КИП (Контрольно-измерительное Прозрение). ЧАСТЬ 2. Глава 2-4.

Сигнал вызова доносился из пищеблока. Адам прервал воспроизведение и снял шлем. Встав, он прошёл в соседнее помещение, где выяснилось, что ужин давно готов.

«Что ж, перекусить не помешает, — подумал Адам. — Просмотр записей оказался куда более увлекателен, чем я мог себе представить. Хм-м.. Смотреть на мир глазами Мориса гораздо интереснее, чем сквозь тусклые визоры полидрона…»

Лаборант почувствовал лёгкий укол сожаления и удивился перемене своего настроения. Он захотел испытать ощущения Мориса — сполна.

«Что он чувствует? Сидит в кресле, почти не двигается. Как это — ощутить тело другого человека? Да, что там ощутить — войти в его жизнь полностью!»

Адам даже вздрогнул… Чужая жизнь показалась привлекательнее, чем своя…?! Но почему? Он видел, как разговаривают два человека, но разве он — лаборант Кох — не разговаривает так с клонами? Нет. Но и те люди, там, — они не были клонами.

«Откуда ты знаешь?»

И, правда — откуда?

Клоны не умеют смеяться. Они только говорят: вас понял, господин Кох.

«А ты?»

Адам попытался вспомнить смех Мориса, затем подошёл к зеркалу и посмотрел на себя.

Обычно. Привычно. Тот же взгляд, острый и цепкий, сжатые губы, скуластое и смуглое лицо, короткий ёжик серых жестких волос.

«Смех? Больше напоминает судорогу, резкий внутренний спазм. Видимо тело Мориса сильно содрогалось, раз в этот момент он потерял способность фокусировать взгляд и держать голову. Патология? Жаль, пока нет возможности воспроизвести другие области данных. Очень интересно изучить смех, как явление… более внимательно, что ли? Кажется, ему не было больно, а иначе бы доктор бросился оказывать помощь. Но он тоже, будто бы посмеивался… Это приятно? Отчего же такие сильные побочные эффекты? Действие наркотика? Доктор предлагал ему принять какие-то капсулы… М-м-м… Как же добиться воспроизведения сенсорного канала? Мог бы помочь Борт, есть ещё возможность взять и потрясти эти чипы, подключив технологические мощности «Протероса», но всё-таки лучше повременить. Эта машина и так в последнее время приобрела неприятную самостоятельность. А, жаль!»

Адам ещё несколько секунд постоял перед зеркалом.

«Он что-то услышал — и потом началась эта реакция. — Но причём здесь моя жизнь? — Я здоров. А этот Морис — всего лишь существо первобытной эпохи, память о котором чудом сохранилась до наших дней. Более чем вероятно, что дальнейший просмотр записей откроет передо мной куда более странные вещи…»

Тишина. Неподвижное отражение. Уверенный и спокойный человек.

«Я ничего не знаю о том времени. Но у меня есть возможность узнать… Кто бы мог подумать, что это так интересно. Неужели есть учёные, чья работа заключается в изучении подобных данных? Нет. Это не для меня. Слишком утомительно, если совершать подобные погружения ежедневно…»

Адам поморщился и провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть эхо слов Мориса, его смеха, дрожь истаивающих видений медленно проплывающих перед глазами: зелёная листва за окном, лицо бородатого доктора, настоящий солнечный свет…

Быстро перекусив — лаборант решил вернуться к давно покинутым образцам. Не стоило забывать об оставленной работе.

Он даже приободрился, предчувствуя возможность отвлечься. Несколько видов найденных на третьей планете бактерий, терпеливо ожидали, когда же он выберет время для лабораторных опытов. Адам надел облегчённый защитный костюм, закрыл лицо герметичной маской и прошел в отдельную секцию, снабженную внутренним шлюзом.

Вскоре он уже склонился над готовыми образцами. Работа так и кипела в его руках — он провел несколько экспериментов, сделал нужные отметки и установил маркеры, но его мысли снова и снова возвращались к пережитому несколько часов назад.

Словно некий невидимый анализатор продолжал действовать у него в голове, изучая и перерабатывая информацию, полученную от Пауля и Мориса.

