Peacefull — Стадо. Холодная осень 1941.

Make love — not fight!

Make peace — not war!

Make sex — not kill!

old hippy was right!

but if all of us will pacifists,

who will fight?

Небо только-только наливалось свинцом, а холодный ветер, заставляющий еще спящих людей сильнее кутаться в одеяло, а облезлых псов забиваться в самый угол конуры, громыхал листами крыш, свистел в ветвях деревьев, и колыхал низкорослые сорняки на колхозном поле. Почти все жители села Красное еще пребывали в состоянии, предшествующем пробуждению. Лишь один дед Демьян, накинув армяк, потуже затянув кушак и закинув за плечи котомку с нехитрыми харчами, направился по тропинке в сторону тракта. Путь предстоял быть трудным, но того стоил — силки, поставленные давеча на зверье, обещали богатую добычу.

Лес, где промышлял охотой старик, находился в тридцати километрах от Красного, за болотом, минуя по правую руку заброшенную дачу барина Кочкова. Ближайшим жильем к этому лесу были село Красное и заводской поселок Первомай, чьи жители почти все работали на большом лесопильном заводе. Края эти издавна были пустынными — руд здесь не водилось, земля родила плохо, до ближайшего города Новгорода далеко…Леса, болота, звери…Медвежий угол. Правда, медведей здесь всех повывели еще перед Германской войной, когда молодой барин Кочков с господами юнкерами вздумал отметить получение погон знатной охотой. В общем, никто из чужих здесь почти не появлялся, а в лесу охотился только Демьян да еще пару старцев из Первомая. Предаваясь этим мирным думам, Демьян шагал так по тракту часа два, до восхода. Когда солнце уже должно было подняться над горизонтом, уставший дед сел на обочину отдохнуть. Далеко-далеко на западе что-то громыхнуло. Канонада, точнее ее отзвуки, слышалась уже два дня, но, по — видимому, фронт проходил мимо этих богом забытых краев, ибо звуки почти не усиливались. О войне в Красном почти ничего не напоминало — лишь изредка приходила почта, и тогда по деревне разносился плач или жены, или матери того, чью похоронку прислали в этот раз. Урожай почти весь свезли в райцентр, но все равно, старых запасов хватало пережить с горем пополам зиму. Как не пугали приходом немцев, никто не боялся. Людям что немцы, что коммунисты — все одно — и одни хлеб отберут, и другие…Может даже немцы и лучше будут — вроде бы европейцы.…Это ж ци-вы-ли-за-ци-я.

Посидев с пяток минут, дед, охая и кривясь от боли в ногах, поковылял дальше. Домой нужно было успеть до заката, а путь не ближний.

Солнце в тот день так не показалось из-за светло-серых легких тучек, но его присутствие явно ощущалось. Ветер, с утра вгонявший в озноб и уныние, сейчас успокоился, стал теплее. Он лишь скользил холодным шелком по коже, а не пробирал до костей. На полуразмытом весенней распутицей и так и не восстановленном тракте было пусто. Война.…Это раньше, год назад даже, туда-сюда сновали мотоциклы, фырчали колхозные полуторки, корячились с нездоровым рычанием тракторы по бесплодной земле, родившей лишь лен. Теперь же колхозные поля поселка Первомай заросли бурьяном, а последними людьми, прошедшими по тракту, наверное, были тощие новобранцы, плетущиеся на запад.…К своим заиндевелым окопам.

Часов у деда Демьяна отродясь не было: отец по солнцу жил, дед жил, значит и Демьяну так положено.…Да и где достать наручные часы, которые видел то старик лишь пару раз у председателя колхоза, который вместе со всей семьей эвакуировался, как только немцы подошли к Пскову. Но жизненный опыт значит очень много — по лучикам солнца, с трудом пробивавшимися сквозь серую пелену, час определить труда не представляло. До полудня оставался час, а до заповедного леса все еще было не близко…

Наконец, где-то к полудню или на час позже, старожил Красного вошел в древний сосновый лес, угрюмо нависавший над пустынным болотом. Силки Демьян Тимофеевич ставил не глубоко, ибо разное зверье хищничает в бору этом, а у ружья патроны кончились…Тимка соседский обещал с фронта притащить ружьишко трофейное, да где сейчас Тимка? В окопах гниет? Или в земле?

