Ольга Анти — ' Вселенский бунтарь '

Моя тропа.

Как часто я просыпаюсь ночью, будто возвращаюсь из другого мира. И как часто я мечтаю, чтобы этот мир и был будущим, всеобщим будущим... После него трудно погружаться в реальность. Так и вижу перед собой комнату, окутанную тьмой, где все столь знакомые предметы кажутся неизмеримо далёкими и чужими в свете прожектора на крыше школы, находящейся напротив дома. Казённый свет этого прожектора падает прямо в моё окно, будто чьё-то всевидящее око наблюдает за мной, не пропуская ни малейшего движения, даже едва промелькнувшей мысли.

А во сне…

Я выхожу на залитую солнцем улицу. Приятное тепло растекается по моему телу. Прохладный ветер словно поёт мне свою извечную великую песнь о вселенской Свободе. Мои волосы и лёгкие одежды развеваются, повинуясь движению вольной стихии. Я ступаю босой ногой на ярко-зелёную траву и ощущаю свежесть росы, выпавшей за ночь и ещё никем не тронутой. Мне кажется, что в этот миг я и всё окружающее — это единое целое, разделить которое невозможно. Мы связаны какой-то древней тайной, которую нельзя понять до конца, но зато так легко почувствовать.

Я иду по поляне и попадаю прямо на лесную тропу. И кажется, что я слышу голоса каждого листа, мне понятно всё то, о чём они говорят…

Я иду навстречу утреннему Солнцу, которое встаёт над уже обновлённым миром. Теперь всё как-то по-другому. Возможно потому, что изменился образ мышления, через призму которого я смотрю на окружающее. Давно исчезли ожидания битвы и постоянная готовность к борьбе за свои идеалы, и только знак Анархии на моей груди напоминает о былых сражениях. В принципе, в нём также уже нет необходимости, потому как Революция уже совершилась, но я по-прежнему предана ей. Ведь это было и остаётся делом моей жизни, пусть оно уже и совершилось. Наверное, не многим удаётся в полной мере насладиться плодами своей достигнутой высшей цели, ради которой боролся, ради которой был готов отдать всё. Я же испытываю это чувство. Как приятно вспоминать то, что было сделано, видя, ради чего всё это.

Я знаю, что все независимы, и теперь в полной мере могу придаваться зову собственной свободы. Моё сердце по-прежнему зовёт меня, но уже не в бой, а в лоно матери — Природы…

А потом, когда я вернуть домой, дети моих товарищей по общине начнут расспрашивать меня о Революции: какая она была? А я с радостью буду рассказывать им всё, что видела: обо всех событиях, в которых принимала горячее участие, о чувствах, вызываемых битвой за Свободу, о Справедливости и Свете, которые наконец воцарились. Я обязательно добавлю, что теперь они утвердились окончательно, потому как я это знаю. Я это просто чувствую во всём, что меня окружает.

Но это во сне…

Наверное, я и живу потому, что где-то в глубине ещё теплится надежда, что это и в будущем.

А сейчас… А что сейчас? Мне остаётся только искать тропу, которая приведёт меня к Свободе, и идти по ней, не сворачивая и не оглядываясь назад — через тернии к звёздам…

                                       * * *

Казалось, звук захлопывающейся двери старого подъезда длился целую вечность. Будто звон огромного колокола, он возвещал о чём-то важном, разбивая безмятежную иллюзию сна и сливаясь с грохотом глобальной эпохи.

Андрей внезапно очутился на осенней петербургской улице, чей воздух, проникнутый запахом бензина и выхлопами заводских труб, всё-таки ещё нёс в себе запахи только что ушедшего лета.

Надо же, ещё какую-то минуту назад он говорил с ней, надеялся, что всё это лишь сон, а сейчас он уже остался один посреди этого беспощадного мира, лицом к лицу с данностью.

Данность… Какое странное понятие. Что это? Наверное, просто то, что есть независимо от нашей воли… И именно поэтому она столь пугает нас и зачастую приводит в отчаянье. Так было, так есть, и так будет… Что ни сделай, данность ничуть не изменится. Просто потому, что она такая, потому что это факт. Да, именно такие факты, за которыми гоняются средства массовой информации. За выгодную их интерпретацию они получают большие деньги, но суть не меняется. Факты можно продать, купить, но не изменить. В этом смысле данность можно считать родной сестрой безысходности. Так или иначе, любой из нас рано или поздно останется с ней один на один.

