейтенанту Гаврилину. Тем более что по расчётам Павла ему оставалось провести в городе ещё как минимум два дня.

   Остапов извлёк из недр сумки телефон. Он положил его рядом с фотоаппаратом, ещё раз напомнив самому себе о необходимости звонка домой, правда, не за этим журналист решил перебрать вещи. Он снова закопался в поклаже, и, на сей раз, пламя свечей осветило комплект сменной одежды. Павел подумал, что она потребуется ему завтра, поэтому не стал убирать далеко, отложив на край рядом. Благо размер дубового стола позволял разместить практически весь объём походной сумки Остапова, и журналист решил подойти к возникшим проблемам со всей серьёзностью. Две бутылки дистиллированной воды, которые он хранил отдельно от отделения с едой сбоку сумки, так же оказались на столе. Павел не стал извлекать остальной припасённый провиант, поскольку особого дефицита в нём здесь не наблюдалось. Он снова сунул руку во чрево сумки, и, нащупав дно, наконец, нашёл что искал...

   Остапов медленно вытянул маленький диктофон. Журналист сжал его в руке, и положил на стол перед собой. Павел не думал, что он потребуется ему, но при первой встрече с лейтенантом, Остапов столкнулся с не слишком приятной массой информации, излитой на него Гаврилиным, поэтому приготовил на следующее утро себе маленького помощника. Теперь перед журналистом стояла другая, не менее сложная проблема — как уговорить лейтенанта ещё раз рассказать ему всё услышанное... Павел не знал ответа на этот вопрос, но решил, что обязательно что-нибудь придумает. Он положил диктофон на крышку ноутбука, и потянулся за телефоном. Ещё раз, сверив часы, Остапов набрал номер начальника. Он приложил трубку к уху, но вместо гудков услышал лишь тишину. Несколько секунд журналист дожидался сигналов посылки вызова, но динамик хранил гробовое молчание. Павел поднёс телефон к лицу, и на светящемся дисплее вгляделся в шкалу уровня связи. Она была пуста.

   Остапов поднялся, и отошёл к противоположному окну, он снова набрал номер редакции, и снова ответом ему стала тишина. Журналист держал телефон перед собой, тщетно водя прибор из стороны в сторону. Он поднимал его над головой, но ничего не изменялось. Шкала оставалась пустой, не прибавляя ни одного деления.

   — Что за чёрт... — Непонимающе пробубнил Павел. Он вышел из комнаты, захватив с собой ключ, и закрыв дверь. В коридоре оказалось значительно темнее, чем мог предположить Остапов. Ему пришлось сбавить шаг, и идти, на ощупь, ведя рукой по гладкой стене. Журналист ещё раз чертыхнулся из-за своей поспешности, но возвращаться за подсвечником даже не подумал. Чувство острой тревоги, закипающее у него в груди, вдруг погнало Павла напролом. Он добрался до основного коридора, и свернул к лестницам. У Остапова оставалась лишь одна надежда восстановить связь — выйти на улицу!

   Журналист сбежал по ступенькам, оказавшись в гостиной. На его счастье хозяйка оставила несколько горящих свечей, рассредоточив их по комнате, но саму её нигде видно не было. Павел заспешил к входным дверям, всё ещё держа телефон перед собой и следя за изменениями в шкале связи. С каким-то странным ужасом, усиливающимся при каждом шаге, он начинал понимать, что готовила ему эта проблема.

   Остапов оказался в прихожей. Сюда уже не проникал свет из гостиной, и журналист снова погрузился во мрак. Он сбавил шаг, но вдруг отчётливо увидел двери, ведущие на улицу. Они казались чернее самой ночи. Проявляясь в виде контуров, которые нельзя было спутать ни с чем... Павел невольно остановился, взирая на них с неподдельным трепетом, и чувствуя, как мурашки заползали под кожей. Он тут же пришёл в себя, и уверенным шагом преодолел последние метры. Остапов нащупал, и резко повернул ручку одной из створок, толкнув её, но неожиданно встал. Он потянул дверь на себя, но она не поддалась. Жуналист задёргал вторую створку, но и она оказалась закрытой. Павел в растерянности поднял глаза...

   — Куда вы собрались? — Голос хозяйки показался Остапову необычайно громким в царящей тишине. Он вздрогнул от неожиданности, но быстро успокоил сердце, едва не выпрыгнувшее из груди.

   — Мне нужно позвонить! — Жёстко и с расстановкой ответил журналист, повернувшись к старухе в полкорпуса. Она стояла так же погрузившись во тьму, но на чёрном фоне, женщину выдавало белое платье. Её, как и входную дверь, можно было узнать где угодно... — Откройте!

   — Уже стемнело... — На редкость спокойно произнесла хозяйка, так, что это смутило Павла, приготовившегося отстаивать свои права до победного конца. — В силу вступил комендантский час. Это приказ лейтенанта Гаврилина. Вы не можете выйти на улицу...

