santehlit — Создатель. День четвёртый

   Думаю, случись такое лет дцать назад, то-то был ажиотаж. Люди сбежались бы со всех углов, поглазеть на внеземное чудо. А теперь — в порядке вещей, будто каждый день летающие тарелки приминают траву в московских двориках. Только заядлый шахматист Сорока, поднял голову от доски и проводил любопытным взглядом стройную фигурку моей законной жены. До самого подъезда проводил. А потом горестно вздохнул — то ли ушедшей молодости, то ли проигранной партии.

   — Вот вы как устроились, — Люба обошла все комнаты. — Не дурно, не дурно. Главное, стиль сохранён. Теперь такие вещи только в музеях.

   — Да будто бы? — взъерошился, не зная, что ожидать от этого визита.

   — А это, наверное, твоя светёлочка? — гостья обратилась к Диане. — Скромно, уютно. Мне нравится.

   — Где меня поселишь, дружок? — это уже ко мне. — Какая на вечер программа? Хочу в Большой.

   Сходили квартетом в Большой театр. Потом ресторан. Говорила только Люба.

   — Москва — самый архаичный город на земле. Всё сохранено, всё. Как в прежние добрые времена.

   Эля (Электра) попросила соку. Диана мороженое. Для них любая пища — лишняя нагрузка на организм.

   — А мы с тобой, Гладышев, употребим водочки с балычком. И шашлычки! Кутить, так кутить.

Подозвала робот-официанта, нащёлкала его клавиатурой песню прошлого века. Выпила и подпевала:

   — Я рождён в Советском Союзе

   — Сделан я в СССР….

   Пыталась всех втянуть в разговор, но смотрела только на Диану. Во все глаза.

   А я напрягался — что-то будет вечером?

   Дома вечером Люба:

   — На правах старшей жены требую тебя к себе. Где меня устроите?

   Устроили гостью в гостиной. И меня. Эля осталась одна в нашей семейной спальне. Диана в своей комнате — бывшей моей.

   — Гладышев, слабак, сними оптимизатор, — потребовала законная супруга. — Неужели так плохо выгляжу, что тебе нужен стимулятор?

   — Скорее наоборот, так великолепна, что боюсь опрофаниться.

   — Ничего не бойся — всё у нас получится.

   И получилось. Я проспал допоздна и проснулся один. Вдвоём мы остались в квартире.

   — Где Диана? — спросил Электру.

   Но та не знала.

   Надел оптимизатор и попросил Билли связать с дочерью.

   — Мы с Любовь Александровной в Кремле, — услышал родной звоночек. — Здесь так здорово!

   Ещё бы. Бывшая резиденция русских царей и президентов превращена в исторический музей. Обойти её недели едва ли хватит. И мы терпеливо ждали. Но следующий раз услышали дочь, когда она была уже в Австралии. И опять:

   — Здесь так здорово!

   Потом была Антарктида. Потом Центр Управления Погодой на Сахалине. И мы поняли, что потеряли дочь насовсем.

   — Она выросла, — утешала меня Эля. — Она жаждет дела. С твоей женой ей интересней.

   — Женой, женой, — брюзжал. — Ты моя жена и мать моего ребёнка, которого у нас подло похитили.

   — Она будет приезжать.

   Вдвоём с Электрой прожили ровно год. Целых двенадцать месяцев, наполненных теплотой сердечных отношений, спокойствием размеренной жизни и уютом московской квартиры. Думаете это скучно? Отнюдь. Мы не пропустили ни одной премьеры, ни в одном театре мегаполиса. Посетили все музеи, выставки, и потом следили за каждым обновлением экспозиций. Мимо не проходили новинки литературы. Мы посещали творческие вечера и капустники нынешних и будущих знаменитостей.

   Одно тяготило — как в то памятное утро Диана пропала вместе с Любой из нашей квартиры, так всё это время не удосужилась переступить её порог. Всё ей некогда, всё ей недосуг. Даже пообщаться толком не удавалось. Иногда, достигнув чего-то, она выходила на связь и, захлёбываясь воодушевлением, делилась новостями. Это были мгновения нашей радости. Которая тут же уступала место грусти (или огорчению), ибо на вопрос: «Ты прилетишь, Дианочка?» неизменно следовал ответ:

   — Ой, сейчас некогда.

   И связь завершалась.

   На исходе двенадцатого месяца нашего проживания в Москве получили от дочери приглашение на свадьбу. На свадьбу! Наша Дианочка выходит замуж. Порадует внуками.

   Мы переговаривались, собираясь.

   — Ну, как же при её непоседливом образе жизни с малышом?

   — Ребёнка мы непременно заберём к себе. И воспитаем.

   Мы собирались на свадьбу, а думали о новорожденном. Понимали, что дочь уже не вернуть в наши чертоги, а вот её детей…. В том, что у Дианочки будет ребёнок, сомнений не было — для чего же ещё современным молодым людям жениться?

   Возникли проблемы.

   Свадьба должна состояться на Луне.

   Нет, это не было чьей-то прихотью. Из новостных сообщений, мы знали, что Луна активно колонизируется, и уже насчитывает несколько сотен тысяч человек постоянного населения. Среди них жених нашей дочери.

   — Как он выглядит? — спросил. — Пришли изображение.

   Но Диана:

   — Прилетайте, всё увидите.

   Хорошо сказать — прилетайте. Мы из Москвы целый год ни шагу. А тут — на Луну.

   Надо с кем-то связываться, что-то узнавать, кого-то просить.

   Решил попросить Любу. Мы не общались с того дня, как она похитила нашу дочь, самовольно заменив ей отца и мать. Разве мог такое простить? Но обстоятельства вынуждали. Да и про зятётечка хотелось поподробнее.

   Прошу Билли связать с Любой.

   — Да? — голос законной супруги сух и деловит. — Я пришлю за вами летательный аппарат.

   И всё. Конец связи. Нет больше времени для меня у Главного Хранителя Всемирного Разума. Не имею права обижаться — сам отвёрг. А она лишила меня дочери. Стало быть, квиты.

   Впрочем, если быть справедливым — вряд ли Диане понравился наш осёдлый образ жизни. Молодость живёт движением, старость — думами.

   Электра сразу смирилась, признав в Любаше лидера. Она сказала:

   — Мы летим?

   — Конечно, милая.

   Мне стыдно перед Элей за свою слабость.

   Обратился за советом.

   — Билли, что думаешь по поводу?

   — Какие-то сомнения?

   — А ты не мог подсказать женишку, что не вери гут так-то. По-людски: приехал бы, показался да и проси руки суженой.

   — А двадцать пять баранов в калым?

   — Не помешают. Кстати, что придумать в свадебный подарок? Ты ведь знаешь, что у них есть, а чему будут рады.

   — Архаизм всё это, Создатель. У людей радость — раздели её с ними и не надо лучшего подарка.

   — А если мне женишок не понравится, или с Любашей найдутся темы для размолвок — что ж за свадьба-то без драки?

   — С таким настроением оставайся-ка ты в Первопрестольной.

   — От рук отбился?

   — Ну, тогда, какие вопросы?

   Любин личный космолёт (летающая тарелка) приземлился в хоккейной коробке нашего двора. Беспилотный аппарат. Но всё равно кто-то его отслеживал, отсчитывал время посадки, стоянки, отлёта….

   Я бы нырнул в разверзнувшийся люк и был таков. Но Эля выдержала вполне разумную паузу. Макияж навела. Наряды два-три раза поменяла. Что сказать? Молодец!

   Душа рвалась к Дианочке. Лететь, лететь, конечно, надо, но родителями, а не какими-нибудь статистами на свадьбу дочери. Решили, Любиным проискам противопоставим своё сердечное великодушие.

   Однако точили сомнения — может, надумал всё, и нет никакой проблемы. Люба осуществляет роль благородной наставницы и не пытается вытеснять нас из сердца воспитанницы. Слетаем и на месте убедимся. В чём-то.

   Сели, взлетели, прилунились. Едва глазом моргнуть успел, и ничего не почувствовал. Только невесомость. В какой-то момент тело стало лёгким-лёгким. Само готово лететь. А уже прибыли. На мониторе: «Добро пожаловать на Луну! Отстегните ремни. Сейчас откроется люк-трап». Мы отстегнули. Встали на ноги. Вес не вернулся. Ну, разве частично. Шагнул к открывшейся двери — а получилось, взлетел до сферического потолка и приземлился (прилунился) уже на трапе. Вот такой шажок на пять-шесть метров.

   За бортом небо звёздное, и солнце на черте горизонта. А кругом самая настоящая Луна — равнины, горы, кратеры. На всём кремнистый отблеск. Уж не он ли заставляет выть волков и томиться женщин?

— Сдрейфил? — это Билли. — Не удивительно. Первый человек, ступивший на эту твердь, намочил в штанишки. Так что….

   — Слушай, тут же нет атмосферы.

   — А оптимизатор на что?

   — Тогда верни мне земной вес.

   — Легко. Но как же экзотика?

   — Да чёрт с ней. Скажи лучше, почему нас не разрывает внутреннее давление?

   — Тебе хотелось бы? Сними оптимизатор — лопнешь, как воздушный шарик.

   — Не вижу встречающих.

   — А они тебе надо?

   — Думал, дочь….

   — Девочке сейчас не до вас. Впрочем, вот и она.

   К нам летели два лунатика. Низко над поверхностью, едва не касаясь её ногами. Оба в одинаковых греческих туниках. Поди, узнай, который из них наша дочь. Впрочем, утрирую.

   Дианочка кинулась Эле на шею:

   — Мамочка!

   Туника — это мужская одежда или женская?

   Мне протянул руку курчавый, горбоносый, в тунике, но всё-таки молодой человек.

   — Здравствуйте. Меня Павлом зовут.

   Зятёк, стало быть.

   Я ответил на рукопожатие. Но тут Дианка повисла на шее.

   — Папка!

   Всё размерено — голову не разрывает её радостное ликование. Я к тому, что общение у нас телепатическое. На Луне нет атмосферы, так что голосовые связки напрягать не приходится.

   — Здравствуй, милая.

   — Идёмте, идёмте, — влечёт нас Диана с космодрома.

   Здесь уже стояли рядами несколько десятков «тарелок» — гости слетелись. Наверное, все Распорядители тут. Ещё бы — Главный Хранитель выдаёт замуж названую дочь. От этой мысли обида царапнула сердце. Впрочем, сколько, дорогая, ты не интригуй, Дианочка наш с Элей ребёнок, и она нас любит.

   Впереди прозрачное строение.

   — Оранжерея, — сообщила Диана. — Сейчас я вам что-то покажу.

   Это был лунный камень. Думал, что сказка, красивая легенда, никакого лунного камня в природе не существует.

   — Паша его нашёл, — Дианочка гордо. — Мой Паша — геолог.

   — Теперь, наверное, нет, — будущий зять смущён. — Меня дизайн увлек. Вы посмотрите, посмотрите….

   Вдоль прозрачных стен оранжереи стояли мраморные урны, из которых причудливыми изваяниями поднимались вверх чёрные, нет, антрацитово чёрные изваяния (по-другому не назовёшь). На что они похожи? На деревья? Да, вряд ли. На скульптуры? Тоже мимо. На фантазии изощрённого ума? Ближе к истине. Во! На мексиканские кактусы. Только чёрные и без иголок.

   — Они тёплые, — Диана. — Попробуй, папка.

   Я прикоснулся. Да, действительно не холодные, как на то намекал цвет.

   — Может, радиоактивные? — забеспокоилась Эля.

   — Это застывшие солнечные лучи, — поведал Павел.

   — Правда, правда, — кивает головой Диана. — Они растут, когда светит солнце. Это солнечные лучи воплоти. Паша достал их из лунной шахты, и теперь они растут здесь.

   — А стены стеклянные зачем? — спросила Эля. — От холода?

   — От пыли, — Диана. — Пыль здесь вредная, везде норовит влезть. Только это не стекло, а прозрачный полимер.

   Подумал, порадовалась бы мама, будь жива, какая у неё русская внучка.

   Длинная-длинная оранжерея — вдоль стен причудливые изваяния лунных камней. Когда из-за горизонта выныривает солнце, они начинают расти (прибывать в массе), аккумулируя его энергию.

   Паша надумал оставить геологические изыскания и посвятить себя дизайну лунных камней. Диана, похоже, разделяет его пристрастия. Или, может, здесь другое? Более глубокие личностные чувства? Моя дочь, наделённая от природы сверхчеловеческими способностями, готова посвятить себя мужу геологу, дизайнеру, или…. кем бы он там не был. Где же, Дианочка, твои увлечения?

   Задаю себе вопрос — будь женщиной, смог бы полюбить бывшего геолога Пашу?     Спрашиваю об этом Элю.

   — Он тебе не нравится? — Электра удивлена.

   — А ты в восторге?

   — Отцовский эгоизм, — это Билли влез, как всегда не к месту.

   — В урну хочешь?

   — А рискни.

   Сволочь. Знает, что без оптимизатора на Луне мне не жить и мгновения — на куски разорвёт внутреннее давление.

   Может, действительно отцовский эгоизм?

   Не скажу, что будущий зять вызывал во мне резкую антипатию. Нормальный парень. Но и всё. Казалось, моей незаурядной дочери пристало что-то адекватное.

   Ну, что ж — Паша, так Паша.

   Оранжерея лунных камней не пуста. Говорю теперь о людях. Они ходили по вместительному сооружению, разглядывали неземные чудеса, любовались. Возникали вопросы. Они достигали сознания Павла и беспокоили его.

   — Иди уж, — махнула рукой Диана.

   И тот, как гончая, получившая команду «Пиль!», сорвался с места и полетел к кому-то любопытствующему.

   Настало время родительского часа.

   — Ты любишь его, солнышко?

   — Да, конечно же, папка. Как можно его не любить?

   Молодо-зелено. Ещё как можно!

   — Уймись, — это Эля.

   Действительно, это у Дианочки праздник, она выходит замуж — чего ж я-то разворчался? Видимо, Билли прав — оставаться надо было в Первопрестольной.

   Нет, надо настроиться. Надо полюбить или хотя бы сделать вид, что этот Паша мне не отвратен.

   — Билли?

   — Обыкновенный отцовский эгоизм. Особый рецидив у старых маразматиков.

   Знаю, откуда такое настроение у виртуального брехунца.

   Как он доставал в Москве за осёдлый образ жизни. И лентяй я, мол, и сибарит. На Земле и во Вселенной дел невпроворот, а я картинки в галереях разглядываю. Искать, говорил, надо Костю и похищенные души прозрачных родичей Эли.

   А я ему — возродившийся Костя твоё детище, вот и напрягайся. И с прозрачными не всё ясно. По-моему, у них полюбовное соглашение. От моих дам отстали, тому я рад. Что ж, мне самому в их лице искать себе неприятности? Я живой человек, имею право на уют и счастье с любимой женщиной. Отстань!

   Долго так продолжалось. В конце концов, отстал. Угомонился. Сверкает серебряным браслетом на левом запястье да шипит себе к месту и не совсем. А я привык. И внимания не обращал. Даже скучновато порой без общения.

   — Тебе как понять? Своих-то детей — один из автоклава, и тот с приветом.

   Молчит скрипучка виртуальная.

   С отцовской нежностью всматриваюсь в любимые черты.

   — Как живёшь? Ты похудела. У вас будет малыш? Первый на Луне?

   — Нет, пока не думали. А ребятишки здесь уже есть. Такие лапушки.

   Покосился на Элю — всё прахом. Попляшем на свадьбе и на свои палати. Она сжимает мне пальцы — уймись, не напрягайся, приемли жизнь, как она есть.

   Да уж.

   — Папка, ты иди пока к Павлу, а я мамочке что-то покажу.

   — Платье? — это Эля.

   — Ну, конечно.

   Дамы удалились, а мне не хочется к зятю.

   Трогаю причудливое изваяние лунного камня — вот ты какой! Застывшие капли золотых лучей.

   — Абсолютное топливо, если бы мы не знали реакции аннигиляции.

   Вздрогнул. Обернулся. Люба.

   Год прошёл со дня последней встречи. Каких-то двенадцать месяцев, и мы снова смотримся в глаза. И — не поверите — любуемся. Мне кажется, она стала ещё прекрасней. А я? Что она нашла во мне, кроме отметки в паспорте?

   — Аннигиляция тоже архаизм — антигравитация теперь правит миром и телекинез.

   — Верно, Гладышев. В музее космонавтики реактивные двигатели.

   Пауза.

   Мы смотрим, не отрывая глаз, практически не мигая.

   Ловлю себя на подлой мысли, что хочу её.

   А почему, собственно, подлой?

   — Билли?

   — Мне, что за дело?

   — Предатель.

   Любина улыбка — само очарование.

   — Здравствуй, любимый. Отлично выглядишь.

   Воркует,… обольстительница. Впрочем, женщина и должна быть такой. Не увлечёшь самца — останешься без потомства. Таков закон природы. Только Люба — печальное исключение. Миллионы восторженных поклонников, супруг без патологий, а детей Бог не дал. Или не просила?

   — Есть такое правило эволюции — не обращала внимания?

   — О чём ты?

   — В дикой природе все самцы гораздо привлекательнее своих подруг. У льва есть грива, у оленя рога, у павлина хвост, у селезня оперение. Знаешь, почему?

   — Просвети.

   — Они должны понравиться самкам, чтобы поучаствовать в продолжении рода.

   — Да что ты?

   — У людей всё наоборот, поскольку и задачи перед человечеством иные — нужно двигать прогресс.

   — И получается?

   — Женщина крутит хвостом перед зеркалом, чтобы мужчина изредка, творя цивилизацию, посматривал в её сторону и обновлял поколение.

   — Браво! Отличная логика! Вижу, время не терял — развил цельное философское учение. Последователи уже есть или подбираешь?

   — Расскажи о своих успехах?

   — Мне похвастать нечем — время героев истекло. Оптимизатор уравнял людские возможности и способности. Даже Дианочка, щедро одарённая природой, не долго оставалась феноменом. Её способности изучены и материализованы.

   — Я не умею летать.

   — У тебя оптимизатор старой модели. Хочешь, поменять?

   — Спасибо, привык.

   — Я подарю.

   — Расскажи про Луну. Чем тут народ занят?

   — Потом покажу. Сейчас пора идти на церемонию.

   Люба плавно оторвалась от полимерного покрытия и легко полетела вперёд. Потом остановилась, зависнув над полом, обернулась.

   — Гладышев, — это она моим многометровым прыжкам. — Не смеши народ. Стой, где стоишь — я слетаю за оптимизатором.

   У меня на руке два серебряных браслета.

   — Билли, ты в котором?

   — Угадай.

   — Помнится, кто-то урны заслужил.

   Любе:

   — Есть здесь урна, мусоросборник, утилизатор?

   — Зачем?

   Снял старый, видавший виды оптимизатор, показал, держа с брезгливым видом двумя пальцами.

   — Давай. Отдам в переработку. Или музей, как экспонат.

   — А говоришь, героев нет.

   — Живых….

   Церемониальный зал ничем не отличался от оранжереи — разве только прозрачный купол повыше. Двумя длинными рядами стояли гости — в бальных платьях, фраках, смокингах. Жених со священником уже томились в одном конце живого коридора. В другом искали меня — предстояло вести дочку под венец.

   Заложив крутой вираж, огибая строй смокингов, вихрем промчался на своё место.

   Дианка прыснула. Эля покачала головой и нахмурилась.

   Подал руку дочери — обопрись. И сам споткнулся, ощутив неожиданный прилив тяжести.

   — Билли?

   — А ты хотел воробышком порхать?

   Вполне земное притяжение. Спасибо друг.

   Рука, согнутая в локте, выдвинута вперёд. На ней покоится ручка моей дочери.

   Пошли, родная, к твоему счастью.

   Зазвучала музыка.

   Гости хлопают в ладоши. И это слышу.

   — Билли?

   — Газ в помещении. Азот.

   До алтаря шагов триста.

   — Пообщаемся, солнышко?

   — Да, конечно, папочка, я вся — внимание.

   — Хочу знать ваши планы относительно потомства.

   — Павел говорит, что дети — это игрушка, забава, а мы взрослые люди и должны заниматься серьёзными делами.

   — Все мужчины так говорят. Но ты женщина — твоё призвание рожать. Поставь его перед фактом.

   — То же самое говорила мама.

   — Пойми, ребёнок, ты — потомок удивительного народа, из-за бесплодия практически исчезнувшего с лика Земли. Доведи это и до Павла. Нельзя искусственно избегать того, что — не дай Бог! — уже заложено в тебя природой.

   — Такие страсти говоришь в день моей свадьбы.

   — Хочу твоего счастья.

   — Ты хочешь внуков в свою московскую квартиру.

   Я чуть не споткнулся.

   — Билли, она опять копается в моей голове?

   — Не обязательно. Эгоистичные желания читаются на твоём лице.

   Я справился, я не споткнулся.

   — А ты считаешь, здесь нормальный пейзаж, нормальные условия для воспитания малыша?

   — Папка, что ты всё об этом и об этом. Как тебе мой Павел?

   — Ты ответила на свой вопрос — он твой.

   Два строя гостей закончились. В одном последней рукоплескала Люба. Значит, они поставлены по старшинству. А мама Эля осталась где-то там, в начале значимости.

   Передавая руку дочери жениху, смотрел не на него, на Любу — твоё коварство?

   И законная жена смотрела на меня. Во все глаза. И улыбалась.

   Что-то будет.

   Наверное, справедливо, что ушли в прошлое все формы бракосочетания — осталось венчание. Красивый обряд. Клятва Всевышнему. А пусть отдувается — сам свёл.

   Ловлю себя на мысли, что Павел мне всё-таки не по душе. Горбоносый, лопоухий. Внуки могут быть похожими на него.

   Целуются. Мы хлопаем в ладоши. Звучит музыка. Первый вальс жениха и невесты. Нет, уже молодожёнов.

   Ищу Элю, нахожу Любу.

   — Пригласишь?

   — Эмансипации на Луне в шесть раз меньше?

   — Традиции шорят. Белый танец, и всё такое прочее. Ждать, потом тебя искать. А тут — музыка, и ты под рукой. Пригласишь?

   — Приглашаю, — щёлкнул каблуками.

   Люба — изящный книксен и подаёт руку.

   Мы закружились. Парящие в азоте.

   — Шампанского хочу.

   Шампанское в ведёрках со льдом повсюду на круглых столиках. Это для любителей открывать. Для нелюбителей — в бокалах на разносах. Оно тягучее, почти вязкое, и пузырьки — как в замедленном кино — не спешат шипеть и лопаться. Но вкус отменный. Из закусок — фрукты, сладости.

   Мы пьём. Люба смеётся, обнажая коралловые зубы.

   — Хочу напиться!

   После нескольких бокалов.

   — Гладышев, хочу тебя. Что смотришь? Плюнь в лицо. Оттолкни. Перешагни. Многожёнец несчастный.

   — Стоп! Отмотай назад. Нет, лучше начни сначала, но без концовки.

   — Гладышев, я хочу тебя.

   Закрываю её рот поцелуем.

   У Любы на Луне свои апартаменты.

   Мы лежим в её постели, она рисует пальчиком круги на моей груди.

   — Вернёшься в Москву?

   — Я привык. Нам хорошо там с Элей.

   — А как же я?

   — Если все дела переделала, присоединяйся — будем жить втроём. Глядишь, внучка подкинут.

   Долгая пауза.

   — Тебе нравится Павел?

   Люба со вздохом:

   — Дианочка сама его выбрала.

   — Других кавалеров не было?

   — Да полно. Павел — самый бестолковый ухажёр.

   — Я заметил.

   — Но отличный учёный, геолог, дизайнер. Умница.

   — Ну-ну….

   — Зря ты. Все люди имеют доступ к Всемирному разуму. Многие способны формировать вопросы. Но лишь единицы — на них отвечать. Павел из их числа.

   Мне приятно это слышать. Не могла моя дочь увлечься заурядностью.

   Пауза. Если б не фигурное блуждание пальчика по груди, подумал, что Люба спит.

   — О чём молчишь?

   — Показать тебе Луну? У меня здесь есть заповедные места.

   — Наверное, надо возвращаться.

   — Да, брось. Завтра улетишь, и когда ещё будешь.

   Справедливо.

   — Пойдём, покажешь.

