Белый кот оказался кошкой. На мою ошибку указал Андрис Вальдс, утром навестивший дом под платанами. Ну, кошка, так кошка — какая разница. Не мраморных же догов заводить.
— Решил остаться? — поинтересовался бывший полицейский.
— Да, но не знаю надолго ли.
— У нас места хорошие.
— Мне надо собраться с мыслями и решить одну проблему.
— Извините, — засобирался добропорядочный селянин. — Я вас отвлекаю.
— Не в данный момент.
И он остался. Мы пили живое пиво, и говорили о днях минувших.
— Эльзу помнишь — дочку трактирщика? Скрипачка, мировая знаменитость.
— Её талант заметен был ещё тогда.
— Талант талантом, а сколько она трудилась. С утра до вечера — пили-пили, пили-пили….
— Конечно, без упорного труда одного таланта мало.
— Иные без пота славу добывают — просто везёт.
В словах старого селянина услышал упрёк в свой адрес. Вечером, после его ухода:
— Билли, готов представить на твою критику некоторые соображения по противометеоритной теме.
— Весь внимание.
Запер дверь, поднялся в мансарду. Присел в кресло у раскрытого окна. Кошка на коленях. Тут как тут чёрный кот. Устроился где-то на коньке и завывает. Сосредоточиться не даёт.
— Билли, нельзя ль грозу какую придумать?
— Айн момент, Создатель, селян настрою.
Гроза ударила что надо. Громы, молнии, ветрина дует, дождь сечёт. У меня окно открыто, но ни капли в мансарде — ветер с юга.
— Всё, как просил, Создатель. Теперь выкладывай, что надумал.
— Схема противометеоритной защиты, что ты выстроил для Любы в принципе не верна.
— Опровергай.
— Легко. Если взять за точку отсчёта центр Земли, скажи, в какой прогрессии будет возрастать объёмный сектор обзора на линейную единицу удаления. Видишь, даже не в геометрической, а на порядки выше. А ты пытаешься вести наблюдение не из единого центра, а системой спутников, направляя локационные волны в космическое пространство. Они не в состоянии справиться с прогрессией четырёхмерного пространства. Понятна природа чёрных дыр?
— В принципе, да. Но как их залатать?
— В той плоскости, которой ты мыслишь — никак.
— Растолкуй свою плоскость.
— Мотай на ус. Мы хотим защищать Солнечную систему. Так вот, светило-ярило и должно стать следящей станцией. Его лучи идут сплошным потоком, встречают препятствия, например, в виде планет, огибают и вновь смыкаются. Тебе ясно, что чёрных дыр в этом случае не будет. Молчишь?
— А ты закончил?
— Вникай дальше. Знаешь, принцип паутины? Стоит несчастной цокотухе запутаться в ней, сигнал тут же передаётся пауку. Потоки солнечных волн, заметь, неразрывных — та же паутина. Встречая на своём пути препятствия, они подают сигналы — внимание объект. И этот сигнал источник света получает гораздо раньше отражённого. То есть мы имеем дело в данном случае со скоростями намного выше световых. На порядки.
— У меня нет информации по этому явлению.
— Не было, теперь есть. Не забыл, что на меня трудятся три грации?
— Ну, хорошо, пока нечем опровергнуть, пусть будет по-твоему. Какова наша задача в свете этих открытий?
— Найти контакт с солнцем. Поставить светило-ярило на службу человечеству.
— Ты возвращаешься с темой?
— Поживу здесь. Подготовь доклад и сбрось Любе на почту.
Утром Главный Хранитель вышел на связь:
— Гладышев, что ты мне прислал?
— Направление движения. Не поскупись на мозговую атаку, и скоро у тебя будет очень надёжная противометеоритная защита.
— Ты когда прилетишь? Любочка просто чудо, такой замечательный ребёнок! Не хочешь пообщаться?
— Она предназначена в жёны Лёшке Гладышеву. Другого в нашем мире нет. Если готова стать тёщей, прошу её руки.
— Дурак ты, Гладышев, и не лечишься.
Дулась неделю.
— Так ты что, всерьёз решил поселиться в глуши?
— Чем здесь плохо?
— Меня нет.
— Может, это благо?
— Такова твоя благодарность за полвека моей верности и твоего распутства?
— Люба, не напрягай. Скажи лучше, тема пошла?
— Строим на Меркурии станцию для изучения солнца и поиска контактов с ним, в свете твоего предположения.
— Была мозговая атака?
— Да. Много интересных деталей подсказано. Думаю, задача осуществима.
— Могу себя считать свободным от обязательств? Свободным вообще?
— Вон ты чего боишься. Успокойся, пока тема развивается успешно, тебя никто не потревожит.
— Ну и ладушки.
— Это значит, ты не приедешь? Параллельные миры тебе не интересны?
— Как-нибудь без меня.
— Жаль. Но учти, не будет получаться — мы тебя снова в оборот возьмём.