   — Но мне нужно позвонить! — Сквозь зубы, и едва не срываясь на крик, процедил Остапов. Он был готов сломать дверь за спиной, но реально оценивал свои силы, и навряд ли их хватило даже на то, что бы хоть на миллиметр сдвинуть огромные петли. Тот, кто строил этот дом, позаботился о своей безопасности. И это выглядело бы странным где угодно, но не в Окске...

   — Я открою двери только завтра утром. Возвращайтесь в свою комнату, пожалуйста... — Неожиданно тихо ответила старуха, снисходительно улыбнувшись. Она медленно развернулась на месте, и, не проронив более ни звука, отправилась в гостиную.

   Журналист остался стоять в прихожей, непонимающе смотря удаляющейся фигуре в след. Он чувствовал себя полным дураком в сложившейся ситуации, но, что было самым страшным, не мог её изменить. Павел ещё раз взглянул на неприступную дверь, и свой телефон. Он продолжал сжимать его в руке, и теперь, совсем сбитый с толку, не понимал, что делать...

   Остапову не оставалось ничего, кроме как вернуться в комнату. Уже на лестнице, женщина окликнула его.

   — Вы должны понять, что мы в первую очередь беспокоимся за нашу безопасность, а так же за вашу, как гостя. — Журналист остановился на полпути, и задумчиво взглянул на хозяйку. Она тушила свечи в гостиной, одну за другой, не торопясь, расхаживая по комнате. — Если вы не заметили, на улице по ночам нет освещения, а темнота притягивает неприятности...

   — Что вы имеете в виду? — Павел облокотился о массивные перила, повернувшись к старухе лицом. Она подошла к последней свече, стоящей на камине, и взяла её в руки.

   — Животные. Дикие животные. Мы окружены глухими лесами, тянущимися на сотни километров вокруг. За годы, какие Окск провёл в таком образе жизни, лесные твари привыкли подходить к городу очень близко, а иногда даже бродить по его улицам... Раньше, когда у нас были охотники, такой проблемы не стояло, но не теперь...

   Остапов не ответил. Он развернулся, и всё ещё находясь в полном смятении, продолжил подниматься наверх.

   — Спокойной ночи. — Добавила женщина, после секундной паузы, но журналист едва ли услышал её. Он поднялся на второй этаж, и темнота поглотила его силуэт.

   Павел вошёл в свою комнату, и закрыл замок. Нет, не отказ хозяйки открыть входную дверь, встревожил его. Остапов добрался до стола, и устало опустился на стул. Он сидел в полной тишине несколько минут, прежде чем заставил себя отпустить телефон. Где-то в глубине души журналист уже смог догадаться, что связь навряд ли заработает, независимо от того будет он находиться на улице, или в помещении. Павел снова набрал номер начальника. Вызов сорвался, не успев дать сигнал, и Остапов ни на секунду не усомнился, что всё будет именно так. Теперь он оказался изолированным от окружающего мира полностью...

   Журналист схватил стоящую рядом бутылку с водой, и, свинтив крышку, залпом осушил её примерно на половину. Кажется, ему больше не приходилось рассчитывать на помощь из вне. А уповать только на благосклонность местных жителей, казалось не слишком разумным. Никто не мог дать Павлу гарантию, что она не иссякнет на следующее утро... Эта дилемма в сознании Остапова осталась неразрешимой, и лишь добавилась в обоз других проблем, упавших на плечи журналиста за прошедшие сутки.

   Павел облокотился о стол, растирая щетину на подбородке, и попытался успокоиться. Сейчас было самым главным не ударяться в панику, и доделать начатую работу. К тому же видимой угрозы со стороны жителей пока не появлялось, да и не всё оказалось так плохо. По правилам безопасности, поиски Остапова должны были начаться уже через два дня, а насколько журналист знал своё начальство, они начнутся непременно и в срок. Эти мысли несколько успокоили Павла. Сидя при свечах, и глядя, как пляшут маленькие огоньки, он вспомнил о доме.

   Остапов продолжил готовиться к следующему утру. Он снова закопался в сумке, и извлёк на свет сложенную вдвое газету. Журналист небрежно положил её на стол, и откинулся на спинку стула. Наверное, именно её Павел мог винить о том положении, в котором оказался. Номер вышел полторы недели назад, и не относился к редакции Павла. Он развернул газету, открыв посередине. Это была большая статья о городе с названием Амурск, находящемся на дальнем востоке. Строительство Амурска входило в программу БАМа, и было одним из связующих звеньев в цепи городов для будущей магистрали. Это был огромный город. Настоящий “великан”, который пал, после того как прокладка Байкало-Амурской магистрали заморозилась. Амурск остался невостребованным, и, так же как и Окск отрезанным от цивилизации, толковой инфраструктуры, и экономической базы. Это стало решающим фактором, определившим дальнейшую участь города. Его не стало. Город-призрак, брошенный всеми...

   Автор этой статьи сделал фотографии шатких руин Амурска, поражающих воображение своим размахом... Именно с выходом номера газеты “Курьер” — главного конкурента редакции “Московских Новостей” началось приключение Остапова. Он помнил этот день, как сейчас...