Настроение поднялось, когда в одних силках был обнаружен годовалый Кабаненок, а в других три куропатки и толстая зайчиха. “Вот старуха обрадуется…Хоть поест нормально, а то после того, как Артемка с Василием сгинули в Финскую, совсем есть стало нечего” — подумал старик, доставая из мешка нехитрый обед — краюху черного хлеба, три картофелины, сушеного карася и холодную на ощупь крынку молока. Проблема оставалась лишь одна — дотащить добычу до села. Кабанчик в считанные мгновенья был освежеван, а мясо, отделенное от костей, весило не больше пяти килограмм…

…Обратная дорога давалась тяжело. Уже на исходе первого часа ходьбы пожилой охотник присел отдохнуть. Засмолив “козью ногу”, дед Демьян посмотрел на запад, где стало сильнее грохотать, а над горизонтом начал подниматься черный дым. Старик насторожился еще больше, когда услышал далекий гул. В спешке закинув мешки за плечо, Демьян Тимофеевич, напрягая изо всех сил немощные ноги, поковылял в сторону родной деревни, постоянно оглядываясь назад…

Старый вояка отнюдь не был трусом, но годы германской, а затем Гражданской войны обострили его чутье на неприятности…

— Тупой скот! Колхозники! А ну шевелите мослами! Немец в спину дышит! — надрывно погонял солдат совсем еще молодой политрук, лет двадцати, с реденькими аккуратными усиками и белым пушком на подбородке. Несмотря на военное время шинель его была необычайно опрятной, сапоги сверкали, а очки, по — франтовски, были сдвинуты на кончик носа.

Молодой офицер представлял собой полный контраст тому замученному грязному стаду, которое плелось вдоль ухабистого тракта. Солдат было человек десять — пятнадцать: почти все в перепачканных землей гимнастерках, с потными лицами, злобными звериными глазами. Кто-то злобно матюгался и плевался, трогая перевязанную наскоро грязной тряпицей руку, кто — то замерзшими пальцами пытался скрутить цигарку, а кто-то постоянно в страхе смотрел на небо. Но все шли…шли на восток. Никто и не думал останавливаться — щенок— политрук, как его прозвали бойцы, как всегда нес чушь не к месту. И так раздраженные голодом и долгим маршем мужики с ненавистью косились на своего командира.

— Эй,командир! Еда то когда будет? Я последний сухпай вчера оприходовал. Вот как тебя к нам перевели, с того момента, енто значит, не жрамши — не срамши. Так чтож енто, товрищ политрук? Что на этот счет партия сказала бы? — с угрожающей интонацией прошипел бородатый, не брившийся уже месяц старшина Бобров, мужик зрелый, умный, имевший огромный авторитет раньше во взводе, а теперь в остатке от взвода.

— Взвод, стой! — проорал политрук. Но взвод продолжал неумолимо двигаться — канонада вдалеке становилась все сильнее. — Взвод стой! Стрелять буду! Я, политрук Школьник, партией наделен правом приводить… в исполнение… смертный… приговор за неподчинение приказу! Без всякого суда! — лейтенант от волнения захлебывался слюной.

Полувзвод нехотя остановился. Лицо Школьника было бледнее мела — от страха и от злости. В глазах загнанных зверей, смотрящих на него, не было ничего кроме решимости…решимости спастись…и ненависти. Не к немцам, нет, а к нему, к “красноперому”.

Из толпы вышли трое “стариков”: ефрейтор Зуб, бывший уголовник, старшина Бобров, бывший колхозник из-под Самары, оставивший в деревне жену и двоих детей, и рядовой Москаль, типичный хохол из Донбасса, отличный шахтер и мастер на все руки до войны, а сейчас инвалид с перевязанной правой рукой. Ничего хорошего лица “ стариков” молодому политруку, месяц назад ускоренно окончившему училище, не предвещали. Политрук, до этого момента решительный и уверенный в себе, со страхом отступил к зарослям кустарника.

— Ну так что, гнида, стреляй! Давай! Я таких в параше топил, как ты, ссученых выродков! Красноперая мразь… — масляно добрым голоском, от которого по спине офицерика прошла дрожь, прошипел Зуб. — Братцы.…Из-за этой гниды мы уже два дня, вместо того чтобы в ближайшую деревню за хавчиком зарулить, по болотам и лесам плетемся.