Утром делал пробежку по дороге вдоль моря. Днями гулял по берегу. Белая кошка сидела у меня на плече, либо путалась под ногами, трубой задрав хвост. Чёрный кот следил за нами, прячась в дюнах. Вечерами выл под окном или на крыше. Однажды свалился в каминную трубу. Слава Богу, там ещё не было огня. Выпрыгнул, фыркнул и забился под буфет. Сколько его не звал, не реагировал. Открыл дверь и перестал обращать внимание. Потом слышу, под окном серенаду завёл. Ну, значит, пора запирать дверь.
Полюбил живое пиво с вяленой килькой. Каждый вечер на столике перед камином у меня и то, и другое. На коленях белая красавица. Как не пытался её чем-нибудь угостить — безрезультатно. Чем питалась? Чем жила? Святым духом, должно быть. Правда, иногда пропадала куда-то. Может, мышей ловить?
Жевал рыбёшку, прихлебывал пиво, смотрел на огонь и гладил кошку. Потом она перебиралась на соседнее кресло. Я брал гитару, и начинался музыкальный вечер.
— Что спеть тебе, мурлыка? Может, эту?
У кошки четыре ноги,
Позади у неё длинный хвост….
При первых аккордах пушистое создание вытягивалось во весь рост, а потом, не без ущерба для него, начинала царапать обивку кресла.
— Не нравится? Может, эту?
Жил да был чёрный кот за углом….
Безымянная гостья прыгала на пол и с гордым видом удалялась.
Почему безымянная? Не поворачивался у меня не только язык, но и в мыслях не мог окрестить её какой-нибудь Муркой. Конечно, глупости мистические, но…. Вы меня понимаете? Не случайно она здесь появилась. И кот этот драный.
Счастлив ли я был в те дни в доме под платанами? По крайней мере, умиротворён.
Кроме прогулок и пробежек, музыкальных вечеров в компании белой кошки, у меня ещё были думы. И диалоги с Билли.
— Не мною сказано, но верно — жизнь прекрасна, потому что она конечна. Каждый миг может оказаться последним и от того он ярок и ценен.
— Может быть, может быть…. Если жизнь посвятить порханию над цветочной клумбой. А если у тебя есть цель, на плечах бремя ответственности, и открытия порождают новые загадки, выстраиваясь в бесконечную череду, жизнь становится мукой — мукой поисков и творчества. Такая жизнь достойна бессмертия.
— Согласен, но какой ценой? Отнимая тела — читай, жизни — у несчастных из параллельных миров?
— Эти миры суть наше отражение.
— Ой, ли? Ты предложи сейчас Александровне поменяться телами с её новой дочкой. Знаешь, куда она тебя пошлёт?
— Критиковать, ничего не предлагая, признак слабости ума.
— А слышал, говорят: ты гневаешься, значит, ты не прав? Ты не прав, Билли, подозревая меня в слабоумии. Я не против бессмертия, но важно — каким способом. То, что задумал Костя, а теперь поддерживаешь ты, бесчеловечно. Мы пойдём другим путём.
— Любопытствую, каким?
— Надо научить клетки омолаживаться.
— И начнём с нейронов?
— Именно с нейронов.
— Я ценю, Создатель, твоё умение из ничего, на пустом месте создавать теории. Но на практику ты сильно не заморачиваешься. Пусть холопы трудятся.
— Какие эпитеты! Мне больше импонировало считать тебя трудоголиком. Но раз моднее стало «холоп», пусть будет холоп.
— А я не себя имел в виду, в данном случае — Любовь Александровну.
— Знаешь, готов с тобою согласиться. Действительно, мало чем помогаю своей разумной жене. Но, Билли, здесь чисто личностный фактор. Тяжело с ней работать — не могу простить Венеру, похищение Дианочки, моё заточение на Меркурии.
— Людям свойственно ошибаться. Даже великим.
— Нет, Билли, здесь не ошибка, которую, в конце концов, можно признать и извиниться. Здесь присутствует норма поведения, прогрессирующая в синдром.
— Всё может сгладить совместный труд.
— Ты же в курсе — пытался.
— И что — всё было так плохо?
— Кончалось плохо.
— А попробуем ещё раз.
— А давай.
Билли связал меня с Любой.
— Как дела?
— Что, Гладышев, тебя интересует?
— Всё и по порядочку.
— Откуда прыть?
— Да вот, отлежался. Хочется вникнуть и поучаствовать.
— Прилетай.
— Давай пока заочно.
— А получится? Ну, слушай. Любочка овладела оптимизатором — летает, болтает, обучается. Скоро мыслить начнёт и советовать. Она счастлива. И я.
— А мне жаль тамошнего Лёшку — без невесты парень остался.
— Не будем терять присутствия духа. Тема параллельных миров изучается. Пытаемся понять принцип действия контактора, наладить общение с прозрачными людьми.
— Ты называла их шалопаями.