   — Посмотри, о чём они написали! — Начальник сурово взглянул на Павла, стоящего у дверей. Он не решился занимать место рядом с шефом, предположив, что у него не будет хорошего настроения для этой беседы.

   — Я уже прочитал... — Медленно кивнул Остапов, увидев, как директор с силой кинул свежий номер “Курьера”, на стол.

   — И что ты думаешь? — Начальник испытывающее смотрел на журналиста, словно искал момента для нападения. — Откуда у них этот материал, а? Амурск. Город-призрак!

   — Я думаю... — Начал, было, Павел, уже не слишком хорошо понимая цель этой беседы, и оттого напрягся ещё больше.

   — И ведь это продаётся! — Тут же перебил его начальник, для пущей наглядности ударив ненавистную газету ладонью. — А это только начало! Вот смотри!

   Директор открыл статью об Амурске, и указал Остапову вниз последней страницы. Журналист вытянул шею, бегло глянув в место, отмеченное шефом, и тут же подался назад. Там стояла маленькая приписка о том, что “продолжение следует...” Павел читал и это.

   — А следующий их тираж с продолжением, вырастит вдвое?! — На выдохе произнёс шеф, сев на кожаное кресло, и едва не утонув в нём.

   — Я так не думаю... — Ненавязчиво ответил Остапов, решив, что начальник несколько перегибает палку. Но у того было своё мнение на этот счёт...

   — Я видел рейтинг! — Яростно воскликнул директор, и журналист предпочёл промолчать, опустив глаза на стол начальника. — Они опережают нас...

   Спокойно закончил он фразу, и взглянул на Павла так, словно пытался загипнотизировать его.

   — Неужели сейчас это интересно! На носу кризис, который может вылиться, черт знает во что... А людям ЭТО важнее! — Остапов не ответил, скорее из вежливости. Его начальник был человеком самой старой закалки, работая журналистом ещё в “Правде”, и застав двух последних генсеков СССР. Винить его в этом было бессмысленно, но и объяснять тонкости современной психологии масс, так же казалось делом пустым. — В общем, мне нужна такая же статья... нет! Мне нужна серия статей о городе или городах-призраках, на просторе нашей страны...

   Лицо шефа озарила довольная улыбка, и нехорошее предчувствие посетило Павла. Он сощурился и разорвал невольно повисшую паузу.

   — Вы хотите, что бы этим занялся я? — Всё ещё не веря в происходящее, поинтересовался журналист, и сам слегка улыбнулся, но скорее от нервов. Кажется, это была самая настоящая ловушка...

   — Именно! — Ответил директор, и его лицо сделалось непроницаемо каменным. — Я хочу, что бы этим занялся ты, Павел!

   — Но ведь я уже пишу статью к завтрашнему номеру! — С долей негодования взвился Остапов, подавшись вперёд. — А завтра надо брать интервью, у художника открывающейся выставки! Я не могу.

   — Статью ты допишешь в срок, я дам время, а интервью у художника завтра будет брать Ерошев. — Тут же нашёлся начальник, полностью обезоружив своего подчинённого. — Понимаешь, это очень сложное задание. Ты не ординарный человек, Паша, у тебя свой собственный подход к трудным задачам, и так далее... а моё задание требует именно неординарного подхода. И ты как нельзя лучше справишься с этим...

   — Вы просто хотите избавиться от меня! — Выдохнул Павел, сжав от бессильной злобы кулаки. Он гневно сверкнул глазами. Директор не ответил на выпад Остапова. Он встал, и быстро подойдя к двери кабинета, прикрыл её.

   — Паша-Паша! — Шеф по-отечески положил ладонь на плечо журналиста. — Мы же семья!

   — Вот и я так думаю... — Взвился Павел, но начальник неожиданно сдавил пальцы, и легонько толкнул Остапова в глубь помещения. Журналист послушно последовал к столу босса. Он тяжело дышал и мог сорваться в любой момент.

   — Вот именно что семья! Садись... — Шеф силком посадил Павла на стул, и быстро вернулся на своё место. — Ты знаешь Паша, я тебя не узнаю...

   Остапов открыл, было, рот, но решил промолчать. Он неожиданно понял, что хотел сказать ему директор. И, наверное, тот оказался прав...

   — Что с тобой происходит!? Я смотрю на тебя, и у меня складывается ощущение, что ты не хочешь с нами работать! — Босс хмуро смотрел на подчинённого, но от всего сердца пытаясь помочь ему. — Тебя перекупили?

   — Нет! — Холодно ответил журналист, и не соврал.

   — Тогда что происходит? На тебя жалуются! Твои же коллеги, между прочим! Ты стал медлительным, не заинтересованным, тянешь сроки подготовки материала... — Шеф, сокрушённо опустил голову. — У тебя проблемы?

   — Нет! — Всё так же холодно ответил Павел. Он старался не смотреть в глаза своего начальника. Директор сокрушённо опустил голову.