То, что в базе данных «Протероса» выглядело сухим и безжизненным — теперь приобретало совсем другой смысл.

Из общего курса истории Адам знал, что когда-то на Земле жило около трёх миллиардов человек, но никогда не мог себе представить как это много. Его мало волновали подобные данные. Ну и что? Зачем человеку знания, которые бесполезны и не имеют практической ценности?

Но сейчас, слегка коснувшись фрагмента опыта человека «оттуда» — Адам задумался.

Два с половиной миллиарда! Сколько же нужно ресурсов, чтобы никто не испытывал нужды? Теперь стало понятно, что явилось причиной истощения земной коры, загрязнения атмосферы, умерщвления океана. Их было слишком много. И та цена, которую приходится платить сейчас за прежнюю перенаселённость — это квота, согласно которой население Земли не может превышать полутора миллионов человек! Один из полутора тысяч. Только один…

Теперь на Земле гораздо меньше людей, чем прежде. Там, где когда-то жили миллионы человек, ныне работают тысячи роботов. Они не требуют пресной воды, чистого воздуха и высококалорийной пищи. Им хватает энергии солнца и ветра, а всё то, где раньше был нужен человеческий труд — отдано послушным механическим слугам.

Именно они роют последние шахты во всё более труднодоступных местах, осваивают морское дно; роботы составляют основную часть рабочих групп по изучению других планет. Они последние слуги последних господ, которых осталось чуть больше миллиона на всей Земле…

Адам установил изоляционные фильтры и вдруг осознал, что последние два часа работает на полном автопилоте. Он нахмурился: куда подевалась собранность и сосредоточенность? Его неудержимо влекло к оставленному шлему и записи чужого «прошлого».

Там был живой и мыслящий, интересный ему человек, а здесь какая-то никчемная бактерия под кодовым названием GX-4.

Он вспомнил разговор…

Эти люди, — там, — называли какие-то имена. Орвел, Платонофф, Шекс-Пир. Кто это? Общественные деятели, герои, руководители проекта? Почему Морис цитировал слова одного из них, а потом сказал об этом странно и непонятно: «Потомки солнца». Может быть, это название компьютерного комплекса?

Сделать несколько запросов…

Но для этого нужно выходить на «Протерос», лишний раз беспокоить Борт.

Нет, не сейчас. Позже.

«Тьфу! Как же я мог забыть! Ну, конечно! Пауль говорил о Шекспире. На одном из курсов его имя фигурировало в списке нейро-манипуляторов, которые действуя примитивно и грубо — выводили людей из эмоционального равновесия. Вот именно, ведь он занимался нейро-лингвистическим программированием и даже добился немалых успехов на

этом поприще. Но почему же тот доктор, говорил о нём в таком восторженном тоне? «Быть или не быть…» Что это? Программный продукт? Кажется, будто речь идёт о суицидальной прессупозиции, тонко нацеленной демотивации. Впрочем, не стоит судить о целом, зная лишь часть».

Досадуя на общую возбужденность, — Адам приготовил себе двойной концентрат успокоительных средств.

«Я помню, как нам преподносили историю первобытных людей. Постоянные колебания эмоционального фона отдельных индивидов вызывали в обществе чудовищные социальные бури и катастрофические потрясения. Неужели манипуляторы, подобные Шекспиру, — удерживали человечество в таком состоянии? Если «Быть или не быть…» является началом кодифицированной программы проникающей в подсознание, то кто же эти люди, говорящие о нём с восторженным придыханием и благоговейным трепетом? То, что Морис установил себе чип одним из первых — делает ему честь. Отважный и мужественный поступок, хотя он говорил о том, что сомневался несколько месяцев, — пребывал в нерешительности! Немыслимое состояние для учёного! Впрочем, для первобытных людей видимо свойственна растрепанность мыслей и чувств. Многое непонятно. Слишком многое».

Календарное время 23:48.

Наконец, пришла легкая усталость. Лаборант деактивировал освещение, мысленно попрощался с Морисом, всё также сжимающим в объятии женщину — и вышел из лабораторного отсека.

«Быть или не быть…» — крутилось в голове, перебиралось на все лады, звучало ритмично или прерывисто, пока Адам пытался заснуть. Он старался не думать об этом, остерегаясь очередной вспышки ментального возбуждения, но за этой простой фразой, будто скрывалось что-то большое и сложное.