— Это, когда они были с Константином.
А я к Билли.
— Ты говорил, что секрет параллельных миров у тебя в кармане. Что ж не вывернешь?
— Не горит. Жду, когда ты, наконец, займёшь в этом вопросе ясную и твёрдую позицию.
— За это спасибо. А что за тайны с контактором?
— А он и был тайной для всех, кроме тебя и Константина.
— Слушай, прозрачные его как усилили?
— Давай выясним.
— Искуситель.
Люба:
— Гладышев, ты где?
— Прости, отключился — последствия последних потрясений.
— Амнезия?
— Почему? Скорее болезнь Паркинсона.
— Это у вас наследственное?
Вот заврался!
— Это у нас приобретённое.
— Ну, отдохни — потом продолжим.
Пришлось отключиться. Я имею в виду связь.
Вечерком только примостился у камина, Любин фантом — облик, синтезированный из светящихся молекул воздуха — возник прямо в полумраке зала.
— Вот ты где обитаешь. Ну, что ж уютненько. Живое пиво? Жаль не попробовать. Гладышев, пригласи нас в гости — Любочка будет довольна.
— Частная жизнь — не музей для посетителей.
— Обидные слова говоришь, муженёк. Но Бог тебе судья. Как звали Костину маму?
— Мирабель.
— Вас что-нибудь связывало?
— Она была моей любовницей.
— Я так и поняла по Костиной реакции. Но молодец — прямо не сказал.
Любин облик струился в слабых световых потоках.
— Гладышев, ты когда-нибудь ревновал меня?
— Сразу, как только ты стала публичным деятелем.
— И до сих пор?
— До сей поры.
— Приятно, как признание в любви.
— А тебе не приходило в голову, что сторонюсь с единственной целью — сохранить это чувство.
— Ты меня ставишь перед странным выбором. Чтобы вернуть миру Гладышева-мыслителя, должна пожертвовать Гладышевым-мужем. Может, правда, выдать за тебя девочку? Вернёшься в мир, будешь вкалывать. Детки у вас появятся, а я стану бабушкой.
— Нет, спасибо, одной Любы Черновой мне на всю жизнь хватило.
— Она нежная и добрая.
— Из мужской солидарности не буду отнимать невесту у тамошнего Лёньки Гладышева.
— Вот ты у меня какой! Ну, хорошо, займись параллельными мирами и помоги моей Любочке встретиться с твоим Лёнькой. Может, где-нибудь, на этих спиралях отыщется и Настенька.
Диалог прервался.
Настенька. Незаживающая рана сердца. Рана, которой коснувшись, Люба опрокинула меня в пыль с пьедестала непогрешимого.
Хорошо, хотел сказать, возьмусь за тему, только одно «но». Хотел, но, оказалось, некому. Любин фантом растаял, и я остался один в каминном зале дома под платанами.
С трудом выдержал паузу длиной в ночь, и утром после пробежки попросил Любу о связи.
— Хорошо. Я возьмусь за тему параллельных миров, только одно «но».
— Излагай.
— Человечество должно поклясться, что не будет использовать возможность проникновения в иные миры для похищения их жителей.
— Как ты себе это представляешь?
— Меморандум. Должен быть озвучен документ, под которым подпишется каждый из живущих на Земле и за её пределами.
— Что это даст тебе?
— Снимет груз моральной ответственности.
— Хорошо, я посоветуюсь с Распорядителями, что возможно сделать по данному вопросу. У тебя всё?
— Что с противометеоритной защитой?
— Не хочет солнце ясное с нами сотрудничать. Заклинатель душ требуется.
А что? Пусть себе. Не обидно.
— Скинь материал — подумаю, чем смогу помочь.
Вечером сел за компьютер, на котором ещё маленьким играл Костя. Забыты пиво с килькой. Беленькая кошечка свернулась калачиком на столике, как раз между клавиатурой и монитором.
— Билли, ни черта не понимаю в этих схемах — давай популярнее.
— Твоё предположение о неразрывности светового потока нашло подтверждение. И сигнал присутствует — тот, не отражённый. Пока не можем его декодировать.
— Совсем?
— Нет, кое-что узнаваемо — планеты, спутники, болиды. Но информации много поступает из космоса.
— Не страшно — со временем букварь сложится, и люди научатся его читать. Дальше.
— Станция на Меркурии не отвечает задачам всеобъемлющей и непрерывной связи с потоком солнечной информации.
— Что мешает создать сеть следящих станций на околосолнечной орбите?
— Пытаемся понять.
— А я так думаю — ничего. Только надо учесть: они должны быть не просто проницаемы для световых потоков, но стать с ними одним целым, чтобы чувствовать неотражённые сигналы.
— Мысли дельные. Подскажи их руководителю проекта.
— Сделай это за меня. Нет, внуши их, как собственные — порадуй Главного Хранителя. Дмитрий Иванович, говорят, во сне открыл свою таблицу, пусть и Любе приснится подобное. Ты ведь мастер волшебных снов.