   Мы покинули лунный город.

   Дикий ландшафт. Звёзды, земной свет — солнце за горизонтом. Летели, едва не касаясь причудливо изрытой поверхности, озирали окрестности, любуясь пейзажами.

   — По Луне лучше двигаться в полёте, — поучала Люба. — Ровной и твёрдой поверхности почти нет — скалы, а меж них пылевые омуты.

   И сам заметил — кратеры почти до краёв полны мелкодисперсной, как пудра, пылью.

   Прилунились в центре одного такого.

   — Мой любимый, — поведала жена. — Он маленький, его с Земли не видно, и потому остался безымянным. Я окрестила его кратером Мечты.

   Кратер Мечты чуть не до скалистых краёв заполнен лунной пылью. По крайней мере, посадка была мягкой. Только Люба осталась на поверхности, а я с головой ушёл в сыпучее месиво.

   В сознании её задорный смех:

   — Гладышев, ты где?

   Я растерялся. Я ещё не умею обращаться с оптимизатором последнего поколения.

   — Билли!

   — Чтобы ты без меня делал?

   Выныриваю на поверхность.

   — Я чуть не утонул.

   — Да, пожалуй: плотность пыли много меньше воды — тебе самому и не всплыть.

   Люба лежит в блюдце кратера, заложив ногу на ногу, руки под голову, лицом к голубому диску Земли.

   Попытался соответствовать.

   — Алёша, смотри какое бездонное небо — целина человеческому разуму. Это хорошо, что ты упразднил границы и объединил землян, а то бы мы до сей поры глазели на звёзды из окопов.

   — Слушай, на Земле атмосфера, а здесь-то нет. Я к тому, что любой космический гость величиною с гвоздь может стать смертельно опасным.

   — Исключено. Над Землёй, гораздо выше Лунной орбиты, создан спутниковый зонт. Ни одному метеориту массой больше пылинки не прорваться к планете или её сателлиту. Всё отслеживается и уничтожается.

   — Сколько же потребовалось спутников?

   — Знают в Центре Метеоритной Безопасности.

   — Расскажи мне о Косте. Где он? Что с ним?

   — Вы не общаетесь?

   — А вы?

   Я вытянул шею, чтобы посмотреть, не насмехается Люба? — и нижние конечности мои утонули в пыли. Дёрнул их вверх, и голова погрузилась в серую пудру.

   Фу, какая гадость!

   — Билли, что за чертовщина?

   — Летать, надо учиться, как учился ходить.

   — Хорошо, хорошо, но позже. А сейчас, будь так любезен, всё делать за меня.

   Я вынырнул на пылевую поверхность и заглянул-таки в Любино лицо.

   — Так что с Костей?

   — У него были проблемы — мне так кажется — с обязательствами перед прозрачными. Какое-то время жил в Антарктиде, а твои родственники гуляли в пингвиньих фраках. Потом была подводная лаборатория на Багамских островах, и надо полагать, прозрачные там ихтиандрили. На Новой Гвинеи побывали в облике райских птиц.

   — Пастух заблудших душ!

   — В конце концов, Костя объявился в Манчестере, той самой клинике, где обрёл новое тело. Когда до меня дошла информация, попыталась через посредников — на прямой контакт не хватило — связаться с твоим братцем. Он выслушал предложение, принял, и даже поблагодарил. В Манчестер были доставлены костные останки с острова Скелетов (так, кажется, ты его окрестил?). Их клонировали и заселили душами. Вот такая одиссея твоих прозрачных родственников.

   Холодок тревоги царапнул сердце.

   — Давно это было?

   — Да уж…. Но ты не волнуйся. Первыми визитёрами в палаты заново родившихся были мы с Дианой. Комментарии нужны?

   — Успокоились?

   — А то.

   — Где они теперь?

   — Джигитуют. Великолепная девятка. Их трудно отслеживать — они обходятся без оптимизаторов. Но удивительный народ — с такими способностями сопротивляемости среде. Их видели даже на Луне.

   — С Костей во главе?

   — Возможно, в том числе.

   Задумался. Что творится с тобою, брат? Какие силы влекут по жизни? Какой огонь горит в груди? Всёпожирающее тщеславие? Костя, Костя, как ты несчастен.

   — Билли.

   — Нет у меня с ним связи.

   — Я не о том. На Луне отсутствует атмосфера — стало быть, мы здесь, как в открытом космосе?

   — Считай так.

   — Откуда твой оптимизатор черпает энергию, поддерживающую организм?

   — Из пыли, когда есть контакт. Синтезирует из лучевой энергии.

   — Но ведь солнце за горизонтом.

   — А звёздные лучи? А отражённый земной свет?

   — Ловкач.

   — Ты думал.

   Наверное, нас потеряли.

   — Нас ждут, милая, надо возвращаться.

   — Полежим ещё. Мне так хорошо здесь — и ты рядом.

   Люба положила голову на моё плечо, руку на второе, а ногу на мои конечности.     Обычные земные нежности. А меня так резко швырнуло в пылевую глубину, что показалось — спиной ухнулся о каменистоё дно кратера.

   Чёрт!

   — Билли! Что происходит?

   — Метеорит. Огромный космический метеорит вонзился в лунную поверхность.

   — Но этого не может быть!

   — Как видишь, может.

   — Где Люба?

   — Летит в Луна-Сити.

   — Свяжи меня с ней.

   Через несколько мгновений Любин голос в сознании.

   — Беда, Гладышев, метеорит из космоса прорвал защиту. Я в город. Сам доберёшься?

   — Я ни черта не вижу.

   — Напряги оптимизатор — у него есть навигаторские функции.

   Какие к чёрту функции!

   — Билли! Я не могу больше в этой пыли. Сделай что-нибудь.

   — Поднимемся повыше. Ещё выше. Ещё. Создатель, ты почти на орбите.

   Я выбрался за границу пылевого облака. Надо мной звёздное небо и голубой диск. И ещё — один край горизонта начал плавиться жидким золотом, намекая на скорый восход солнца. Другой тонул в клубящемся мареве.

   — Билли, что с городом?

   — Нет города, Создатель.

   — Это…. Это….

   — Это катастрофа. Космическая катастрофа.

   — Билли!

   — Понял тебя. Но там ничего нет. Там нет никого. Ни людей, ни их оптимизаторов. Только пыль, которая не скоро уляжется.

   — Ты хочешь сказать….

   — Погибли все.

   — Диана!

   — Все.

   — Заткнись!

   Я рванул с руки оптимизатор и потерял сознание.

   Моё тело покоилось на границе пылевого облака. А душа унеслась далеко-далеко, на голубую планету, в заснеженную Москву.

   — Ма, а что такое жизнь?

   Моя красивая, умная, изящная мать, доктор наук и мастер спорта, пригладила непослушный вихор на мальчишеской голове.

   — Жизнь — это форма существования материи. Вот кристалл — он живёт своей жизнью. Он родился в недрах земли. Его нашли и отдали ювелиру. Теперь он сверкает в кулоне. Ты — мальчик, родился в Москве и ходишь в школу. А когда вырастешь, будешь делать добрые дела.

   — А когда умру?

   — Тебя предадут земле, и на могиле вырастут цветы. Твоё тело продолжит жизнь в новом облике.

   — А душа?

   — Отлетит в рай, где будет общаться с другими добрыми людьми.

   — И мы там встретимся?

   — Всенепременно.

   Мы встретимся, мама?

   Моё тело покоилось на границе пылевого облака.

   Я не смог сорвать оптимизатор — Билли был проворнее и отправил меня в нокаут.

   Медленно, медленно, день за днём пыль оседала. И тело моё опускалось вслед за ней. Билли не спешил будить во мне сознание. Удар по психике был мощнейший, и мой виртуальный врачеватель трудился не покладая рук.

   Наконец Луна вернулась в твёрдые границы. Я очнулся.

   Звёзды. Слепящий диск солнца.

   — Билли, где я?

   — Тебя в каких координатах сориентировать — Пифагора, Эйлера, Лобачевского? Проще говоря, если полетишь спиной к солнцу, то скоро доберёшься к тому месту, где был Луна-Сити.

   На месте лунного города зияла огромная воронка. Их называют кратерами.

   На дне кратера, в самом центре — распластанная фигурка. Раскинутые руки придают ей сходство с крестом.

   Люба.

   — Давно лежишь?

   — Надо лететь в Центр Метеоритной Защиты, разбираться в причинах прокола, а у меня нет сил.

   — Такая поза что-то даёт?

   Пристроился рядом на мягкой, как облако, пыли, раскинул руки.

   — Знаешь, что бывает от таких ударов?

   — Что, милая?

   — Алмазы рождаются.

   — Кажется, их называют слезами Аллаха.

   — Плакать хочется, но на Луне это невозможно — недоступная слабость. Ты как?

   — Пус-то-та. Гулкая пустота.

   — Ничего. Со временем заполнится. Полетишь на Землю?

   — Останусь с тобой.

   Помолчали, переваривая. Я — вдруг принятое решение. Люба — полученную информацию.

   — Почему мы здесь одни? Где народ?

   — Ногой топнула — чтоб ни одна душа без моего позволения.

   — Это верно — спасателям здесь делать нечего, а от сочувствующих стошнит.

   Помолчали, подыскивая тему, не провоцирующую разногласий.

   — Скажи, нужна человечеству эта Луна проклятая?

   — Теперь мы прилетать сюда будем каждый год 30 октября.

   — Согласен. Но городов строить не будем.

   — Мы с тобой. А люди пускай. Человечество не запугают несколько сотен смертей.

   — Погибли все Распорядители.

   — Новых изберут.

   — Что тебе даёт пост Главного Хранителя?

   — Масштабы. Возможность быть в авангарде прогресса.

   — Честолюбие?

   — Скорее норма жизни.

   — Почему за мной не оставляешь права выбора?

   — Прости, была не права. Каждый волен на свою индивидуальность.

   — Помни эти слова всегда, а не только в дни скорби.

   Солнце скрылось за горизонт — закончился лунный день. На поверхность опустилась мгла, а небо стало ярче. И ближе.

   Оттуда, из глубин неведомого космоса, примчался огромный болид на чудовищной скорости, и не стало очень дорогих мне людей. Сколько ты ещё таишь опасностей, звёздная Ойкумена? Не пора ли взяться за тебя всерьёз?

   — Билли.

   — Проснулся, Создатель? Тебя надо основательно встряхнуть прежде, чем на что-то подвигнуть. Сколько я тебе говорил — займись делом, займись…. Может, и не было этой трагедии, займись ты делом в своё время.

   — Думаешь?

   — Теперь-то что гадать.

   — Ладно. Помолчи.

   Обратился к Любе:

   — Тебе не стоит лететь в ЦМЗ, искать причину трагедии. Я назову её здесь и сейчас.

   Люба встрепенулась, села, по-турецки скрестив ноги:

   — Говори.

   — Космические скорости опережают реакцию Всемирного Разума.

   — Думаешь?

   — Нужна реорганизация. А под защиту следует брать всю солнечную систему, а то, не ровён час….

   — Гладышев, рыбка моя, неужто? Дай я тебя расцелую.

   Поцелуй Любе не удался — она утопила меня в пыли. Своим порывом. Потом извлекла и всё-таки припала устами.

   Приснился сон. Из голубого детства.

   Юркий физик, он же астроном, вызвал к доске.

   — Расскажи нам, Гладышев, о лунных кратерах, природе происхождения и названиях.

   — Кратеры Луны не имеют ничего общего с вулканической деятельностью. Это следы внешнего воздействия космических тел на её поверхность. Вот этот назвали кратером Скорби. Здесь был город Луна-Сити, где выращивались удивительные кристаллы — лунные камни. Гигантских размеров метеорит, залетевший из космических просторов, в мгновение ока превратил город и его обитателей в пыль.

   — Как это, Гладышев? Никто ещё ничего не слышал о городе на Луне, а кратер Скорби — место его гибели — уже обозначен на карте?

   — Значит, эта карта из будущего.

   — Вот я вкачу тебе сейчас двойку из настоящего — и плакала твоя медалька.

   Закончилась лунная ночь. Последняя ночь скорби.

   Мы улетаем с Любой. Нам уже выслали новый аппарат взамен погибшего. Он прилунился неподалёку и терпеливо ждёт. Впрочем, о чём я? Никто нас в нём не ждёт — тарелка пуста, а посадка совершена в автоматическом режиме.

   Я уже готов к отлёту — простился и настроился.

   Моя жена медлит. Она в центре кратера. Она в позе лотоса. Быть может, плачет. Возможно, молится.

   Не будем мешать.

   Моя жена, Любовь Александровна Гладышева, в девичестве Чернова, великий человек. Но и ей не чужды минуты слабости. Минуты скорби, минуты печали.

   Пусть себе.    

   В наш век женщины разучились плакать. Это плохо.

   Это плохо потому, что мы, мужчины, разучились жалеть их и защищать.

   Слава Богу, нам с Любой это не грозит.

   Романтика космических полётов. Корабль летит намеченным маршрутом. На экране звезды мигают, далёкие и близкие. Манят: может, завернёшь — чайку погоняем, чего расскажешь. Метеориты — неприкаянные бродяги — проносятся мимо. Не зевай!

   Командир корабля…. Нет, лучше: капитан космического корабля с трубкой в зубах за пультом управления.

   — Люба, на день рождения подари мне трубку и курительный табак.

   — Кому хочешь соответствовать?

   — Это будет мой собственный стиль.

   — Космический стиляга? Что-то новенькое, Гладышев.

   Подготовка занимает больше времени, чем сам полёт. А долго ли нам готовиться?

   Личный летательный аппарат Главного Хранителя Всемирного Разума заменил нам дом, работу. Весь семейный скарб на борту — моя гитара, Любины безделушки. У нас нет ни вилл, ни дач, ни ранчо. Одна-разъединственная московская квартира, да и та пустует. Мы — бездомные бродяги, если не считать летающей тарелки. И ей благодаря в постоянном движении.

   Вот решили побывать на Марсе.

   Запросили «добро» Центра Управления Полётами. Там вычертили маршрут. Ждут сигнала «К старту готов». Мы сядем в «тарелку», поднимем люк-трап, пристегнёмся в креслах и…. всё.

   Откроется люк, опустится трап — здорово, марсиане!

   Такая романтика.

   Нет, без трубки тут никак не обойтись.

   Люба общается с кем-то посредством оптимизатора. Наверное, даёт последние ЦУ землянам — не шалите без меня.

   Я лежу на траве в двух шагах от трапа, и мне до чёртиков хорошо. Хорошо жить на свете! Сорвал травинку, сунул в рот, пожевал, выплюнул. Нет, не то — трубка, трубка нужна. И капитанская фуражка.

   В конце концов, сколько можно трепаться?

   — Юнга!

   Люба машет рукой — отстань!

   Ну, получишь ты у меня сегодня.

   Любуюсь женой. Думаю, как бы сорвать с неё комбинезон и отшлёпать по тугим ягодицам.

   Мы летим на Марс.

   Сам полёт — одно мгновение. А вот сборы….

   Перевернулся на живот, всем видом выражая недовольство.

   На глаза попался муравьишка. Членистоногий парнишка спёр где-то крылышко мотылька и торопился умыкнуть в муравейник, пока, должно быть подгулявший, хозяин не спохватился. Я вооружился травинкой — стоп, таможенный досмотр, предъяви документ на товар. Воришка был не из трусливых. Лез к намеченной цели, не бросая контрабанды, упорно преодолевая все искусственные преграды….

   — Гладышев, язык откусишь.

   — Ну, всё, наговорилась? — поднялся. — Можем лететь?

   — Присядем.

   А как же, и споём:

   — Присядем, друзья, перед дальней дорогой

    Пусть лёгким покажется путь

    Давай, космонавт, потихонечку трогай….

Люба:

    — И что обещал, не забудь.

   Люба требует от меня противометеоритной защиты для Солнечной системы. Я тяну время — хочу, мол, осмотреть хозяйство, которое нуждается в таковой. Волокита не от самомнения — у меня нет идей. И Билли не в силах помочь. Пока. Он только согласился, что существующая оборона не совершенна, и лихорадочно ищет ей замену. По его совету уговорил Любу попутешествовать.

   Мы летим на Марс.

   Поднят люк-трап. Мы в креслах пилотов. Пристёгнуты ремни.

   Ремни безопасности…. При полном отсутствии сил инерции. Что это? Технический архаизм? Дань инструкциям?

   Спрашиваю Любу.

   — Так надо.

   Ну, надо, так надо. Погнали наши к марсианам.

   Люба включает антигравитацию, связывается с Центром Управления Полётами.

   — Борт …. к старту готов.

   Пауза. Наверное, в ЦУПе дали команду «Старт» и Всемирный Разум телекинетической энергией с земной поверхности переместил нас на марсианскую.

   Запоздалое:

   — Счастливого пути!

   На экране что-то мелькнуло, поменялся пейзаж, и мы поняли, что прибыли.

   Разумнее было «Счастливого пути!» заменить на «Добро пожаловать!».

   Переглянулись с Любой.

   Мы не первооткрыватели. Полёты на Марс осуществлялись и до нас. И сейчас несколько экспедиций работают на планете. Но она слишком велика, чтобы считать её исследованной. Поэтому….

   Переглянулись с Любой.

   Ну что, с Богом?

   Отстёгнуты ремни. Опущен люк-трап. Мы на планете Марс. Бледный диск солнца весьма далёк от зенита. Под ногами каменистая почва. Нет, это глина, весьма засохшая, скорее обожженная — и вся в трещинах. Мне это навевает недобрые аналогии.

   — Билли, радиоактивный фон?

   — Зашкаливает.

   — Выдержишь?

   — Обижаешь.

   У Любы в руках прибор.

   — Радиоактивный фон за опасным пределом.

   — Успокойся, дорогая — лучевая болезнь нам не грозит. Как и отравление аммиаком.

   Амиачные облака жёлтыми мазками красили серое небо.

   Вот оно убежище Бога войны!

   — Поищем доспехи Бога?

   Билли отговорил от авантюры.

   — День на исходе, и давление резко падает — как бы чего не было.

   «Как бы чего» обрушилось на окрестности сразу после захода солнца.

   Мы лежали в нашей уютной космической кроватке, и Люба рисовала пальчиком круги на моей груди. За бортом бились и стонали местные стихии.

   — Бородинское сражение?

   — Скорее осада Трои.

   — Тогда, мой Парис, объясняйся в любви.

   Взял Любину грудь в ладонь:

   — Какие чудесные персики в вашем саду. Пожалуй, себе оставлю.

   — Гладышев, ты привык всё одушевлять — надели интеллектом сей торнадо.

   — Его зовут Ипполит.

   — Как, как?

   — Бог солнца похитил его дочь, Розовую Бурю, и умчал на золотой колеснице. Старый великан рванулся вдогон. Уже много столетий кружат они по планете и никак не могут пересечься. Невдомек разгневанному Ипполиту, что Бог солнца не по своей воле летает по небосводу и день за днём повторяет пройденный путь. Старому торнадо подождать бы на месте, и уже утром в его лапы въедет сама золотая колесница с похищенной дочерью.

   Будто в ответ на мои слова за бортом стихло.

   — Ой, — Люба притиснулась ко мне. — Ипполит подслушал и утром украдёт солнце.

   — Не бойся, дорогая. Утром Ипполит увидит дочь в объятиях Бога солнца, обрадуется её счастливой улыбке и простит похитителя.

   Утро после бури выше всяких похвал. Розовые облака мазками талантливого художника набросаны на небосклон. Бледный диск светила, взгляд которого выдерживал невооружённый глаз, не спеша поднимался над горизонтом. Окрестность преобразилась. Опалённое и потрескавшееся глиняное плато засыпал белый песок. Засыпал, утрамбовал до эмалированного блеска.

   — Спасибо, Ипполит, — сложив руки крестом на груди, поклонился на люк-трапе. — Вижу, мир в семье восстановлен.

   — Ты с кем? — Люба из космолёта.

   — Выходи — познакомлю.

    Песок и солнце, день чудесный

    Ещё ты дремлешь, друг прелестный….

   Друг прелестный выпорхнул из «тарелки», не касаясь трапа, и понесся над белоснежным плато.

   — Гладышев, догоняй!

   — Прости её, Ипполит, она женщина. Ты знаешь, что такое женщина?

   Старый торнадо, конечно, знал, но молчал. На его плече почивала любимая дочь.

   Люба обозревала окрестность с высоты.

   — Какая угрюмая безвкусица. Гладышев, что ты хочешь найти на Марсе?

   — Разум. Ведь ты Хранитель Всемирного Разума — стало быть, и местного.

   — Где, где ты его видишь? — Люба раскинула руки в полёте. — Бесплодная, заражённая равнина — здесь не может быть жизни.

   — Когда-то была.

   — Жизнь ушла, а разум остался?

   — Скажем, поменял форму существования. Тебя не убедил пример с контактором, который душу человеческую вместе с памятью мог вселить в телесную оболочку животного?

   — Твой брат и друзья его прозрачные могут транспортировать интеллект. Но у них иная телесная организация — безоптимизаторная. Нам с тобой такие трансплантации не под силу.

   — Значит, надо сконструировать оптимизаторы для животных.

   — Гладышев, ты мечтаешь о хвосте, клыках и шерсти? Я бы не легла с таким в постель.

   — Но мы говорим о жизни на Марсе. С оптимизаторами здесь могли разгуливать павлины и гепарды….

   — И расти бамбук.

   — Почему бамбук?

   — А почему не бамбук?

   — Тогда уж яблони.

   Налетавшись, Люба присела на ступень трапа.

   — Скукотища.

   — Тебе не хватает земной суеты?

   — Может, поищем что-нибудь попригляднее?

   Марсианские каналы. Ну, как же — быть на Марсе и не поглазеть на это удивительное чудо природы. Мы добрались к одному на третий день. И сразу убедились — дело тут не в природе. Перед нами искусственное сооружение в гранитных стенах, прямой линией уходящее за горизонт в обе стороны. Дна канала, как и его конца-начала не видно.

   Люба притиснулась щекой к моему плечу.

   — Жутко, Гладышев.

   — Чего боимся?

   — Ведь это следы цивилизации. Ушедшей цивилизации. Что погубило её? Не грозит ли та же участь голубой планете Земля? Нашему народу?

   — Мы здесь, и никто не мешает заняться поисками разгадки.

   — А наша миссия?

   — Мы будем искать в обоих направлениях. Кто знает — может, у них одна природа.

   Любу ли уговаривать на интересную тему?

   Припарковали космолёт на гранитный парапет канала и на следующий день спустились на его дно. Ничего. В смысле ничего интересного. Наносные отложения — песок, щебень, глинистые проплешины. Больше повезло на поверхности. На противоположной стороне канала, в распадке марсианских скал Люба усмотрела удивительную площадку. На ней правильными рядами стояли, лежали полуразрушенные круглые и призматические колонны.

   Побродив меж них, выдал мысль:

   — Меня не покидает ощущение, что это античный акрополь. Нет, скорее кельтское капище.

   И Люба:

   — А меня, что колонны — это дело рук очень похожих на человеческие.

   — Жаль, очень жаль, что нет статуй, фресок или барельефов — тогда бы имели точное представление о внешнем облике бывшего здесь населения.

   По совету Билли подобрал небольшой осколок колонны величиной с кулак и поместил в анализатор. Пока Люба разбиралась в криптограммах на экране монитора, я напрямую допросил виртуального помощника.

   — Это гранит. Обработан около миллиона марсианских лет назад. Вероятнее всего — фрагмент культового сооружения. Имеется след воздействия сверхвысоких температур. Должно быть, термоядерный ожог.

   — Билли, канал тебе ничего не напоминает?

   — А тебе?

   — Московскую подземку.

   — У которой сорвало крышу? А прямизна? Длина? Ширина? Нет, здесь что-то другое.

   — Путепровод не нравится — пусть будет источник энергии. Скажем, вечный двигатель. Из-за перепада давлений на разных широтах постоянное направленное движение воздушных масс. Каково?

   — Мне нравится. Больше, чем идея с метрополитеном.

   — Но без крыши она не работает.

   — Крыша была, прозрачная. Время и внешние воздействия уничтожили её следы.

   — Годится. Что же остановило расцвет цивилизации?

   — Маленькая банальность — термоядерная война.