   — Я не хочу увольнять тебя... — Произнёс он через секунду. — Но если опять провинишься, придется....

   Остапов ничего не ответил на эту угрозу, сохранив ледяное спокойствие.

   — Это твой последний шанс доказать свою полезность! — Сухо декларировал босс, устремив на журналиста испытывающий взгляд. — Ты должен...

   Павел не мог спорить со своим шефом. Он проглотил это, но не более чем из-за банальной необходимости. В конце концов, здесь неплохо платили...

   — С чего мне начать? — Лишь ответил журналист после паузы, его холодный взгляд был обращён на начальника.

   — Узнай, откуда у них появились сведенья об этом Амурске. — Директор усмехнулся, обрадовавшись своей победе. Он взял газету со стола, и протянул Остапову, а после того как журналист её взял, презрительно добавил. — Откопали труп, и выставили на всеобщее обозрение! Дилетанты...

   Теперь откапывать трупы приходилось самому Павлу. Всё-таки его начальник хоть и был упёртым коммунистом, но деловой сметке ему было не занимать. Узнать откуда у издательства “Курьера” появились сведенья об Амурске, оказалось не так сложно, как предполагал Остапов, и журналисту пришлось с головой зарыться в Интернете. Среди моря бесполезной информации, и ложных информаторах, пытающихся нажиться на интересе Павла, ему, наконец, повезло... Но можно ли это назвать везением?

   Павел задумчиво смотрел на сложенную газету. Он взял её с собой не для того, что бы копировать структуру изложения, применённую автором статьи. На этот счёт у Остапова было своё мнение, и воровать чужие идеи не входило в его принципы. Журналист взял газету лишь, чтобы не забыть о том, зачем он прибыл сюда. Павел сделал ещё несколько глотков воды из начатой бутылки, и, поставив её обратно, перевёл взгляд на свою сумку. Теперь там оставалось совсем немного вещей, в основном мелкая бытовая утварь, помогающая остаться цивилизованным человеком в любых условиях, а так же фонарик, и комплект батареек к нему. Остапов взял его из дома, и в дороге неожиданно обнаружил, что прибор работал со сбоями. Видимо где-то внутри отходил контакт, и фонарь гас от встрясок, даже при ходьбе. Журналист надеялся, что он окажется ему не слишком нужным в городе, поэтому убрал подальше.

   Павел разглядывал сумку несколько секунд, решив, что выудил из неё всё нужное, но странное чувство не покидало Остапова. Ему казалось, он забыл что-то важное, поэтому снова запустил внутрь руку. Пальцы журналиста неожиданно коснулись материи. Незнакомый предмет не поддался идентификации в памяти Павла, и, не колеблясь, он вытащил его на свет.

   Перед глазами Остапова всплыло лицо продавца из закусочной на станции Астахово. Он почти забыл, как выглядел тот мужчина, но хорошо вспомнил его слова:

   — Я долго ждал пока кто-нибудь решиться туда поехать... Это моему брату. Адрес на крышке. Найдёте...

   Это была та самая коробочка, которую продавец вручил журналисту перед уходом. Павел повертел её в руках, и легонько встряхнул. Тишина. Пожелтевшая от времени белая материя не имела ни дырок, ни потёртостей, даже шва, и узнать, что внутри оказалось невозможным. Так же провалились попытки Остапова прощупать предмет через ткань. Это была просто коробка, без видимых сочленений, или отверстий, но она имела вес. Грамм пятьсот или около того...

   Мужчина не обманул. Адрес действительно оказался на крышке — если именно в этом месте была крышка — написанный, судя по всему карандашом. И гласил он следующее:

“Улица Мира дом 1, квартира 3, Виктору”

   Впрочем, журналисту совершенно ничего не дала увиденная информация. Где эта улица, дом и квартира он не имел ни малейшего понятия, а в свете последних узнанных фактов из жизни города, Павел мог дать руку на отсечение, что этого человека уже давно нет в живых... И всё же Остапов не стал вскрывать посылку, аккуратно положив её на стол, присоединив к ноутбуку, телефону, и диктофону. Если продавец настойчиво просил журналиста передать эту коробку брату, он был уверен, или знал, что тот жив... К такому выводу пришёл Павел после недолгих размышлений, и подумал, что хотя бы попробует отыскать этого человека. Может быть, он сможет пролить свет на некоторые вопросы Остапова. Глупая надежда. Журналист вымученно усмехнулся, прекрасно понимая — получать ответы придется, копая носом землю.

   Павел встал и развернулся к окну. Он старался думать о завтрашней встрече с Гаврилиным. О вопросах, которые необходимо было прояснить, и самое главное, узнать о том, как покинуть Окск в ближайшее время. Но именно последнее настораживало Остапова больше всего, он чувствовал странное беспокойство относительно поезда, но пока не мог определить его причину...