Утром Люба вышла на связь.
— Слушай, твоя идея со станцией на Меркурии не катит.
— ?
— Мы будем создавать сеть космических станций слежения на околосолнечной орбите. На очень околосолнечной — гораздо ближе Меркурия. Они станут неразрывной частью светового потока и позволят отслеживать динамику вселенной на огромном удалении от нашей системы. Ты удивлён?
— К тому всё шло.
— Вот как? Ну-ну. А что у нас со скачками в спирали?
— Ждём-с меморандум.
— Ах, да. Сегодня узнаю мнения Распорядителей, и если не будет отрицательных, запустим проект в народ. Ты становишься крючкотвором, Гладышев. Что будет, если человечество заблокирует меморандум?
— Оно не получит дороги в параллельные миры.
— Так в себе уверен? Константин нашёл без твоей помощи. Найдём и мы. Прозрачные в контакторе. Контактор у нас. Гладышев, смири гордыню.
— Если вы откроете путь на спирали для флибустьерских набегов, обретёте второго Костю.
— В твоём лице? Его судьба тебя не пугает?
— Нет, ведь я — Создатель.
— Кто?
— Создатель оптимизатора и контактора.
— Я так и думала — слишком высоко для твоего братца. Только зачем ты нам, Гладышев, угрожаешь? Человечество ещё не сказало «нет» проекту. И ты сейчас в позе одной маленькой, но гордой птички, которая сказала, как мне помнится: «Лично я полечу прямо на солнце». Помнишь, что с ней сталось?
— Любимая, мне самому неприятно вести диалог в таких тонах, и тема очень интересует — знаешь почему — но не хочу стать изобретателем атомной бомбы.
— Успокойся, думаю, человечество тебя поддержит.
— Тоже так думаю.
Тем же днём.
— Билли, однажды ты исполнил мою просьбу, и человечество попрощалось с оружием. Прошу ещё раз — меморандум должен быть одобрен единогласно. Напряги свои виртуальные связи, но чтобы все, как один….
— То человечество и нынешнее — какое сравнение?
— На кону бессмертие — могут дрогнуть слабые люди. Да и не слабые….
— Вот если б можно было предложить альтернативу.
— Я её обещаю. Как только решим вопрос с параллельными мирами, сядем за нейроны и омолаживание клеток. Или давай сейчас возьмёмся за эту тему, а спирали подождут.
— Как же Любовь Александровна? Как меморандум?
— Чёрт, запутался! Ну, тогда сделай, чтобы все как один, в приказном порядке сказали «да».
На следующий день Люба сообщила — меморандум одобрен человечеством единогласно. Препятствий для выполнения задания не было.
— С чего начнём, Билли?
— С математической модели.
— Это верно. Рисуй.
Экран монитора запестрел формулами и уравнениями, приправленными схемами и графиками.
— Что это?
— Над и подпространственные спирали.
— Слава Богу, не временные.
— И временные.
— Как они получаются? Нет, давай лучше я. Ты отличный математик, а я неважный естествопознаватель. Берём камень, кидаем в воду — что видим?
— Круг волны от центра падения.
— Нет, круги. Один хорошо виден или два, остальные почти не видны, но они присутствуют, и будут колебать поверхность, пока не успокоится. Таковы физические свойства воды.
— Это к чему?
— Образно. Чтобы показать, как образуются над и подпространственные спирали. Они суть отражение некоего возмутителя в центре.
— Не вижу адекватности.
— Про адекватности мы пока не судачим, а говорим образно, о природе возникновения. Теперь представь, что колебания происходят не в плоскости, а четырёхмерном пространстве.
— Ну, допустим. Что даёт?
— Так возникают спирали.
— Ликбез. И?
— Билли, если природа возникновения спиралей волновая, значит и познаются они по законам волновых возмущений. Что не ясно?
— Ты хочешь сказать: составив систему уравнений трёх неизвестных….
— Четырёх.
— …. четырёх неизвестных, взяв некий фактор возмущения за аргумент, мы получим координаты необходимой спирали — одной из бесконечного числа существующих? Слишком просто. Я бы сказал, примитивно. Так не бывает.
— А мне что-то подсказывает — не стоит усложнять.
— Ну, хорошо. Что берём за точку отсчёта?
— Мне кажется, всё равно — Землю, солнце иль Полярную звезду.
— Ты хочешь сказать — куда бы мы не направлялись, везде будем встречать отражение нашей действительности или истории, и никаких других, внеземных цивилизаций?
— Вот именно. Миры эти параллельны нам.
— Ну, а скажем, заложив в систему расчёта некоторые исходные данные ушедшей марсианской культуры, мы столкнёмся с нею на их параллельных мирах?
— А почему бы не помечтать?
— Вот-вот. Хорошо, Создатель, я понял твою мысль — дай-ка подгоню под неё математические расчёты. А ты пока подумай: не куда, а как мы будем проникать.