   Люба:

   — Смотри, Гладышев, анализатор зафиксировал следы высокотемпературного воздействия. И фон радиоактивный по всей планете. Вывод — здесь баловались ядерным оружием.

   — Выводов можно сделать несколько:

    Во-первых, на Марсе имела место высокоразвитая цивилизация.

    Во-вторых, её носители — особи, очень даже может быть, похожие на нас.

    В-третьих, цивилизация погибла в результате или по причине применения оружия массового уничтожения на основе цепной реакции термоядерного деления.

    В-четвёртых, когда создаётся оружие, создаётся и защита против него. Как то — щит против меча, бронежилет против пули, убежища против атомного взрыва.

    Вывод пятый — если поверхность Марса в теперешнем состоянии не пригодна для жизни, это не значит, что в недрах её, искусственных и естественных убежищах, таковая не сохранилась.

    Вывод шестой — её надо искать.

   — Я согласна, — просто ответила Люба.

   Ночью грянула буря. Да такая….

   Люба несколько раз поднималась к бортовому компьютеру запрашивать параметры внешнего воздействия и состояния аппарата. Вот стояние его было очень тревожным в непосредственной близости от кромки канала. Любая подвижка чревата.

   Но бортовой компьютер без напоминаний чётко знал и исполнял свои функции. Увеличил гравитационную силу — «тарель» стояла, как припаянная к граниту. С песчаного грунта, я думаю, нас бы сорвало.

   — Гладышев, — Люба пристроилась в кресле пилота коротать ночь. — Твою Розовую Бурю опять похитили, или она сбежала? Вот шлёндра.

   Сделал вид, что сплю, а сам с Билли:

   — Слушай, мне это совсем не нравится.

   — Испужался, Создатель?

   — То, что происходит за бортом, есть ответ на наше решение. Нас подслушали, нас предупреждают.

   — Да полноте. Твоя склонность одушевлять неодушевлённое теряет пределы разумного.

   — Слишком узки твои пределы. Я просто зримо вижу, как торнадо Ипполит топчет в ярости ботфортами нашу маленькую «тарелку».

   — За что ему нас ненавидеть — только прилетели?

   — Не нас, нашу идею — раскопать в недрах планеты возможно спасшихся её обитателей.

   — Откуда что берёшь, Создатель?

   — Из логики вещей.

   — Сбрехал бы — интуиция.

   Я не обиделся. Скорее наоборот — позиции мои в споре Билли не смог опрокинуть, вот и нервничает.

   Утром предложил Любе:

   — Надо улетать.

   — Как улетать? — удивилась жена. — Вчера говорил, искать.

   — Послушай….

   Изложил своё видение разыгравшейся здесь трагедии — войны миров.

   — Развитие цивилизации на Марсе шло аналогично известному из истории Земли. Только нам удалось избавиться от навязчивой идеи бряцать оружием, а здешним обитателям не повезло. Кто-то однажды нажал красную кнопку, и загрохотали атомные взрывы. На планету обрушилась разрушительная сила невиданной мощи и смела с её поверхности всё живое. Оставшиеся попрятались в убежищах, готовые продолжать междоусобную войну до победного конца. Но они ошиблись. Причём, дважды — ибо у термоядерной войны не может быть победителей. Второе их жестокое заблуждение в том, что они только себя считали обладателями интеллекта, не взяв во внимание разум планеты их породившей. Им в голову не приходило, что природные стихии умеют мыслить и делать выводы. Планета вынесла смертный приговор своим неразумным детям, а тем в их катакомбах кажется, что на поверхности бушуют последствия ядерной зимы….

   Любу я не убедил.

   — Тем более, Гладышев. Если всё так, как ты рассказал, мы не имеем морального права бросить в беде братьев по разуму. Мы должны вызволить их из подземелья, и…. И обезопасить планету. Сделать пригодной для жизни её поверхность.

   — Люба, это не наш мир, не наши разборки. Чтобы помочь одним, мы должны одолеть других. Ты готова стать третейским судьёй? Ты уже решила, на чьей стороне правда?

   — Да я готова.

   — А я нет.

   — Гладышев. О чём ты говоришь — там люди, здесь стихии. Какое может быть сравнение?

   — Они должны сами найти компромисс, если он возможен.

   — Ты в своём амплуа — болтать и ничего не делать.

   — А ты в своём — бей, беги, думай не надо.

   — Сибарит!

   — Волюнтаристка!

   Мы выпорхнули из «тарелки», и в разные стороны — разобиженные, недовольные. Благо день позволял забыть о ночных тревогах.

   Бог солнца взбирался по небосклону на золотой колеснице и с любопытством взирал на последствия ночного буйства торнадо. Жёлтые облака горестно вздыхали и разводили крылами — опять этот Ипполит.

   Люба спустилась в канал, а я в позе Будды оседлал макушку летательного аппарата.

   — Билли.

   — Ну, что тебе?

   — Мы должны найти местных обитателей.

   — Качает тебя, Создатель.

   — Люба права — мир на планете должен быть восстановлен. Наша задача — тому способствовать.

   — И как мы будем их искать?    

   — Нам поможет Ипполит. Собери всю информацию о марсианских стихиях — всё, что фиксировали искусственные спутники и экспедиции на поверхность. Думаю, места наибольшей активности торнадо укажут на близость входа в убежища.

   — Логично. Впрочем, что я — ай да Создатель, ай да сукин сын. Похлопай себя по ляжкам.

   — Твоя беда, Билли, в безоглядной вере точным расчётам, а ведь нужны ещё фантазия, интуиция и удача. Но не отчаивайся — меня-то эти грации не покидают.

   Люба вернулась на борт перед закатом, всем видом являя решимость идти до конца. Я сидел на откидном диванчике, по-турецки скрестив ноги, склонившись над гитарой:

   — А годы летят, наши годы, как птицы летят

    И некогда нам оглянуться назад….

   Люба бросила на меня взгляд, преисполненный жалости, замешанный на презрении.

   — Я вызову тебе космолёт. Что это?

   Она увидела на мониторе карту Марса.

   — Очаги активности торнадо.

   Люба вскинула бровь — просвети.

   — Идёт война — стихии бьются с теми, кто возомнил себя покорителями природы. Поверхность уже повержена. Торнадо пытаются взломать входы в убежища. Найди нашего Ипполита.

   Люба села за компьютер, зашелестела клавиатурой.

   — Судя по всему…. Судя по всему…. Это капище, где гранитные столбы.

   — Один нюанс. Природа торнадо позволяет ему жить практически вечно. Но в этой жизни есть периоды активной и пассивной жизни. По-другому — время буйств и время отдыха. Очень может быть, капище — это место отдыха, где солнце даёт ему новые силы.

   — Откуда осведомлённость? — Люба удивлена.

   Откуда, дорогая? Да Билли меня только что просветил. Но разве скажешь?

   Среди ночи космолёт снялся с места стоянки.

   Люба за пульт управления — что происходит?

   Я спросонья:

   — Что там, милая?

   — Мы на орбите. Аварийный взлёт.

   Утром стала ясна его причина. Наша прежняя стоянка была завалена обломками гранитных колон.

   — Боже святы! — Люба присвистнула от удивления. — Это какую ж надо силу иметь?

   — Это какую надо ярость являть.

   — Нервный кадр, — согласилась жена.

   На месте вырванных «с корнями» колон обнажилась гранитная плита искусственного происхождения, которая сразу заинтересовала.

   — Вход в убежище?

   — Очень может быть. Но как её поднять?

   Остаток дня Люба просидела за компьютером, общаясь с Землёй.

   На ночь поднялись за пределы атмосферы — от греха.

   И вот настал новый день — день Великого наступления на марсианские стихии. Впрочем, загнул. Никто ни на кого не нападал. Волею людей Земли, под Любиным руководством в атмосфере Марса был создан искусственный торнадо. Его задача — очистить обнажившуюся на месте древнего капища гранитную плиту от песка, щебня, обломков.

   — Поучим Ипполита земным манерам? — сверкнула Люба белозубой улыбкой.

   Вот он явился — тонкий, гибкий, подвижный. Легко перемахнул через канал в гранитных берегах, закружился на капище, набирая силу. Под его напором в воздух взвились тысячи тонн песка и щебня, колоны и их обломки. Всё это кружилось и вертелось в гигантской, до самых небес, воронке. Вот она качнулась, двинулась в сторону. Ослабла и осыпалась курганом. Пыль осела моментально.

   Гранитная плита, отполированная до зеркального блеска, обнажилась во всю величину. Лежала под углом к горизонтальной поверхности, напоминая крышку тоннеля.

   Мы наблюдали за всем происходящим на экране монитора.

   — Наш черёд, — Люба усадила космолёт на плиту.

   После несложных манипуляций они составили одно целое, и антигравитационное поле, включённое на космолёте, сделало многомноготонную плиту легче пушинки.

   — Ну, с Богом!

   Космолёт с плитой поднялся вертикально, а опустился в стороне.

   На освобождённом месте зиял провал.

   Мы покинули «тарелку» и подлетели к его краю.

   — Гладышев, это вход в иной мир?

   Вход в иной мир ступеней не имел, но горизонтальная поверхность с небольшим уклоном тоннеля вполне проходима. Вертикальные стены без опасных трещин. И потолок безупречен. Чувствовалось — строили на века.

   — А получилось на тысячелетия, — это Билли влез.

   Как же, будет он молчать в такие минуты!

   — Откуда знаешь?

   — По радиоактивному фону.

   — Мы идём? — Люба волновалась у края неведомого.

   — Конечно, милая.

   — Но там темно.

   Поднял над головою руку:

   — Билли, свет!

   Оптимизатор прогнал темноту вглубь тоннеля.

   — Как это?

   — Билли.

   Засветился Любин браслет.

   — Ой! Он сам что ли?

   — Пошли.

   Мы полетели. Легко скользили в воздухе, насыщенном углекислым газом, углубляясь в тоннель.

   Строители не заморачивали себя лабиринтами проходов — прямой, как каналы на поверхности, плавно понижающийся путь в преисподнюю.

   Перегородили его металлические — возможно, чугунные — ворота. На функциональную принадлежность преграды намекали две створки во всю площадь прохода. А материал…. Там кольцо висело, массивное, как на воротах древних крепостей. Люба стукнула им в створ, и металлический гул раскатился под сводом тоннеля.

   Никто не спешил открывать.

   Попробовал повернуть кольцо — створы распахнулись.

   За ними начинался лабиринт, настолько низкий, что приходилось передвигаться, опасаясь за голову.

   — А хозяева-то — коротышки.

Лабиринт — это подземный город с улочками, проулочками, тупичками и — дверями, дверями, дверями. Входы в дома? Лаборатории? Складские помещения?

   Толкнулись в одну — анфилада помещений с барельефами на стенах, статуэтками в нишах.

   Может быть, у марсиан было больше пальцев на ногах и меньше на руках, но в том, что они на первых ходили, а вторыми работали сомнений не осталось. И лица у них человеческие.

   Привет, братья марсиане!

   Никто не ответил. Некому было отвечать. Город мёртв.

   — Знаешь, чего не хватает к этой мизансцене? Минорной мелодии.

   Люба поморщилась — нашёл время и место!

   Я к виртуальному всезнайке:

   — Почему нет останков — может, люди эвакуировались?

   — Что ты хочешь? — Билли. — За тьму веков всё органическое превратилось в пыль.

   — С кем сражаются торнадо?

   — Всё ты выдумал, Создатель. Солнце светит — бури рождаются, остальное — сказки.

   Одно из помещений просто напичкано незнакомой аппаратурой. Какой — ещё предстоит выяснить.

   — Билли, ты можешь понять назначение этих чёрных ящиков с кнопочками и экранами?

   — Надо разбираться. Вот так, глядя вашими глазами — могу только предположить.

   — И…?

   — Всё, что угодно — от телевизоров до мониторов наружного наблюдения.

   Люба, наконец, обрела дар мысли:

   — Это бункер. Я бывала в подобных.

   — То было жуткое время. На Марс могла стать похожей наша Земля, поссорься вы с дядюшкой Сэмом.

   — Бог миловал, хотя никто не хотел уступать.

   Люба села в кресло за очень похожий на любой земной пульт управления.

   — Если все цивилизации идут схожими путями, нам, похоже, нечему учиться у марсиан: вот это — давно пройденный этап.

   — Счастливо преодоленный, — поддакнул я.

   Люба повертелась в подвижном кресле:

   — Как думаешь, чем управлял сей пульт?

   — Если отвлечься от махрового милитаризма, то пусть это будет радиорубка. Или студия записи.

   — Отлично! — Люба прошелестела клавиатурой с непонятными знаками. — Исполняем концерт по заявкам. Желаете что-то заказать?

   — Что-нибудь из марсианского фольклора. Кантри практикуете?

   — Сейчас попробуем, — Люба пробежалась перстами по неземной клавиатуре, в какой-то ей одной ведомой последовательности знаков, повернулась ко мне сияющим лицом. — Enter!

   Ткнула, не глядя, пальчиком.

   В моём сознании родилась…. Нет, не музыка. Это был мужской хор. Так поют уроженцы Кавказа. Что-то величественное, горделивое и воинственное. Марсиане?

   Смотрел Любе в глаза и силился понять — она слышит то же, что и я?

   И её одолевало любопытство.

   — Гладышев, ты слышишь то же, что и я?

   — А что ты слышишь?

   — Весенний лес — капель, журчание ручья из-под талого снега, шорох лопающихся почек.

   Понятно.

   — Ты знаешь, Билли, почему люди поют? Потому, что они люди. Перестань дурачиться.

   — Каждый слышит то, что хочет услышать.

   — Ты глумишься над чувствами.

   — Да будто бы.

   Люба:

   — Я поняла — это комната исполнения желаний. Пусть будет рекреацией — должна быть такая в военном бункере. Вот сейчас звучит «Вальс цветов» Чайковского. В дни расцвета марсианской цивилизации Петра Ильича ещё в помине не было. Верно?

   — Не верно, — пошёл на поводу у Билли. — Композитора ещё не было, а мелодия уже жила. Такую невозможно выдумать — только подслушать. Однажды звёздной ночью, сидя у окна.

   Оставили рекреацию.

   В другом помещении на стеллажах вдоль стен цилиндрические стержни — по виду, графитовые.

   — Что это?

   Люба взяла осторожно один, осмотрела, взвесила на ладони:

   — Наверное, что-то из оружия. Пиропатрон?

   — Билли, твоя версия.

   — Пусть будет энергоноситель — свеча, факел, графитовый стержень ядерного реактора.

   Люба:

   — Чему ты улыбаешься? Моей глупости? Твой вариант.

   — Это книги. Магнитные записи на кристаллических носителях.

   Билли:

   — Какие твои доказательства?

   Люба:

   — С чего ты взял?

   Ответил Любе, Билли внимал исподтишка:

   — Логически помыслив. Здешние обитатели навоевались на поверхности. Здесь им стало не до драки — пытались сохранить жизнь и культуру. Отчаявшись в первом….

   Жест рукой закончил недосказанную фразу.

   — Очень похоже, — Люба повертела стерженёк. — Как его декодировать?

   — Поместить в анализатор, и по всем параметрам….

   Люба сунула марсианскую книгу в набедренный карман комбинезона.

   Пошли дальше.

   Мы искали бытовые помещения — может быть, там….

   Но Билли стрекотал в сознании:

   — Да брось, какие марсиане — тьма веков миновала, как их не стало.

   — Оборудование на вид в исправном состоянии.

   — Приборам что сделается — металл, полимеры?

   — А естественный распад? Атомно-молекулярная активность?

   — На каждую активность существует реактивность.

   — Поясни.

   — Поймёшь?

   — Только не заумничай.

   — Ты слышишь? — Люба сдавила мне бицепс выше локтя.

   — Что? — так увлёкся диалогом с виртуальным консультантом, что не понял её тревоги. — Что случилось, дорогая?

   — Гул. Слышишь?

   Слышу? Слышу. Гул действительно. Нарастающий.

   Понимание пришло сразу.

   — Который час? А закат, в котором? Всё ясно — торнадо проснулся. Ты не помнишь — мы закрыли ворота в город?

   — Бежим!

   Припустили низенькими улицами подземного города к тому месту, где он начинался — большим чугунным воротам.

   Господи! Не заблудиться бы. Но Билли помнил путь по лабиринту.

   Торнадо уже завладел воротами в тоннеле и играл массивными створами — попробуй, подступись.

   — Добро пожаловать, Ипполит в город мёртвых. Заходи, убедись — тех, с кем ты упорно воюешь, давно уже нет на белом свете.

   — Гладышев, зачем ты меня пугаешь? Никакого Ипполита нет — наверху бушует торнадо, и его вихри проносятся по тоннелю.

   Будто в ответ на Любины мысли одна из чугунных створ ворот так ахнула в своё обрамление, что уши заложило пронёсшимся гулом.

   — О, Господи!

   — Это не самое страшное, дорогая.

   Будто в ответ на мои мысли новый вихрь, ворвавшийся в подземный город, был полон песка.

   — Бежим!

   — Куда? Там западня. Нам надо выбираться через тоннель.

   Ветер хлестал струями песка, как бич безжалостного надсмотрщика. А под ногами уже ощущалась текучая масса.

   — Он хочет засыпать город.

   — Он не может хотеть, потому что его нет.

   — Его нет, а песок течёт.

   — Так что же делать?

   — Надо попытаться установить контакт.

   — Ну, так пытайся.

   — Билли, — обратился к помощнику. — Я буду сейчас думать, а ты мои мысли переводи на все известные наречия и диалекты — соловьём пой, ветром вой — но я должен быть услышан. Ты меня понял?

   — Лучше б ты Всевышнему помолился.

   — Если выкрутимся, поставлю часовенку на Марсе — так и передай.

   Мы пошли с Любой вперёд, взявшись за руки, навстречу ветру, который нёс и мёл песок.

   — Послушай, Ипполит. Меня зовут Алексей Гладышев. Я знаю о вашей беде, потому что мы едва не пережили подобное. Мы прилетели с голубой планеты, которую называем Земля. Наши народы владели смертоносным, всё уничтожающим оружием. Они считали себя хозяевами планеты, не признавая прав Природы. В двух шагах мы были от страшной беды и не сделали их. Нам хватило коллективного разума не начинать термоядерной бойни….

   Чугунные ворота обречённого города. Створы колышутся под напором стихии, но мы, благополучно миновав их, выходим в тоннель. В нём марсианский ад — ветер воет, песок клубится. Слава Богу, оптимизаторы избавили нас от необходимости дышать.

   Шлю мысли в пространство с надеждой, что меня слышат.    

   …. Вам повезло меньше. Внешне похожие на нас, люди выпустили джина из бутылки и превратили цветущий мир в пустыню. Погибло всё живое, что неспособно защищаться. Но живой осталась планета, и её стихии. Двуногим умникам, погубившим Природу и забившимся в щели, был вынесен смертельный приговор. Не наша в том вина, что мы оказались у вас в гостях в момент его исполнения….

   Мы вышли из тоннеля.

   Космолёт стоял на глянцевой плите. А вокруг бесновался торнадо, поднимая в воздух горы песка и запихивая их в чёрную пасть тоннеля.

   Мы прошли в «летающую тарелку» и тут же поднялись за пределы атмосферы.

   Любу терзали последствия нервного потрясения.

   — Гладышев, мы погубили город.

   — Там никого не было.

   — Мы никого не встретили, но это ещё ничего не доказывает. Сам город — уникальная находка.

   — Он был обречён.

   — Да брось. Опять будешь плести про несуществующего Ипполита.

   — Наше удивительное избавление ничему не научило?

   — Чем оно удивительно? Ты выбрал правильное направление, а я запаниковала — в городе нас точно завалило бы песком.

   — К чёрту бесполезные споры — пусть каждый остаётся при своём мнении. Лучше давай решим — что дальше?

   — А что дальше? Вызываем специалистов, разрабатываем технологию — город надо откапывать.

   — Я так не думаю.

   — А как ты думаешь?

   — Надо оставить планету в покое. Разве не видишь, как накалены страсти — война миров продолжается.

   — Война миров, — Люба скривилась. — Один из которых канул в Лету, а другой — твоя выдумка….

   — Пусть так — устал доказывать. Хочу попросить о помощи.

   — Излагай.

   — Есть мысль, на месте древнего капища у входа в подземный город поставить маленькую звонницу.

   — Гладышев, кто звонить в неё будет?

   — Ипполит.

   — Любимый, может тебе грудь дать — ты почмокаешь и успокоишься?

   Мир на эту ночь был восстановлен.

   Утром мы вернулись на Марс.

   Торнадо изрядно потрудился и преобразил местность — ни тоннеля, ни плиты его раньше прикрывающей. Песок громоздился барханами от края канала до самого горизонта.

   — Если следовать твоей логике, стихии ненавидят марсианскую цивилизацию и всё, что ею создано — почему же они не засыпают каналы?

   — Загадка. Их много на этой планете. Ты поможешь?

   — Где будет стоять звонница?

   — На самом высоком кургане. Поверь, когда прилетим следующий раз, здесь не будет бурь. И возможно нам позволят раскопать город.

   — Дипломат.

   Заночевать отважились на планете.

   Люба до самого заката сидела на люк-трапе в классической позе Алёнушки и слушала тонкую музыку сыпучих барханов.

   — Ты знаешь, — поднялась она в космолёт с последним лучом закатившегося солнца, — неповторимая мелодия. На Земле такого не услышишь.

   — Там нет торнадо с интеллектом, потому что возобладал Всемирный Разум.

   Мы с Билли спорили над проектом будущей звонницы.

   — Ступени и двери убрать — ни к чему.

   — Ты уверен, что марсиане обладали левитацией?

   — Туда некому будет входить — это звонница для торнадо. Достаточно окон на четыре стороны.

   — Блажен, кто верует.

   — Молчи, убогий.

   Люба подошла к монитору.

   — Такой ты её хочешь видеть? Шедевром не назовёшь. Но если тебе нравится…. Готовь спецификацию на комплектующие — все материалы будут завтра. Это будет наш дар…. Это будет памятник погибшей цивилизации.

   — Колокол нужен.

   — Земные реликвии не дам — новый отольём.

   — Сумеем?

   — Научимся, — Билли влез.

   Ну-ну.

   Ночь прошла на удивление спокойно.

   — Упарился, гад, — прокомментировала Люба. — Целый город засыпал.

   Ждём гостей с Земли и материалы.

   Колокол таки нам подарили — его святейшество Патриарх всех православных христиан. И прокомментировал на видеозаписи освящения: такое дело — пусть звонит.

   Гостей с Земли не было — беспилотный грузовой корабль, с заказанными материалами и бронзовым колоколом.

   — Принимай, Гладышев, груз.

   А где же строители?

   — Где строители? — спрашиваю.

   Люба:

   — Забыл, милый, какого факультета я выпускница?

   — Где техника?

   — Обойдёмся подручными средствами.

   Люба «засучила рукава». Будто мановением волшебной палочки, а на самом деле, телекинетической энергией транспортный космолёт был разгружен и удалился.

   Люба с усмешкой на губах:

   — Где ставить будем, ГАП?

   — Главный Архитектор Проекта, — Билли на моё недоумение.

   Ага. ГАП — это я.

   — Думал на капище — только разве теперь его найдёшь? Сыпучие барханы так изменили окрестности….

   — Полезай в «тарелку» — отсканируем местность.

   Под заносами обнаружили гранитную плиту.

   — Годится под фундамент?

   — Не хлипковат?

   — Сцементируем.

   На очищенную от песка плиту опустился космолёт, поднял её и вынес на высокий курган.

   — Сейчас Бог войны почувствует, что такое настоящая тяжесть доспеха.

   На космолёте была многократно увеличена гравитационная сила. От её воздействия песок под плитой заскрипел, пришёл в движение и, наконец, спаялся надёжным основанием будущему строению.

   Люба с гордостью:

   — Взаимодействие между песчинками на межмолекулярном уровне.

   Те же силы крепили стеновые блоки звонницы, возводимые телекинетическими силами. Имею в виду не гравитационный нажим, а идеальную рабочую поверхность материала — от соприкосновения включались в действие межмолекулярные силы притяжения.

   Строительство отняло три дня. Да мы не спешили особо — обсуждая достоинства, недостатки проекта, и между делом переругиваясь.

