Дьяченко Сергей — А что, до этого люди не понимали — что добор, а что зло?

   роман-трилогия

   книга первая

   НЕВЕДОМЫЙ ГОРОД

   часть первая

   DEJA VU

   отрывок

Редакционная 'Газель' везла группу журналистов в санаторий. Четверо мужчин-холостяков решили отпраздновать Новый Год за городом. У всех было хорошее настроение, всю дорогу они подшучивали друг над другом, ещё и коньячку на дорожку приняли — вот так мужчины и коротали дорогу.

— Ты вон, у Никольского спроси! — весело говорил молодой черноволосый мужчина. — Наверное, уже все притоны в городе обошёл? — глянув на Николая продолжал мужчина.

— А ведь Ник хитрый, — вступил в разговор другой. — Он как этот... как ресторанный критик! Тот ходит по ресторанам, блюда пробует, а потом о них пишет, а Никольский по этим...

— Поди, и сам там пробуешь, кто как обслуживает?

— А скидки у тебя там есть?

— Нас хотя бы разочек с собой взял!

Мужчины засмеялись.

— Во-во, а он потому и сидит на криминалке...

Санаторий предоставил путёвки газете частично в счёт рекламы, которую та разместила на своих страницах, остальное доплатила администрация газеты, так что самим сотрудникам это ни во что не обошлось. Трое мужчин были журналистами этой газеты, четвёртый ехавший с ними, их давний знакомый.

Санаторий располагался в красивом живописном месте, и хотя считался недорогим, обслуживанием славился хорошим. Когда-то санаторий принадлежал одному заводу, став же самостоятельным хозяйствующим субъектом, начал предлагать всем желающим горожанам провести за городом праздники, выходные или просто отдохнуть, также предоставлял и фирмам возможность проводить корпоративные встречи, вечера и семинары.

Пятиэтажное кирпичное здание стояло в сосновом бору на берегу озера. Здесь же и лыжная база располагалась, за базой среди величественных сосен красовалось большое строение, недавно построенное в виде русской избы, то была — баня! Летом отдыхающие проводили досуг на озере с песчаным пляжем.

— Вот и приехали!

— Наконец-то!

— Разгружаемся!

— Э-э, с этим поосторожнее! Здесь самое ценное... Не разбей!

— Интересно, а женщины тут будут?

— На всех хватит!

Взяв свои тяжёлые стеклянно позвякивающие сумки, они направились к входу, шумно вошли в вестибюль, где их уже встречали. Женщина-администратор, приятно улыбаясь прибывшим гостям, выдала ключ от двадцать первого номера, который находится на втором этаже, ознакомила мужчин с внутренним распорядком санатория, и рассказала о намеченных на сегодня мероприятиях.

Приближалось время обеда, поэтому мужчины, побросав в номере привезённые с собой вещи, пошли в столовую, где был и бар. На вечер у них была запланирована баня. Ну а самое главное, зачем они сюда приехали — празднование Нового Года, состоится завтра.

Размявшись после обеда с киями в руках у бильярдного стола, все вчетвером они отправились в баню. Неторопливо вошли в просторный уютный предбанник, с ковровыми дорожками на полу, с зеркалами на стенах и с деревянными лежаками вдоль стен. Было тепло, пахло берёзовыми вениками и сосновой смолой.

— И холодильник у них здесь есть!

— Давай пиво сюда. Как раз пока паримся, оно охладится.

— А молодцы они, хорошую баньку построили!

Поставив бутылки в холодильник, мужчины стали раздеваться. И, предвкушая приятный отдых, все четверо, нагишом, прихватив веники и простыни, направились в моечное отделение.

В мойке полы были выложены разноцветной плиткой, на струганных лавках деревянные тазики, на стенах резьба. Был здесь и бассейн, и довольно вместительный. За небольшой деревянной дверью находилось парная. Надев на головы суконные банные шапочки и на руки рукавицы, взяв веники, мужчины пошли париться. И парились они от души!

— Ох, как хорошо!

— А ещё поддать!

— У-у нет, я всё, — проговорил Никольский, сползая с полка.

— А что ты так?

— Да мне хватит... — Николай не был таким уж заядлым любителем бани.

Насладившись живительным паром и истязанием своих тел берёзовыми вениками, а в перерывах между парениями накупавшись в бассейне, мужчины, разгорячённые расслабленные и довольные, пошли отдыхать.

— У нас ещё почти час, — взглянув на настенные часы, висевшие над дверью, объявил Максим.

— Ещё и пивка попить успеем, — сказал Валера, и обмотавшись простынёй, он лёг на лежак.

Валера в газете трудился в должности руководителя рекламного отдела. Небольшого роста, немного полноватой комплекции, на его кругловатом лице всегда была добродушная улыбка, взгляд простоватый, но характер у Валеры не простой.

— А что ты разлёгся? — подходя к холодильнику, возмутился Максим, глядя на ленивое выражение на лице Валеры. — Пиво доставай!

— Подавай бутылки. Сразу все поставим на стол, — предложил Вениамин, подходя к Максиму, — чтоб не бегать потом.

Вениамин, интеллигентного вида мужчина с рыжей бородкой, в компании был самый старший, тридцати девяти лет от роду. Высокий, худощавый, с неторопливыми движениями, с прямым умным взглядом. Была в этом взгляде одна особенность: когда в разговоре он не соглашался с собеседником, то хитровато щурился и многозначительно улыбался, спорить же не любил. Служил обществу университетским преподавателем, ведя и научно-исследовательскую работу, сотрудничал с серьёзными журналами. Как историк и археолог, он был участником многих научных экспедиций.

— Принимай! — Максим стал подавать бутылки, доставая по одной из холодильника.

Максим парнем слыл заводным, черноглазый, с весёлым взглядом на жизнь, и ещё большим любителем женщин, и небезответно с их стороны.

Мужчины, кто полулежа, кто сидя, расположились вокруг столика. Блаженно попивая прохладное пиво и посасывая солёные рыбьи хвостики, они как истинные любители бани наслаждались отдыхом и неторопливой беседой, рассуждая на разные темы.

— Ох, как хорошо! — блаженно произнёс Валера. — Если в раю так же, то я в рай.

— Кто тебя туда возьмёт! — глянул на него Максим.

— Недельки бы на две здесь остаться! — Вениамин, допив пиво и отставив бутылку, прилёг на топчан, закутавшийся в простыню, он был похож на римского патриция. — На лыжах бы покататься...

— Ну а что тебе мешает? — сказал ему Максим. — Оставайся.

— Работы много.

— Ну, отдыхать-то тоже надо, — вступил в разговор Никольский, завернувшись в простыню, он сидел на лавочке, опустив ступни ног в таз с тёплой водой.

— Классно попарились! — снова произнёс Валера, выпив бутылку пива, лёжа на топчане, он блаженно пожёвывал сухой рыбий хребтик.

— Да, сейчас бы ещё и массажистку! — мечтательно произнёс Максим, он тоже разлёгся на топчане, закинув руки за голову. — А вот интересно, здесь такую услугу предоставляют?

— Это ты про какую такую услугу? — спросил Валера, насмешливо посмотрев на Максима.

— А вот в Японии это запросто. Там ходить к массажистке, это как зубы чистить. Сейчас бы японочку сюда... Вот кайф бы был!