— А ну молчать, тварь! Сдать оружие! Это приказ! — осмелел от безнадежности “красноперый”.

— Ах, вот как кочет закудахтал? — издевательски рассмеялся Москаль. — В общем, так, Зуб, не горячись…Мы сейчас с товарищем политруком все миром решим. Товарищ, а товарищ? В общем так, вы нам отдаете карту, оружие, документы, а мы вам даем право идти с нами. Ну как?

— Это мятеж?!! — всхлипнул молоденький политработник — Вы что, братцы? Я же пошутил…

— Э-э-э, не гунди, чухан…Ксивы сюда! — начал выходить из себя ефрейтор, которого всегда жутко раздражали плачущие мужики.

— Нет! Всем стоять! Именем партии, приговариваю ефрейтора Зуба, рядового Москаля и старшину Боброва к расстрелу за измену Родине! — рядовые Демидов, краско, чиж! Привести приговор в исполнение! — дико заверещал Школьник, у которого от страха помутнел рассудок, а на сравнительно чмстых брюках стало расползаться мокрое пятно.

Не один из названных рядовых даже не шелохнулся. Толпа с улыбкой смотрела то “товарища командира”, то на “дедов”.

— Вот видишь, командир. Партия сказала НАДО, а солдат ответил — ХУЙ! — похабно рассмеялся обычно спокойный Бобров, глядя на лейтенанта все быстрее и быстрее пятившегося в сторону леса. — Демид, Краско, отберите у этого стволы и документы.

Из строя нерешительно выдвинулись двое тощих почти подростков, безусых, хилых, с тощими руками, для которых винтовка, которой у них не было, была бы тяжела. Пареньки в сомнениях огляделись и маленькими шажками стали придвигаться к дрожащему политруку. Троица стариков смотрела с улыбкой на эти ухищрения молодых.

— Товарищ командир, отдайте оружие и документы! — ломающимся голоском прокричал Демидов, для которого пока что авторитет Школьника был подорван не полностью.

У неудачливого командира окончательно сдали нервы. Выстрелов никто не ожидал. Взгляды солдат были несколько мгновений направлены на упавшего мешком на землю Демида и по-псиному визжащего под кустом от боли Краско,. В это время политрук с необычной для его состояния духа прытью кинулся в чащу леса. Ефрейтор Зуб вскинул винтовку. Старшина Бобров что-то закричал ему. Раздался выстрел. Политрук, раненый в плечо, упал.

— А теперь, молодежь, мстите ему за своих! Разорвите это говно на части! — спокойно сказал ефрейтор, но никто из молодых не кинулся рвать на части бывшего командира. Старшине же Боброву все было абсолютно безразлично, он присел на землю и стал сворачивать папироску. Москаль подошел к телу, поднял с земли ТТ и ,перекрестившись, выстрелил в голову политруку….

…Рассредоточенный на добрые пятьдесят метров отряд свернул на ближайшей развилке с указателем со стершейся надписью “Село Красное 20 км”. У леса остались лежать три раздетых до белья тела — Демидова, Краско и командира Школьника, чье лицо было не лицом, а куском мяса. Краско еще дергался.

-------КоНеЦ 1й ГлАвЫ------------------------

ГЛАВА 2

— Господин обер-лейтенант, тут пусто. Лишь штук десять трупов. Грязь одна — рядовые да сержанты — звонко отрапортовал белобрысый солдат в чистенькой серой форме, брезгливо поддевая носком относительно чистого сапога труп пожилого русского с развороченным животом. — Ванек в этом окопе уже, наверное, с три дня не было. Это я вам точно говорю…

С бруствера в окоп спрыгнул обер-лейтенант Шмидт:

— Ну и запах…Что за свиньи эти русские? Даже свои трупы не хоронят, отступая. Ну в общем так.…Обыскать всех. Хотя…Нет. Мараться не надо, а то и так провоняли уже.-

Отто Шмидт закашлялся и, с руганью затыкая пальцами нос, стал выбираться из окопа, насквозь пропахшего говном, блевотиной и мочой.

Через десять минут взвод был построен у замызганного бронетранспортера. Пока фельдфебель отчитывал рядовых за расхлябанный внешний вид и переводил перекличку, лейтенант, достав пачку сигарет, присланных из рейха Мартой, блаженно делал одну затяжку за другой. Докурив, офицер неспешной походкой прошелся вдоль строя и остановился напротив ефрейтора-прибалта:

— Генрих Заривайкес, из строя шаг вперед.