— Ты хвастал — сей секрет у тебя в кармане.
— Трудно извилинами пошевелить?
— Для чего?
— Для тренировки ума.
— Лучше пройдусь перед сном.
— Одно другому не помеха.
— Ты, Билли, рационален, как птичий помёт на грядке с огурцами.
Море катило широкие, с пенными гребнями волны на песчаный берег. Небо забито серыми тучами настолько плотно, что из них сочилась сырость. Было холодно.
Гулял на взморье, обрядившись в долгополый рыбацкий плащ с капюшоном. Белая кошечка примостилась у меня на груди под брезентовым отворотом — только премиленькая мордочка торчала. Она касалась влажным носиком моего подбородка, или принималась лизать шею. Щекотно. Ворчал и грозился спустить на холодную землю. Подлиза начинала усердно мурлыкать.
— Сиди, сиди, я пошутил.
На душе не так уютно, как под плащом. Мучил вопрос, как Косте и его прозрачным дружкам удавалось шмыгать по спиралям? Каким способом, какими силами эти ребята делали временные и пространственные прыжки? Нет, всё-таки временные, так как отражение реальности не может быть удалённым. Или может?
Стоп. Запутаюсь. Проще представить движение мира по спирали времени в пространстве. Отражение нашей реальности суть параллельные миры. Люди, там существующие, наше отражение. Фантомы. Которых не жалко лишить тела, чтобы продлить жизнь реальных субъектов. Так считает математик Билли. А мне не кажется. Недавно на Меркурии держал в ладони девичью руку и сквозь тёплую кожу чувствовал, как пульсирует её сердце. Какой же это фантом?
Нет, это тоже тема для бесконечных домыслов.
Надо сосредоточиться на главном. А что есть главное? Костя на своей колымаге проникал в параллельные миры. И делал это, видимо, без особого труда. Там он прятался от станций слежения. Ну, конечно же, Люба говорила: раз — и без следа. Значит, делается это достаточно легко и быстро. Как?
Пойдём дедуктивным методом. Костя назвал контактор Исполнителем Желаний. Нацелил, и подо мной стало вращаться кресло. Значит, с его помощью, он мог и в параллельные миры перемещаться. Правда, не знал, как это происходит, и каждый раз оказывался в новом месте. С трудом возвращался.
Может, дело не только в прозрачных, но и в самом Косте, умудрившимся однажды спасти душу в оптимизаторе? Однако, нет — там душа, а здесь целый космолёт. Дело тут….
Совсем стемнело. На море видны только пенные барашки, а дом под платанами чернел силуэтом. Забеспокоилась кошка на груди.
— Идём, милая, домой.
Время шло.
Билли усердно трудился на два фронта. Мне известных, а сколько их было на самом деле, знал только он. Не опровергал теорию волнового происхождения параллельных миров, и не донимал вопросами — как туда проникнуть. Трудился себе.
И Люба строила сеть следящих станций на околосолнечной орбите. Занималась дочерью — меня не доставала.
Сам был занят эти дни — выяснял, случайно ли здесь появились кот и кошка, и почему они не ладят. Не кис-кис, а «Костя» — назвал однажды чёрношёрстного дикаря, тот опять попытался запустить свои когти в мои глазницы.
Сидя у камина, поглаживал белые головку, спинку, хвостик и внушал:
— Индуистская религия бессмертие души рассматривает в реинкорнации. Скажи киса, кем ты была в прежней жизни?
— Мур, — отвечает.
Кто бы перевёл.
— Билли, не хочешь заняться изучением языка животных?
— Очень хочу.
— Что мешает?
— Отсутствие критического объёма информации.
— Ах, ну да, ну да — твой конёк.
— Я почему-то думал, к седым волосам у тебя появится тяга к труду.
— Пока только умственному, и то в виде фантазий.
— Тоже дело.
Наш трёп был прерван Любиным вмешательством.
— Не разбудила? Ты помнишь, какой завтра день?
— Пасмурный.
— Почему?
— Нравится сидеть у камина, когда за окном непогода.
— Заказал себе подарок? А гостей к столу?
— Только не это.
— Гладышев, тебе не удастся зажилить собственный день рождения. Соглашайся на наш визит, иначе вылетишь в трубу и явишься к нам перепачканным. Ну?
— Прилетайте — не хочу в трубу.
— То-то.
Мне не хотелось гостей. Никого. Но дата круглая — можно потерпеть.
С утра попросил Билли:
— Повремени с непогодой — ждём гостей.
После пробежки и утренних процедур поплёлся в сельский трактир. Попросил помочь с оформлением стола. Пригласил к нему Вальдса, самого трактирщика и ещё двух-трёх человек, лично знакомых. С жёнами набралось около десятка.
— Люба, где ты? — вышел на связь. — Мы готовы.
— Айн момент. Садитесь за стол.
