Выдрина Эльвира Александ — Вальс разбитых надежд (часть 3)

Часть 1. Цирк.

Часть 2. Стеклянный арлекин.

Часть 3. Дом Мод.

Часть 4. Витрины, или вторая половина суток.

Часть 5. Осень.

Часть 3. Дом Мод

1

Рождество. На центральной площади соорудили высоченную елку с красной звездой. Воздух резкий чистый. Мороз. Пахнет пихтой. Милена улыбнулась, вспомнив, как несколько лет назад она бежала сюда смотреть на цветные гирлянды и как встретила здесь однажды нищего юношу со счастливыми глазами. Он принял ее за свою знакомую. Он тоже любил зимний праздник. Он был похож на Чарли. Он любил сказку.

Но Чарли теперь не тот мальчик, гениальный мим, жонглер и акробат, а злой, расчетливый, хитрый и мстительный человек, владелец сети прибыльных подпольных предприятий, владелец цирка, в котором раньше работал клоуном. Теперь он никого не любил из-за того, что жизнь отобрала у него сказку. Его можно было понять, но не переубедить.

Подъехала черная тойота и преградила дорогу. Вышел Цербер:

— Хозяин велел отвезти в концертный зал — мерить платья.

Не дожидаясь ответа, посадил в машину и увез (как и велел хозяин).

Дом Мод. Дом Мод. Она была манекенщицей… Она горько плакала. От высоких шпилек к вечеру болели ноги.

Машина ехала почему-то непривычно долго. Цербер молчал, впрочем, как и всегда. Январь, —19°С и ниже. Окна в машине закрыты неплотно, поэтому — сквозняк. Дом моделей. Они проезжают витрины. В витринах, замерев, стоят хрупкие женщины в коротеньких летних платьицах и улыбаются. А она подумала: как им, должно быть, холодно там, за стеклом.

Платья назойливо привлекали внимание кричащими абсурдными вывертами. Не было среди них классической красоты.

— И это я должна буду напялить на себя? Бред какой-то! Ядовито-розовое с прозрачными вставками из тюля на груди и желтыми лацканами:

И розовый парик — как приложение… Да он совсем чекнулся… Психиатора ему бесплатно!

Черное тяжелое бальное с тремя разрезами по всей длине юбки и сеткой вместо рукавов:

Абсурд! И в этом я должна выйти на всеобщее обозрение?! Хочешь подороже продать меня, дорогой? Ничего у тебя не выйдет! Ты будешь прощения просить за свои шуточки!

Синее бархатное с белыми камнями на груди и на манжетах. Оно было спрятано в дальний угол гардероба и, видимо, не предназначалось для сегодняшнего выхода.

Вот то, что мне, пожалуй, подходит. И черные капроновые колготки… Эй! Скажите: я сейчас спущусь.

2

— Ты в красном? — возмутился Чарльз. — Но это будет выглядеть слишком вызывающе, на тебя все будут обращать внимание. Особенно женщины.

— Почему женщины?

— Потому, что то общество на церемонии, куда мы сейчас собираемся, не приемлет даже намека на пошлость!

— Но это платье ты сам мне подарил!

— Да, но всегда должно быть соответствие между костюмом и событием!

— Но почему я должна одевать то, что говоришь мне ты, Чарли?

— Потому, что ты принадлежишь мне, а не… не обществу.

— Нет, мне нравится это платье. Я хочу пойти в нем, — Милена сделала вид, что обиделась, и направилась к выходу из комнаты.

Чарльз разозлился. Он схватил ее под руку и силой подвел к большому зеркалу:

— Да ты посмотри на себя. Это то же самое, как если бы ты пошла на ужин в красном прозрачном белье!

— Ты совсем спятил, Чарли, — она пытается высвободиться, но у нее это не получается. — Ты помешался на своих платьях и на этом проклятом Доме Мод!

— Или ты оденешь то, что я тебе скажу, или вообще не выйдешь из этой комнаты, пока не образумишься! И я поеду один! Без тебя!

— Это тебе пора задуматься над своим поведением, — ответила она. — Если бы ты не относился ко мне так же, как к своим проституткам, я бы не была такой несчастной.

