onemen — "Танго обречённых" часть 2

    … Рассказы родителей, в которых те с упоением вспоминали всё новые и новые забавные случаи из своей студенческой жизни, вызывали у Иры живой, неподдельный интерес. И в этом не было ничего удивительного, поскольку на следующий год девушке предстояло сдавать выпускные экзамены в средней школе и в свою очередь поступать в высшее учебное заведение. Какое именно, пока оставалось неизвестно, поскольку мнение домочадцев по этому важному вопросу диаметрально разделилось. Если родители девушки были уверены в том, что Ире, которая сама никак не могла определиться, чем именно ей хочется заниматься в жизни, непременно следует идти по проторенной дорожке и поступать на Факультет журналистики МГУ, на котором когда-то учились они сами — Нет, вы посмотрите, посмотрите на неё, — горячился во время завтрака отец, тыкая в направлении дочери вилкой с наколотой на острие надкусанной варёной сосиской. — По сочинению у неё одни пятёрки, классную стенную газету она каждый раз выпускает практически одна. Это же готовый специалист! Да и связи у нас кое-какие имеются. Тоже, между прочим, аргумент! — то старшее поколение семьи Ростовцевых придерживалось иного мнения. — Боже, упаси! Журналист или артист — профессия не для девушки из приличной семьи! — как-то во время очередного спонтанно вспыхнувшего спора, которые, как правило, проистекали за накрытым обеденным столом в гостиной, где обычно собиралась вся семья, авторитетно заявили умудрённые опытом бабушки. Чем привели в изумление собственную невестку и дочь. — Ну, вы, мама, даёте… — Не перебивай мать. Вот врач, не важно какой: педиатр, стоматолог или гинеколог— совсем другое дело. Почёт, уважение и, случись что, бедный ребёнок никогда не останется без куска хлеба! — под одобрительное кивание второй продолжала одна из бабушек, держа в руке раскалённую сковородку с пышущими жаром котлетами. — Ты помнишь, сынок, или уже забыл, как просидел без работы целый год? И сидел бы дальше, если бы тогда, в августе, победили коммунисты! И ещё не известно, где сидел!.. — Ну вот, началось… Послушать вас, так ей надо идти в повара! — не сдавалась « глупая, упрямая молодёжь…»

    Единственное, что немного раздражало Иру в рассказах родителей — это упоминание об Олеге Крутоярове, о котором говорилось много и с большим удовольствием, словно навёрстывая незаслуженно потерянное за долгие годы забвения. Всё потому, что, как выяснилось, она оказалось единственным членом семьи, который не знал этого человека лично. Тот факт, что последний когда-то, много лет назад, держал её младенцем на руках, вряд ли мог сойти за личное знакомство и в расчёты не принимался. Поэтому волей-неволей ей приходилось довольствоваться пассивной ролью слушателя, что мало кому понравится. При этом девушка не переставала поражаться тому, что её родные, говоря об Олеге Крутоярове, характеризовали последнего настолько противоречиво, что в итоге складывалось впечатление, будто речь идет о совершенно разных людях.

    Например, её отец, Максим Петрович Ростовцев, высокий, немного полноватый мужчина с некогда пышной, но теперь заметно поредевшей шевелюрой светлых волос, занимавший руководящий пост в отделе общественно-политических программ на одном из центральных телевизионных каналов, считал Олега Крутоярова честным и порядочным человеком, на которого всегда и во всём можно было положиться. Тогда как её мать, Светлана Михайловна, немного уставшая женщина, тем не менее, сумевшая сохранить остатки былой красоты и великолепной фигуры, придерживалась несколько иного мнения. Она хоть и назвала Олега красивым и умным парнем, но не переставала говорить о нём, как о холодном расчётливом эгоисте, готовым только брать, ничего не отдавая взамен. При этом она, косясь на дочь, весьма прозрачно намекала на взаимоотношения Олега с девушками-студентками. Даже представители старшего поколения семьи Ростовцевых отлично помнили Олега Крутоярова. Наталия Павловна Ростовцева, мать Ириного отца, к примеру, назвала его «прекрасно воспитанным нахалом, от которого лично она всегда была готова ожидать, чего угодно…»