Мы сели. За окном мелькнула тень — приземлился космолёт. Когда в каминный зал вошли моя жена с названой дочкой, присутствующие встали, захлопали в ладоши, приветствуя Главного Хранителя Всемирного Разума. Встал и я, недоумевая — кто же именинник?
Люба рассеяла сомнения, обняв, поцеловав и вручив мне подарок — фиолетовый кристалл плутония. Фиолетовым он был в её ладони — в моей засверкал голубым пламенем. Гости ахнули.
— Цвет кристалла определяется внутренней энергетикой, — пояснила Люба.
Камень пошёл по рукам, меняя окрас от красного к жёлтому и обратно. Жидковато замешаны латыши. Но меня точил червь зависти.
— Билли, получается жена меня энергичнее?
— А ты сомневался?
— Я мужчина.
— Это половой признак.
— Интересно, если тебя отсканировать на внутреннюю энергетику.
— Ультрафиолетовые лучи не уловимы для человеческого глаза.
— Ну, слава Богу, а то подумал, и ты за поясом.
Как-то чопорно шло застолье. Может, по местной культуре так и надо веселиться, но для русской души не хватало размаха. Видел, и жене взгрустнулось — глядит с печалью на меня.
— Ну-ка, Билли, плесни азарта в латышскую кровь.
Для начала что-то спели за столом, сомкнув плечи и раскачиваясь. Потом пустились в пляс почтенные селяне со своими матронами. Трактирщик аккомпанировал на аккордеоне.
— Барыню! — потребовала Люба и прихватила со стола салфетку вместо косынки.
Прошлась лебедушкой по кругу, остановилась передо мной, топнула ножкой.
— Выходи, подлый трус!
Эх, ма! Я ли вам не свойский, я ли вам не русский, памятью Отчизны я ль не дорожу? И пустился с места вприсядку.
Люба, притоптывая, по кругу, салфетка за плечами. Я за ней, выделывая коленца. Селяне в ладоши жарят. То-то, любо!
Потом ещё пели и танцевали. Люба подтолкнула меня к своей пестунье.
— Пригласи девочку.
Взял в ладонь девичье запястье, обнял осиную талию.
— Скажи, душа девица, я тебе никого не напоминаю? Может, встречалась в своём мире с человеком похожим на меня?
Нет, говорит, впервые вижу.
— А что Вовка, уже купил белые бурки?
Смеётся.
— Откуда вы его знаете?
— Разве Любовь Александровна тебе ничего не рассказывала?
— Да много всего. Только она говорит, забудь прошлое — к нему возврата больше нет. Привыкаю жить в этом мире. Он прекрасный.
— И ты готова забыть Вовку-жениха?
— Какой он мне жених? Мы даже не целовались. Просто он сказал, что я его невеста и лупил всех парней, кто только взглянет на меня.
— А брат? А мама и отец?
— Их никогда не забуду, но, если нет возврата, надо привыкать к жизни здесь.
— У тебя уже есть здесь друзья?
— Знакомые. Пуд соли надо съесть, чтобы подружиться.
— Оптимизатор не позволит. Считай меня своим другом.
— Вы муж мамы Любы, значит мне отец.
— Одно другому не помеха.
— А почему вы не живёте вместе?
— Быстро устаём. Да и разные мы люди. Я люблю думать в тиши, Любовь Александровна — действовать на юру.
— Вы так красиво смотрелись, когда вальсировали.
Гостьи остались ночевать.
Думал, где постелить Любе из параллельного мира.
— Не напрягайся, — это жена. — Девочке лучше быть в космолёте.
Мы поднялись в мансарду.
Выключив свет, Люба разделась, подошла к окну, разметав по плечам густые волнистые волосы.
— Гладышев, где твоё ненастье?
На фоне звёздного неба в лунном свете она смотрелась эффектно. Я лежал в кровати, подперев рукой подбородок, и любовался.
— Передо мной, луну заслоняет.
— Вот как! Да ты, любезный, на скандал нарываешься. Проси прощения.
— Я люблю вас, ключница мозгов.
— И только-то? Скуден твой лирический запал. Ну, говори, как любишь. И стихами, дорогой, стихами.
— Для меня нет тебя прекрасней
Но ловлю я твой взор напрасно
Как виденье, неуловимо
Каждый день ты проходишь мимо….
— Ну, почему же мимо?
Люба ветерком порхнула по комнате и нырнула ко мне под одеяло.
— Целуй меня.
— Может, массаж?
— Губами?
— Руками, с отличным рижским бальзамом.
— Его же пьют.
— А я забальзамирую твою кожу не хуже Тутанхамоновой. Повернись на живот.
Полил густую, как ликёр, жидкость Любе на позвоночник от мозжечка до ягодиц, себе на ладони и принялся массировать упругое любимое тело. Жена постанывала от удовольствия. Луна загляделась на наши ласки. Идиллия была полной. И тут, как чёрт из преисподней, на подоконник прыгнул чёрный кот. Спину выгнул дугой, и хвост — её продолжение. Его — мяу-у-ур — походил на рык пантеры.
