Один день нашей вселенной.

А небо безмолвно смотрело на нас из-за высоких окон(с)Наутилус Помпилиус

Он сбросил ноги с кровати и поставил их на мягкий коврик. Почесав затылок и зевнув, Он косолапо поплелся в сторону кухни. Из форточки доносились страшные визги и крики. Он достал ароматный кофе и засыпал в турку. Крики из форточки усиливались…

…Кофе получилось ароматным. По телу ощутимо пробежал ток бодрости. Он втянул ноздрями бодрящий пар. Наслаждению божественным напитком мешали неприятные звуки из окна. Он встал и захлопнул форточку. Чашка за чашкой, турка за туркой, Он продолжал пить кофе.

Шаман, пожилой мужчина с лицом, измазанным мелом и дегтем, судорожно прыгал вокруг потухающего костра. В темный зев пещеры врывался режущий зимний ветер, кусающий сотнями льдинок кожу, защищенную лишь шкурами. В самом глубоком углу пещеры сгрудились, по-звериному оскалившись, облезлые женщины и рахитичные дети.…Несколько бородатых мужчин, обернутых в волчьи шкуры, хмуро наблюдали за корчами жреца, до дрожи сжимая в окровавленных пальцах древки примитивных копий.…Шаман выгибался, шаман кричал, шаман бил в бубен. Костер потухал. Шаман издал последний крик и упал. Огонь потух. Женщины упали на колени. Дети заплакали и сбились в кучку подобно кутятам. Мужчины опустили головы. Шаман лежал неподвижно. Лишь изредка вздрагивала грудь…Старейшина, старец лет пятидесяти, весь седой, подошел к шаману и поднял копье. Шаман все еще судорожно дышал. Воины подняли руки, издали страшный клич. Острие вонзилось в сердце жрецу, от которого отвернулись Боги. Стадо ушло во тьму. В зимнюю стужу, откуда доносились рыки диких зверей и удары грома. Стадо поползло к огненной горе, маячившей на горизонте. Там — тепло. Но все понимали, что дойдут единицы.

Допив кофе, он твердой походкой направился в ванную. Теплые струи ударили по его идеальному телу. Вода ласкала его мышцы. Холодный поток освежал. Настроение поднималось. Выйдя из воды, он сел в мягкое кресло и закурил ароматную сигару.…Где-то ему мерещились крики. Кто-то его звал. Но это уже было привычно. С самого утра звуки нарушали покой Его дворца.

На поселение опустился густой туман. Костер, зажженный часовыми на дозорной вышке, почти не виден во тьме. Силуэты гор лишь обозначались в белесой пелене. Деревня погружалась в сон. Лишь на холме, где возвышались несколько деревянных идолов, горел жаркий огонь. Четверо стариков в белых балахонах, потрясая резными посохами, обратили свои взгляды в черное слепое небо. Над холмом проносились обрывки таинственных фраз. Голоса волхвов срывались с шепота на визг:“О Великий Громовержец, дай мир народу моему! О, Великая Богиня-Мать, дай людям нашим здоровье! О, Властелин Лесов, ниспошли дичи разной, удачи охотникам нашим!”Небо лишь мигало звездами, изредка мелькавшими между жирными громадами туч. С вышки доносится вопль часового. Тело, облаченное в кожаный нагрудник, глухо ударяется в камень. Из землянок выбегают полуголые мужчины, вооруженные бронзовыми топорами, секирами и деревянными дубинами. Тонкие ворота деревни, давно не знавшей никаких войн, сотрясает страшный удар. Из пролома показываются расплывчатые силуэты воинов. В сиянии редких факелов сияют их нагрудники и железные шлемы. Первые ряды нападающих стальной лавиной оттесняют защитников деревни к их домам. Высокий мужчина с развивающимися волосами, совершенно голый, но вооруженный грозной секирой, врывается в ряды легионеров. Его секира срезает головы нескольким римлянам. Кровь и туман. Пошел дождь. Лужи становятся красными. Берсек затоптан тяжелыми сапогами. Длинноволосых мужчин все меньше. Последние защитники отступают к святилищу, где на холме, в деревянном храме укрылось почти все население. Луки галлов звенят, неся смерть. Топот ног и звон доспехов римлян все ближе к святилищу. С десяток захватчиков наполовину погрузились в грязь, насквозь пронзенные стрелами, но центурия огромной многоножкой ползет вперед. Ползет неумолимо. Двое рослых воинов-галлов отбирают у женщины младенца. Женщина кусается, пинается, но не отпускает застывшего в безнадеге ребенка. Молодой мужчина в доспехе из шкур разбивает дубиной ее череп словно яйцо. Жрецы, дрожа от страха, принимают ребенка в свои руки. Последние защитники еле-еле сдерживают натиск римских воинов. Бревна, скатываемые ими со склона холма, отбрасывают захватчиков назад. Но все понимают, что надежда только на Богов. Кинжал входит в сердце ребенка. Седобородый святитель произносит слова на незнакомом наречии. Еще дрожащее маленькое тельце падает в костер…