«Неужели программа Шекспира уже работает? — сонно подумал он, — как бы не пришлось обращаться в медцентр…»

Глава 3.

Адам встал раньше обычного, предпочитая сразу же приступить к изучению данных полученных с микрочипа женщины. Утро почти наступило, если таковое можно было соотнести с некоторым высветлением свинцового неба, сигналом Пищеблока о готовности завтрака, да календарным таймером на котором светились крупные зелёные цифры:

7:49.

Проверив, не поступило ли каких-нибудь сообщений от ГБК — Адам несколько успокоился. Борт молчал, и никак не отреагировал на внеслужебную научно-исследовательскую деятельность лаборанта. Это давало надежду, что лаборатория достаточно хорошо изолирована на информационном уровне. Но как поведёт себя ГБК в этот раз? Однажды он уже вмешался, ненавязчиво предложив не вскрывать контейнер, а дождаться прибытия специальной комиссии. Что если Борт решит выслать пару роботов, когда добровольное заточение Адама превысит все возможные пределы?

Адам проверил таймер. Перед тем, как начать изучение данных полученных с микрочипа мужчины — он активировал режим «эксперимента» на семнадцать часов. В этом режиме лаборатория переходила в состояние полной изоляции от внешнего мира. Безнадёжно утаить что-либо от Машины было невозможно, но получить небольшую отсрочку — вполне достаточно.

Он нервно размял похолодевшие пальцы рук, потом — осторожничая, сделал поверхностный осмотр данных полученных с «копира» женщины.

В отличие от чипа мужчины её «копир» был активирован двадцать четвертым апрелем 2139 года. Так и есть: первая запись Мориса, просмотренная вчера, была датирована пятнадцатым мая 2137 года. Женщина установила себе чип только через два года, после разговора Пауля и Мориса.

Чувствуя приятную лёгкость и бодрость, — Адам отмахнулся от предложения позавтракать доносившегося из пищеблока. Есть не хотелось. Кухонный терминал обиженно прогудел и замолк. Тишина вползла внутрь отсека и удобно расположилась среди шкафов, терминалов и сдвинутых ящиков.

«Как же здесь уныло и пусто, — вдруг подумал Адам. — Смогу ли я вернуться к обычной работе после увиденного?»

Он вздохнул и подключил шлем.

Последний раз Адам видел женщину шестнадцать лет назад. Тогда он готовился к очередному научно-исследовательскому рейду в глубины Октаподуса и задержался на орбите одной планетенки, ожидая, пока прибудет экипировочная партия роботов и восемь альфа-клонов.

Прогуливаясь внутри прозрачного стыковочного узла, он случайно повстречал взрослую женщину в униформе бета-оператора. Видимо она работала в «диспетчерской»… Она стояла и смотрела на звёздную россыпь, но когда он попытался заговорить с ней, то наткнулся на стену равнодушия. Её острый и холодный взгляд оцарапал его и скользнул мимо.

Он был несказанно удивлён этой встречей. Ещё бы! Ведь он помнил женщин, как щуплых и тихих существ, которые жили на другой половине ювенального лагеря. Конечно, тогда они были такими же маленькими, как и он сам; просто другими существами, с которыми не было никакой необходимости взаимодействовать или общаться.

То тревожное чувство, которое изредко беспокоило его по ночам — успешно сублимировалось при помощи продолжительных занятий, интеллектуальных усилий и сбалансированного рациона. Из истории, ему было известно, что первобытные союзы мужчин и женщин давным-давно стали анахронизмом, а так называемый институт брака потерял свою социальную значимость немногим позже, когда евгенические процедуры и контроль рождаемости вышли на первый план.

Там было ещё что-то… — о чём упоминал Борт в последнем разговоре. Любовь… странное состояние, не поддающееся научному объяснению; патология или активация скрытых резервов организма, гормональный подъём вызывающий общий тонус организма перед актом размножения?