Его глаза широко раскрылись при этих словах, лицо стало еще напряженнее. Еще бы чуть-чуть, и ярость могла выплеснуться наружу. Но он сдержался, оттолкнул от себя женщину, подошел к шифонеру, выбрал «подходящее» платье, швырнул в ее лицо и вышел. Дверь хлопнула. Вздрогнув, Милена поднесла ладонь ко лбу, посмотрела на платье и еще раз подумала о том, что десять лет назад все было совершенно иначе.

3

На торжество в круг высокосветского общества он был приглашен для забавы. Увы, скука часто толкает людей на безрассудные поступки. И в огромной зале с высокими потолками, украшенными яркими фресками и разноцветными мигающими гирляндами царило тихое и таинственное ожидание шоу, когда по темному небу разлетится салют, засверкают бенгальские огни и выстрелят пробки из бутылок шампанского…

   А он пришел мрачный и в черном костюме, как злая фея. И, казалось, ему не было дела до того, что скоро его любимая девушка, девушка, ради которой он жил, предаст его, и до всего того, что его окружало. Он знал, что приглашен лишь ради забавы. А Милена — ради торгов.

— Дорогой Чарльз, вы пользуетесь успехом. Вас все знают,— заметил один из приглашенных и очень хитро заулыбался.

— Успех? Для успеха в мировом цирке нужна голова на блюде. Если ты не жертвуешь всем, что имеешь, то никогда не добьешься абсолютного признания.

— Но зачем нужно именно абсолютное признание? Неужели нельзя довольствоваться меньшим?

— Меньшее, как вы говорите, легко опровергнуть, оспорить, свести на нет. А победителей не судят. Поэтому.

— Мне не понять. Если вас они создали только для того, чтобы использовать и зарабатывать деньги, то…

— Если бы вы тоже любили цирк, то вам стало бы все ясно.

— Может быть. Я думаю, да.

— Громкая слава, большие деньги, — думаете, это все просто так?! Просто так ничего не бывает!

— Но… у тебя же талант.

— Это сейчас ничего не значит. Одна минута на сцене обойдется после нелицеприятными слухами, если образ фальшив.

— А жена ваша, что же, больше не вдохновляет вас?

— Да на кой черт она сдалась мне? Она мне не нужна, — сказал Чарли на вопрос о ней.

— Тебе не нужна — нам нужна, — сказал случайный собеседник. — А если тебе не нужна — продай ее. Сколько ты хочешь?

— Делайте ставки, господа! — скомандовал Чарльзтон.

Кто-то подавился портвейном, тот, кто знал, чем закончится спор со ставками, в котором участвовал Чарлзтон.

«Самое главное — затащить ее в постель, — шептались между собой гости, планируя разрушить союз Милены и Чарли,-а потом уж мы своего не упустим!.. Ты что, не видишь, она ведь помешана на этом образе. Ей только покажи похожего — она кинется на него, как голодная собака-на мясо! Ты главное — глаза сделай несчастными и все — псиса в клетке».

— Подбор, конечно, первоклассный, не спорю, да фальшивят ваши актеры. Я бы рада поддаться ,но гордость не позволяет, господа, — ответила Милена на все услышанное.

— Теперь я понимаю, почему она его любила, — сказал один из заговорщиков своей даме.

— Почему же?

Чарльз перевел взгляд в сторону, почувствовав, что о нем говорят.

Женщина выпустила в потолок кольцо дыма, но ничего не ответила.

— Вы мало что знаете, — резко ответил Чарли. — Если вы руководствуетесь только сплетнями, то этот разговор ни к чему не приведет.

— Ошибаешься. Если бы ты обратился к кому-нибудь раньше, то все могло бы обернуться иначе.

— В самом деле?

— Безусловно.

— Ха, ну пусть сейчас кто-нибудь попробует отобрать ее у меня. Это будет даже забавно.

— Ты эгоист. Впрочем, как и все мужчины. Насколько я помню, ты всегда имел скандальную репутацию.

— Все это в прошлом. Сейчас я все же кое-что научился понимать. Эти торговцы… Считают меня за идиота. На чужой крови хотят сделать себе имя! Моя бы воля — я не оставил бы ни одного из них среди нас живым.

— Как же, как же, Чарльз? Ведь инстинкт сохранения… семьи. Разве ваш брак можно назвать семьей?

— Что бы ни говорили, какие бы слухи ни распускали, но вы согласитесь, что у каждого респектабельного человека должно быть что-то, что никто не смог бы у него отобрать.

— Может, ты и прав.