    Ещё крепкий двухэтажный деревянный дом, в котором обычно с ранней весны и до поздней осени жила семья Ростовцевых, стоял в одном из самых живописных уголков ближнего Подмосковья. Поездка на машине от посёлка до Москвы занимала примерно двадцать минут, и при желании ещё через полчаса можно было оказаться в просторной пятикомнатной квартире в кирпичном «сталинском» доме, украшавшем один из центральных проспектов столицы. Впрочем, вышеупомянутая дача по уровню комфорта мало чем отличалась от городского жилья, поскольку имела: телефон с московским номером, газ, электричество, водопровод и канализацию.            

    Когда-то дома в этом весьма привлекательном, с точки зрения экологии, месте — отсутствие окрест крупных промышленных предприятий, воинских частей и оживлённых автострад с ядовитыми выхлопными газами и наличие столетнего хвойного леса с кристально чистым воздухом, реки, полей и озёр с прозрачной ключевой водой, — имели только видные чиновники советского правительства, генералы и адмиралы, и проехать сюда на машине можно было лишь по специальному пропуску. Но после начала «перестройки» старые порядки упразднили, и очень удачно и своевременно приватизированные владельцами дома и земельные участки в некогда закрытом, элитарном посёлке всё чаще стали покупать, так называемые, «новые русские», многие из которых оказались подозрительными, никому неизвестными личностями, нажившими огромные состояния на заре дикого российского капитализма. Естественно, подобное соседство не могло не беспокоить некогда влиятельных, но теперь, как правило, отошедших от важных государственных дел старожилов. Поэтому первое время и отставные генералы, сидящие по утрам в плетёном кресле на открытой веранде в домашних тапочках и полосатых пижамах, пьющие чай с коньяком из самовара и просматривающие свежие «в конец распустившиеся» газеты, и отправленные новой властью на пенсию некогда могущественные заместители министров, совершающие по вечерам для моциона «променад на пленэре» в импортных кроссовках и модных спортивных костюмах, и суетливая разномастная челядь в равной степени и вполне резонно опасались взрывов, ночных перестрелок, криминальных войн и, как следствие, милицейских спецопераций, остроумно прозванных в народе «маски-шоу» за то, что во время их проведения вооружённые люди в камуфляже и масках кладут лицом в землю всех подряд и только после этого начинают выяснять, что да как, волна которых в тот период прокатилась по всей стране. К счастью до взрывов и перестрелок дело не дошло, и скоро все привыкли к роскошным чёрным «Мерседесам» с наглухо затонированными стёклами, проносящимся по дороге в сопровождении тяжёлых джипов, и к сплошным трёхметровым заборам, за которыми несли службу злые кавказские овчарки и крепкие неразговорчивые охранники. Тем более, что таких домов было пока совсем немного и внешний вид остальных не претерпел значительных изменений с появлением новых хозяев. К тому же, несмотря на то, что среди новосёлов нередко встречались откровенно малообразованные и невоспитанные люди — по крайней мере прежде никому из жильцов и в голову не могло прийти устроить мусорную свалку прямо на обочине подъездной дороги, — появление последних заметно оживило патриархальную жизнь старого посёлка. В посёлке появилось много новой молодёжи, и поэтому Ира не испытывала недостатка в общении со сверстниками и поклонниках.