Адам невольно оправил комбинезон на бедрах, который слишком сильно сжал его рудиментарный орган. Неужели в этом деле не обходилось без него? Ну, конечно! Но как странно… всю свою жизнь он извлекал этот отросток всякий раз, когда собирался помочиться, но почему-то никогда, — никогда! — не задумывался над тем, что подобное физиологическое устройство может быть использовано для зачатия ребёнка. И не этот ли процесс сопровождался столь мощным изменением биохимии мозга, что люди, в буквальном смысле этого слова — теряли рассудок?

А что он, знает о женщинах? Как связано наличие у него этого органа с ними, и для чего может понадобиться это странное, атавистическое приспособление?

Он попытался что-нибудь вспомнить, но далекие берега его детства были скрыты пеленой тумана. Несколько обрывочных видений, смутные воспоминания о другой половине ювенального лагеря, проволочное заграждение и строгий воспитатель — вот и всё, что ему удалось разглядеть. По словам взрослых Адам отличался от клонов тем, что был рождён и вскормлен женщиной, но это было так давно, что казалось вымыслом.

Щуплые дети с длинными волосами, которых он видел, подходя к проволочной ограде — это и были будущие женщины? Неужели, вырастая, они становились похожи на ту, встреченную им в прозрачном коридоре стыковочного узла.

Она не вызвала в нём и тени волнения, да и что сказал её ледяной взгляд, тонкая линия растрескавшихся губ, узкое лицо, туго спеленутый кокон иссиня-чёрных волос…

Ничего. Там не было слов. Только отрицание, отчуждение, равнодушие. Будто клон стоял перед ней… или полидрон…

Опять загадки, порождающие сотни вопросов, от которых вот-вот взорвётся голова, а вихрь их потащит его туда, где не поможет тройная доза релаксанта… Он ничего не знает и даже тело, — знакомый с детства инструмент, оказывается, таит в себе загадочные и необычные свойства — о которых он не имеет ни малейшего представления. Что ещё скрывается здесь? Какие тайны и чудеса? Адам посмотрел на свои ладони, потом сжал кулаки. Двадцать восемь лет охоты за бактериями и ридориумом… Ради чего? Светлого будущего?

Сколько женщин осталось сейчас, если тогда их было не меньше миллиарда человек?!

Адам застыл в нерешительности, потом отложил шлем и пододвинул к себе сенсорную консоль. Не стоило быть столь легкомысленным и заглядывать в память женщины, не обладая минимумом информации о свойствах её психики.

Но в базе данных лаборатории нужной ему информации не оказалось. Для этого требовалось связаться с бортовым компьютером, затребовать архивы «Протероса» где наверняка имелись данные по истории человечества, социологии, антропологии и культурологии.

«К чему это волнение? — задумался Адам. — Аудио-визуальный канал не представляет для меня никакой опасности. Сенсорные области данных незадействованы, да и чем она отличается от Мориса? Только физиологическим устройством, да и то… я бы не сказал, что отличия столь уже кардинальные…»

Несколько успокоившись Адам упрекнул себя в излишней мнительности, обычно ему не свойственной. Впрочем, вся эта история с капсулой повлияла на его эмоциональный фон довольно дестабилизирующим образом. Появилась непривычная для него раздражительность, рассеянность и неусидчивость. Он охладел к основной работе. Совсем недавно его посетила странная мысль: лишись он сейчас возможности просматривать чипы — ему бы пришлось спасаться от скуки в камере анабиоза. Скука! Страшная болезнь ограниченности, но разве это имеет к нему отношение? Получается, что имеет. Столько лет в космосе, на планетах с непригодной для дыхания атмосферой, внутри тесных помещений и герметичных шлюзов, и что же?! Ему, вдруг стало скучно? Адам покачал головой.

То, что вчера он выпил двойной концентрат релаксанта — оказалось из ряда вон выходящим происшествием! Только за это его могут отстранить от участия в проектах подобных «Зетте» на несколько лет! Прощай, глубокий космос. Да здравствует стационарная станция на астероиде или орбитальный зонд-модуль…

Двойной концентрат… Адам опасливо коснулся воспоминания о Шекспире и его нейро-лингвистическом «вирусе». Не слишком ли далеко он, простой лаборант, — заходит в своих экспериментах? Вчера — Морис и Пауль; а каждый из них мог быть очень опасен, как представитель эпохи, гибель которой является своеобразным девальвационным знаменателем…

Они разговаривали, обменивались жестами, как-то воздействовали друг на друга… и среди всего этого, оказался он — полностью беззащитный ввиду своей информационной неосведомлённости, но открытый, жадно внимающий, пытающийся понять, о чём идёт речь.