   Когда колокол вознёсся к положенному месту, и маковка с православным крестом засияла золотом на шпиле, Люба отряхнула с ладоней несуществующую пыль.

   — Зови своего Ипполита.

   Мы работали днями, но и в ночное время торнадо не препятствовал строительству — гонял вокруг песчаные барханы, и те пели печальные песни невольников галер.

   — Он не появляется днём.

   — Ночью носа не высунешь. Днём взглянуть не на что. Фобос и Демос! Довели, сволочи, планету — сколько здесь торчим, ни капли дождя.

   Покосился на благоверную — она ли?

   Мой взгляд был пойман и понят.

   — Ну, правда, Гладышев — как можно ненавидеть ближнего, чтобы решиться на безоглядные действия?

   — Всё от амбиций. Есть люди, чья амбициозность страшнее водородной бомбы.

Наш Константин Владимирович — земной марсианин. Ведь он пытался убить меня, и когда-нибудь убъёт, если такая возможность представится.

   — Зачем ему убивать тебя? Из-за меня? Я уже сказала, что он противен в своих попытках.

   — Отказы женщин вдохновляют мужчин.

   — С тобой ли об этом спорить?

   С Любой тоже не просто спорить. Но истина просилась на свет.

   — Печальный пример марсиан заставил по-иному взглянуть на проблемы, казавшиеся прежде не существенными. Раньше Костя со своей прозрачной братвой вызывал лишь беспокойство. Теперь, после всего увиденного здесь, обязывает тревожиться.

   — И как избавиться?

   — Найти и поставить под контроль оптимизатора.

   — Это пункт защиты Солнечной системы?

   — Если хочешь — да.

   — А когда остальные?

   Я промолчал.

   Мы молчали, сидя на трапе, наблюдая закат солнца.

   Стемнело.

   — Тихо как, — подумала Люба.

   И будто в ответ на её мысли звякнул колокол. И ещё раз чуть громче. И ещё громче.

   — Ипполит, — Люба взяла меня за руку.

   Звуки нарастали — кто-то настойчиво раскачивал многопудовый язык колокола.

   — Пусть познакомится. Пусть поиграется. Пусть поймёт суть нашего дара. Может, умерит воинственный пыл, и тогда мы сможем вернуться, чтобы заняться раскопками мёртвого города.

   — А мы вернёмся?

   — Всенепременно.

   Полёт на Венеру мог оказаться для нас последним. Мы разминулись с огромным болидом, невесть откуда залетевшим в Солнечную систему, и Люба сказала:

   — Я думала, жизнь бесконечна, что впереди ещё масса дел. Но нелепая случайность чуть не поставила предел планируемому. Это предупреждение свыше — не пора ли заняться душой? Может, в монастырь уйти?

   Как умел, пытался успокоить:

   — Надо ли замаливать грехи человеку, посвятившему жизнь благим делам?

   А Билли сделал выговор.

   — Что за система у тебя защитная — опять моргнули?

   — Болид прошёл над ней и сгорел в атмосфере Юпитера.

   — Тебя это не оправдывает. Когда будет готова принципиальная схема противометеоритной защиты Солнечной системы?

   — Прыткий какой. Яви свои способности.

   — Ты, я — какие могут быть конкурсы, когда речь идёт о жизни людей?

   — Состязательность идей никогда не вредила делу.

   — Скажи, своей нет.

   — Скажу — тебя это успокоит?

   — Меня это обеспокоит. Билли, ты начал тупеть?

   Подобные выговор с выводом о моих умственных способностях могла сделать госпожа Главный Хранитель Всемирного Разума. И мне не свалить вину на некого молодца из виртуального ларца — в её глазах за всё в ответе я. Так уж получилось.

   Мы собрались на Венеру.

   И за мгновение до перемещения, его траекторию пересёк злополучный болид.

   В ЦУПе остолбенели.

   Люба зафилософствовала.

   Я наехал на Билли.

   А метеорит затащил на расправу небесный главарь всех римских богов.

   Развязка была близка, но Бог хранил. И слава ему. Пойдём дальше.

   Зачем собрались на Венеру?

   Люба поставила задачу — обезопасить Солнечную систему от бомбардировки космическими метеоритами. Я переадресовал её Билли. У того что-то где-то не срасталось. Нужна фикс-идея. В её поисках мы с женой побывали на Марсе. Теперь Венера….

   Удачно разминувшись с болидом, космолёт вошёл в зону притяжения планеты Бурь. Так её именовали астрономы и фантасты. Участники первых экспедиций подтвердили их правоту. И ответили на вопрос — почему.

   Почему на ближайшей соседке Земли без конца бушуют бури, трясётся почва, извергаются вулканы?

   На молодой планете идёт зарождение климата.    

   Климат установится, и станет ясным — возможно ли возникновение жизни на планете?

   Каким путём она будет эволюционировать?

   Что (кого?) сделает венцом творения?

   На экране белые холмы клубятся, двигаются, постоянно меняя формы. Это облака. Сверху щедро залиты солнечным теплом и светом. Снизу подсвечиваемые мерцающими вспышками — это молнии.

   Мы облетели планету в одном направлении — повсеместно идёт гроза.

   Второй круг совершили, развернувшись на 90 градусов. Картина та же — ни единой прогалины в облачном покрывале.

   — Будем садиться? — Люба, не отрывая глаз от экрана.

   — Куда? На дно океана? В жерло вулкана?

   — Куда получится.

   — Подождём, — отговариваю. — Покрутимся. Может, кончатся безобразия. Может, где прогалину узрим.

   — Эти безобразия на сотни тысяч лет.

   Наша полемика ещё не кончилась, а аппарат уже вошёл в облачный слой атмосферы.

   Анализатор выдаёт — сероводород за бортом.

   Сероводород — это значит….

   Любушка, сейчас наша «летающая тарелка» превратится в падающую сковородку, а мы с тобой в два бифштекса с кровью.

   Но Бог на нашей стороне — сели у подножья вулкана.

   Он потряхивал окрестности, выплёвывал в небо залпы дыма и пепла. А по одному из его склонов, как слюна по бороде старика, текла, шипела, брызгалась окалиной огненная лава.

   Но не это изумило.

   Небо цвета Берлинской лазури.

   И на нём — вполне убедительное светило, чтобы заявить, «а денёк-то солнечный».

   — Как это? — удивился. — Сверху облачно — снизу ясно.

   — Привыкай к чудесам — мы на Венере.

   Чудеса голубыми небесами не исчерпались.

   Солнце скрылось за горизонт, и настала ночь, подсвеченная лавой.

   Мы провели анализы воздуха. Люба заполнила бортовой журнал. Все дневные дела завершены, но спать не хотелось.

   Сидели на трапе, плечо к плечу, и наблюдали за фейерверком огней.

   — Я понял, почему сверху облака, а снизу небо ясное. Идут роды — планета стыдливо прикрылась покрывалом от посторонних глаз.

   — Образно, — заметила Люба.

   — Ты в своём репертуаре, — хмыкнул Билли.

   По краям горизонта вспыхивали зарницы, отражённые небосводом.

   — Красиво, — вздохнула Люба.    

   Будто в ответ её мыслям вздрогнула почва, мириады звёзд взмыли ввысь, грохот извержения заложил уши. Потом посыпался пепел.

   — О, Господи! Спасайся, кто может!

   Мы кинулись с Любой в космолёт и подняли люк-трап.

   — Страшно?

   — Нормально, Гладышев. Ты как хотел — цветы к ногам и плеск ладошек? Некому пока встречать тебя героем. Но над темой стоит поработать. Говоришь, роды у неё под покрывалом? Стало быть, мы вовремя.

   — Никак акушерствовать собралась, Любовь Александровна?

   — Если потребуется.    

   — Венера ещё не готова к обедне — суп варится.

   — Ну а мне недосуг её тысячелетия считать — применим кесарево сечение.

   — Оставь Природе естественный ход событий — избежишь многих непредсказуемых клизм.

   — Разумное вмешательство не может навредить.

   — Разумно ли оно?

   — Ты решаешь?

   Исчерпав аргументы, обратился за помощью к Билли.

   Тот удивил:

   — Что она хочет?

   — А где ты был?

   — Нужен совет или отчёт?

   — О, Господи! Все спорят, спорят…. Это вас планета провоцирует?

   — Обстановка.

   — Ну, хорошо. Слушай сюда. Любовь Александровна надумала явить на планету человека прямоходящего.

   — Колонизировать?

   — Если бы. Вырастить местного питекантропа.

   — Зачем?

   — Слава крёстной матери.

   — Интересный эксперимент.

   — И ты, Брут.

   Колебания поверхности передавались космолёту и гнали сон.

   Люба села за пульт.

   — На орбиту?

   — Зачем? Нам и здесь неплохо.

   После её манипуляций с компьютером, аппарат завис в воздухе. Тряска прекратилась.

   — Спи, родной, — чмокнула меня в лоб и укрылась одеялом.

   В ту ночь разоспались так, что бортовой компьютер прогудел утром:

   — Солнце взошло.

   Светило взошло и окрасило небеса. На поверхности толстым слоем лежал пепел. Он и лаву прикрыл, хотя там по-прежнему чувствовались какие-то подвижки.

   Пока приводил себя и мысли в порядок, Люба облетела вулкан.

   Вернулась на космолёт раскрасневшаяся.

   — Надо менять стоянку — здесь сплошное пепелище, ничего примечательного.

   По тону и деловому настрою понял, что жена не отказалась от затеи вмешательства в естественный процесс эволюции планеты. Так хочется стать Богом!

   День мы посвятили поиску примечательного места для стоянки.

   Догнали уходящий фронт грозы.

   Люба у экрана:

   — Смотри, как замечательно!

   Крупные капли дождя (я бы сказал — струи) вспенивали воду неширокой реки. Молнии полыхали беспрерывно и повсеместно. Гром…. Ну, от его раскатов куда денешься в плотной атмосфере? Порывы ветра гнали волны.

   Мы ступили на поверхность, как только гроза удалилась.

   — Здесь будет город заложён! — Люба пафосно.

   — Зачем тебе город?

   — Ты, Гладышев, совсем сник — ни петь, ни плясать, ни мечтать. Попробуем запустить в жизнь эксперимент.

   — Ты хочешь зачать органическую жизнь на Венере? Ты знаешь, что вокруг? Углекислый газ, сероводород, азот и ничтожное количество кислорода. Кто выживет в таких условиях?

   — Плесень. Обыкновенная земная плесень. Она перелопатит углекислый газ в кислород, подкрепится азотом и нейтрализует сероводород.

   — Вот ты о чём чирикала перед отлётом со своими Распорядителями.

   — И мне прислали контейнер со спорами, — Люба продемонстрировала цилиндрический сосуд.

   — Ты хочешь пустить их на волю? Не делай этого. Ты — технарь, Люба, поверь мне — биологу. Могут быть непредсказуемые последствия. Интересуешься — давай проведём лабораторные испытания.

   — К чёрту! Время тянуть. Споры либо погибнут, либо преобразят планету.

   — Люба, послушай. Я всегда с тобой соглашался, если спорили — уступал. Но сейчас не тот случай. Ты уверена, что не выпускаешь джина из бутылки? Ты посмотри, как разумно устроена планета, как динамично, но и осторожно она развивается. Вулканы поджигают поверхность — ливни её тушат. Подвижки коры рождают моря и горы. Скоро стихии успокоятся, зародится жизнь, и Венера станет красивейшей планетой солнечной системы. Все предпосылки налицо.

   — Гладышев, чего ты боишься? Шепотки белого порошка?

   Люба раскрутила полусферическую крышку контейнера, перевернула его.

    — Ап!

   Белая пыльца, влекомая ветерком, разлетелась по окрестности.

   Не знаю, почему у меня возникло ощущение пощёчины. Оскорбительной пощёчины. Может, от Любиного — «ап!»?

   — Знаешь, не хочу больше с тобой иметь никаких дел.

   Развернулся, взлетел и помчался прочь, вслед за ушедшей грозой.

   Всё! К чёрту! К чёрту всё. Надоела глупость людская.

   — Что ты наделал, Билли? Зачем дал в безответственные руки безграничные возможности?

   — В чём проблема, Создатель? Разве тебе не интересны результаты адаптации плесени в неорганической среде? Ах, да — забыли спросить хозяев планеты. Но здесь нет субъектов, которые ты любишь наделять душой. Впрочем, с твоей фантазией — ими легко могут стать вулканы, грозовые облака, воздушные вихри.

   — Убогий. Порождение ума убого.

   — Ты меня создал. Аль забыл?

   — И вижу, что напрасно….

   Догнал грозу, но она меня не охладила.

   Уйду. Уйду навсегда.

   Это от жены.

   Поселюсь здесь, на планете. Найду подходящую берлогу — лучше пещеру — и поселюсь.

   Отчего психовал? Почему паниковал?

   Нутром чувствовал, что нельзя эдак в чужом храме.

   Любин эксперимент со спорами плесени — выживут, не выживут? — казался мне сродни такому. Берёшь в ладонь воробушку из гнезда — голенького, беспомощного, желторотого — отрываешь голову с любопытством — выживет, не выживет? И птенцом, в данном случае, была молодая планета. Ну, разве так можно?

   Под струями дождя, в ореоле молний с победным громом, промчался над рекой до места её впадения в морской залив. Вполне приличной высоты волны гуляли на просторе, с шипением и клёкотом накатывая на прибрежные камни. Пляж, будущий песчаный пляж ещё формировался.

   Северный берег залива обрамляла высокая гранитная стена. За ним начиналось плато. С запада впадала река, которая привела меня сюда. На востоке горизонт терялся за чертой морского простора. Южный пологий берег усыпан громадными валунами. Три из них, привалившись, образовали уютную пещерку. Я её сразу заметил. Заглянул.

   Три входа, гранитный потолок над головой, вид на море — о такой вилле только мечтать.

   И решил поселиться.

   Природа позаботилась о каменном ложе. Прилёг на него. Хорошо.

   — Хорошо, — говорю Билли, — на свете жить. Ни от кого не зависеть. Вставать с солнцем, ложиться после заката.

   — А днями что делать?

   — Мыслить. Познавать основы мироздания — откуда всё пошло и почему. Разве не интересно?

   — Видишь белый налёт? — обратил внимание Билли. — Это морская соль. Когда дует восточный ветер, тут гуляют морские волны. Твоё ложе окажется под водой, и ты тоже.

   — Ты же проследишь, чтобы этого не случилось?

   — Ты, Создатель, как дитя малое.

   — Ну-ну, потешь себя.

   Снаружи сверкала и грохотала гроза, вода с небес лилась потоком, пенилась и бушевала на линии прибоя. А мне было хорошо в моей пещерке. Не хватало одной малости — живого огонька маленького костерка.

   Как там Люба?

   С этой мыслью уснул.

   Утро.

   Лиловый диск солнца на горизонте, такой большой и тяжёлый, что казалось — не подняться ему на небосвод.

   Гроза ушла, и небо лазорево.

   Бегу у линии прибоя — под ногами не песок, но уже не камни, скорее галечник.

   Оптимизатор создаёт организму максимум комфорта — осилив пять-шесть километров, почувствовал усталость. В море освежился. Вода чёрная, свинцового отлива. Что за соли в ней растворены?

   — Билли?

   — Химический анализ нужен. Навскидку — цинк.

   — О, Господи! Час от часу не легче. Но почему навскидку? Оптимизатор эту гадость впрыскивает в меня.

   — А ему без разницы — хоть мышьяк. Он расщепляет любое вещество на молекулы и синтезирует то, что нужно.

   После пробежки и купания присел в тени.

   — Чем занимаешься? — Билли ехидненько.

   — Познаю основы мироздания.

   — Методом?

   — Самоуглубления.

   — Ну-ну.

   Минут через пять.

   — Ты уже углубился? Что видишь?

   — Сначала было слово.

   — Это мы уже слышали, но не поняли. Что-нибудь конкретнее….

   — Думаю, вселенная существовала вечно.

   — Всё имеет своё начало и конец.

   — Мироздание вечно, а его элементы появляются и исчезают, чтобы дать жизнь новым.

   — Думал, ты и, правда, глубоко зришь, — Билли разочарованно. — А, между прочим, Создатель, в каждой твоей клетке имеется ответ на этот вопрос. Они знают, откуда есть пошли — это записано в их генетическом коде. Всё записано, самое-самое начало, не только со времён неорганической природы, но и с момента возникновения материи, как космической субстанции. Заглянуть бы в эти анналы.

   — Я попробую.

   Легко сказать. Как это сделать?

   Попробую.

   Вот я в виде светящейся точки. Это моё сознание. Нет, лучше — моё третье всевидящее око. Вот клетка моя. Ну-ка, ну-ка, разглядим. Стенки, ядро, плазма…. Где же хромосомы? Где эти проклятые змеи ДНК?

   — Не обманывай себя, Создатель, — Билли влез, как всегда бесцеремонно. — Никуда ты не углубился — пытаешься вспомнить рисунок из школьного учебника.

   — Что же делать?

   — Не напрягаться, раз не дано.

   Легко сказать. А как освободиться от навязчивой идеи? Да и заняться больше нечем.

   Сны снились вещие. Всё с намёком на скорое открытие. Проснусь — ни черта не помню.

   — Билли?

   — Пустота. Я вожу твоё сознание по глубинам памяти — но истоки далеки, практически не досягаемы. Ни для меня, ни для тебя.

   — А давай душу попросим.

   — Ты их как различаешь?

   — Кого?

   — Душу с сознанием.

   — Легко. Душа она бессмертна, она от Бога. А сознание — суть реальное воплощение души в данном теле.

   — Я вот с кем сейчас общаюсь — с душой или сознанием?

   — Конечно, с сознанием. Душа, она с богом общается. Контакт с ней не каждому дан.

   — У тебя были сеансы. И даже походы за оболочку. Только глупо всё это, да к тому же опасно — есть риск, не вернутся.

   Есть. Но кто не рискует….

   — Лучше не рискуй. К чёрту душу и сознание, мы всего достигнем умом.

   Но это его мнение, а я так не считал.

   Представил душу в виде мотылька — ей же надо во что-то воплотиться. Даже фантомы имеют облик. И попытался вызвать на променад. Ти-ши-на. Никаких мотыльков, никаких движений. Может, прав Билли — не дано.

   Но ведь было же, было! На острове Скелетов мой мотылёк чуть не заблудился в лабиринте королевской пальмы.

   И снова напрягал извилины — или что там напрягалось? — чтобы вызвать душу на контакт с сознанием.

   После многих бесплодных попыток сознание утомилось, и я уснул.

   Уснул и вдруг увидел себя со стороны. Своё спящее тело. А душа — это была она — порхнула из пещеры на вольный ветер планеты Бурь. Значит, желаемое достигнуто — я нашёл контакт с душой. Нет, не так. Душа это ведь тоже я. Тогда, почему контакт? Научился раздваиваться — в тот момент, когда сознание спит, бодрствует душа, моё бессмертное начало, искра божья.

   Однако, душа это ещё не я. Если бы наоборот — не озадачивался вопросом о возникновении материи и мироздания. По версии Билли ответ прописан в генетическом коде клеток, и душе наверняка известен.

   Чтобы получить ответ на этот вопрос, надо устроить рандеву души с сознанием. Они поладят — верю. Пусть Билли ковыряться в генетической памяти бренных клеток. А мы….

   А мы порхали всю ночь над беспокойной планетой. Хотя нет, конечно, не над всей. Залив, побережье, река, гранитная стена и вулкан на плато — едва хватило ночи облететь, осмотреть, отметиться.

   Утром сон растаял. Или всё-таки не сон? Потому что повторяться он стал каждую ночь.

   Мне разговоров хотелось серьёзных, ответов жаждал, а ей хоть бы хны, ей веселей слоняться по ночной планете, мчатся от грозы, плясать над вулканом. К утру возвращаться. Чтобы следующей ночью умчаться прочь.

   Наверное, зря говорю «она». Потому что это всё-таки был и я. Везде, где летала она, бывал я. Всё, что видела она, видел и я. Видел всё, кроме неё. И никак не мог понять, чей же облик принимает душа. Она могла быть стрижом, судя по скорости полёта. Летучей мышью — большой любительницей плясать над вулканами. Или любым сердцу мотыльком.

   Нечто непонятное, независимое, я бы сказал — необузданное, каждую ночь покидало пещеру и скиталось по окрестностям. И не было в этом никакого волшебства. Красота свободного полёта и пейзажи горящей планеты. Или грозовой.

   На сны это не было похожим. Ну и верно. Сны для сознания. А тут душа.

   Так и не сумев усадить за стол переговоров искру божью и сознание, смирился, даже нашёл очарование в путешествиях по ночной планете Бурь.

   А потом встретил её — светлячок, не светлячок, мотылёк, не мотылёк — чья-то неприкаянная душа.

   — Люба? Скучаешь одна?

   — Кто такая Люба? Почему я должна скучать?

   — Брось дурачиться — кроме нас на планете ни одной живой души.

   — Ты живая душа?

   — А кто, по-твоему?

   — Пришелец из другого мира.

   — И я не могу быть живым, иметь душу?

   — Наверное, можешь. Но почему ты здесь?

   — Хочу знать, как появилась эта планета. Ты знаешь?

   — Знаю.

   — Мне расскажешь?

   — Покажу. Лети за мной.

   Мы пронеслись над гранитной стеной, к горному плато, в центре которого курился и пыхтел, бросая в ночное небо мириады искр, ворчливый вулкан. Зависли над его бордовым жерлом.

   — Смотри туда. Видишь?

   — Нет.

   — Спустись ниже. Ещё. Видишь?

   Внизу клокотала раскалённая лава, лопались пузыри, пронзая небо огненными стрелами.

   — Ничего не вижу. Где ты?

   Потерял из виду незнакомку, испугался и отпрянул прочь.

   Не было ли это смертельной ловушкой?

   Некому было дать ответ — светлячок-мотылёк пропал.

   Как, по каким признакам я разглядел женское начало в этой порхающей незнакомке? Не знаю. Может, сильно хотел, чтобы мой неожиданный визави был женщиной?

   Да, нет, откуда здесь на гремящей безжизненной планете могла появиться другая душа? Здесь я да Люба. Значит, она дурачится.

   Однако, и шутки у вас, Любовь Александровна.

   Поделился сомнениями с Билли. У того виртуальные волосы дыбом встали.

   — Как?! Ты порхаешь мотыльком над Венерой? Ты в своём уме? Одна искра из вулкана и тебе конец.

   — Господи, что со мной случится? Душа бессмертна и не материальна.

   — Да кто тебе сказал? Ещё как материальна. И главное — не защищена оптимизатором. Я не позволю ею рисковать. С сегодняшнего дня ты под телесным арестом.

   — Слушай, а не пошёл бы ты…?

   Но Билли никуда не пошёл, а угрозу свою исполнил.

   Вечером на боковую, веки смежил — сон не идёт, хоть убей. Тужусь, тужусь — ни в одном глазу. Сознание бодрствует — душа прячется.

   — Билли, твои проделки?

   Молчит.

   Ну, сволочь, погоди. Всё равно усну.

   Потом.

   Билли, миленький, отпусти. Я буду очень осторожен. Ведь если это не Любина душа, значит, ещё кто-то присутствует на планете — как понять не можешь?

   Билли в контакт не вступал, на всё отмалчивался, но сознание сна лишил. Это он мог.

   Чёртов оптимизатор! Он поддерживал мою жизнь, защищал от внешнего воздействия, а я ненавидел его лютой ненавистью, и готов был расстаться. Но….

   Ночь. Тёмная венерианская ночь. Четвёртая или пятая моего бодрствования.

   Кажется, бесконечно вымотался, но сна, ни в одном глазу. Таращу их в мерцающие щели пещеры и думаю — не погулять ли? Всё равно не уснуть — Билли неумолим в своём решении.

   Сполох осветил один из входов и не погас.

   Что это? Шаровая молния?

   Смотрю — нет, что-то другое. Похожее на…. Лопни мои глаза, если это не силуэт женщины.

   Фигурка в светящихся одеждах, ниспадающих до каменного пола.

   Люба? Разыскала?

   — Ты здесь обосновался?

   Я сел на каменном ложе.

   Сплю, наверное, а Билли сознанием вертит. Самое время душе сбежать.

   — Ты пришла…. Люба?

   — Я не Люба.

