LILITH — Холодная осень 2004-го

Консилиум близких. Всеобщее согласие с позитивными моментами от экономической стабилизации в стране за последние несколько лет. В суть никто не вникает. Радикальных настроений поддерживать не собирается. Противоположный вариант вызывает гаденький привкус лёгкого дежавю и всё ещё свежие воспоминания от валютных скачков, почившего в бозе мелкого бизнеса, драконовских условий кредитования, перебоев с энергоресурсами, бешенных темпов инфляции, обесценившихся денег. Ностальгии ни у кого не возникло. Решение принято — при всей традиционной нелюбви к власти, поддержать кандидата от неё. Точка.

Пока ни о чём не догадываюсь. Обстоятельства не позволяют видеть дальше собственного носа: три работы и один ВУЗ. Как раз «начитка» в магистратуре. Перемещаюсь по своей траектории как шашка в «чапаеве», по которой только что дали щелбан. Обзор прикрыт шорами из тысяч нерешённых проблем. Кто-то из одногруппников с неведомой целью интересуется моей гражданской позицией. Отвечаю открыто и не задумываясь. Дальше в мой адрес звучит несколько туманных обвинений (позже мне становится ясно, что это — всеобщий шаблон), а пока... пожимаю плечами и ухожу. На фиг, мне есть чем заняться.

Чуть погодя. День рождения подруги. Встреча назначена на довольно поздний час, в центре города, на одной из прилегающих к Крещатику улиц, в маленькой, подвального типа, кафешке. Среди приглашённых — все «свои», люди, которых я знаю множество лет. Круг друзей у нас давно стал общим. Понятно, что возвращаться скорее всего придётся на такси среди ночи. Понятно, что такое путешествие не всегда может быть безопасным. Не скажу, что этот момент меня как-то тревожил. Настойчивое предложение бывшего мужа меня проводить поначалу воспринимаю в штыки, но... пуркуа бы и не па? Соглашаюсь. По дороге замечаю нечто странное. Нет, к прохожим с «помаранчевыми» ленточками на одежде я уже привыкла. Тут что-то другое... На улице всё чаще встречаются мрачноватого вида молодые люди, одетые в чёрное, на каждом канареечно-жёлтая бандана с нарисованными на ней часиками. Блин, кто это? Чего они хотят? Почему их так много? Спрашиваю у Митьки.

— Спецотряд. «Порашенцы». Постарайся держаться от них подальше, ок? Ну, всё, мы пришли, мне тоже — «пора». Позвони, как домой доберёшься.

— Угу.

Спускаюсь в кафе. Тёплый винно-прокуренный воздух. Вот они: милые, родные, любимые! Как же долго я вас не видела! Чмок! Лёлька, Юрчик, Дэн, Морозова! Виват имениннице! Бармен, принеси хоть чего-нибудь! Народ, чего такие кислые лица? Что-то случилось? Взгляды настороженные, царит молчаливая пауза. После первого заздравного тоста раздаётся вопрос о моём предстоящем волеизъявлении. Называю фамилию предпочитаемого кандидата. Дальше: обвинения, крики, угрозы, мат, брызги слюны, искры из глаз, ярость. В один момент друзья становятся непримиримыми врагами. Люди, я вас не узнаю, вы в своём уме, мы же никогда раньше не говорили за столом о политике, тем более, не ссорились из-за неё, угомонитесь! Безнадёга, меня никто не слышит, эмоции продолжают зашкаливать и я в роли дежурного предателя родины. Из-за чего? мелькнула мыслишка: «кокс?» Возможно, я же не знаю, что здесь происходило до моего появления. Хотя — нет, кокс не мог вызвать такую агрессию. Здесь что-то другое... В любом случае: диалог уже невозможен. Осознаю их неадекватность, но ничего не могу изменить. Мерзко на душе. Дико разболелась голова. Утешаюсь лишь соломоновской мудростью: «попустит...» Откланиваюсь перед всеми. «Пора» делать ноги. Ухожу.