— Да, а ты представляешь, что с ней потом было бы? — усмехнулся Валера, тоже ходок по этой части.

— Так на каждого по одной! — с мечтательной улыбкой продолжал грезить Максим.

— У-у, разговоры-то, какие греховные пошли! — усмехнулся Вениамин, слушая друзей, он хитровато поглядывал на них.

В принципе, Вениамин придерживался традиционных взглядов, считая, что у человека должна быть семья, правда, сам он на данный момент числился разведённым. У него была дочь и, хотя Вениамин не жил в семье, принимал самое активное участие в её воспитании, он очень любил свою дочь.

— А в Финляндии, между прочим, бани общие, — просвещая друзей, сообщил Максим. — Там мужчины и женщины вместе моются.

— У них и помывку можно себе заказать, — добавил Валера. — Придёт бабулька и потрёт тебе спину.

— Бабулька! Вот тебе пусть бабулька и трёт. А мне чтобы гейша тёрла.

— Гейши не трут спины, — решил Никольский развеять заблуждение Максима на сей счёт.

Вынув из таза ноги, он стал обтирать ступни простынёй.

— Они только беседы ведут...

— За деньги и они потрут! — приподняв голову, уверил Максим.

— Слушайте, вам говорить, что ли больше не о чем? — сказал им Вениамин.

Взяв другую бутылку, откупорив и сделав глоток, он добавил:

— Всё про блуд только.

— А это самый сильный инстинкт у человека, — сказал Валера и тоже взял бутылку. — Основной инстинкт, между прочим!

— Еда тоже основной инстинкт.

— Так про еду не так интересно. Вот, кстати, анекдот хороший! Старый, правда, ну слушайте.

Валера сделал глоток и начал рассказывать:

— Моисей сходит с горы, где он с Богом договаривался. А народ его уже ждёт. 'У меня две новости, — говорит им Моисей, — хорошая и плохая. С какой начинать?'. Ну, люди ему и отвечают: 'Сначала хорошую давай!'. Моисей, значит, им говорит: 'Сошлись на десяти!'. 'О-о, здорово! — кричит народ. — А плохая какая?'. Моисей им отвечает: 'Блуд тоже вошёл'. 'У-у-у!'.

Мужчины заулыбались. Анекдот этот, конечно, им был уже известен, но Валера сопровождал свой рассказ мимикой и жестами так, что выходило смешно. Максим допил пиво, поставил бутылку на пол, перевернулся на спину и, лёжа на топчане, принялся рассуждать:

— А вот я не понимаю, зачем люди навыдумывали для себя всякие рамки?

— О, ну ты сейчас договоришься до того, что и законы не нужны, — сказал ему Вениамин.

— Нет, я не про законы, я же про другое говорю. Секс это же удовольствие! Ну почему надо считать секс чем-то скверным? Еда тоже удовольствие, но про еду так не говорят.

— То о чём говоришь ты, вроде как блудом считается.

— Блудом? — Максим приподнял голову. — А вот ты мне объясни, в чём тут разница? — он уже серьёзно намеревался вступить с Вениамином в спор. — Нет, я понимаю, что разница есть. Только почему считается, что если у тебя есть штамп в паспорте, то это секс, а нет штампа, то это блуд? — Максим перевернулся на бок, подперев рукой голову, стал смотреть на Вениамина. — То есть, получается, что паспорт, бумажка важнее человеческих отношений? А когда ещё не было паспортов, то и разницы не было, так получается?

— Дело не в бумажке, а в нормах и правилах, которые человечество выработало, для того чтобы выживать. В бумажке это потом записали. Так что, дело тут не в паспорте.

— Нормы! Я не против норм. Нормы, конечно, нужны. Но нормы нужны, скажем такие — уголовный кодекс, например. А вот, сколько у тебя партнёрш, какие здесь могут быть нормы? И вообще, кому какое дело, кого ты трахаешь!

— Ага, не нравится! — Валера выставил палец, показывая на Максима. — А сам-то ты только этим и занимаешься — пишешь, кто кого трахает!

Валера развеселился оттого, что подловил друга.

— Что ты в меня пальцем тычешь, сам такой! Работа у меня такая — подглядывать за другими.

— Ха, смотрите, значит, для него норм нет, а для других они должны быть! — не унимался Валера.

— Не путай хрен с морковкой. Одно дело шоу, и другое дело нормы. Между прочим, гражданский брак признаётся во многих обществах.

— А ты гражданским браком сочетаешься каждую ночь, и каждый раз у тебя новая невеста. Сколько у тебя жён-то уже? Как они потом наследство делить будут?

— Не дождётесь. Я ещё вас всех переживу.

— Валера, между прочим, прав, — сказал Вениамин. — Штука вся в этом как раз и заключается.

— Ну и в чём она заключается?

— А вот в этом самом! Потому и понадобилась такая норма, как институт брака.

Вениамин глотнул из бутылки и продолжал:

— Как только у людей стали появляться частнособственнические отношения, перед ними встал вопрос о наследовании. Для мужчины благополучие его семьи это престиж и уважение среди соплеменников. И главе семейства важнее было кормить тех детей и передавать им по наследству нажитое, которые появились в результате официального брака, ведь зачастую союзы эти были делом родовой политики. Вот тебе и норма.

— Да я что, против! — Максим разлёгся на топчане, закинув руки за голову, стал смотреть в потолок. — Мы же не о детях говорим, а о сексе.

— Ну, это ты сейчас можешь позаботиться, чтобы детей не было.

— Ладно, я готов согласиться с тем, что тогда это действительно было важно, потому что секс это дети, семья и так далее, а внебрачные отношения это внебрачные дети. Понятно, что от этого всякая неразбериха бывает. Но сейчас же всё по-другому! Секс — это секс, а дети это... дети. Они, кстати, и без секса могут рождаться, — приподняв голову, Максим посмотрел на Вениамина — А значит, такое понятие как блуд себя уже исчерпало. Лично я никому и ничего не собираюсь передавать, — Максим снова стал смотреть в потолок. — Нет у меня никаких наследников, и не будет. Вот кто собирается что-то там передавать, те пусть и думают — их это дети или не их, официальные — не официальные. В конце концов, это личное дело каждого.

— Но блуд это ведь ещё и грех, — сказал Никольский.

— Грех? — Максим снова приподнял голову, посмотрев на него. — А я не понимаю, в чём тут грех? Я что, чью-то жену трахаю?

— Это перед Богом грех.

— А ты у Него у самого, что ли об этом спрашивал?

— Валера говорил, что Моисей у Него спрашивал.

Мужчины засмеялись.

— Моисей, может, сам всё это выдумал, — проворчал Максим, опять глядя в потолок.

— Интересно, для чего это ему понадобилось? — сказал Валера.

— А вот для этого самого! Что детей наплодил, и своих баранов он хотел оставить в наследство официальным детям, а не левым. А кстати, в те времена многожёнство было.

— Вот после Моисея уже нельзя было быть многожёнцем, — глянув на Максима, заулыбался Валера. — Так что ты заповеди нарушаешь!

— Ну Моисей и удружил! — сказал Никольский.

Мужчины снова засмеялись. Максим, поднявшись с лежака, взял со стола бутылку, сел.

— Слушай, Вениамин, — обратился он к нему. — Вот ты человек учёный, всё знаешь, ты скажи, кто придумал эти заповеди?