А теперь, он намеревался проникнуть в прошлое этой женщины. Увидеть тот мир её глазами…

Плевать на сомнения! Встряхнувшись, Адам сказал себе:

-В конце концов — это просто интересно, невыносимо интересно!

Он поспешно надел шлем на голову и включил функцию воспроизведения. Данные были сгруппированы по датам, и Адам пропустил эпизод установки чипа, схожий с тем, который он просматривал вчера на «копире» Мориса.

Глава 4.

Её глаза распахнулись.

Вначале Адаму показалось, что изменились настройки оптической системы шлема, но присмотревшись — он понял, что визуальное восприятие женщины несколько отличается от мужского.

Цветопередача стала гораздо мягче и насыщеннее, да и сам взгляд женщины двигался более плавно и легко. Адам не мог понять, как техника может передавать такие тонкости, но видимо визуальный канал «копира» был напрямую интегрирован со зрительным нервом и фиксировал малейшие изменения в работе глаза.

Вот и сейчас, пока женщина смотрела на мужчину стоящего перед собой, — Адам наслаждался тем, как искусно она собирает его образ из беглых касаний взглядом, как тонко подмечает детали одежды, движения губ, взмахи ресниц; какое богатство оттенков видит в цвете его волос — тёмно-каштановых, местами золотистых, светло-коричневых, рыжеватых. Он был очень красив, и женщина ласкала его взглядом.

Адам был потрясён.

«Неужели она так видит…?»

Что-то в его голове переключилось, и Адам узнал стоящего напротив неё Мориса, который в одежде выглядел несколько иначе.

Да, это был он.

Такой же рослый и стройный, только теперь его фигуру выгодно подчеркивал светло-зелёный комбинезон с серебряными нашивками на плечах и рукавах.

-… дорогой! А мне вчера поставили чип! — Должны были на следующей неделе, но кто-то пропустил очередь, и меня пригласили пораньше.

-Поздравляю, любимая, — сказал Морис и улыбнулся. Адам сразу узнал его голос, хотя теперь он звучал несколько иначе. — Когда-нибудь, потомки смогут увидеть наши ночные сражения со всех точек зрения.

-Да, ну тебя, Морис! Надеюсь, что они найдут себе более интересное занятие. Да и не могу я себе представить, что будет, если они захотят просмотреть именно эти записи.

-Захотят и посмотрят. Разве только мы, вдруг решим произвести цензурную обработку или сделаем это отдельным пунктом завещания. Мне кажется, что нам ещё рано об этом думать…

-Ты прав. Просто, вдруг мне представилось, как мы перед ними, словно актёры этих низкопробных шоу…

Морис засмеялся. Он подошёл к ней поближе и приобнял за плечи.

-Не переживай. Воспитанному и образованному человеку вряд ли будет интересны подобные сюжеты, да ещё с участием близких родственников. А если и посмотрят, ну и что с того? Близость со стороны не увидишь.

Жюли прильнула к нему, и Адам, в очередной раз пожалел о том, что его сенсорный канал передачи данных по-прежнему заблокирован.

Изображение сдвинулось. Некоторое время Адам видел только фрагмент ткани комбинезона на груди Мориса.

— Самое главное, что мы сможем посмотреть эти записи. Представляешь! Когда-нибудь мы сможем вспомнить, как молоды мы были, — сказала Жюли. — Я так рада, что уже в эту секунду мы создаем наш семейный альбом!

Морис вздохнул.

-Правительство вот-вот может одобрить санкцию Дженкинса. Просмотр записей могут ограничить или временно запретить. Люди слишком увлеклись новомодным развлечением. Насколько мне известно, некоторые люди проводят все свободное время за просмотром своих или чужих «копиров». Это становится социально опасной тенденцией.

— Подобным слухам уже больше года, но всё-таки просмотр не запретили! — возразила ему Жюли.