— Есть, господин обер-лейтенант. — веснушчатый прибалт робко выдвинулся из строя.

— Ты ведь знаешь русский язык?

— Так точно, господин обер-лейтенант.

— Откуда же? Хотя…можешь не отвечать. Я же не из гестапо, что бы интересоваться. Солдат ты хороший, а уж эстонец ли ты, латвиец или австриец мне как — то плевать. — Отто Шмидт сам был не из “титульных”, хотя отец австриец и мать венгерка считались среди немцев вполне полноправными арийцами.

— У меня отец русский язык хорошо знает, и мать тоже, господин обер-лейтенант. Вот и меня научили.

— Ну ладно. Эт-то о-че-нь хо-ро-шо. — по слогам проговорил офицер.

— В общем, взвод, слушай команду! Оправиться и по машинам!

Пока солдаты разбежались по кустам или направились к ручью умываться, лейтенант и фельдфебель уселись на баке из-под бензина и достали карту.

— Карл, вот скажи мне… — обратился молодой лейтенант к пожилому вояке, которого всегда очень уважал и к чьему совету прислушивался еще со времен Франции. — Вот какого черта нас отправили в эту глуш. Полк уже километров на сто вперед ушел, а нас направили на разведку в эти болота…

— Да не берите в голову. Послало-послало…Нам же лучше. Лучше в глуши с русскими деревнями разбираться и остатки ванек ловить, чем с пулей в жопе валяться на передовой. Слышал ведь, как гауптмана Шпрехена из пятой роты осколком в зад ранило. Теперь только на подушках сможет еще долго сидеть. — Карл рассмеялся — Вы извините, лейтенант, конечно за фамильярность…

— Да все ок, как говорят янки.

— Извините, обер-лейтенант, я вас не понял. — извиняющее улыбнулся старый солдат.

— Да, говорю, не бери в голову. Мы же с тобой уже больше года плечом к плечу воюем…Что бы я без тебя делал? — офицер похлопал Вульфа, так звучала фамилия его подчиненного, по плечу — Ну ладно, к делу. Радист подбегал только что — просил передать приказ оберста выдвинуться в район села Красного и подготовить квартиры для гарнизона, а за одно и прочесать местность.

— А на кой ляд в этом селе гарнизон держать? — удивился унтер.

— Это ты у полковника спросишь…когда до него дослужишься.

— Хех…В вальгалле прошу у него…Как этот болтун Геббельс по радио шпрехал:” Каждый защитник Рейха, погибший в бою, попадет в Вальгаллу”…

— Значит сейчас сажаем птенцов в грузовик и…в деревню…Курка — яйка делать, как про нас русские говорят. — радостно подвел итог Отто Шмидт.

— Взвод! В транспорт все, живо! Шевелите мослами, рахитозные беременные коровы в момент течки! Ну какая вас… ГАНС! — мигом изменился добряк Вульф, превратившись из фельдфебеля на отдыхе в фельдфебеля на службе — ГАНС! Ты что в кустах так долго делал? Одноглазого Мартина ублажал? Может тебе резиновую бабу из рейха выписать?

Покрасневший от смущения новобранец поспешил скорей запрыгнуть на броню перегруженного бронетранспортера.

— Господин лейтенант, — фельдфебель никогда не позволял себе панибратства во время службы — Все таки жадное у нас начальство…На взвод — один транспорт.

— Не гунди, Карл…Давай лучше скорей запрыгивай, а то “старики” живо твое место займут. — расхохотался над брюзжанием своего подчиненного молодой командир. — Ну, поехали…

Противореча всем писанным и неписанным уставам, взводный бронетранспортер тащился по шоссе безо всякой осторожности. Кого бояться то?

Шел октябрь 1941 года.

Над пустнынным осенним полем, над промозглым болотом и уже покрытыми утренним инеем деревьями Русского Севера разносился гтмн штурмовиков, ставший гимном победоносной немецкой армии,

Знамена ввысь, бойцы ряды сомкнули,

Идут СА — коричневые львы.

Бойцы, погибшие от красной пули,

Незримой силою вливаются в ряды.