— Так Валера уже сказал, кто.

Все заулыбались, поглядывая друг на друга. Пива и времени было ещё достаточно, и отдыхать за интересной беседой им было весело.

— Нет, я, между прочим, серьёзно спрашиваю, — глотнув из бутылки, продолжал Максим. — Интересно же вообще, как это всё было.

— А почему это тебе вдруг стало интересно, — Валера, прищурившись, поглядел на Максима, — о чём Моисей с Богом договаривался?

— Да ну тебя! — махнул Максим рукой.

— А что ты тогда так переживаешь о заповедях? — продолжал Валера подтрунивать. — За грехи свои в ад не хочешь идти? А нечего было грешить!

— А мы с тобой там вместе будем.

— Вот попаримся!

Мужчины опять засмеялись. Откупорив ещё по бутылке, они продолжили беседу.

— Вениамин, ну ты разъясни тут нам про заповеди-то! — попросил Валера. — Видишь, Максим переживает, успокой уж его.

— Про заповеди? А что про заповеди?

— Ну, для чего они там... и всё такое.

Вениамин глотнул из бутылки, подумал немного.

— Считается, что заповеди это свод норм поведения, которые Бог дал людям... Но это уж кто как — кто верит, что их дал Бог, а кто и не верит.

Вениамин замолчал, снова подумав, как бы решая, что рассказать друзьям по поводу этого всего.

— Заповеди это как бы разделительная черта, чтобы люди стали понимать разницу между добром и злом.

— А что, до этого люди не понимали, что добро, а что зло? — спросил Максим.

— Заповеди, которые записаны в Библии, были только у евреев, — продолжал Вениамин. — Так называемое 'Пятикнижие'. Примерно, в тысяча четыреста сорок пятом-пятидесятом году до нашей...

— Слушай, а этот, как его?.. был ещё такой закон... — Максим попытался припомнить забытое слово. — Э-э?..

— Хаммурапи.

— Да, этот.

— Эти списки датируются, примерно тысяча семьсот семьдесят пятым годом до нашей эры. Так что этот закон раньше текстов 'Торы' появился.

— Ну ничего себе, ты даёшь! — глядя на Вениамина, удивлялся Валера. — Как это ты все эти даты помнишь?

— Индийские 'Веды' ещё древнее, — сказал Никольский. — Им уже более пяти тысяч лет.

— Это спорный вопрос, сколько им лет. Но, тексты эти действительно древние. Их по-разному датируют, но в основном сходятся на том, что им не менее трёх тысяч лет.

— А почему тогда цитируют заповеди из Библии, а не этого... Хаммурапи? — спросил Максим.

— Закон Хаммурапи это, как бы сейчас сказали, светский закон, регламентирующий гражданско-правовые отношения.

— И что, там не было понятия блуда? — спросил Валера.

— Ну, как греха, нет. Тебя же сейчас по действующему законодательству не станут побивать камнями за секс с незнакомкой из бара.

— Так надо было этого Хаммурапи в Библию и записывать!.. — глянул Максим на Вениамина так, словно это от историка и зависело.

— В Библии записаны, как принято считать, те заповеди, которые даны самим Богом, — ответил ему Вениамин.

— Ну насчёт этого... тут тоже ещё не всё известно, — стал возражать Максим. — И кто это всё придумал, Бог или... — он покрутил ладонью с раздвинутыми пальцами. — Знаешь ли, это всё вопросы философские, типа: что есть зло и что добро? К тому же недоказуемо, что Бог есть.

— А я вот согласен, что это всё философия, — начал рассуждать и Валера. — Вот ведь иногда и не поймёшь, где там добро, а где зло, — он посмотрел на Вениамина. — А вот как это вообще всё трактуется? — Валера широко развёл руки, как бы желая охватить эту проблему целиком.

От выпитого пива и от расслабленного после бани состояния организма, мысли не всегда выражаются ясно.

— Что трактуется? — переспросил Вениамин, не поняв, что тот имеет в виду.

— Ну, добро, зло... Вот как это понимать?

— Это мы сейчас в такие дебри залезем, — отмахиваясь, ответил Вениамин.

— А давай залезем!

— А что тут лезть, — сказал Максим. — Если переходишь дорогу на красный свет — это зло. Идёшь, когда горит зелёный — это добро.

— Ну это ты слишком примитивно судишь об этом, — подключился к разговору и Никольский. — Вот в 'Дустчаритре', например, так написано про злые дела человека: в речи зло — это ложь, клевета, глупость, в мыслях зло такое — зависть, злоба, месть, к телу относятся такие грехи — лишение жизни, воровство, блуд.

— Во и здесь блуд вошёл! — засмеялся Валера, глядя на приятеля.

— А что есть добро? — спросил у Никольского Максим.

— Добро? — Никольский пожал плечами. — Ну... наверное, противоположное этому всему. — Не убивать, не воровать, не врать...

— Не прелюбодействовать! — вставил Валера, с усмешкой снова глянув на Максима.

— Нет, я всё-таки, с этим не согласен, — заявил Максим. — Вот попробуй не убивать! А на войне как? Конечно, там, воровать, врать это тоже... Но вот, опять же говорю — ну кому станет плохо оттого, что я пересплю с какой-нибудь красоткой?

— Ты смотри, как он изворачивается! — продолжал веселиться Валера. — Не хочешь в ад попасть!

— Да при чём здесь ад? Нет никакого ада! И вообще, это разделение на добро и зло чисто символическое.

— Ну, где-то ты прав, — сказал Вениамин. — Если, принять библейскую версию, как всё появилось, то по ней выходит, что для первых людей не существовало такого понятия как 'добро-зло'.

— И что, они всё что хотели то и делали? — спросил Валера.

— Всё не всё... Был только один запрет, его они и нарушили. Вот тогда люди и познали добро и зло. За нарушение этого запрета их и изгнали из рая. И чтобы выжить, люди вынуждены были бороться друг с другом за кусок хлеба, в том числе и убивать. По крайней мере, в это верят те, кто признаёт библейские тексты священными.

— Там ещё Каин убил брата, — добавил Никольский.

— Слышал я эту историю, — сказал Максим. — Разборки у них какие-то были, не поделили они чего-то. Барана, что ли?

— Нет, не так было, — сказал Вениамин.

— А что там случилось? — поинтересовался Валера. — Чего они не поделили-то?

Вениамин вытер простынёй вспотевшее лицо и стал рассказывать:

— Один был скотоводом, другой земледельцем. Авель Богу принёс в жертву от стада своего, а Каин от плодов земли. Бог призрел на Авеля и на его дар, а на Каина и на его дар не призрел. Каин огорчился, обидно ему стало, вот он и убил брата.

— От стада... это баранов что ли в жертву? — спросил Валера. — А зачем Богу обязательно нужно приносить кровавые жертвы?

— Потому что, кровожадный, — ответил ему Максим.

— Жертвы не только такие приносились, у кого что было, то Богу и предлагалось. Истоки же культов, в которых приносились кровавые жертвы, в верованиях в то, что человек стал смертным после грехопадения. И люди того времени верили, что вместо себя надо приносить в жертву животных, чтобы продлить свою жизнь, пролив при этом их кровь, так как считалось что в крови жизнь. Так же и все остальные культы на этой основе складывались, христианство, ислам...