   Она сделала шаг ко мне, ещё один, ещё….

   С каждым шагом одежды на ней таяли и исчезали, обнажая пропорциональное…. Да, что там, великолепное женское тело. И лицо. Нет, это была не Люба.

   — Кто ты?

   — Здесь всё моё.

   И я понял.

   Поднялся с ложа, сделал шаг и пал ниц, уткнувшись губами в её ступни.

   — Прости, бессмертная.

   — За что?

   — Так принято приветствовать богинь у нашего народа.

   — А женщин?

   — Женщин? — я поднялся на колени, взял её ладони и осыпал поцелуями.

   — Женщин? — встал на ноги, обнял её, припал к устам нежным, страстным поцелуем.

   — Женщин? — подхватил её на руки и понёс на своё ложе.

   Она тихо-тихо мотыльком выпорхнула под утро. Я это почувствовал, хотя крепко спал. По крайней мере, на прощальный поцелуй ответил, скатав губы в трубочку.

   Утром наши контры с Билли были нарушены.

   — Спасибо, Билли, великолепный сон.

   — Если бы.

   — Ты хочешь сказать….

   — Нет, это ты мне скажи — откуда сиё видение?

   — Это та, на свидания с которой ты меня не пускаешь. Это та, кто может принимать любой желаемый облик. Это душа планеты — богиня Венера.

   — О, Господи!

   — Что, брат, не досягаемо понятию?

   — Давай понаблюдаем.

   — Зря ты меня в плену держишь.

   — Отпущу, если не придёт.

   С вечера занялась гроза.

   Не придёт — приуныл.

   Но гроза стихла, и она пришла.

   Мы лежали на каменном ложе, я ласкал её.

   — Думал, не придёшь — гроза над бухтой.

   — Я прогнала её.

   — Верни. С ней уютней моя холостяцкая берлога.

   За валунами сверкнуло, загрохотало, стеганул дождь.

   — Что ты узнал о моей планете?

   — Ничего, бессмертная. Только вопросов стало больше. Ты не поделишься своими знаниями?

   — Останешься — всё познаешь.

   Я чуть было не подумал «нет».

   Нет — это от скромности. Нет — это от угрызений совести перед Любой. Нет — это….

   А почему, собственно, нет?

   Да, конечно, да.

   Я хочу остаться на планете.

   Спать с этой прекрасной женщиной.

   Хочу ощущать себя полубогом.

   Хочу познать истоки мироздания.

   Только вот….

   — Несоизмеримы масштабы времени, отведённые нам на жизнь. Ты — бессмертная богиня. А я уже добрался до своей макушки.

   — Что такое жизнь?

   — Это время существования разума.

   — Ты не можешь жить вечно?

   — Только в твоей памяти.

   — Не будем о печальном. Мне хорошо с тобой лежать. А хочешь, побегаем по раскалённой лаве? Ты испугался прошлый раз?

   — Давай лучше под струями дождя.

   И мы, взявшись за руки, носились над берегом и водой, а дождь лупазил наши голые тела крупными каплями.

   — Как ты прекрасна! — набегавшись, ласкал Венеру на каменном ложе под валунами.

   — Это ты меня такой придумал. Я дух планеты. Могу материализоваться во что угодно.

   — Оставайся женщиной. Тебе идёт.

   — Ты назвал меня при встрече Любой — кто она?

   — Это второй человек на твоей планете — моя жена. Ты видела её?

   — Да. Ты тоже называл её красивой?

   — Разве это не так?

   — Красивей меня? У тебя просто не хватает фантазии. Ну-ка, напрягись.

   Венера оседлала меня, принялась душить.

   — Хорошо, хорошо!

   Я представил богиню в виде мраморной статуи. Нет, золотой….

   Мираж мелькнул, рассыпался, и вновь возник телесный облик.

   — Дело не в красоте. Твой мраморный облик стоит в самом знаменитом музее Земли. Глядя на него, мужчины сходят с ума. Но разве они счастливы? Я счастлив и готов воскликнуть: «Остановись, мгновение!».

   — Ты мыслишь лестно. А как же та, другая женщина? С нею ты несчастлив?

   — Бывает — да. Порой не понимаем друг друга, и тогда расстаёмся, всё обдумать до новой встречи.

   — Ты к ней вернёшься?

   — Как только прогонишь.

   — За что тебя гнать?

   — Мало ли…. У нас говорят — не зарекайся.

   — Но ты хотел познать мою планету.

   — И готов к урокам.

   Грохотала гроза. Текли минуты нашей любви, выстраиваясь в часы, растягиваясь в дни….

   Нет, днями Венера исчезала — её хлопотное хозяйство требовало присмотра. А ночью принадлежала мне и находила в этом новые удовольствия.

   Днями мы полемизировали с Билли.

   — Как она тебе?

   — Я вижу её твоими глазами, но не чувствую оптимизатором — везде и всюду твоя плоть.

   — Ты хочешь сказать, что я сошёл с ума и занимаюсь любовью со своим фантомом?

   — Ну, если с ума, то мы оба. Думаю, здесь другое. Некая, пока непонятная субстанция — ты зовёшь её Венерой — отсканировала тебя и создала телесный облик по твоей фантазии и клеточному подобию.

   — Если б я был котом — она стала кошкой?

   — Тигрицей, если б ты был в полоску.

   — Чудно. Но про субстанцию подробней.

   — Увы.

   — Слабак. По крайней мере, не будешь впредь высмеивать мою веру в разные формы существования разума. И Любе внушишь. Кстати, как она там?

   Днями гулял по взморью. Благо хозяйка планеты делала их вполне удобными для прогулок — гроз не было, и ближайший вулкан пыхтел меньше.

   Однажды добрался до устья реки и увидел её. Показалось, женский платок прибило к камням. Подхожу, смотрю, сначала не понимаю, а потом догадываюсь. Это не белый платок с зелёной бахромой. Это плесень, достигшая границы пресной воды, и разрушающаяся в морской.

   — Билли, ты видишь то, что я?

   — Нет сомнений, это плесень. Она живёт!

   — Такой квадрат из одной споры? Не вижу повода для оптимизма.

   Венера являлась ночью вместе с грозой и исчезала на рассвете, когда я крепко спал утомлённый.

   Нынче беспокойство не дало мне долго нежиться. Продрал глаза — помчался к реке.

   Вся гладь её покрылась белыми платками. И зелёными, конечно. Весь этот трикотаж сливался в море.

   — Билли, какова скорость деления клеток плесени? Период созревания? Прежде, чем решиться на этот эксперимент, вы что-нибудь просчитывали?

   У меня возникло ощущение кожной болезни. Будто чесотка привязалась или того хуже — что-то венерическое. Сейчас явиться возлюбленная, а я ей — здрасьте, пожалуйста. Не изволите ли заразиться?

   Венера не явилась. И грозы не было.

   Промаялся ночь в неведении и с первым лучом помчался к реке.

   Её не было. В прежнем русле текло нечто белое, напоминающее…. Ну, скажем, манную кашу. Текло руслом и наползало на свинцовую воду моря.

   — Билли, что же это творится?

   — Непредсказуемый эффект. Климат оказался более, чем благоприятный.

   — Он оказался беззащитным. А вас с Любой надо судить.

   Через два дня (Венера так и не появилась) море вспенилось и отступило. Желеобразная белая масса осталась на его месте.

   Плесень была везде. На камнях, скалах. Она пыталась впиться в моё тело, и оптимизатор с ней сражался.

   Билли посоветовал сменить место пребывания.

   — Стоит вернуться в космолёт.

   — Допрыгались, голубчики.

   Я и сам об этом подумывал. Вдруг явилась Венера. Она была в белых, ниспадающих до земли, одеждах. Какое-то воздушное движение не давало различить лицо. Я понял почему — богиня была в ярости.

   — С вами на планету проникла белая зараза. Она будет уничтожена, а вы должны улететь.

   Официальная часть закончена. Венера явила свету своё неземной красоты лико.

   — Улетай. Во мне остались твои клетки. Я сохраню их, и когда-нибудь они дадут начало новой жизни. Улетай. Я буду помнить тебя всегда.

   Хозяйка планеты растворилась в воздухе.

   Стоял неподвижный, зачарованный видением. И раздавленный печалью расставания.

   Оптимизатор сигнализировал — опасная агрессия на организм. Не чувствовал, что там с организмом, а комбинезон был разъеден плесенью до самых колен. Отрываюсь от поверхности.

   — Билли, свяжи с Любой.

   Через мгновение сухое:

   — Да.

   — Люба, я возвращаюсь.

   — Даю координаты для оптимизатора.

   Промчался к космолёту над равниной, захваченной плесенью. Вода пропала — дождей не стало. Из прежнего пейзажа только вулканы пыхтели, пылая яростью мщения.

   Надо торопиться.

   Явился в космолёт в тряпье — всё, что осталось от комбинезона.

   Люба повернулась от пульта, критически осмотрела.

   — Нужна дезинфекция, — говорю. — Я весь в спорах.

   — Ты насквозь пропах женщиной.

   Машинально сунул согнутую в локте руку к носу. Потом подумал — следила. Потопал в душевую.

   Люба сидела перед экраном космолёта. Продезинфицированный и переодетый склонился к её плечу.

   — Что там?

   — Интенсивные извержения. Лава растекается по планете.

   Плесень уничтожила воду. Лава уничтожает плесень. На сколько лет мы задержали развитие планеты? Десятки, сотни, тысячи? Может, миллион? Эх, Люба, Люба.

   — Звонницу будешь ставить? — жена почувствовала моё настроение.

   — Уместнее виселицу или гильотину одноразовую.

   — Ты или меня?

   — Как думаешь?

   Люба не спешила отводить космолёт на орбиту, наблюдая за трагедией, разыгравшейся на планете. Я с гитарой присел на откидной диванчик. Тронул струны.

   — Реквием погибающей плесени? — Люба, не отрываясь от экрана.

   Захотелось поспорить.

   Нельзя же быть такой толстокожей. Это не женственно, жена моя.

   — Такая картина маслом, — Люба моим мыслям. Будто — увы, не дано.

   Да всё тебе дано. Только власть губит. Ощущение вседозволенности, однажды проникнув в разум, разрушает его. И окружение. Когда тебе последний раз говорили правду? Нелицеприятную правду?

   — Знаешь, Гладышев, у меня никогда не было другого мужчины. Ни в сердце, ни в постели. Мне трудно объективно оценить твою непогрешимость — не с кем сравнить. А ты ведь мнишь себя таким — непогрешимым? И женщина для тебя существо умом грабленое.

   Женщина для меня существо другого измерения. И не ум в ней пытаю, а совсем другие качества.

   Я не адресовал свои мысли жене. Размышлял, но получалось — полемизировали. Только она со мной, а я как бы с гитарой.

   И Люба вскипела:

   — Бабник!

   Её негодование вылился в протест — она не легла со мной в постель, а прикорнула в пилотском кресле. Как интеллигентный мужчина, должен бы уступить мягкое ложе, но подумал — пусть себе! — и завалился спать.

   Планета агонизировала — облака уступили место дымам. Роды не состоялись — ветры порвали призрачное покрывало.

   Ночью космолёт перебрался на орбиту, и теперь, наворачивая круги, мы наблюдали на экране, как пыхтели и тужились вулканы, выплевывая на поверхность внутренности.

   — Можно подумать, что зажигается новая звезда, — выдала Люба мысль, не обращённую ни к кому.

   А я подумал:

   — Хватило бы сил Венере справиться с этой заразой.

    И вновь был услышан.

   Люба:

   — Ты решил, что плазма лучше плесени?

   — Планета разберётся.

   — Ну, да, конечно, другого ответа не ждала. Плывём, Гладышев, от берега к берегу, и никогда против течения.

   — А зачем?

   — Ну, хотя бы ради спортивного интереса.

   — Горло, ломая врагу?

   — Не утрируй.

   Третьи сутки мы на орбите.

   Третьи сутки дымит и плавится планета.

   Почему не улетаем?

   Госпоже Гладышевой нравятся катаклитические зрелища?

   Может быть.

   Я ни о чём не прошу. Сплю в кресле второго пилота. Наша кровать пустует. Мы мало общаемся. Наверное, на Земле расстанемся. Я готов.

   Почему Люба медлит? Что высматривает на горящей планете? Надеется на победу плесени? Очень даже может быть.

   — Билли, что там, у Любы на душе?

   — Считаешь уместным?

   — Ну, а твой-то разум просветлел?

   — Я в сомнениях, Создатель. Нагородил ты с этими душами так, что готов поверить.

   — Объективной реальности плевать на твои сомнения — она существует, и всё тут. Хотя твой консерватизм сыграл определённую роль — я познал любовь богини, но не докопался до истоков мироздания. А тема была близка к решению. Венера указывала на плазму — в ней и надо искать ответы на вопрос. Займёмся плазмой, а, Билли?

   — Мы уже занимались нейронами головного мозга.

   — Тоже интересная тема.

   — Тем-то много — желания, увы, мало. Сибарит ты, Создатель, и бабник. Тысячу раз права Любовь Александровна.

   — Не хочу пускаться в бесплодные споры — с кастратом истину не родить.

   — С каких пор?

   — Я тебя имел в виду.

   — Грубовато.

   — А ты думал, я прощу душепленение? Ошибаешься, брат.

   — Будут репрессии? Оптимизатор в урну?

   — Не зарывайся — в космолёте вполне приличный климат, и антигравитация своя.

   — Ну, хорошо, хорошо, давай не будем делать резких телодвижений.

   — Я тоже не против перезагрузки. Объясни, как допустил экспансию плесени на планету?

   — Какие слова! В начале опыта всё казалось проще и обыденней. Но интересней. В тебе разве не было любопытства?

   — Билли, я уважаю твоё желание стать человеком, но ты лишь суммарный разум человечества — и тебе не дано права на ошибку. Холодный, трезвый, взвешенный расчёт всего и вся. Только такой ты нужен.

   — Нужен для чего?

   — Я уже говорил — займёмся плазмой.

   — А как же противометеоритный зонт Солнечной системы?

   — Ты знаешь, с какого бока подойти к теме? Вот и я. Может, познав основы мироздания, мы ближе подвинемся и к ней.

   — Где и как будем изучать плазму?

   — Здесь. Думаю, с Венерой мы поладим.

   — Любовь Александровна?

   — Останется на Земле или где пожелает. Здесь ей не место. Ты поможешь мне?

   — Вы расстаётесь?

   — Так будет лучше.

   — Тебя влечёт богиня?

   — Не буду отрицать — и это имеет место.

   — Создатель, ты идёшь на поводу своих страстишек.

   — Я хочу познать истоки мироздания.

   — Плазма, она и на Камчатке плазма.

   — Но Венера обещала помощь.

   — А не будет тебе кердык за угробленную планету?

   — Не всё так страшно — вода вернётся.

   — Ага. Через пару-тройку тысячелетий.

   — Неужто?

   — А ты думал.

   — Тем более наш долг — исправить ошибки. Запустим искусственные генераторы воды. Выведем естественных врагов плесени, если она сохранится.

   — Послушай, Создатель, Венера — она не женщина, она плод твоего воображения. Она субстанция, энергетика планеты, фантом. Ей ничего не стоит предстать в обличии дракона и схрумкать фантазёра за его же страх.

   — Она была страстной и нежной.

   — А ты невинный и романтичный. Сейчас роли изменились. Помнишь — у неё не было лица, когда она говорила про белую заразу? Но и ты тогда не трясся от страха. Явись сейчас….

   — А я явлюсь бесстрашным. Ты ведь поможешь управиться с чувствами?

   — Нейроны, плазма, метеориты — Создатель, не много ли накопил долгов перед человечеством? Когда платить думаешь?

   — Прежде во многих вопросах ты легко обходился без меня — в чём сейчас задержка?

   — Скажем, я силён в тактике, стратегия всегда оставалась за тобой.

   — Льстишь? К чему?

   — Отнюдь. Я работаю на уровне накопленных человечеством знаний. Уйти за их предел не могу — таким ты меня создал, примитивным. Твоё мышление без границ, фантазией Бог не обидел. Мне без тебя не решить ни одной из озвученных тем. И главной — противометеоритной защиты Солнечной системы.

   — Ну, хорошо. А над угрозой человечеству в связи с неизбежным остыванием светила будем думать?

   — Боюсь, не с тобой. А могли бы — столько времени потрачено впустую.

   — Впустую? Что ты понимаешь, виртуальный сверчок. Я только тогда и жил, когда любил….

   Нескончаемый спор у экрана компьютера.

    А на Венере ночь. Солнце на той стороне. Вернее мы влетели в тень планеты, и она контрастнее показала масштабы извержений — огненные змеи свернулись в океаны огня. Но оставались ещё горы.

   Хватит ли сил, любимая? — я был не на стороне плесени.

   — Что это? — Люба встрепенулась в кресле.

   Я отринул мысли грешные и бросил взор на экран.

   Тёмные пятна горных складок озарились белым сиянием. И, кажется, начали менять свои очертания.

   — Билли?

   — Реакция термоядерного деления.

   — Атомный взрыв?

   — Скорее реактор объёмом в целую планету.

   И бортовой компьютер:

   — Интенсивное излучение — опасно для жизни.

   — Уходим, — сама себе дала команду Люба.

   Космолёт увеличил орбиту, но всё ещё находился в поле притяжения планеты. Мы продолжали наблюдать за Венерой.

   — Не слышу упрёков, — подала голос Люба.

   — Мы вернули планету в архаичное состояние. Миллионы лет эволюции коту под хвост.

   — Сильно, но не смертельно. Придумай ещё что-нибудь.

   — Нам надо расстаться, Любовь Александровна.

   — Прямо здесь или до Земли потерпишь?

   — Прости меня. За всё.

   — Считай, ничего и не было. Теперь не мешай.

   Люба связалась с ЦУПом и попросила перемещение на Луну.

   Луна. Взлётная площадка строящегося города. Мы прощаемся с Любой.

   Глаза прощаются, а мысли ведут диалог.

   — Справишься?

   Со мной Билли — конечно, справлюсь.

   — Справлюсь.

   — Куда теперь?

   — В Москву. Хочу побывать в родных чертогах. Поплакаться за ушедшие годы.

   — И напиться?

   — Святое.

   — Понимаю. Потом?

   — Хочу вернуться на Венеру.

   — Новое увлечение?

   — И старые долги.

   — Считаешь, нашим отношениям нет перспективы?

   — Пробовал найти место рядом — не получилось. Теперь твоя очередь. Только повремени, дай отдышаться.

   — Тогда, прощай.

   — Будь счастлива, милая.

   — Увы, не дано.

   Люба поднялась в космолёт. Закрылся люк-трап. Через минуту тарелка зависла над площадкой, и в мгновение ока исчезла в бездонном звёздном небе.

   Поднимаюсь в свой аппарат.

   — Ну, Билли, что тут нажимать?

   — Передай в ЦУП координаты посадочной площадки. Планируемой — эту они и так знают.

   Через минуту приземляюсь в Москве, в многострадальной хоккейной коробке.

   Иду двором (лететь не решился), встречаю Жанку. Жанну Викторовну.

   — Квасу хочешь?

   — Приноси.

   Квартира пуста, но не запущена — соседка присматривает.

   Выложил на стол семейные фотографии, пожелтевшую бабушкину коробку. Выставил батарею спиртного. Гитару под руку. Снял оптимизатор. Наполнил рюмку коньяком.

   Земля вам пухом, родные мои!

   Пошелестел фотографиями из пожелтевшей коробки. Бабушка, моя старенькая бабушка.

   Выпил водки. Утёр слезу. Взялся за гитару.

   — Ты жива ль ещё, моя старушка?

    Жив и я, привет тебе, привет….

   Глянцевый портрет в рамочке — мама в зюйдвестке за кустом багульника. Улыбающаяся, молодая, красивая мама. Наполнил рюмку водкой. Что тебе спеть, родная?

   Импровизирую….

   — …. Вернулся, мама, я домой, но не встречаешь ты меня….

   Никуши, Даша…. Настеньки много фотографий — от ползункового детства и до окончания школы. Нет снимков Электры и Дианочки, только видеозаписи. От Мирабель не осталось ничего.

   Пришла Жанка с квасом.

   — Э, студент, ты что расслабился?

   — Снимай оптимизатор — присоединяйся.

   Уговаривать долго не пришлось. Жанка выпила, зашелестела фотографиями.

   — Дашка, стерва — из-под носа увела. Помнишь, жениться обещал?

   Я наполнил стопки.

   — Ещё не поздно.

   — Правда? Ты всерьёз?

   Жанка чокнула хрусталём, выпила и приникла щекой к моему животу.

   — Знаешь, Гладышев, как любить тебя стану?

   Отложил гитару, погладил её седые волосы.

   — Почему не красишь?

   — Для кого? Теперь буду.

   — Выпьем?

   — Спой, Алекс, нашу, дворовую, помнишь?

   Жанка перебралась на диван, не очень тщательно запахнув полу домашнего халата.

   Я взял гитару.

   — Когда я был мальчишкой, носил я брюки клёш

    Соломенную шляпу, в кармане финский нож….

   После очередной рюмки Жанку сморило. В спальню её не понёс, а притащил оттуда подушку. Прости, подружка, не увлекаешь.

   Надел оптимизатор. Собрал, унёс фотографии. Критически осмотрел квартиру. Ну, ладно, пора. Жанка проспится — приберёт. Или соседка.

   Ночь. Тёмным двором проколбасил к космолёту — оптимизатор ещё не вытравил алкоголь из крови.

   — Билли, курс на Венеру. Я спать.

   И уснул в кресле пилота.

   Проснулся без похмельного синдрома. Память вернула минувший день. Я счастливо избежал близости с Жанкой. Не забыл гитару. И сейчас должен быть на Венере.

   — Билли, мы на орбите?

   — На поверхности.

   — Радиоактивный фон?

   — В допустимых пределах.

   — Температура за бортом?

   — Испепеляющая, но скоро спадёт — близится закат.

   — Цепная реакция термоядерного деления закончилась?

   — Несколько миллиардов лет назад.

   — Как тебя понимать? — включил экран внешнего обозрения. — Это что?

   Пейзаж совершенно не похожий на планету Бурь.

   — Где я?

   Ответил бортовой компьютер скрипучим механическим голосом.

   — Меркурий — ближайшая из планет Солнечной системы. Масса…. Скорость вращения…. Апогей…. Перигей…. Плотность атмосферы…. Состав….. Температура поверхности в дневные часы…. Ночные…. Признаков органической жизни не обнаружено.

   Какого чёрта! Как сюда попал? Должен быть на Венере.

   На экране засветилось Любино лицо. Видеозапись.

   — Здравствуй, дорогой. Прости, что решились на крайний шаг, но это вынужденная мера. Более не можем рисковать жизнями людей, судьбой Солнечной системы. А твои слова в последнее время очень часто стали расходиться с делами. Твои увлечения второстепенными темами тормозят дело, нужное всему человечеству. Поэтому ты здесь. Прошу не считать командировку ссылкой или заточением. Тебе созданы оптимальные условия для работы — всё есть и ничто не отвлекает. Любая информация по первому требованию. Будь умничкой. Напряги извилины. Жду со скорою победой. Целую.

   Люба с экрана пропала.

   У меня челюсть отвисла.

   — Билли, это что? Я арестован, сослан, заточён?

   — Нет, посажен за парту, делать уроки, как неорганизованный ученик.

   — С твоего попустительства или ты с ними в сговоре?

   — Пусть будет первое. Хотя склонен думать, мера оправданная.

   — И ты допустил надо мной насилие? Знаешь кто ты после этого? Иуда!

   Сорвал с руки оптимизатор, зашвырнул подальше — атмосфера космолёта позволяла.

   Но негодование захлёстывало — снова нацепил серебряный браслет.

   — Билли, я тебя другом считал.

   — Ничего не изменилось. Решаем тему и на Венеру.

   — Да пошли вы к чёрту! Не буду работать под давлением.

   — Знакомо слово «надо»?

   — Поучи меня.

   Чёрт! Глупое положение. Нет, вопиющее беззаконие!

   — Я вас по судам затаскаю. И ты, скрипучка виртуальная, паровозом пойдёшь.

   — Может сто грамм на грудь?

   Лёг на диванчик, на живот гитару.

   — А, давай!

   Лёгкое опьянение закружило голову.