[11]

   В эту ночь Остапов практически не спал. Солнце окончательно зашло за горизонт, сдавая улицы Окска расползающейся темноте практически без боя. Павел следил за городом из окна своей комнаты, ощущая смутную тревогу, и тоску на душе. Телефон не отвечал, подло храня молчание. Журналист лёг спать с мыслью обязательно дозвониться до дома завтра утром, и твёрдо решил, что так оно и будет. Павел разделся до пояса, оставив нижнее бельё и футболку. Эта постель была чистой и уютной, но всё же не домашней...

   Остапов быстро уснул. Он проспал около трёх часов, и всё это время ему снился дом. Московские улицы, такие чужие и родные одновременно. Снился начальник, вновь и вновь приказывающий заняться поисками города. Последнее что увидел журналист, была его квартира. Он разговаривал с женой, сидя на кухне, но не помнил темы их беседы. Сквозь хрупкую глубину сна, Павел услышал голоса. Это был приглушённый едва различимый диалог, судя по всему между двумя мужчинами. Их тон выдавал какое-то напряжение. Остапов заворочался от беспокойства, едва придя в сознание, и перевернулся на правый бок, в попытке снова погрузиться в сладкое небытие, но вдруг резко открыл глаза...

   — ...Нужно постараться... — Различил он чей-то мягкий голос, донёсшийся до журналиста через толщу стен.

   — ... Рискованно... слишком опасно... — Тут же отрезал кто-то второй. Его голос был несколько грубее предыдущего, а тон резок. Павел медленно привстал, и, стараясь не шуметь, опустил ноги на тёплый пол. Он встал, и сделал первые шаги в сторону двери, чернеющей в стене напротив. Голоса слились в один неразличимый гам, и Остапов встал посередине комнаты, затаив дыхание.

   — ...Мне нужно... понимаешь... — Продолжил диалог голос первого.

   — ...Так было прежде... — Взял слово его собеседник. Журналист услышал, как скрипнул стул, и послышались шаги. — ...Карантин и всё закончиться, как обычно. Незачем нарушать правила...

   Павел оказался у двери, и повернул ключ, оставленный им в замке.

   — ...Только один раз... — Взмолился первый мужчина.

   — ... Нельзя рисковать... — Голос второго отдавал железом, и словно был непреклонен.

   Остапов приоткрыл дверь комнаты на пол-ладони, и выглянул в коридор. Голоса стали чуть громче, но в самом коридоре, до самого его конца, не оказалось ни души. Журналист проскользнул в проем, не решив его закрывать. Он сделал робкие шаги в темноту, пытаясь определить, откуда шёл звук.

   — ...У меня есть все условия... — Человек не хотел отступать так быстро, надеясь воззвать к пониманию, но второй мужчина был явно другого мнения.

   — ...А если что-то случиться... окажется в городе... всё пропадёт...!

   Павел шёл на ощупь вдоль коридора, ведя рукой по стене, справа от себя, и считая двери комнат. Звук шёл не из них. Он всё ещё оставался приглушённым, и словно доносился откуда-то справа, но определённо на этаже, а не снизу.

   — ...Я могу дать гарантии... — Остапов дошёл до развилки, и только сейчас понял, куда ему надо было идти дальше. Журналист остановился в полном смятении. По его расчётам голоса шли... из бывшего кабинета Эдмонда. Но хозяйка уверяла, что комната её отца была заперта уже много лет назад...

   — ...Ты авторитетный человек в... городе, но я не могу позволить... — Второй мужчина устало вздохнул. — Отдохни...

   Павел шмыгнул за угол, и, пройдя ещё несколько метров, оказался напротив двери закрытого кабинета. Он сделал ещё несколько шагов, и голоса людей, усилились. Остапов вздрогнул, увидев, как узкая полоска света пробивалась из-под двери на полу, и было попятился назад, но профессиональный интерес оказался сильнее.

   — Мне нужен только один человек оттуда! — Журналист снова услышал шаги, быстрые и чёткие.

   — Ты не получишь того, что может подставить нас под удар! — Снова скрипнул стул. Павел заметил, как вспыхивал свет, бьющий из комнаты в коридор, при каждом слове невидимых собеседников, так, словно там ударяла молния.

   — Он умирает, пойми! — Уже теряя терпение, перехватил инициативу первый. Снова послышались шаги.

   — Нет! — В этот момент в комнате что-то ударилось, и свет погас. Остапов вздрогнул, но остался стоять на месте. Он вслушивался в повисшую тишину несколько секунд, но она больше ни чем не разрывалась. Всё закончилось...

   Журналист не мог понять, что это было, он осторожно приблизился к плотно закрытой двери, и повернул ручку замка. Она не открылась. Как и говорила старуха, комната не открывалась много лет. По спине Павла забегали мурашки, а лоб пробил холодный пот, когда он почувствовал частички пыли на пальцах, которыми сжимал ручку. С трудом понимая увиденное, Остапов попятился назад. Его глаза, полные ужаса, сверлили тёмный силуэт двери. Журналист развернулся на месте, и снова в нерешительности встал, спрятавшись за угол.

   — Куда? — В этот раз голос был более разборчивым, и доносился он не из запертого кабинета, а из гостиной внизу...