-Иногда мне кажется, что возможность просмотра микрочипов по всём трём каналам — вполне может привести к социальным потрясениям. Люди и без того склонны к бегству от реальности в мир компьютерных игр или голографических шоу. Нынешние меры правительства кажутся мне вполне адекватными. Если понадобится, то я с радостью пожертвую этой возможностью ради социальной безопасности и общественного здоровья.

-Но хоть что-то нам оставят?

-Будем надеяться.

Жюли отстранилась и подошла к окну. Адам обрадовался ещё одной возможности внимательнее разглядеть тот, чужой для него мир.

Окно было таким же большим, как и то — увиденное Адамом в медицинском кабинете. Жюли с большой высоты смотрела на расстилающийся за окном серый и тоскливый пейзаж, чем-то напоминающий ландшафтные натюрморты Кланды-Зет.

По широкой улице, в несколько рядов и сплошным потоком быстро перемещались причудливые механизмы на колёсах. Движение транспорта регулировалось при помощи световых сигнальных устройств. Маленькие фигурки пешеходов торопливо пересекали дорогу, ловко огибая остановившиеся механизмы. Тут и там из-под колёс разбрызгивалась мутно-жёлтая жидкость, потоки которой текли вдоль низких каменных бордюров.

Напротив, высилось крупное многоэтажное здание, — вертикальный параллелепипед, такой же серый и невзрачный, как и пролегающая внизу улица. Некоторое время взгляд Жюли бесцельно блуждал по ячейкам окон и нишам балконов, изредка задерживаясь на каких-то ничего не значащих деталях — выступах, антеннах, клочьях тряпья, тусклых вывесках.

Вдали, сквозь облака белесой мороси виднелся ещё один параллелепипед, видимо такой же многоэтажный блок.

«Хм… — озадаченно подумал Адам. — Видеть такое из окна каждый день? Ничуть не лучше мёртвой Кланды-Зет. Конечно больше динамики и разнообразия, но все эти люди внизу, словно насекомые — маленькие и чужеродные, как бактерии GX-4 в моём микроскопе. А это поселение… Сколько ещё таких зданий поблизости? Пять, десять? Интересно, они обитаемые? Со стороны они такими не выглядят. Что это такое? Ювенальный лагерь для взрослых? Такой многочисленный… Вполне объяснимая причинная для перенаселенной планеты…»

Он вспомнил слайды, демонстрируемые на уроках истории — огромные мегаполисы, задыхающиеся от машин, перенаселённые, серые и бестолковые нагромождения зданий. Нечто похожее, но всё же — другое.

Морис подошёл и обнял Жюли сзади.

-Не грусти малыш, — ласково сказал он. — Я разговаривал с Паулем. Возможно, часть записей мы сумеем скопировать и сохранить до запрета.

-На твоём чипе уже два года жизни. Столько всего! Но из этого, тебе принадлежит только малая часть! Почему они не разрешают полноценно воспринимать записи всех центров?

-Не знаю, Жюли. Общую ситуацию как-то сдерживает блокировка третьего канала. Подпольные умельцы ещё не научились его деблокировать, но это вопрос времени. Вполне возможно, что совсем скоро появиться возможность просмотра записей в трёхканальном режиме. Мы сможем повторно испытать ощущения тела, чувствовать запахи, прикосновения… Ты только представь себе! Чтобы ты хотела заново пережить?

-Многократный оргазм… — сказала Жюли, несколько изменившимся голосом. — Но и не только это…

Морис пошарил по карманам, словно разыскивая что-то…

-Где тут завалялась эта… Ну, как её, ещё называют!?

-Что ты ищещь?

-… Машинка…

-Какая ещё машинка?

-Вот забыл… а-а, губозакаточная!

-Морис!!

-Ладно-ладно, — примирительно сказал он. — Я всего лишь хотел сказать, что не только тебе интересно испытать полный кайф. Если бы не хитроумная, смертельно опасная защита чипа от несанкционированного доступа, да десятки несчастных случаев приключившихся с теми, кто на свой страх и риск попытался деблокировать «третий канал», то кто знает, чем бы мы сейчас занимались?

-Мы бы попробовали любовь друг друга … — Впрочем, ты же знаешь, мой милый, что для этого не нужно сложной и дорогостоящей техники. Природа наделила нас всем необходимым...

Она коснулась его молнии на комбинезоне, игриво погладила застёжку.