   Взял аккорды.

   — Сижу за решёткой в темнице сырой

    Вскормлённый неволей орёл молодой….

   Билли втиснулся в сознание:

   — Слышь, орёл молодой, пей, пой, ругайся, но потихоньку настраивайся на тему. Без её решения командировочка может затянуться. Если не против, введу в курс проблемы. В двух словах — сеть станций слежения на внешней орбите Земли пытается обнаружить космические тела, потенциально опасные для голубой планеты и её сателлита. Дальше сплошная математика — расчет массы, скорости и необходимого усилия для изменения траектории полёта. Кажется, всё продумано, просчитано до мелочей, и непонятно почему возникают в обороне чёрные дыры, в которые проникают незваные гости из глубин космоса. Определив природу появления дыр, научимся затыкать их. Когда противометеоритная защита над Землёй станет эффективной, её можно будет увеличить до масштабов Солнечной системы. Вот такая задача. Ты слушаешь меня?

   — Если друг оказался вдруг

    И не друг, и не враг, а так….

   — Ну-ну….

   Билли разбудил перед рассветом:

   — Не хочешь прогуляться? Днём это проблематично.

   — Почему?

   — Температура на поверхности до 500 градусов Цельсия.

   — Остывающая лава?

   — Да, брось — до солнца рукой подать.

   Вышел. Под ногами остывшая пемза. Или что-то очень похожее. Разреженная атмосфера светилась от наступающего за горизонтом дня. Густо алел горизонт.

   — Это от поднятой пыли, — прокомментировал Билли.

   Вот её волна с головой накрыла меня и покатилась дальше.

   — Ну, блин, как от коней Гелиоса.

   Вот и сам, не ко дню будь помянут. А здоровенный-то, Господи!

   Гигантский диск солнца вынырнул из-за горизонта. Казалось, воздух звенел от его жаропышащего дыхания.

   Здравствуй, Ярило!

   Оптимизатор просигнализировал: высокотемпературная нагрузка на организм, опасно. Ну, я и дёру в космолёт.

   — Вот он, Билли, ад библейский. За что мне такое?

   Билли пытал:

   — Есть мысли по теме?

   — Удрать не сможем — космолёт-то наш?

   — Он подчиняется командам ЦУПа.

   — Обложили.

   — Не о том думаешь.

   — А сам?

   — Нет критической массы собранной информации.

   — А переход без количества к качеству тебе заказан? Недоделанный ты мой….

   Когда унылый, одноцветный пейзаж Меркурия и огромное близкое солнце, на котором невооружённым глазом (конечно, через экран) видны известные чёрные пятна, примелькались, захандрил.

   — Дарби, рому! — требовал от Билли, и горланил, измываясь над гитарой. — Пятнадцать человек на сундук мертвеца….

   Когда и это надоело:

   — Как там Люба?

   — Смотри, — пригласил Билли к экрану.

   Увиденное поразило — жена сидела за столиком кафе с моим сводным братом Костей. Как это понимать?

   — Сможешь прокомментировать? — попросил Билли.

   — Спроси сам.

   Люба частенько выходила на связь — интересовалась успехами, спрашивала, не нуждаюсь ли в чём.

   На этот раз на дежурные вопросы не ответил, от общения уклонился. Лежал на диванчике с гитарой, завывая:

   — Я был за Рассею ответчик

    А ён спал с маею жаной….

   — Понятно, — Люба. — А знаешь, дорогой, чем я занята? Претворяю в жизнь твой план кольцевания оптимизатором Константина Владимировича и его прозрачных шалопаев?

   Встрепенулся:

   — И как?

   — Да никак. Дипломатия не помогла. Хотела коленом на горло, а их след простыл.

   — То есть?

   — Ну, пропали. Раз — и нет. На своей допотопной колымаге, и ни одна станция не отследила.

   — Что-то новенькое.

   — Вот такие фокусы. А у тебя как дела? Двигаешь тему?

   Да двигаю, двигаю — только никуда она не движется. Бузил для виду и то первые дни. А за этим маскарадом мыслительный процесс уже раскручивал жернова. Билли подсовывал схемы расположения спутников слежения, сектора охватов. А также статистику и географию прорывов. Смотрел и силился понять систему. Или её не было?

   — Билли, математическую модель защиты можешь выстроить?

   — Могу. Зачем?

   — Будем бомбардировать её известными фактами.

   — Что это даст?

   — Попробуем выстроить систему подобия — что общего между ними?

   — И…?

   — Потом будем думать.

   Билли для решения проблемы не хватало критической массы информации. Мне — вдохновения. Я не знал, с какого конца зацепить тему, чтобы она раскрылась. Нервничал и загорался желанием добить проклятую до конца. Чувствовал, что смогу. Решение носилось в воздухе. Оно назревало и должно вот-вот родиться. Но….

   Но тут появился Костя.

   С ним старые знакомцы — прозрачные с острова Скелетов. На древней колымаге, всё той же тарельчатой формы, которую они совместными усилиями гоняли по просторам и весям Солнечной системы.

   Единственный летательный аппарат не зарегистрированный в ЦУПе.

   На нём девять человек, противопоставивших себя человечеству.

   — Здорово, брат! — Костя вышел на связь с орбиты. — Сто лет, сто зим.

   — Чему обязан?

   — Прослышал о твоём несчастье, прилетел на выручку.

   — Не стоило.

   — Брось. Брат ты мне или не брат?

   — Думаю, не кровные узы тебя привели. Выкладывай, с чем пожаловал, как нашёл?

   — Правильно думаешь. Смотри сюда, сводничек.

   На экране рядом с Костей увидел Любу, с заклеенным чёрной лентой ртом и связанными за спиной руками.

   — Вон он, твой ненаглядный. А ты говорила, не найдём. — Костя потрепал мою жену по щеке.

   Скрипнул зубами от бессильной ярости.

   — Билли?

   — Дешёвый трюк. Это муляж, клон или кто из прозрачных трюкачит. Любовь Александровна сейчас на Плутоне. Связать?

   — Ну-ка.

   Её голос в моём сознании.

   — Да, Гладышев.

   — Ты где?

   — Обозреваю окраины удела. Что-нибудь надо?

   — Что с Костей?

   — А ничего с Костей — удрал.

   — Не понимаю, Всемирный Разум бессилен перед человеком, проглотившим оптимизатор?

   — А вот представь — нашла коса на камень. Интеллект против интеллекта — пока ничья.

   — Люба, ты меня разочаровываешь. Помнится, могла манипулировать им, как ветер салфеткой. И прозрачных строила.

   — То время ушло. Твой брат не сидел, сложа руки, умножал свои силы — и вот результат.

   — Где он сейчас?

   — И это умеет — заметать следы.

   — Понятно.

   — Есть что по теме?

   — Будет. До связи.

   Костя на экране склонил голову, так похожую на Любину, к своему плечу и поцеловал макушку.

   — Вот откуда твои координаты. Кстати, брат, ты помнишь, как пахнут волосы твоей жены? А моей матери?

   — Всё помню. Только зачем это существо зовёшь моей женой?

   Костя усмехнулся, содрал с лица пленницы чёрную ленту и путы с рук. Девушка была очень похожа на Любу времён нашей первой встречи.

   — Молодец, братан, раскусил. Это не твоя жена, но учти — её зовут Люба Чернова. Привёз из параллельного мира, где она в незамужнем состоянии принца поджидала.

   — Из какого мира?

   — Что-нибудь слышал о завороте временных и пространственных спиралей на рубежах галактик? А я там был. Вот, — похлопал пленницу по плечу, — подарок тебе спроворил. Ты рад?

   — Несказанно. Увези обратно. Тебя ведь женщина родила, не химера.

   Костя нахмурился.

   — Такие сравнения оставь. Не нравится, не бери — самому пригодится.

   — Что хочешь за неё?

   — Тебя.

   — Зачем?

   — Успокойся — не мстить. Слетаешь с нами, решишь одну проблемку, и свободен. Ты ведь гений, величайший ум современности. Изобрёл оптимизатор и перевернул весь мир….

   — Что за проблема?

   — Да вот, научились проникать в параллельные миры, но не можем понять, как это происходит. Каждый раз попадаем на новый виток. Даже вот эту красавицу вернуть в её время и пространство проблематично. Ты поможешь, брат?

   — Вы путешествуете по спиралям времени и пространства? Это возможно? Но как?

   — Разгоняем «тарелку» до световой скорости и на границе галактик происходит прыжок.

   — Не свисти — до границы нашей галактики знаешь сколько парсеков? Десятка твоих незадачливых жизней не хватит долететь на световых скоростях.

   — Ну, хорошо, подкованный ты мой, на мякине стреляный. Прыжок совершается с места усилиями моей команды.

   — Прозрачными?

   — Если угодно. Ребята двигают аппарат, но куда он попадёт в следующее мгновение, угадать не могут. Впрочем, вернуться для них также проблематично. Генетический код нашей спирали прописан в моих клетках.

   — А они что, инопланетного происхождения?

   — Видимо, так.

   — Да нет. Насколько я информирован, они — особая ветвь человеческого рода.

   — Да Бог с ними. Ребята способные, послушные, только страсть ленивые. Для этой темы нужен ты, брат. Поможешь, как, помнишь, помог с контактором?

   — Мог задуматься над предложением, если б не было Манчестера. Сейчас, увы, нет тебе веры.

   — Хорошо, не верь, но выслушай. Твой оптимизатор уравнял людей: лишил богатых богатства, бедных бедности. Но не избавил их от смертности. С помощью контактора и набегов на параллельные миры я сделаю людей бессмертными.

   — Ты собираешься воровать тела в иных временных спиралях? Это чудовищно.

   — Да ты посмотри на неё — разве это Люба Чернова, которую мы знаем? Вопит да кусается. Интеллекта на полбукваря. А тело великолепное, без патологий. Не хочешь продлить жизнь своей незаурядной жене? Соглашайся, брат — овчинка стоит выделки.

   — Мне надо подумать.

   — Думай, Лёша, думай. А я пока припаркую космолёт рядом с твоим.

   Параллельные миры! Математически их существование обосновано. Но на практике сродни теологии: все верят, но никто не видел.

   — Билли, выскажись.

   — Кажется, с прозрачными я маху дал.

   — Не думаю. Дианочка, смотри какая получилась. И Эля успешно прогрессировала в новых условиях. Нет, всё верно ты определил — на тот этап они были именно такими. Но адаптировались. Научившись двигать космолёт в пространстве, двинули его и по времени.

   — Убедительно говоришь, Создатель. Как это у тебя получается?

   — Надо просто периодически стряхивать с себя перхоть времени и заново смотреть на мир. Но вернёмся к злобе дня. Советуй.

   — Грандиозно, масштабно, перспективно! Что ещё?

   — Согласен, но без Кости. Мой брат привносит в эту кадку сокровищ ложку мерзости. Красть тела в параллельных мирах — надо же додуматься!

   — Рискую нарваться на критику, но категорически отрицать озвученный процесс продления жизнедеятельности не возьмусь — стоит подумать.

   — Ты ли это? Не узнаю.

   — Рационализм против идеализма — нужен третейский судья.

   — Согласен. Соедини с Любой.

   Судья должен обладать бесстрастным голосом — однако, Люба мажорила.

   — Эврика, Гладышев?!

   — Если тебя интересует Константин Владимирович, то да. Он здесь, на Меркурии. Пытается подбить меня на бегство и авантюру.

   — А ты?

   — И то, и другое привлекают.

   — Что за авантюра?

   — Костя научился проникать в параллельные миры. Спирали времени, спирали пространства — знакомы понятия?

   — На уровне обывателя.

   — Теперь сможешь, как специалист — Константин Владимирович приглашают в круиз.

   — Гладышев, что ты опять затеваешь? Жди меня, не шелохнувшись — вылетаю.

   — Жду с сюрпризом — Костя, из какой не помнит спирали, притащил Любу Чернову, девушку вельми с тобою схожею.

   — Час от часу не легче.

   Костин космолёт спикировал с орбиты и бухнулся в почву рядом с моим, взметнув пылевой фонтан. В следующее мгновение, и куда более эффектней, возник личный аппарат Главного Хранителя Всемирного Разума — с зависанием и плавной посадкой.

   Костя с экрана бортового компьютера:

   — Эта, зачем здесь? Я не сойду на поверхность.

   Попытался настроить его на мирный диалог:

   — Да мы бы и не смогли общаться без бортовых приборов — у тебя нет оптимизатора.

   — Привет, мужчины, — компьютер разделил экран, и Любина улыбка осветила его половину.

   — Здравствуй, дорогая.

   — Наше вам с кисточкой, — буркнул Костя.

   — Есть новости? Посплетничаем?

   — Костя приглашает в круиз по параллельным мирам. Покажи свой трофей.

   Рядом с братом появилась девушка.

   Люба расчувствовалась.

   — Бедненькая. Как тебя зовут?

   — Она не способна к телепатическому общению, — это Костя. — Что молчишь?

   Хлопнул девушку ниже спинки. Весьма опрометчиво. Ибо в следующее мгновение пленница взорвалась. Она кричала — что кричала, мы не слышали и не поняли. Но видели пощёчину, которой наградила охальника. Костя оттолкнул её прочь от объектива.

   — Дикарка!

   — Константин Владимирович, — голос Любы дрожал от материнских нот. — Подарите мне девочку.

   — Она Лёшкина, просите у него.

   — Забирай, дорогая.

   — Ступай прочь, — это Костя пленнице.

   — Не смей! — Люба. — Она погибнет без оптимизатора.

   — У меня их нет.

   — Я сейчас принесу, — это Люба. — Открой люк-трап.

   — Стой! Это может быть ловушкой. Лучше я пойду.

   — За тобой он прилетел. Захлопнет люк, и был таков.

   — Ты тоже кусочек лакомый. Бог с ней, девушкой.

   — Как ты можешь, Гладышев?

   — Гладышевы всё могут, — это Костя, ухмыляясь во всю половинку экрана.

   — Люба, не горячись. Давай всё обдумаем. Минутная пауза, господа.

   Нагнал сосредоточенность на чело и обратился к Билли.

   — Что посоветуешь?

   — Космические тела залетали в Солнечную систему с момента её возникновения. Ничего существенного не произойдёт, если ты отвлечёшься на некоторое время от создания противометеоритной защиты и займёшься параллельными мирами.

   — Быстро ты переобулся.

   — Самому не интересно?

   — Да всей душой, но без Кости.

   — Без него не получится. Да и рано ты его в антихристы записал.

   — А воровать людей, по-твоему, богоугодное дело?

   — Ты не совсем верное имеешь представление о параллельных мирах. Они как бы есть, и в то же время их нет. Наш мир реален, а то, что встречается на спиралях — ирреально. Не понятно? Они как бы…. Ведь не назовёшь ты отражение в зеркале своим вторым я. Вот и параллельные миры — они как бы отражение нашей действительности.

   — Эти знания у тебя из математических расчётов. А Костя проник и привёз девушку, похожую на Любу. Она жила на какой-то пространственной спирали, и впереди её ждала счастливая встреча с тамошним Лёшкой Гладышевым.

   — Она стала реальной — из плоти и крови — здесь, а в том мире была ирреальной.

   — Завис? Ты хоть видишь грань между реальностью и её противоположностью?

   — Даже могу вывести математическую модель их подобия.

   — Ну, хорошо, трудно спорить с таким гением. Только очень сильно подозреваю, что всю эту чушь несёшь с единственной целью — оправдать пиратскую охоту за телами. Оптимизаторы продлили нашу жизнь, но, увы, не избавили её от печального конца. Костина затея обещает бессмертие души, и ты загорелся. Я прав, Билли?

   — Ты просил совета.

   — Ладно, будем посмотреть.

   Cогнал со лба морщины.

   — Давайте договариваться, дамы и господа. Кто что имеет предложить и что хочет взамен. Ваше слово, Константин Владимирович.

   — Уступаю первенство даме.

   — Нет, нет, — Люба. — Я опоздала на ваш диалог, хотелось бы послушать сначала.

   — Говори, Костя, не перечь женщине.

   — Хорошо. Мои ребята научились разгонять «тарелку» так, что она вылетает в параллельные миры. Как это делают, объяснить не могут, да, сдаётся мне, и сами не поймут. И потому блуждаем там, как в штормовом море без компаса, с трудом отыскивая обратную дорогу. Хотим понять природу проникновения на временные и пространственные спирали, чтобы сделать перемещения управляемыми, а результаты предсказуемыми. Прилетел к тебе за помощью, Алексей.

   — О целях визитов в спиральное зарубежье пока не говорим?

   — Цель — бессмертие человечества.

   — Бесчеловечным способом? Люба, где-то рядом с Костей лежит известный тебе контактор. Не желаешь ли с его помощью поменяться телесными оболочками с юной девой? Представляешь — твой ум и молодое, полное энергии тело.

   — А девочка? — встревожилась Люба.

   — Её примитивному разуму вполне подойдёт поношенное.

   — Так ли он примитивен?

   — Сомнения излишни, — это Костя. — Ибо цель оправдывает средства.

   — Чушь. Никакие цели не могут оправдать покушение на человечность.

   — Мы делим шкуру не убитого медведя. Итак, Константин Владимирович, вы хотите получить, образно говоря, навигационную карту параллельных миров? В обмен предлагаете секрет проникновения туда. Мы вас правильно поняли?

   — Это крайняя мера. Я думал, мы договоримся меж собой, брат. Вот подарок тебе привёз.

   — Сепаратизм не пройдёт. Ещё раз — ты готов открыть свой секрет в обмен на мою помощь?

   — Да.

   — Пойдём дальше. Я пригласил на переговоры Главного Хранителя Всемирного Разума потому, что связан обязательством по теме. Я должен разработать принципиальную схему противометеоритной защиты Солнечной системы. Когда это произойдёт — завтра или через год — сказать не могу. Поэтому обращаюсь к вам, Любовь Александровна — могу ли я заняться параллельными мирами, оставив на время ваше поручение?

   Люба поддержала мой официальный тон.

   — Я на время освобождаю вас от обязательств, а взамен…?

   — Человечество открывает параллельные миры.

   — Хорошо. И девочку заберу.

   — Я отнесу ей оптимизатор.

   На каждом космолёте, как аварийная аптечка, имелась коробка с оптимизаторами. Рассовывая браслеты по карманам, затеял переговоры с Билли.

   — Твоё мнение?

   — Камней подводных пока не наблюдаю — все стороны заинтересованы в соблюдении договоренности.

   — Ты по-прежнему считаешь Костю заблудшей овечкой, достойной сочувствия?

   — А ты?

   — Законченным негодяем.

   — Зачем рискуешь?

   — Чтобы всем угодить — Любе девочку, человечеству параллельные миры, тебе новую тему.

   — А себе?

   — А мне уже ничего не светит в этом мире.

   — А Венера?

   — Она не женщина, она — субстанция. Ей от моего присутствия-отсутствия не холодно и не жарко.

   — Любовь Александровна?

   — В своём несостоявшемся материнстве винит меня. Похищает моих дочерей и приносит им несчастья.

   — Передёргиваешь, обвиняя. И доказывать не буду — сам знаешь.

   — Лишний я, Билли, человек на этом свете — пора на тот.

   — Что такое, Создатель? Оптимизатор подносился?

   — Я.

   — Найдём на спиралях двойника и обновим оболочку.

   — Давай договоримся — ты мне такую ересь больше не озвучивай. Больно будет потерять последнего друга. А точнее, единственного.

   Шёл к Костиному аппарату с чувством Христа восходящего на Голгофу. Крест громоздился на плечах — тяжкий груз ответственности за человечность человечества. Окрою дорогу в параллельные миры, и в погоне за бессмертием люди начнут лишать живота себе подобных.

   В космолёте Костя был с девушкой. Где прозрачные?

   — Где остальная команда? — спрашиваю.

   Брат кивнул на воронёную сталь контактора:

   — Тесновато тут.

   — А где их непрозрачные оболочки?

   — Ты соскучился?

   От нехорошей догадки заныло под ложечкой.

   — Как ты с ней общаешься? — кивнул на пленницу.

   — Она прекрасно балаболит по-нашему.

   Подошёл к юному двойнику моей жены.

   — Меня зовут Алексей Гладышев. А эта женщина на экране так похожая на вас — моя жена. Вы понимаете, о чём я говорю?

   Люба Чернова кивнула головой.

   — Это оптимизатор — серебряный браслет, который поможет вам пройти в её космолёт. Там вы будете в безопасности. Вы мне верите?

   Девушка кивнула головой.

   — Вы умеете говорить? Скажите, чтобы я вас понял.

   — Я вам верю.

   Голос у девушки грудной, мелодичный, волнующий. Любин голос.

   Сердце зашлось в сладостной истоме. Господи, сколько лет прошло со дня нашей встречи. Теперь мы уже почтенные люди, досконально изучившие друг друга, и даже местами поднадоевшие. А девочку ждёт ещё встреча со столичным заезжим гостем. Или уже не ждёт? Вмешался Костя и нарушил предначертанный ход событий. Без законной жены остался тамошний Лёшка Гладышев, и что-то будет с девочкой в нашей реальности?

   От Кости не ускользнул мой восхищённый взгляд.

   — Хорош матеръяльчик?

   — Изыди, сатана.

   На что брат ответил сатанинским хохотом.

   Я застегнул на запястье девушки оптимизатор, провёл до люк-трапа.

   — Идите вон к тому космолёту — вас там ждут.

   Она кивнула и осторожно ступила на застывшую лаву.

   — Ты уходишь, брат? — Костя за моей спиной.

   — Да нет же, — оглянулся отмахнуться, и увидел пистолетный ствол контактора, направленный мне в лицо.

   — Убери, — сказал, глядя Косте в глаза.

   — Ещё не время? — ухмыльнулся сводный брат.

   — Ещё не время, — подтвердил я.

   Смотрел вслед удаляющейся девушке и пытал Билли.

   — Кто она?

   — Это Любовь Александровна. Совпадение полное, даже на уровне ДНК.

   — А интеллект?

   — Вот здесь загвоздочка. Ей девятнадцать лет, но она не студентка строительного факультета, а доярка на ферме.

   — Стало быть, существо второго сорта, годное для полной трансплантации? Что молчишь?

   — Ты запретил касаться этой темы.

   — И правильно — молчи. И думать не смей. Мы пойдём другим путём.

   — Сколько пустых обещаний.

   — Свяжи меня с Любой.

   Девушка скрылась в космолёте, и его хозяйке было не до пустых разговоров.

   — Чего тебе?

   — Говоря о встрече с Костей на Земле, ты упомянула о прозрачных шалопаях. Ты видела их?

   — Нет, но твой брат говорил, что они с ним. У тебя всё? До связи.

   Мама Люба в своём амплуа. Господи, да почему ж ты нам детей не дал?

   — Билли. Есть мысль на критику.

   — Валяй.

   — Сдаётся, души прозрачных у Кости на оптимизаторе. В космолёте нет их тел — ни живых, ни мёртвых.

   — И что?

   — Сдаётся, души прозрачных в контакторе превратили его в некое оружие или орудие. Оружие для поражения. Орудие для…. Ну, скажем, перемещения в пространстве и по спиралям.

   — Пока критиковать нечего — мысль интересная.

   — Сдаётся, Костя ни о каком сотрудничестве не помышляет. Заманил в мышеловку, чтобы загнать мою душу на свой чёртов контактор, а оболочку выбросить на свалку.

   — Говорить, будь осторожным, Создатель, излишне?

   — Я не о том. Нужна твоя помощь. Помоги убить Костю, уничтожить чёртов контактор и саму мысль о вторжении в параллельные миры. Помоги мне, Билли!

   — Ты всё хорошо обдумал? Контактор — замечательное изобретение, ещё не оцененное человечеством. Уверен, у него такое же великое будущее, как настоящее у оптимизатора.    Путешествия по спиралям времени и пространства гораздо перспективнее космических полётов. А Константин Владимирович…. Он твой сводный брат. Сын отца твоего и твоей возлюбленной. Поднимется рука?

   — В последнем пункте категорически с тобою не согласен. Мой сводный брат погиб. Этот Костя, возродившийся без генной памяти, суть существо антагонистическое обществу. Ему место в клетке, либо….

   — Можно попытаться окольцевать.

   — Ты поможешь мне?

   — В этом — да.

