Из-за едва приоткрытых век виднелось серое небо. Оно будто давило, предвещая бесплодность всяческих попыток продолжения битвы. Казалось, оно медленно сползает вниз, поглощая мир в свою серую бездну — туда, где отсутствует время, но разум-то остаётся. Он порождает волю к действию, но именно эта секунда будет длиться вечно, не давая предпринять что-то для изменения действительности. Да какое там для изменения, даже для временного самоудовлетворения посредствам приложения усилий к этому заведомо безрезультатному делу. Элендил, преодолевая пульсирующую боль в голове, едва приоткрыл глаза и ещё не понимал, где он и что произошло, но именно такие мысли посетили его. Он лежал посреди поля и смотрел в серое небо. Слабый луч солнца, пробивавшийся сквозь камни туч, был для юноши чем-то родным, в нём он узнавал ту надежду, которая вела его до сих пор.
Надежда… Что это? Антипод безысходности или, напротив, её следствие? Она приходит именно тогда, когда уже нет никаких оснований верить в успех, кроме неё самой.
Постепенно сознание вернулось к Элендилу, и он вспомнил всё, что произошло.
После того, как его родной город был захвачен тираном Дугальдом, он с кучкой свободолюбивых людей был изгнан оттуда. Элендил был моложе остальных, но отличался несгибаемой волей и готовностью к любым лишениям ради возвращения воли всем тем, с кем он некогда жил.
Несколько лет его отряд скитался по окрестным просторам, пополняя и укрепляя свои ряды.
И вот, наконец, они решились выступить против тирана. Первая битва закончилась фактической победой повстанческого отряда, но потери были огромны. Войска Дугальда потерпели значительный ущерб, но их численность изначально была гораздо больше.
Гордые рыцари не примирились с властью узурпатора, и было назначено следующее сражение.
Элендил смутно помнил начало боя, копья и стрелы, направленные на них, и то странное ощущение, которое он старался не замечать. Юноша не хотел признаться себе, что это и есть то чувство, которое принято называть страхом, и воля к свободе всё-таки была сильнее. У него не было и мысли развернуть коня, но всё же идти на смерть оказалось гораздо сложнее, чем он представлял с детства, когда наблюдал за рыцарями, выступавшими против племён, совершавших набеги на город. Элендил уже привык к бою, но, несмотря на это, во врагах он всегда видел людей, ему было даже жаль их, ведь они добровольно стали рабами. Ему гораздо больше хотелось освободить их всех, но они сами сопротивлялись этому, и юноше приходилось идти на убийство.
Элендил помнил, как упал его конь, и он с силой ударился об землю. Где-то с минуту он ещё мог смутно различать фигуры, мелькавшие перед ним, но всё это уже казалось нереальным и происходящим в другом мире.
Очнулся он только сейчас. Через некоторое время юноша с трудом смог встать. Но то, что предстало перед ним, затмило и боль, и горечь прежних мыслей. Всё поле было усеяно трупами. Здесь были и враги, и многие из соратников. Рядом лежал погибший конь, до смерти бывший его верным спутником. Картина представляла собой нечто самое жуткое, что Элендил когда-либо мог себе представить, не считая рабства, конечно. Ворон кружил над всем этим, будто радуясь богатой добыче. Что-то зловещее и в то же время таинственное чувствовалось во всём окружающем. Однако, осмотревшись, Элендил почему-то пришёл к выводу, что и это ещё не конец, а значит там, в лесу на границе поля, всё ещё ждут последней схватки те, кто остался из его отряда, кого не было сейчас среди павших. А на противоположной стороне располагается лагерь тех, против кого предстоит им биться и от руки кого погибнуть.
Уже смеркалось, и над полем нависла тишина. Если прислушаться, то можно было даже различить отдалённые звуки, доносившиеся из стана узурпатора. Должно быть, там заранее праздновали победу. Особо отличившиеся военачальники пировали с самим тираном и, забыв про ратную честь и доблесть, услаждали его слух лестными речами.