— Конечно.

— Только что бы сказали простые люди на то, как ты играешь судьбами людей?

— Прожить за всех и всем помочь — мое призвание.

— Боюсь, как бы ни пришлось раскаиваться тебе и расплачиваться за свою помощь.

— Боитесь? Чего?

— Не стоит шутить: даже у стен есть уши.

— Это меня уже не удивляет. Я привык к тому, что все подробности моей жизни, не исключая и ее интимную сторону, доступны всем и каждому. Я стараюсь быть достойным примером.

— С чего ты взял? Ты же не сможешь жить за всех. Людей очень много, и все они не похожи друг на друга.

— Увы, только внешне.

Но вечер был скучным, разговоры не клеились. Милена решила уйти. Она направилась было к выходу, но Чарли остановил ее.

— Хочешь уйти? — Чарли зажигает сигару, отпускает серое облако дыма.

— Не знаю, что сказать, — ответила Милена.

— Мне не нужна твоя верность, можешь уйти с кем угодно.

— А что же тогда — любовь?

— Самообман.

— Ну да, «в людях мы любим только свое отражение»… Мне все надоело.

— Это теория в настоящий момент поставлена под сомнение. Сейчас спорят о том, существует ли любовь без интима.

— Ты невыносим.

— Перевес на утверждении «нет».

— Довольно!

— Ты не согласна?

— Я остаюсь при своем мнении.

— При каком же, позволь спросить.

— Истинная любовь бескорыстна. Я ухожу. Удачного вечера.

— В таком случае она и безответна, дорогая.

Но Милена уже ухватила осеннюю шляпку, пальто, зонтик и открывала входную дверь с колокольчиком.

Вдоль улиц мерцают витрины. Ветер и дождь… Черная машина Чарли преследует и догоняет ее. Цербер.

5

Чарльз вел пьяную девушку по темному переулку незнакомой улицы.

— Мне все надоело, мне противно твое общество, я ненавижу их всех! Я от тебя ухожу.

— Поэтому ты не дождалась меня, самовольно сбежала, напилась в ближайшей забегаловке и потеряла пальто и сумочку? А если бы на тебя напали? Ты в своем уме? Ты понимаешь, что могло произойти?

Блестящее тонкое короткое платье и дурацкие туфли на шпильках, которые постоянно цеплялись за что-нибудь по дороге, привлекли бы ненужные взгляды. Милена, держась за него под руку, шла неуверенно и буквально на каждом шагу спотыкалась и цеплялась за его шею.

— Нет, — несвязно говорила она, — если мы упадем, то упадем вместе!

   Хотя язык и заплетался, она могла бросаться восклицаниями.

   Прошедший дождь и сырой ветер сделали погоду еще более скверной.

— Долго ли нам еще идти?

— Помолчи, — не выдержал он, — иначе останешься вот здесь, прямо возле помойки.

— Предатель…

— А куда ты меня ведешь? — опять стала пьяно говорить Милена и потянулась к лицу мужчины, чтобы поцеловать его. — Хочешь сдать меня в публичный дом, пока я неспособна сопротивляться? Какая подлость. Подлец! Возвращайся к своим коллегам!

— Перестань выделываться! Я могу упасть, и твое самое дорогое платье превратится в грязную тряпку! А завтра у меня важная встреча.

— Вперед, мой победитель!

Но тут Чарли падает и портит костюм, она падает на него; он вне себя от злости; она начинает смеяться над ним; он бьет ее по щеке; она начинает плакать; он опять берет ее в охапку и ведет домой.

6

Ночь полна сюрпризов. Милена согласилась остаться дома просто от нечего делать. Она устало сидела на стуле с высокой спинкой и крутила в руках салфетку от беспричинного волнения. В доме было тихо. Луна светила прямо в окно.

«Ничего необычного, — невзначай заметила она. — Вчерашнее происшествие ничего не значит».

Дворецкий накрывал на стол…

Но Чарльз явился вовремя.

— Добрый вечер, милая. Извини, что заставил ждать.

— Ничего. У тебя ко мне было какое-то важное дело.

— Да, верно.

— Это надолго?

— Думаю, да.

— И что, стоющая афера?

— Несомненно. Я хотел поговорить с тобой. Ты должна поехать завтра со мной на деловую встречу, Милена.