    В тот день Ира ушла из дома вскоре после обеда. Вместе с ребятами из посёлка она отправилась на дискотеку, работавшую по вечерам в расположенном неподалёку пансионате, между прочим, принадлежавшем до «перестройки» Управлению делами ЦК КПСС, но теперь также кем-то успешно «приватизированном». Впрочем, в отличие от воинствующих псевдопатриотов с песнями, гармонями и реющими на длинных металлических шестах-пиках красными знамёнами и выпестованных на средства западных спецслужб новоявленных интеллигентов-демократов, обойденных новой властью при дележе народного богатства и поэтому с пеной у рта на митингах и со страниц оппозиционных газет призывавших безмолвствующий народ выйти на улицу и положить конец творящемуся в стране беззаконию, такие подробности Иру и её приятелей мало интересовали. Главное, что поблизости имелось приличное место, где за относительно небольшие деньги можно было культурно провести вечер — посмотреть в клубе заграничный фильм с Челентано, Бельмондо или Алленом Делоном в главной роли или как следует «оттянутся» на танцплощадке. Что ещё нужно человеку для счастья в шестнадцать лет? Разве только, немного любви…    

    Всё складывалось великолепно. На огороженной по периметру металлическими поручнями и старомодными, изящно изогнутыми чугунно-деревянными скамейками открытой летней веранде звучала громкая музыка, вспыхивали огни цветомузыкальной установки и энергично двигалось несколько десятков молодых и не очень людей. Вне всякого сомнения, в этот вечер Ира была самой красивой и грациозной танцовщицей на площадке. Она легко двигалась под зажигательные ритмы западной, в основном шведской и итальянской, эстрады в окружении знакомых и незнакомых парней и с удовольствием ловила на себе откровенные, похотливые взгляды взрослых мужчин и ядовитые, полные скрытой зависти взгляды окружающих женщин. И тем, и другим, похоже, одинаково не давали покоя её тонкая полупрозрачная кофточка, плотно облегавшая большую красивую грудь, стянутую тесным кружевным бюстгальтером, и вызывающе короткая джинсовая мини-юбка, как влитая сидевшая на крепких стройных бёдрах.

    Дискотека закончила работать в полночь. Ира получила полное моральное и физическое удовлетворение от проведённого на танцплощадке вечера и вместе со знакомыми ребятами покинула территорию пансионата. Возвращаться в посёлок было решено коротким путём — по проложенной через лес тропинке. Стояла тёплая летняя ночь. В тёмно-синем небе неторопливо плыли серые облака, сияла луна и мерцали алмазными гранями далёкие таинственные звёзды. В компании молодых людей царило радостное, приподнятое настроение. Парни, подражая героям недавно вышедшего на экраны страны фильма с криминальным сюжетом и, видимо, желая показать окружающим какие они «крутые», пили водку прямо из горлышка, рассказывали очень смешные и ужасно неприличные анекдоты и постоянно пугали девушек, неожиданно выскакивая перед ними в темноте из-за стволов растущих вдоль тропинки вековых сосен.

    В посёлке все начали прощаться, и весёлая, дружная компания распалась на отдельные парочки. До ворот дачи Иру провожал Вадим, высокий, крепкий, короткостриженный парень с красивым лицом и по-детски наивными глазами. Вадиму недавно исполнилось семнадцать лет, он играл в хоккей и в скором времени собирался поступать в институт физкультуры.

    Вадим считался самым сильным и красивым парнем в посёлке. Он откровенно ухаживал за Ирой, называл её своей девушкой и не позволял другим парням заигрывать с ней даже в шутку. Знакомые девушки завидовали Ире чёрной завистью и все в один голос твердили, что ей очень повезло с парнем, встретить такого не просто — красивый, сильный, «втюрился» по уши, к тому же, из солидной, зажиточной министерской семьи. Между тем, сама Ира так не считала. Она встречалась с Вадимом скорее из тщеславия и в виду отсутствия более достойных поклонников, нежели из-за наличия каких-либо особых чувств к нему. Впрочем, ещё неизвестно, к чему всё это в могло привести…