Элендил медленно пошёл к границе леса. Он понимал, что предстоящая битва уже точно будет последней, как знал он и то, что никогда не покориться воле Дугальда. А это значило скорую гибель. Наверное, впервые юноша почувствовал желание жить так остро. Раньше он не задумывался об этом, а пророй даже сетовал на то, что родился на этот свет, лишённый всяческой справедливости. Даже идя в бой он не хотел жить так сильно, как сейчас, потому что тогда его ещё согревала хоть капля надежды. Теперь же Элендил знал, что это последние дни, а возможно даже часы его пребывания в мире. Он жадно вдыхал воздух вечерней прохлады, наслаждался ветром, дувшим в лицо и развевавшим его золотые кудри. Юноша искренне любовался этим миром, как будто старался восполнить то, чего не хватало в жизни. Но тут его взгляд снова пал на землю. И снова тела погибших…
Внезапно Элендил остановился, словно окаменев. В одном из трупов он узнал Йорла. Это был молодой человек, не так давно примкнувший к отряду. Он был единственный моложе Элендила, и считал его за старшего брата. Не так давно Йорл спрашивал его о возможности гибели, и он ответил, что жизнь в покорности тиранам равносильна смерти, даже ещё мучительнее и бесполезнее, а значит, надо бороться до конца, и, если придётся, пасть в бою. Элендил склонился к другу и вложил в его руку меч…
До леса оставалось уже не много, и юноша даже стал различать чьи-то голоса. Вскоре он увидел костёр и людей вокруг него. В них Элендил узнал своих соратников. Они тоже заметили приближающегося человека и старались рассмотреть, кто это. Потом от группы отделился один и пошёл навстречу. Элендил узнал своего друга Рейнольда. Тот, осознав, кто перед ним, сперва остановился, а потом молниеносно бросился ему на шею, будто мальчишка, обрадованный приходом отца. Возвращение якобы погибшего Элендила вызвало оживление в стане. Однако, вскоре на лицах людей снова стала проявляться боль и тоска. Все они также отдавали себе отчёт в том, что очень скоро их всех не станет, поэтому и радость за выжившего друга не могла быть долгой. Так или иначе, жить им осталось не много.
Вскоре послышались чьи-то шаги и голоса. По видимому, это были два человека, шедшие в отряд повстанцев. Однако трудно было различить, откуда доносятся звуки, и кто эти люди.
Внезапно у костра появились двое одетых в доспехи воинов тирана. Один из них заговорил:
— Мы, Дональд и Дункан, явились к вам по велению непобедимого Дугальда…
— Так — так… — произнёс кто-то в ответ. — И что же надо нашему «непобедимому» узурпатору? Или все его слуги пали в бою, а он не знает, как заточить меч или сесть на коня?
— Великий Дугальд предлагает вам сложить оружие и покориться его власти. В замен вы получите прощение и право вернуться в город.
Лица повстанцев выражали волю и негодование.
— И вы проделали столь длинный путь, чтобы сообщить нам это?! — сказал Элендил. — Так вот. Пусть ваш тиран раз и навсегда запомнит, что о таком не может быть и речи.
— Ну что же, тогда завтра он вызывает вас на решающий бой.
— Прекрасно!
— Что ж, вы ещё очень пожалеете, но будет поздно, так что…
— Если здесь кто и достоин жалости, — перебил его Элендил, — то только вы. Вы же убоги в своём рабстве…
Но Дональд и Дункан уже удалялись.
После этого Рейнольд отозвал Элендила в сторону и сказал:
— Зачем ты согласился на это? Лучше бы уговорил их перенести бой на более позднее время… Посмотри люди вымотаны…
— Послушай, если ты боишься, то так и скажи! День не даст нам ровным счётом ничего. Всё равно мы идём на смерть, так давай же уйдём с гордостью!
— Но подумай, надежда ещё могла быть…
— Наверное, ты лишился рассудка! Если тебе так хочется, пойди и сдайся, и не надо при этом прикрываться интересами всех!