— Как-то накручено!.. — проговорил Максим. — Кровь, жертва... А ну это всё!.. — встав с лежака, он начал обтираться простынёй.

— Половина человечества придерживаются библейского взгляда, — продолжал Вениамин. — Христиане верят, что это после грехопадения люди стали жить в оценочной системе 'добро-зло'. И согласно этому взгляду люди делятся на Авелей и Каинов, на Иаковов и Исавов.

— А это кто такие? — поинтересовался Валера. — Тоже кто-то кого-то убил?

— Лестница Якова, — сказал Максим, взяв со стола бутылку, он глотнул. — Не слышал что ли?

— Братья-близнецы, — стал отвечать Вениамин. — Когда они ещё не родились, одного Бог возлюбил, а другого возненавидел.

— И за что Бог этого другого возненавидел?

— Бог знал, что когда Исав вырастет, он за похлёбку продаст своё первородство Иакову, который был младшим. Так, по крайней мере, об этом написано в Библии. Потомков Исава Бог впоследствии уничтожил, а потомков Иакова благословил, — Вениамин сделал глоток из бутылки и хитровато посмотрел на друзей. — От Иакова произошли евреи, — добавил он.

— И один из них теперь здесь среди нас! — поглядев на Вениамина, сказал Максим. — А, кстати, ты же не обрезанный! Так какой же ты еврей?

— Так он же не иудейской веры, — ответил за Вениамина Никольский.

— А у иудаистов вместо Библии Талмуд, да? — спросил Валера.

— Что ж вы Мессию-то своего распяли? — стал Максим укорять Вениамина.

— А ты по вере кто, христианин или иудаист? — начал донимать Вениамина и Валера.

Вениамин снисходительно улыбнулся.

— Я историк. А у историков своя вера, и свои предания.

— Интересно же, получается! — продолжал Валера. — Значит, выходит, что и родиться надо так, чтобы тебе ещё и повезло с этим, чтоб тебя потом ещё и не уничтожили?

— Есть такое течение в христианстве, у протестантов, — сказал Вениамин, глотнув из бутылки, допивая пиво. — Учение о предопределённости к осуждению или спасению, кальвинизмом называется. Был такой религиозный деятель Кальвин, в Швейцарии в шестнадцатом веке жил. Эти не признают догмат о всеобщем спасении, называют учением Николаитов.

— Ну а как они определяют, кто будет спасён, а кто нет? — спросил Никольский.

— Это только один Бог ведает, — улыбнувшись, ответил Вениамин. — Так они об этом говорят.

— И что, Исавы в ад пойдут, а Иаковы в рай? — спросил Валера. — Эй, где тут в Иаковы и Авели записывают?

— А ты что, хочешь, чтобы и тебя так же как Авеля грохнули! — сказал ему Максим.

— Почему грохнут-то?

— Не сразу, конечно, помучают ещё немного. Христа же мучили...

— Ну тебя! А вот представьте, придумают такой прибор... — продолжал Валера. — Родился ребёнок, его просветили — Иаков, другого — ага, Исав!

— И что с Исавами делать? — спросил Никольский. — Убивать сразу?

— Не, ну зачем убивать-то. Ну, там... изолировать.

— Колючей проволоки на всех не хватит! — кинув простыню на лежак, сказал Максим.

Подойдя к шкафчику, он начал одеваться. Надев майку и посмотрев на Валеру, Максим добавил:

— А если тебя изолировать?

— А меня-то за что?

— Ты типа у нас Авель, — усмехнулся Максим. — Ну-ну, давно ли ты стал невинной овечкой?

— А вот ты как раз самый натуральный Каин и есть!

— Когда-нибудь настанет такое время, — обтираясь полотенцем, заговорил Никольский, — только Авели рождаться будут. Про детей индиго слышали?

— Исавы и Каины всегда будут, — сказал Вениамин. — Это такая расплата.

— Расплата за что? — поинтересовался Валера.

— За право свободы выбора.

Вениамин поднялся с лежака и тоже стал обтираться.

— Ого! — взглянув на часы, сказал Максим. — Поторапливаться надо, а то нас сейчас выгонять начнут.

— Эх, хорошо попарились! — произнёс Валера, довольно прикрыв глаза, он потянул носом, вдыхая полной грудью пропитанный запахом берёзовой листвы воздух.

— И посидели классно! — вторил ему Никольский.

В новогодний вечер, перед самым празднованием Нового Года, отдыхающие, уже освоившись и перезнакомившись с соседями по номерам, приняли самое непосредственное участие в подготовке столовой санатория к празднику: расставляли столы, некоторые приставляли друг к другу, так делали те группы, где было много народу, помогали обслуживающему персоналу их накрывать, украшали помещение шарами, гирляндами, снежинками, доставаемых из пыльных картонных коробок, видимо, вся эта мишура ещё с прошлых празднований оставалась, да так и переходила из года в год.

Приехавшие праздновать группами, разумеется, заботились только о своих столах. Кроме того, что уже входило в оплаченный ужин, каждый стол накрывался ещё и тем, что отдыхающие привезли с собой, в основном это были спиртные напитки, недостатка в которых в эту ночь ощущаться было не должно, пожалуй, напитков, наличествовало даже больше чем нужно.

Как это всегда бывает перед началом празднования, время замедлило своё течение, и, для того чтобы хоть немного подогнать его, мужчины группировались в какой-либо из гостеприимных комнат и пропускали рюмочку-другую. Те, кто не были так нетерпеливы, подготавливали свой организм к праздничному ужину пивом. Женщинам же было чем заняться — макияж, причёска, маникюр, для них время и так шло быстро. Отдыхающие двадцать первого номера тоже уселись своей мужской компанией и, выпив по рюмочке, коротали время за беседой.

До наступления нового года оставалось ещё часа два, но отдыхающие уже потихоньку стали заглядывать в банкетный зал, интересовались, скоро ли начнётся мероприятие. Но вот, наконец, как будто кто-то дал команду, принарядившийся народ стал спускаться с этажей, некоторые были облачены в маскарадные костюмы. Четверо постояльцев двадцать первого номера, надев парадные пиджаки и повязав галстуки, тоже спустились в зал и уселись за своим столом.

Валера, приподняв крышку, глянул на то, что находилось на большой тарелке.

— Это что за блюдо? Холодец, что ли?

— Да что смотришь, всё съедим! — сказал ему Максим.

Перед тем как сесть за стол, Максим оглядел зал и кому-то помахал рукой, он уже успел познакомиться с какими-то женщинами.

— Надо было к ним присоединиться, звали же, — сказал Валера, тоже посмотрев туда, куда смотрел Максим.

— Успеем ещё.

— Кого это вы тут уже подцепили? — спросил Вениамин.

— С кондитерской фабрики женщины, — ответил Валера.

— А те две ничего! — глядя в их сторону, сказал Максим.

— Это ты про кого? — спросил Валера.

— Вон та чёрненькая, Марина. А рыженькую, кажется, Ольгой зовут.

— Не, мне больше нравиться та, блондинка!

— Галина что ли? Ну...

— Не, вон та с краю которая сидит, — у Валеры заблестели глаза.

— А-а! Эту Александрой зовут.

Никольского женщины сейчас не интересовали и, пока Максим и Валера обсуждали достоинства новых знакомых, Николай разглядывал закуски: несколько салатов, заливное, красная рыба, фрукты, ещё будет горячее. Из алкогольных напитков: шампанское, белое десертное, водка и мускат. С собой они принесли только две бутылки водки, решили, что пока им хватит.