    Возле калитки Вадим, наконец, закончил рассказывать о своих хоккейных подвигах, о которых мог говорить днями напролёт и страстное повествование о которых Ира пусть и слушала, вежливо склонив голову и почти не прерывая рассказчика, но которые её на самом деле совершенно не интересовали, равно как и мечты спутника со временем переехать жить за океан и играть в одном из клубов НХЛ. По неписанным правилам дачного этикета настало время прощального поцелуя. Откровенно говоря, многие парни встречались с девушками исключительно ради этого волнительного момента и весь вечер просто из кожи лезли вон в ожидании той минуты, когда они наконец смогут остаться с подругой наедине под сенью одной из старых лип, аллея из которых протянулась вдоль главной улицы посёлка. Но в отличие от приятелей Вадим не спешил получить заслуженную награду. Несмотря на внушительную мышечную массу и внешнюю, напускную раскованность, он волновался, как дитя. Всё потому, что Ира разительно отличалась от девушек, с которыми он встречался раньше. В ней ощущалась какая-то непонятная внутренняя сила, словно под мягкой трепетной плотью скрывался прочный стальной стержень. Безумно красивая, порой ласковая и игривая, как маленький пушистый котёнок, но чаще непокорная и своенравная, точно пугливая дикая лань, она всегда оставалась с ним строга. Причём строгость эта меньше всего напоминала кокетство и капризы остальных девушек, как правило, мягких и податливых. Поэтому всякий раз, когда Вадим намеревался поцеловать Иру, ему приходилось прилагать определённое усилие, словно преодолевая сопротивление невидимой, вязкой стены из собственного страха и неуверенности. Вот и сейчас он специально выпил водки после дискотеки, наивно полагая, что несколько глотков сорокоградусной «Столичной», принятой за компанию с приятелями прямо из горлышка, сделают его немного смелее, но всё равно продолжал в нерешительности переминаться с ноги на ногу в тусклом свете уличного фонаря.    

    Только после того, как девушка сама положила руки ему на плечи, Вадим тяжело вздохнул, словно ему предстояло поднять штангу с рекордным весом, и неуклюже заломал её, как по весне оголодавший медведь молодую осину. Он всё равно рисковал, поскольку никогда не знал наперёд, чем всё закончится. Ведь прежде Ира не раз останавливала его страстные порывы одним словом, жестом или взглядом, как умела делать только она. В такие моменты, в зависимости от ситуации, он ощущал себя или полным ничтожеством, которое не знает и не понимает чего-то очень важного в жизни, или последним кретином, который всё и всегда делает не то и не так. — Ну, что… ну, что опять!.. Господи, за что мне всё это? — не раз спрашивал он себя в отчаяние, задыхаясь от вожделения, с трудом разжимая руки и выпуская из жарких объятий внезапно превратившуюся в лёд красавицу. — Неужели я тебе совсем не нравлюсь, ни грамма, ни капельки!.. Естественно, всё это не могло не задевать легко ранимого мужского самолюбия. Ладно бы ещё он был каким-нибудь тщедушным и сопливым маменькиным сынком, привыкшим всегда и на всё просить разрешения, или несчастным, затюканным «ботаником», зацикленным на книжках и отродясь не державшим в руках живой девушки. Тогда всё было бы более или менее понятно. Крути и верти этой размазнёй, как нравится — так ему и надо. Но ведь ничего подобного и близко не было. Напротив, он был нормальный, уверенный в себе человек и, как всякий настоящий мужчина, привык всё и всегда брать без разрешения, сообразуя свои поступки лишь с собственными желаниями и доводами разума. Последние, впрочем, не всегда принимались в расчёт. И только когда дело касалось Иры, он, обычно весёлый и раскованный, впадал в какой-то странный, непонятный ступор и ничего не мог поделать с этим наваждением. Несколько раз он честно пытался послать к чертям неприступную красавицу — Невозможно же так мучить живого человека. В конце концов я ей не кукла! — говорил он в сердцах после очередного ушата ледяной воды. — Тоже мне недотрога! Этого нельзя, того нельзя… — и даже начинал демонстративно встречаться с другими, не менее привлекательными девушками, которых вокруг него всегда вилось предостаточно, как говорится, только руку протяни. Но как не старался, ничего не мог изменить. От этого недуга не существовало лекарства. Поэтому стоило ему на следующий день лишь увидеть Иру, услышать её голос в телефонной трубке — ведь ещё вчера вечером поклялся, что навсегда забудет этот проклятый номер, но пальцы, как заколдованные, сами тянулись к наборному диску, — или только подумать о ней, как всё возвращалось на круги своя, и он вновь становился мягкой, податливой глиной в умелых женских руках.