По ночам продолжаю работать над научной статьёй. Музыковедческая кафедра заказала мне один альтернативный проект, заставив «перелопатить» огромное количество материала по хэппенингам и другим разновидностям перформансов на примере концертной практики «Салюта Абсурда». Обдумываю концепцию. Очень кстати звонит главный герой статьи и бессменный лидер группы — Андрей Лис. Он и его очередная барышня нарыли ещё каких-то архивных записей и фоток, зовут в гости. Кто такой Лис? Объяснять бесконечно долго. Попробую максимально сжать информацию: он — живая рок-легенда хиппейного андеграунда 90-х (да, это не глюк, у нас всерьёз о движении хиппи, как о явлении, достойном внимания, можно говорить только начиная с 90-х), он — кумир несметного множества женщин и, в то же время, один из моих «перманентных» любовников на протяжении –надцати лет, он, как и я, ревностный до маразма защитник собственной свободы от любых посягательств, и, бесспорно, он один из вернейших моих друзей. Пробираюсь в «лисью нору», оглядываюсь по сторонам, интерьер неузнаваем — всё вокруг во флажках, шарфиках, лентах, цвет предсказуем. Берёт гитару, ноет что-то тоскливое, без слов. На лапах остались только рыжие феньки. Бог мой, одну из них плела я сама! Эх... и ты тоже, Брут? Пьём из фляги коньяк, смотрим «Мечтателей». Мне неспокойно, вжалась в угол, боюсь поднять глаза, жду. Вот оно: пресловутый вопрос, ответ на который способен подвести черту под многолетней дружбой.

— Ты за кого?

— Лис, можно я промолчу, а? Были уже прецеденты. Неужели, кроме как о политике, не о чем больше?

— Всегда есть о чём, но сейчас — не могу.

— Тогда — давай объявим антракт, лады? Ну, всё... мне «пора», пойду...

— Лады. Поговорим, когда всё будет позади!

Статья осталась недописанной.

Ноябрь. С удивлением обнаруживаю, что таких, как я, в этом городе осталось без малого десять процентов, и те предпочитают держаться в тени. Один за другим те друзья, что придерживались такой же позиции, эмигрируют в Россию. Один за другим на почве политики рвут отношения близкие родственники. На курсе за мной закрепляется заспинно-зловещее прозвище — «донецкая». Нет, я ничего зазорного не усматриваю в том, чтобы быть уроженкой восточно-украинской столицы. Я знаю, что коренных киевлян всё чаще можно встретить теперь только на кладбищах. Но почему, мой покойный прадед-дворянин, киевлянин, лучший друг писателя Короленко, будучи известным адвокатом, сыгравшим решающую роль в нашумевшем в начале ХХ века «Деле Бейлиса», и тем самым оставивший след на страницах истории города, должен переворачиваться в гробу, видя, как, прости Господи, сельское быдло называет его правнучку оккупанткой? За что? До сих пор слёзы не могу вспоминать без слёз.

Захожу по делам к шефе, завкафедрой, моему научруку. Она обеспокоена не меньше:

— Не могу больше так! Они поселились в нашем доме на Пушкинской, прямо в подъезде, напиваются и орут по ночам, гадят под себя, не дают прохода жильцам. Стало страшно возвращаться с работы. Может быть, переехать?

Просторный подъезд старинного дома с мраморными лестницами и причудливой лепкой на стенах (теперь уже изуродованной намозолившими глаза лозунгами) самовольно захвачен теми, кто замёрз во время уличных акций протеста. Через два дня профессор Шульгина попала в больницу с диагнозом гипертонический криз.

Прохожу по майдану: палатки, доски, костры, озлобленные «полевые командиры» в камуфляже, ряды биотуалетов, несносная вонь. Хочется верить: всё это затянувшийся кошмарный сон, утром открою глаза и всё будет, как прежде, но... где там! Вражда накалилась, достигнув своего апогея. Из далёкого Северодонецка звучат первые требования развода: «Не можете жить с нами вместе? Разлюбили? К чему тогда нам терпеть вашу ненависть? отпустите на волю!» Их можно было бы простить и понять, чисто по человечески, если бы... это не подогрело как в мартеновской печке температуру общественных противостояний до состояния пусть пока (слава богу) бескровной, но уже... войны. Мой круг общения в этот период сузился практически до точки. Ни с кем не разговариваю. Рядом оставалась только моя семья и Митя.

Он, как верный пёс, сопровождал меня всякий раз, когда я вынуждена была задерживаться допоздна в стенах Академии. На улицах стало чересчур многолюдно и неспокойно. Приходится добираться домой, обминая центральную часть города по зелёной ветке метро. «Печерская». В обоих направлениях эскалаторы забиты людьми с оранжевыми флагами в руках. Все как один скандируют фамилию своего Мессии. От сплочённости этих выкриков становится как-то не по себе. Заходим в вагон. Там то же самое. И если бы только в одном вагоне — весь поезд орёт: одновременно, ритмично, не прекращая. С ужасом понимаем: мы единственные, кто здесь молчит, единственные, на ком нет никакой символики (а это уже становится опасным, за отсутствие ленточки определённого цвета в тёмное время суток, можно, как минимум, схлопотать по лицу). Глаза у людей сверкают неистовым блеском. Все кричат, не жалея глоток аж до самой «Лукьяновки». Будто невидимый дирижёр управляет этим многотысячным хором. Что это? Гражданская позиция? Удачный пиар? НЛП? Гипноз? Майн кампф? Комом к нёбу подкатывает страх, нечем дышать, кое-как выбираемся на поверхность. Дальше только пешком. По пути отвязываем с веток дерева их клятые ленты, цепляем на сумки, хрен с ними, с убеждениями, своя шкура дороже!