…Римские легионеры врываются в святилище. Предсмертные корчи жрецов не имеют никакого действия. Разгоряченные солдаты жестоко мстят за гибель товарищей. Никто не устоит перед центурией Акция Красса.

На часах почти полдень. Он пошел в мастерскую. Огромная зала от двери до стены заполнена прекраснейшими скульптурами. Здесь есть и звери, и люди, и птицы. Почерпнув из чаши белой глины, Он садится на табуретку и начинает что-то лепить. Им овладевает экстаз Творца.

Пожар пожирает все новые и новые кварталы Города. По окраинам несутся конные отряды варваров. Косматые звериные морды в кожаных шлемах, меховые штаны, голый торс, короткие луки за спиной, окровавленные топоры, грубые деревянные щиты. Боевой клич нелюдей наводит ужас и на ободранных плебеев, и на белоснежных жирных патрициев, и на полусонных легионеров, которые отступают к укрепленному дворцу Наместника. Все бегут. Забыты родственники. Забыты дети. Перед глазами только отрезанные головы на седлах захватчиков. Все новые и новые крыши инсул загораются от горящих стрел. Из Колизея выбегают освобожденные гладиаторы и бегут в сторону варваров. Многие из них сами родились среди тех. Но топоры дикарей рубят своих соплеменников с таким же равнодушием, как и ненавистных римлян. Остатки гладиаторов бегут к крепости плечом-К-плечу со своими врагами-легионерами, такими же беззащитными перед лицом диких племен. В храме Юпитера пусто. Лишь один жрец, потерявший разум, мечется от одной прекрасной скульптуры к другой. Еще его отец служил в этом храме. А теперь к святилищу подходят сотни тварей, недостойных даже взгляда Юпитера. Священник, облаченный в белую тогу с позолоченным подолом, в отчаянии бегает от одной прекрасной скульптуры к другой, шепча молитвы. На его сгорбленную фигурку взирает трехметровая статуя Бога-Громовержца. В храм врываются варвары. Жрец сжался в комок за статуей Юпитера. Губы двигаются, шепча воззвания к Властелину Гроз… Горящая крыша храма обрушивается, погребая под собой статуи Бога.…Весь город в огне. А все новые и новые отряды германцев проникают в последнюю цитадель через проломленные тараном ворота…

Подходит время обеда. Пробежавшись удовлетворенным взглядом по рядам идеальных фигурок из белой глины, Он поднялся со стула и направился на кухню. Такая жизнь ему уже надоела. Хотелось новых впечатлений. Достав из холодильника котлеты и разогрев их в микроволновке, Он начал вкушать пищу, громко чмокая. На столе в одно мгновение появилась бутылка коньяка. Настроение поднималось. Он решил развлечься. Подошел к окну и задернул штору…

Телега медленно ползла по узкой темной улице. С покатых соломенных крыш лились потоки дождя. Колеса почти до половины погружались в слякоть. С обеих сторон возвышались трехэтажные дома, все в желтых потеках и следах от фекалий.

— Мартин, вон там около двери с черным крестом один. — прокричал возница, толстенький человек в сером плаще.

Телега остановилась. Из нее выскользнула фигура, полностью облаченная в черную кожу, на лицо этого страшного существа была натянута нечеловеческая маска, похожая на птичью морду с длинным клювом. Мартин, а именно так звали это существо, погружаясь в грязь по колено, подошел к опухшему трупу женщины, лежащему около приоткрытой двери. Вся кожа превратилась в сплошную гниль, по всему телу вздымались огромные опухли лилового цвета, многие из которых лопнули и стали похожи на гнилые черешни. Мартин,поддев крюком, подтащил женщину к телеге. Труп был водружен на гору других тел. Мартин вытер перчатки, испачканные гноем, о подол плаща и запрыгнул в телегу, сев рядом с полуразложившимися ногами щуплого старика.