    Впрочем, на этот раз Вадиму повезло. Ира сама, неожиданно отказавшись от глупых заигрываний и долгих уговоров — Боже, как он всего этого не любит! — покорно откинулась назад, закрыла глаза и слегка приоткрыла маленький чувственный рот. Девушка рассчитывала на продолжительный и страстный поцелуй, как в красивых заграничных фильмах, когда от мужчины веет уверенностью, силой и тропическим зноем и мурашки по всему телу, но её ждало горькое разочарование. Вадим, который когда-то делал это вполне сносно, словно разучился целоваться. Его губы были слишком напряжены, от него пахло водочным перегаром, окурками от сигарет и настоявшимся, нездоровым потом, а руки, вместо того, чтобы нежно ласкать, жадно тискали стянутую тонкой тканью ажурного лифчика упругую девичью грудь.            

    Вадим нравился Ире. Это правда. Если таковая вообще возможна в взаимоотношениях мужчины и женщины. В противном случае она не стояла бы рядом с ним сейчас, посреди ночи, у калитки отчего дома, в густой тени старой разлапистой липы. Все вокруг твердили да и ей самой казалось, что именно таким и должен быть настоящий парень — красивым, сильным, внимательным и ненасытным в желании обладать любимой девушкой. Она даже успела почувствовать лёгкий прилив вожделения — молодое стройное тело мгновенно отозвалось на прикосновение мужских рук, — но вместе с тем, никак не могла отделаться от неприятного ощущения, что целуется с тупым, грязным, сексуально озабоченным животным. — Неужели так трудно не спешить и проявить хоть капельку выдержки и такта. Нельзя же набрасываться на бедную девушку, как голодный на тарелку с супом, — задыхаясь и чувствуя, как потные мужские руки бесцеремонно мнут её одежду, думала Ира. Когда-то ей это даже нравилось. Впрочем, время первых осторожных экспериментов, когда от одного мужского прикосновения тело вспыхивало огнём, прошло. Но так как на смену вполне понятному и отчасти удовлетворённому детскому интересу ко всему тайному и запретному не пришло чего-то нового, первоначальное ощущение постепенно притупилось и даже стало раздражать. — Всё, с меня довольно, — подумала девушка, почувствовав, как Вадим осторожно запустил руку под джинсовую мини-юбку и принялся нежно гладить её округлые, упругие ягодицы, едва прикрытые тонкой тканью узких белых трусиков. — Пора остановиться. Иначе он в конец потеряет голову… — Решив не затягивать далее сцену прощания и улучив подходящий момент, девушка проворно выскользнула из сильных мужских рук, и, прежде чем Вадим успел что-то предпринять, скрылась за захлопнувшейся калиткой, не преминув напоследок крикнуть короткое «пока».    

    Спешно приводя в порядок перекошенную одежду и всклокоченную причёску — Ужас какой-то, он меня почти раздел. Мне только нравоучительных разговоров с родителями не доставало о том, как приличной девочке надлежит вести себя с мальчиками и чего нельзя делать никогда и ни при каких условиях… — Ира шла по дорожке мимо гостевого домика, когда заметила, что окна последнего освещены электрическим светом. Девушка тут же вспомнила, что этим вечером на даче ждали гостя. Об этом стало известно ещё накануне, когда за ужином отец с гордым видом поведал собравшимся за столом домочадцам о том, что он, при помощи Жанны, связался по телефону с Олегом Крутояровым и пригласил его провести выходные дни на принадлежащей им даче. Незнакомая машина, припаркованная на площадке перед домом, наглядно свидетельствовала о том, что приглашённый сдержал данное слово.