ГЛАВА 3

…Лил дождь. Превращал в слякоть разбитый тракт. Замученные долгим переходом и трехнедельным голодным отступлением, хмурые солдаты плелись словно стадо быков на убой по размокшей слякоти. Грязь забивалась в дыры кирзачей, дождь промочил все от белья до носков.

— Старшина! Сколько идти еще нам до ночлега? Я уже за-бался грязь жопой месить… — недовольно спросил старшину Боброва бородатый рядовой, новобранец, к которому все относились с большим уважением из-за его почтенного возраста.

— Не бурчи, Митрич…Скоро придем. Вот уже на холме дома маячат. — без особой радости ответил тот.

Среди солдат нарастало беспокойство. Если до убийства Школьника все злобно поглядывали на него, то теперь объектом для ненависти стали «старики». По полувзводу шли разговоры. Что, мол, «деды» из огня да в полымя завели... Все понимали, что если откроется факт дезертирства, а тем более убийства командира, то все отделаются минимум дизбатом, а скорее всего “вышкой”.

— Эй, чуханы, что вы как обделавшиеся козы, подыхающие от холеры, плететесь? Вы что жрать не хотите? — попытался в своей неотразимой манере ускорить солдат Зуб.

— Ты нас тут не обсирай чуханами. Нашелся, тож мне, командир! Командир, бля, насрал в мундир! — на эту реплику молодого, но крепкого татарина взвод отреагировал дружным хохотом. Зуб такого унижения стерпеть не мог.

— Слышь, дерьмо, сюда подбежало!!! Быром! — завизжал бывший ЗК.

Татарин, на ходу разминая широкие плечи, лениво шлепая по грязи огромными сапогами, подошел к ефрейтору.

— Ну что? — с доброй улыбкой проговорил солдат. В тот же момент жестокий удар в нос повалил его на землю. После этого озверевший Зуб стал пинать рядового по почкам, по лицу.…Пинал пока не подбежал Бобров и не вырубил прикладом осатаневшего товарища.

Татарин, с трудом поднялся и, растирая по лицу кровь и слезы, похромал в строй. Все таки у Зуба был опыт драки, а у татарина только сила…

— Зуб, ты, по-моему одурел совсем! — проорал злобно обычно спокойный Бобров. — Ты своей башкой пропитой не понимаешь что ли, что не н-а-д-о сейчас злить молодых. Одни, без них, мы загнемся. Вместе надо пробиваться…Хотя, я если честно, не знаю куда.

— Да ладно, Бобер, я ведь только этого оборзевшего немного поучил! — возмущенно возразил ефрейтор — Я что от фраеров буду оскорбления терпеть?

— Терпи, сволочь. Здесь тебе не казарма, и даже не окопы. Вот возьмут сейчас эти, и выстрелят тебе в спину… И будешь, как Школьник, в грязи подыхать — прокричал старшина, выходя из себя.

— Бобер, ты много на себя взял!

— Это мы еще посмотрим! — поссорившиеся «старики», сопровождаемые ненавидящими взглядами отряда, разошлись по разным концам разреженного строя.

…Дед Демьян понимал, что до деревни дойти не успеет. Что нагонят его быстрее. И правда, позади уже раздавались возгласы:

— Эй! Старик, стой!

Тимофеич остановился, оцепенев от страха. “ Вот ироды. Сейчас мясо отберут…» — подумал старик.

Через пару минут его окружили человек пятнадцать испачканных и тощих солдат.

— Старик! Куда идешь? — спросил щуплый ефрейтор с тюремными наколками на руках.

— Я? — испуганно пролепетал старый охотник.

— Ну ни я же! Отвечай! — начал распаляться солдат. Остальные бойцы с интересом наблюдали за разговором.

— Я? Шурина навещал…В Первомае, дочка его родила как раз. — соврал Демьян.

— А в мешках что? От шурина гостинцы? — ехидно спросил солдат.

— А это…нет…Это он мне…мне он… — замялся дедок — Он инструменты передал. Дом строить.

— А что они такие тяжелые и так много? Целых два мешка…Ну ка, дедок, покажи-ка свои инструменты, — щуплый уголовник вырвал у насмерть испугавшегося Демьяна оба мешка.— Хоппа! Тут же кило с десять мяса будет! Ты, гнида, нас, твоих защитников обмануть хотел! Крыса ты ссученная!