Она совсем не любила… Но как же? Почему тогда было так пленительно время, проведённое вместе, к чему эти разговоры? Андрей не мог до конца осознать, что та, ради которой он готов был отдать всё, хотела просто быть не хуже своих подруг, и потому встречалась с ним. А ведь эта девушка была для него единственным лучом солнца во тьме, ей он доверял и был уверен, что она всегда его поймёт. Андрей считал, что в их отношениях много искренности и тепла. А теперь вся иллюзия разбилась. Разбилась в одно мгновение.

Никогда ещё он так явственно не ощущал бездну. Чёрная, бесконечная пропасть, которая раньше была лишь снаружи, властвовала теперь и внутри. Будто громадная чёрная дыра разрасталась, поглощая последнюю звезду.

Андрей шёл по улице, облитой солнечным светом. Листья на деревьях шелестели ещё совсем по-летнему, как будто оно не кончалось вовсе, как будто оно будет длиться вечно.

Мне всегда казалось, что улицы Петербурга наделены какой-то самобытной, неповторимой атмосферой. В любую пору года они словно скрывают что-то. Создаётся впечатление, что некая древняя, природная сила, закованная в бетон и асфальт, пытается вырваться из этих оков; но даже в таких условиях она полновластная хозяйка этих улиц и кажется, что кругом слышится её голос. Этот голос зовёт куда-то вдаль, и хочется идти и идти без всякой цели, повинуясь его призыву.

Иногда перед моими глазами явственно встаёт картина: в полдень конца февраля я иду по тонкому, уже начинающему таять льду в одном из тихих районов города вместе с двумя знакомыми. Где теперь эти люди? Насколько они изменились с тех пор? Так странно иногда бывает: встретишься с кем-то, возможно даже доверишь многое из своих мыслей, а потом по-дружески расстанешься, пожав руку и сказав слегка весело: «Пока!», и каждый пойдёт по своим делам, чтобы больше уже никогда не увидеться. Думали ли мы тогда об этом? И вообще, думали ли мы о чём-то серьёзно? Лёд под ногами напоминал гнёт власти. Вроде уже и тонкий, но как может испортить всё, сколько беспокойства причиняет. Его маскируют песком, но сущность не меняется. Как хочется избавиться от него, чтобы идти свободно и непринуждённо, но не тут то было… Знали ли мы тогда, что нас ждёт впереди, как быстро всё измениться? Скорей всего, даже не задумывались, даже не пытались представить что-то. Мы просто шли, и каждый мечтал о чём-то своём. Возможно, мы даже думали об одном и том же. Да, я уже тогда осознавала угрожающую ситуацию, поглощавшую нашу страну, но тогда предстоящая борьба казалась мне такой простой, что присутствовала даже некая доля эйфории. Просто была непонятная уверенность, что впереди ждёт несомненно лучшее, что наше время ещё наступит. Теперь я думаю, это было нечто вроде пограничного периода, перехода из эпохи полного неведенья и бессознательности к тому, что сейчас… Но тогда, по большому счёту, мне ещё было это безразлично, как и всё остальное, что понять я в то время не могла.

… А Андрей всё шёл и шёл, повинуясь тому самому голосу, зовущему всякого прохожего. Боль постепенно сменилась леденящим безразличием. Старый облезлый пёс некоторое время плёлся за ним, видимо, почуяв некоторое родство душ, но потом предпочёл молниеносно скрыться, погнавшись за дворовой кошкой.

Незаметно для себя молодой человек оказался на Невском проспекте в огромной толпе людей. Все спешили куда-то, пытаясь опередить друг друга, с таким видом, как будто от того, как скоро они придут в назначенное место, зависит судьба всего мира. Они толкались, изредка откуда-то доносилась язвительная брать. Сложно удержаться, чтобы не отметить схожесть всего этого с тараканьими бегами. Невольно на лице Андрея появилась лёгкая улыбка. Он старался всмотреться в лицо какого-нибудь прохожего, но почему-то ему не удавалось этого сделать. На всех прохожих будто были одеты маски. Казалось, даже если кто-то сейчас прыгнет с крыши самого высокого дома в гущу этой толпы, они в лучшем случае бросят на него мимолётный возмущённый взгляд и понесутся дальше навстречу непонятной, выдуманной цели, скрашиваемой иллюзией необходимости.

У магазина толпились постоянные привычные герои ежедневной трагикомедии. Они были заняты тем, что не покидало их мысли и являлось единственной сущностью рутинной жизни. Вынеся важное постановление о распиваемом сегодня напитке и ещё раз пересчитав деньги, они удалились в недра заведения, по привычке снабжавшего их жизненной энергией и смыслом.