— А что пива-то не взяли? — спросил Никольский, он всем алкогольным напиткам предпочитал пиво.

— Да куда ещё и пиво!

— Пивом завтра похмеляться будем.

— У них бар тут будет работать, там пиво есть.

В банкетном зале у стены находился небольшой помост, служивший сценой. На сцене стоял синтезатор. Молодой человек в потёртой джинсе и девушка с ярким макияжем на лице, заменяя собой целый оркестр, собирались развлекать отдыхающих современными шлягерами. На праздник, как и положено, были приглашёны Дед Мороз со Снегурочкой.

Когда все уселись за столы и в голодном нетерпении принялись раскладывать на тарелки салаты, на сцене появилась крупного сложения женщина, она представилась ведущей вечера и поздравила отдыхающих с наступающим новым годом и предложила наполнить бокалы алкогольными напитками, чтобы сначала проводить старый год. Страждущий народ с удовольствием поддержал такое начало.

— Ну что, давайте, проводим старый год! — сказал Валера и ловко свинтил крышку с горлышка бутылки с водкой.

Максим и Вениамин подставили свои рюмки.

— Я водку не буду, — сказал Никольский, беря бутылку с вином.

— Хозяин-барин, — глянув на него, хмыкнул Валера.

— Давайте, чтобы уходящий год помнился нам только хорошим! — подняв рюмку, торжественно произнёс Максим.

Мужчины выпили и стали закусывать.

Дав народу немного времени утолить первый голод, ведущая снова предложила наполнить бокалы. На сцену вышла другая женщина, директор санатория, она долго поздравляла всех с наступающим, желала здоровья и обещала, что коллектив с большим рвением приложит все усилия, чтобы отдыхающим в санатории было по-домашнему уютно. Приглашала провести отдых и летом, сделала рекламу, рассказав о новых услугах, которые будут в санатории. Сидящие за столами нетерпеливыми аплодисментами и с нескрываемым удовольствием проводили директора, потом по команде ведущей выпили за здоровье самих себя. Заиграла музыка, народ немного оживился, загалдели, стало веселее.

— Ну что, выбрал кого? — спросил Валера Максима, поглядывая на женщин.

— Это всегда успеется, — ответил Максим, беря бутылку. — Закончится официальная часть, пойдём к ним. Давай пока ещё по одной.

— Да куда вы торопитесь, вся ночь впереди! — сказал им Вениамин.

— Ночью другим заниматься будем... — Максим посмотрев на Валеру, подмигнул.

Вскоре появились Дед Мороз и Снегурочка. Дирекция санатория из соображений экономии не стала приглашать профессиональных артистов. Роль Деда Мороза исполнял пожилой учитель из поселковой школы, его облачение из красного плюша повидало на своём веку немало утренников. Роль Снегурочки досталась молоденькой учительнице начальной школы, на ней был костюмчик из голубого атласа, уж очень коротенький, так что Максим не отрывал глаз от её стройных ножек в белых чулочках.

Дед Мороз в стихотворной форме поздравил отдыхающих, пожелав им всего, его снежная внучка стояла рядом и мило улыбалась. Отдыхающие Деда Мороза очень даже поддержали звоном бокалов. Потом все вместе хором зажигали ёлочку, она зажглась только с третьей попытки. Снегурочка провела конкурс, задавая нехитрые вопросы с однозначными ответами, 'Дедушка' из своего мешка доставал подарки победителям.

И вот, наконец, стрелки часов сошлись на цифре двенадцать, наступил новый год. Весёлыми возгласами и звоном бокалов был встречен отдыхающими этот исторический момент.

— Ну что, надо бы перекурить это дело! — сказал Валера, он отодвинул от себя тарелку и вытер руки салфеткой.

— Здесь нельзя, пойдём в туалет, — сказал Максим.

— Курить пойдёте? — спросил Валера Никольского и Вениамина.

Те ещё ели. Вениамин вообще был любителем хорошо поесть.

— Давай ещё выпьем, — предложил Максим, — потом сходим, покурим.

— Николай, ты что такой? — спросил его Валера.

— Какой?

— Праздник же! Выпей с нами по нормальному, закуси!

— Водку надо пить! — сказал Максим. — А то ни то ни сё...

— Ладно, чёрт с вами! Давайте водки, — согласился Никольский.

Валера наполнил до краёв все четыре стоявшие на столе рюмки. Никольский взяв рюмку, и держа перед собой, улыбаясь посмотрел на своих друзей:

— А давайте выпьем за нас! Мы друг друга уже сто лет знаем.

— Правильно! — поддержал Валера. — Мы друг за друга горой стоять будем.

— За дружбу!

Когда друзья, перекурив, вернулись обратно, в зале был погашен свет. В такт ритмичной музыке мигали лампы цветомузыкальной установки, возле сцены танцевала небольшая группа, состоявшая из женщин, мужчины же сидели за столами, пили и утоляли возбуждённый алкоголем голод.

Пройдя к своему столу, Вениамин, Валера и Никольский сели, Максим же сразу куда-то пошёл.

— Ну что, хлопнем ещё по одной? — предложил Валера, наливая водку в стоявшие на столе четыре рюмки. — За всё хорошее, что будет! Всё плохое, что было, уже в прошлом, — сказал он и опрокинул рюмку, вылив всё содержимое себе в рот.

— А где Максим? — спросил Никольский.

— Вон он, там, — ответил Валера, указав вилкой на Максима, сидевшего за столиком с женщинами. — Пойдём к ним?

— Ты сходи на разведку...

Валера поднялся из-за стола и направился к Максиму, который, с наигранно серьёзным выражением на лице, жестикулируя, рассказывал женщинам что-то смешное.

Никольский съев салат, посмотрел на сидящих с женщинами Максима и Валеру, глянув на Вениамина, кивнул в сторону покинувших их друзей.

— Может, и мы пойдём?

Вениамин с удовольствием поедал жаркое.

— Иди, развлекись.

— А ты что?

— Да мне как-то не надо.

Николай тоже положил себе несколько кусочков жареного мяса.

— У тебя сейчас есть кто? — разглядывая кусочки мяса в своей тарелке, спросил он

— Нет. Вообще-то, у меня с женой вроде как налаживается, — жуя, ответил Вениамин.

— А что ты тогда не с ней?

— Дочь с классом на новогодние праздники во Францию поехала, жена тоже с ними. Там для родителей со скидкой вышло, как для сопровождающих.

— О, повезло!

Вениамин взял бутылку.

— Будешь?

— Мм... давай, — подумав немного, ответил Николай.

Вениамин сначала налил водки в свою рюмку, потом ему.

— Будем здоровы! — произнёс Вениамин, подняв рюмку.

— Как говорится, с новым годом, с новым счастьем!

Они выпили и стали закусывать. Николай снова посмотрел туда, где сидели Максим и Валера, там, кажется, было весело и без него.

— А сколько лет твоей дочери?

— Тринадцать.

— У-у, взрослая уже!

Никольский пододвинул к себе другое блюдо.

— Вкусная картошка, — сказал он, попробовав.

— У меня жена тоже так делала. А ещё запеканка в горшочках хорошо получается, в духовке когда её.