   — Наверх! — Скомандовала хозяйка особняка, и Павел услышал поспешные шаги. Он рефлекторно кинулся вперёд, передвигаясь едва ли не на цыпочках, и ловко обогнув стол с засохшими цветами, быстро свернул за угол. Открытая дверь комнаты манила Остапова в своё убежище. Сердце журналиста бешено билось в груди. Он ощущал себя вором, почти пойманным на месте преступления, и хоть это не было правдой, ничего не мог с собой поделать. Тяжёлый шум шагов нескольких человек переместился на ступеньки лестницы, и Павел едва не перешёл на бег. Он заскочил в открытый проём своей комнаты, и быстрее закрыл дверь, увидев краем глаза, как коридор за его спиной осветился. Они шли сюда, и журналист аккуратно повернул ключ в замке. Он надеялся, что никто не заметил его. Остапов встал рядом с дверью, прижавшись спиной к стене.

   — Давайте во вторую! — Снова скомандовала хозяйка, и шаги приблизились вплотную. Журналист решил, что остался не замеченным, и немного успокоился. Он снова вслушивался в звуки за дверью.

   — Что с ним делать? — Спросил кто-то из мужчин, и послышались щелчки дверного замка.

   — Положите на кровать! — Зашептала старуха.

   Они вошли в комнату, соседнюю с Павлом, и через мгновение он услышал, как заскрипели пружины. Минуту спустя всё стихло. Журналист отдышался, расслабив тело, как вдруг протяжный скрип половиц в коридоре, совсем рядом с его дверью, заставил сердце Павла снова сжаться от страха. Через мгновение он стал ближе. Остапов, что было мочи, вжался в стену. Половица скрипнула на пороге, и журналист зажмурил глаза. Он открыл их, когда источник следующего звука уже был в комнате. Павел облегчённо выдохнул, вспомнив, что уже попадался на эту уловку старого деревянного дома. Он отошёл от стены, и в этот момент ручка замка медленно повернулась. Остапов замер, уставившись на неё, и затаил дыхание. Кто-то был на его пороге, и подошёл совершенно бесшумно...

   Дверь дёрнулась вовнутрь, но не открылась. Несколько секунд журналист слышал, как кто-то неразборчиво шептался с другой стороны, словно произнося заклинание, но оно видимо не удалось, и, так же медленно, ручку вернули в исходное положение.

   Павел вернулся к кровати и аккуратно, стараясь не шуметь, сел на её край. Все звуки стихли, и гробовое молчание наполнило округу. Остапов успокоился окончательно лишь через полчаса. Он долго лежал в постели, на спине, вслушиваясь в ночную тишину, пытаясь уловить любой даже самый тихий звук. Кого-то, или что-то положили в комнату рядом, и от этого журналисту становилось не по себе.

   — А ещё хотят, чтобы я дверь не закрывал! — С обидой подумал Павел, и тут же поспешил отогнать от себя все плохие мысли. Всё что он услышал в кабинете Эдмонда, теперь казалось каким-то диким сном, и Остапов хотел забыть беседу двух человек, но как ни старался не смог этого сделать. Он уснул с тревожными мыслями о предстоящей встрече...

IV

ХРАНИЛИЩЕ

День третий

[1]

   Павел открыл глаза, когда первые, ленивые лучи осеннего солнца коснулись его кожи. Он облегчённо вздохнул. Всю оставшуюся ночь Остапова мучили кошмары. То это были звуки голосов, которые то стихали, то становились громче и превращались в жуткий смех. То кто-то скрёбся в дверь комнаты журналиста, карябая острыми когтями податливую древесину и жутко рыча...

   Павел протёр глаза, и привстал. Несколько секунд он приходил в себя, не охотливо вспоминая подробности прошедшей ночи. Остапов окинул комнату подозрительным взглядом, выискивая возможные изменения в окружающей обстановке. И уже во второй раз он с облегчением таковых не обнаружил... Журналист выудил часы из-под подушки, с некоторой досадой обнаружив, что встал на два часа раньше.

   Павел прошёлся по комнате, разминая мышцы, и оказавшись у стола, взял сменную одежду. В этот раз Остапов решил добиться более существенных результатов в вопросах об истории города, чем в первый раз. Журналист рассчитывал, что Гаврилин даст ему обещанный доступ в библиотеку, и на этом приключение Павла должно будет закончиться. Остапов приблизительно суммировал полученную информацию, и этого уже вполне хватало на приличную статью... В добавок журналист не слишком хорошо предполагал какие сведения ему предоставит таинственная городская библиотека, но если слова лейтенанта о том, что там он сможет получить исчерпывающую информацию об истории Окска, были правдивы хотя бы на половину, Павел мог с уверенностью сказать, что уедет отсюда с целым багажом будущих статей. И он твёрдо решил, что этот материал станет последним. Эта ссылка, назначенная начальником, не должна была остаться в душе Остапова без должного ответа с его стороны.

   Журналист взял со стола фотоаппарат, и повесил его на шею.