-Даже лучше, что мы не можем так глубоко заглядывать назад. Я понимаю твои опасения — соблазн затеряться в воспоминаниях слишком велик, а это — удел стариков.

-Бери от жизни всё? Жюли, ты просто похотливое животное! Мне казалось, что сейчас имеет место разговор двух учёных.

-Учёные — иногда такие зануды, крючкотворы, пыльные пеньки! Надоело! — воскликнула Жюли. — Пусть лучше эти учёные поскорее сделают так, чтобы через сто лет я смогла заново испытать, как ты ритмично двигаясь, доводишь меня до экстаза! Ради этого можно поставить себе десять чипов, по одному на каждое место!

— Это забавно, — согласился Морис, осторожно убирая её руку со своей груди. — Наверное, это будет весело — однажды вдвоём надеть шлемы, и вспомнить молодость, но…

— Что?

-Если мы будем слишком много об этом думать, то однажды и пересмотреть будет нечего.

-Противный. Я тебе серьезно говорю, а тебе лишь бы шутки шутить ...

-Противный, говоришь? Ну ладно, а то мне пора собираться. Если ты не забыла — завтра у меня вылет.

-Помню, помню… Австралия, кенгуру, тысяча лет без меня…

-Всего две недели!

-И ты рассчитываешь так просто уйти? Или может быть, хочешь, чтобы я на тебя первая набросилась? Ничего-ничего, не на ту напал. Точнее, не напал… пока еще.

Морис привлёк её к себе. Жюли прижалась к нему всем телом и прошептала:

-Ой, Мор, я так буду по тебе скучать! Надеюсь, ты будешь звонить мне каждый день?

— Конечно, дорогая. Без твоих чудесных карих глаз, я не проживу и дня. Тем более на чужбине…в этом австралийском мире теплого океана и пасущихся повсюду кенгуру.

-Спасибо, радость моя. Обещаю тебе, что помимо глаз, я каждый вечер готова показывать тебе свои волшебные врата, проходя через которые, ты становишься не многословным и умным ученым, а первобытным неандертальцем.

-Жюли!!! Ты вгоняешь меня в краску!

Их взгляды соприкоснулись и несколько секунд, они испытующе смотрели друг на друга. Адам даже поёжился — столь сильным было ощущение, что Морис смотрит на него!

Лаборант хотел тряхнуть головой, прогоняя наваждение, но вовремя вспомнил о хрупком шлеме.

Тем временем Морис увлёк за собой Жюли. Они прошли в другую комнату. Жюли скользнула взглядом по широкой двухспальной кровати, застеленной плюшевым коричневым пледом.

-Пора проверить мой ключ от самых чудесных, сладких и неповторимых волшебных врат! — загадочно произнёс Морис.

Адам коснулся застёжки фиксатора, приготовившись снять шлем в любую секунду, если станет происходить что-нибудь ужасное.

Но то, что последовало за этим — оказалось всего лишь атавистическим пережитком той эпохи, чудом сохранившимся в памяти чипов. Пока изображение сотрясалось и двоилось, — Адам пытался соотнести увиденное со своими представлениями.

Он никогда не чувствовал влечения к представительницам противоположного пола, рассматривая подобные отношения, как предпосылку к формированию закрытой, замкнутой системы, ориентированной внутрь себя, вместо того, чтобы служить Конфедерации и человечеству. При возникновении подобных, более чем ущербных союзов — расстановка социальных приоритетов оставляла желать лучшего, ведь мужчина, увлечённый другой женщиной, в первую очередь думал о ней и только потом о своем долге перед Конфедерацией. Ну и так далее. То, что Адам узнал о «любви», лишний раз подтвердило его более ранние предположения.

Несомненно, что по странному и причудливому капризу природы, человек оказался наделён своеобразной сопроводительной психической программой, позволяющей легко переносить тесное взаимодействие с другим человеком и даже получать от этого какое-то удовольствие.

Вполне вероятно, что пресловутая «любовь», как раз и была частью этой программы, благодаря которой человек сохранял необходимый тонус в сложном процессе зачатия и выращивания потомства.