С этими словами Элендил быстро пошёл вглубь леса. В эту минуту он был взбешён и абсолютно уверен в трусости друга и своей правоте. Вместе со всем его злило и другое. Когда посланники тирана предложили вернуться в город, разум юноши сразу воспринял это как неприемлемое. Но где-то в подсознании, на какую-то секунду, всё же промелькнула мысли о согласии. Конечно, вся сущность борца воспротивилась ей, но всё же… Оно было, и этот факт причинял Элендилу страдания. «Неужели я так слаб?» — спрашивал он себя. «Но нет, я же сразу совершенно искренне отказался от унизительных условий!» Из всего сгустка противоречий абсолютно осознанно выделялась одна мысль: свобода или смерть. Именно этим принципом руководствовался молодой человек, и будет действовать согласно ему до конца.
А Рейнольд? Мысли о друге занимали сейчас разум Элендила. Может, он незаслуженно оскорбил его? Может он правда думал, что для отряда и их идеи отсрочка необходима? Тем более, перед лицом смерти пора бы оставить свой максимализм и хотя бы напоследок отнестись с пониманием абсолютно ко всем окружающим…
Элендил пошёл обратно к стану. Люди уже не сидели кучкой у костра. Каждый предпочитал быть наедине с собой, предаваясь только им известным размышлениям. Казалось, никто даже не заметил возвращения юноши. Он пошёл к Рейнольду и тихо сказал:
— Не знаю, имею ли я право просить у тебя прощения, но я виноват перед тобой. Хочется, чтобы мы и погибли друзьями, какими были всю жизнь.
Казалось, Рейнольд предвидел этот момент и ждал его с неким волнением.
— Мне нечего прощать тебе, Элендил, — сказал он. — Мне кажется, я тоже был не прав. Раз уж всё равно у нас нет другого выбора, давай же следовать своим принципам до конца…
… Элендил молча сидел у костра. Эта ночь казалась особенно долгой. Тем более, никто не спал, но и разговоров не было слышно. Все были погружены в воспоминания и раздумья о том, чего уже никогда не будет, и каждый находил в этом нечто своё, тоска о чём до конца будет преследовать.
Сам же Элендил, напротив, хотел сейчас поговорить с кем-нибудь, высказать всё, на что не хватало времени раньше. Он даже ждал, когда подойдёт к нему старик Эвайн, который практически с самого начала жил с его отрядом, но уже не принимал участия в битвах. В обычное время юноша не любил разговоров с ним, потому как старик сильно идеализировал и поэтизировал восстание. Элендилу казалось, что он не понимает сути по причине того, что сам никогда не видел сражения. Эвайн всегда говорил: «Вот будь я моложе, мы бы вместе вырвали свободу у узурпатора!» Именно такие речи особенно злили молодого человека. Он всегда пытался объяснить старику истинное лицо битвы и героизма, которые тот превозносил как нечто неземное.
Сейчас же Элендил был бы рад даже ему.
Эвайн тихо подошёл и сел к костру рядом с юношей. В этот раз молодой человек заговорил первым:
— Вот между деревьями видны огни вдали… Это же сторожевая башня нашего города… Помню, ещё мальчишкой я бегал туда к отцу, когда он в ночную смену охранял свободу города от посягательств…
Старик заговорил о другом:
— Ты смерти не бойся…
— Да я и не боюсь, но жить хочется… раньше я и не думал об этом…
— А знаешь, это не конец совсем… Только если заслужишь… Вот видишь ту яркую звезду? Это Аллан… Он, как и ты, только очень давно и в одиночку, сражался с поработителями… Он пал в бою, но сама природа не могла допустить его гибели. И вот теперь он смотрит на весь наш мир, на наши бессмысленные проблемы, как на муравейник, где все копошатся, преследуя незначительную, неясную для него цель… Он освещает путь к свободе вольным сердцам…
Элендил прервал старика:
— На самом деле, все мы завтра будем лежать в луже крови на том поле… Вот и всё… Всё не так идеально, как ты привык думать!
— Как знать… А свободные-то люди — бунтари, борцы всё равно тебя помнить будут… В тяжёлые для них минуты они будут думать о тебе, и им будет легче сделать свой единственно правильный выбор…
Элендил пожал плечами, и воцарилось молчание. Только слышался треск догоравшего костра…
А на следующий день все без исключения пали в бою. Пали, оставшись свободными…