   — Это будет самая громкая статья! — Высокомерно подумал Павел, ухмыльнувшись. Диктофон оказался у него в кармане через секунду.

   В дверь комнаты постучались. Громко и неожиданно. Остапов бросил резкий взгляд на ручку замка, успев заметить, как она дёрнулась, встав в исходное положение.

   — Да-да!? — Вежливо отозвался журналист, не сдержав довольной улыбки. С той стороны не ответили, но Павел без труда догадался, кто стоял у порога. Не торопясь, он приблизился к двери, и нарочно медленно открыл замок.

   — Вы опять закрываете дверь! — Старуха едва прищурилась, от ударившего в глаза света. В её руках был поднос, на котором стояла очередная банка с тушёнкой. Остапов не ответил, смерив хозяйку отрешённым взглядом.

   — Мне очень не хотелось бы этого делать... — Гневно продолжила женщина, и журналист с любопытством взглянул на её лицо. — Но я вынуждена буду... сдаться!

   — В каком смысле? — Не выдержал Павел, сбитый с толку. Старуха протянула ему поднос с завтраком через порог, и буквально вложила в руки.

   — Ваша взяла... — Совершенно спокойно пояснила хозяйка. — Вы в праве защищать свою жизнь, правда, я не вполне понимаю от кого... но не говорите потом, что я вас не предупреждала!

   — Я рад, что вы вошли в моё положение... — Вежливо, и совершенно откровенно отозвался Остапов, наверное, впервые за эти несколько дней, вздохнув с облегчением.

   — Я могу забрать у вас остатки вчерашнего ужина... — Женщина попыталась заглянуть внутрь комнаты через плечо журналиста, но Павел тактично перевёл её внимание. Он не хотел расстраивать хозяйку, своим отношением к подаваемым ею завтракам и ужинам, даже с учётом того, что это входило в стоимость номера...

   — Нет. Я выкину их сам, когда пойду к лейтенанту. — Остапов сдержанно улыбнулся, взял банку с завтраком и отдал пустой поднос обратно старухе. — Спасибо...

   — Как Вам будет угодно... И не опоздайте в этот раз! — Женщина снова задрала подбородок, и, развернувшись, зашагала по коридору прочь. Журналист остался стоять на пороге, и неожиданно окликнул хозяйку, почти полностью скрывшуюся из виду.

   — Скажите! — Прикрикнул Павел, облокотившись о косяк рукой. — А здесь водятся привидения?    

   Старуха остановилась, и замерла. Остапов видел лишь её спину, и только мог предполагать, какие эмоции выражало лицо женщины, и почему-то журналисту стало не по себе...

   — А вы верите в это? — Хозяйка медленно повернулась к Павлу лицом. И он увидел каменную, непроницаемую маску, словно задел старуху за самое живое, за самое трепетное. Остапов пожал плечами.

   — Я просто спросил...

   — Не знаю... — Отстранённо ответила женщина, и боязливо окинула стены и потолок коридора. Она двинулась дальше, не проронив больше ни звука.

   Журналист не знал, как расценивать её ответ. Он просто закрыл дверь, и в задумчивости подбросил тушёнку в руке. Павел вернулся к столу, и сел на стул. Он крутил банку в руке, пытаясь сообразить, что всё это значило. Тот разговор никак не хотел выходить из головы Остапова. Неужели воображение сыграло с ним злую шутку, а может это всё действительно оказалось просто сном... Журналист невольно передёрнулся, вспомнив ощущение пыли на пальцах оставленное после прикосновения к ручке.

   Павел встряхнул головой, прогоняя наваждение. Он поставил банку с тушёнкой на стол, присоединив её к совершенно такой же банке. Несколько секунд Остапов тупо смотрел на собранную им пару. Он думал о предстоящей встрече с лейтенантом Гаврилиным, но неожиданно оживился, схватив банки в обе руки. Нет, в них явно было что-то не так! Эта головоломка никак не давала журналисту сосредоточиться. Он принялся детально изучать собранные доказательства, но пока решительно не мог понять, что же они доказывали... Как говорил начальник Павла: “Журналистика сродни криминалистике — без хорошо проведённого расследования узнать истину не получиться!” И это бесспорно являлось правдой!

   Остапов сличил все различимые надписи на банках, и окончательно пришёл к выводу об идентичности обоих консервов. Более того, маркировка банок говорила о принадлежности их к одной и той же поставке, или серии поставок. Возможно ли это для города полностью изолированного от остального мира!? Конечно, можно было бы предположить, что тушёнка осталась ещё со времён процветания Окска, но тогда получалось, она лежала без дела лет пятнадцать! За такой срок испортились бы даже хорошо запакованные консервы. Журналист покосился на консервный нож, лежавший рядом, и не долго думая, открыл одну из банок. Павел осторожно принюхался к содержимому, но ни запах, ни цвет тушёнки, не вызвал у Остапова никаких подозрений. Да и зачем горожанам травить гостя, если можно совершенно спокойно перерезать ему горло посреди белого дня прямо на улице, у всех на виду... Журналист нервно сглотнул, невольно прикоснувшись к шее. Неприятные мысли, но логика оставалась логикой несмотря ни на что!