— Я тоже так как-то делал. Возни много. А почему ты с женой развёлся?

— Да это не я, это она со мной развелась.

— Что, разлюбила?

— Да было за что.

— А что случилось-то?

Вениамин прожевал, налил в бокал соку, и хитровато глянув на Никольского, улыбнувшись, сказал:

— А бес попутал!

— Это как?

Вениамин сделал глоток из бокала, поставил и, продолжая есть, стал рассказывать:

— Аспирантка на кафедре у нас была... — перестав жевать, Вениамин посмотрел куда-то в даль так, будто её образ сейчас предстал перед ним. — Потом ещё в археологическую экспедицию на Алтай вместе поехали, — он потянулся за тарелкой с салатом. — А шила в мешке не утаишь. У нас ведь друг о друге быстро всё узнают. Ну, вот и...

Вениамин взялся за бутылку с водкой, посмотрел на Никольского, кивнул:

— Ещё по одной?

— А, давай! — соглашаясь, махнул Николай рукой.

Выпили. Сидели молча, жевали. Подошёл Валера.

— Ну что, пошли к дамам! Я пообещал им познакомить с вами.

— Вы идите, а я ещё посижу, — ответил Вениамин. — Потом покурить схожу... Попозже, может, и подойду

— Ник, пошли! — позвал его Валера. — Там такие женщины, обалдеешь!

— Иду! — Никольский вытер губы салфеткой и, скомкав, бросил на пустую тарелку.

Вдвоём, прихватив с собой вино и водку, они прошествовали к столу, за которым сидели женщины. Те тоже приехали в санаторий группой провести праздник Нового Года. Николай шёл бодро, стараясь ступать твёрдо, голова у него уже немного кружилась, глаза блестели, движения замедлились, настроение было приподнятое.

— Здравствуйте! — стараясь держаться солидно, поздоровался он с женщинами.

— Здравствуйте! — с улыбками отвечали они.

Женщины с интересом стали разглядывать Никольского. Сев за стол, он представился:

— Меня зовут Ник!

— Вот познакомься, это Ольга, Марина, Александра... — начал представлять Валера женщин. — Что ж, давайте за знакомство! — предложил он, показав на принесённую с собой бутылку водки.

Женщины согласились выпить с мужчинами, но только вина. Мужчины выпили водки, беседа оживилась. Валера рассказал пару анекдотов. Женщины с охотой слушали мужчин, принимая их знаки внимания. Мужчины сходив к своему столу, принесли ещё вина и кое-какие закуски. Максим предложил выпить, Валера произнёс тост, разумеется, за прекрасных дам.

Со сцены снова раздались призывы к танцам. Встав из-за стола, вся компания пошла танцевать. Никольский уже не старался держать себя солидно, да и не мог, в голове у него шумело, перед глазами всё плыло. Танцуя, пытаясь поймать ритм, он резко дёргал руками, высоко поднимал колени, широко улыбаясь, смотрел на танцующую рядом женщину, которую, кажется, звали Верой. Пару раз его заносило, и он наступал на чьи-то ноги. Кланяясь, он извинялся и снова пускался в пляс. Танцевали, возвращались к столу, выпивали и снова шли танцевать.

— Ну что, пойдем, накатим ещё? — в очередной раз предложил Валера компании.

— А-а? А, пошли! — Николая качнуло, стараясь никого не задеть, он направился к столу. — Из-звините... Пр-рошу прощ-щения!

Тяжело, пытаясь удержаться за спинку, Николай присел на стул.

— Предлагаю выпить... за... За победу!

— Во, за победу ещё не пили!

— Мы победим!

Выпили за победу. Никольского резко качнуло, что немного напугало сидевшую рядом с ним даму. Наклонившись к ней, он пытался ей что-то сказать:

— Я... я, между пр-рочим...

Николай старался сосредоточиться, чтобы высказать какую-то очень важную мысль... но мысль эта от него всё ускользала. Женщина уже с осторожностью поглядывала на подвыпившего мужчину.

— Валера, Ник! Пойдёмте, покурим, — позвал Максим друзей.

— Пой-дём, покур-рим... — согласился Николай, уже забыв и даму и то, что хотел сказать ей что-то очень важное.

Друзья встали и направились к выходу. Валера придерживал Никольского за рукав пиджака, того всё время клонило на сторону.

— Может, на улицу пойдём? Проветримся немного, — предложил Максим.

— Ник, пойдём на улицу! — Валера потянул Николая за собой.

Они вышли на крыльцо. В тёмном небе вспыхивали фейерверки, слышны были хлопки. Перед зданием санатория возле переливающейся огоньками ёлки стояла группа людей. Весело переговариваясь, они наблюдали за пуском фейерверков. Максим достал из кармана пачку сигарет, предложил друзьям.

— О, здорово пошла! — сказал Валера, глядя в небо на разлетающиеся брызги от петард.

Никольский взял сигарету и стал прикуривать от поднесённой Максимом зажигалки. Сжимая его руку ладонями, Николай сигаретой пытался попасть в огонёк и долго прикуривал, после чего отшатнулся назад, посмотрел на людей, стоявших возле ёлки.

— А-а... А ещё-ё! — закричал он. — С-с новым Г-годом!

Широко улыбаясь, Николай помахал рукой, женщины, что находились в компании, посмотрев на весельчака, помахали в ответ.

— С Новым Годом!

От глубоких затяжек сигаретного дыма у Никольского сильно закружилась голова, его повело в сторону, и если бы не Валера, успевший ухватить за рукав, Николай скатился бы с крыльца и упал в сугроб.

— У-у, слушай, Ника-то как развезло... — сказал Валера.

— Не... Не, нор-рмально всё! Сей-час, подожди... Вы это... — пытался он что-то сказать друзьям.

— Может, пойдешь, отдохнёшь? — спроси Максим Николая.

— Давай его в номер отведём, пусть там полежит, отдохнёт немного, — предложил Валера.

Подхватив Никольского, Максим и Валера повели его к входу.

— Да брось ты её! — отбирая у него дымящуюся сигарету, сказал Валера.

Все трое вошли в вестибюль. Мимо них проследовала не менее весёлая компания, тоже пошли прогуляться.

Приведя Никольского в номер, Максим и Валера положили его на кровать.

— Ну вот, сейчас отдохнёшь, — говорил Максим, подкладывая Николаю под голову подушку, — и всё будет нормально.

— А-а... а всё нор-рмально. Др-рузья я...

— Ладно, пошли, — сказал Валера, взяв Максима за локоть. — А то там наши женщины, наверное, уже заскучали без нас.

Выходя из номера, Максим выключил свет.

Никольский закрыл глаза и сразу провалился в бездонную яму. Когда головокружение становилось уж совсем невыносимым и его начинало подташнивать, он возвращался в сознание. Николай попытался встать, но смог только перевернуться на бок. От такого положения ему стало ещё хуже, тогда он снова попытался встать. С третьей попытки ему удалось сесть на кровати.

— Мм-аксим! Ва-алера? Я сейчас приду...

Никольский встал и, шатаясь, пошёл к туалету. В номере была и душевая. Он на ощупь стал искать дверную ручку. Открыв дверь, Никольский вошёл в небольшую комнатку, и долго искал унитаз, пытаясь разглядеть в темноте. И он никак не мог понять — куда делся унитаз? Расстегнул ремень на брюках... и в этот момент его начало тошнить.