   Люк-трап захлопнулся перед моим носом.

   — Проходи, брат, располагайся. Кресло второго пилота подойдёт? Я говорил — у меня тесно.

   Я присел, покрутился в кресле пилота.

   — Как построим работу?

   — Отдохнуть не желаешь?

   Кивнул на оптимизатор:

   — Вечный двигатель.

   — Гордишься? Теперь смотри сюда. Контактор — прибор для трансплантации души. Изначально. После некоторого усовершенствования превратился из хранилища интеллектов в Исполнителя Желаний. Смотри, брат.

   Костя направил на меня пистолетный ствол контактора, и вдруг кресло пилота подо мной начало крутиться вокруг своей цилиндрической оси, набирая обороты. Кабина космолёта закружилась, перед глазами замелькали, зарябили отдельные предметы.

   — О, Господи! Билли, меня сейчас катапультирует.

   — Спокойно, Создатель, я обнулил твой вес — сила инерции тебе не грозит. Потерпи немного, сейчас мы повернём вектор вращения.

   — Что собираешься делать?

   — Подключить мощь Всемирного Разума.

   — Ты это можешь без бюрократических проволочек?

   — А как ты думаешь?

   — Да ты, братец, двурушник.

   — Вот и помогай таким.

   Мало-помалу вращение замедлилось, остановилось и снова началось в обратном направлении. Только странная картина — все незакреплённые предметы пришли в движение и прилипли к стенкам космолёта. Костя цеплялся за подлокотники, цеплялся, обронил контактор, взмыл из кресла и врезался в борт рядом со своим Исполнителем Желаний.

   — Кончай, брат, перестань!

   Не сразу сообразил, что происходит. Телекинетическая сила Всемирного Разума превозмогла напор контактора — остановила вращение кресла и раскрутила вокруг его оси весь Костин космолёт, как огромную юлу. Снаружи поднялось облако пыли.

   Прилетел Любин вопрос:

   — Вы начали эксперимент?

   — Хвастаем способностями.

   — Ну, мужики!

   — Брат, кончай, — взмолился Костя.

   Внешнее воздействие на космолёт прекратилось. Он ещё крутился некоторое время силой инерции, потом замер. Всё, что прилипло к стенкам, не спеша стекло на пол. И Костя.

   — Уразумел?

   — Что могут восемь человек против твоих миллиардов? Но погоди, дай срок — я соберу в контактор всю умственную энергетику параллельных миров и поставлю на уши ваш мир.

   Время пришло расставить все точки.

   — Билли, поставь его на уши, раз человеку так хочется.

   Костино седалище взмыло вверх, а голова уткнулась в пол.

   — Так? — это Билли.

   — Немедленно перестань, — несостоявшийся Архимед нелепо взбрыкивал конечностями.

   — Одна маленькая процедура, — поймал его руку и защёлкнул на запястье серебряный браслет.

   — Билли, он подконтролен?

   — Я его не ощущаю.

   — Не исправен оптимизатор?

   — Его чувствую.

   — Причина?

   — У Константина Владимировича очень сильное сопротивление внешнему воздействию.

   — Оптимизатор — внешнее воздействие?

   — Для него сейчас — да.

   — Что делаем?

   — Думаем.

   Будто мешок с ватой, Костя повалился на пол. Помог ему подняться, усадил в кресло.

   — Как ты себя чувствуешь?

   Он крутил головой, пытаясь восстановить вестибулярный аппарат. Осмысленного взгляда не было — зрачки блуждали в орбитах.

   — Билли, с ним всё хорошо?

   — Я его не чувствую.

   — Может, снять оптимизатор? Боюсь за его рассудок.

   — Сними.

   Снял, готовый к любым неожиданностям. Оказалось, не ко всем.

   За спиной откинулся люк-трап. Костя оттолкнул меня и ринулся в наружную темноту.

   — Стой! Билли, останови его.

   — Мне надо видеть объект воздействия. Догони его.

   Попытался вылететь в открытый люк и врезался в его обрамление.

   — Что с тобой?

   — То же, что и с Костей — расстроен вестибулярный аппарат.

   — Сейчас настроим.

   — И боль убери, — потёр плечо, которым атаковал переборку космолёта.

   Когда взмыл над ночным Меркурием, беглеца в поле зрения не было. Куда умчался? Где затаился? Что предпринять?

   — Билли?

   — Полетай кругами с увеличением радиуса.

   Начал кружить, всё более удаляясь от космолётов. Бесполезно. Видимость — едва-едва.

   — Люба, Костя сбежал.

   — Как?

   — Попытался окольцевать оптимизатором — у него Паркинсонова реакция. Снял, а Костя в двери. И где теперь, не знаю.

   — Придёт. Куда денется?

   — А если нет? Скоро утро, его испепелит солнце.

   — Он привычный к экстремальным температурам.

   — Ты заблуждаешься.

   — Что ты хочешь от нас, двух женщин?

   Ах, да, у Любы новая дочка. И я продолжал носиться над окрестностями подобно ведьме без помела. Потом взмолился:

   — Люба, включи радиолокационную систему.

   — Да кручу я её, кручу. Нет засветок ни подвижных, ни тепловых. Ничего не вижу, кроме твоих кульбитов.

   — Подними аппарат — больше будет горизонт обзора.

   — Поздно — рассвет идёт. Возвращайся в космолёт, Икар ты наш.

   Горизонт очень быстро набирал густых красок. Сейчас выскочит Ярило.

   Проскочив пылевой заряд, нырнул в космолёт.

   — Билли, включай радиолокацию. Поднимаемся, ищем Костю.

   — Локацию, пожалуйста. Взлёт только с разрешения Совета Распорядителей или Главного Хранителя.

   — Не юродствуй — ты можешь всё.

   — А ты не двурушничай. Хотел избавить мир от негодяя? Обстоятельства тебе помогли.

   — Уж не ты ли сыграл роль обстоятельств? Ну, точно. Оптимизатор побывал на Костиной руке, и брат лишился рассудка. Ты убийца, Билли.

   — Ты сам этого хотел и просил меня помочь.

   — Я человек, мне свойственно ошибаться. А ты, киллер виртуальный, как ты мог дать такого ляпу — с Костей ушла тайна параллельных миров.

   — Опять ошибаешься. Костя стал не нужен, после того, как я его отсканировал. Нет никаких тайн у параллельных миров.

   Бесполезно спорить с Билли, бесполезно рвать волосы и кидаться оптимизаторами. Дело сделано. Мой брат ушёл в иной мир.

   Устало прилёг на диванчик. Гитару на живот. Тронул струны.

   — Дарби, рому.

   Когда закружило голову:

   — О, бедный мой Томми, бедный мой Том,

    Зачем ты покинул наш маленький дом….

   На второй день Люба с барражирующего космолёта обнаружила обугленные останки Константина. Отдала их мне в чёрном пакете.

   — Что будешь делать?

   — Хочу похоронить под платанами, рядом с могилой матери. Отпустишь?

   — Лети. Когда вернёшься?

   — Зачем? Разве тебе мало темы параллельных миров?

   — Мне тебя не хватает, дорогой. Теперь у нас есть дочка. Ей нужен отец.

   — Больше жених. А противометеоритной защитой могу заниматься и в Прибалтике.

   — Ну, как знаешь.

   Когда Любин космолёт скрылся в звёздном небе, ЦУП дал «добро» на перемещение с Меркурия на Рижское взморье к известному дому под платанами.

   Кажется, христианские обычаи запрещают родственникам копать могилу усопшему?

   Разыскал в деревне Андриса Вальдса. Он изрядно поседел, но был ещё бодреньким. Собрал сельчан, и те выкопали могилу рядом с холмиком Мирабель. Костины останки поместили в гроб. Ксёндз прочёл молитву. Два мужика застучали молотками, приколачивая крышку. Гроб опустили, закопали, водрузили католический крест.

   Женщины в доме накрыли столы на поминальный ужин. В каминном зале разместились человек сорок селян. Выпили вина, поели кутьи.

   Спросил Андриса:

   — Почему в доме никто не живёт?

   — Сам не видел, но люди говорят, ходит здесь по ночам женщина в белом. Кто-то в окошке со свечой видел. Кто-то на взморье перед грозой. Один говорил, ночью на дороге нос к носу столкнулся.

   — Дух Мирабель?

   — Как знать?

   — Больше некому.

   Женщины убирали со столов. Мужчины поджидали их у крыльца. Вальдс:

   — Пойдём ко мне ночевать.

   — Нет, я здесь.

   — Ну, смотри. Аль поселиться хочешь?

   — Не знаю. Может быть.

   В каминном зале был восстановлен порядок. Я развёл огонь, придвинул кресло.

   — Что пьём, Билли — местную горилку или виртуальный ром?

   — Где гитара?

   — Не тот случай.

   — Почему дверь распахнута?

   — Может, кто придёт.

   — Ночью? Ну-ну.

   Огонь потрескивал в камине. Оптимизатор кружил голову и нагнетал меланхолию. Дремал, дремал и уснул.

   Очнулся от дикого визга и утробного завывания — коты дрались. Вот чёрт, не дадут уснуть. Можно попросить Билли отключить слух и скоротать ночь в постели. Но пошёл разгонять.

   Чёрный кот и белый, выгибая спины, выясняли отношения на могильных холмиках.

   — Брысь! — замахнулся пустой рукой.

   Чёрный кот прыгнул на меня, имея явное намерение расцарапать фейс. Только куда ему. Я от пуль уворачивался на этом самом месте. Он промахнулся и исчез в темноте. Его белый соперник не являл агрессивности.

   — Кис-кис, — поманил, и он доверчиво дался в руки.

   Принёс домой.

   — Кушать хочешь?

   Но он от яств отказался. Удобно устроился на моих коленях, лизал ладони и мурлыкал.

   Не знаю, что на меня нашло. Гладил атласную шёрстку и плакал.

   — Ах, Мирабель, Мирабель. Тебя не уберёг. Сына твоего погубил. Простишь ли?

   Белый кот оказался кошкой. На мою ошибку указал Андрис Вальдс, утром навестивший дом под платанами. Ну, кошка, так кошка — какая разница. Не мраморных же догов заводить.

   — Решил остаться? — поинтересовался бывший полицейский.

   — Да, но не знаю надолго ли.

   — У нас места хорошие.

   — Мне надо собраться с мыслями и решить одну проблему.

   — Извините, — засобирался добропорядочный селянин. — Я вас отвлекаю.

   — Не в данный момент.

   И он остался. Мы пили живое пиво, и говорили о днях минувших.

   — Эльзу помнишь — дочку трактирщика? Скрипачка, мировая знаменитость.

   — Её талант заметен был ещё тогда.

   — Талант талантом, а сколько она трудилась. С утра до вечера — пили-пили, пили-пили….

   — Конечно, без упорного труда одного таланта мало.

   — Иные без пота славу добывают — просто везёт.

   В словах старого селянина услышал упрёк в свой адрес. Вечером, после его ухода:

   — Билли, готов представить на твою критику некоторые соображения по противометеоритной теме.

   — Весь внимание.

   Запер дверь, поднялся в мансарду. Присел в кресло у раскрытого окна. Кошка на коленях. Тут как тут чёрный кот. Устроился где-то на коньке и завывает. Сосредоточиться не даёт.

   — Билли, нельзя ль грозу какую придумать?

   — Айн момент, Создатель, селян настрою.

   Гроза ударила что надо. Громы, молнии, ветрина дует, дождь сечёт. У меня окно открыто, но ни капли в мансарде — ветер с юга.

   — Всё, как просил, Создатель. Теперь выкладывай, что надумал.

   — Схема противометеоритной защиты, что ты выстроил для Любы в принципе не верна.

   — Опровергай.

   — Легко. Если взять за точку отсчёта центр Земли, скажи, в какой прогрессии будет возрастать объёмный сектор обзора на линейную единицу удаления. Видишь, даже не в геометрической, а на порядки выше. А ты пытаешься вести наблюдение не из единого центра, а системой спутников, направляя локационные волны в космическое пространство. Они не в состоянии справиться с прогрессией четырёхмерного пространства. Понятна природа чёрных дыр?

   — В принципе, да. Но как их залатать?

   — В той плоскости, которой ты мыслишь — никак.

   — Растолкуй свою плоскость.

   — Мотай на ус. Мы хотим защищать Солнечную систему. Так вот, светило-ярило и должно стать следящей станцией. Его лучи идут сплошным потоком, встречают препятствия, например, в виде планет, огибают и вновь смыкаются. Тебе ясно, что чёрных дыр в этом случае не будет. Молчишь?

   — А ты закончил?

   — Вникай дальше. Знаешь, принцип паутины? Стоит несчастной цокотухе запутаться в ней, сигнал тут же передаётся пауку. Потоки солнечных волн, заметь, неразрывных — та же паутина. Встречая на своём пути препятствия, они подают сигналы — внимание объект. И этот сигнал источник света получает гораздо раньше отражённого. То есть мы имеем дело в данном случае со скоростями намного выше световых. На порядки.

   — У меня нет информации по этому явлению.

   — Не было, теперь есть. Не забыл, что на меня трудятся три грации?

   — Ну, хорошо, пока нечем опровергнуть, пусть будет по-твоему. Каковы задачи в свете этих открытий?

   — Найти контакт с солнцем. Поставить светило-ярило на службу человечеству.

   — Ты возвращаешься с темой?

   — Поживу здесь. Подготовь доклад и сбрось Любе на почту.

   Утром Главный Хранитель вышел на связь:

   — Гладышев, что ты мне прислал?

   — Направление движения. Не поскупись на мозговую атаку, и скоро у тебя будет очень надёжная противометеоритная защита.

   — Ты когда прилетишь? Любочка просто чудо, такой замечательный ребёнок! Не хочешь пообщаться?

   — Она предназначена в жёны Лёшке Гладышеву. Другого в нашем мире нет. Если готова стать тёщей, прошу её руки.

   — Дурак ты, Гладышев, и не лечишься.

   Дулась неделю.

   — Так ты что, всерьёз решил поселиться в глуши?

   — Чем здесь плохо?

   — Меня нет.

   — Может, это благо?

   — Такова благодарность за полвека моей верности и твоего распутства?

   — Люба, не напрягай. Скажи лучше, тема пошла?

   — Строим на Меркурии станцию для изучения солнца и поиска контактов с ним, в свете твоего предположения.

   — Была мозговая атака?

   — Да. Много интересных деталей подсказано. Думаю, задача осуществима.

   — Могу себя считать свободным от обязательств? Свободным вообще?

   — Вон ты чего боишься. Успокойся, пока тема развивается успешно, тебя никто не потревожит.

   — Ну и ладушки.

   — Это значит, ты не приедешь? Параллельные миры тебе не интересны?

   — Как-нибудь без меня.

   — Жаль. Но учти, не будет получаться — мы тебя снова в оборот возьмём.

   Утром делал пробежку по дороге вдоль моря. Днями гулял по берегу. Белая кошка сидела на плече, либо путалась под ногами, трубой задрав хвост. Чёрный кот следил за нами, прячась в дюнах. Вечерами выл под окном или на крыше. Однажды свалился в каминную трубу. Слава Богу, там ещё не было огня. Выпрыгнул, фыркнул и забился под буфет. Сколько его не звал, не реагировал. Открыл дверь и перестал обращать внимание. Потом слышу, под окном серенаду завёл. Ну, значит, пора запирать дверь.

   Полюбил живое пиво с вяленой килькой. Каждый вечер на столике перед камином у меня и то, и другое. На коленях белая красавица. Как не пытался её чем-нибудь угостить — безрезультатно. Чем питалась? Чем жила? Святым духом, должно быть. Правда, иногда пропадала куда-то. Может, мышей ловить?

   Жевал рыбёшку, прихлебывал пиво, смотрел на огонь и гладил кошку. Потом она перебиралась на соседнее кресло. Я брал гитару, и начинался музыкальный вечер.

   — Что спеть тебе, мурлыка? Может, эту?

    У кошки четыре ноги,

    Позади у неё длинный хвост….

   При первых аккордах пушистое создание вытягивалось во весь рост, а потом, не без ущерба для него, начинала царапать обивку кресла.

   — Не нравится? Может, эту?

    Жил да был чёрный кот за углом….

   Безымянная гостья прыгала на пол и с гордым видом удалялась.

   Почему безымянная? Не поворачивался у меня не только язык, но и в мыслях не мог окрестить её какой-нибудь Муркой. Конечно, глупости мистические, но…. Вы меня понимаете? Не случайно она здесь появилась. И кот этот драный.

   Счастлив ли был в те дни в доме под платанами? По крайней мере, умиротворён.

   Кроме прогулок и пробежек, музыкальных вечеров в компании белой кошки, у меня ещё были думы. И диалоги с Билли.

   — Не мною сказано, но верно — жизнь прекрасна, потому что она конечна. Каждый миг может оказаться последним и от того он ярок и ценен.

   — Может быть, может быть…. Если жизнь посвятить порханию над цветочной клумбой. А если у тебя есть цель, на плечах бремя ответственности, и открытия порождают новые загадки, выстраиваясь в бесконечную череду, жизнь становится мукой — мукой поисков и творчества. Такая жизнь достойна бессмертия.

   — Согласен, но какой ценой? Отнимая тела — читай, жизни — у несчастных из параллельных миров?

   — Эти миры суть наше отражение.

   — Ой, ли? Ты предложи сейчас Александровне поменяться телами с её новой дочкой. Знаешь, куда она тебя пошлёт? Я ведь не против бессмертия, но важно — каким способом. То, что задумал Костя, а теперь поддерживаешь ты, бесчеловечно. Мы пойдём другим путём.

   — Любопытствую, каким?

   — Надо научить клетки омолаживаться.

   — И начнём с нейронов?

   — Именно с нейронов.

   — Я ценю, Создатель, твоё умение из ничего, на пустом месте создавать теории. Но на практику ты сильно не заморачиваешься. По тебе, пусть холопы трудятся.

   — Какие эпитеты! Мне больше импонировало считать тебя трудоголиком. Но раз моднее стало «холоп», пусть будет холоп.

   — А я не себя имел в виду, в данном случае — Любовь Александровну.

   — Знаешь, готов с тобою согласиться. Действительно, мало чем помогаю своей разумной жене. Но, Билли, здесь чисто личностный фактор. Тяжело с ней работать — не могу простить Венеру, похищение Дианочки, моё заточение на Меркурии.

   — Людям свойственно ошибаться. Даже великим.

   — Нет, Билли, здесь не ошибка, которую, в конце концов, можно признать и извиниться. Здесь присутствует норма поведения, прогрессирующая в синдром.

   — Всё может сгладить совместный труд.

   — Ты же в курсе — пытался.

   — И что — всё было так плохо?

   — Кончалось плохо.

   — А попробуем ещё раз.

   — А давай.

   Билли связал меня с Любой.

   — Как дела?

   — Что, Гладышев, тебя интересует?

   — Всё и по порядочку.

   — Откуда прыть?

   — Да вот, отлежался. Хочется вникнуть и поучаствовать.

   — Прилетай.

   — Давай пока заочно.

   — А получится? Ну, слушай. Любочка овладела оптимизатором — летает, болтает, обучается. Скоро мыслить начнёт и советовать. Она счастлива. И я.

   — А мне жаль тамошнего Лёшку — без невесты парень остался.

   — Не будем терять присутствия духа. Тема параллельных миров изучается. Пытаемся понять принцип действия контактора, наладить общение с прозрачными людьми.

   — Ты называла их шалопаями.

   — Это, когда они были с Константином.

   А я к Билли.

   — Ты говорил, что секрет параллельных миров у тебя в кармане. Что ж не вывернешь?

   — Не горит. Жду, когда ты, наконец, займёшь в этом вопросе ясную и твёрдую позицию.

   — За это спасибо. А что за тайны с контактором?

   — А он и был тайной для всех, кроме тебя и Константина.

   — Слушай, прозрачные его как усилили?

   — Давай выясним.

   — Искуситель.

   Люба:

   — Гладышев, ты где?

   — Прости, отключился — последствия последних потрясений.

   — Амнезия?

   — Почему? Скорее болезнь Паркинсона.

   — Это у вас наследственное?

   Вот заврался!

   — Это у нас приобретённое.

   — Ну, отдохни — потом продолжим.

   Пришлось отключиться. Я имею в виду связь.

   Вечерком только примостился у камина, Любин фантом — облик, синтезированный из светящихся молекул воздуха — возник прямо в полумраке зала.

   — Вот ты где обитаешь. Ну, что ж уютненько. Живое пиво? Жаль не попробовать. Гладышев, пригласи нас в гости — Любочка будет довольна.

   — Частная жизнь — не музей для посетителей.

   — Обидные слова, муженёк. Ну да, Бог тебе судья. Как звали Костину маму?

   — Мирабель.

   — Вас что-нибудь связывало?

   — Она была моей любовницей.

   — Я так и поняла по Костиной реакции. Но он молодец — прямо не сказал.

   Любин облик струился в слабых световых потоках.

   — Гладышев, ты когда-нибудь ревновал меня?

   — Сразу, как только ты стала публичным деятелем.

   — И до сих пор?

   — До сей поры.

   — Приятно, как признание в любви.

   — А тебе не приходило в голову, что сторонюсь с единственной целью — сохранить это чувство.

   — Ты меня ставишь перед странным выбором. Чтобы вернуть миру Гладышева-мыслителя, должна пожертвовать Гладышевым-мужем. Может, правда, выдать за тебя девочку? Вернёшься в мир, будешь вкалывать. Детки у вас появятся, а я стану бабушкой.

   — Нет, спасибо, одной Любы Черновой мне на всю жизнь хватило.

   — Она нежная и добрая.

   — Из мужской солидарности не буду отнимать невесту у тамошнего Лёньки Гладышева.

   — Вот ты у меня какой! Ну, хорошо, займись параллельными мирами и помоги моей Любочке встретиться с твоим Лёнькой. Может, где-нибудь, на этих спиралях отыщется и Настенька.

   Диалог прервался.

   Настенька. Незаживающая рана сердца. Рана, которой коснувшись, Люба опрокинула меня в пыль с пьедестала непогрешимого.

   Хорошо, хотел сказать, возьмусь за тему, только одно «но». Хотел, но, оказалось, некому. Любин фантом растаял, и я остался один в каминном зале дома под платанами.

   С трудом выдержал паузу длиной в ночь, и утром после пробежки попросил Любу о связи.

   — Хорошо. Я возьмусь за тему параллельных миров, только одно «но».

   — Излагай.

   — Человечество должно поклясться, что не будет использовать возможность проникновения в иные миры для похищения их жителей.

   — Как это представляешь?

   — Меморандум. Должен быть озвучен документ, под которым подпишется каждый из живущих на Земле и за её пределами.

   — Что это тебе даст?

   — Снимет груз моральной ответственности.

   — Хорошо, я посоветуюсь с Распорядителями, что возможно сделать по данному вопросу. У тебя всё?

   — Что с противометеоритной защитой?

   — Не хочет солнце ясное с нами сотрудничать. Заклинатель душ требуется.

   А что? Пусть себе. Не обидно.

   — Скинь материал — подумаю, чем смогу помочь.

   Вечером сел за компьютер, на котором ещё маленький Костя играл. Забыты пиво с килькой. Беленькая кошечка свернулась калачиком на столике, как раз между клавиатурой и монитором.

   — Билли, ни черта не понимаю в этих схемах — давай популярнее.

   — Твоё предположение о неразрывности светового потока нашло подтверждение. И сигнал присутствует — тот, не отражённый. Пока не можем его декодировать.

   — Совсем?

   — Нет, кое-что узнаваемо — планеты, спутники, болиды. Но информации много поступает из космоса.

   — Не страшно — со временем букварь сложится, и люди научатся его читать. Дальше.

   — Станция на Меркурии не отвечает задачам всеобъемлющей и непрерывной связи с потоком солнечной информации.

   — Что мешает создать сеть следящих станций на околосолнечной орбите?

   — Пытаемся понять.

   — А я так думаю — ничего. Только надо учесть: они должны быть не просто проницаемы для световых потоков, но стать с ними одним целым, чтобы чувствовать неотражённые сигналы.

   — Мысли дельные. Подскажи их руководителю проекта.

   — Сделай это за меня. Нет, внуши их, как собственные — порадуй Главного Хранителя. Дмитрий Иванович, говорят, во сне открыл свою таблицу, пусть и Любе приснится вещий сон. Ты ведь мастер на такие штуки.