— Что? А тебя не интересует то, что у меня другие планы, свои проблемы, и завтра я бы не хотела никуда идти с тобой? — спросила Милена, наливая в чашку черный кофе.

На вопрос Чарли даже не повернул головы в ее сторону, он продолжал читать газету, переворачивая листы время от времени. После рабочего дня он не снимал деловой костюм. Милена всегда напоминала ему, чтобы он надевал тапочки, входя в дом.

— Нет, дорогая. Завтра предстоит чрезвычайно важная встреча для меня, и ты должна мне помочь.

— Это деловая встреча? И где же ее планируют провести?

— Мм-м, не совсем встреча. Будет день рождения одного из уважаемых людей, который пообещал финансировать цирк, если мы, в свою очередь, согласимся принять его условия…

— Условия? Интересно, какие?

— Ничего не делается даром, дорогая. Нас пригласили на банкет, где, я полагаю, все и разъяснится.

Чарли наконец-то посмотрел на Милену, их взгляды встретились. Милена равнодушно заметила:

— Если это для тебя так важно, Чарли, то я готова отложить все свои дела на другой день. Только пообещай мне, что мы не задержимся там больше, чем нужно.

— Конечно.

— Иначе, твое светское общество не приведет тебя ни к чему хорошему.

— Времена изменились, дорогая. В этом я не виноват.

— Да… Хм. Вчера я уже побывала на приеме. Ничего достойного я не увидела. Ты понимаешь, так хочется быть тем, кто ты есть, а не тем, кем ты никогда не станешь, чей образ отвратителен тебе. Я устала казаться той куклой, какой ты представляешь меня в своем испорченном обществе. Мне до смерти хочется новой жизни. Я уже не люблю тебя. Когда те, с кем я вынуждена встречаться, копируют твои жесты и твои привычки, пытаются вытянуть из меня отношение к тебе, едят меня глазами, оскорбляя и унижая при этом, мне самой не остается ничего, чем можно было бы жить.

— «Устала», «не могу», «не люблю»! Что ты мелешь?!

— Это все справедливо, конечно. Но ответь, почему в моей жизни столько несоответствий, и вся она — одно недоразумение? Об этом уже кто-то спрашивал… Видишь ли, меня ненавидят люди: женщины воспринимают меня, как соперницу, у которой намного больше шансов на их дорожайших мужей. Черт бы их… А мужчины — как высокомерное оскорбление их естественной потребности. Остается молодежь. Ну, молодежь, сам понимаешь, — как отрицание их стадных и правых законов. Смешно тебе? Забавно.

Я ведь не буду объяснять обществу, что такое любовь к отраженным фонарям и алым листьям клена. Во-первых, как собрать всех непонимающих вместе? Во-вторых, на каком языке говорить? Я остаюсь при себе.

— Хватит! Мне осточертели твои игры в кошки-мышки! Ты будешь делать то, что тебе говорю я! Чем еще ты могла бы зарабатывать кусок хлеба? Ты об этом думала? Я предложил тебе оптимальный вариант! «Не могу», «не хочу»! Если тебя такая жизнь не устраивает — можешь убираться ко всем чертям! Незаменимых людей для меня не существует, — Чарли бросает бокал на пол, уходит из дома, уезжает.

Вернулся он часам к четырем ночи, пьяный вдрызг, зашел в комнату Милены и свалился на коврик около кровати, свернувшись калачиком, как старый бродячий пес.

7

— Как хорошо, что небо сегодня не черное, и, по-моему, даже с сиреневым оттенком. И фонари на пристани… почему-то они напоминают, искренне, всегда, что я кем-то любима, — Милена задумалась, продолжая небрежно откидывать листья на асфальте. — Посмотришь на небо — и снова живешь. На небо, на море, на осень…

Шелковое платье волнами развевалось, задевая асфальт. Прозрачные летние босоножки на металлической шпильке стучали неслышно. Мерзлый ветер обвязывал тело стальной невидимой проволокой. Редкие машины проносились мимо. Просто удивительно, за ней никто не следит. Должно быть, Чарльз бросил это бесполезное дело и рассчитал детектива. Так даже лучше. Пусть катится ко всем чертям! Милена остановилась у освещенных витрин и тотчас забыла обо всем, о чем только что думала.

— Эй, красавица, ждешь кого-то? — спросил незнакомец, неизвестно откуда взявшийся.

— Да, жду, — Милена посмотрела на часы.