— О-о-о... У-у-у... Б-э-э...

Спустя некоторое время от устроенной организмом физиологической процедуры ему стало легче. В кармане пиджака нашёл платок, утёрся. С первого этажа глухо доносилась ритмичная музыка. Никольский решил пойти продолжить празднование, припомнив, что познакомился с какой-то женщиной. 'Кажется, её зовут... Валентиной. А она красивая, и я ей тоже понравился!'. Но он всё никак не мог вспомнить её лица. Пошатываясь, направился к двери, нащупав дверную ручку, рывком открыл дверь и вышел из номера.

Выйдя из тёмной комнаты, он зажмурил глаза, коридорное освещение его ослепило. В коридоре никого не было, все отдыхающие были на празднике. Придерживаясь за стену, Николай пошёл на доносившиеся с первого этажа звуки музыки.

Спустившись на первый этаж, стоя в вестибюле, он пытался сориентироваться, решая, в какой стороне находится банкетный зал. Музыка гулко заполняла всё помещение, казалось, что она слышится отовсюду. Решил пойти налево. Долго шёл по длинному коридору, потом, свернув куда-то, увидел перед собой дверь, протянув руку, толкнул, дверь открылась, и он шагнул...

В небольшом помещении за столом сидели три женщины. Они повернули головы и посмотрели на неожиданно появившегося на пороге гостя.

— Ой!

— Здрасьте!

— Заходите к нам!

Одна из женщин была лет шестидесяти, на ней был серый халат. Две другие выглядели лет на сорок пять, на них были белые халаты с надетыми поверх фартуками, и они курили. На столе стояла бутылка водки и несколько тарелок с закусками.

— С праздником вас! — сказала одна из них, с любопытством разглядывая мужчину.

— С-с праздни-иком!.. — улыбаясь женщинам, ответил Николай.

— Присоединяйтесь! — показывая на стол, предложила другая, и пододвинула к столу табуретку.

— С-с новым... с-счастьем! — войдя и присаживаясь на табурет и продолжая улыбаться, произнёс Николай.

— Выпьете с нами в честь праздника?

— Вы-выпью.

Одна из женщин встала, прошла в соседнее помещение и вскоре вернулась, неся в руках тарелку, вилку и стакан для гостя.

— Вас как зовут? — поставив перед ним стакан, спросила она.

— Ни... Ник.

— Ник?.. А, Николай!

— Да-а, Ник... Ника-лао... Ик! — икнув, кивнул он.

— А меня Надеждой зовут.

— Как в песне... про это... про компас...

Женщины засмеялись, Никольский заулыбался.

— Значит, ты у нас Коля! Ну что, Коля, с Новым Годом тебя!

Никольскому налили в стакан водки, положили в тарелку всяких закусок: салату, рыбы, огурчиков, колбасных кружочков.

— Ну, давай, Коля! Будь здоровым, счастливым и чтобы девки тебя любили.

— А меня л-любят... дев-фки! — продолжая улыбаться, выговорил он.

— Ну естественно, мужчина ты вон какой! — сказала Надежда.

Надежда была, что называется, женщина дородная, с пышными формами, на лице яркий макияж. Губы густо накрашены красной помадой, глаза подведены зелёным, ресницы редкие, длинные, волосы иссиня-чёрные, завитые в крупные кольца.

Женщины не стали долго тянуть, сразу выпили и начали закусывать. Николай всё никак не решался выпить водку из своего стакана. В гранёном двухсотграммовом стакане водки было больше половины.

— Ну что ты? Пей!

— Не бойся, не отравим!

Женщины засмеялись. Николай выдохнул и стал медленно пить. С уголков рта тонкими струйками потекла прозрачная жидкость. Он даже не почувствовал спиртового привкуса водки. Кажется, он совсем уже ничего не чувствовал. Но как ни странно, от выпитой водки ему стало легче, кровь прилила к лицу, щёки загорелись.

— Ну вот, молодец! Теперь закусывай, — Надежда заботливо подал ему нанизанный на вилку солёный огурчик.

Откусив сразу пол огурца, жуя, Николай, засиявшими глазами, посмотрел на женщин. И их лица показались ему очень даже симпатичными, особенно вот этой, которая сидела в наполовину расстёгнутом халате. Под халатом была майка на лямках, обтягивающая округлые полушария грудей. Николай взглянул на эти две выдающиеся половинки, и ему стало радостно, он заулыбался:

— Как... как х-хорошо тут у вас!

— А у нас всегда хорошо, — подмигнув, ответила Надежда, подметив его взгляд на себе.

Две другие женщины тоже заметили, как гость пялился на их подругу.

— Ой, ну что сидеть-то, — сказала пожилая. — Там, наверно, уже и посуды целая гора накопилась, — она встала. — Пойдём уж, а то так до утра не перемоем.

Вторая тоже поднялась.

— Да, пойдём.

— Ну, вы идите, а я скоро. Что уж мужчину здесь одного оставлять, — сказала им Надежда, глянув на Николая. — А мы, Коля, ещё выпьем с тобой?

— Д-да.

Его новая знакомая налила ему водки. Себе в стакан она тоже немного плеснула.

— За что выпьем?

— За крас-соту... За женщ-щин!

Никольский уже более уверенно, не останавливаясь, выпил водку, закусил остатком огурца, лежавшего в его тарелке.

— Что, Коля, красоту, значит, любишь? — выпрямляя спину, приподнимая этим свою и без того необъятную грудь, спросила Надежда.

— К-красоту?.. Д-да, люблю...

— Вон ты какой, сразу как! А поухаживать?

— Поухаж-живаю...

Никольский протянул руку и погладил пухлую руку Надежды. Женщина кокетливо заулыбалась.

— А ещё чего хочешь?

— Х-хочу... — Николай, не отрываясь, смотрел на её груди.

— Ну пойдём! — глянув озорно, улыбнувшись, сказала она.

Надежда встала, развязала сзади верёвочки фартука, сняла фартук потом кивнув, поманила за собой. Никольский, поднявшись с табурета, неуверенно пошагал за женщиной. Открыв дверь в кладовую, Надежда вошла туда. Николай, постояв перед тёмным входом, последовал за ней.

Помещение было совсем маленьким, вдоль стен стояли стеллажи, на которых лежали мешки с крупами. Как только он вошёл, Надежда закрыв за ним дверь, всем телом прильнула к нему и, прижав к стеллажу, стала целовать. Николай сначала опешил, но потом, чувствуя её большие мягкие губы, стал отвечать на поцелуи. У него сильно закружилась голова, он бы упал, если бы Надежда его не придерживала. Она расстегнула на нём брючный ремень, затем быстрым движением молнию на ширинке и потащила за собой. Усевшись на мешок, сняла с себя трусы, потом спустила с него брюки. Раздвинув ноги и, приспустив с Николая трусы, прижала его к себе.

— Давай, давай, миленький! — прерывисто дыша, говорила Надежда.

Никольский к тому, что хотела от него женщина, был не готов.

— Ничего, ничего, сейчас всё будет в порядке, — она стала сильно прижимать руку к его паху. — Ну вот, видишь, уже хорошо. Давай, давай...