Солдат тот уже хотел заехать прикладом винтовки Демьяну во лицу, но пожилой старшина остановил того своей сильной рукой.

Демьян Тимофеевич, самый уважаемый человек в селе, ветеран Германской войны, кавалер двух крестов, никогда со времен службы не слышал в свой адрес таких оскорблений: страх со старца, как ветром сдуло, глаза его сузились, руки задрожали:

— Ты…Ты…Щенок…Ты кого так…Знаешь? Когда ты титьку сосал, я в окопах от вшей подыхал, чтобы ты мог сосать…Я…Я ,унтер-офицер 3-го пехотного полка Псковской дивизии, не…не…позволю…так со мной…обходиться — жилка на лбу у ветерана налилась кровью — Вы — дизертиры…драпаете от немцев…в штаны насцали от страха…Пол России отдали…Говно вы, а не солдаты.

Старик плюхнулся в грязь и заплакал:

— А мясо! А мясо зачем забрали…мне жену кормить, внуков…Еды-то нет!

— Ах ты, гнида старая! Ты как нас назвал? — заорал боец с наколками. — Я тебя, старый козел, сейчас урою! Крыса облезлая!

Пуля пробила висок. Демьян замертво упал в лужу, которая тут же стала красной.

*****

— Ах ты, тварь, Зуб! — заорал старшина Бобров, вскинув винтовку — Ты что же сделал?! Из-за какого-то мяса человека убил? На старого по хрен, но в селе сейчас выстрел слышали…Теперь нам еды не дадут! И вообще…как нас теперь там примут?!

— Не дрейфь, старшина! Сейчас мы с винтовками по домам пройдемся…и еда будет! А пока опусти дуло, давай мясо сожрем…Рядовые! Живо, суки, труп в канаву скинули! Бегом исполнять!

— Мясо не трогать! Это эн-зэ! — приказал Бобров, еще не потерявший остатки разума.

— Мясо поделить! Дедам две части — и вам две части! — проорал Зуб. По толпе прошелся радостный гул. В сторонке стоял лишь один Москаль, который не хотел ввязываться в грызню.

— Рядовой Зуб! Отставить! Мясо — мне! Это НЗ! Нам еще не знай сколько до своих добираться!

— А кто сказал что мы к своим? Братки, ведь никто назад к красноперым не хочет? По домам?

— Да! — ответили все почти хором.

— Вот видишь, Бобер…Ты уже не авторитет. — угрожающе проговорил Зуб.

Бобров вскинул винтовку. Зуб тоже. Москаль же стоял в сторонке и ,с интересом наблюдая за развитием событий, чего то выжидал. Ни тот, ни другой не осмеливался выстрелить первым. Ожидание нарушил Москаль, подошедший сзади к Боброву и двинувший прикладом того по голове.

Боброва скинули в ту же канаву, куда полетел и труп деда Демьяна…

— В общем так! — сказал Зуб, стоящий рядом с хмурым Москалем и окруженный толпой молодых. — дождь кончился. Сейчас двигаем в деревню, собираем еды ибо мяса маловато на всех, его на несколько дней надо. В общем, твари, бегом — арш!!!

Небольшой отряд дизертиров безо всякого строя быстрым шагом помаршировал в сторону села Красного.

ГЛАВА 4

— Господин обер-лейтенант, в поле видимости бинокля — деревня. Там русские, — проорал, пытаясь перекричать ветер, завывающий в щелях брони, ефрейтор Заривайкес — Где — то с пол-взвода, часть с винтовками.

— Чем они занимаются? — также громко прокричал командир.

— Они толпой стоят около сельсовета, ну это что-то похожее на наш муниципалитет.…Перед ними какие-то мужчины…Трое вскинули винтовки. Мужчины упали.

— Что за мужики? Штатские?

— Да вроде…В тулупах…Колхозники. — презрительно проговорил прибалт.

— Они что, своих же, русских, расстреливают? — удивился лейтенант Шмидт.

— Да это же русские, господин лейтенант… — еще более презрительно проворчал латвиец.

— Эй, водитель, прибавь ходу. Пулеметные расчеты, расчехлить оружие!

*******

…Выстрелы глухо протрещали на фоне завывающего ветра. Солдаты подавленно смотрели на три русских трупа в простых деревенских армяках. Никому из них, из бойцов РККА, еще не приходилось стрелять в своих.