— Поехали, Сэм. Загрузились по полной. Старина Питти на кладбище уже новой партии заждался.

Оба, и Мартин, и возница, весело засмеялись. Телега, скрипя несмазанными колесами поплыла дальше по зловонной улице, преследуемая лаем собак, стуком ставень в пустых домах и плачем редких прохожих, которые при одном ее виде прятались в провалы дверей.

Телега остановилась возле церкви. Церкви было лет эдак двести. Приземистое строение из серого камня мрачно нависало над оживленным кладбищем. Могилы заняли всю территорию погоста. Они рылись на расстоянии пары дюймов друг от друга. Места не хватало все равно. Хмурые бедняки в мокрых от пота одеждах с равнодушным видом копали огромную общую могилу. Мартин начал свою работу. Он умело поддевал тела, попадая крюком в проемы между ребер, стаскивал труп с повозки и могучим пинком ноги отправлял останки в яму. Возница перекрестился, глядя на перекошенные лица жертв чумы. Вдруг непоколебимый Мартин вскрикнул:

— Хеллен!

Он сбросил с себя капюшон и маску, обнажив молодое безусое лицо, и бросился к трупу юной девушки. По ее лицу прошелся чей-то сапог, но Мартин все равно узнал…Он не мог не узнать ее.

-Хелли!Хеллен!!!Я сплю?! Не может быть! Хе-л-л-л-и-и-и!!! — голос чумного доктора сорвался на визг. Он упал на землю и стал целовать труп своей возлюбленной. Возница попытался оттянуть доктора от страшной ямы, но Мартин все продолжал и продолжал обнимать Хеллен, разговаривать с ее останками.

Возница махнул рукой и, натянув до упора капюшон, направился за священником Питом. В храме божьем было пусто. Ни души. Возница прокричал:

— Отец Питер! Вы где?

Никто не ответил. Лишь в дверях промелькнула какая-то тень. Возница вздрогнул и перекрестился.

-Отец Питер уже закопан. Священников в городе больше нет.

Конюх обернулся. В дверях стоял старый кладбищенский сторож. Он плакал.

“Господи, помилуй нас! Господи Иисусе, прости нам грехи наши! Господи, отпусти нам грехи наши! Господи, ниспошли нам спасение от кары небесной, от смерти черной! Господи отпусти грехи усопшим рабам твоим!” — глухой голос возницы рокотал над кладбищем, смешиваясь с плачем и стенаниями родственников жертв болезни.… Господи, спаси! Но все новые и новые телеги, все новые и новые линкоры смерти привозили на погост свежий урожай чумы…

Он задернул штору и, что-то пробормотав в пустоту, направился в райский сад. Среди шелеста сотен видов растений, шума водопада и щебетания невиданных птиц Ему в голову часто приходили интересные мысли. Он сел у кромки воды, погрузил босые ноги в прохладную воду и стал слушать плеск тугих струй жемчужной реки, падающей с огромной высоты. Время подходило к пяти часам.

_____________________________________________________________________________

Первый немецкий бронетранспортер, своим рокотом пугая собак, вполз в деревню Забутовку утром. Большинство жителей, лишь заслышав шум мотора попрятались по погребам. Первыми из транспорта начали выпрыгивать загорелые белокурые солдаты в черных эсэсовских мундирах, потом два унтера в касках вытащили из кузова канистры с какой-то жидкостью. И лишь последним, лениво щурясь, из люка показался молодой штурмфюрер.

Солдаты разбежались по сельцу и начали прочесывать хаты…

…Дед Михайло, спрятался за дверным косяком, сжимая в руках трофейный Шмайсер. Лицо его перекосилось от напряжения. В хату не спеша, с опущенными автоматами, не сомневаясь в своей безопасности, вошли двое немцев. Дед оказался как раз за их спиной.