Просыпаюсь под противную морзянку гудков (тех, что обычно берут с собой на стадион футбольные болельщики) и громогласные речёвки. Что это? Ранний матч? Нет, это под моим окном покорное стадо школьников их преступники-учителя сняли с уроков, вооружили соответствующей атрибутикой и ведут на майдан. Твари! Ладно, чёрт с ними, 2пора» собираться на экзамен. Звонит телефон. Митя:

— Не смей туда идти, слышишь меня? Не смей! Будут провокации, я не смогу тебя защитить, занят сегодня! Это очень опасно. Сиди дома!

— Ты в своём уме? У меня сессия! Когда я буду потом эти хвосты сдавать? И так еле с работы отпросилась!

— Я тебя предупредил...

Жуткий день. Академия руководящих кадров культуры и искусств находится на территории Лавры. Наша группа стоит во дворике у боковых ворот, в ожидании преподавателя. Напротив небольшой шеренгой выстроились прихожане в сопровождении нескольких священнослужителей. Прямо на них движется гораздо более многочисленная колонна всё с теми же флагами. Орут, размахивают кулаками, явились с целью устроить разборку на пороге храма. Не замечая ничего вокруг себя, сбрасывают стоящих у них на пути студентов прямиком на брусчатку. Целуюсь с пыльным камнем. Чёрт, рука! Только б не перелом, для меня это синоним пожизненной профнепригодности! Фух, кажется обошлось, пальцы шевелятся, должно быть, всего лишь ушиб. Отряхиваюсь, отхожу в сторону. Порван рукав. Больно. Уроды!

Сквозь толпу возвращаюсь домой, сама, пешком. В транспорт влезть невозможно. Под дверью квартиры — Митя. Рассказываю о случившемся.

— Я же предупреждал тебя! Ты — ненормальная! Какого надо было туда лезть? Ты видишь, что вокруг творится?

Ссоримся. Рвём навсегда отношения. Распсиховавшись — уходит. Всё. «Я одинок как последний глаз, идущего к слепым человека» (с) Больше никого.

Никого? В выходной отправляюсь на площадь Славы. Там митинг. Наш. Со сцены слащаво вопит Басков (терпеть его не могу). Кучка пенсионеров внизу подпевает «Шарманке». Позор, плюнув на принципы, подпеваю вместе с ними. Любезные молодые люди улыбаются и предлагают подойти к их палаткам, расписаться в каких-то списках. Не знаю, на фиг оно мне надо, но подчиняюсь. Всё кажется каким-то надуманным, липовым, ненастоящим. Кроме людей, чьи лица всё ещё исполнены надежды. Только бы с ними. Только бы не одной. Еду домой в сопровождении трёх «пророссийски» настроенных дедушек. Поём на весь автобус:

— Врагу не сдаётся наш гордый варяг, пощады никто не желает!

Сейчас можно. Численное преимущество за нами. Всё должно обойтись. В руках два воздушных шарика (трофеи) — белый и синий. Чувствую себя «тимуровцем» на первомайской демонстрации. Противно.

Третий тур выборов. Бессонная ночь подсчёта голосов перед «ящиком». К утру предварительные результаты. Не в нашу пользу. Глобальный крах. Отчаянье. Бежать, собирать чемоданы? Куда? Были бы варианты. Остаюсь. Пережить бы ещё инаугурацию, а там... как-то всё будет. Правда, соломоновская мудрость утешает теперь всё меньше: «а попустит ли?..» Далековато зашло это всё.

ЗЫ: Спустя полгода окружающие постепенно начали выздоравливать. Не все, правда. И не сразу. Тяжёлая болезнь ещё неоднократно давала новые рецидивы, но окрепший иммунитет здравого смысла уже способен был побороть эпидемию всеобщего помешательства. Признанные успешными технологии применяются до сих пор. Постоянно, для решения любого, даже самого мелкого, местечкового кризиса власти. Ответ на вопрос: «кому это было нужно?» всё ещё в стадии поиска. Покоя и стабильности не наступило. За то произошло примирение. Не между политиками. Между людьми. Теперь даже снова можем смотреть друг другу в глаза. К хроническому бардаку все привыкли. Так и живём. Думаю, заложниками чьих-то амбиций уже не станем. Надеюсь. Прививка была поучительной.

Вот только... как горькая память о событиях той холодной осени в ящике моего стола и по сей день обитает партийный билет да пара флажков. Голубого цвета.