Никольский пытался войти в неё, получалось не очень. Потом, вроде, получилось, но было вовсе не так, как хотелось бы. Он с усилием напрягался, но не все члены тела были в его власти. Надежда, охватив ногами его за бёдра, пыталась ему помогать, сильными толчками она прижимала Николая к себе. Он почувствовал исходящий от неё запах пота, а от грязного халата в нос ему ударил неприятный запах соды, рыбы и столовых тряпок. 'Что я делаю? — будто откуда-то изнутри, еле пробиваясь из сумрачных глубин сознания затуманенного алкогольными парами, слышался ему свой голос. — Зачем я это делаю?'.

Николай почувствовал, что его сейчас стошнит. Он замотал головой, пытаясь высвободиться из объятий. Вырвавшись, Никольский кинулся к двери. Запутавшись в спущенных брюках, упал, сильно ударившись головой о стеллаж. Попытался встать и подтянуть брюки, получилось натянуть только до колен, шагнув, снова упал. Поднялся на ноги, и тут же заваливаясь на бок, упираясь в дверь плечом, вывалился из кладовой.

Согнувшись, держа брюки руками, почти ничего не видя перед собой, спотыкаясь, он побежал к двери. Упал возле самой двери, поднялся, открыл дверь и вышел в коридор.

С трудом, ничего не соображая, так в спущенных штанах, удерживаясь за стену, он медленно продвигался вперёд. Дойдя до угла, остановился. В это время по коридору шла группа людей.

— О!?..

— Вот это статуя!

Все с любопытством стали смотреть на это явление. Женщины поглядывали несколько удивлённо, мужчины же, комментируя, громко смеялись.

— Выгнала что ли?

— Да, не повезло мужику...

— А-а... я... — пытался оправдываться Николай. — Я... это...

— Штаны снял, и только приготовился, а оказалось, что комната не та!

— Не, другой пришёл и этого турнул!..

Отпуская шуточки, компания прошла мимо. Никольский медленно, прилагая большие усилия, стал натягивать брюки. Скрутившиеся верёвочкой трусы так и не смог надеть, оставил как есть. Кое-как застегнул пуговицу на брюках, застегнуть ремень не получилось. Молния на ширинке, закусив ткань трусов, тоже не застёгивалась. В таком виде он и пошёл по коридору дальше.

Николай попытался припомнить номер комнаты, в которой они остановились, прибыв в санаторий. Он помнил только этаж. Держась за поручень, добрался до второго этажа, теперь оставалось найти комнату.

Коридор был длинным, с множеством дверей. Никольский толкнул одну, предполагая, что это его номер, но дверь была заперта. Подошёл к следующей, навалился всем телом, дверь распахнулась, и он ввалился в комнату, чуть не упав. Согнувшись, опираясь руками о пол, начал приподниматься. В комнате находились люди, они удивлённо уставились на неожиданно появившегося перед ними человека.

— В чем дело? — спросил один из находящихся в комнате мужчин.

— Изви... я оши...

— Нажрался как свинья!

Николай снова оказался в коридоре. Он сделал ещё несколько таких же неудачных попыток, пытаясь открывать двери одну за другой. Коридор, как ему казалось, был бесконечным, а дверей тысячи, сотни тысяч! Ему стало совсем плохо, но он продолжал искать свою комнату. Где-то там, в глубине сознания, прорываясь через алкогольный туман, продолжал раздаваться голос: 'Надо найти комнату. Здесь нельзя оставаться. Меня могут увидеть таким...'.

Наконец он попал в свой номер. Не включая свет, Никольский подошёл к своей кровати. Попытался раздеться, но смог снять с себя только пиджак, так и повалился на кровать...

Он тут же начал падать в чёрную бездонную пропасть. К горлу подкатил комок, стало трудно дышать. И вдруг, что-то, вырвавшись из него наружу, потекло тепловатой жижей на лицо, заполняя лёгкие зловонием.

Он долго ещё так падал, а вокруг кружили и кружили какие-то безобразного вида существа. Потом они подхватили его и, несколько раз подбросив, с силой швырнули в зловонную яму. Эти твари, истошно вопя, начали втаптывать его в вонючую слизь. Никольский, отбиваясь от них, пытался вылезти из ямы, но только ещё глубже погружался в липкую, пахнущую протухшей рыбой и гнилью жижу. Его засасывало, он стал грести руками, стараясь ногами нащупать дно, но ноги только глубже утопали в этом смрадном болоте. Он кричал, захлёбываясь помоями, звал на помощь, но в ответ слышался только неистовый хохот...

— Ник, вставать-то будешь?

— Ты это, убрал бы... а то у нас в номере воняет как... на помойке.

— И бельё смени.

Никольский с трудом открыл глаза. Голова раскалывалась так, будто он сейчас был под топором дровосека, а тот безжалостно вбивал ему в голову железный клин.

— Сколь-ко времени уже... скажите? — с трудом выдавил он из себя слова.

— На обед сейчас пойдём.

— Ты пойдёшь на обед? — спросил Максим.

— Не-ет.

— Ну как хочешь, а мы пошли обедать.

— Я домой... поеду.

— А что домой-то? Отдохни ещё.

— За нами же приедут только послезавтра, — сказал Валера.

— Я домой... на электричке поеду.

Никольский сморщил лицо от невыносимой ноющей боли в голове. Он лежал неподвижно, боясь даже пошевелиться, каждое незначительное движение вызывало неприятные ощущения, голова ещё кружилась, но сознание было ясным.

— Таблетки... есть у кого какие-нибудь, а? — попросил он.

— Что, голова болит? — спросил Валера.

— Да-а.

— Это бывает! — усмехнулся Максим.

— Сейчас я тебе дам, — сказал Вениамин. — Это хорошие таблетки, как рукой снимет, — он достал из сумки коробочку и подал Никольскому.

— Спаси-бо... — Николай скривил физиономию от неприятной тошноты, расползающейся по всему телу, в горле пересохло, так что он с трудом проглотил две таблетки.

— Всё, пошли! — глянув на часы и направившись к двери, окликнул Максим друзей.

— Да, идём.

— Валера-а, — позвал Николай друга. — Глянь там расписание электричек, а? Там в вестибюле...

— Ладно, посмотрю.

Друзья ушли на обед. Никольский, ожидая исцеляющего действия лекарства, продолжал лежать в кровати. Обрывками стали являться воспоминания о прошедшей ночи. Николай поморщился — боль от стыда была сильнее, чем головная боль. Особенно болезненными были воспоминания о том, как он без штанов стоял в коридоре. Да и с этой женщиной тоже... 'Как всё нехорошо-то получилось! Зачем напился, зачем я вообще пошёл?.. О-ох. М-м-м. Стыдно-то как!'. Вспоминать эту ночь не хотелось, но мысли лезли сами собой, словно кто-то расстреливал его ими, делая по одному выстрелу, и каждый раз в цель.

Николай медленно поднялся с кровати. Вся постель была уделана его вчерашним ужином. 'И перед друзьями-то стыдно! Хорошо хоть они не видели меня там, в коридоре. А вдруг им сейчас всё расскажут?', — скривившись от этой мысли, он стал сворачивать постель вместе с матрасом. 'Надо вынести это куда-нибудь'. Никольский оглядел комнату, постояв, раздумывая, заглянул в душевую. Там на полу тоже была его блевотина. 'Бежать! Бежать!'. Как бы он сейчас хотел сбежать туда, где можно было бы скрыться и от себя самого тоже...