— Ну, извини.

Пустые ночные улицы города. Легкий пиджак. Ветер, изморось.

— Как холодно, — она прячет руки в карманы.

— Странная любовь между вами, — сказал незнакомец.

— У нас с ним война. И у каждого наступления один и тот же сценарий: только он найдет сил и мужество в себе, чтобы приблизиться, выйти из укрытия и заявить о правах оскорбленного человека, как тут же тает, мякнет, замирает на месте, глаза его начинают светиться, и он улыбается и забывает, зачем пришел ко мне опять.

— Вы посещали когда-нибудь представления Чарльзтона? — спросил человек.

— В один вечер, когда не пускали детей. Почему, не знаете?

— Однажды, — ответил человек после недолгих раздумий, — поздним вечером на главной улице в уголке парка он выступал для детей. Празднично светили разноцветные фонари и лампочки на деревьях. Дети стали бросаться на него от восторга и даже бить кулаками по голове, спине… Он еле вырвался от них. После этого случая он запретил посещать свои концерты детям.

— Он очень быстро стал известным, и в то же время стал утрачивать собственное «я». Его любили многие люди, которые имели вес в светских кругах, они многим жертвовали ради него, и все-таки, он не дорожил никем.

— Да, трудно не разменяться по мелочам в то время, когда тебя все вокруг только на это и толкает. А что? Хороший приемчик. Испытать человека, артиста, понаблюдать его поведение. Но чтобы он не чувствовал себя обманутым, пустить его по пресс-конференциям, где, обсудив вместе с журналистами все новые атрибуты своего поведения, он исчерпает букет новых чувств и проще станет смотреть на пережитый эксперимент! — объяснял незнакомец.

— А потом?

— А потом можно искать новый образ…

— Скажи, чем я мешаю? Ведь я молчу. Но я забрала у общества Чарли. Он видел в своей публике меня. Он и цветы принимал с насмешкой, потому что я их никогда не дарила. Публика не терпит соперниц, она говорит: «Или я — или никто!» Артисту от нее не убежать: он всем известен. А попытается скрыться — найдут, отомстят и на прежнее место поставят: пой, дескать, пляши, раз народом причислен к ряду героев! Да, с ней шутки плохи. А как ей возразить? Получается так, что он сам изначально выпрашивал у нее внимания. А она глядела сначала неодобрительно, с недоверием: а хулиганить не будешь? «Нет, нет, не буду, честное слово, — клялся он ей, утирая слезы и сложив ладони, — только посмотри на меня».

А как же душа? Кто будет любить его, как человека, простого человека? Не она, это точно! Кто позаботится о нем, смертельно уставшем от очередного душераздирательства? Она??? Кто скажет, что он лучший на свете в случае провала на арене? Опять она? Нет.

Но что бы ни произошло, он навсегда останется для меня девятнадцатилетним мальчиком, счастливым и непредсказуемым. А я… боюсь совсем потеряться в кругу непонимания и предательства фальшивых людей, тех, кто называет себя его друзьями. Если бы он знал, как я устала от обид, обмана и опустошения. Если бы он знал, как мне его сейчас не хватает.

Смеркалось. Милена попрощалась с неизвестным и поспешила домой.

8

Она подошла к двери. Постучала. Открыл Цербер и холодно ответил: хозяин не велел пускать посторонних. Закрыл дверь.

Что теперь?

— Как теперь быть? — спрашивала Милена. — Ведь он знает, сколько значит для меня: я без него просто не существую. Почему же он всегда так жестоко поступает со мной, почему так часто бросает меня, оставляет одну среди мрака? Сам — уходит куда-то. Куда — никогда не скажет. Не найти его.

Она не очень-то переживала очередное расставание: они все равно будут вместе. Но опять ненадолго.

Милена села на лавочку около дома, которую освещал тусклый фонарь и окружали клены. Но клены опали, вот уже третий день прошел тех пор.

«Тебе ли прогонять меня, Чарли? Тебе ли не любить меня, Чарли? Зачем ты отдаешь меня в чужие руки, Чарли? Ты думаешь, я буду счастливей без тебя?»

В окнах дома горел свет на верхнем этаже, но тени не мелькали в нем. Конечно, Чарльз опять сидел в своем кресле у камина, курил трубку, думал о ней, о них обоих, о судьбе, о своем предназначении.