Люба вздрогнула.
— Ой!
— Брысь! — это я.
Вооружился бутылкой с бальзамом.
— Брысь, проклятый!
Но кот справедливо решил, что бутылкой я в него не запущу, ходил по подоконнику, выгибал спину и угрожающе урчал.
Я поставил бутылку, прикрыл Любу одеялом.
— Эта тварь появилась после Костиных похорон.
— Вот как! — Люба высунула личико. — Кис, кис.
— Не так. Костя, Костя, — позвал я.
Это было глупо. Потому что реакция чёрной твари была предсказуема, а наши оптимизаторы покоились на тумбочке.
Издав боевой рык, чёрный кот пантерой бросился на кровать.
Люба спрятала лицо под одеяло. Я успел только голову, а обнаженной спине досталось. Крепко, досталось. Он драл с неё кожу когтями, как кору с осины. Впился зубами.
Бог мой! Как терпеть? Сиганул с кровати и закружился по мансарде, пытаясь сбросить со спины хвостатого ублюдка. После нескольких неудачных попыток, добрался до тумбочки, цапнул оптимизатор и на руку. В голос закричал.
— Билли!
Боль ушла, а тело стало гибким. Изловчился поймать кота то ли за ногу, то ли за хвост, и вышвырнул в окно.
Люба вскочила с кровати.
— Что это было?
— Проклятие дома.
— Ты убил его?
— Вряд ли. Коты живучи.
— Боже мой! Любочка унесла белую кошку на космолёт.
Жена бросилась к оптимизатору.
— Люба! Любушка! Доченька! — понеслись её мысли в эфир.
— Да, мама. Я сплю. Что случилось?
— Белая кошка с тобой?
— Да.
— Она адекватна?
— Как это?
— Ну, слава Богу! Прости. Спи.
— Дай посмотрю спину, — это мне. — Вот это массаж.
— Проживёт.
— Надо говорить «заживёт».
Привлёк её к себе.
— Нас от чего-то оторвали.
— Я не могу. Здесь не могу. Пойдём на космолёт.
— Там девочка.
— На твой космолёт.
— Я отправил его в ЦУП. От соблазнов.
— Значит не судьба.
— И это в день моего рождения?
— Ну, не могу я здесь — ты можешь понять? Боюсь этого дома.
— Иди к себе.
— Ты не проводишь?
Мы спустились вниз, и вышли из дома. Шумел прибой. Полная луна освещала окрестности. Кошачий вой заставил Любу вздрогнуть. Я обнял её плечи.
— Не бойся — я с тобой.
Подошли к космолёту.
— Зайдёшь?
— Отдыхайте. Утром увидимся.
Люк-трап опустился, Люба вошла, люк-трап поднялся.
— Билли, какая луна! А запах моря! Ты знаешь, что такое дышать полной грудью?
Билли молчал. Люба вышла на связь.
— Гладышев, мы улетаем.
— Что так скоро?
— Неприютно у тебя тут. Может, с нами?
— Я привык.
— Тогда, прощай.
— Стойте, стойте, кошку отпустите.
Опустился люк-трап. Белая кошечка прошествовала по нему победно и прыгнула мне на грудь.
Вздрогнул от неожиданности. Господи, хоть ты не царапайся. Но с ней было всё в порядке. Она нежно мурлыкала и тёрлась головой о мою шею.
— Пойдём домой, красавица.
Вечером следующего дня у горящего камина:
— Билли, твоя оценка происшедшего.
— Кот сошёл с ума, перебрав валерьянки — такая версия устроит?
— Откуда он взялся? Ты веришь в реинкорнацию душ?
— Создатель, откопай Костины останки и утопи где-нибудь подальше в море.
— Думаю, кота этим не отвадишь. Его следует убить.
— Ты становишься кровожадным.
— Ты убил Костю, я убью его перевоплотившуюся душу.
— Есть иное решение — покинь этот дом. Столько трагических событий здесь произошло. Чёрная аура тяготеет над ним.
— Возможно, ты прав. Я подумаю.
Думал до утра, а с восходом солнца не вышел на пробежку — начал собираться. Взял фотографии Мирабель, Костин альбом — от ползункового детства до курсантства на Сахалине. Конечно, гитару и Любин подарок.
— Билли, как на счёт космолёта?
— Куда собрался?
— Думаю, на Коралловый остров.
— Остров Скелетов?
— Слишком мрачно. Вернём ему прежнее название?
— И чем там будешь заниматься?
— Грустить.
— Любимое занятие.
— Что ты понимаешь? Человек живёт своей памятью, а на острове я был счастлив с Элей.
— А в космосе с женой не хочешь быть?
— Ещё успею — куда она денется?
— Избаловали тебя.
— Значит, стою.