    В последнее время Ира так часто слышала об этом человеке, что не удержалась от соблазна увидеть его воочию. Причём, чтобы в ожидании утра не маяться от неопределённости — так, пожалуй, вся изведёшься и не заснёшь, — решила сделать это немедленно. — Интересно, какой он на самом деле, этот загадочный крёстный отец, который столько лет пропадал непонятно где и теперь вдруг появился, словно призрак из прошлой жизни. Наверняка, ничего особенного, — смело предположила она, поскольку, не взирая на юный возраст, владела определённым опытом и уже не раз имела возможность убедиться в том, что словесное описание человека зачастую не имеет ничего общего с реальным прототипом. — И в этом нет ничего удивительного, — продолжала она тянуть невидимую нить рассуждения, словно сочиняя в голове текст школьного реферата, — поскольку в основе всего лежит психология человека. Ведь наукой давно доказано, что люди по своей природе крайне субъективны и склонны приписывать положительные черты тому, кто им симпатичен, и отрицательные — тому, кто не нравится. Истина же, как известно, располагается где-то посередине! И в данный момент мне предстоит проверить правильность этого тезиса на отдельном, конкретно взятом примере. И сейчас я займусь тем, что постараюсь развенчать выдуманный родителями миф о том, какой это удивительный, необыкновенный человек, и попытаюсь установить истину…

    Рассуждая так, Ира свернула с прямой, выложенной крупной и прочной каменной плиткой дорожки на зыбкую, перемешанную с мягким мхом и пожухлыми сосновыми иголками траву, подошла к гостевому домику и осторожно заглянула в открытое настежь окно, из которого в ночную темноту струился жёлтый электрический свет и лилась красивая латиноамериканская мелодия.    

       Открывшаяся взору картина привела девушку в замешательство. Прямо перед ней, в старом дубовом кресле с закруглёнными на конце подлокотниками и изогнутой резной спинкой, привезённом дедушкой, контр-адмиралом флота, ныне покойным, после войны в качестве трофея из освобождённого от фашистов Кенингзберга, за таким же древним письменным столом, за которым она когда-то готовила уроки в московской квартире и который со временем так же отправили доживать свой век на дачу, сидел незнакомый мужчина и, закрыв глаза, негромко и сладострастно стонал. Рубашка на нём была расстёгнута, рукава закатаны по локоть, а сильные загорелые руки упирались в массивную столешницу. Ира застыла в растерянности. Она видела, что мужчина испытывает огромное, неземное наслаждение вполне определённого свойства — это представлялось совершенно очевидным и не вызывало сомнений даже у юной шестнадцатилетней девушки, — но никак не могла понять причину оного. Впрочем, долго ждать разгадки странного явления не пришлось. Поскольку в следующее мгновение из-под стола показалась чья-то голова. От неожиданности Ира едва не вскрикнула и машинально прикрыла ладонью открывшийся от изумления рот. Она напоминала доверчивого зрителя в цирке, на глазах у которого опытный иллюзионист проделывает удивительные, невероятные фокусы, и вначале просто не поверила своим глазам, и только после того, как вслед за головой из-под стола показались обнажённые женские плечи, поняла, что всё это ей не привиделось.

    Тем временем девушка окончательно вылезла из-под стола, и Ира смогла её как следует рассмотреть. Незнакомка оказалась молодой, на вид не старше двадцати двух — двадцати четырёх лет, и довольно привлекательной. Закрученные в безумном вихре короткие чёрные волосы грозовой тучей вились вокруг аккуратной маленькой головки, венчавшей тонкую шею, в свою очередь плавно переходящую в изящные, словно выточенные из благородного светлого мрамора плечи. Лицо незнакомки также заслуживало внимания. Красивое и утончённое, как у дорогой фарфоровой куклы, оно цепляло и завораживало. Каждый жест незнакомки, прямая спина, поворот головы и взгляд тёмных с поволокой глаз — всё в ней, казалось, было пронизано чувством собственного достоинства и вместе с тем каким-то тайным, тщательно скрываемым от окружающих сладострастьем. Высокая упругая грудь, плоский спортивный живот и длинные, немного полноватые в бёдрах ноги довершали облик девушки, делая её по-настоящему неотразимой. Из одежды на незнакомке оставались лишь чёрные капроновые чулки на широкой ажурной резинке и элегантные туфли на «шпильке». Остальная одежда, как мужская так и женская, была небрежно брошена на старом, потёртом диване, стоявшем у противоположной стены комнаты, под картиной кисти неизвестного западноевропейского мастера конца девятнадцатого — начала двадцатого века в тяжёлой золочённой раме с изображением невинного пасторального сюжета.    