— Привести сюда красноперого этого, председателя колхоза, — приказал Ефрейтор Зуб, оставшийся после убийства Боброва командиром деморализованного стада, по недоразумению именовавшееся отделениями номер 1 и номер 2, — Если еще не исдох, зараза.

Двое новобранцев через несколько минут приволокли к крыльцу сельсовета пожилого мужичка в очках и с козьей бородкой. Старик был весь в синяках, одна рука безвольно висела. Ефрейтор с размаха ударил его носком сапога по ноге — старик отчаянно заверищал:

— Я! Я! … же сказал…нет! Ну нет у нас ни хлеба, ни мяса, ни другой еды…Свои запасы сразу в сентябре машина с райцентра увезла…для вас же! Для армии! Не бейте больше! Пожааалуйста!

— Для нас? Сука! — Зуб еще раз ударил деда, в этот раз по лицу. — Врешь…Собака…Говори! А не то, как пса забью…

— нет…не надо! Ну нет у нас ничего!!! Все, что было вы уже отобрали!

Налитые кровью глаза “ командира” ничего хорошего председателю не предвещали. Удар, еще удар…Сместившийся нос…Крик боли…Удар…Крик.…Наконец, старик затих.

— Немцы!!! На бронетранспортере!!! Бежим!!! — раздались крики со всех сторон.

Ефрейтор посмотрел на запад, куда только что зашло солнце…и правдп, немецкий транспортер, сверкая дулами пулеметов, торжественно выползал из-за перелеска.

— Куда, суки, побежали?! Убью! Занять оборону в сельсовете! Эй, сволочи! — Зуб надрывно кричал, окончательно потеряв разум, но лишь человек восемь откликнулись на призыв. — Все в сельсовет!

Пока солдаты занимали места у окон и неумело заряжали винтовки, ефрейтор открыл огонь по убегающим за околицу дезертирам. Упали лишь трое убегавших.…В это время бронетранспортер поравнялся с воротами первой избы, одиноко стоящей на отшибе.

-Отделение! Залп! Огонь! — двое немцев упали с брони бронетранспортера. Застрочил пулемет…

— Девять трупов, господин обер-лейтенант, — отрапортовал фельдфебель Вульф.

— А из гражданских? — равнодушно спросил Шмидт.

— Десять тел, господин обер-лейтенант. Двое убиты нашими при попытки оказать сопротивление. — по-уставному гаркнул Карл Вульф.

— Ладно. Заривайкес, объяви всем русским, что в селе Новый Порядок, Ordnung. Прикажи всем принести сюда, в этот дом, всю еду, все оружие. И еще…размести солдат.

— Господин лейтенант, места в домах мало. И так тесно.

— Ничего. Местные пусть в свинарник идут, гоните их из домов. Всем мужчинам прикажи копать окопы, оставь за ними кого-нибудь присматривать.

— Извините, а зачем окопы? — удивился прибалт — Мы же гоним большевиков? Они драпают, как зайцы…

— Нужно. Ты что, совсем оборзел??? Исполнять приказ! И последнее — у кого в домах будет найдена утаенная еда…

— Я понял, господин обер-лейтенант. Будет сделано.

********

Рядовой Москаль лежал в высоченном бурьяне на околице села и смотрел, как немцы выгоняют из домов старух, стариков и детей, как выносят еду…как толстый немецкий солдат лапает Машку…которую пару часов назад во всю имел он, солдат доблестной красной армии.

— Суки…— простонал Москаль. Раненная нога жутко болела…

Мужчина плакал. Плакал горько. Так не плачут даже женщины.

Последняя граната.

— Суки! Стадо! Ненавижу! Всех ненавижу! — разнесся над селом дикий крик.

Немцы встрепенулись. Человек пять побежало по направлению к Москалю…

…Выдернул чеку. Кинул. Взрыв. Крик. Минус пять.

С десяток солдат Вермахта окружило стоящего с поднятыми руками русского, обросшего и тощего советского солдата в прохудившихся сапогах и драной окровавленной гимнастерке.

— Что с этим русским делать, господин лейтенант? — спросил фельдфебель обер-лейтенанта.

— Он дезертир, он убил наших. Расстрелять.

Postscriptum:

Б Можете не задавать вопрос о смысле этой повести. она, как и любая война не имеет смысла, а только море трупов и слез...