— А может, человек порядочный?
— Другой ей быть не дано. Так как насчёт космолёта?
— Да, пожалуйста.
За окном мелькнула тень.
— Карета подана, ваше сиятельство.
— Вот именно, вот так, и почаще впредь.
Что делать с белой кошечкой?
— Ты со мной, милая?
Она потёрлась о штанину. Наверное, со мной. Что ж, я рад.
— Милости просим в космолёт.
Но когда направилась к трапу, с крыши дома раздался предостерегающий вой.
— Кис-кис, глупенькая, чего ты испугалась?
Но беляночки и след простыл. Не судьба.
Билли:
— Стартуем?
— А не устроить ли отвальную?
— На грудь?
— Не помешает. Но я грозу имел в виду.
— Откуда эта тяга к стихиям?
— Может, душа такая — мятущаяся?
Буря грянула на славу — во мраке молнии блистали, и беспрерывно гром гремел. Потоки воды с небес чередовались градобоем.
— Не жалко окрестную флору с фауной? — ворчал Билли.
— Жарь, жарь, такие катаклизмы природе на пользу. Ты чувствуешь запах озона? Ни черта ты не чувствуешь. Жаль, что ты всего лишь виртуальный разум — сейчас бы побегали по лужам под дождём.
— Бегай — я всегда с тобой.
— Это не то. Помнится, кто-то на грудь обещал.
Задетый за живое Билли впрыснул такую дозу, что я и про гитару забыл — едва добрался до кровати.
— Шумел камыш, деревья гнулись….
На большее не хватило — сон сморил.
Сон приснился чудный. В избушке я деда Мороза и бабки его Серафимны.
— Вот и сыночка вернулся с войны, — хозяюшка ткнулась мне в грудь хлюпающим носом. — Я знала, я ждала.
Алексей Петрович мялся за её спиной:
— Да погоди ты, дай раздеться человеку.
Скинул московскую дублёнку на лавку у печи.
Бабка:
— Шинелка у тебя добрая. И звезда на шапке. Садись к столу.
Подумал, рехнулись старики, и сел. Дед разлил пахучий самогон по стаканам, тарелки придвинул с закусками.
— Ну, за возвращение.
Бабка руками машет:
— Что же мы одни? Тебя, сынок, невеста дожидается. Сейчас покличу.
И ушла в пуржливую ночь, накинув платок и шубейку.
Вот как! Невеста? Любопытно.
Вернулась скоро и не одна. Милая девушка в сельском наряде…. Да что там, Люба Чернова собственной персоной предстала очам.
— Здравствуй, милая.
Смущается, не узнаёт, или делает вид.
Усадили рядом. Налили в стаканы. Чокнулись, выпили. Голова моя поплыла, поплыла. Что говорили, чему смеялись — не упомню. Только бедро упругое, к моему притиснутое, плечо и локоть…. Да ещё кудри роскошные, мятой пахнущие, в которые так хотелось зарыться носом.
Заполночь пошёл провожать соседку-невесту Любу Чернову, заглянул на минутку и остался. Утонули в пуховой перине.
— Я не сын Морозовым, — говорю, утомившись.
— Знаю. Ты Алексей Гладышев из Москвы.
— И я тебя знаю.
— Нет, ты меня не знаешь. Ведь я не девушка, а звёздная нимфа. Видишь, погода развёдрилась, небо прояснилось — мне пора.
— Не уходи, останься, — прошу.
— Ищи меня среди звёзд.
Она спрыгнула с кровати — красивая, нагая — пробежала комнатой и прыгнула рыбкой в окно. В щепки разлетелась рама, брызнуло осколками стекло. В комнату ворвался белый пар морозной ночи.
— А не найдёшь — помни меня, Гладышев!
Кинулся к разбитому окну — оно оказалось целым. Небо за стеклом вызвездило. В лунном свете зримо потрескивал ночной мороз.
Помни меня, Гладышев!
Проснулся.
— Билли, что за чудный сон подсунул? Можешь растолковать?
— Любовь Александровна погибла.
— Ты…. ты что говоришь? Когда?
— Сегодня, на станции слежения.
— Как?
— Солнечный всплеск. Плазменный язык длиной в десятки тысяч километров.
— Господи, за что караешь?
Впился зубами в ладонь, но боли не почувствовал. Билли взял в оборот психику, а на словах был демократичен.
— Не трогай оптимизатор — вместе горе переживём.
— Ты прав, одному не превозмочь. Только молчи.
Спустился на люк-трап. Сел на последнюю ступень. Обхватил руками голову, застонал:
— Ах, Люба, Любочка.
Помни меня, Гладышев!
Разве забудешь?
Жалость к себе схватила сердце железными тисками. Билли остановил его, и боль отпустила. Но как избавиться от саднящего чувства тоски?
Ведь остался я на свете один-одинёшенек.
А. Агарков. 8-922-701-89-92
п. Увельский 2009г.