       Не взирая на ослепительную наготу, девушка держалась довольно уверенно. В её поведении не было даже намёка на вполне естественное и понятное в сложившейся ситуации смущение. Внешне она напоминала строгую школьную учительницу, перед которой сидел за партой непослушный, шаловливый первоклассник. Плавно покачивая бёдрами в такт неторопливой томной мелодии — ей только очков в роговой оправе и указки в руке не доставало, — девушка уверенным шагом манекенщицы обошла вокруг кресла и, скрестив на груди руки, встала перед мужчиной.

    — Нам следует остановиться, — сказала она, пронзив мужчину внимательным взглядом красивых тёмных глаз. — Мы не должны делать этого… Возможно, я немного старомодна и отличаюсь от девушек, с которыми вы привыкли встречаться и которые считают подобное в порядке вещей, но согласитесь, пара часов знакомства слишком короткий срок для того, чтобы могло произойти что-то серьёзное…

    Мужчина молчал.

    Девушка старалась выглядеть спокойной и рассудительной, но её голос предательски дрожал:

    — Кроме того… я не успела предупредить… всё произошло настолько стремительно — это моя вина. Тем не менее, вы должны знать — через несколько дней мне предстоит выйти замуж. Мой жених прекрасный, честный, порядочный человек… Ей Богу, он не заслужил этого… Уже куплены кольца, сшито платье, назначен день и приглашены гости… К тому же, только, пожалуйста, поймите меня правильно, я не могу разрушить всё, что так долго и трудно создавала, из-за какой-то случайной встречи…

    На последней фразе девушка сделала ударение. Между тем осталось непонятно, что именно прозвучало в её словах — раскаяние падшего ангела, после встречи с коварным дьяволом-искусителем едва не погрязшего в пучине греха и остановившегося в одном шаге от края разверзшейся пропасти, или искусно завуалированный вызов опытной, расчётливой кокетки, скрывающей свои подлинные намерения под покровом невинности и чистоты и привыкшей играть с мужчинами, словно с послушными марионетками, и извлекать из этого опасного и увлекательного занятия определённую выгоду.    

    Мужчина вновь ничего не ответил. Он только пристально посмотрел на стоящую перед ним девушку — поверьте, сделать это оказалось совсем не просто, поскольку в этот момент та, раскрасневшаяся, покрытая лёгкой испаренной, порядком распалённая — разве что искры не летели, — и ведущая жестокую, непримиримую борьбу с собственным телом, изнывающим от вожделения и не желающим признавать доводы разума, призывающего её опомниться, пока не поздно, покаяться и бежать от этого страшного человека куда глаза глядят, была невыносимо хороша собой и от близости этого живого воплощения женской красоты и сексуальности, всего того, о чём всякий нормальный мужчина может только мечтать, у него, как принято говорить в молодёжной среде, запросто могло «сорвать крышу», со всеми вытекающими последствиями… — после чего медленно понурил голову, показав тем самым, что всё понимает и полностью согласен с приведёнными доводами. При этом его карие глаза, ещё недавно озарённые вожделенным огнём, погасли и наполнились живой неподдельной грустью.

    На время в густом, сладком и пьянящем, как вишнёвый ликёр, воздухе повисла напряжённая пауза, нарушаемая лишь томной латиноамериканской мелодией…

Продолжение следует. Поверьте, всё интересное впереди.

Никита Вашек