   Павел поставил открытую банку на стол, и принялся изучать вторую. Он долго вертел её в руках, пытаясь разглядеть, наверно, самую важную информацию, которую могла дать упаковка — дату изготовления! Но как ни старался Остапов найти заветные цифры, ничего подобного коду срока годности найти не удалось. Журналиста снова посетили мысли о том, что кто-то хорошо поработал с тушёнкой, не оставив никаких следов. Вмятин и потёртостей на корпусе банки оказалось хоть отбавляй. Поиски Павла упростились, если он хотя бы знал, где искать этот код, но...

   Остапов раздражённо кинул консервы на стол. Он снова откинулся на спинку стула, хмуро смотря на ненавистные банки. Открыть их секрет с первого раза журналисту не удалось. Он посмотрел на наручные часы, с тоской обнаружив, что до встречи с Гаврилиным осталось ещё полтора часа... Павел потёр подбородок, с раздражением заметив, как выросла его щетина. Остапов решил привести себя в порядок перед очередным визитом к лейтенанту, с горечью подумав как неплохо бы окунуться в тёплую ванну, или на худой конец, принять душ...

   Журналист потянулся к сумке. Он снял фотоаппарат, но не стал убирать его далеко, планируя снять несколько видов в городе. Павел извлёк походную сумочку с туалетными принадлежностями, и, вытащив бритвенный набор, встал.

[2]

   Остапов вышел в коридор, и остановился за дверью. Здесь оказалось достаточно светло, чтобы не пользоваться дополнительным освещением, но воспоминания о пережитом ночью, заставили журналиста насторожиться ещё раз. Теперь внимание Павла приковала к себе дверь соседней комнаты. Он с опаской вглядывался в её силуэт, пытаясь представить, что могло находиться внутри комнаты. Затаив дыхание Остапов сделал несколько неуверенных шагов по коридору. Он не планировал и даже не хотел узнавать то, что положили туда сегодня ночью, но как только журналист поравнялся с дверью, неожиданно для самого себя, приник к ней, и приложил ухо к тёплому дереву. Тишина. Опомнившись будто от сна, Павел резко отпрянул назад. Он хотел укорить себя за излишнюю любопытность, но с горечью подумал: не за этим ли он и приехал сюда...?! Узнавать чужие тайны, даже под страхом быстрой и неминуемой расправы?! В этот момент Остапов сильнее всего хотел оказаться дома, на Земле Живых, снова почувствовать запах холодного, но родного воздуха... Он ещё раз взглянул на дверь таинственной комнаты, и оставил её за спиной.

    Оказавшись на развилке, журналист остановился. Из всего того, что с Павлом случилось ночью, наибольший интерес для него представлял услышанный Остаповым разговор в кабинете Эдмонда. Но снова идти туда журналист заставить себя уже не смог. Стоило ему лишь кинуть мимолётный взгляд в удаляющуюся черноту справа от себя, как по спине Павла начинали бегать мурашки. Той ночью Остапов понял только одно, хозяйка говорила правду — дверь в кабинет её отца не открывали достаточно долгое время. Журналист дёрнул рукой, снова и снова стряхивая с неё, уже ставшую воображаемой, пыль от дверной ручки. Неужели это были действительно призраки...?

   Погрузившись в размышления, Павел свернул к туалету. Он приближался к цели, в который раз прокручивая в голове подробности той таинственной беседы. К сожалению все, что помнил Остапов, выглядело слишком расплывчато, и не создавало никакой картины, даже самой общей.

   — Кто-то просил ввезти в город одного человека, потому что некто другой умирал, но получил резкий отказ... Белиберда какая-то... — Раздражённо подумал журналист, миновав лестничные пролёты, и входя в следующий коридор. — Ещё что-то о карантине... И нарушение правил...

   Он снова оказался в полумраке. Павел сбавил ход. Остапов вдруг подумал о том, чтобы осмотреть картины висящие здесь ещё раз, но без дополнительного освещения это вряд ли бы получилось. Журналист наткнулся на первый портрет. С трудом он различил на тёмном фоне полотна фигуру женщины. Элеоноры. Павел безрезультатно смотрел на лицо покойной хозяйки несколько минут. Обычная женщина, вполне симпатичная, и молодая. Никаких тайных надписей и кодов, и вообще ничего, что могло относиться к статье Остапова. Он двинулся дальше, подумав сфотографировать портрет в будущем, и оказавшись у изображения мальчика, остановился напротив него. И опять внимание журналиста приковал к себе взгляд Артура. Этот до боли знакомый взгляд. Может он видел его на страницах Интернета? Павел пытался найти ответ на возникший вопрос, но то ли память его оказалась слишком слаба, то ли слишком много мыслей кружилось в голове Остапова, заслоняя собой все другие воспоминания. Так или иначе, он не смог вспомнить ничего связанного с мальчиком. Со смутными ощущениями, журналист побрёл дальше.