Вместе с этим Адам сумел осознать, что его представления, касающиеся этого аспекта исторического процесса — более чем ограниченны и разрозненны. Сейчас, ему предоставлялась уникальная возможность увидеть всё своими глазами, изучая фрагмент опыта первобытных людей, тех, для кого подобные отношения были реальностью, но не историей.

Испытывая несколько брезгливое любопытство, Адам смотрел на укрупнённое лицо Мориса, его раскрытые губы, извивающийся язык, слышал жаркое дыхание, потом всё перевернулось… — видимо Жюли упала на кровать.

Адам видел её руки расстегивающие молнию комбинезона, мощный торс Мориса, покрытый густым волосяным покровом. Нельзя сказать, что лаборанта заинтересовала эта сцена. Он терпеливо пережидал возню и сопение, дожидаясь того момента, когда можно будет получить более полезную информацию.

Но Жюли то и дело закрывала глаза, хотя Адам рассчитывал мельком увидеть и понять основную специфику процесса. Как это происходит? Скорбное недоумение отразилось на его лице, ведь то, что происходило между этими людьми — было для него дальше, чем terra incognita!

И тут он испытал настоящий шок! Жюли посмотрела вниз. Адам чуть не выскочил из кресла, когда увидел сквозь её глаза огромный рудиментарный орган, вздыбившийся между ног Мориса!

-Что это? — захотелось закричать ему.

Его разум судорожно подыскивал подходящее объяснение этой странной и необычной метаморфозе.

«Физиологическая реакция… Несомненно. Высокий тонус, повышение кровеносного давления. Пещеристые тела. Да-да, там есть пещеристые тела, а эта реакция — всего лишь атавизм рудимента… тьфу, рудимент атавизма! Да, какая разница… Но почему же это вывело меня из равновесия? Мой эмоциональный фон оставляет желать лучшего…»

Адам торопливо стянул шлем с головы, позабыв расстегнуть фиксаторы. Потом, пошатываясь, побрёл в пищеблок. Долго стоял над терминалом, раздумывая какую дозу релаксанта ему следует принять. Вряд ли двойную…

Очередная порция жалящих и назойливых мыслей, ворвалась в его голову, а он даже не пытался отмахиваться, лишь смотрел на то, как впиваются в его сознание новые вопросы.

«Отчего мне так плохо? Всё вполне объяснимо — я просто другой человек. Необходимость в этих процессах отпала за ненадобностью, потому и отсутствуют возможные физиологические реакции. Но что это? Результат воспитания? Евгенические процедуры? Вряд ли возможна корректировка на таком уровне. Сбалансированный рацион? Химия? То-то, нам с малых лет так много рассказывали о пользе сбалансированного рациона! До сих пор, терминал напоминает мне о ежедневной порции витаминов и аминокислот… Неужели там есть что-то другое?»

Адам пытался объяснить себе всю никчемность, ненужность подобных реакций для человека, живущего в современном обществе, но в глубине будто застряла какая-то заноза, которую не удавалось вытащить при помощи логически обоснованных объяснений. Он на все лады повторял, что это психический атавизм, но в груди росло и крепло новое и неожиданное для него чувство обиды, поздно вскрывшегося, а потому — особенно неприятного обмана…

Ему вдруг показалось, что все эти годы он был лишён права выбора, но зачем кому-то было вытравлять, выжигать эту особенность его организма?

Не то, чтобы Адам хотел каждое утро лицезреть столь удивительную метаморфозу, просто теперь он почувствовал себя не совсем здоровым. Знакомая, привычная часть тела, к которой он всегда относился спокойно и непринужденно, вдруг показалась какой-то «обесточенной», выключенной из общего питания.

Пронизанный беспокойством, взбудораженный и налитый угрюмостью, — Адам заказал двойной «релакс» и добавил в него несколько капель «сонника».

Беспрецендентный случай: маленькое бегство в подобие анабиоза! Но лаборант чувствовал, что ему нужно отключиться, выспаться, некоторое время побыть тем, кем он был когда-то…

Вскоре он уже крепко спал, но сновидения не пропустили его в область безмятежного и чёрного забытья. Вместо этого, Адам метался по каким-то комнатам, преследуя обнаженную женщину, которая игриво выглядывала из приоткрытых дверей, манила его, потом исчезала, чтобы вновь появиться вдали.