   Утром Люба вышла на связь.

   — Слушай, твоя идея со станцией на Меркурии не катит.

   — ?

   — Мы будем создавать сеть космических станций слежения на околосолнечной орбите. На очень околосолнечной — гораздо ближе Меркурия. Они станут неразрывной частью светового потока и позволят отслеживать динамику вселенной на огромном удалении от нашей системы. Ты удивлён?

   — К тому всё шло.

   — Вот как? Ну-ну. А что у нас со скачками в спирали?

   — Ждём-с меморандум.

   — Ах, да. Сегодня узнаю мнения Распорядителей, и если не будет отрицательных, запустим проект в народ. Ты становишься крючкотвором, Гладышев. Что будет, если человечество заблокирует меморандум?

   — Оно не получит дороги в параллельные миры.

   — Так в себе уверен? Константин нашёл без твоей помощи. Найдём и мы. Прозрачные в контакторе. Контактор у нас. Гладышев, смири гордыню.

   — Если вы откроете путь на спирали для флибустьерских набегов, обретёте второго Костю.

   — В твоём лице? Его судьба тебя не пугает?

   — Нет, ведь я — Создатель.

   — Кто?

   — Создатель оптимизатора и контактора.

   — Я так и думала — слишком высоко для твоего братца. Только зачем ты нам, Гладышев, угрожаешь? Человечество ещё не сказало «нет» проекту. И ты сейчас в позе одной маленькой, но гордой птички, которая сказала, как мне помнится: «Лично я полечу прямо на солнце». Что с ней стало, не надо говорить?

   — Любимая, мне самому неприятно вести диалог в таких тонах, и тема очень интересует — знаешь почему — но не хочу стать изобретателем атомной бомбы.

   — Успокойся, думаю, человечество тебя поддержит.

   — Тоже так думаю.

   Тем же днём.

   — Билли, однажды ты исполнил мою просьбу, и земляне попрощались с оружием. Прошу ещё раз — меморандум должен быть одобрен единогласно. Напряги свои виртуальные связи, но чтобы все, как один….

   — Те люди и нынешние — какое сравнение?

   — На кону бессмертие — могут дрогнуть слабые люди. Да и не слабые….

   — Вот если б можно было предложить альтернативу.

   — Я её обещаю. Как только решим вопрос с параллельными мирами, сядем за нейроны и омолаживание клеток, но только сделай так, чтобы все как один, в приказном порядке сказали меморандуму «да».

   На следующий день Люба сообщила — меморандум одобрен человечеством единогласно. Препятствий для выполнения задания не было.

   — С чего начнём, Билли?

   — С математической модели.

   — Это верно. Рисуй.

   Экран монитора запестрел формулами и уравнениями, приправленными схемами и графиками.

   — Что это?

   — Над и подпространственные спирали.

   — Слава Богу, не временные.

   — И временные.

   — Как они получаются? Нет, давай лучше я. Ты отличный математик, а я неважный естествопознаватель. Берём камень, кидаем в воду — что видим?

   — Круг волны от центра падения.

   — Нет, круги. Один хорошо виден или два, остальные почти не видны, но они присутствуют, и будут колебать поверхность, пока не успокоится. Таковы физические свойства воды.

   — Это к чему?

   — Образно. Чтобы показать, как получаются над и подпространственные спирали. Они суть отражение некоего возмутителя в центре.

   — Не вижу адекватности.

   — Про адекватности мы пока не судачим, а говорим образно, о природе возникновения. Теперь представь, что колебания происходят не в плоскости, а четырёхмерном пространстве.

   — Ну, допустим. Что даёт?

   — Так возникают спирали.

   — Ликбез. И?

   — Билли, если природа возникновения спиралей волновая, значит и познаются они по законам волновых возмущений. Что не ясно?

   — Ты хочешь сказать: составив систему уравнений трёх неизвестных….

   — Четырёх.

   — …. четырёх неизвестных, взяв некий фактор возмущения за аргумент, мы получим координаты необходимой спирали — одной из бесконечного числа существующих? Слишком просто. Я бы сказал, примитивно. Так не бывает.

   — А мне что-то подсказывает — не стоит усложнять.

   — Ну, хорошо. Что берём за точку отсчёта?

   — Конечно, Землю. Нас ведь нам параллельные миры интересуют, а не все остальные прочие.

   — Ну, а скажем, заложив в систему расчёта некоторые исходные данные ушедшей марсианской культуры, мы столкнёмся с нею на их параллельных мирах?

   — А почему бы не помечтать?

   — Вот-вот. Хорошо, Создатель, я понял твою мысль — давай подгоню под неё математические расчёты. А ты пока подумай: не куда, а как мы будем проникать.

   — Ты хвастал — сей секрет у тебя в кармане.

   — Трудно извилинами пошевелить?

   — Для чего?

   — Для тренировки ума.

   — Лучше пройдусь перед сном.

   — Одно другому не помеха.

   — Ты, Билли, рационален, как птичий помёт на грядке с огурцами.

   Море катило широкие, с пенными гребнями волны на песчаный берег. Небо забито серыми тучами настолько плотно, что из них сочилась сырость. Было холодно.

   Гулял на взморье, обрядившись в долгополый рыбацкий плащ с капюшоном. Белая кошечка примостилась у меня на груди под брезентовым отворотом — только премиленькая мордочка торчала. Она касалась влажным носиком моего подбородка, или принималась лизать шею. Щекотно. Ворчал и грозился спустить на холодную землю. Подлиза начинала усердно мурлыкать.

   — Сиди, сиди, я пошутил.

   На душе не так уютно, как под плащом. Мучил вопрос, как Косте и его прозрачным дружкам удавалось шмыгать по спиралям? Каким способом, какими силами эти ребята делали временные и пространственные прыжки? Нет, всё-таки временные, так как отражение реальности не может быть удалённым. Или может?

   Стоп. Запутаюсь. Проще представить движение мира по спирали времени в пространстве. Отражение нашей реальности суть параллельные миры. Люди, там существующие, наше отражение. Фантомы. Которых не жалко лишить тела, чтобы продлить жизнь реальных субъектов. Так считает математик Билли. А мне не кажется. Недавно на Меркурии держал в ладони девичью руку и сквозь тёплую кожу чувствовал, как пульсирует её сердце. Какой же это фантом?

   Нет, эта тема для бесконечных домыслов.

   Надо сосредоточиться на главном. А что есть главное? Костя на своей колымаге проникал в параллельные миры. И делал это, видимо, без особого труда. Там он прятался от станций слежения. Ну, конечно же, Люба говорила: раз — и без следа. Значит, делается это достаточно легко и быстро. Как?

   Пойдём дедуктивным методом. Костя назвал контактор Исполнителем Желаний. Нацелил, и подо мной стало вращаться кресло. Значит, с его помощью, он мог и в параллельные миры перемещаться. Правда, не знал, как это происходит, и каждый раз оказывался в новом месте. С трудом возвращался.

   Может, дело не только в прозрачных, но и в самом Косте, умудрившимся однажды спасти душу в оптимизаторе? Однако, нет — там душа, а здесь целый космолёт. Дело тут….

   Совсем стемнело. На море видны только пенные барашки, а дом под платанами чернел силуэтом. Забеспокоилась кошка на груди.

   — Идём, милая, домой.

   Время шло.

   Билли усердно трудился на два фронта. Мне известных, а сколько их было на самом деле, знал только он. Не опровергал теорию волнового происхождения параллельных миров, и не донимал вопросами — как туда проникнуть. Трудился себе.

   И Люба строила сеть следящих станций на околосолнечной орбите. Занималась дочерью — меня не доставала.

   Я прохлаждался эти дни, а если чем утруждался, так вопросом — случайно ли здесь появились кот и кошка, и почему они не ладят. Не кис-кис, а «Костя» — назвал однажды чёрношёрстного дикаря, тот опять попытался запустить свои когти в мои глазницы.

   Сидя у камина, поглаживал белые головку, спинку, хвостик и внушал:

   — Индуистская религия бессмертие души рассматривает в реинкорнации. Скажи киса, кем ты была в прежней жизни?

   — Мур, — отвечает.

   Кто бы перевёл.

   — Билли, не хочешь заняться изучением языка животных?

   — Очень хочу.

   — Что мешает?

   — Отсутствие критического объёма информации.

   — Ах, ну да, ну да — твой конёк.

   — Безделие не мучает? Тяга к труду не донимает?

   — Пока только умственному, в виде фантазий.

   — Тоже дело.

   Наш трёп был прерван Любиным вмешательством.

   — Не разбудила? Ты помнишь, какой завтра день?

   — Пасмурный.

   — Почему?

   — Нравится сидеть у камина, когда за окном непогода.

   — Заказал себе подарок? А гостей к столу?

   — Только не это.

   — Гладышев, тебе не удастся зажилить собственный день рождения. Соглашайся на наш визит, иначе вылетишь в трубу и явишься к нам перепачканным. Ну?

   — Прилетайте — не хочу в трубу.

   — То-то.

   Мне не хотелось визитёров. Никого. Но дата круглая — можно потерпеть.

   С утра попросил Билли:

   — Повремени с непогодой — ждём гостей.

   После пробежки и утренних процедур поплёлся в сельский трактир. Попросил помочь с оформлением стола. Пригласил к нему Вальдса, самого трактирщика и ещё двух-трёх человек, лично знакомых. С жёнами набралось около десятка.

   — Люба, где ты? — вышел на связь. — Мы готовы.

   — Айн момент. Садитесь за стол.

   Мы сели. За окном мелькнула тень — приземлился космолёт. Когда в каминный зал вошли моя жена с названой дочкой, присутствующие встали, захлопали в ладоши, приветствуя Главного Хранителя Всемирного Разума. Встал и я, недоумевая — кто же именинник?

   Люба рассеяла сомнения, обняв, поцеловав и вручив мне подарок — фиолетовый кристалл плутония. Фиолетовым он был в её ладони — в моей засверкал голубым пламенем. Гости ахнули.

   — Цвет кристалла определяется внутренней энергетикой, — пояснила Люба.

   Камень пошёл по рукам, меняя окрас от красного к жёлтому и обратно. Жидковато замешаны латыши. Но меня точил червь зависти.

   — Билли, получается жена меня круче?

   — А ты сомневался?

   — Я мужчина.

   — Это половой признак.

   — Интересно, если тебя отсканировать на внутреннюю энергетику.

   — Кристалл будет прозрачен — ультрафиолетовые лучи не уловимы для человеческого глаза.

   — Ну, слава Богу, а то подумал, и ты за поясом.

   Как-то чопорно шло застолье. Может, по местной культуре так и надо веселиться, но для русской души не хватало размаха. Видел, и жене взгрустнулось — глядит с печалью на меня.

   — Ну-ка, Билли, плесни азарта в латышскую кровь.

   Для начала что-то спели за столом, сомкнув плечи и раскачиваясь. Потом пустились в пляс почтенные селяне со своими матронами. Трактирщик аккомпанировал на аккордеоне.

   — Барыню! — потребовала Люба и прихватила со стола салфетку вместо косынки.

   Прошлась лебедушкой по кругу, остановилась передо мной, топнула ножкой.

   — Выходи, подлый трус!

   Эх, ма! Я ли вам не свойский, я ли вам не русский, памятью Отчизны я ль не дорожу? И пустился с места вприсядку.

   Люба, притоптывая, по кругу, салфетка за плечами. Я за ней, выделывая коленца. Селяне в ладоши жарят. То-то, любо!

   Потом ещё пели и танцевали. Люба подтолкнула к своей пестунье.

   — Пригласи девочку.

   Взял в ладонь девичье запястье, обнял осиную талию.

   — Скажи, душа девица, я тебе никого не напоминаю? Может, встречала в своём мире похожего человека?

   Нет, говорит, впервые вижу.

   — А что Вовка, уже купил белые бурки?

   Смеётся.

   — Откуда вы его знаете?

   — Разве Любовь Александровна тебе ничего не рассказывала?

   — Да много всего. Только она говорит, забудь прошлое — к нему возврата больше нет. Привыкаю жить в этом мире. Он прекрасный.

   — И ты готова забыть Вовку-жениха?

   — Какой он мне жених? Мы даже не целовались. Просто сказал, что я его невеста и лупил всех парней, кто только взглянет на меня.

   — А брат? А мама и отец?

   — Их никогда не забуду, но, если нет возврата, надо привыкать к жизни здесь.

   — У тебя уже есть друзья?

   — Знакомые. Пуд соли надо съесть, чтобы подружиться.

   — Оптимизатор не позволит. Считай меня своим другом.

   — Вы муж мамы Любы, значит мне отец.

   — Одно другому не помеха.

   — А почему вы не живёте вместе?

   — Быстро устаём. Да и разные мы люди. Я люблю думать в тиши, Любовь Александровна — действовать на юру.

   — Вы так красиво смотрелись, когда вальсировали.

   Гостьи остались ночевать.

   Думал, где постелить Любе из параллельного мира.

   — Не напрягайся, — это жена. — Девочке лучше быть в космолёте.

   Мы поднялись в мансарду.

   Выключив свет, Люба разделась, подошла к окну, разметав по плечам густые волнистые волосы.

   — Гладышев, где твоё ненастье?

   На фоне звёздного неба в лунном свете она смотрелась эффектно. Я лежал в кровати, подперев рукой подбородок, и любовался.

   — Передо мной, ночное светило затмевает.

   — Вот как! Да ты, любезный, на скандал нарываешься. Проси прощения.

   — Я люблю вас, ключница мозгов.

   — И только-то? Скудноват лирический запал. Говори, как любишь. И стихами, дорогой, стихами.

   — Для меня нет тебя прекрасней

    Но ловлю я твой взор напрасно

    Как виденье, неуловимо

    Каждый день ты проходишь мимо….

   — Ну, почему же мимо?

   Люба ветерком порхнула по комнате и нырнула ко мне под одеяло.

   — Целуй.

   — Может, массаж?

   — Губами?

   — Руками, с отличным рижским бальзамом.

   — Его же пьют.

   — А я забальзамирую твою кожу — Тутанхамону на зависть. Повернись на живот.

   Полил густую, как ликёр, жидкость Любе на позвоночник от мозжечка до ягодиц, себе на ладони и принялся массировать упругое любимое тело. Жена постанывала от удовольствия. Луна загляделась на наши ласки. Идиллия была полной. И тут, как чёрт из преисподней, на подоконник прыгнул чёрный кот. Спину выгнул дугой, и хвост — её продолжение. Его — мяу-у-ур — походил на рык пантеры.

   Люба вздрогнула.

   — Ой!

   — Брысь! — это я.

   Вооружился бутылкой с бальзамом.

   — Брысь, проклятый!

   Но кот справедливо решил, что бутылкой я в него не запущу, ходил по подоконнику, выгибал спину и угрожающе урчал.

   Я поставил бутылку, прикрыл Любу одеялом.

   — Эта тварь появилась после Костиных похорон.

   — Вот как! — Люба высунула личико. — Кис, кис.

   — Не так. Костя, Костя, — позвал я.

   Это было глупо. Потому что реакция чёрной твари была предсказуема, а наши оптимизаторы покоились на тумбочке.

   Издав боевой рык, чёрный кот пантерой бросился на кровать.

   Люба спрятала лицо под одеяло. Я успел только голову, а обнаженной спине досталось. Крепко, досталось. Он драл с неё кожу когтями, как кору с осины. Впился зубами.

   Бог мой! Как терпеть? Сиганул с кровати и закружился по мансарде, пытаясь сбросить со спины хвостатого ублюдка. После нескольких неудачных попыток, добрался до тумбочки, цапнул оптимизатор и на руку. В голос закричал.

   — Билли!

   Боль ушла, а тело стало гибким. Изловчился поймать кота то ли за ногу, то ли за хвост, и вышвырнул в окно.

   Люба вскочила с кровати.

   — Что это было?

   — Проклятие дома.

   — Ты убил его?

   — Вряд ли. Коты живучи.

   — Боже мой! Любочка унесла белую кошку на космолёт.

   Жена бросилась к оптимизатору.

   — Люба! Любушка! Доченька! — понеслись её мысли в эфир.

   — Да, мама. Я сплю. Что случилось?

   — Белая кошка с тобой?

   — Да.

   — Она адекватна?

   — Как это?

   — Ну, слава Богу! Прости. Спи.

   — Дай посмотрю спину, — это мне. — Вот это массаж.

   — Проживёт.

   — Надо говорить «заживёт».

   Привлёк её к себе.

   — Нас от чего-то оторвали.

   — Я не могу. Здесь не могу. Пойдём на космолёт.

   — Там девочка.

   — На твой космолёт.

   — Я отправил его в ЦУП. От соблазнов.

   — Значит не судьба.

   — И это в день моего рождения?

   — Ну, не могу я здесь — ты можешь понять? Боюсь этого дома.

   — Иди к себе.

   — Ты не проводишь?

   Мы спустились вниз, и вышли из дома. Шумел прибой. Полная луна освещала окрестности. Кошачий вой заставил Любу вздрогнуть. Я обнял её плечи.

   — Не бойся — я с тобой.

   Подошли к космолёту.

   — Зайдёшь?

   — Отдыхайте. Утром увидимся.

   Люк-трап опустился, Люба вошла, люк-трап поднялся.

   — Билли, какая луна! А запах моря! Ты знаешь, что такое дышать полной грудью?

   Билли молчал. Люба вышла на связь.

   — Гладышев, мы улетаем.

   — Что так скоро?

   — Неприютно у тебя тут. Может, с нами?

   — Я привык.

   — Тогда, прощай.

   — Стойте, стойте, кошку отпустите.

   Опустился люк-трап. Белая кошечка прошествовала по нему и прыгнула мне на грудь.

   Вздрогнул от неожиданности. Господи, хоть ты не царапайся. Но с ней было всё в порядке. Она нежно мурлыкала и тёрлась головой о мою шею.

   — Пойдём домой, красавица.

   Вечером следующего дня у горящего камина:

   — Билли, твоя оценка происшедшего.

   — Кот сошёл с ума, перебрав валерьянки — такая версия устроит?

   — Откуда он взялся? Ты веришь в реинкорнацию душ?

   — Создатель, откопай Костины останки и утопи где-нибудь подальше в море.

   — Думаю, кота этим не отвадишь. Его следует убить.

   — Ты становишься кровожадным.

   — Ты убил Костю, я убью его перевоплотившуюся душу.

   — Есть иное решение — покинь этот дом. Столько трагических событий здесь произошло. Чёрная аура тяготеет над ним.

   — Возможно, ты прав. Я подумаю.

   Думал до утра, а с восходом солнца не вышел на пробежку — начал собираться. Взял фотографии Мирабель, Костин альбом — от ползункового детства до курсантства на Сахалине. Конечно, гитару и Любин подарок.

   — Билли, как на счёт космолёта?

   — Куда собрался?

   — Думаю, на Коралловый остров.

   — Остров Скелетов?

   — Слишком мрачно. Вернём ему прежнее название?

   — И чем будешь заниматься?

   — Грустить.

   — Любимое занятие.

   — Что ты понимаешь? Человек живёт своей памятью, а на острове я был счастлив с Элей.

   — А в космосе с женой не хочешь быть?

   — Ещё успею — куда она денется?

   — Избаловали тебя.

   — Значит, стою.

   — А может, человек порядочный?

   — Другой ей быть не дано. Так как насчёт космолёта?

   — Да, пожалуйста.

   За окном мелькнула тень.

   — Карета подана, ваше сиятельство.

   — Вот именно, вот так, и почаще впредь.

   Что делать с белой кошечкой?

   — Ты со мной, милая?

   Она потёрлась о ногу. Наверное, со мной. Что ж, я рад.

   — Милости просим в космолёт.

   Но когда направились к трапу, с крыши дома раздался предостерегающий вой.

   — Кис-кис, глупенькая, чего испугалась?

   Но беляночки и след простыл. Не судьба.

   Билли:

   — Стартуем?

   — А не устроить ли отвальную?

   — На грудь?

   — Не помешает. Но я грозу имел в виду.

   — Откуда эта тяга к стихиям?

   — Может, душа такая — мятущаяся?

   Буря грянула на славу — во мраке молнии блистали, и беспрерывно гром гремел. Потоки воды с небес чередовались градобоем.

   — Не жалко окрестную флору с фауной? — ворчал Билли.

   — Жарь, жарь, такие катаклизмы природе на пользу. Ты чувствуешь запах озона? Ни черта ты не чувствуешь. Жаль, что ты всего лишь виртуальный разум — сейчас бы побегали по лужам под дождём.

   — Бегай — я всегда с тобой.

   — Это не то. Помнится, кто-то на грудь обещал.

   Задетый за живое Билли впрыснул такую дозу, что я и про гитару забыл — едва добрался до кровати.

   — Шумел камыш, деревья гнулись….

   На большее не хватило — сон сморил.

   Сон приснился чудный. В избушке я деда Мороза и бабки его Серафимны.

   — Вот и сыночка вернулся с войны, — хозяюшка ткнулась мне в грудь хлюпающим носом. — Я знала, я ждала.

   Алексей Петрович мялся за её спиной:

   — Да погоди ты, дай раздеться человеку.

   Скинул московскую дублёнку на лавку у печи.

   Бабка:

   — Шинелка у тебя добрая. И звезда на шапке. Садись к столу.

   Подумал, рехнулись старики, и сел. Дед разлил пахучий самогон по стаканам, тарелки придвинул с закусками.

   — Ну, за возвращение.

   Бабка руками машет:

   — Что же мы одни? Тебя, сынок, невеста дожидается. Сейчас покличу.

   И ушла в пуржливую ночь, накинув платок и шубейку.

   Вот как! Невеста? Любопытно.

   Вернулась скоро и не одна. Хорошенькая девушка в сельском наряде…. Да что там, Люба Чернова собственной персоной предстала очам.

   — Здравствуй, милая.

   Смущается, не узнаёт, или делает вид.

   Усадили рядом. Налили в стаканы. Чокнулись, выпили. Голова моя поплыла, поплыла. Что говорили, чему смеялись — не упомню. Только бедро упругое, к моему притиснутое, плечо и локоть…. Да ещё кудри роскошные, мятой пахнущие, в которые так хотелось зарыться носом.

   Заполночь пошёл провожать соседку-невесту Любу Чернову, заглянул на минутку и остался. Утонули в пуховой перине.

   — Я не сын Морозовым, — говорю, утомившись.

   — Знаю. Ты Алексей Гладышев из Москвы.

   — И я тебя знаю.

   — Нет, ты меня не знаешь. Ведь я не девушка, а звёздная нимфа. Видишь, погода развёдрилась, небо прояснилось — мне пора.

   — Не уходи, останься, — прошу.

   — Ищи меня среди звёзд.

   Она спрыгнула с кровати — красивая, нагая — пробежала комнатой и прыгнула рыбкой в окно. В щепки разлетелась рама, брызнуло осколками стекло. В комнату ворвался белый пар морозной ночи.

   — А не найдёшь — помни меня, Гладышев!

   Кинулся к разбитому окну — оно оказалось целым. Небо за стеклом вызвездило. В лунном свете зримо потрескивал ночной мороз.

   Помни меня, Гладышев!

   Проснулся.

   — Билли, что за чудный сон! Можешь растолковать?

   — Любовь Александровна погибла.

   — Ты…. ты что говоришь? Когда?

   — Сегодня, на станции слежения.

   — Как?

   — Солнечный всплеск. Плазменный язык длиной в десятки тысяч километров.

   — Господи, за что караешь?

   Впился зубами в ладонь, но боли не почувствовал. Билли взял в оборот психику, а на словах был демократичен.

   — Не трогай оптимизатор — вместе горе переживём.

   — Ты прав, одному не превозмочь. Только молчи.

   Спустился на люк-трап. Сел на последнюю ступень. Обхватил руками голову, застонал:

   — Ах, Люба, Любочка.

   Помни меня, Гладышев!

   Разве забудешь?

   Жалость к себе схватила сердце железными тисками. Билли остановил его, и боль отпустила. Но как избавиться от саднящего чувства тоски?

   Ведь остался я на свете один-одинёшенек.

                                                                                                                            А. Агарков. 8-922-701-89-92

                                                                                                                                       п. Увельский 2009г.