Почему-то эта компания невольно привлекла внимание Андрея, и из всего опустошённого хора мыслей ярко выделилась одна: неужели я борюсь, рискую многим ради таких, как они? Может, мне нужна их свобода?

Да… После ссоры с любимой девушкой именно Идея стала тотально заполнять освобождённое пространство разума и чувств. Самое странное, что Андрей сам не понимал её природу. Раньше всё было предельно ясно и как-то почти по инерции. Вся деятельность, направленная на преобразование окружающего, совсем не вызывала вопросов, выявляющих её суть. Возможно, потому, что были не единственные чувства подобной силы. Теперь же, когда Идея полностью воцарялась в сердце, потребность её осознания также стала тотальной. Казалось, всё это перешло внутрь и больше уже не являло собой отстранённую внешнюю цель; однако же заявляло о себе и что-то принципиально непривычное, можно сказать, его даже не хватало: исчезло чувство некоего ясного, но в то же время иллюзорного предела, границы, внушавшей то уверенность в правоте, а то отстранявшей от действий и желаний, особо не заставляя задуматься о причине этого. Иными словами, только сейчас Андрей ощутил ранее неизвестную безграничность пространства, словно та бездна прорвала иллюзорные ограничения и предстала в истинных масштабах. Вот только, вместе с пределом исчезла и уверенность, точно ли это бездна? Или может, это что-то другое, возможно, это и есть свет, к которому он стремился всю жизнь, только раньше не мог разглядеть и отличить от тьмы?

Знали бы вы, как странно бывает впервые признаться себе, что всё делаешь только из внутренних побуждений во имя и по причине себя, своего характера, своей сути. Наверное, просто не можешь иначе. Руководствуйся разумом, чувствами — всё равно, это личные побуждения. Поставив себя перед таким фактом, совсем не замечаешь, как постепенно видишь это уже в центре мироздания и отправной точкой всех целей и средств. С этого момента определяющим началом действий становится собственная Личность во всеобъемлющем многообразии, только её естественные качества являются качествами человека как такового. Возможно, многие ужаснутся, услышав о таком освобождении, но это уже говорит о несостоятельности их личности, о подверженности влияниям извне.

Знаете, часто бывает, сижу я поздним вечером в тёмной комнате, и в моих мыслях отчётливо встаёт лицо какой-то пожилой женщины. На её лице, особенно в глазах, ярко видны следы жизни с тоталитарной идеологией, она — суть те догмы, за рамки которых ей страшно выйти, да она и не представляет, как это возможно. Я вглядываюсь в это лицо, осуждающе бросающее на меня свой взгляд, и чувствую в нём страх перед инакомыслием, перед огнём Свободы. Постепенно образ этой женщины преобразуется в догорающую свечу, бесследно исчезающую в результате невозможности иного существования кроме самоуничтожения. Слёзы-воск падают, и эта тоска по убитой Личности — единственное, что останется после неё, а она уверяет себя, что оплакивает людей, живущих и не понимающих тех ценностей, которые якобы доступны ей…

Итак, Андрей остался наедине с собой. Наконец он отчётливо видел, что та Идеология, за которую он боролся и ради которой жил, это и есть суть его самого; она — часть его внутреннего мира, основа Личности. И теперь борьба приобрела ещё более осознанный смысл, потому что Воля стала в полной мере его союзником. Внезапно он вспомнил фразу, прочитанную когда-то давно: «Стань подлинно свободным!» Теперь эта Свобода и представлялась ему светом, заполнившим бездну, и даже внешнее её отсутствие не так тяготило, как раньше, ведь теперь она была внутри. Но, в то же время, желание добиться её и снаружи также стало безграничным.

Раз уж я начала этот рассказ с описания своего сна, то теперь я не удержусь от того, чтобы вспомнить ещё один. Наверное, сны — это путешествия по внутреннему миру, и, анализируя их, можно многое узнать о самых скрытых уголках своего «Я».

Снилось мне, будто иду я по какому-то старинному музею. Со стен на меня смотрят образы различных людей. Но я останавливаюсь перед одной картиной, в центре которой изображена женщина с флагом в руке, ведущая за собой толпу вооружённого народа. Я смотрю на неё и не могу оторваться. Постепенно я замечаю какое-то движение и осознаю, что эта женщина уже стоит рядом со мной. Она так просто говорит мне:

— Двери тюрьмы открыты. Ты теперь можешь бороться за свои идеалы.

— Но кто ты? — спрашиваю я, хотя осознаю, что чувствую это, хоть и не могу выразить.