— Партизанен! Выходи, партизанен! — непонятно с какой целью прокричал белокурый с нашивкой. Михайло нажал на спусковой крючок. Оба упали, не успев вскрикнуть. Тишину тут же разорвала канонада выстрелов, застрочил станковый пулемет, послышались крики на немецком…

…Дед Михайло стоял связанным перед строем немцев. Один глаз почти вытек, рука висела плетью. Лейтенант скомандовал:

— Повесить!

…Все жители деревни были построены около пустой конюшни: старики и дети, малочисленные мужики и тощие, обглоданные войной, женщины. Дед Михайло уже дрыгался хрипящей тушей на балке. Молодой ефрейтор вскинул автомат... Очередь разорвала грудь старого вояки в клочья.

— Пусть висит!

Стадо загоняли прикладами в конюшню. Стадо покорно мычало и вливалось в последний хлев.

— Шнейль! Шнейль! Быстрее! Свиньи! Швайн! Руссиш Швайне!

Мама…Дочка…Мама, я боюсь! Мама! Таня! А-а-а-а! за что?! Ироды! Суки! Господи! Боже, спаси!

…Конюшня загорелась, облитая бензином, за пару минут. Лейтенант с грустью наблюдал за горением бесцельно потраченного топлива. Приказы начальства часто не понятны честному офицеру СС.

— Шнитке! Заводи машину!

-Господин лейтенант, может постоим пока догорит?

-Да что уж там.…Весь скот сдох давно.

…Огонь охватил стены конюшни. Люди сгрудились в кучку в центре, где еще не бушевал огонь. Первые задохнувшиеся, в основном старухи и старики, уже лежали на навозе…Ноги бабки Натальи пожирал огонь…но бабка уже ничего не чувствовала. Дед Демьян крестился. Дед Василий плакал. Маленькая Маша просто прижалась к маме, мертвой тушей лежащей на полу.

— Господи! Не бросай…

— Помилуй рабов божьих!

— Иисусе Христе, сын божий, избавь меня от мук адских!

— Мама!

-Доченька! Терпи!

-Мама! Что с тобой?

…Взвод уже сидел в бронетранспортере, когда крыша конюшни с грохотом обрушилась.

— Уф…Слава тебе господи, закончили дело.…Теперь можно и отдохнуть.

— Да, господин лейтенант.

Бронетранспортер понесся, ломая кустарник, через лес на запад, везя в кузове два трупа в черных мундирах.

Он очнулся от сна. Нет ничего лучше райского сна в раю. Умывшись водой из водопада, Он пошел во дворец…Время близилось к вечеру.

Они выбрались из бомбоубежища глубокой ночью, но не увидели звезд. Они не увидели даже неба. Даже деревьев. Даже домов. Не говоря уже о людях. Мир был пуст и тих. Страшный холод. Странная серость. Запах озона. Глаза жгло даже через стекла шлемофона. Наверное, радиацией. Высокий мужчина в комбинезоне и шлеме упал на колени. Четверо других опустились рядом. Была только серь, безликая пелена серости и пепла. Вверх неслись обломки небоскребов. Это были не дома, ибо нет жилища без жителей. Не было ветра. Высокий мужчина посмотрел на гермоворота капитального убежища. Внутри было пусто — только урны с прахом сотни людей. Было пусто и впереди.

-Куда?

-Наверх.

-Это как?

-Это на восход.

-А солнце?

-Оно везде, где мы есть…

Высокий мужчина снял шлемофон. Его глаза сразу же покраснели. Он захрипел:

— Господи! Господи! Тебя нет.…Нет и нас.…А кто есть?

— Альсандре, ты что? Альсандре, брат! — закричали остальные.

— Зачем ты сделал это? Заче…Госпо…

Изо рта у мужчины пошла кровь. Альсандре упал.

-Может и нам тоже? Зачем жить в этом мире?

-Хорошо. Вы как хотите, а я вдохну воздуха…Последний раз.

Все четверо сняли шлемофоны. Господи, или кто там.…Какой мир мы потеряли.…Какой мир потерял ты!

-И все таки Вы…Я здесь не при чем.

Бог закрыл форточку и зашторил окно. В ближайшие несколько дней можно жить спокойно, не слышать никаких молитв и криков. Бог может спать спокойно.

Господь опустился на кровать и уснул. Потух свет в комнате, потух свет в целом мире.

Как же он любит тишину. Но постоянная тишина скучна. Фигурки из мастерской не застоятся долго.