— Я? Да ты же знаешь и даже говоришь, что живёшь ради меня. Я — Свобода, о которой так любят говорить. Я та, о которой не надо молить и кого не надо призывать, меня надо увидеть и почувствовать, а после добиться.

Она протянула мне руку и повела за собой, внутрь той картины. Внезапно меня ослепил яркий свет. Немного осмотревшись, я поняла, что нахожусь здесь совершенно одна. Сперва я пыталась найти свою спутницу, но теперь она говорила со мной уже изнутри. Её голос был голосом моего разума или сердца… Да нет! Это был мой собственный голос…

Андрей просто продолжал идти вперёд. Теперь он чувствовал, что весь мир является отражением того, что внутри, и в то же время он наделён своей стихией, жаждущей освобождения.

Очутившись на мосту, молодой человек увидел реку, бурлящую внизу. Никогда раньше Нева не представала перед ним такой. Её тёмные воды блестели в лучах солнца, а волны, казалось. переговаривались между собой о чём-то высшем, тоска о котором всё время не покидает нас. Возможно, это высшее и будет тогда, когда наш внутренний мир полностью сольётся с внешним в едином порыве Свободы и Воли. Андрею эта стихия уже не казалась чуждой, она находила отклик и соединялась с голосом его сердца, и это был гимн Личности и такой же свободной Природе.

Юноша шёл вперёд, навстречу ветру, поющему всё тот же гимн Воли и Света.

Андрей сел на лавку в каком-то тенистом сквере и закрыл глаза. Он стал погружаться всё глубже и глубже внутрь себя. Приятный сон стал окутывать его, и внезапно он увидел воина в сияющих на солнце доспехах. Он шёл ему навстречу и, казалось, уже считал своим другом. Андрей никогда раньше не видел его, но тоже почему-то чувствовал, что хорошо знает этого человека. Тем больше хотелось ему узнать имя героя, и поэтому, не дождавшись его первого слова, он сам спросил:

— Кто ты?

— Я Ахилл. Должно быть, ты слышал про меня…

— О да, разумеется. Но что привело тебя ко мне?

— Меня к тебе или тебя ко мне… Кто знает, да и какая разница. Мы встретились только потому, что мы — единое целое. Видишь ли, время — категория странная. Я даже думаю, есть ли оно вообще. И один и тот же человек в разные эпохи, наверное, просто носит разные имена. Свобода приводит нас в видимый мир тогда, когда это нужно и когда мы этого хотим.

— А знаешь, я читал о тебе, и всегда думал, почему ты выбрал именно такой путь…

— Выбрал? А я не выбирал. Я не мог и не хотел поступить иначе. Просто это — суть моей Личности, это и есть я. Думаешь, мне надо было помогать одержимому подчинять себе кого-то? нет, я не терплю рабства. Я шёл на войну из собственных побуждений, так было свойственно моему внутреннему миру. Мне хотелось пройти сквозь века, я и сейчас не согласился бы на другую жизнь. И потом, я хотел восстановить некую справедливость, показать истинную суть всего. Ведь подчинить можно только тех. Кто сам этого хочет или по крайней мере не возражает, боится противиться. То есть тех, кто от природы раб. Эту сущность можно изменить в себе, освободиться, и такие завоевательные действия для многих могут стать поводом для этого освобождения, поводом задуматься об истинной причине поражения. Иными словами, господин и раб для меня равны и находятся на одной ступени. Я презираю и того, и другого, но верю, что Свобода может победить.

— Скажи, что ждёт меня?

— А почему ты спрашиваешь? Иди вперёд, а там увидишь. Главное, всегда будь собой, это — высшее счастье. И борись, если хочешь добиться полной Свободы. Забудь о страхе, это глупое чувство.

Андрей открыл глаза. Перед ним был всё тот же мир, и всё тот же ветер пел свою вечную песню. Но теперь он чувствовал единство с этой стихией. Теперь он твёрдо видел цель. Он увидел Свет внутри себя, и ему так хотелось восстановить его царство кругом. Теперь он точно знал, о какой Революции так долго думал и за какую собирался бороться. Это была Революция не для освобождения, а в результате освобождения. Отныне надо было лишь внешний мир единым с внутренним, разбить клетку, пытающуюся извне заковать безграничную Личность.

Внезапно Андрей просто рассмеялся. Теперь ему было ясно многое, что раньше давало причины для бесплодных раздумий. Он смеялся над прежней слепотой и тюрьмой, которую строил внутри себя; над тем, что пытался разделить свой цельный внутренний мир на собственно Личность и непонятную цель. Это был смех над добровольным отчуждением части себя и ограничением Свободы.